Страница:
И стоило им только застыть, остановиться, расслабиться, как она прошептала ему в ухо сдавленно и зло:
— Ты должен сделать это! Иначе они тебя убьют!
Сергей молча отвалился от нее, закрыл глаза. Ему было все равно.
— А заодно я тебе дам записочку к настоящему врачу, он посмотрит. Но не надейся, дружок, у тебя все в порядке с мозгами!
Когда Сергей вернулся домой, бутыль стояла на письменном столе. Стояла и чуть посвечивала темными матовыми боками. Разумеется, она была полна. И пробочка торчала на месте.
— Все по новой! — прошипел Сергей.
Он схватил бутыль за горлышко. Пошел на кухню. И швырнул ее в мусоропровод. Но не отгремел еще звон и звяк, а из зева мусоропровода уже высунулись два мутных глаза на морщинистых стеблях.
— Ну нет! — взвизгнул Сергей по-бабьи. И резко хлопнул крышкой.
Ее краем перешибло стебли, и глаза шмякнулись на линолиум, раскатились — один под стол, другой к раковине. Но было поздно. Из всех щелей мусоропровода уже сочилась зеленая поганая слизь, сочилась тоненькими ручейками-соплями, свисала, болталась, дрожала, вытягивалась, обрывалась и застывала на полу каплями.
— Опять неудачный переход? — с идиотской ухмылкой изрек Сергей.
Лужица еще не стеклась в единое целое. Но голос прозвучал, как и обычно, прозвучал гундосо и гадко:
— Нет, почтенный, сегодня все в норме. И вы напрасно так поступаете, вы же интеллигентный в какой-то мере человек!
— Вот именно, в какой-то мере! — сказал Сергей и уселся на стул. Он просто не знал, как бороться с зеленым гадом, иначе бы он его давно отвадил.
— Созрели, значит? — решил зеленый, вытягиваясь наполовину из лужицы. В вопросе его почти не было вопросительных интонаций. — Будем вызывать оператора?!
Сергей взвился над стулом. Его как током ударило, кровь отлила от головы.
— Ну уж нет! — выкрикнул он.
Бросился в прихожую. Нацепил куртку. И пулей вылетел из квартиры. На лестнице он вытащил из кармана бумажку с адресом, который дала Ира. Это была его последняя надежда.
До психиатра-кооператора пришлось пилить через весь город. Транспорт уже полгода почти не работал. И потому Сергей надеялся в основном на собственные ноги, на попутные грузовики. Две остановки он проехал на метро. На большее не хватило электричества, его отключили, и поезд встал, не доехав сотни метров до станции «Марксистская». Пришлось выпрыгивать и идти пехом.
С метрополитеном творилось что-то неладное. Вход в него был открыт с утра до ночи. Но поезда ходили редко — пять-шесть за день. Говорили, что надо строго экономить электричество. Вот и экономили. Зато все станции были забиты разношерстной бродячей публикой. Кого только ни было в подземке: и пьяницы, и калеки перехожие, и бандитского вида парни и девки, и проститутки последнего, самого низшего разряда, и наркоманы… Порядочные люди боялись заходить даже в наземные сооружения, не то что спускаться вниз. Во мраке неосвещаемого подземелья постоянно стояли крики, ор, визг, постоянно, с утра до ночи и с ночи до утра кого-то там насиловали, мордовали, грабили. Блюстители порядка не вмешивались в ночную и дневную, но такую же темную, жизнь обитателей подземки. Казалось, они специально даже загоняют вниз неблагонадежных с поверхности. Наверное, они были правы — пора уже городу отделить честных людей от мрази, вот и образовались два уровня, вот и обособились два полюса… Но поезда все же ходили.
Сергей не боялся обитателей подземного мира. Чего с него взять?! Разве что рожу намылить! Так это и наверху не хуже сделают, он на своей шкуре попробовал, и не один раз. И все же сердце замирало.
Вот и теперь в полумраке вагона к нему подошел какой-то тип явно восточной наружности и начал тереться ногой о его ногу, пуская изо рта слюни. Сергей отпихнул типа. Но тот поскулив немного, опять подрулил к нему, заглянул в глаза своими синюшными сливами, робко прижался.
— Пошел вон, мразь!
Сергей врезал типу в челюсть. Тот полетел в другой конец вагона, сбивая с ног редких пассажиров. Тут поезд и встал. Сергей выпрыгнул в открытые двери. И побежал к станции — ему не нужно было никаких продолжений.
— Угостите папироской! — прожурчало одновременно с обеих сторон. — Ка-акой ынтэрэсный мущ-щина-а!
И на руках повисли две раскормленные пьянющие бабищи. Сергей почувствовал чью-то лапу в кармане.
— Нет там ни хрена! — раздраженно выдавал он. — А ну пусти!
Одной он ударил локтем в грудь — та сразу зашлась в чахоточном кашле, другой кулаком заехал в переносицу — и она успокоилась, отстала и зауважала «мущщину».
Наверх Сергей выбрался без приключений, спокойно. Его лишь слегка обблевал на неработающем эскалаторе сползающий сверху мужик в папахе. Из мужика хлестало как из ведра, видно, он выглушил не меньше бочки пива.
— Чего ты, фраер дешевый! — крикнул он Сергею, бессмысленно пуча на него глаза. — Пролетариев обижа-ать?!
— А ничего! — заявил Сергей. Он сорванной с головы мужика папахой тщательно вытирал блевотину — край куртки и брюки удалось отчистить. — Пролетай мимо, гнида!
Мужик не стал дожидаться, покатился меж тусклыми фонарями вниз. Сергей бросил ему вслед папаху.
— Катись, тухлятина! — крикнул вдогонку.
И побрел наверх.
Через сорок минут он звонил в дверь настоящему, опытному врачу-психиатру — Ира не могла его обмануть, она никогда не обманывала.
Засовы и запоры открывали и отодвигали очень долго, со звяком и скрипом. Наконец дверь распахнулась.
— Заходи! — послышалось из-за нее.
— Что это вы на «ты» со мной?! — возмутился Сергей. — Мы с вами из одного горла не пили и свиней не пасли вместе!
— Э-хе-хе! Где они теперь, эти свиньи-то?! Повывезли все и на развод не оставили. Я последнего разу едал поросятину скоромную лет эдак…лет эдак… — говоривший так и не вспомнил, сколько лет назад он ел «поросятину». Зато разъяснил другое: — А с больными мы со всеми на «ты», так уж заведено!
— А вы уже знаете, что я больной? — снова возмутился Сергей.
— А как же?! Самый что ни на есть! По глазам вижу — идиот законченный!
— Вот как?! — опешил Сергей.
— Ну, а как же еще? Вы ведь за диагнозом пришли, верно?
— Верно?
— А какой нормальный человек пойдет за свои собственные денежки к тому, кто его может в дурдом запрятать, а?!
В прихожей было темно. И Сергей не видел, с кем он разговаривает. Логика в словах хозяина квартиры была.
Но Сергей не мог так просто сдаться.
— Вы же частник, — проговорил он ехидно.
Из темноты сокрушенно вздохнули, убедившись, видно, что пришедший и впрямь идиот.
— А частник, по-вашему, перед властями отчитываться не обязан, а?! Его не проверяют?! Да вы, похоже, еще и олигофрен. Отцы, деды, прадеды, братья, дяди, небось, все алкоголики, верно?!
— Вы это бросьте, — заявил Сергей решительно.
— Хоть брось, хоть подними — а в роду вашем, знать, все дебилы? Или с вас пошло, с вас поворот по фазе приключился?!
Сергей развел руками. Нахмурился.
— Вот тут вы в точку попали, — сознался он. И поспешно добавил: — Но вообще-то я не уверен.
— Зато я уверен! Я по одному только вашему синюшному носу могу всю историю болезни расписать: с детства астено-адинамический синдром, в подростковом прибавляется ипохондрический, кататонический, аментивный, в юношестве все множится на алкогольные психозы и возбуждения галлюцинаторно-параноидные плюс сексуальная сверхлабильность, верно? Верно! И все это на олигофренической базе. Короче, идиот — он и есть идиот!
— Но-но, потише вы! — озлобился Сергей. Слишком уж прямолинеен был врач. Даже если все это правда, нельзя же так вот, в лоб! — А нос у меня прищемленный… э-э, дверью.
— Нормальным людям носов не прищемляют, — прокурорским тоном изрек диагност. И добавил брезгливо: — Впрочем доктор вас осмотрит.
— А вы кто? Разве не доктор?! — удивился Сергей.
— Я тут в очереди сижу, — раздалось из-за двери.
Сергей протиснулся внутрь. Его глаза уже привыкли к темноте. Но никакой очереди в полутемной прихожей он не увидел. Прихожая была большая, почти зал. Но в ней стояла одна-единственная табуретка, а на табуретке восседал плотный лысый человек с короткими ножками, которыми он болтал в воздухе.
— И много народу на прием? — поинтересовался Сергей.
— А то не видишь! Я вон четвертые сутки сижу, а впереди шестнадцать тысяч шизофреников, дебилов и идиотов навроде тебя.
Сергей не стал выяснять подробностей. Он лишь протянул многозначительно:
— Значит, вы пациент, так-с!
Коротышка вскочил с табуретки и погрозил Сергею сморщенным кулачком.
— Я — главный консультант в первую очередь, а уже потом пациент. Не стойте на проходе, вам ноги оттопчут! Эй, санитары, уведите же идиота! Живей, живей, он тут передавит всех!
— Лучше пусть пропустят без очереди, я буйный, могу покалечить! — сказал Сергей самым ужасным голосом, на какой он только был способен.
Пациент-консультант поджал ноги и кивнул.
Сергей прошел к беленькой двери. Постучал. И приоткрыл ее.
3а большим столом, покрытым бархатной скатертью с золотыми кистями, водрузив оплывающие слизью локти на массивные плюшевые подлокотники антикварного кресла, сидел зеленый. Сидел и трясся. Вид у него был усталый и грустный.
— И стоило тащиться через весь город? — поинтересовался он, склоняя дрожащую голову набочок.
Сергей сел там, где стоял — прямо на замызганную, не вяжущуюся с прочей раскошной обстановкой циновку. Челюсть у него отвисла, руки опустились.
— Ну чего вы мечетесь?! Чего вы нервничаете и дергаетесь?! Не надоело?!
Зеленый встал с кресла, забрался на стол, уселся по-турецки — спина его выгнулась дугой, глаза свесились чуть не до колен.
— Ну почему вы решили, что вы ненормальный, почему?! — вопросил он как-то особенно жалобно. — Какие у вас на то основания? Подумайте, разве можно обмануть самого себя, убежать от себя?
— Мне надоело все это! — выпалил Сергей. — Надоело!
— Терпите.
— Не могу! Не хочу!
— Ну и что тогда?! — зеленый затряс водорослямиотрепьями. — В психушку? Так?! А вы знаете, что все психушки доверху забиты и без вас путешественниками в иных пространствах и измерениях?! Их там пруд пруди! Что изменится, если вы туда попадете?!
Зеленый опять вздохнул глубоко и тяжело.
— А вы знаете, этот консультант, наверное, прав. Вы законченный идиот! — прогнусавил он.
— Ну и отвяжитесь тогда! — Сергей сделал попытку встать. Ноги его не послушались.
— Между прочим, это вы привязались к нам! — пояснил зеленый. — Это вы вошли в цикл, вы во всем виноваты. Мы сами не знаем, как от вас теперь отвязаться. Вначале еще было интересно, мы изучали вас… а теперь? Вы для нас пустышка, ноль, меньше, чем отражение! Но вы везде суете свой нос, везде лезете!
— Вот как?! — возмутился Сергей. — Понятненько! Издеваться надумали?!
Зеленый сполз по скатерти, задержался на золотых кистях — он опять стал текущей слизью, лишь пара глаз торчала перископами.
— Я вам не сказал всего, — начал он. — Но я скажу. Да, все психиатрические больницы и прочие подобные заведения забиты вашими коллегами. Но знайте, большинство из них на самом деле спятило, они не выдержали обрушившейся на них информации, не выдержали переходов и всего того, что ждало их в перекрестных мирах. Они свихнулись от нечеловеческих мук и испытаний, от раздвоения, растроения, размножения реальности, ясно?! Их участь страшна! Вы себе не представляете. Они уже никогда не выйдут из этого состояния, кошмарные призраки будут преследовать их всю жизнь, до гробовой доски! Их циклы замкнуты намертво, они сами безнадежны. Они корчатся в муках сейчас и будут корчиться в них, умирая! Но каждый мог выйти из цикла, каждый, вы понимаете?! Надо было лишь сделать это вовремя, не увлекаться игрой! Не пытаться выяснить невыяснимого, не распутывать нити, которая не может распутаться в принципе, понимаете?!
— Вы все врете! — заорал Сергей и вскочил на ноги.
Он бросился к двери, дернул за ручку. Но дверь была заперта.
— Нервишки, нервишки, — прогундосил зеленый. — Не надо психовать. Вы никуда не выйдете, пока вам того не разрешат. Слушайте! Бросьте все! Вышвырните в мусоропровод, в помойку ваши гильзы, обрывки, шип этот дурацкий! Порвите свой список! Не надо больше сшиваться у сугроба! Неужели вам не ясно?! Вы же смертник! Вы же все время лезете на рожон, все время испытываете судьбу. Но нельзя долго ходить по обрыву, неужели непонятно?!
— Не ваше дело! — взъярился Сергей. — Заткнись, гнида зеленая! Молчи!
Дверь распахнулась. Но никакой прихожей за ней не было. Лишь снег — грязный, заплеванный, затоптанный городской снег. И серые унылые стены домов с заколоченными по первым этажам окнами.
«Нет, не зеленые слизни будут распоряжаться моей судьбой, не они! — застучало в голове Сергея. — Только я сам. Да, я сам, и никто иной! — Он остановился, задумался. — Хотя нет, есть еще Один, пускай Он тоже позаботится обо мне, вдохнул часть Своей Души, вот пусть и заботится, ведь не комок же я слизи, не клок бездушной материи! Ожививший меня должен и защитить меня!» Мысль тут же улетела из головы Сергея. На смену ей пришли другие, множество других мыслей, заслонили ту, затерли, отодвинули… И он быстрым шагом побрел в сторону дома, мимо сурового железного человека, стоящего почти на самой земле со сложенными за спиной руками. Человек этот пытливо всматривался вдаль, наверное, он там что-то видел. И кому же было видеть как ни ему — он все это затеял, пускай и любуется, вечно любуется, созерцая вымирающую землю, да, вечно, ибо его тело не принимала земля, а душу отвергали небеса, от нее отказывались даже в преисподней.
На обратном пути он решил заглянуть к давнишнему приятелю, которого не видел семь лет. С ним могло случиться всякое за это время, да, всякое, но Сергей думал лишь об одном исходе — он все раздевал мысленно приятеля, укладывал его в слякотную грязь, прикидывал. Было очень похоже, невероятно похоже! Вот сейчас он придет к Славке, позвонит, а дверь откроет жена, заплачет, увидав его и скажет, что Славика убили, да-да, убили около месяца назад… или нет, она скажет, что он пропал без вести, что тело не обнаружено, именно так, ведь милиция не стала утруждать себя розысками.
Лифт не работал. И Сергей бегом взбежал на седьмой этаж. Застыл перед дверью. Сердце колотилось загнанно, на пределе. Но ведь надо же, надо! Он протянул руку, нажал на кнопку звонка. Тот не звонил. Пришлось стучать в дверь.
Открыл сам Славка, обрюзгший и полысевший, в фартуке, с половником в руке. Из глубины квартиры вырвался недовольный женский голос:
— Ну-у! Кого там черти принесли?! Чего застоял-то?!
Славка ошалело осклабился, стал вытирать засаленную руку о край фартука. По его голому лбу побежали две бисеринки пота, одна повисла на кончике носа.
— Серый! Старина!! Вот это встреча, мать твою за ногу!!! — разродился длинной тирадой Славка. Из-за ног его высунулся растрепанный сероглазый малыш. Он сосал палец и недоверчиво пялился на гостя.
Сергей вздохнул. Круто развернулся и побежал по лестнице вниз. Можно было еще одного вычеркивать из списка. Оставалось четверо! Совсем ничего — всего-навсего четыре человечка, четыре претендента на место в покойницкой… нет, уже не покойницкой, уже в земле! Или в воздухе, ежели сожгли в крематории. А может, и в каком-нибудь учебном классе, в студенческой аудитории — Сергей слыхал, что именно из бродяжек делают пособия, всякие там скелеты и муляжи. Впрочем, какие там студенты!
— Серый! Ты куда?! Постой! — неслось сверху. — Стой! же, псих ненормальный! Скажи хоть — зачем приходил-то?! Ну ты и пси-их!
Сугроба он обойти не мог. Слава Богу, народа почти не наблюдалось в окрестностях, постовых тоже. Сергей согнулся в три погибели, начал подрывать спластовавшееся, мощное основание. Он не щадил рук — копал и копал. Мусор летел направо и налево — основание было слеплено из бычков, плевков, семечной шелухи, бумажек от мороженого, спичек обгорелых и газетных комков. Попадались вещи и более экзотические, почти пропавшие в последние годы из обихода, как то — два разодранных презерватива или смятая фольга от сырка в шоколаде. Сергей отбрасывал все, его не интересовала сиюминутная помойная дрянь, даже и экзотическая.
Он уже разодрал руки в кровь, когда наткнулся на гильзу. Вытащил, поднес к глазам. Гильза была совсем маленькая, от пистолета. Сергей разочарованно плюнул наземь. Но сунул находку в карман, авось пригодится.
Больше он не мог сидеть возле сугроба — и прохожие начинали присматриваться, и ноги мерзли в летних легких ботиночках, которые ему выдала Ира перед уходом. Ботиночки были его собственными, у нее там вообще был целый склад его вещей. И наверное, не только его.
— Опять нажрался, малохольный?! — спросила у Сергея сердитая бабуся в черном. — У-у, ироды!
Спорить с бабусей не стоило. Ну ее! Сергей встал, поплелся домой. На сегодня хватит. Гильза противно бренькала в кармане среди медной мелочи. Сергей похлопал по караману, огляделся.
Идти через подворотню он не рискнул. Обогнул дома, приставленные друг к другу вплотную, и через черный ход еще дореволюционного двухэтажного барака проник во двор.
У подъезда никого не было. И Сергей опрометью бросился к нему, открыл дверь, вбежал вовнутрь. И застыл. Его грубо остановили. Схватили за горло, сжали. От неожиданности он потерял способность к сопротивлению, лишь хлопал глазами. Рука была сильной, костистой. Но она сжимала горло не до конца, давала возможность дышать еле-еле.
— Отдай гильзу, падла! — прохрипело в ухо.
Хмырь-карлик смотрел на него снизу красными воспаленными глазами и поигрывал своим тесаком. Руки у него были свободны, значит, за горло держал длинный хмырь.
— Добром просим! — просипел именно он, уныло и беззлобно. — Лучше сам отдай!
— А с этой сукой нельзя добром, — прорычал карлик в лицо, обдавая перегарной вонью, — ему надо кишки пустить наружу!
— Да-а, — уныло согласился длинный, — наверное, надо с ним кончать!
Рука клещами сдавила горло. Острие ножа уперлось в живот. Хмыри не шутили, Сергей сразу это понял.
Он уже приготовился умереть. Но дверь вдруг открылась, и в парадное влезли два мужика с огромным шкафом в руках. Судя по всему, это были грузчики. Из-за шкафа несся сварливый бабий гомон — две женщины переругивались между собой и одновременно на чем свет стоял поносили неумех-грузчиков.
Сергей рванулся. И выскользнул. Он не стал дожидаться, чем закончится дело. Он понял одно, хмырям не нужны были свидетели. Пулей взлетев наверх, он сунул ключ в замочную скважину, попал лишь с четвертой попытки, захлопнул дверь, прижался спиной к косяку. И почувствовал, что он весь мокрый — пот тек не только по спине, он промочил рубаху на груди, брюки, носки, даже в ботиночках, казалось, хлюпал пот. Но сердце билось радостно: ускользнул! ускользнул!! ускользнул!!!
Еще через миг сердце сжало в тисках — обострившийся слух разобрал гулкие шаги по лестнице: бежали двое, бежали наверх. Сергей в бессилии заскрежетал зубами. Все! Конец! Ах, как тонка дверь! Не защитит она его, нет, не защитит! Надо бежать! Но куда?! Как?! Он ринулся через прихожую в кухню, намереваясь сигануть в окно — лучше смерть на асфальте, чем вот так, от рук этих подлых тварей, этих наемных убийц! Но чтото остановило его… да, есть еще один выход, есть!
— Отворяй, сучара! Отворяй живо!!!
В дверь принялись колотить с такой силой, что она ходуном заходила. Он не успеет, нет! Слишком мало оставалось времени, сейчас они ворвутся, через секунду, через миг! И все!!!
— Хрен вам!!! — заорал Сергей с такой нечеловеческой злобой, что в стену заколошматили соседи. — Хрен!!!
Он метнулся в комнату. Схватил бутыль со стола. Содрал пробку. И стал заливать в себя сатанинское зелье, заливать, не глотая — его обучил этому приему старый приятель-забулдыга, обучил еще лет восемь назад. И вот — пригодилось! Сергей вылил в себя пойло за мгновения. Его качнуло, бросило в стену. Но он устоял на ногах. Дождался, пока бутыль наполнится снова и, преодолевая слабость, головокружение, тошноту, опять приник к горлу сосуда.
— В лапшу порежу, падла! Все равно не уйдешь!!!
С грохотом распахнулась дверь. И оба хмыря — коротышка в огромном драном ватнике с тесаком в лапе и длинный в макинтоше и с ломиком-фомкой — ворвались в квартиру, сокрушая все, что попадалось им под руки. Они кинулись на кухню, громя посуду, ломая жалкую мебель, застряли там — и это спасло Сергея. Он выглушил вторую дозу. И начал моментально трезветь. Бутыль прямо в его руках превратилась в хрустальный шар, засияла мириадами сот-миров, заискрилась. Ослепительное сияние разлилось под низким потолком хрущевской хибары.
— Вот он!!!
Хмырь-карлик ворвался в комнату, весь искривился, осклабился, застыл на пороге, указывая на жертву корявым красным пальцем, гогоча, пуская пузыри из нечистого рта. Из-за спины карлика высовывался длинный. Его унылый нос-огурец сейчас торчал вперед пистолетным дулом, приподнятая верхняя губа обнажала желтые стершиеся клыки.
— Попался, падла! Все! Кранты тебе!
Сергей вспрыгнул на подоконник. А бутыль-сфера осталась на прежнем месте. Но теперь она висела прямо в воздухе, не касаясь ничего. Было похоже, что хмыри ее просто не видят. Они медленно надвигались на Сергея, торжествующе ухмылялись, перемигивались. Они были уверены полностью, что жертве деваться некуда.
— Не-е, теперь я не зарежу тебя просто так, как куренка, не-е, — тянул с блатными интонациями карлик, — теперя я тебя буду убивать долго и медленно, я из тебя, падла, голландский сыр сделаю, решето, мать твою!
Длинный занес над головою свой лом, он был настроен решительнее и проще.
— Да уж, — промямлил он гнусно, — придется вас на тот свет спровадить! Иного пути нет! Не обессудьте!
Рука с ломом начала опускаться — Сергей видел все как в замедленном кино. Острие тесака было нацелено ему в пах. И когда он, казалось, уже почувствовал прикосновение и того и другого, когда, казалось, голову заломило уже от тупой тяжелой боли, а в паху резануло острой и жгучей, из срединного мрака сияющей сферы вырвался кривой и ржавый крюк на длинной железной палке. Крюк вонзился Сергею под ребро — и из сферы дернули, сначала слабенько, будто пробуя, а потом так, что Сергей потерял от боли сознание. Последнее, что он увидал, падая во мрак, было перекошенное от изумления, багровое, набрякшее лицо карлика-хмыря. И не лицо даже, а гнусная поганая рожа.
Наваждение третье
Гудун-Ку уже трижды заглядывал в Колодец Смерти. И все впустую! У него оставалась одна-единственная попытка, ведь число четыре — священное число тольтеков, и если он не выловит из Шибальбы кого-нибудь, его самого принесут в жертву кровавому богу Уитцилопотчли. Трижды уже из-под подножий Малой пирамиды раздавались глухие недовольные воздыхания, бог гневался.
Да и столпившиеся вокруг пирамиды зрители, окруженные рядами жрецов-исполнителей, колоннами палачей-любителей и восседающими на каменных столбиках стражами-карателями, проявляли беспокойство и откровенно роптали. Их собрали почти изо всех перекрестных миров, выволокли из самых различных временных уровней, чтобы затем выборочно вернуть восвояси — слава о Мире старого бога Ицамны должна была прокатиться по всем закоулкам Внешних миров! Да, именно должна! Недаром же с утра до ночи здесь лилась человеческая кровь, лилась для утехи создателей Всего Сущего! Но мало было богам человеческих жертв, мало! Им требовалось кое-что послаще, повесомей. И потому, наверное, прошлой ночью Большому Жрецу Кецалькоатля, прислужнику Змея, Покрытого Перьями, было пророческое видение.
Он позвал к себе Гудун-Ку и, почти не разжимая старческих губ, сказал:
— В высыхающих трясинах Шибальбы, сумеречного Царства Мертвых, бьется в ужасающих судорогах Исполинский Прозрачный Червь. Если он пожрет всю кровь, все трупы, сбрасываемые в Колодец Смерти, он обретет невероятную силу и вырвется из Шибальбы, чтобы поглотить и весь наш благостный мир, Мир Ицамны!
Гудун-Ку почтительно преклонил колена перед Большим Жрецом. И ударился головой о мраморную плиту в знак подчинения. Гудун-Ку не был законорожденным тольтеком. Заклинатели владык Подземного Мира, свирепых богов Болон-Ти-Ку, выловили его еще младенцем в смежных областях Шибальбы. Тогда он был милым головастиком, улыбчивым и клювастым. Но к совершеннолетию Гудун-Ку развился в могучего и красивого зверочеловека. Он был вдвое выше самого рослого тольтека. Мускулистые руки свисали почти до земли. Львиная грива прикрывала его крутые, бугристые плечи. Два зеленых глаза светились изумрудами. Пучок перьев торчал изо лба, с красотой их могли сравниться лишь павлиньи перья. А клюв стал огромен и страшен, изогнутым долотом он свисал вниз. По семь когтистых пальцев было на руках Гудун-Ку, и каждый был унизан перстнем с драгоценным камнем — всеми цветами радуги переливались перстни. Но Гудун-Ку воспитывался среди тольтеков с самого детства и считал себя тольтеком, никем иным. Он в два раза тщательнее соблюдал все обряды, втрое ревностней исполнял ритуальные действа. Его все любили. Не было исполнителя искусней и талантливей.
— Ты должен сделать это! Иначе они тебя убьют!
Сергей молча отвалился от нее, закрыл глаза. Ему было все равно.
— А заодно я тебе дам записочку к настоящему врачу, он посмотрит. Но не надейся, дружок, у тебя все в порядке с мозгами!
Когда Сергей вернулся домой, бутыль стояла на письменном столе. Стояла и чуть посвечивала темными матовыми боками. Разумеется, она была полна. И пробочка торчала на месте.
— Все по новой! — прошипел Сергей.
Он схватил бутыль за горлышко. Пошел на кухню. И швырнул ее в мусоропровод. Но не отгремел еще звон и звяк, а из зева мусоропровода уже высунулись два мутных глаза на морщинистых стеблях.
— Ну нет! — взвизгнул Сергей по-бабьи. И резко хлопнул крышкой.
Ее краем перешибло стебли, и глаза шмякнулись на линолиум, раскатились — один под стол, другой к раковине. Но было поздно. Из всех щелей мусоропровода уже сочилась зеленая поганая слизь, сочилась тоненькими ручейками-соплями, свисала, болталась, дрожала, вытягивалась, обрывалась и застывала на полу каплями.
— Опять неудачный переход? — с идиотской ухмылкой изрек Сергей.
Лужица еще не стеклась в единое целое. Но голос прозвучал, как и обычно, прозвучал гундосо и гадко:
— Нет, почтенный, сегодня все в норме. И вы напрасно так поступаете, вы же интеллигентный в какой-то мере человек!
— Вот именно, в какой-то мере! — сказал Сергей и уселся на стул. Он просто не знал, как бороться с зеленым гадом, иначе бы он его давно отвадил.
— Созрели, значит? — решил зеленый, вытягиваясь наполовину из лужицы. В вопросе его почти не было вопросительных интонаций. — Будем вызывать оператора?!
Сергей взвился над стулом. Его как током ударило, кровь отлила от головы.
— Ну уж нет! — выкрикнул он.
Бросился в прихожую. Нацепил куртку. И пулей вылетел из квартиры. На лестнице он вытащил из кармана бумажку с адресом, который дала Ира. Это была его последняя надежда.
До психиатра-кооператора пришлось пилить через весь город. Транспорт уже полгода почти не работал. И потому Сергей надеялся в основном на собственные ноги, на попутные грузовики. Две остановки он проехал на метро. На большее не хватило электричества, его отключили, и поезд встал, не доехав сотни метров до станции «Марксистская». Пришлось выпрыгивать и идти пехом.
С метрополитеном творилось что-то неладное. Вход в него был открыт с утра до ночи. Но поезда ходили редко — пять-шесть за день. Говорили, что надо строго экономить электричество. Вот и экономили. Зато все станции были забиты разношерстной бродячей публикой. Кого только ни было в подземке: и пьяницы, и калеки перехожие, и бандитского вида парни и девки, и проститутки последнего, самого низшего разряда, и наркоманы… Порядочные люди боялись заходить даже в наземные сооружения, не то что спускаться вниз. Во мраке неосвещаемого подземелья постоянно стояли крики, ор, визг, постоянно, с утра до ночи и с ночи до утра кого-то там насиловали, мордовали, грабили. Блюстители порядка не вмешивались в ночную и дневную, но такую же темную, жизнь обитателей подземки. Казалось, они специально даже загоняют вниз неблагонадежных с поверхности. Наверное, они были правы — пора уже городу отделить честных людей от мрази, вот и образовались два уровня, вот и обособились два полюса… Но поезда все же ходили.
Сергей не боялся обитателей подземного мира. Чего с него взять?! Разве что рожу намылить! Так это и наверху не хуже сделают, он на своей шкуре попробовал, и не один раз. И все же сердце замирало.
Вот и теперь в полумраке вагона к нему подошел какой-то тип явно восточной наружности и начал тереться ногой о его ногу, пуская изо рта слюни. Сергей отпихнул типа. Но тот поскулив немного, опять подрулил к нему, заглянул в глаза своими синюшными сливами, робко прижался.
— Пошел вон, мразь!
Сергей врезал типу в челюсть. Тот полетел в другой конец вагона, сбивая с ног редких пассажиров. Тут поезд и встал. Сергей выпрыгнул в открытые двери. И побежал к станции — ему не нужно было никаких продолжений.
— Угостите папироской! — прожурчало одновременно с обеих сторон. — Ка-акой ынтэрэсный мущ-щина-а!
И на руках повисли две раскормленные пьянющие бабищи. Сергей почувствовал чью-то лапу в кармане.
— Нет там ни хрена! — раздраженно выдавал он. — А ну пусти!
Одной он ударил локтем в грудь — та сразу зашлась в чахоточном кашле, другой кулаком заехал в переносицу — и она успокоилась, отстала и зауважала «мущщину».
Наверх Сергей выбрался без приключений, спокойно. Его лишь слегка обблевал на неработающем эскалаторе сползающий сверху мужик в папахе. Из мужика хлестало как из ведра, видно, он выглушил не меньше бочки пива.
— Чего ты, фраер дешевый! — крикнул он Сергею, бессмысленно пуча на него глаза. — Пролетариев обижа-ать?!
— А ничего! — заявил Сергей. Он сорванной с головы мужика папахой тщательно вытирал блевотину — край куртки и брюки удалось отчистить. — Пролетай мимо, гнида!
Мужик не стал дожидаться, покатился меж тусклыми фонарями вниз. Сергей бросил ему вслед папаху.
— Катись, тухлятина! — крикнул вдогонку.
И побрел наверх.
Через сорок минут он звонил в дверь настоящему, опытному врачу-психиатру — Ира не могла его обмануть, она никогда не обманывала.
Засовы и запоры открывали и отодвигали очень долго, со звяком и скрипом. Наконец дверь распахнулась.
— Заходи! — послышалось из-за нее.
— Что это вы на «ты» со мной?! — возмутился Сергей. — Мы с вами из одного горла не пили и свиней не пасли вместе!
— Э-хе-хе! Где они теперь, эти свиньи-то?! Повывезли все и на развод не оставили. Я последнего разу едал поросятину скоромную лет эдак…лет эдак… — говоривший так и не вспомнил, сколько лет назад он ел «поросятину». Зато разъяснил другое: — А с больными мы со всеми на «ты», так уж заведено!
— А вы уже знаете, что я больной? — снова возмутился Сергей.
— А как же?! Самый что ни на есть! По глазам вижу — идиот законченный!
— Вот как?! — опешил Сергей.
— Ну, а как же еще? Вы ведь за диагнозом пришли, верно?
— Верно?
— А какой нормальный человек пойдет за свои собственные денежки к тому, кто его может в дурдом запрятать, а?!
В прихожей было темно. И Сергей не видел, с кем он разговаривает. Логика в словах хозяина квартиры была.
Но Сергей не мог так просто сдаться.
— Вы же частник, — проговорил он ехидно.
Из темноты сокрушенно вздохнули, убедившись, видно, что пришедший и впрямь идиот.
— А частник, по-вашему, перед властями отчитываться не обязан, а?! Его не проверяют?! Да вы, похоже, еще и олигофрен. Отцы, деды, прадеды, братья, дяди, небось, все алкоголики, верно?!
— Вы это бросьте, — заявил Сергей решительно.
— Хоть брось, хоть подними — а в роду вашем, знать, все дебилы? Или с вас пошло, с вас поворот по фазе приключился?!
Сергей развел руками. Нахмурился.
— Вот тут вы в точку попали, — сознался он. И поспешно добавил: — Но вообще-то я не уверен.
— Зато я уверен! Я по одному только вашему синюшному носу могу всю историю болезни расписать: с детства астено-адинамический синдром, в подростковом прибавляется ипохондрический, кататонический, аментивный, в юношестве все множится на алкогольные психозы и возбуждения галлюцинаторно-параноидные плюс сексуальная сверхлабильность, верно? Верно! И все это на олигофренической базе. Короче, идиот — он и есть идиот!
— Но-но, потише вы! — озлобился Сергей. Слишком уж прямолинеен был врач. Даже если все это правда, нельзя же так вот, в лоб! — А нос у меня прищемленный… э-э, дверью.
— Нормальным людям носов не прищемляют, — прокурорским тоном изрек диагност. И добавил брезгливо: — Впрочем доктор вас осмотрит.
— А вы кто? Разве не доктор?! — удивился Сергей.
— Я тут в очереди сижу, — раздалось из-за двери.
Сергей протиснулся внутрь. Его глаза уже привыкли к темноте. Но никакой очереди в полутемной прихожей он не увидел. Прихожая была большая, почти зал. Но в ней стояла одна-единственная табуретка, а на табуретке восседал плотный лысый человек с короткими ножками, которыми он болтал в воздухе.
— И много народу на прием? — поинтересовался Сергей.
— А то не видишь! Я вон четвертые сутки сижу, а впереди шестнадцать тысяч шизофреников, дебилов и идиотов навроде тебя.
Сергей не стал выяснять подробностей. Он лишь протянул многозначительно:
— Значит, вы пациент, так-с!
Коротышка вскочил с табуретки и погрозил Сергею сморщенным кулачком.
— Я — главный консультант в первую очередь, а уже потом пациент. Не стойте на проходе, вам ноги оттопчут! Эй, санитары, уведите же идиота! Живей, живей, он тут передавит всех!
— Лучше пусть пропустят без очереди, я буйный, могу покалечить! — сказал Сергей самым ужасным голосом, на какой он только был способен.
Пациент-консультант поджал ноги и кивнул.
Сергей прошел к беленькой двери. Постучал. И приоткрыл ее.
3а большим столом, покрытым бархатной скатертью с золотыми кистями, водрузив оплывающие слизью локти на массивные плюшевые подлокотники антикварного кресла, сидел зеленый. Сидел и трясся. Вид у него был усталый и грустный.
— И стоило тащиться через весь город? — поинтересовался он, склоняя дрожащую голову набочок.
Сергей сел там, где стоял — прямо на замызганную, не вяжущуюся с прочей раскошной обстановкой циновку. Челюсть у него отвисла, руки опустились.
— Ну чего вы мечетесь?! Чего вы нервничаете и дергаетесь?! Не надоело?!
Зеленый встал с кресла, забрался на стол, уселся по-турецки — спина его выгнулась дугой, глаза свесились чуть не до колен.
— Ну почему вы решили, что вы ненормальный, почему?! — вопросил он как-то особенно жалобно. — Какие у вас на то основания? Подумайте, разве можно обмануть самого себя, убежать от себя?
— Мне надоело все это! — выпалил Сергей. — Надоело!
— Терпите.
— Не могу! Не хочу!
— Ну и что тогда?! — зеленый затряс водорослямиотрепьями. — В психушку? Так?! А вы знаете, что все психушки доверху забиты и без вас путешественниками в иных пространствах и измерениях?! Их там пруд пруди! Что изменится, если вы туда попадете?!
Зеленый опять вздохнул глубоко и тяжело.
— А вы знаете, этот консультант, наверное, прав. Вы законченный идиот! — прогнусавил он.
— Ну и отвяжитесь тогда! — Сергей сделал попытку встать. Ноги его не послушались.
— Между прочим, это вы привязались к нам! — пояснил зеленый. — Это вы вошли в цикл, вы во всем виноваты. Мы сами не знаем, как от вас теперь отвязаться. Вначале еще было интересно, мы изучали вас… а теперь? Вы для нас пустышка, ноль, меньше, чем отражение! Но вы везде суете свой нос, везде лезете!
— Вот как?! — возмутился Сергей. — Понятненько! Издеваться надумали?!
Зеленый сполз по скатерти, задержался на золотых кистях — он опять стал текущей слизью, лишь пара глаз торчала перископами.
— Я вам не сказал всего, — начал он. — Но я скажу. Да, все психиатрические больницы и прочие подобные заведения забиты вашими коллегами. Но знайте, большинство из них на самом деле спятило, они не выдержали обрушившейся на них информации, не выдержали переходов и всего того, что ждало их в перекрестных мирах. Они свихнулись от нечеловеческих мук и испытаний, от раздвоения, растроения, размножения реальности, ясно?! Их участь страшна! Вы себе не представляете. Они уже никогда не выйдут из этого состояния, кошмарные призраки будут преследовать их всю жизнь, до гробовой доски! Их циклы замкнуты намертво, они сами безнадежны. Они корчатся в муках сейчас и будут корчиться в них, умирая! Но каждый мог выйти из цикла, каждый, вы понимаете?! Надо было лишь сделать это вовремя, не увлекаться игрой! Не пытаться выяснить невыяснимого, не распутывать нити, которая не может распутаться в принципе, понимаете?!
— Вы все врете! — заорал Сергей и вскочил на ноги.
Он бросился к двери, дернул за ручку. Но дверь была заперта.
— Нервишки, нервишки, — прогундосил зеленый. — Не надо психовать. Вы никуда не выйдете, пока вам того не разрешат. Слушайте! Бросьте все! Вышвырните в мусоропровод, в помойку ваши гильзы, обрывки, шип этот дурацкий! Порвите свой список! Не надо больше сшиваться у сугроба! Неужели вам не ясно?! Вы же смертник! Вы же все время лезете на рожон, все время испытываете судьбу. Но нельзя долго ходить по обрыву, неужели непонятно?!
— Не ваше дело! — взъярился Сергей. — Заткнись, гнида зеленая! Молчи!
Дверь распахнулась. Но никакой прихожей за ней не было. Лишь снег — грязный, заплеванный, затоптанный городской снег. И серые унылые стены домов с заколоченными по первым этажам окнами.
«Нет, не зеленые слизни будут распоряжаться моей судьбой, не они! — застучало в голове Сергея. — Только я сам. Да, я сам, и никто иной! — Он остановился, задумался. — Хотя нет, есть еще Один, пускай Он тоже позаботится обо мне, вдохнул часть Своей Души, вот пусть и заботится, ведь не комок же я слизи, не клок бездушной материи! Ожививший меня должен и защитить меня!» Мысль тут же улетела из головы Сергея. На смену ей пришли другие, множество других мыслей, заслонили ту, затерли, отодвинули… И он быстрым шагом побрел в сторону дома, мимо сурового железного человека, стоящего почти на самой земле со сложенными за спиной руками. Человек этот пытливо всматривался вдаль, наверное, он там что-то видел. И кому же было видеть как ни ему — он все это затеял, пускай и любуется, вечно любуется, созерцая вымирающую землю, да, вечно, ибо его тело не принимала земля, а душу отвергали небеса, от нее отказывались даже в преисподней.
На обратном пути он решил заглянуть к давнишнему приятелю, которого не видел семь лет. С ним могло случиться всякое за это время, да, всякое, но Сергей думал лишь об одном исходе — он все раздевал мысленно приятеля, укладывал его в слякотную грязь, прикидывал. Было очень похоже, невероятно похоже! Вот сейчас он придет к Славке, позвонит, а дверь откроет жена, заплачет, увидав его и скажет, что Славика убили, да-да, убили около месяца назад… или нет, она скажет, что он пропал без вести, что тело не обнаружено, именно так, ведь милиция не стала утруждать себя розысками.
Лифт не работал. И Сергей бегом взбежал на седьмой этаж. Застыл перед дверью. Сердце колотилось загнанно, на пределе. Но ведь надо же, надо! Он протянул руку, нажал на кнопку звонка. Тот не звонил. Пришлось стучать в дверь.
Открыл сам Славка, обрюзгший и полысевший, в фартуке, с половником в руке. Из глубины квартиры вырвался недовольный женский голос:
— Ну-у! Кого там черти принесли?! Чего застоял-то?!
Славка ошалело осклабился, стал вытирать засаленную руку о край фартука. По его голому лбу побежали две бисеринки пота, одна повисла на кончике носа.
— Серый! Старина!! Вот это встреча, мать твою за ногу!!! — разродился длинной тирадой Славка. Из-за ног его высунулся растрепанный сероглазый малыш. Он сосал палец и недоверчиво пялился на гостя.
Сергей вздохнул. Круто развернулся и побежал по лестнице вниз. Можно было еще одного вычеркивать из списка. Оставалось четверо! Совсем ничего — всего-навсего четыре человечка, четыре претендента на место в покойницкой… нет, уже не покойницкой, уже в земле! Или в воздухе, ежели сожгли в крематории. А может, и в каком-нибудь учебном классе, в студенческой аудитории — Сергей слыхал, что именно из бродяжек делают пособия, всякие там скелеты и муляжи. Впрочем, какие там студенты!
— Серый! Ты куда?! Постой! — неслось сверху. — Стой! же, псих ненормальный! Скажи хоть — зачем приходил-то?! Ну ты и пси-их!
Сугроба он обойти не мог. Слава Богу, народа почти не наблюдалось в окрестностях, постовых тоже. Сергей согнулся в три погибели, начал подрывать спластовавшееся, мощное основание. Он не щадил рук — копал и копал. Мусор летел направо и налево — основание было слеплено из бычков, плевков, семечной шелухи, бумажек от мороженого, спичек обгорелых и газетных комков. Попадались вещи и более экзотические, почти пропавшие в последние годы из обихода, как то — два разодранных презерватива или смятая фольга от сырка в шоколаде. Сергей отбрасывал все, его не интересовала сиюминутная помойная дрянь, даже и экзотическая.
Он уже разодрал руки в кровь, когда наткнулся на гильзу. Вытащил, поднес к глазам. Гильза была совсем маленькая, от пистолета. Сергей разочарованно плюнул наземь. Но сунул находку в карман, авось пригодится.
Больше он не мог сидеть возле сугроба — и прохожие начинали присматриваться, и ноги мерзли в летних легких ботиночках, которые ему выдала Ира перед уходом. Ботиночки были его собственными, у нее там вообще был целый склад его вещей. И наверное, не только его.
— Опять нажрался, малохольный?! — спросила у Сергея сердитая бабуся в черном. — У-у, ироды!
Спорить с бабусей не стоило. Ну ее! Сергей встал, поплелся домой. На сегодня хватит. Гильза противно бренькала в кармане среди медной мелочи. Сергей похлопал по караману, огляделся.
Идти через подворотню он не рискнул. Обогнул дома, приставленные друг к другу вплотную, и через черный ход еще дореволюционного двухэтажного барака проник во двор.
У подъезда никого не было. И Сергей опрометью бросился к нему, открыл дверь, вбежал вовнутрь. И застыл. Его грубо остановили. Схватили за горло, сжали. От неожиданности он потерял способность к сопротивлению, лишь хлопал глазами. Рука была сильной, костистой. Но она сжимала горло не до конца, давала возможность дышать еле-еле.
— Отдай гильзу, падла! — прохрипело в ухо.
Хмырь-карлик смотрел на него снизу красными воспаленными глазами и поигрывал своим тесаком. Руки у него были свободны, значит, за горло держал длинный хмырь.
— Добром просим! — просипел именно он, уныло и беззлобно. — Лучше сам отдай!
— А с этой сукой нельзя добром, — прорычал карлик в лицо, обдавая перегарной вонью, — ему надо кишки пустить наружу!
— Да-а, — уныло согласился длинный, — наверное, надо с ним кончать!
Рука клещами сдавила горло. Острие ножа уперлось в живот. Хмыри не шутили, Сергей сразу это понял.
Он уже приготовился умереть. Но дверь вдруг открылась, и в парадное влезли два мужика с огромным шкафом в руках. Судя по всему, это были грузчики. Из-за шкафа несся сварливый бабий гомон — две женщины переругивались между собой и одновременно на чем свет стоял поносили неумех-грузчиков.
Сергей рванулся. И выскользнул. Он не стал дожидаться, чем закончится дело. Он понял одно, хмырям не нужны были свидетели. Пулей взлетев наверх, он сунул ключ в замочную скважину, попал лишь с четвертой попытки, захлопнул дверь, прижался спиной к косяку. И почувствовал, что он весь мокрый — пот тек не только по спине, он промочил рубаху на груди, брюки, носки, даже в ботиночках, казалось, хлюпал пот. Но сердце билось радостно: ускользнул! ускользнул!! ускользнул!!!
Еще через миг сердце сжало в тисках — обострившийся слух разобрал гулкие шаги по лестнице: бежали двое, бежали наверх. Сергей в бессилии заскрежетал зубами. Все! Конец! Ах, как тонка дверь! Не защитит она его, нет, не защитит! Надо бежать! Но куда?! Как?! Он ринулся через прихожую в кухню, намереваясь сигануть в окно — лучше смерть на асфальте, чем вот так, от рук этих подлых тварей, этих наемных убийц! Но чтото остановило его… да, есть еще один выход, есть!
— Отворяй, сучара! Отворяй живо!!!
В дверь принялись колотить с такой силой, что она ходуном заходила. Он не успеет, нет! Слишком мало оставалось времени, сейчас они ворвутся, через секунду, через миг! И все!!!
— Хрен вам!!! — заорал Сергей с такой нечеловеческой злобой, что в стену заколошматили соседи. — Хрен!!!
Он метнулся в комнату. Схватил бутыль со стола. Содрал пробку. И стал заливать в себя сатанинское зелье, заливать, не глотая — его обучил этому приему старый приятель-забулдыга, обучил еще лет восемь назад. И вот — пригодилось! Сергей вылил в себя пойло за мгновения. Его качнуло, бросило в стену. Но он устоял на ногах. Дождался, пока бутыль наполнится снова и, преодолевая слабость, головокружение, тошноту, опять приник к горлу сосуда.
— В лапшу порежу, падла! Все равно не уйдешь!!!
С грохотом распахнулась дверь. И оба хмыря — коротышка в огромном драном ватнике с тесаком в лапе и длинный в макинтоше и с ломиком-фомкой — ворвались в квартиру, сокрушая все, что попадалось им под руки. Они кинулись на кухню, громя посуду, ломая жалкую мебель, застряли там — и это спасло Сергея. Он выглушил вторую дозу. И начал моментально трезветь. Бутыль прямо в его руках превратилась в хрустальный шар, засияла мириадами сот-миров, заискрилась. Ослепительное сияние разлилось под низким потолком хрущевской хибары.
— Вот он!!!
Хмырь-карлик ворвался в комнату, весь искривился, осклабился, застыл на пороге, указывая на жертву корявым красным пальцем, гогоча, пуская пузыри из нечистого рта. Из-за спины карлика высовывался длинный. Его унылый нос-огурец сейчас торчал вперед пистолетным дулом, приподнятая верхняя губа обнажала желтые стершиеся клыки.
— Попался, падла! Все! Кранты тебе!
Сергей вспрыгнул на подоконник. А бутыль-сфера осталась на прежнем месте. Но теперь она висела прямо в воздухе, не касаясь ничего. Было похоже, что хмыри ее просто не видят. Они медленно надвигались на Сергея, торжествующе ухмылялись, перемигивались. Они были уверены полностью, что жертве деваться некуда.
— Не-е, теперь я не зарежу тебя просто так, как куренка, не-е, — тянул с блатными интонациями карлик, — теперя я тебя буду убивать долго и медленно, я из тебя, падла, голландский сыр сделаю, решето, мать твою!
Длинный занес над головою свой лом, он был настроен решительнее и проще.
— Да уж, — промямлил он гнусно, — придется вас на тот свет спровадить! Иного пути нет! Не обессудьте!
Рука с ломом начала опускаться — Сергей видел все как в замедленном кино. Острие тесака было нацелено ему в пах. И когда он, казалось, уже почувствовал прикосновение и того и другого, когда, казалось, голову заломило уже от тупой тяжелой боли, а в паху резануло острой и жгучей, из срединного мрака сияющей сферы вырвался кривой и ржавый крюк на длинной железной палке. Крюк вонзился Сергею под ребро — и из сферы дернули, сначала слабенько, будто пробуя, а потом так, что Сергей потерял от боли сознание. Последнее, что он увидал, падая во мрак, было перекошенное от изумления, багровое, набрякшее лицо карлика-хмыря. И не лицо даже, а гнусная поганая рожа.
Наваждение третье
Сама космическая сила бессильна против смерти, потому что не имеет о себе ни сознания, ни чувства; эта космическая сила в нас, в человеке, начинает сознавать себя и чувствовать.
Николай Федоров.
Гудун-Ку уже трижды заглядывал в Колодец Смерти. И все впустую! У него оставалась одна-единственная попытка, ведь число четыре — священное число тольтеков, и если он не выловит из Шибальбы кого-нибудь, его самого принесут в жертву кровавому богу Уитцилопотчли. Трижды уже из-под подножий Малой пирамиды раздавались глухие недовольные воздыхания, бог гневался.
Да и столпившиеся вокруг пирамиды зрители, окруженные рядами жрецов-исполнителей, колоннами палачей-любителей и восседающими на каменных столбиках стражами-карателями, проявляли беспокойство и откровенно роптали. Их собрали почти изо всех перекрестных миров, выволокли из самых различных временных уровней, чтобы затем выборочно вернуть восвояси — слава о Мире старого бога Ицамны должна была прокатиться по всем закоулкам Внешних миров! Да, именно должна! Недаром же с утра до ночи здесь лилась человеческая кровь, лилась для утехи создателей Всего Сущего! Но мало было богам человеческих жертв, мало! Им требовалось кое-что послаще, повесомей. И потому, наверное, прошлой ночью Большому Жрецу Кецалькоатля, прислужнику Змея, Покрытого Перьями, было пророческое видение.
Он позвал к себе Гудун-Ку и, почти не разжимая старческих губ, сказал:
— В высыхающих трясинах Шибальбы, сумеречного Царства Мертвых, бьется в ужасающих судорогах Исполинский Прозрачный Червь. Если он пожрет всю кровь, все трупы, сбрасываемые в Колодец Смерти, он обретет невероятную силу и вырвется из Шибальбы, чтобы поглотить и весь наш благостный мир, Мир Ицамны!
Гудун-Ку почтительно преклонил колена перед Большим Жрецом. И ударился головой о мраморную плиту в знак подчинения. Гудун-Ку не был законорожденным тольтеком. Заклинатели владык Подземного Мира, свирепых богов Болон-Ти-Ку, выловили его еще младенцем в смежных областях Шибальбы. Тогда он был милым головастиком, улыбчивым и клювастым. Но к совершеннолетию Гудун-Ку развился в могучего и красивого зверочеловека. Он был вдвое выше самого рослого тольтека. Мускулистые руки свисали почти до земли. Львиная грива прикрывала его крутые, бугристые плечи. Два зеленых глаза светились изумрудами. Пучок перьев торчал изо лба, с красотой их могли сравниться лишь павлиньи перья. А клюв стал огромен и страшен, изогнутым долотом он свисал вниз. По семь когтистых пальцев было на руках Гудун-Ку, и каждый был унизан перстнем с драгоценным камнем — всеми цветами радуги переливались перстни. Но Гудун-Ку воспитывался среди тольтеков с самого детства и считал себя тольтеком, никем иным. Он в два раза тщательнее соблюдал все обряды, втрое ревностней исполнял ритуальные действа. Его все любили. Не было исполнителя искусней и талантливей.