Если уж подводные лодки иностранным фирмам сдают и ураном приторговывают, что говорить об истребителях. Так же, видимо, считали и работники телевидения. Сюжет о "сухих" не шел в блоке сенсаций дня, а рассматривался как курьез, потому что сразу после этого вызвавшего стуколинский гнев сообщения начались спортивные новости. Громов не стал вникать в детали, а сказал Алексею, чтобы тот готовился к отъезду на "полосу". - Как?! - вскричал Стуколин.- Уже сегодня? - Уже сегодня, - подтвердил майор. - Игра продолжается, Алексей. Забирай Женю и отправляйся. - Будет исполнено, - сказал Стуколин с готовностью; он направился к двери, но на пороге приостановился и, обернувшись, спросил; - Слушай, Костя, они чего, идиоты? - Кто? - Натовцы. Майор, несколько минут назад размышлявший о том же самом, чуть помедлил, прежде чем ответить: - Знаешь, я надеюсь, что они не приняли нас всерьез, недооценили: в первый раз: И тогда всё вполне объяснимо: логично:- он запнулся. Старший лейтенант хоть и тяжеловат был на подъем, но тут что-то сообразил, и голос его зазвенел, когда он задал свой новый вопрос: - А если мы их тоже недооцениваем? Громов покачал головой: - Может быть и так, и эдак, - не сумел определиться он. - Что нам гадать? Просто будь осторожен, Алексей, лишний раз не высовывайся. Майор знал, что совет этот представляется Стуколину "чепуховым": если дело дойдет до рукоприкладства (или, не дай Бог, до стрельбы), старший лейтенант и не вспомнит, о чем предупреждал его командир, бросится в свалку, а там уж: там как повезет: - Будь спокоен, - отмахнулся Стуколин. Лукашевич воспринял новость без энтузиазма, но готовность и дальше участвовать в операции "Испаньола" выказал. Только буркнул: - Становится похоже на конвейер. После этого они вдвоем с Громовым отправились к зампотеху Никите Усачеву, чтобы "порадовать" его приказом готовить к вылету два истребителя. Усачев в свою очередь необычайно удивился возросшей активности командования округом, назначившего новый внеплановый тренировочный полет через неделю после первого. - Чего это они? - почесал Усачев в затылке, недружелюбно разглядывая вошедших. Воевать, что ль, собрались? У него были основания для того, чтобы удивляться и делать столь мрачные прогнозы. В годы, которые принято называть "застойными", снабжению армии и флота уделялось повышенное внимание и нормой налета для кадрового офицера ВВС считалось сорок часов в год - меньше просто нельзя. Однако времена изменились, топливо нынче государство предпочитало продавать за границу, а не жечь "попусту", и норма сократилась до двадцати, а позже - до пятнадцати часов в год. Притом, что натовский пилот не считается боевым летчиком, не налетав сто часов. Почувствуйте, как говорится, разницу. - Тушенку отрабатывать надо, - попробовал пошутить Лукашевич, высказав таким образом мысль, которая давно вертелась на языке, но Громов так на него глянул, что всякая охота балагурить на эту тему у Алексея мгновенно пропала. К утру следующего дня два "МиГа" были подготовлены и выведены из ангаров. (Кольский полуостров, сентябрь 1998 года) В день второго вылета в рамках операции "Испаньола" погода не задалась. Приближался сезон осенних дождей, и с утра лило так, будто где-то в небесном клозете прорвало ржавую трубу и миру теперь грозит новый потоп. Ко всему дул холодный северный ветер; на Рыбачьем, где последние сто тысяч лет ничего не росло, кроме мхов, укрыться от него было негде, и это создавало дополнительную проблему для тех, кто сегодня собирался подняться в небо по взлетно-посадочной полосе, тянущейся с востока на запад. Впрочем, для летного состава воинской части 461-13 "бис" описанные трудности были не в новинку, и в положенное время Громов с Лукашевичем заняли свои места в кабинах "МиГов". КДП дал разрешение на взлет, и машины начали разбег. Боковым ветром истребители сносило в сторону, но на этот случай существовал особый маневр, описанный во всех инструкциях. Чтобы не допустить заваливания самолета на крыло и возможного повторного касания взлетно-посадочной полосы, следует выставить элероны[48] против ветра во избежание малейшего крена. К тому же необходимо следить за скоростью - отрыв при малом ее значении под сильным ветром может привести к катастрофе. Пилоты проделали всю процедуру на чистом автомате, закрепленном годами тренировок и боевых вылетов. Когда истребители, набирая высоту и скорость, преодолели слой облачности, Лукашевич на секунду с удовольствием зажмурился. Как ни странно, ему нравилось летать в пасмурную погоду. Особое же удовольствие он получал именно в момент перехода - перехода из одной реальности в другую, из мира слякоти и серого низкого, давящего неба в мир прозрачный, чистый и бесконечный, словно мечта о лучшем будущем, в котором не доведется уже пожить, но на которое так хочется взглянуть хотя бы одним глазком. В эти мгновения Лукашевич испытывал состояние, которое принято называть эйфорией. - Ведомый, следи за азимутом! - окликнул Громов старшего лейтенанта, и тот увидел, что отклоняется от заданного курса. Лукашевич быстро исправился, догнал ведущего. И снова в эфире прозвучало кодовое слово: "Испаньола", и снова невидимый штурман скороговоркой забормотал параметры "условной" цели, наводя истребители на норвежский транспорт с "гуманитарной помощью" на борту. С-130Н "Геркулес" они увидели через двадцать шесть минут после начала "учений". История повторилась. - Борт номер 183, - зазвучал голос Громова на аварийной частоте. - Приказываю вам следовать за мной на аэродром. В случае неповиновения открываю огонь. Лукашевич усмехнулся. "Действительно, конвейер получается, - подумал он. - Если за каждый перехваченный транспорт нам давали бы по Звезде Героя, мы с Костей скоро походили бы на американский флаг". Но тут экипаж норвежца выкинул первый фортель. "Геркулес" вдруг начал резко сбрасывать скорость. Это была старая уловка, хорошо известная пилотам транспортной и пассажирской авиации. Дело в том, что у большинства транспортных самолетов нижний предел скорости, при которой машина еще может продолжать полет, заметно меньше, чем у большинства истребителей-перехватчиков. Перехватчик вынужден отрываться и уходить в переднюю полусферу, чтобы не свалиться в штопор; нацелить ракеты в такой ситуации ему трудно, а частые виражи измотают кого угодно. Самое же неприятное во всем этом было то, что подобная игра в кошки-мышки могла продолжаться долго, пока у истребителя не загорится "окурок[49]" и он не уйдет на базу. Старший лейтенант Лукашевич сразу понял, что имеет в виду первый пилот "Геркулеса", и не на шутку разозлился: "Каков нахал! Что он себе позволяет?! В нашем-то небе!" Сразу вспомнился злополучный южнокорейский "Боинг", сбитый над Сахалином в восемьдесят третьем году. Если верить показаниям Геннадия Осиповича, осуществившего "сбитие", экипаж "Боинга" предпринял тот же самый маневр со сбросом скорости. Чем это кончилось, общеизвестно. Вот только с "Геркулесом" приходится церемониться. - Ведущий, - обратился старший лейтенант к майору Громову. - Цель играет сваливание. - Вижу, - откликнулся друг Константин. - Сейчас решим эту проблему. Уходи на радиус и наблюдай. - Понял, ведущий, ухожу. Лукашевич переложил рули и сошел с первоначального курса. Поднявшись повыше, чтобы не мешать Громову, он стал описывать эллипсы, одним из центров которых оставался непокорный "Геркулес". Что именно задумал Костя, старший лейтенант еще не знал, но боялся пропустить малейшую подробность. - Борт номер 183, - снова забубнил по-английски майор. - Повторяю: в случае вашего неповиновения я буду вынужден открыть огонь: Экипаж транспорта продолжал отмалчиваться. Видно, вступать в переговоры с воздушными пиратами в их планы не входило. - База, цель маневрирует, - проинформировал Громов штурмана наведения. Существует опасность сваливания. Разрешите открыть предупредительный огонь. - Предупредительный огонь открыть разрешаю, - немедленно откликнулся штурман, внося свою скромную лепту в затянувшуюся информационную игру. На этот раз Громов обогнал транспорт, развернулся и на встречном курсе выпустил короткую очередь из пушки. Повел себя иначе и экипаж "Геркулеса". Транспорт лег на левое крыло и еще уменьшил скорость. "Ага! - отметил Лукашевич. - Прошлый инцидент не прошел даром. Интересно, они верят, что у нас на пилонах настоящие ракеты, или нет? Можно подумать, что не верят - вон как нагло себя ведут". - Борт номер 183, - продолжал майор тем временем давить на психику экипажа транспорта.- Немедленно прекратите маневрирование и следуйте за мной. Это не шутка. В следующий раз я буду стрелять по кабине. Нет ответа. Судя по всему, майору надоело изображать из себя слепого в стране глухих, и он начал действовать. Лукашевич, разумеется, знал, какие кульбиты умеет выделывать в воздухе друг Константин, дцать лет отслуживший в "Русских витязях", но и он вообразить себе не мог, что майор решится продемонстрировать свои навыки не на специально подготовленной для показательных трюков машине, а на простом и незатейливом "МиГе-23", в условиях, приближенных к боевым. Громов не стал стрелять из пушки по кабине транспорта, как перед тем обещал. Вместо этого он по второму кругу догнал транспорт, уровнял скорость, примериваясь, а потом без предупреждения на форсаже бросил машину вниз. Лукашевич ахнул и зажмурился. "МиГ" в пикировании под утлом в сорок градусов к горизонту пронесся перед тупым носом норвежского транспорта почти впритирку Лукашевичу на мгновение даже показалось, что истребитель задел брюхом выставленную вперед горизонтальную антенну "Геркулеса" и что сейчас обе машины, объятые пламенем, повалятся в штопор, уходя в последний раз к земле. Но всё обошлось. Непринужденно выйдя из пикирования и явно красуясь, Громов крутанул иммельман[50]. Лукашевич перевел дух. Да, такое не каждый день увидишь, но лучше бы и совсем не видеть. Еще он подумал, что если уж он, старший лейтенант, всерьез испугался, увидев сцену, казалось бы, неминуемого столкновения с расстояния в километр, то каково должно быть экипажу транспорта небось наложили в штаны. Однако Громов на этом не успокоился. Развернувшись в иммельмане, он снова пошел на сближение, теперь уже - лоб в лоб. Экипаж "Геркулеса" предпринял отчаянную попытку избежать новой опасности, уводя свой самолет по нисходящей спирали. Но скорости были несопоставимы, и майор успел во второй раз за последние полминуты напугать и экипаж, и Лукашевича. "МиГ" Громова, казалось, чудом не врезался в "Геркулес", в самый последний момент майор рванул ручку управления на себя, рули высоты отклонились до предельного положения, и истребитель свечой ушел в небо. - Борт номер 183, - услышал Лукашевич в наушниках спокойный голос друга, - будем продолжать? - Твоя взяла, командир, - раздался в эфире ответ на русском, произнесенный с характерным акцентом.- Мы идем за тобой: (Карелия, сентябрь 1998 года) Ожидание затягивалось, а настроение портилось. Стуколин ежеминутно поглядывал на часы и завидовал черной завистью Жене, который по солдатской привычке ("солдат спит - служба идет") прикорнул в кресле водителя, положив руки на руль и низко надвинув кепку. Двигатель грузовика работал вхолостую, по лобовому стеклу шуровали дворники, размазывая капли дождя, который не прекращался с прошлого вечера. Стуколин вздыхал и тосковал. Умение ждать входило в число его достоинств. Где-то в ряду стоявших вдоль взлетно-посадочной полосы машин хлопнула дверца. Сквозь пелену дождя Стуколин увидел фигуру, бредущую к грузовику; фигура приблизилась, и Алексей дернул за ручку, выбираясь из кабины ей навстречу. Подошедший - им оказался Стриженый, напяливший поверх куртки черный полиэтиленовый дождевик - громко чихнул и выразительно посмотрел на Стуколина. - Заболеешь тут с вами, - сказал он. - Задерживаются твои друзья, лейтенант. Стуколин пожал плечами. - Пойдем, лейтенант, поправимся, - предложил Стриженый. - Коньяк хороший есть. Стуколин оглянулся на кабину, в которой продолжал посапывать Женя Яровенко. - Пойдем, пойдем, - отмел сомнения Стриженый. - Не украдут твоего бойца. Оскальзываясь в жидкой грязи, они направились к командному джипу. Влезли на задний диван - мокрые и озябшие. Впереди сидел один из парней Стриженого, водитель. - Это Олег, - представил водителя Стриженый. - Олег, поставь нам какую-нибудь музычку, - добавил он, обращаясь уже к парню и сделав в слове "музычка" ударение на предпоследнем слоге. - И передай коньяк. Водитель расторопно выполнил распоряжение шефа Открыл бар, достал пузатую бутылку коньяка, серебряные стаканчики, все это передал Стриженому. Потом порылся в бардачке, выбирая кассету. Заиграла довольно бодрая музыка, и Юрий Шевчук своим знаменитым голосом с хрипотцой запел про осень и про небо под ногами. Стриженый откинул с головы капюшон дождевика и собственноручно наполнил стаканчики темно-коричневой жидкостью: - Ну давай выпьем. - За что будем пить? - уточнил Стуколин. - Давай за авиацию. За русскую авиацию! Стриженый сказал это со значением в голосе, но снова чихнул, расплескав коньяк, чем испортил торжественность момента. - Давай за авиацию, - согласился Стуколин. Чокнувшись, они осушили стопки. Стриженый поморщился и занюхал рукавом, словно не элитный коньяк пил, а дешевую подделку на коньячном спирте. Потом похлопал себя по карманам и достал початую пачку "Marlboro", протянул ее Алексею: - Куришь? Алексей покачал головой: - Нет. - А вы вообще курите? В смысле, пилоты курят? - поинтересовался Стриженый, извлекая из кармана вслед за сигаретами зажигалку. - Курят, - отвечал Стуколин. - Дымят, как паровозы, Но я нет. Здоровье дороже. (Что касается курения в авиации, то это действительный факт: несмотря на многочисленные запреты, пилоты курят, ничем в этом не отличаясь от обычных людей. Особенно налегают на табак пилоты пассажирской и транспортной авиации эти могут позволить себе дымить прямо в кабине самолета во время исполнения своих непосредственных обязанностей. Тяжелее приходится военным летчикам курить в кислородной маске или гермошлеме, мягко говоря, затруднительно. Но и они не упускают своего уже на земле. А уж сколько всяких анекдотических историй с этой отравой связано! Взять хотя бы случай, произошедший не так давно в Великобритании на показательных выступлениях по поводу юбилея Королевских ВВС. Два "МиГа-29" под управлением пилотов Тресвятского и Бесчастнова столкнулись в воздухе. Оба пилота успели катапультироваться. Бесчастнов при катапультировании получил ранения, а потому был сразу увезен с поля. Зато Тресвятский сделал роскошный жест: едва отстегнув парашют, он на глазах многочисленной журналисткой братии вытащил из кармана комбинезона пачку сигарет "Winston" и с непередаваемым изяществом закурил. К сожалению, времена были еще те, контракта между фирмой, производящей сигареты "Winston", и военным летчиком Тресвятским заключено не было, а потому последний миллионером не стал, хотя жест его произвел впечатление на всю Европу.) - А я закурю, - сказал Стриженый. Он чиркнул зажигалкой и затянулся. - Задерживаются твои друзья, лейтенант, - повторил свое замечание Стриженый.Задерживаются: - Значит, есть причина, - отозвался Стуколин. На самом деле он, конечно, волновался за друзей, но беспокойства своего старался при посторонних не выказывать. - Есть, - пробормотал Стриженый. - Ну давай еще по одной, что ли? Алексей не возражал. Стриженый снова наполнил стаканчики и произнес новый тост: - За успех нашего безнадежного дела, - и перед тем, как выпить, добавил: Банально, зато всегда актуально. Выпив, они помолчали. Стриженый курил, стряхивая пепел в маленькую металлическую пепельницу, встроенную в дверцу с внутренней стороны. - Скажи, лейтенант, ты в курсе того, что происходит? - спросил вдруг Стриженый, нарушив молчание. Стуколин недоуменно воззрился на него. - Не понял, - сказал он, помедлив. - В курсе чего?.. Стриженый глубоко затянулся, потом затушил окурок и посмотрел на Стуколина исподлобья. - Недавно показывали по ящику фильм, - сообщил он доверительным тоном. - Я вообще ящик смотрю редко. Только если кубок Европы: Или чемпионат мира, например. Игры "Зенита" опять же. Или бокс: Старший лейтенант Стуколин подумал, что его собеседник, скорее всего, сознательно оттягивает момент, когда придется говорить начистоту. Это Алексею не понравилось. Вдруг зачесались кулаки. - Бокс - это хорошо! - изрек Стуколин и поднял пустой стаканчик. - Может, еще выпьем? За бокс? - Так вот, - продолжал Стриженый, взяв бутылку и наполнив стаканчики: сначала старшему лейтенанту, затем себе, - показывали, значит, фильм, а у меня свободное время выдалось и книжки толковой под рукой не было, вот я этот фильм и посмотрел: - Что хоть за фильм? - спросил Стуколин, которого длинное вступление несколько утомило. - "Человек-ракета" называется, - ответил Стриженый и улыбнулся чему-то своему.Очередной американский бред на тему довоенного комикса. Я такие фильмы не люблю - не идиот все-таки, высшее образование имею - но тут по случаю посмотрел. Алексей американского фильма под названием "Человек-ракета" не видел, а потому проявил определенный интерес: - А какой сюжет? - Сюжет я пересказывать не буду, - Стриженый скривился. - Он этого совершенно не заслуживает. Но один эпизод мне запомнился. Надолго. Стриженый снова замолчал и стал искать сигареты. Пока он хлопал себя по карманам, Алексей выпил свой коньяк и продемонстрировал Стриженому пустой стаканчик, требуя продолжения. Тот безропотно налил. Стуколин снова выпил и откинулся в кресле. В голове у него зашумело, кулаки чесаться перестали, он расслабился и приготовился выслушать заявление Стриженого, каким бы оно ни было.
- Эпизод такой, - продолжил свой монолог Стриженый. - Тридцать девятый год, шпион Третьего рейха окопался в Штатах и собирается добыть сверхсекретное оружие для Гитлера. Для этого он "втемную" использует местную мафиозную группировку. В последний момент, как ты понимаешь, всё срывается, и мафия узнаёт, кем на самом деле является их "благодетель". И что ты думаешь? - Что я думаю? - Стуколин несколько осоловел и не сразу понял, о чем идет речь. - Бандиты сразу перешли на сторону официальных властей и разобрались с фашистами похлеще спецназа. - Так это ж комикс, - старший лейтенант зевнул.- Ты куда клонишь? Стриженый опрокинул в себя стопку коньяка, которую уже минут пять держал в руках. - Я бандит, - сказал он просто. - Я - то, что называют "мафией". Если бы я хоть раз указал в налоговой декларации все источники своих доходов, меня немедленно арестовали бы. Но при этом!..- он поднял указательный палец. - При этом, лейтенант, я люблю свою страну. И мне небезразлично, в какое дело я ввязался. Ведь мы грабим норвежские военно-транспортные самолеты, я правильно всё понимаю?
Если бы Стуколин располагал информацией о прошлом Стриженого, он сильно удивился бы: бывший фарцовщик и "старатель" вдруг стал патриотом - не смешите меня! Но старший лейтенант такой информацией не располагал, потому к словам Стриженого отнесся с определенным сочувствием. В конце концов, бандит бандитом, но парень хороший - вон уже и о Родине задумался! - Правильно, - сказал он. - Ты правильно понимаешь. - Вот я и говорю, - Стриженый придвинулся к старшему лейтенанту и взял его за рукав куртки, чтобы усилить эффект доверительности, - мы, - он выделил местоимение "мы" интонацией, - мы грабим транспортные самолеты, которые принадлежат военно-воздушным силам Норвегии, фактически и юридически мы осуществляем нападение на территорию Норвегии, на ее граждан. Это может закончиться войной? - Это может закончиться войной, если мы не будем грабить транспорты! высказался Стуколин довольно резко, но тут же прикусил язык: несмотря на опьянение и общую расслабленность, он сообразил, что сболтнул лишнего. Чтобы исправиться, он произнес, стараясь говорить медленно и обдумывая, что он говорит: - Понимаешь, это государственная тайна. И лучше бы тебе не знать большего. - Государственная тайна? - Стриженый тихо и невесело рассмеялся. - Сколько живу, все время слышу: "Государственная тайна", "Военный секрет", "Только для служебного пользования". Но, знаешь, я уже не пионер из "четвертого-б" и не верю в то, что сохранение государственной тайны во всех случаях полезно для государства. Обрати внимание, лейтенант, не для начальников наших - политиков и президентов, - а для России! Вот я и думаю, снова меня впутывают в опасное дело, бормочут что-то про государственную тайну, я рискую своей головой и своими парнями и снова не знаю, будет ли моим детям толк от того, что я делаю, или опять я и они окажемся в дураках. У Стриженого не было детей, но этого Стуколин не знал. Впрочем, отвечать напрямую он в любом случае не собирался. - Ты можешь поверить моему слову? - спросил он Стриженого. - Смотря какому слову: - Слову офицера. - Могу. - Я даю тебе слово, что мы поступаем правильно. Мы не можем поступить иначе, мы будем перехватывать транспорты до тех пор, пока они будут лететь по этому воздушному коридору. Стриженый помолчал, разминая в пальцах новую сигарету. Стаканчик с коньяком и бутылку он отставил на специальную полочку. - Олег, - обратился он вдруг к сидящему впереди водителю, - выйди! Водитель беспрекословно вылез из машины под дождь, захлопнул дверцу. Видно, Стриженый решил, что дипломатией здесь ничего не добьешься, и двинулся напролом.
- Буду откровенен с тобой, лейтенант: Ты, кстати, коньяка еще не желаешь? - Нет, спасибо. - Так вот, буду с тобой откровенен. Я не люблю, когда меня используют "втемную". Я не люблю, когда вместо толкового объяснения, что происходит, меня пугают "государственной тайной". Ведь если все сорвется или пойдет вкривь и вкось, козлами отпущения станем мы, а вовсе не наши начальники. Мы - а значит и я имеем право знать, в чем мы участвуем и чем мы рискуем. Лохом быть не хочется, лейтенант. Очень не хочется быть лохом: Доводы Стриженого поколебали неприступность Стуколина в вопросе сохранения тайны. Ему действительно нравился Стриженый, и он не понимал, почему от этого парня скрывают истинную подоплеку событий, в которых тот принимает самое непосредственное и активное участие. С другой стороны, Стуколин хорошо помнил, что, когда вопрос о тех, кто будет прямо или косвенно участвовать в операции "Испаньола", обсуждался на "военном совете" в Ленинской комнате части 461-13 "бис", советник Маканин был категоричен: никто ничего не должен знать. Причины держать всё в секрете объяснять было не нужно; война не объявлена, поддержки сверху в случае провала ждать не приходится, разведка потенциального противника шурует во всю, и тэдэ, и тэпэ. Но теперь, после выступления Стриженого, старший лейтенант вдруг задумался: а так ли всё очевидно, как показалось в первый раз? Нет ли тут какой-нибудь каверзы, тщательно скрываемой Маканиным от участников операции?.. Очень не хочется быть лохом: - Мне кажется, мы должны поделиться, - сказал Стриженый, не дождавшись от Стуколина ответной реплики. - Я расскажу тебе, что знаю я. Ты расскажешь мне, что знаешь ты. Только так мы можем разобраться, что к чему в этом деле и правду ли нам говорят наши руководители: Стуколин подумал, что в предложении Стриженого есть свой резон. Подобный обмен поможет расставить точки над i. Выясним, где Маканин говорит правду, а где недоговаривает или просто врет. Это важно. И не только для душевного спокойствия, но и для того, чтобы быть стопроцентно уверенным - завтра тебя не назовут "военным преступником" в Международном трибунале и из-за твоих действий не разразится новая мировая война. Старший лейтенант Алексей Стуколин был готов выложить Стриженому всё, что знал об операции "Испаньола". Единственное, что останавливало его, - мнение друзей: скрыть от них свою откровенность с посторонним участником операции он не имел права. Да, сначала нужно посоветоваться с Громовым. - Я тебя понял, - сказал Алексей Стриженому. - Но сейчас ничего сказать по этому поводу не могу. Мне надо переговорить с:- он замялся,- с теми, кто:- произнести имена друзей означало выдать часть тайны, но Стуколин нашелся: - с теми, кто в истребителях. - С другими офицерами? - уточнил Стриженый с непонятной интонацией. - Да, - подтвердил Стуколин. - С другими офицерами, занятыми в операции перехвата. - Как ты думаешь, что они тебе скажут? Они не сидели здесь с нами, не пили этот коньяк и не говорили по душам. Что они тебе скажут? Стуколин подумал. Выходило, что да, под влиянием момента сказать можно все, что угодно, но вот когда пройдет время и начнешь сопоставлять и прикидывать: Ни Громов, ни Лукашевич не знают Стриженого, они его ни разу не видели. Не видели они, как он блестяще разобрался с экипажем первого транспорта; не видели они, как он мучается, рассуждая о будущем Родины и о том, что его действия могут быть использованы не на благо, а во вред, в конце концов, не пили они с ним коньяк: Что они скажут?.. - Но я давал обещание, - признался Стуколин. - Я обещал, что не открою тайну никому постороннему. - А я, значит, посторонний? - Стриженый снова рассмеялся и снова невесело.- Как мы, русские, все-таки зашорены. У них вон, на Западе, всё намного проще. Если тебе кажется, что правительство тебя обманывает, поступай, как считаешь нужным, по совести, и никто тебе слова обидного не скажет. Тут он был не прав. Но Стуколин не смог с ходу припомнить случай, который опровергал бы утверждение Стриженого, а потому промолчал. - :А у нас всё не как у людей. Казалось бы, делаем общее дело, роли распределены, акценты расставлены, так нет, надо обязательно друг друга запутать, довести до такого, чтобы все друг друга подозревали и ненавидели: Стуколин всё еще колебался, но тут их беседу прервали в самый щекотливый момент: в окошко вдруг застучал изгнанный из джипа водитель. Стриженый с недовольным видом опустил стекло, и тут же причина, по которой Олег рискнул накликать на себя гнев шефа, стала понятна. С запада накатывался гул мощных двигателей. - Летят, - сообщил Олег с глупой улыбкой на мокром от дождя лице. - Ну что ж, - Стриженый посмотрел на Стуколина. - Пора работать, лейтенант! Договорим в следующий раз: (Карелия, сентябрь 1998 года) Роторы четырех турбовинтовых двигателей "Аллисон" Т56-А-15 мощностью в четыре с половиной тысячи лошадиных сил, провернувшись несколько раз по инерции, остановились. Норвежский военно-транспортный самолет С-130Н "Геркулес" замер в конце взлетно-посадочной полосы. Пираты в кожаных куртках уже шли к нему, доставая на ходу оружие и стараясь не обращать внимание на дождь и злой ветер. Как и неделю назад, переговоры с экипажем повел Стриженый. Когда люк, ведущий в кабину "Геркулеса", распахнулся, Стриженый приказал показавшемуся пилоту опустить трап. Пилот уточнил: - Вам нужен груз? - Догадливый,- отметил Стриженый. - Забирайте груз, - сказал пилот и захлопнул люк. - Я не врубился, - Стриженый озадаченно повертел головой, - он мне хамит? Тут рампа грузового отсека начала опускаться, и последний вопрос отпал сам собой. - О-о! - восхитился Стриженый.- Нас уже понимают с полуслова! Он повернулся к подчиненным: - Вперед, ребята! Выпотрошите мне его! Старший лейтенант Стуколин, все еще слегка пьяный и находящийся под впечатлением от странной беседы, состоявшейся несколько минут назад, направился, покачиваясь, к своему грузовику. Женя Яровенко ждал его, сидя за рулем. Когда за пеленой дождя прогремели первые выстрелы, Стуколин даже не сразу понял, что это за звуки, и только когда шальная пуля, просвистела совсем рядом и разбила вдребезги левую фару грузовика, до него дошло: стреляют! И он упал в жидкую грязь. Стрельба на некоторое время затихла. Женя выскочил из кабины и подбежал к Стуколину. - Куда?! - заорал ему тот. - Ложись, сержант, мать твою! Яровенко плюхнулся на живот и подполз к лейтенанту. - Ты цел, старший? - Цел я, цел, - откликнулся Стуколин. - Куда ты поперся? Хочешь, чтоб башку прострелили? Отчаянный малый помотал головой. - Не хочу, - сказал он с совершенно дурацкой улыбкой. - Но и тебя, старший, оставить не могу. - А кто тебя просил оставлять? Ждал бы себе в кабине. Стуколин огляделся. Рампа грузового отсека была опущена и касалась бетона. Там уже стоял грузовик, подготовленный к принятию первой порции ящиков и коробок. Между задними колесами грузовика и рампой лежал один из парней Стриженого. Лежал он на спине, раскинув руки, дождь лил ему прямо на лицо, но парень не делал никаких попыток пошевелиться. "Убит!" - понял Стуколин, он мгновенно протрезвел.
- Эпизод такой, - продолжил свой монолог Стриженый. - Тридцать девятый год, шпион Третьего рейха окопался в Штатах и собирается добыть сверхсекретное оружие для Гитлера. Для этого он "втемную" использует местную мафиозную группировку. В последний момент, как ты понимаешь, всё срывается, и мафия узнаёт, кем на самом деле является их "благодетель". И что ты думаешь? - Что я думаю? - Стуколин несколько осоловел и не сразу понял, о чем идет речь. - Бандиты сразу перешли на сторону официальных властей и разобрались с фашистами похлеще спецназа. - Так это ж комикс, - старший лейтенант зевнул.- Ты куда клонишь? Стриженый опрокинул в себя стопку коньяка, которую уже минут пять держал в руках. - Я бандит, - сказал он просто. - Я - то, что называют "мафией". Если бы я хоть раз указал в налоговой декларации все источники своих доходов, меня немедленно арестовали бы. Но при этом!..- он поднял указательный палец. - При этом, лейтенант, я люблю свою страну. И мне небезразлично, в какое дело я ввязался. Ведь мы грабим норвежские военно-транспортные самолеты, я правильно всё понимаю?
Если бы Стуколин располагал информацией о прошлом Стриженого, он сильно удивился бы: бывший фарцовщик и "старатель" вдруг стал патриотом - не смешите меня! Но старший лейтенант такой информацией не располагал, потому к словам Стриженого отнесся с определенным сочувствием. В конце концов, бандит бандитом, но парень хороший - вон уже и о Родине задумался! - Правильно, - сказал он. - Ты правильно понимаешь. - Вот я и говорю, - Стриженый придвинулся к старшему лейтенанту и взял его за рукав куртки, чтобы усилить эффект доверительности, - мы, - он выделил местоимение "мы" интонацией, - мы грабим транспортные самолеты, которые принадлежат военно-воздушным силам Норвегии, фактически и юридически мы осуществляем нападение на территорию Норвегии, на ее граждан. Это может закончиться войной? - Это может закончиться войной, если мы не будем грабить транспорты! высказался Стуколин довольно резко, но тут же прикусил язык: несмотря на опьянение и общую расслабленность, он сообразил, что сболтнул лишнего. Чтобы исправиться, он произнес, стараясь говорить медленно и обдумывая, что он говорит: - Понимаешь, это государственная тайна. И лучше бы тебе не знать большего. - Государственная тайна? - Стриженый тихо и невесело рассмеялся. - Сколько живу, все время слышу: "Государственная тайна", "Военный секрет", "Только для служебного пользования". Но, знаешь, я уже не пионер из "четвертого-б" и не верю в то, что сохранение государственной тайны во всех случаях полезно для государства. Обрати внимание, лейтенант, не для начальников наших - политиков и президентов, - а для России! Вот я и думаю, снова меня впутывают в опасное дело, бормочут что-то про государственную тайну, я рискую своей головой и своими парнями и снова не знаю, будет ли моим детям толк от того, что я делаю, или опять я и они окажемся в дураках. У Стриженого не было детей, но этого Стуколин не знал. Впрочем, отвечать напрямую он в любом случае не собирался. - Ты можешь поверить моему слову? - спросил он Стриженого. - Смотря какому слову: - Слову офицера. - Могу. - Я даю тебе слово, что мы поступаем правильно. Мы не можем поступить иначе, мы будем перехватывать транспорты до тех пор, пока они будут лететь по этому воздушному коридору. Стриженый помолчал, разминая в пальцах новую сигарету. Стаканчик с коньяком и бутылку он отставил на специальную полочку. - Олег, - обратился он вдруг к сидящему впереди водителю, - выйди! Водитель беспрекословно вылез из машины под дождь, захлопнул дверцу. Видно, Стриженый решил, что дипломатией здесь ничего не добьешься, и двинулся напролом.
- Буду откровенен с тобой, лейтенант: Ты, кстати, коньяка еще не желаешь? - Нет, спасибо. - Так вот, буду с тобой откровенен. Я не люблю, когда меня используют "втемную". Я не люблю, когда вместо толкового объяснения, что происходит, меня пугают "государственной тайной". Ведь если все сорвется или пойдет вкривь и вкось, козлами отпущения станем мы, а вовсе не наши начальники. Мы - а значит и я имеем право знать, в чем мы участвуем и чем мы рискуем. Лохом быть не хочется, лейтенант. Очень не хочется быть лохом: Доводы Стриженого поколебали неприступность Стуколина в вопросе сохранения тайны. Ему действительно нравился Стриженый, и он не понимал, почему от этого парня скрывают истинную подоплеку событий, в которых тот принимает самое непосредственное и активное участие. С другой стороны, Стуколин хорошо помнил, что, когда вопрос о тех, кто будет прямо или косвенно участвовать в операции "Испаньола", обсуждался на "военном совете" в Ленинской комнате части 461-13 "бис", советник Маканин был категоричен: никто ничего не должен знать. Причины держать всё в секрете объяснять было не нужно; война не объявлена, поддержки сверху в случае провала ждать не приходится, разведка потенциального противника шурует во всю, и тэдэ, и тэпэ. Но теперь, после выступления Стриженого, старший лейтенант вдруг задумался: а так ли всё очевидно, как показалось в первый раз? Нет ли тут какой-нибудь каверзы, тщательно скрываемой Маканиным от участников операции?.. Очень не хочется быть лохом: - Мне кажется, мы должны поделиться, - сказал Стриженый, не дождавшись от Стуколина ответной реплики. - Я расскажу тебе, что знаю я. Ты расскажешь мне, что знаешь ты. Только так мы можем разобраться, что к чему в этом деле и правду ли нам говорят наши руководители: Стуколин подумал, что в предложении Стриженого есть свой резон. Подобный обмен поможет расставить точки над i. Выясним, где Маканин говорит правду, а где недоговаривает или просто врет. Это важно. И не только для душевного спокойствия, но и для того, чтобы быть стопроцентно уверенным - завтра тебя не назовут "военным преступником" в Международном трибунале и из-за твоих действий не разразится новая мировая война. Старший лейтенант Алексей Стуколин был готов выложить Стриженому всё, что знал об операции "Испаньола". Единственное, что останавливало его, - мнение друзей: скрыть от них свою откровенность с посторонним участником операции он не имел права. Да, сначала нужно посоветоваться с Громовым. - Я тебя понял, - сказал Алексей Стриженому. - Но сейчас ничего сказать по этому поводу не могу. Мне надо переговорить с:- он замялся,- с теми, кто:- произнести имена друзей означало выдать часть тайны, но Стуколин нашелся: - с теми, кто в истребителях. - С другими офицерами? - уточнил Стриженый с непонятной интонацией. - Да, - подтвердил Стуколин. - С другими офицерами, занятыми в операции перехвата. - Как ты думаешь, что они тебе скажут? Они не сидели здесь с нами, не пили этот коньяк и не говорили по душам. Что они тебе скажут? Стуколин подумал. Выходило, что да, под влиянием момента сказать можно все, что угодно, но вот когда пройдет время и начнешь сопоставлять и прикидывать: Ни Громов, ни Лукашевич не знают Стриженого, они его ни разу не видели. Не видели они, как он блестяще разобрался с экипажем первого транспорта; не видели они, как он мучается, рассуждая о будущем Родины и о том, что его действия могут быть использованы не на благо, а во вред, в конце концов, не пили они с ним коньяк: Что они скажут?.. - Но я давал обещание, - признался Стуколин. - Я обещал, что не открою тайну никому постороннему. - А я, значит, посторонний? - Стриженый снова рассмеялся и снова невесело.- Как мы, русские, все-таки зашорены. У них вон, на Западе, всё намного проще. Если тебе кажется, что правительство тебя обманывает, поступай, как считаешь нужным, по совести, и никто тебе слова обидного не скажет. Тут он был не прав. Но Стуколин не смог с ходу припомнить случай, который опровергал бы утверждение Стриженого, а потому промолчал. - :А у нас всё не как у людей. Казалось бы, делаем общее дело, роли распределены, акценты расставлены, так нет, надо обязательно друг друга запутать, довести до такого, чтобы все друг друга подозревали и ненавидели: Стуколин всё еще колебался, но тут их беседу прервали в самый щекотливый момент: в окошко вдруг застучал изгнанный из джипа водитель. Стриженый с недовольным видом опустил стекло, и тут же причина, по которой Олег рискнул накликать на себя гнев шефа, стала понятна. С запада накатывался гул мощных двигателей. - Летят, - сообщил Олег с глупой улыбкой на мокром от дождя лице. - Ну что ж, - Стриженый посмотрел на Стуколина. - Пора работать, лейтенант! Договорим в следующий раз: (Карелия, сентябрь 1998 года) Роторы четырех турбовинтовых двигателей "Аллисон" Т56-А-15 мощностью в четыре с половиной тысячи лошадиных сил, провернувшись несколько раз по инерции, остановились. Норвежский военно-транспортный самолет С-130Н "Геркулес" замер в конце взлетно-посадочной полосы. Пираты в кожаных куртках уже шли к нему, доставая на ходу оружие и стараясь не обращать внимание на дождь и злой ветер. Как и неделю назад, переговоры с экипажем повел Стриженый. Когда люк, ведущий в кабину "Геркулеса", распахнулся, Стриженый приказал показавшемуся пилоту опустить трап. Пилот уточнил: - Вам нужен груз? - Догадливый,- отметил Стриженый. - Забирайте груз, - сказал пилот и захлопнул люк. - Я не врубился, - Стриженый озадаченно повертел головой, - он мне хамит? Тут рампа грузового отсека начала опускаться, и последний вопрос отпал сам собой. - О-о! - восхитился Стриженый.- Нас уже понимают с полуслова! Он повернулся к подчиненным: - Вперед, ребята! Выпотрошите мне его! Старший лейтенант Стуколин, все еще слегка пьяный и находящийся под впечатлением от странной беседы, состоявшейся несколько минут назад, направился, покачиваясь, к своему грузовику. Женя Яровенко ждал его, сидя за рулем. Когда за пеленой дождя прогремели первые выстрелы, Стуколин даже не сразу понял, что это за звуки, и только когда шальная пуля, просвистела совсем рядом и разбила вдребезги левую фару грузовика, до него дошло: стреляют! И он упал в жидкую грязь. Стрельба на некоторое время затихла. Женя выскочил из кабины и подбежал к Стуколину. - Куда?! - заорал ему тот. - Ложись, сержант, мать твою! Яровенко плюхнулся на живот и подполз к лейтенанту. - Ты цел, старший? - Цел я, цел, - откликнулся Стуколин. - Куда ты поперся? Хочешь, чтоб башку прострелили? Отчаянный малый помотал головой. - Не хочу, - сказал он с совершенно дурацкой улыбкой. - Но и тебя, старший, оставить не могу. - А кто тебя просил оставлять? Ждал бы себе в кабине. Стуколин огляделся. Рампа грузового отсека была опущена и касалась бетона. Там уже стоял грузовик, подготовленный к принятию первой порции ящиков и коробок. Между задними колесами грузовика и рампой лежал один из парней Стриженого. Лежал он на спине, раскинув руки, дождь лил ему прямо на лицо, но парень не делал никаких попыток пошевелиться. "Убит!" - понял Стуколин, он мгновенно протрезвел.