Страница:
– К Фэйянь? Странно.
– Ты знаешь принцессу, Баосюй?
– Более чем, Лоин. Не далее как вчера она стала моей законной женой.
– Что?! Ты же еще мне говорил, что никогда не женишься!!!
– Я передумал. Впрочем, это пустая болтовня. Где сейчас этот вестник?
– Кажется, им занимаются лекари. Он плохо перенес путешествие в облаках – я летела с ним от самого императорского дворца и почти нигде не останавливалась на отдых.
– Жестокая Лоин!
– Сам не лучше!
– Ладно, пойду навещу супругу.
– Скажи своей принцессе, чтоб она поговорила с вестником! Время не терпит!
– Не учи дракона изрыгать пламя.
Величаво развернувшись, Баосюй двинулся к свадебному шатру.
Но оказалось, что принцесса Фэйянь уже знает о происшедшем. Пока дракон препирался с Лоин, к принцессе в шатер заглянула военачальница Тэнкай и рассказала о золотой черепахе и печальном вестнике. Фэйянь, успевшая к тому времени прилично одеться, отправилась в палатку лекарей. Здесь ее встретил владыка Хошиди.
– Принцесса...
– Государь... Где этот человек?
– Идемте.
Они вошли в палатку. Здесь пустовало с дюжину лежанок, потому что воины Хошиди не очень-то любили лечиться и всем врачеваниям предпочитали чарку доброго вина. Но на одной лежанке крепко спал изможденный молодой человек. Тут же подошел лекарь с чашкой какого-то отвара в руках.
– Владыки, – поклонился лекарь, – этот юноша очень ослаб, но вы можете с ним поговорить. Я разбужу его и дам отвар золотого корня, это придаст ему сил и бодрости. Госпожа? Что с вами?
– Нет, ничего. – Побледневшая Фэйянь через силу улыбнулась. Прошу вас, разбудите его.
Она смотрела на юношу, и необъяснимая печаль застилала ей глаза. Фэйянь прикусила губу, чтобы не заплакать.
Лекарь коснулся плеча юноши:
– Господин Лу, проснитесь. Вас посетили высокие гости.
Юноша открыл глаза, с усилием сел в постели, прижал руки к груди:
– Прошу простить мне мою непочтительность, но я не в силах встать.
– Выпейте это.
Лу выпил отвар и лишь после этого поглядел на стоявших у его постели людей. Глаза его расширились, когда он рассмотрел лицо Фэйянь.
– Это вы... – прошептал он, бледнея. – Я искал вас повсюду…
Принцесса подняла ладонь, как бы запрещая ему говорить, и заговорила сама:
– Я принцесса Фэйянь, наследница династии Тэн. Что ты хочешь сказать мне, вестник?
– Принцесса... – пошевелил губами молодой человек. Лицо его стало белее мела.
– Я слушаю тебя, вестник. – Голос принцессы стал чуть громче и тверже.
– Мое имя Лу Синь, я каллиграф из уезда Хандун, – заговорил юноша. – Я хотел бы принести вам добрые вести, принцесса, но несу худые. Убийцы ваших царственных родителей больше нет.
– Шэси мертва? – Принцесса изменилась в лице. – Но это весть славная. Кто же умертвил мою врагиню?
– Фея Цюнсан, – ответил Лу Синь. – Как выяснилось, эта фея давно заключила с Шэси преступный договор. И теперь, покончив с Шэси, фея Цюнсан сама заняла Яшмовый престол. Она жаждет погубить вас, принцесса!
– Ваши слова похожи на горячечный бред, – сказала Фэйянь. – Им не хочется верить...
– Принцесса, – нашелся владыка Хошиди. – Этот вестник привез с собой некое доказательство. И передал его мне, а я передаю вам. Это уверит вас в правдивости его слов.
Хошиди передал принцессе золотую шпильку-феникса. Та поглядела на нее и неудержимо разрыдалась:
– Это же шпилька моей матушки! Я помню ее сызмальства! Как она попала к тебе, вестник?
– Мне передала ее Небесная Чиновница Юй. Также она сказала, что эта шпилька чудесная – если вы воткнете ее в свою прическу, то сможете видеть императрицу Нэнхун и говорить с нею...
– Прически у меня еще долго не будет, – пробормотала принцесса. – Вестник Лу! Ты должен мне рассказать в подробностях все, что знаешь, что видел, что слышал!
– Да, принцесса.
– Я оставлю вас. – Хошиди хотел было выйти...
– Нет, государь, я прошу вас остаться, – попросила принцесса. – Кому, как не вам, узнать обо всем?
... Позднее Лу сам удивлялся тому, что его длинная повесть – о встрече с феей Цюнсан, о сумасшествии брата, пленившегося этой феей, о поездке во дворец и встрече с Шэси – уложилась всего-то в час с небольшим. К концу своего рассказа Лу несколько окреп, потому что лекарь то и дело поил его отваром золотого корня и вином, смешанным с соком дерева бессмертия гинкго. Наконец Лу замолчал и выжидательно посмотрел на принцессу. Та ответила ему полным непонятной грусти взглядом.
– Владыка Хошиди, – сказала Фэйянь, – позвольте обратиться к вам с просьбой.
– Все что угодно, принцесса.
– Поговорите с Баосюем обо всем, что мы сейчас узнали. Я... не смогу, это для меня слишком тяжело.
– Я понимаю, принцесса.
– Возможно, вместе с Баосюем вы найдете верное решение того, как нам одолеть новые беды. А я... побуду здесь еще немного. Совсем немного.
– Да, принцесса.
Владыка Хошиди вышел. Едва за ним закрылся полог палатки, принцесса горячо сказала Лу Синю:
– Вы не узнали меня!
– Нет! Я узнал вас, о госпожа!
– Ты не узнал меня, Лу! Понимаешь?! Больше нет на свете бродячего монаха-каллиграфа по имени Цзы Юнь! Я слишком долго шла к тому, чтобы иметь право называться именем, данным мне от рождения, не бояться этого имени и не бояться своего происхождения и сана! Я принцесса Фэйянь, во мне течет кровь императора Жоа-дина, и ни к чему мне воспоминания о том, что когда-то на бродяжьей дороге я повстречала двух братьев-каллиграфов!
– Я искал вас везде, госпожа, – горячо проговорил Лу. – Я утратил свет жизни с той поры, как увидел вас. В моем сердце ни для чего больше нет места... Я люблю вас. Люблю больше, чем собственную жизнь.
– О милостивая Гаиньинь! – вскричала принцесса и прижала ладони к губам. – Неужели это ты – герой пророчества, которое сломало мою судьбу!
– Что вы такое говорите, госпожа?
– Молчи о своей любви, Лу Синь. И не потому, что я – принцесса, а ты – всего лишь уездный каллиграф; в любви нет санов и привилегий. Что сказать тебе? Ты опоздал.
– Госпожа...
– Вчера была моя свадьба. Я стала женой того, кого полюбила всей душой и ради кого я не пожалею собственной жизни. Мне жаль тебя, как всякой женщине станет жаль влюбленного мужчину, но я ничего не могу изменить. Да и не хочу. Ведь когда мы повстречались, я не увидела в тебе того, кто заменит мне солнце и луну. И сейчас... не вижу.
– Как жестоко! – Лу опустил голову, борясь с подступившими к горлу рыданиями.
– Прости меня, каллиграф. Я не желала для тебя несчастья. Я и сбежала потому из дома твоей тетки, чтобы не стать для тебя проклятием всей жизни. Забудь о моем прежнем образе и прими то, что случилось, с легким сердцем. Ты еще встретишь ту, что более меня достойна твоей любви.
– Мне это не нужно, принцесса. – Лу справился с собой и смотрел на Фэйянь умиротворенным взглядом. – Моя любовь к вам сродни воде: что с нею ни делай, обращай в лед или в пар, она возвращается в исходное состояние и поит душу сладкой печалью. Вы никогда не полюбите меня – что с того? Я буду счастлив своей любовью. Позвольте мне лишь одно: быть вашим преданным слугой, сопровождать вас, биться за вас, преклонить колена, когда вы взойдете на престол... Хоть я и каллиграф, но обучен владеть мечом и луком, я жажду стать под знамена владыки Хошиди и освобождать Яшмовую Империю от нового зла.
– Хорошо, – сказала принцесса. – Ты возглавишь отряд, которым прежде командовал генерал Сунмин. Генерал погиб в битве с Небесными Детьми...
– Для меня это великая честь, госпожа. Я мог бы простым воином...
– Ты все-таки уездный каллиграф, – впервые за все время разговора Фэйянь позволила себе улыбнуться. – Такой чин в армии равен генеральскому... Довольно с тебя. Я должна идти.
Фейянь шагнула к выходу, но задержалась на миг: Не удивляйся, когда увидишь в нашем лагере дракона. Это и есть мой муж.
... А обо всем, что случилось далее, вам станет известно из следующей главы. Читаем, читаем, не задерживаемся!
Глава двадцать первая
Стены Непревзойденного дворца, доселе обугленные, уродливые, ветхие, теперь сияли золотом, драгоценными камнями и самоцветами. Над залой Яшмового престола матово светился потолок из дымчатого кварца, нефритовые и яшмовые стены были покрыты искусной резьбой... Но если бы кто-то решился коснуться рукой этих восхитительных стен, то сильно изумился бы тому, что рука его нащупывает все то же обугленное дерево и искрошившийся мрамор...
Впрочем, во дворце некому было выказывать удивление по этому поводу. Потому что дворцовый комплекс был пуст. Если не считать сидящей на престоле феи Цюнсан и самозабвенно пристроившегося у ее ног каллиграфа Ян Синя.
Фея снова сменила свой облик и сейчас выглядела очаровательно нежной, как куколка с фарфоровым личиком. Если бы не многослойный наряд из кисеи, шелка и батиста, фарфоровость Цюнсан ощущалась бы гораздо сильнее. И всякому стороннему наблюдателю стало бы ясно, что женского в этой женщине не больше, чем милосердия в палаче.
Но Ян Синь, неотрывно глядящий на свою фею, не видел этого. Он был счастлив – безраздельно, безумно, бесконечно. В, его глазах всякий жест Цюнсан был откровением, слово – рождением нового мира, взгляд – всесильным божеством... Ян смотрел только на фею и перестал смотреть на себя. Хотя, если бы и посмотрел, то вряд ли бы заметил, что тело его стало телом изможденного старика, лицо изрезано морщинами, длинные волосы, когда-то черные и блестящие, стали седыми и призрачными, как парящая в небе паутина. Когда Ян говорил, его голос напоминал скрип колодезного ворота или клекот стервятника, но он этого не замечал. К чему? Ведь есть голос его феи – мелодичный, завораживающий и волшебный, как шелест серебряной травы под хрустальным дождем...
– Ян!
–Моя государыня?
– Не скучно ли тебе со мной? – В ослепительных глазах феи мелькнула насмешка, словно змея в траве.
– Мне не может быть скучно с вами, моя госпожа, – проговорил Ян. Его глаза наполнились слезами. Ян теперь часто плакал, потому что фее нравилось, когда он плачет. Ведь плачущий мужчина – это такое I возвышающее душу зрелище. – Вы знаете, что любовь к вам снедает меня и не оставляет места ни для чего больше...
Фея усмехнулась:
– Ты готов отдать за меня жизнь, если понадобится?
– Не может быть иначе, моя государыня. Повелевайте, я хоть сейчас готов умереть.
– Сейчас не надо. – Голос феи звучал как нежная флейта. – Но у меня есть дурные предчувствия.
– Какие, моя государыня? – Ян говорил с феей словно во сне. Он не помнил о том, что такие разговоры – с точно теми же словами – изо дня в день происходили между феей и им. И после каждого такого разговора фея становилась прекраснее, а Ян – слабее и беспомощнее.
– Предчувствия... – повторила фея. – Проклятые Небесные Чиновники, похоже, помогли твоему брату добраться до принцессы Фэйянь.
– Проклятия на голову моего брата, проклятия на голову принцессы Фэйянь, – ровно сказал Ян.
– Возможно, они уже направляются сюда, в Тэнкин. Хотят захватить дворец и покончить со мной. Как ты думаешь, они смогут победить меня, Ян?
– Нет, моя государыня. – Голос Яна был по-прежнему ровен и печален, как воды омута.
– А почему, мой Ян? – вкрадчиво спросила фея.
– Потому, что я своим телом заслоню вас, моя государыня, – сказал Ян. – Я подставлю им свое сердце.
– И что же, мой Ян?
– Они не посмеют убить меня, они меня пожалеют. И тогда вы воспользуетесь промедлением и убьете их.
– Верно, мой дорогой Ян. Ты все очень хорошо запомнил. А теперь идем. Я хочу выпить чаю, но в одиночку это скучно.
– Благодарю вас, моя государыня, – склонил голову Ян.
– За что? – снова мелькнула змея в траве.
– Вы не оставляете меня. Вы позволяете мне любить вас. Вы позволяете мне умереть за вас. Разве это не прекрасно?
– О да. Идем.
Фея соскользнула с престола бесшумно, как шелковый платок с зеркала. Взяла Яна за руку:
– Вставай, мой друг.
Они вышли из дворца и направились к ажурному чайному павильону. Кругом парили облака из цветов и ароматов. Но стороннему наблюдателю было бы понятно, что эти цветы, ароматы, мостики над озерами и сами озера – не более чем призрак, чары, наведенные на здешние места изворотливым умом. А самый наблюдательный наблюдатель понял бы, что и этот изворотливый ум – сам по себе призрак.
В чайном павильоне все сверкало лаком, позолотой, начищенной бронзой, фарфоровой белизной. Глубокие кувшины, заполненные весенними цветами, вызывали головокружение своей красотой. Это бывает – иногда от грез кружится голова...
Фея коснулась кончиками пальцев прозрачной воды в глубокой фарфоровой чаше и сказала Яну:
– Подай мне чайник, дорогой Ян. Да, да, вот этот. Ах, как у тебя дрожат руки! Это, наверное, тоже от любовного томления?
– Да, моя государыня...
– Потерпи, Ян. Придет время, я щедро награжу тебя.
Фея наклонила чашу с водой, подставив под струю бронзовый пузатый чайник. Вода полилась с неожиданно громким звуком, напоминающим звон монастырского колокола или голос боевой трубы. От этого звука лицо феи на миг исказилось, будто пошло трещинами, но потом снова стало очаровательным и мило-всепрощающим.
– Показалось, – пробормотала фея. Наполнив чайник водой, фея повесила его над очагом. Ни дров, ни угля в очаге не было, но через некоторое время чайник заворчал, вода в нем стала нагреваться и шипеть.
– Подай чашки, Ян.
– Да, моя государыня.
Фея взяла протянутые чашки, поставила перед собой на столик. Затем пальцами залезла себе в прическу и энергично поскребла. В чашки с головы феи посыпались какие-то бурые чешуйки.
– Легенда гласит, что чай – это перхоть звездных фей, – усмехаясь, сказала при этом Цюнсан. – А я не хочу нарушать законы легенд.
Чайник над очагом как-то уж очень не по-чайничьи (или не по-чайниковски?!) взревел и выпустил из носика струю густого молочного пара.
– О, – сказала фея. – Вот и вода закипела. Сними чайник с подвеса, Ян.
– Да, моя государыня.
Ян взялся за ручку чайника, снял его, и тут произошло необычайное явление. Чайник завопил, задергался, заплевался кипятком. От неожиданности Ян выпустил взбеленившийся чайник из рук, тот упал на циновки, покатился, расплескивая воду...
– Ты испортил нам чаепитие, Ян. – Голос феи стал суровым, как зима в горах Шицинь.
Но Ян ничего на это не успел ответить, да и фее вмиг стало не до чаепития.
Потому что блестящий чайник перестал катиться и помутнел. Из его полированных стенок полезла бурая шерсть; затем чайник как-то поднатужился и выпустил из себя две пары мохнатых лап, снабженных внушительными когтями. Вслед за лапами у чайника вырос преотменный хвост. Ну а уж когда чайник обрел морду, снабженную парой сверкающих пронзительных глаз, острыми зубами, чуткими ушами и белой полоской на носу, стало ясней ясного, что это никакой не чайник, а самый настоящий...
– Барсук! – взвизгнула фея Цюнсан. – Оборотень!!!
Она замерла в нелепой позе, словно ее пугала одна только мысль о присутствии в чайном павильоне барсука-оборотня.
А тот чихнул несколько раз и гордо заявил:
– Что правда, то правда, не отказаться. Разрешите представиться – личный адъютант его превосходительства генерала Барсучьей армии! Прозываюсь ХоХо, что означает Дважды Барсук или Барсук Над Барсуками.
– Не нужны мне твои прозвища, проклятый оборотень! – Лицо феи побагровело от гнева. – Как ты смел сюда явиться? Как проник сквозь возведенные защитные стены?
– А ты фея Цюнсан, да? полюбопытствовал Дважды Барсук.
– Да!!!
– Тогда я попал точно. А генерал еще сомневался в моих способностях...
– Ты что городишь, проклятый оборотень! – Глаза феи сверкали от неукротимой ярости. – Я тебя сейчас разорву на мелкие клочья!
– А вот это, – Дважды Хо глубокомысленно поднял лапу, – у тебя никак не получится, почтенная фея. И ты сама это понимаешь. Сыздавна вы, звездные феи, страшитесь всякой земной нечисти. Оборотней, призраков, духов рек, деревьев и гор... Вы даже от своих родственниц – фей земного происхождения – отреклись. Мы для вас что имбирь: попадет в нос, так не прочихаетесь.
– Тогда тебя убьет мой верный раб! – вскричала фея. – Ян, задуши эту тварь! Я приказываю тебе!
– Да, моя государыня.
– Эй-эй! – воскликнул Хо-Хо Над Всеми Хо. – Сразу и душить?! И даже не полюбопытствуешь, как и зачем я тут появился? И что тебе передает мой генерал?
– Знать ничего не хочу! Ян, немедленно сверни ему шею! От его визга у меня голова болеть начинает!
– Погоди, может, договоримся? – фыркнул Дважды Хо. – Эй, старик, руки от меня убери! Ведь укушу! Укушу, видит Небесная Канцелярия!
– Я должен тебя убить, – спокойно, даже как-то вяло сказал Ян Синь. – Ты причиняешь досаду моей государыне.
– Какой же ты мужчина, если покорно выполняешь все, что велит тебе женщина?! Ой, нет, я поражаюсь просто! Куда катится этот мир!!! Стой! Руки прочь!
– Души его, Ян!
Но поймать негодного барсука оказалось не так-то просто. Он принялся носиться по павильону, скакал и по стенам и по потолку, везде оставляя сверкающие следы своих лап и безжалостно сокрушая фарфоровую посуду, кувшины с цветами и прочую утварь. Наконец барсук зацепился когтями за потолок и, свесив голову, ехидно поглядел на фею и на Яна.
– Совсем ты оказался под башмаком твоей феи, муж благородный! – принялся язвить он. – Я ж все подслушивал! Ты ей прислуживаешь на чайной церемонии, посуду ей подаешь! Видано ли это где – чтобы мужчина прислуживал женщине за столом! Если где и есть такие страны, то люди в них, верно, ходят вверх ногами! Жалкий бесхребетник! Посмотри на фею внимательнее – ведь она тебя заколдовала! Она же уродина, каких мало! И крылья у нее наклад-ны-е!!!
– Ян! – взвыла Цюнсан. – Уничтожь его! Иначе я... Я лишу тебя своей нежности!
– Ой, какие страсти! – расхохотался барсук и изящно спрыгнул с потолка на пол.
Ян Синь, доселе пребывавший в странном оцепенении, сверкнул глазами и вскинул руки, как заводная кукла:
– Никто не смеет оскорблять мою госпожу! Никто не смеет лишить меня ее нежности!
– Молодец, Ян! – захлопала в ладоши фея. – Так его!
Ян изловчился и схватил барсука, хотя держать Дважды Хо было все равно что пляшущий бурдюк с кипящим маслом.
– Я предупреждаю! – завопил барсук, отбиваясь. – Я дорого продам свою жизнь!
– Души, Ян!
– Я не уйду в барсучий рай без прощального укуса! – рявкнул барсук и, немыслимым образом изогнувшись, впился своими алмазно посверкивающими зубами в шею Яна. Тот завопил, но не выпустил шеи барсука. Так они и упали и некоторое время содрогались в предсмертных муках. Когда оба тела – и Ян Синя и барсука – застыли неподвижно, фея, трепещущая словно лист мисканта, брезгливо на них посмотрела.
– Гадость! – прошептала она. – Гадость! Откуда он здесь взялся?! Прочь, прочь, скорее под укрытие стен моего дворца! Здесь мне нечем дышать от оборотничьей вони!
Цюнсан выбежала из чайного павильона и едва сделала прочь от него пару шагов, как павильон рассыпался на невесомые кусочки. Остался лишь голый каркас из обгорелых старых бамбуковых стволов. Фея обернулась и со страхом смотрела на это. Внешность ее снова изменилась: теперь она не была ни фарфоровой красавицей, ни серебряноглазой крылатой звездной девой. Она более всего походила на громадного богомола или на стрекозу без крыльев. Кстати о крыльях. Они отвалились от плеч Цюнсан и валялись на земле ворохом ярких перьев. Но она не обратила на это внимания. Обезумевшим взглядом фея обводила дворцовые окрестности. Она увидела, как тают, растворяются в воздухе рощи цветущих деревьев – призрачные рощи, которые взрастило ее волшебство. С башен, дворцов и беседок стекали лак и позолота, обнажая уродство давнего разрушения и забвения.
– Как же так?! – Голос феи стал растерянным. – Мое волшебство нарушено? Но я же... могущественна.
– Есть, кое-кто и помогущественней тебя, Цюнсан, – прозвучал в тишине дворцового тлена полный упоительной жизни голос.
– Я узнаю этот голос! – закричала Цюнсан. – Явись мне, если ты здесь! Осмелься!
– Отчего же не осмелиться, – властно пророкотал дивный голос, и перед феей предстала Крылатая Цэнфэн, настоятельница Незримой Обители.
– Цэнфэн...
– Цюнсан...
– Так, значит, звездная сестра, ты тоже оказалась на землях Яшмовой Империи, едва покинула Горний Предел? – голосом, полным яда, осведомилась Цюнсан. – Хотела сделать своим императорский престол?
– Нет, Цюнсан, мне не нужны престолы и не нужна Империя. Я выбрала иной Путь. Более того, я сама этот Путь сотворила. Тебе этого никогда не понять. И еще. Я тебе не сестра.
– Зачем ты здесь?
– Чтобы остановить тебя и помочь.
– Помочь?
– Да. Помочь уйти к звездам без позора. Вернись за Горний Предел, Цюнсан. Я дам тебе колесницу из огня и хрусталя, улетай. Но не смей вмешиваться в пути и судьбы Яшмовой Империи.
– Я уже вмешалась! – воскликнула Цюнсан. – И ты не поверишь, но мне это понравилось! Я – императрица! Я – истинная владычица этой страны!
– Этой стране нужен достойный владыка, – сказала Цэнфэн. – Владыка, для которого Яшмовая Империя станет собственной плотью и кровью, а значит, и дорожить он ею будет как собственным телом. Шэси обескровила Яшмовую Империю. А ты... Ты решила поглумиться над остывающим телом этой несчастной страны!
– Такие поэтические сравнения говорят о том, что ты и сама бы не прочь возвыситься на престоле.
– Нет, Цюнсан. Уходи. Уходи, пока у тебя еще есть эта возможность. Посмотри: эта земля превратила тебя в чудовище, потому что на самом деле ты не умеешь ею править.
– Нет!
– Да. Ты слышала о Первом Страхе Империи?
– Небесные Дети? Ха!
– Нет, Небесные Дети здесь ни при чем. На самом деле Первый Страх Империи – это сама Империя. Она губит разум и плоть тех, кто не умеет ею управлять. Так необъезженный конь сбрасывает седока. Ты думаешь, что Шэси умерла из-за своего злого сердца? О нет. Она навредила Империи, и за это Пренебесное Селение, Страна Белой Яшмы поразила ее проказой, сгноила заживо. Тебя ждет то же самое.
– Я не человек, и человеческие болезни мне не страшны!
– Ты не понимаешь, Цюнсан. Все кончено для тебя здесь. Ступай другим путем. А путь, по которому ты до сих пор идешь, потворствуя своей гордыне, приведет тебя к смерти и забвению.
– Я не верю тебе, Цэнфэн. Ты говоришь о смерти, как будто не знаешь, что мы, пришедшие со звезд, бессмертны.
– Все когда-нибудь кончается даже для бессмертных, сказала Цэнфэн. – Так не уйдешь миром?
– Нет! Ничто не заставит меня сдаться!
– Тогда ступай. В Непревзойденном дворце, в зале престола, тебя ожидает... много неожиданностей. И еще. Ты под стражей, Цюнсан. Под моей стражей. Поэтому не натвори глупостей.
Фея огляделась. Повсюду – куда достигал взгляд – стояли девы в боевых доспехах, с мечами, луками и копьями.
– Что они могут мне сделать? – скривилась она в ухмылке.
– Это мои ученицы, – объяснила Цэнфэн. – Я многому их научила. Но не советую тебе устраивать им экзамен – ради твоей же безопасности. Ступай во дворец.
– Не указывай мне! Мой дворец – хочу и иду!
– Так захоти поскорее.
С минуту Крылатая Цэнфэн и фея Цюнсан ослепляли друг друга взглядами. От лучей, которые испускали их глаза, вся земля поблизости высохла и пошла трещинами, а камни раскалились. Затем глаза Цюнсан потухли, она развернулась и с величавым видом прошествовала во дворец. Точнее, полетела – словно осенний лист, гонимый жестоким ветром. Крылатая Цэнфэн смотрела ей вслед со смесью жалости и отвращения на лице. Затем она сказала своим ученицам:
– Будьте готовы ко всему и помните мои уроки. Фея ворвалась в залу Яшмового престола будто ураган. И застыла на месте, ощущая, как то, что могло именоваться ее плотью, начинает страдать от жестокой боли – боли, которая раньше неведома была тем, кто пришел из Горнего Предела.
А они смотрели на нее и молчали.
Принцесса Фэйянь, стоящая у подножия престола... Да, ее несложно было узнать – ибо теперь больше чем когда-либо в ней говорила кровь ее отца, императора Жоа-дина.
Золотоглавый дракон, Владыка Изумрудного Клана, и громадная черепаха, Владычица Клана Черного Золота, предстояли вблизи престола, и глаза их, обращенные к фее, не предвещали ничего хорошего. А ужаснее всего было то, что здесь присутствовали и священный феникс – Владыка. Рубинового Клана, и благословенный тигр – Владыка Клана Белой Яшмы, вечный покровитель императорского дома. Фея хорошо помнила легенды, а они гласили, что, когда соберутся главы четырех Кланов, грядет время Больших Перемен.
– Ты знаешь принцессу, Баосюй?
– Более чем, Лоин. Не далее как вчера она стала моей законной женой.
– Что?! Ты же еще мне говорил, что никогда не женишься!!!
– Я передумал. Впрочем, это пустая болтовня. Где сейчас этот вестник?
– Кажется, им занимаются лекари. Он плохо перенес путешествие в облаках – я летела с ним от самого императорского дворца и почти нигде не останавливалась на отдых.
– Жестокая Лоин!
– Сам не лучше!
– Ладно, пойду навещу супругу.
– Скажи своей принцессе, чтоб она поговорила с вестником! Время не терпит!
– Не учи дракона изрыгать пламя.
Величаво развернувшись, Баосюй двинулся к свадебному шатру.
Но оказалось, что принцесса Фэйянь уже знает о происшедшем. Пока дракон препирался с Лоин, к принцессе в шатер заглянула военачальница Тэнкай и рассказала о золотой черепахе и печальном вестнике. Фэйянь, успевшая к тому времени прилично одеться, отправилась в палатку лекарей. Здесь ее встретил владыка Хошиди.
– Принцесса...
– Государь... Где этот человек?
– Идемте.
Они вошли в палатку. Здесь пустовало с дюжину лежанок, потому что воины Хошиди не очень-то любили лечиться и всем врачеваниям предпочитали чарку доброго вина. Но на одной лежанке крепко спал изможденный молодой человек. Тут же подошел лекарь с чашкой какого-то отвара в руках.
– Владыки, – поклонился лекарь, – этот юноша очень ослаб, но вы можете с ним поговорить. Я разбужу его и дам отвар золотого корня, это придаст ему сил и бодрости. Госпожа? Что с вами?
– Нет, ничего. – Побледневшая Фэйянь через силу улыбнулась. Прошу вас, разбудите его.
Она смотрела на юношу, и необъяснимая печаль застилала ей глаза. Фэйянь прикусила губу, чтобы не заплакать.
Лекарь коснулся плеча юноши:
– Господин Лу, проснитесь. Вас посетили высокие гости.
Юноша открыл глаза, с усилием сел в постели, прижал руки к груди:
– Прошу простить мне мою непочтительность, но я не в силах встать.
– Выпейте это.
Лу выпил отвар и лишь после этого поглядел на стоявших у его постели людей. Глаза его расширились, когда он рассмотрел лицо Фэйянь.
– Это вы... – прошептал он, бледнея. – Я искал вас повсюду…
Принцесса подняла ладонь, как бы запрещая ему говорить, и заговорила сама:
– Я принцесса Фэйянь, наследница династии Тэн. Что ты хочешь сказать мне, вестник?
– Принцесса... – пошевелил губами молодой человек. Лицо его стало белее мела.
– Я слушаю тебя, вестник. – Голос принцессы стал чуть громче и тверже.
– Мое имя Лу Синь, я каллиграф из уезда Хандун, – заговорил юноша. – Я хотел бы принести вам добрые вести, принцесса, но несу худые. Убийцы ваших царственных родителей больше нет.
– Шэси мертва? – Принцесса изменилась в лице. – Но это весть славная. Кто же умертвил мою врагиню?
– Фея Цюнсан, – ответил Лу Синь. – Как выяснилось, эта фея давно заключила с Шэси преступный договор. И теперь, покончив с Шэси, фея Цюнсан сама заняла Яшмовый престол. Она жаждет погубить вас, принцесса!
– Ваши слова похожи на горячечный бред, – сказала Фэйянь. – Им не хочется верить...
– Принцесса, – нашелся владыка Хошиди. – Этот вестник привез с собой некое доказательство. И передал его мне, а я передаю вам. Это уверит вас в правдивости его слов.
Хошиди передал принцессе золотую шпильку-феникса. Та поглядела на нее и неудержимо разрыдалась:
– Это же шпилька моей матушки! Я помню ее сызмальства! Как она попала к тебе, вестник?
– Мне передала ее Небесная Чиновница Юй. Также она сказала, что эта шпилька чудесная – если вы воткнете ее в свою прическу, то сможете видеть императрицу Нэнхун и говорить с нею...
– Прически у меня еще долго не будет, – пробормотала принцесса. – Вестник Лу! Ты должен мне рассказать в подробностях все, что знаешь, что видел, что слышал!
– Да, принцесса.
– Я оставлю вас. – Хошиди хотел было выйти...
– Нет, государь, я прошу вас остаться, – попросила принцесса. – Кому, как не вам, узнать обо всем?
... Позднее Лу сам удивлялся тому, что его длинная повесть – о встрече с феей Цюнсан, о сумасшествии брата, пленившегося этой феей, о поездке во дворец и встрече с Шэси – уложилась всего-то в час с небольшим. К концу своего рассказа Лу несколько окреп, потому что лекарь то и дело поил его отваром золотого корня и вином, смешанным с соком дерева бессмертия гинкго. Наконец Лу замолчал и выжидательно посмотрел на принцессу. Та ответила ему полным непонятной грусти взглядом.
– Владыка Хошиди, – сказала Фэйянь, – позвольте обратиться к вам с просьбой.
– Все что угодно, принцесса.
– Поговорите с Баосюем обо всем, что мы сейчас узнали. Я... не смогу, это для меня слишком тяжело.
– Я понимаю, принцесса.
– Возможно, вместе с Баосюем вы найдете верное решение того, как нам одолеть новые беды. А я... побуду здесь еще немного. Совсем немного.
– Да, принцесса.
Владыка Хошиди вышел. Едва за ним закрылся полог палатки, принцесса горячо сказала Лу Синю:
– Вы не узнали меня!
– Нет! Я узнал вас, о госпожа!
– Ты не узнал меня, Лу! Понимаешь?! Больше нет на свете бродячего монаха-каллиграфа по имени Цзы Юнь! Я слишком долго шла к тому, чтобы иметь право называться именем, данным мне от рождения, не бояться этого имени и не бояться своего происхождения и сана! Я принцесса Фэйянь, во мне течет кровь императора Жоа-дина, и ни к чему мне воспоминания о том, что когда-то на бродяжьей дороге я повстречала двух братьев-каллиграфов!
– Я искал вас везде, госпожа, – горячо проговорил Лу. – Я утратил свет жизни с той поры, как увидел вас. В моем сердце ни для чего больше нет места... Я люблю вас. Люблю больше, чем собственную жизнь.
– О милостивая Гаиньинь! – вскричала принцесса и прижала ладони к губам. – Неужели это ты – герой пророчества, которое сломало мою судьбу!
– Что вы такое говорите, госпожа?
– Молчи о своей любви, Лу Синь. И не потому, что я – принцесса, а ты – всего лишь уездный каллиграф; в любви нет санов и привилегий. Что сказать тебе? Ты опоздал.
– Госпожа...
– Вчера была моя свадьба. Я стала женой того, кого полюбила всей душой и ради кого я не пожалею собственной жизни. Мне жаль тебя, как всякой женщине станет жаль влюбленного мужчину, но я ничего не могу изменить. Да и не хочу. Ведь когда мы повстречались, я не увидела в тебе того, кто заменит мне солнце и луну. И сейчас... не вижу.
– Как жестоко! – Лу опустил голову, борясь с подступившими к горлу рыданиями.
– Прости меня, каллиграф. Я не желала для тебя несчастья. Я и сбежала потому из дома твоей тетки, чтобы не стать для тебя проклятием всей жизни. Забудь о моем прежнем образе и прими то, что случилось, с легким сердцем. Ты еще встретишь ту, что более меня достойна твоей любви.
– Мне это не нужно, принцесса. – Лу справился с собой и смотрел на Фэйянь умиротворенным взглядом. – Моя любовь к вам сродни воде: что с нею ни делай, обращай в лед или в пар, она возвращается в исходное состояние и поит душу сладкой печалью. Вы никогда не полюбите меня – что с того? Я буду счастлив своей любовью. Позвольте мне лишь одно: быть вашим преданным слугой, сопровождать вас, биться за вас, преклонить колена, когда вы взойдете на престол... Хоть я и каллиграф, но обучен владеть мечом и луком, я жажду стать под знамена владыки Хошиди и освобождать Яшмовую Империю от нового зла.
– Хорошо, – сказала принцесса. – Ты возглавишь отряд, которым прежде командовал генерал Сунмин. Генерал погиб в битве с Небесными Детьми...
– Для меня это великая честь, госпожа. Я мог бы простым воином...
– Ты все-таки уездный каллиграф, – впервые за все время разговора Фэйянь позволила себе улыбнуться. – Такой чин в армии равен генеральскому... Довольно с тебя. Я должна идти.
Фейянь шагнула к выходу, но задержалась на миг: Не удивляйся, когда увидишь в нашем лагере дракона. Это и есть мой муж.
... А обо всем, что случилось далее, вам станет известно из следующей главы. Читаем, читаем, не задерживаемся!
Глава двадцать первая
ИЕРОГЛИФ «ЛЮБОВЬ»
Над императорским дворцом снова простерла свой томный покров весна. Башни, чайные павильоны, дворцовые покои, галереи, навесные мостики – все было окутано серебристо-розовой дымкой цветущих слив, персиков и вишен. Такой красоты давно здесь не видали. А самое удивительное было то, что ни сливы, ни вишни, ни персики давным-давно не росли в дворцовых садах.
Слышу, как ручей поет,
Как грустит бамбук...
Сердце вещее мое
Помнит каждый звук:
Поминальных четок звон,
Звон прощальных чаш,
Шелест боевых знамен
В час последний наш.
Нас преследуют враги,
Нам покоя нет.
Топчут наши сапоги
Землю сотни лет.
Нас самих уж нет давно,
Но остался он:
Звук печально неземной,
Поминальный звон.
Стены Непревзойденного дворца, доселе обугленные, уродливые, ветхие, теперь сияли золотом, драгоценными камнями и самоцветами. Над залой Яшмового престола матово светился потолок из дымчатого кварца, нефритовые и яшмовые стены были покрыты искусной резьбой... Но если бы кто-то решился коснуться рукой этих восхитительных стен, то сильно изумился бы тому, что рука его нащупывает все то же обугленное дерево и искрошившийся мрамор...
Впрочем, во дворце некому было выказывать удивление по этому поводу. Потому что дворцовый комплекс был пуст. Если не считать сидящей на престоле феи Цюнсан и самозабвенно пристроившегося у ее ног каллиграфа Ян Синя.
Фея снова сменила свой облик и сейчас выглядела очаровательно нежной, как куколка с фарфоровым личиком. Если бы не многослойный наряд из кисеи, шелка и батиста, фарфоровость Цюнсан ощущалась бы гораздо сильнее. И всякому стороннему наблюдателю стало бы ясно, что женского в этой женщине не больше, чем милосердия в палаче.
Но Ян Синь, неотрывно глядящий на свою фею, не видел этого. Он был счастлив – безраздельно, безумно, бесконечно. В, его глазах всякий жест Цюнсан был откровением, слово – рождением нового мира, взгляд – всесильным божеством... Ян смотрел только на фею и перестал смотреть на себя. Хотя, если бы и посмотрел, то вряд ли бы заметил, что тело его стало телом изможденного старика, лицо изрезано морщинами, длинные волосы, когда-то черные и блестящие, стали седыми и призрачными, как парящая в небе паутина. Когда Ян говорил, его голос напоминал скрип колодезного ворота или клекот стервятника, но он этого не замечал. К чему? Ведь есть голос его феи – мелодичный, завораживающий и волшебный, как шелест серебряной травы под хрустальным дождем...
– Ян!
–Моя государыня?
– Не скучно ли тебе со мной? – В ослепительных глазах феи мелькнула насмешка, словно змея в траве.
– Мне не может быть скучно с вами, моя госпожа, – проговорил Ян. Его глаза наполнились слезами. Ян теперь часто плакал, потому что фее нравилось, когда он плачет. Ведь плачущий мужчина – это такое I возвышающее душу зрелище. – Вы знаете, что любовь к вам снедает меня и не оставляет места ни для чего больше...
Фея усмехнулась:
– Ты готов отдать за меня жизнь, если понадобится?
– Не может быть иначе, моя государыня. Повелевайте, я хоть сейчас готов умереть.
– Сейчас не надо. – Голос феи звучал как нежная флейта. – Но у меня есть дурные предчувствия.
– Какие, моя государыня? – Ян говорил с феей словно во сне. Он не помнил о том, что такие разговоры – с точно теми же словами – изо дня в день происходили между феей и им. И после каждого такого разговора фея становилась прекраснее, а Ян – слабее и беспомощнее.
– Предчувствия... – повторила фея. – Проклятые Небесные Чиновники, похоже, помогли твоему брату добраться до принцессы Фэйянь.
– Проклятия на голову моего брата, проклятия на голову принцессы Фэйянь, – ровно сказал Ян.
– Возможно, они уже направляются сюда, в Тэнкин. Хотят захватить дворец и покончить со мной. Как ты думаешь, они смогут победить меня, Ян?
– Нет, моя государыня. – Голос Яна был по-прежнему ровен и печален, как воды омута.
– А почему, мой Ян? – вкрадчиво спросила фея.
– Потому, что я своим телом заслоню вас, моя государыня, – сказал Ян. – Я подставлю им свое сердце.
– И что же, мой Ян?
– Они не посмеют убить меня, они меня пожалеют. И тогда вы воспользуетесь промедлением и убьете их.
– Верно, мой дорогой Ян. Ты все очень хорошо запомнил. А теперь идем. Я хочу выпить чаю, но в одиночку это скучно.
– Благодарю вас, моя государыня, – склонил голову Ян.
– За что? – снова мелькнула змея в траве.
– Вы не оставляете меня. Вы позволяете мне любить вас. Вы позволяете мне умереть за вас. Разве это не прекрасно?
– О да. Идем.
Фея соскользнула с престола бесшумно, как шелковый платок с зеркала. Взяла Яна за руку:
– Вставай, мой друг.
Они вышли из дворца и направились к ажурному чайному павильону. Кругом парили облака из цветов и ароматов. Но стороннему наблюдателю было бы понятно, что эти цветы, ароматы, мостики над озерами и сами озера – не более чем призрак, чары, наведенные на здешние места изворотливым умом. А самый наблюдательный наблюдатель понял бы, что и этот изворотливый ум – сам по себе призрак.
В чайном павильоне все сверкало лаком, позолотой, начищенной бронзой, фарфоровой белизной. Глубокие кувшины, заполненные весенними цветами, вызывали головокружение своей красотой. Это бывает – иногда от грез кружится голова...
Фея коснулась кончиками пальцев прозрачной воды в глубокой фарфоровой чаше и сказала Яну:
– Подай мне чайник, дорогой Ян. Да, да, вот этот. Ах, как у тебя дрожат руки! Это, наверное, тоже от любовного томления?
– Да, моя государыня...
– Потерпи, Ян. Придет время, я щедро награжу тебя.
Фея наклонила чашу с водой, подставив под струю бронзовый пузатый чайник. Вода полилась с неожиданно громким звуком, напоминающим звон монастырского колокола или голос боевой трубы. От этого звука лицо феи на миг исказилось, будто пошло трещинами, но потом снова стало очаровательным и мило-всепрощающим.
– Показалось, – пробормотала фея. Наполнив чайник водой, фея повесила его над очагом. Ни дров, ни угля в очаге не было, но через некоторое время чайник заворчал, вода в нем стала нагреваться и шипеть.
– Подай чашки, Ян.
– Да, моя государыня.
Фея взяла протянутые чашки, поставила перед собой на столик. Затем пальцами залезла себе в прическу и энергично поскребла. В чашки с головы феи посыпались какие-то бурые чешуйки.
– Легенда гласит, что чай – это перхоть звездных фей, – усмехаясь, сказала при этом Цюнсан. – А я не хочу нарушать законы легенд.
Чайник над очагом как-то уж очень не по-чайничьи (или не по-чайниковски?!) взревел и выпустил из носика струю густого молочного пара.
– О, – сказала фея. – Вот и вода закипела. Сними чайник с подвеса, Ян.
– Да, моя государыня.
Ян взялся за ручку чайника, снял его, и тут произошло необычайное явление. Чайник завопил, задергался, заплевался кипятком. От неожиданности Ян выпустил взбеленившийся чайник из рук, тот упал на циновки, покатился, расплескивая воду...
– Ты испортил нам чаепитие, Ян. – Голос феи стал суровым, как зима в горах Шицинь.
Но Ян ничего на это не успел ответить, да и фее вмиг стало не до чаепития.
Потому что блестящий чайник перестал катиться и помутнел. Из его полированных стенок полезла бурая шерсть; затем чайник как-то поднатужился и выпустил из себя две пары мохнатых лап, снабженных внушительными когтями. Вслед за лапами у чайника вырос преотменный хвост. Ну а уж когда чайник обрел морду, снабженную парой сверкающих пронзительных глаз, острыми зубами, чуткими ушами и белой полоской на носу, стало ясней ясного, что это никакой не чайник, а самый настоящий...
– Барсук! – взвизгнула фея Цюнсан. – Оборотень!!!
Она замерла в нелепой позе, словно ее пугала одна только мысль о присутствии в чайном павильоне барсука-оборотня.
А тот чихнул несколько раз и гордо заявил:
– Что правда, то правда, не отказаться. Разрешите представиться – личный адъютант его превосходительства генерала Барсучьей армии! Прозываюсь ХоХо, что означает Дважды Барсук или Барсук Над Барсуками.
– Не нужны мне твои прозвища, проклятый оборотень! – Лицо феи побагровело от гнева. – Как ты смел сюда явиться? Как проник сквозь возведенные защитные стены?
– А ты фея Цюнсан, да? полюбопытствовал Дважды Барсук.
– Да!!!
– Тогда я попал точно. А генерал еще сомневался в моих способностях...
– Ты что городишь, проклятый оборотень! – Глаза феи сверкали от неукротимой ярости. – Я тебя сейчас разорву на мелкие клочья!
– А вот это, – Дважды Хо глубокомысленно поднял лапу, – у тебя никак не получится, почтенная фея. И ты сама это понимаешь. Сыздавна вы, звездные феи, страшитесь всякой земной нечисти. Оборотней, призраков, духов рек, деревьев и гор... Вы даже от своих родственниц – фей земного происхождения – отреклись. Мы для вас что имбирь: попадет в нос, так не прочихаетесь.
– Тогда тебя убьет мой верный раб! – вскричала фея. – Ян, задуши эту тварь! Я приказываю тебе!
– Да, моя государыня.
– Эй-эй! – воскликнул Хо-Хо Над Всеми Хо. – Сразу и душить?! И даже не полюбопытствуешь, как и зачем я тут появился? И что тебе передает мой генерал?
– Знать ничего не хочу! Ян, немедленно сверни ему шею! От его визга у меня голова болеть начинает!
– Погоди, может, договоримся? – фыркнул Дважды Хо. – Эй, старик, руки от меня убери! Ведь укушу! Укушу, видит Небесная Канцелярия!
– Я должен тебя убить, – спокойно, даже как-то вяло сказал Ян Синь. – Ты причиняешь досаду моей государыне.
– Какой же ты мужчина, если покорно выполняешь все, что велит тебе женщина?! Ой, нет, я поражаюсь просто! Куда катится этот мир!!! Стой! Руки прочь!
– Души его, Ян!
Но поймать негодного барсука оказалось не так-то просто. Он принялся носиться по павильону, скакал и по стенам и по потолку, везде оставляя сверкающие следы своих лап и безжалостно сокрушая фарфоровую посуду, кувшины с цветами и прочую утварь. Наконец барсук зацепился когтями за потолок и, свесив голову, ехидно поглядел на фею и на Яна.
– Совсем ты оказался под башмаком твоей феи, муж благородный! – принялся язвить он. – Я ж все подслушивал! Ты ей прислуживаешь на чайной церемонии, посуду ей подаешь! Видано ли это где – чтобы мужчина прислуживал женщине за столом! Если где и есть такие страны, то люди в них, верно, ходят вверх ногами! Жалкий бесхребетник! Посмотри на фею внимательнее – ведь она тебя заколдовала! Она же уродина, каких мало! И крылья у нее наклад-ны-е!!!
– Ян! – взвыла Цюнсан. – Уничтожь его! Иначе я... Я лишу тебя своей нежности!
– Ой, какие страсти! – расхохотался барсук и изящно спрыгнул с потолка на пол.
Ян Синь, доселе пребывавший в странном оцепенении, сверкнул глазами и вскинул руки, как заводная кукла:
– Никто не смеет оскорблять мою госпожу! Никто не смеет лишить меня ее нежности!
– Молодец, Ян! – захлопала в ладоши фея. – Так его!
Ян изловчился и схватил барсука, хотя держать Дважды Хо было все равно что пляшущий бурдюк с кипящим маслом.
– Я предупреждаю! – завопил барсук, отбиваясь. – Я дорого продам свою жизнь!
– Души, Ян!
– Я не уйду в барсучий рай без прощального укуса! – рявкнул барсук и, немыслимым образом изогнувшись, впился своими алмазно посверкивающими зубами в шею Яна. Тот завопил, но не выпустил шеи барсука. Так они и упали и некоторое время содрогались в предсмертных муках. Когда оба тела – и Ян Синя и барсука – застыли неподвижно, фея, трепещущая словно лист мисканта, брезгливо на них посмотрела.
– Гадость! – прошептала она. – Гадость! Откуда он здесь взялся?! Прочь, прочь, скорее под укрытие стен моего дворца! Здесь мне нечем дышать от оборотничьей вони!
Цюнсан выбежала из чайного павильона и едва сделала прочь от него пару шагов, как павильон рассыпался на невесомые кусочки. Остался лишь голый каркас из обгорелых старых бамбуковых стволов. Фея обернулась и со страхом смотрела на это. Внешность ее снова изменилась: теперь она не была ни фарфоровой красавицей, ни серебряноглазой крылатой звездной девой. Она более всего походила на громадного богомола или на стрекозу без крыльев. Кстати о крыльях. Они отвалились от плеч Цюнсан и валялись на земле ворохом ярких перьев. Но она не обратила на это внимания. Обезумевшим взглядом фея обводила дворцовые окрестности. Она увидела, как тают, растворяются в воздухе рощи цветущих деревьев – призрачные рощи, которые взрастило ее волшебство. С башен, дворцов и беседок стекали лак и позолота, обнажая уродство давнего разрушения и забвения.
– Как же так?! – Голос феи стал растерянным. – Мое волшебство нарушено? Но я же... могущественна.
– Есть, кое-кто и помогущественней тебя, Цюнсан, – прозвучал в тишине дворцового тлена полный упоительной жизни голос.
– Я узнаю этот голос! – закричала Цюнсан. – Явись мне, если ты здесь! Осмелься!
– Отчего же не осмелиться, – властно пророкотал дивный голос, и перед феей предстала Крылатая Цэнфэн, настоятельница Незримой Обители.
– Цэнфэн...
– Цюнсан...
– Так, значит, звездная сестра, ты тоже оказалась на землях Яшмовой Империи, едва покинула Горний Предел? – голосом, полным яда, осведомилась Цюнсан. – Хотела сделать своим императорский престол?
– Нет, Цюнсан, мне не нужны престолы и не нужна Империя. Я выбрала иной Путь. Более того, я сама этот Путь сотворила. Тебе этого никогда не понять. И еще. Я тебе не сестра.
– Зачем ты здесь?
– Чтобы остановить тебя и помочь.
– Помочь?
– Да. Помочь уйти к звездам без позора. Вернись за Горний Предел, Цюнсан. Я дам тебе колесницу из огня и хрусталя, улетай. Но не смей вмешиваться в пути и судьбы Яшмовой Империи.
– Я уже вмешалась! – воскликнула Цюнсан. – И ты не поверишь, но мне это понравилось! Я – императрица! Я – истинная владычица этой страны!
– Этой стране нужен достойный владыка, – сказала Цэнфэн. – Владыка, для которого Яшмовая Империя станет собственной плотью и кровью, а значит, и дорожить он ею будет как собственным телом. Шэси обескровила Яшмовую Империю. А ты... Ты решила поглумиться над остывающим телом этой несчастной страны!
– Такие поэтические сравнения говорят о том, что ты и сама бы не прочь возвыситься на престоле.
– Нет, Цюнсан. Уходи. Уходи, пока у тебя еще есть эта возможность. Посмотри: эта земля превратила тебя в чудовище, потому что на самом деле ты не умеешь ею править.
– Нет!
– Да. Ты слышала о Первом Страхе Империи?
– Небесные Дети? Ха!
– Нет, Небесные Дети здесь ни при чем. На самом деле Первый Страх Империи – это сама Империя. Она губит разум и плоть тех, кто не умеет ею управлять. Так необъезженный конь сбрасывает седока. Ты думаешь, что Шэси умерла из-за своего злого сердца? О нет. Она навредила Империи, и за это Пренебесное Селение, Страна Белой Яшмы поразила ее проказой, сгноила заживо. Тебя ждет то же самое.
– Я не человек, и человеческие болезни мне не страшны!
– Ты не понимаешь, Цюнсан. Все кончено для тебя здесь. Ступай другим путем. А путь, по которому ты до сих пор идешь, потворствуя своей гордыне, приведет тебя к смерти и забвению.
– Я не верю тебе, Цэнфэн. Ты говоришь о смерти, как будто не знаешь, что мы, пришедшие со звезд, бессмертны.
– Все когда-нибудь кончается даже для бессмертных, сказала Цэнфэн. – Так не уйдешь миром?
– Нет! Ничто не заставит меня сдаться!
– Тогда ступай. В Непревзойденном дворце, в зале престола, тебя ожидает... много неожиданностей. И еще. Ты под стражей, Цюнсан. Под моей стражей. Поэтому не натвори глупостей.
Фея огляделась. Повсюду – куда достигал взгляд – стояли девы в боевых доспехах, с мечами, луками и копьями.
– Что они могут мне сделать? – скривилась она в ухмылке.
– Это мои ученицы, – объяснила Цэнфэн. – Я многому их научила. Но не советую тебе устраивать им экзамен – ради твоей же безопасности. Ступай во дворец.
– Не указывай мне! Мой дворец – хочу и иду!
– Так захоти поскорее.
С минуту Крылатая Цэнфэн и фея Цюнсан ослепляли друг друга взглядами. От лучей, которые испускали их глаза, вся земля поблизости высохла и пошла трещинами, а камни раскалились. Затем глаза Цюнсан потухли, она развернулась и с величавым видом прошествовала во дворец. Точнее, полетела – словно осенний лист, гонимый жестоким ветром. Крылатая Цэнфэн смотрела ей вслед со смесью жалости и отвращения на лице. Затем она сказала своим ученицам:
– Будьте готовы ко всему и помните мои уроки. Фея ворвалась в залу Яшмового престола будто ураган. И застыла на месте, ощущая, как то, что могло именоваться ее плотью, начинает страдать от жестокой боли – боли, которая раньше неведома была тем, кто пришел из Горнего Предела.
А они смотрели на нее и молчали.
Принцесса Фэйянь, стоящая у подножия престола... Да, ее несложно было узнать – ибо теперь больше чем когда-либо в ней говорила кровь ее отца, императора Жоа-дина.
Золотоглавый дракон, Владыка Изумрудного Клана, и громадная черепаха, Владычица Клана Черного Золота, предстояли вблизи престола, и глаза их, обращенные к фее, не предвещали ничего хорошего. А ужаснее всего было то, что здесь присутствовали и священный феникс – Владыка. Рубинового Клана, и благословенный тигр – Владыка Клана Белой Яшмы, вечный покровитель императорского дома. Фея хорошо помнила легенды, а они гласили, что, когда соберутся главы четырех Кланов, грядет время Больших Перемен.