Страница:
Вялый хор голосов поддержал командира. Без энтузиазма и уверенности, но поддержал.
— Кэп сказал, кому надо — займутся этим делом! А мы можем лишь одно сделать для нашего бравого сержанта, для нашего боевого товарища и друга. Помянем его!
Ким достал фляжку, свинтил крышечку. Подождал, пока и другие поисковики сделают то же самое — тут не было возражающих или несогласных, — поднял флягу к лицу.
— Ты был геройским парнем, Тукин! Пусть память о тебе не выветрится из наших голов!
Он глотнул из фляги, потом еще и еще раз. Пора было возвращаться на базу.
Вождь племени поглядывал на незваного гостя с уважением — только очень солидный и состоятельный человек мог быть таким толстым и таким белым. К тому же, гость дал ему большую сигару с золотой нашлепочкой. Вождь не стал ее раскуривать, спрятал до лучших времен, когда можно будет покрасоваться с ней под сенью пальмовой хижины, открытой лишь для него, среди своих тучных и красивых жен.
— Моя твоя не понимай! — сказал он четко и вытаращил глаза. — Лес балшая!
Грумс вытер испарину на лбу мятым клетчатым платком, придвинулся ближе к вождю — там было прохладнее, туда долетали струи воздуха из-под опахал прислуги. На этот раз следователь сидел без пиджака, в одной коротенькой и пестренькой рубашечке, в длинных, до колен, шортах и в белой панаме. Но все равно ему было чертовски жарко!
Он вытащил из саквояжа бутылочку прохладительного, выпил ее прямо из горлышка. Вождю не предложил. Тот сидел совершенно сухой, даже поеживался, будто его знобило. Огромные белки глаз вождя были болезненно желты, нос изрезан ритуальными бороздками. Вождь мог сидеть так часами.
Но Грумсу не хотелось высиживать столь долго на этой адской сковородке.
— Лес балшая, — повторил вождь туманно, — дерево много, кукаче, — он ткнул себя пальцем в жирную голую грудь, — сапсэм мала!
Грумс вытащил из саквояжа бутыль джина. Поставил перед вождем. Глаза у того загорелись. Хватило еле уловимого движения головы, чтобы парнишка из прислуги подхватил бутыль, пропал с ней на миг, а потом появился с маленьким стаканчиком в руке, согнулся в поклоне. На этот раз вождь выпил, не предложив гостю. Выпил, крякнул совсем простецки. Но тут же напыжился, раздулся и важно провозгласил:
— Мы это называем бнхгуро-нгхоро! Акцент и коверканье слов куда-то запропастились. Но толку от этого не прибавилось. Не так-то просто бы ло договориться с туземцами, а тем более выведать у них чего-нибудь хоть на грош.
— Переведите, уважаемый! — попросил Грумс занудным голосом. — И перестаньте паясничать, я ведь знаю, что вы учились в Оксфорде и Москве!
Вождь снова глотнул, снова крякнул. Теперь и с него полил пот.
— О-о, это непросто перевести, комиссар! — произнес он с придыханием и грассированием, так, словно он провел немалое время и в Сорбонне. — Это вам не латынь. Бнхгуро-нгхоро! — он задрал к небесам толстый палец. — В народе говорят так — это большой и сильный руконогий дьявол, который свалился с Луны, чтобы покарать всех, кто еще остался обитать в лесу!
— И все это укладывается в два слова? — с недоверием спросил Грумс.
— Нет, комиссар, — ответил вождь напыщенно, — это все укладывается лишь в первое слово! Второе же означает — вездесущее лесное существо, от которого нет спасения, которое питается жуками и гусеницами, спит на деревьях, но в назначенный час сожрет всех без остатку, чтобы набрать силы и запрыгнуть обратно на Луну! Таков смысл второго слова.
Грумсу вдруг стало смертельно скучно в этой глуши, рядом с этим толстяком в венке. Ему захотелось сейчас же улететь отсюда. И все же он показал вождю маленький черный шарик, тот самый.
— Моя не понимай! — нагло ответил вождь и уставился на саквояж.
Пришлось вынуть еще бутылку.
— Моя очень плоха понимай твоя! — Вождь пучил желтушные глазища, надувал губы и ждал. Грумс достал еще бутылку.
— О-о, моя почти нашла общий язык с твоя! Почти-почти! — проканючил вождь.
Грумс встал, двинул ногой саквояж в сторону бутылок и уже собирался нагнуться, чтобы уложить их на прежние места. Но вождь ухватил его сальной ладошкой за щиколотку, остановил.
— Ну это просто неинтеллигентно, комиссар, — сказал с московским акцентом. — Мы же культурные люди!
Грумс передумал. Он вытащил последнюю бутылку из саквояжа и придвинул ее к первым двум, стоящим перед вождем.
— Ну?! — рявкнул он совсем неинтеллигентно.
Вождь хлопнул в ладоши.
На его хлопок никто не отозвался. Парни из прислуги продолжали усиленно махать пальмовыми ветвями. Тоща вождь с кряхтением приподнялся и, припадая на левую ногу, пошел в хижину. Появился он нескоро. Но появился не с пустыми руками.
В раскрытой ладони вождь держал два черных шарика — точно таких же, как и у Грумса. Он их сразу же отдал следователю.
— Каменные слезы бнхгуро-нгхоро! Он их оставил на тропе.
— Ладно! Давайте, давайте скорей! — сказал Грумс.
И засунул «слезы» в карман. — Что там у вас еще?!
Другой рукой вождь волочил за собой по земле какую-то серенькую штуковину яйцеобразной формы и с тоненькой ручкой, он волочил ее за длинную, явно имевшую иное происхождение веревочку, которую приспособили к штуковине его люди.
— Вот, забирайте! Два дня я себе ломал голову над этой штукой, — сказал он капризно, — но так и не разобрался в ней! Во всяком случае, стрелять из нее нельзя, комиссар. Забирайте! А там уж сами решайте, откуда она взялась в джунглях. Может, вам еще хорошенько врежут за то, что вы лезете в такие области, куда лезть благонамеренным гражданам не полагается! И правильно сделают, если врежут! Только предупреждаю, я тут ни при чем! Я ничего не хочу знать о тех хреновинах, которые изобретают наши яйцеголовые парни в своих лабораториях, понятно?!
— Да ладно вам, — оборвал его Грумс. Он был несказанно рад этому случайному подарку. Но на его потном расплывшемся лице никоим образом нельзя было прочесть и следов этой радости. — Вы лучше расскажите, что знаете, кроме этого. Да вот еще, мне надо потолковать с вашими людьми, может, они порасскажут, мало ли…
Вождь снова выпучил на него глазища, покачал головой, оттопырил нижнюю губу.
— Дерево многа, кукача сапсем мала, где взять?! — проговорил он, нахально поглядывая на пустой саквояж. — Моя твоя сапсем плоха понимай!
Уходить из отряда Киму, да к тому же вот так, сразу, было никак нельзя. Какое-то время — и не меньшее, чем полгода, а то и весь год, — надо было выдержать, точнее, продержаться. А уже потом потихонечку, полегонечку уходить. И от возможных преследований уходить, и от нудной казарменной жизни.
Был, конечно, и другой выход. Нерожденный мог переселиться в иное тело, поменять обличье. Но тогда кое-что могло сохраниться в памяти Кима, прежнего Кима, ведь он останется жить. Убирать и его Нерожденному не хотелось по двум причинам: каждая новая смерть — это соответствующий новый след, зачем их плодить; и вторая, ему было жаль этого желтолицего парня, который так попросту влил в необыкновенную историю, ведь пока Нерожденный в его теле, с тем навряд ли что случится, но стоит покинуть эту оболочку, и на первом же допросе черноглазого сержанта собьют с толку, запутают, а там пойдет, поедет, закрутится… Нет, раньше времени покидать столь удобного тела не стоило.
Но ему надо было, во что бы то ни стало облазить все те места, где успел побывать Проклятый. Нелегкая задача! Если бы все шло нормально, если бы не поднялась вся эта кутерьма! На поиск запустили не только военную разведку и спецподразделения, но несколько бригад, прибывших из центра, из самого федерального бюро госбезопасности! Шныряли и еще какие-то типы, в штатском, все вынюхивали, выведывали. Правда, Ким был заранее уверен, что ни черта у них не выйдет. Но сидеть, сложа руки, он просто не мог.
Ночью, оставив на казарменной койке в сержантской свой фантом и удостоверившись, что никто не торчит снаружи, он выпрыгнул в окошко, огляделся. Плотно затворил оконные рамы. И спешной, деловой походкой пошел к заборчику.
— Ким, мать твою! — окликнул его кто-то снизу. Он взглянул под ноги. Там лежал прямо на траве тот самый невысокий крепкий парень, что сомневался в смерти сержанта Тукина. Рядом с ним расположилась молоденькая мулаточка худенькая, с осиной талией, с совсем еще детскими глазами. Она, видно, не на шутку перепугалась и потому вцепилась в локоть парня, тянула его на себя.
— Ну, ты даешь, командир! — пьяно удивился парень. — Еще немного — и нас было бы двое… Малышка бы не выдержала такого веса, ха-ха!
— Ничего, Дик, зато ты выдержишь с дюжину таких малышек! — попробовал отшутиться Ким.
Внутренне он напрягся. Не хотелось убирать с пути этого хмурого паренька да еще и его подружку.
— Куда тебя несет на ночь глядя? — поинтересовался парень.
Девица тоже осмелела:
— Глядя! Свихнулся, пьяница! Где ж глядя, уже второй час ночи!
И время догадалась засечь, подумалось Киму, теперь если что… Но в сущности, это были пустяки.
— Не вам же одним любовью заниматься! — сказал он игриво, помахал рукой. Привет!
Ему не ответили. Парочка вновь была увлечена друг другом.
Нерожденный внутри Кима отключил сознание желтолицего полностью. Теперь надо было быть настороже! Еще одна такая незапланированная встреча — и его вычислят. Все, хватит играть в игрушки!
Перепрыгнув через заборчик, Ким в три прыжка преодолел стометровое расстояние до леса и скрылся в нем.
Теперь все было в его руках. Не было нужды маскироваться. Остановившись на ближайшей крошечной полянке, Ким задрал гимнастерку до груди, ощупал ладонью левый бок — сквозь кожу совсем немного выпирало твердое угловатое… анализатор созрел. Пора было его применить. Во мраке ночи Ким-Нерожденный видел точно так же, как и при ярчайшем солнце. Он видел эту пористую смуглую кожу, живую, нежную. Ему не хотелось ее портить, пусть и ненадолго. Но время шло.
Ким поднял на уровень груди правую руку, внимательно вгляделся в нее, судорога пробежала от локтя к пальцам, ладонь начала цепенеть, в плече появился нестерпимый зуд. Но вместе со всем этим происходило и более важное: из кончиков пальцев, прямо на глазах, начали вырастать плоские и бритвенно острые когти стального цвета. Пока механизмы биотрансформации работали слабовато. Но Ким знал, это лишь на первых порах, дальше будет все в норме.
Дождавшись, когда когти отрастут на нужную длину и убедившись, что рука свободна, не испытывает прежнего оцепенения, он сжал пальцы плотней. И вонзил когти в мягкую, пористую кожу. Разрез был грубоватым, не скальпельным. Но это не смутило Кима — уверенным движением он повел руку вниз, сдирая большой клок кожи. Кровь потекла на брюки. Но он тут же остановил ее. Заглянул в образовавшуюся дыру — там холодно посвечивал ребристый бок анализатора. Ким запихнул руку поглубже в тело, обхватил анализатор цепкими пальцами и вырвал его наружу. Что-то зачмокало, зачавкало внутри раны. Левой рукой он прижал полуоторванный клок кожи. Расправил его, разгладил. Вздохнул глубоко, задерживая воздух в легких. Рана затягивалась на глазах. Лишь маленькое бурое пятно на брюках у ремня напоминало о ее существовании.
Но главное, в руке у него тускло посвечивал вызревший, еще слизисто-мокроватый, тепленький, но самый настоящий исправный анализатор. Ким обтер его руками. Заправил гимнастерку под ремень. Присел на полусгнивший пень.
Анализатор позволял прощупывать местность на несколько миль в радиусе. Он реагировал на все: на чужеродные предметы, в том числе и на все изготовленное в Системе и в Федерации, на любую опасность, откуда бы она ни исходила, на живых существ, которые могут пересечь путь или как-либо еще помешать обладателю прибора, на источники всех существующих во Вселенной излучений и на многое другое, чего человеческий организм просто не в состоянии воспринять. При этом на самом анализаторе не было никаких табло, экранчиков, датчиков ничего ровным счетом. Он вбирал в себя все из окружающего пространства, раскладывал на кирпичики-составляющие, анализировал, вычислял, предугадывал… и выдавал информацию прямо в мозг владельцу. Киму эта штуковина сейчас была просто необходима.
Он запихнул ее в нагрудный карман, нежно погладил. Затем его левая рука машинально скользнула по заросшему боку — сквозь гимнастерку чувствовалось, что внутри созревает еще кое-что, еще одна штуковина без которой не обойтись на этой чуждой планете.
Но выжидать не следовало.
Ким совершенно ясно и четко увидал, что на много миль вперед, назад, влево и вправо все пусто, что здесь искать нечего, так, копошилась какая-то живая мелочь, кто-то кого-то пожирал или пока еще только преследовал — все это было не заслуживавшей внимания ерундой!
Он встал с пенька. Скинул с себя ненужное обмундирование, оставив лишь гимнастерку и брюки. И быстрее белки взлетел по гладкому стволу высоченной сосны на самую верхушку — она была так тонка и слаба, что не смогла бы выдержать и менее весомого тела, она бы прогнулась под тяжестью куницы или росомахи. Но под Кимом она не согнулась, даже не склонилась в сторону на самую малость. На полпути к вершине он включил внутренний антигравитатор — земная тяжесть перестала быть для него цепью, приковывавшей к поверхности.
Ким-Нерожденный еще раз обозрел с высоты окрестности. Чутье подсказывало ему, что надо было двигать на восток от части, где мирно похрапывал на казарменной койке его собственный фантом. Анализатор пока молчал.
И Ким неторопливо, со скоростью заурядного вертолета, еле-еле обгоняющего машины, несущиеся по скоростным шоссе, полетел прямо на восток, туда, где Проклятый кое-что оставил.
Грумс не метил в новоявленные Шерлоки Холмсы, и уж тем более не собирался стать одной из многочисленных ипостасей комиссара Мегрэ. У него своих забот хватало — как бы не влипнуть в какую-нибудь дрянную историю и дотянуть спокойно до пенсии, вот что волновало его. И ничего более! Но Грумс был обязан выполнять то, чего от него требовало начальство. И от этого деться было некуда, иначе и до пенсии не дотянешь, и в самую дрянную, даже наидряннейшую историю влипнешь — вышибут с работы за милую душу — и живи тогда на тысячу монет в неделю, перебивайся с пива на пепси-колу! Нет, не прельщала такая перспектива комиссара Грумса. И ему поневоле приходилось тянуть служебную лямку.
Ох, до чего же это было нудное и противное занятие!
Но только виду не приходилось показывать. Да и кому охота смотреть на неудачников! Пускай лучше смотрятся в собственное зеркало, чем на него! Так думал Грумс, возвращаясь из джунглей.
Его растрясло на этом паршивеньком вертолетике-стрекозе. Но он держался. Оглохший от грохота винтов, с кружащейся головой и растревоженным желудком он вылез из чрева машины. И не попрощавшись с пилотом, побрел к себе в контору. Заперся в кабинете. Позакрывал все окна. Потом уселся на потертое зеленое кресло с жесткими подлокотниками, которое он давненько собирался сменить. Его еще подташнивало после болтанки в воздухе. Но Грумс крепился.
Штуковину, которую ему дал вождь за кучу бутылок джина, он сразу запихнул в ящик стола. Еще в вертолете он потыкался в нее с разных сторон и там же сообразил, что для его мозгов это слишком крутой орешек, а может, это и вообще просто болванка, от которой не будет толку.
Грумс думал о шариках. Он отдавал свой на экспертизу. Но дурачье-лаборанты, как ни призывал их быть тщательными и добросовестными в исследованиях главный эксперт конторы, так ничего толком и не установили. Все их дурацкие приборы и реактивы просто не срабатывали, давали осечку… Но Грумс им, конечно, не верил. Просто они были лентяями и дармоедами, гнать их всех давным-давно надо было из конторы, вот что! Он их обругал тогда, отобрал шарик. Но они лишь хихикали да переглядывались. А сам ихний шеф так и сказал комиссару: "Слушай, старина, да брось ты эту хреновину! Ни черта она тебе не даст, не смеши людей!"
Грумсу было наплевать на все советы и на всех советчиков. Два шарика, те самые, что достались от вождя, он упрятал в сейф. А с третьим вернулся к креслу. Сел на подлокотник. И нервно подергивая ногой, перебарывая тошноту, начал разглядывать черненький кругляш, держа его тремя пальцами перед самыми глазами — комиссар был близорук, но очков не носил.
Он долго вертел его, подносил к носу, нюхал. Запаха не было. И тогда Грумс высунул кончик языка и лизнул шарик — вкуса тоже не было, словно кусочек спекшейся смолы облизнул. Он еще раз попробовал кругляш языком и губами. И уже хотел было убрать его, как вдруг комиссара качнуло — то ли от дрыгающей ноги он потерял равновесие, то ли у него не прошло еще головокружение после полета, не столь важно — но он завалился назад, через подлокотник в кресло. От резкого движения голова его запрокинулась, рот приоткрылся, пальцы дрогнули — и шарик оказался сначала во рту, а потом и в горле.
Грумс почувствовал, как кругляш холодной тяжестью пошел по пищеводу вниз, и сам внезапно похолодел. Бог знает, какую отраву или еще чего он проглотил!
Он подскочил на кресле словно резиновый стокилограммовый мячик, выпрыгнул из него и тут же запихнул два пальца в рот. Не помогло. Тогда он подряд выглотал три бутылки прохладительного, стоявшего в холодильнике в углу кабинета и снова сунул пальцы. Еле успел подбежать к мусорной корзине — его вырвало. И еще долго потом рвало, минут восемь или десять. Но шарик так и не вышел.
Грумс вышвырнул корзинку за окно, снова затворил его, уселся в кресло, набычился, нахмурился. И стал ждать смерти.
Ждать пришлось долго. Грумс чуть не заснул. Он с трудом преодолел дрему, лишь по одной причине преодолел — он хотел умереть не во сне, а в сознательном состоянии, в трезвом уме и ясной памяти. Сон прошел, смерть не приходила. Зато навалился жуткий аппетит. Грумс даже не заметил, как его перестало мутить и как появилось желание сожрать целиком кабанью ногу. Это все произошло столь незаметно, что он подумал: подыхать на пустой желудок не стоит, это будет просто глупо выглядеть, ведь даже смертникам по их желанию дают хороший последний обед, бутылочку винца, сигарету… во всяком случае, раньше давали.
И Грумс решил, прежде чем отойти в мир иной, хоть немного перекусить в соседней забегаловке. Там кормили не столь паршиво, как в остальных дешевых заведениях городишки. В респектабельные комиссар не ходил, он был человеком экономным.
И он встал. Встал как сотни тысяч раз вставал из-за стола, вставал с этого кресла. Встал, прикладывая усилий ровно столько, сколько нужно было для отрыва грузного тела от потертой кресельной ткани. Но на этот раз произошло невероятное — его подкинуло над столом. Грумс больно ударился голыми коленками — он еще не переоделся после посещения вождя — о край столешницы! Еще бы немного и он подлетел бы в воздух, врезался головой в потолок. Но что-то его удержало. Вот она, смертушка, подумалось Грумсу, она. оказывается, приходит вместе с легкостью, с парением, ты превращаешься сперва в воздушный шарик, тебя тянет ввысь… ну, а потом? А потом — суп с котом! Так мрачно завершилось рассуждение Грумса. Потом душа и вовсе отлетает от тела, уходит туда, в небеса! А тело плюхается, замирает, его подбирают, кладут в ящик и при скоплении зевак зарывают в землю, чтоб глаза не мозолило живым! Да, именно так! Он почти уверовал в собственное предположение. Но пришла мыслишка, которая отрезвила Грумса. Он вдруг вполне резонно отметил — а с чего ты, приятель, взял, что твоя паршивая, грешная душонка, которая вся в дерьме по самые уши, если у нее есть уши, должна взлететь в небесную синь?! Нет, ей дорога в обратную сторону, вниз, под землю!
Грумс сразу обрел способность рассуждать трезво. Нет, он не помирает. Тут дело в другом. Он чуть пошевелил рукой, и она взлетела вверх, словно ее подтолкнули снизу. Тогда он вцепился в подлокотник кресла, потянул его на себя — то легко поддалось. Одной рукой он поднял тяжеленное кресло, почти не ощущая его веса.
Грумс все понял — чудес не бывает, это действие шарика. Но он сообразил и кое-что другое: если это допинговое средство, и он сейчас в состоянии необычайного подъема всех внутренних сил, то со временем наступит и обратное, он впадет в бессилие, как и бывает обычно — сколькие спортсмены отдали свои жизни из-за страсти к рекордам! И он решил не напрягаться, надо было спокойненько поглядеть! — надолго ли хватит этого стимулятора, каковы будут последствия.
И все же он решил испытать себя еще разок — присел на корточки, сжал рукой ножку стола. С ним пришлось повозиться. И все же старинный массивный стол, сработанный на совесть лет восемьдесят назад, имеющий две огромные тумбы со множеством ящиков и непомерную, резную по краям столешницу, медленно поднялся в воздух. Грумс встал, вытянул руку вверх — стол, словно прямоугольный, выточенный из черного дерева дирижабль завис над его головой. Это было сказочное зрелище.
Грумс осторожно опустил стол на прежнее место. Плюхнулся в кресло. Он полез было в карман за своим вечно мятым клетчатым платком, чтобы вытереть испарину на лбу привычным жестом. Но почти сразу же остановил движение руки, коснулся ею лба — никакой испарины не было, лоб был абсолютно сух.
Он никогда не слыхал о существовании таких мощных допинговых средств. Это было фантастикой. Но это было! Себе Грумс верил.
Неужели эта старая злая ведьма, эта сумасшедшая баба, свихнувшаяся в глуши, была права?! Или он тоже свихнулся?! Нет, не может быть, он полностью отдает себе отчет. И все же… Ничего подобного на Земле быть не могло. Это была неземная штуковина! И он ее по дурости сожрал, проглотил! Черт бы побрал его любопытность!
Но мысли почти не отвлекали Грумса от анализа произошедшего. Он судорожно искал ответа на единственный вопрос — кто там был, у нее, у этой карги?! А в ушах стоял ее скрипучий раздраженный голос: "Это был не человек! Понимаете, не че-ло-век!!!"
Киму понадобилось не больше десяти минут лету, прежде чем анализатор засек наличие следов Проклятого. Пришлось свернуть на северо-восток, совсем на немного — чутье его не подвело.
Ким еще не знал, что именно его ожидает. Но он был готов ко всему. И когда с высоты сотни метров внизу открылась ухоженная поляна с двухэтажным домом посредине и аккуратненьким заборчиком с рядом матч-прожекторов, он тут же спустился.
Анализатор указал место, где были рассыпаны шарики стимуляторов. Ким подобрал три штуки, распихал по карманам — пригодятся. Но анализатор не умолкал, слал команды в мозг. Теперь объект, представляющий некоторую опасность, находился не снаружи, а внутри дома. И даже не объект, а субъект живое существо. Это было сложнее и непредсказуемее. Но и это не могло остановить Кима.
Оправив обмундирование, отряхнувшись немного и пригладив ежик волос, он прошел через калитку к двери, постучался.
— Кого там черт несет ночью?! — послышался ворчливый старческий голос.
— Служба, мадам! — ответил Ким учтиво.
— Вы что, с ума посходили? А ну, убирайтесь вон! Не то я стрелять буду… и в полицию позвоню. Вон!
— Зачем же звонить, когда к вам и так пожаловали из ведомства охрану спокойствия граждан, мадам? — предельно вежливо проговорил Ким. — Не беспокойтесь, пожалуйста. Я вас очень прошу простить за визит в неурочный час, но мой вертолет застрял в трех милях отсюда. Мне пришлось добираться пешком, мадам, это было непросто сделать, я голоден, устал, мне негде остановиться на ночлег.
Скрип половиц подсказал Киму, что хозяйка спустилась вниз.
— Тут были уже и из полиции, и из армейской разведки! Хватит заниматься ерундой! Убирайтесь вон!
— Выбросьте хотя бы циновку какую-нибудь или одеяло, не на земле же мне спать возле вашего дома! — голос Кима прозвучал жалобно, почти плаксиво.
Из-за двери послышался кашель, сопенье.
— А вы не бандит, из этой шайки, а? Смотрите, у меня револьвер заряжен! И я не промахнусь!
— Нет, мадам, я уверяю вас, что я не грабитель и не убийца. Откройте! Киму надоело уже терять время. Он был готов и на более крутые меры.
Но дверь распахнулась. На пороге стояла невероятно постаревшая вдова Савинская — полуодетая, обрюзгшая, с провалившимися глазами.
— Черт с вами, заходите!
Никакого револьвера в ее руках не было.
— Спасибо.
Ким прошел к столу и сел на скрипучий стул.
— Чайку, если можно! — попросил он. Старуха заворчала:
— Вот все так, придут, нагрубят, нахамят, а еще и просят чего-то! Чай им подавай! Обойдетесь!
— Но, мадам, зачем же всех в одну кучу… — начал было Ким.
— А куда еще?! — очень просто ответила Савинская. Она была в серенькой ночной рубахе и наброшенной поверху цветастой шали. И все-таки она расщедрилась, вытащила из ящика бутылочку прохладительного. Ким глотнул, поморщился.
— Однако…
— Вы спать просились! Видите, там вон, в углу лежанка? Идите и спите!
— Два вопросика перед сном, мадам, — Ким широко улыбнулся и его узкие глаза превратились в щелки.
— Ну уж нет! Хватит!
— Я вас не задержу.
Савинская вгляделась в гостя своими непроницаемыми черными глазами, наморщила лоб.
— Что-то вы не очень-то похожи на полицейского. Наврали, небось?!
Ким посерьезнел, улыбка мигом слетела с его лица, широкоскулого и желтого.
— Вы правы, я из другого ведомства, но не менее солидного. И потому прошу отвечать на вопросы без утайки, мадам. У нас не принято дипломатничать. Итак, коротко: да — да, нет — нет!
— Я спать хочу! — зло сказала Савинская. — Чего привязались?
— Кэп сказал, кому надо — займутся этим делом! А мы можем лишь одно сделать для нашего бравого сержанта, для нашего боевого товарища и друга. Помянем его!
Ким достал фляжку, свинтил крышечку. Подождал, пока и другие поисковики сделают то же самое — тут не было возражающих или несогласных, — поднял флягу к лицу.
— Ты был геройским парнем, Тукин! Пусть память о тебе не выветрится из наших голов!
Он глотнул из фляги, потом еще и еще раз. Пора было возвращаться на базу.
Вождь племени поглядывал на незваного гостя с уважением — только очень солидный и состоятельный человек мог быть таким толстым и таким белым. К тому же, гость дал ему большую сигару с золотой нашлепочкой. Вождь не стал ее раскуривать, спрятал до лучших времен, когда можно будет покрасоваться с ней под сенью пальмовой хижины, открытой лишь для него, среди своих тучных и красивых жен.
— Моя твоя не понимай! — сказал он четко и вытаращил глаза. — Лес балшая!
Грумс вытер испарину на лбу мятым клетчатым платком, придвинулся ближе к вождю — там было прохладнее, туда долетали струи воздуха из-под опахал прислуги. На этот раз следователь сидел без пиджака, в одной коротенькой и пестренькой рубашечке, в длинных, до колен, шортах и в белой панаме. Но все равно ему было чертовски жарко!
Он вытащил из саквояжа бутылочку прохладительного, выпил ее прямо из горлышка. Вождю не предложил. Тот сидел совершенно сухой, даже поеживался, будто его знобило. Огромные белки глаз вождя были болезненно желты, нос изрезан ритуальными бороздками. Вождь мог сидеть так часами.
Но Грумсу не хотелось высиживать столь долго на этой адской сковородке.
— Лес балшая, — повторил вождь туманно, — дерево много, кукаче, — он ткнул себя пальцем в жирную голую грудь, — сапсэм мала!
Грумс вытащил из саквояжа бутыль джина. Поставил перед вождем. Глаза у того загорелись. Хватило еле уловимого движения головы, чтобы парнишка из прислуги подхватил бутыль, пропал с ней на миг, а потом появился с маленьким стаканчиком в руке, согнулся в поклоне. На этот раз вождь выпил, не предложив гостю. Выпил, крякнул совсем простецки. Но тут же напыжился, раздулся и важно провозгласил:
— Мы это называем бнхгуро-нгхоро! Акцент и коверканье слов куда-то запропастились. Но толку от этого не прибавилось. Не так-то просто бы ло договориться с туземцами, а тем более выведать у них чего-нибудь хоть на грош.
— Переведите, уважаемый! — попросил Грумс занудным голосом. — И перестаньте паясничать, я ведь знаю, что вы учились в Оксфорде и Москве!
Вождь снова глотнул, снова крякнул. Теперь и с него полил пот.
— О-о, это непросто перевести, комиссар! — произнес он с придыханием и грассированием, так, словно он провел немалое время и в Сорбонне. — Это вам не латынь. Бнхгуро-нгхоро! — он задрал к небесам толстый палец. — В народе говорят так — это большой и сильный руконогий дьявол, который свалился с Луны, чтобы покарать всех, кто еще остался обитать в лесу!
— И все это укладывается в два слова? — с недоверием спросил Грумс.
— Нет, комиссар, — ответил вождь напыщенно, — это все укладывается лишь в первое слово! Второе же означает — вездесущее лесное существо, от которого нет спасения, которое питается жуками и гусеницами, спит на деревьях, но в назначенный час сожрет всех без остатку, чтобы набрать силы и запрыгнуть обратно на Луну! Таков смысл второго слова.
Грумсу вдруг стало смертельно скучно в этой глуши, рядом с этим толстяком в венке. Ему захотелось сейчас же улететь отсюда. И все же он показал вождю маленький черный шарик, тот самый.
— Моя не понимай! — нагло ответил вождь и уставился на саквояж.
Пришлось вынуть еще бутылку.
— Моя очень плоха понимай твоя! — Вождь пучил желтушные глазища, надувал губы и ждал. Грумс достал еще бутылку.
— О-о, моя почти нашла общий язык с твоя! Почти-почти! — проканючил вождь.
Грумс встал, двинул ногой саквояж в сторону бутылок и уже собирался нагнуться, чтобы уложить их на прежние места. Но вождь ухватил его сальной ладошкой за щиколотку, остановил.
— Ну это просто неинтеллигентно, комиссар, — сказал с московским акцентом. — Мы же культурные люди!
Грумс передумал. Он вытащил последнюю бутылку из саквояжа и придвинул ее к первым двум, стоящим перед вождем.
— Ну?! — рявкнул он совсем неинтеллигентно.
Вождь хлопнул в ладоши.
На его хлопок никто не отозвался. Парни из прислуги продолжали усиленно махать пальмовыми ветвями. Тоща вождь с кряхтением приподнялся и, припадая на левую ногу, пошел в хижину. Появился он нескоро. Но появился не с пустыми руками.
В раскрытой ладони вождь держал два черных шарика — точно таких же, как и у Грумса. Он их сразу же отдал следователю.
— Каменные слезы бнхгуро-нгхоро! Он их оставил на тропе.
— Ладно! Давайте, давайте скорей! — сказал Грумс.
И засунул «слезы» в карман. — Что там у вас еще?!
Другой рукой вождь волочил за собой по земле какую-то серенькую штуковину яйцеобразной формы и с тоненькой ручкой, он волочил ее за длинную, явно имевшую иное происхождение веревочку, которую приспособили к штуковине его люди.
— Вот, забирайте! Два дня я себе ломал голову над этой штукой, — сказал он капризно, — но так и не разобрался в ней! Во всяком случае, стрелять из нее нельзя, комиссар. Забирайте! А там уж сами решайте, откуда она взялась в джунглях. Может, вам еще хорошенько врежут за то, что вы лезете в такие области, куда лезть благонамеренным гражданам не полагается! И правильно сделают, если врежут! Только предупреждаю, я тут ни при чем! Я ничего не хочу знать о тех хреновинах, которые изобретают наши яйцеголовые парни в своих лабораториях, понятно?!
— Да ладно вам, — оборвал его Грумс. Он был несказанно рад этому случайному подарку. Но на его потном расплывшемся лице никоим образом нельзя было прочесть и следов этой радости. — Вы лучше расскажите, что знаете, кроме этого. Да вот еще, мне надо потолковать с вашими людьми, может, они порасскажут, мало ли…
Вождь снова выпучил на него глазища, покачал головой, оттопырил нижнюю губу.
— Дерево многа, кукача сапсем мала, где взять?! — проговорил он, нахально поглядывая на пустой саквояж. — Моя твоя сапсем плоха понимай!
Уходить из отряда Киму, да к тому же вот так, сразу, было никак нельзя. Какое-то время — и не меньшее, чем полгода, а то и весь год, — надо было выдержать, точнее, продержаться. А уже потом потихонечку, полегонечку уходить. И от возможных преследований уходить, и от нудной казарменной жизни.
Был, конечно, и другой выход. Нерожденный мог переселиться в иное тело, поменять обличье. Но тогда кое-что могло сохраниться в памяти Кима, прежнего Кима, ведь он останется жить. Убирать и его Нерожденному не хотелось по двум причинам: каждая новая смерть — это соответствующий новый след, зачем их плодить; и вторая, ему было жаль этого желтолицего парня, который так попросту влил в необыкновенную историю, ведь пока Нерожденный в его теле, с тем навряд ли что случится, но стоит покинуть эту оболочку, и на первом же допросе черноглазого сержанта собьют с толку, запутают, а там пойдет, поедет, закрутится… Нет, раньше времени покидать столь удобного тела не стоило.
Но ему надо было, во что бы то ни стало облазить все те места, где успел побывать Проклятый. Нелегкая задача! Если бы все шло нормально, если бы не поднялась вся эта кутерьма! На поиск запустили не только военную разведку и спецподразделения, но несколько бригад, прибывших из центра, из самого федерального бюро госбезопасности! Шныряли и еще какие-то типы, в штатском, все вынюхивали, выведывали. Правда, Ким был заранее уверен, что ни черта у них не выйдет. Но сидеть, сложа руки, он просто не мог.
Ночью, оставив на казарменной койке в сержантской свой фантом и удостоверившись, что никто не торчит снаружи, он выпрыгнул в окошко, огляделся. Плотно затворил оконные рамы. И спешной, деловой походкой пошел к заборчику.
— Ким, мать твою! — окликнул его кто-то снизу. Он взглянул под ноги. Там лежал прямо на траве тот самый невысокий крепкий парень, что сомневался в смерти сержанта Тукина. Рядом с ним расположилась молоденькая мулаточка худенькая, с осиной талией, с совсем еще детскими глазами. Она, видно, не на шутку перепугалась и потому вцепилась в локоть парня, тянула его на себя.
— Ну, ты даешь, командир! — пьяно удивился парень. — Еще немного — и нас было бы двое… Малышка бы не выдержала такого веса, ха-ха!
— Ничего, Дик, зато ты выдержишь с дюжину таких малышек! — попробовал отшутиться Ким.
Внутренне он напрягся. Не хотелось убирать с пути этого хмурого паренька да еще и его подружку.
— Куда тебя несет на ночь глядя? — поинтересовался парень.
Девица тоже осмелела:
— Глядя! Свихнулся, пьяница! Где ж глядя, уже второй час ночи!
И время догадалась засечь, подумалось Киму, теперь если что… Но в сущности, это были пустяки.
— Не вам же одним любовью заниматься! — сказал он игриво, помахал рукой. Привет!
Ему не ответили. Парочка вновь была увлечена друг другом.
Нерожденный внутри Кима отключил сознание желтолицего полностью. Теперь надо было быть настороже! Еще одна такая незапланированная встреча — и его вычислят. Все, хватит играть в игрушки!
Перепрыгнув через заборчик, Ким в три прыжка преодолел стометровое расстояние до леса и скрылся в нем.
Теперь все было в его руках. Не было нужды маскироваться. Остановившись на ближайшей крошечной полянке, Ким задрал гимнастерку до груди, ощупал ладонью левый бок — сквозь кожу совсем немного выпирало твердое угловатое… анализатор созрел. Пора было его применить. Во мраке ночи Ким-Нерожденный видел точно так же, как и при ярчайшем солнце. Он видел эту пористую смуглую кожу, живую, нежную. Ему не хотелось ее портить, пусть и ненадолго. Но время шло.
Ким поднял на уровень груди правую руку, внимательно вгляделся в нее, судорога пробежала от локтя к пальцам, ладонь начала цепенеть, в плече появился нестерпимый зуд. Но вместе со всем этим происходило и более важное: из кончиков пальцев, прямо на глазах, начали вырастать плоские и бритвенно острые когти стального цвета. Пока механизмы биотрансформации работали слабовато. Но Ким знал, это лишь на первых порах, дальше будет все в норме.
Дождавшись, когда когти отрастут на нужную длину и убедившись, что рука свободна, не испытывает прежнего оцепенения, он сжал пальцы плотней. И вонзил когти в мягкую, пористую кожу. Разрез был грубоватым, не скальпельным. Но это не смутило Кима — уверенным движением он повел руку вниз, сдирая большой клок кожи. Кровь потекла на брюки. Но он тут же остановил ее. Заглянул в образовавшуюся дыру — там холодно посвечивал ребристый бок анализатора. Ким запихнул руку поглубже в тело, обхватил анализатор цепкими пальцами и вырвал его наружу. Что-то зачмокало, зачавкало внутри раны. Левой рукой он прижал полуоторванный клок кожи. Расправил его, разгладил. Вздохнул глубоко, задерживая воздух в легких. Рана затягивалась на глазах. Лишь маленькое бурое пятно на брюках у ремня напоминало о ее существовании.
Но главное, в руке у него тускло посвечивал вызревший, еще слизисто-мокроватый, тепленький, но самый настоящий исправный анализатор. Ким обтер его руками. Заправил гимнастерку под ремень. Присел на полусгнивший пень.
Анализатор позволял прощупывать местность на несколько миль в радиусе. Он реагировал на все: на чужеродные предметы, в том числе и на все изготовленное в Системе и в Федерации, на любую опасность, откуда бы она ни исходила, на живых существ, которые могут пересечь путь или как-либо еще помешать обладателю прибора, на источники всех существующих во Вселенной излучений и на многое другое, чего человеческий организм просто не в состоянии воспринять. При этом на самом анализаторе не было никаких табло, экранчиков, датчиков ничего ровным счетом. Он вбирал в себя все из окружающего пространства, раскладывал на кирпичики-составляющие, анализировал, вычислял, предугадывал… и выдавал информацию прямо в мозг владельцу. Киму эта штуковина сейчас была просто необходима.
Он запихнул ее в нагрудный карман, нежно погладил. Затем его левая рука машинально скользнула по заросшему боку — сквозь гимнастерку чувствовалось, что внутри созревает еще кое-что, еще одна штуковина без которой не обойтись на этой чуждой планете.
Но выжидать не следовало.
Ким совершенно ясно и четко увидал, что на много миль вперед, назад, влево и вправо все пусто, что здесь искать нечего, так, копошилась какая-то живая мелочь, кто-то кого-то пожирал или пока еще только преследовал — все это было не заслуживавшей внимания ерундой!
Он встал с пенька. Скинул с себя ненужное обмундирование, оставив лишь гимнастерку и брюки. И быстрее белки взлетел по гладкому стволу высоченной сосны на самую верхушку — она была так тонка и слаба, что не смогла бы выдержать и менее весомого тела, она бы прогнулась под тяжестью куницы или росомахи. Но под Кимом она не согнулась, даже не склонилась в сторону на самую малость. На полпути к вершине он включил внутренний антигравитатор — земная тяжесть перестала быть для него цепью, приковывавшей к поверхности.
Ким-Нерожденный еще раз обозрел с высоты окрестности. Чутье подсказывало ему, что надо было двигать на восток от части, где мирно похрапывал на казарменной койке его собственный фантом. Анализатор пока молчал.
И Ким неторопливо, со скоростью заурядного вертолета, еле-еле обгоняющего машины, несущиеся по скоростным шоссе, полетел прямо на восток, туда, где Проклятый кое-что оставил.
Грумс не метил в новоявленные Шерлоки Холмсы, и уж тем более не собирался стать одной из многочисленных ипостасей комиссара Мегрэ. У него своих забот хватало — как бы не влипнуть в какую-нибудь дрянную историю и дотянуть спокойно до пенсии, вот что волновало его. И ничего более! Но Грумс был обязан выполнять то, чего от него требовало начальство. И от этого деться было некуда, иначе и до пенсии не дотянешь, и в самую дрянную, даже наидряннейшую историю влипнешь — вышибут с работы за милую душу — и живи тогда на тысячу монет в неделю, перебивайся с пива на пепси-колу! Нет, не прельщала такая перспектива комиссара Грумса. И ему поневоле приходилось тянуть служебную лямку.
Ох, до чего же это было нудное и противное занятие!
Но только виду не приходилось показывать. Да и кому охота смотреть на неудачников! Пускай лучше смотрятся в собственное зеркало, чем на него! Так думал Грумс, возвращаясь из джунглей.
Его растрясло на этом паршивеньком вертолетике-стрекозе. Но он держался. Оглохший от грохота винтов, с кружащейся головой и растревоженным желудком он вылез из чрева машины. И не попрощавшись с пилотом, побрел к себе в контору. Заперся в кабинете. Позакрывал все окна. Потом уселся на потертое зеленое кресло с жесткими подлокотниками, которое он давненько собирался сменить. Его еще подташнивало после болтанки в воздухе. Но Грумс крепился.
Штуковину, которую ему дал вождь за кучу бутылок джина, он сразу запихнул в ящик стола. Еще в вертолете он потыкался в нее с разных сторон и там же сообразил, что для его мозгов это слишком крутой орешек, а может, это и вообще просто болванка, от которой не будет толку.
Грумс думал о шариках. Он отдавал свой на экспертизу. Но дурачье-лаборанты, как ни призывал их быть тщательными и добросовестными в исследованиях главный эксперт конторы, так ничего толком и не установили. Все их дурацкие приборы и реактивы просто не срабатывали, давали осечку… Но Грумс им, конечно, не верил. Просто они были лентяями и дармоедами, гнать их всех давным-давно надо было из конторы, вот что! Он их обругал тогда, отобрал шарик. Но они лишь хихикали да переглядывались. А сам ихний шеф так и сказал комиссару: "Слушай, старина, да брось ты эту хреновину! Ни черта она тебе не даст, не смеши людей!"
Грумсу было наплевать на все советы и на всех советчиков. Два шарика, те самые, что достались от вождя, он упрятал в сейф. А с третьим вернулся к креслу. Сел на подлокотник. И нервно подергивая ногой, перебарывая тошноту, начал разглядывать черненький кругляш, держа его тремя пальцами перед самыми глазами — комиссар был близорук, но очков не носил.
Он долго вертел его, подносил к носу, нюхал. Запаха не было. И тогда Грумс высунул кончик языка и лизнул шарик — вкуса тоже не было, словно кусочек спекшейся смолы облизнул. Он еще раз попробовал кругляш языком и губами. И уже хотел было убрать его, как вдруг комиссара качнуло — то ли от дрыгающей ноги он потерял равновесие, то ли у него не прошло еще головокружение после полета, не столь важно — но он завалился назад, через подлокотник в кресло. От резкого движения голова его запрокинулась, рот приоткрылся, пальцы дрогнули — и шарик оказался сначала во рту, а потом и в горле.
Грумс почувствовал, как кругляш холодной тяжестью пошел по пищеводу вниз, и сам внезапно похолодел. Бог знает, какую отраву или еще чего он проглотил!
Он подскочил на кресле словно резиновый стокилограммовый мячик, выпрыгнул из него и тут же запихнул два пальца в рот. Не помогло. Тогда он подряд выглотал три бутылки прохладительного, стоявшего в холодильнике в углу кабинета и снова сунул пальцы. Еле успел подбежать к мусорной корзине — его вырвало. И еще долго потом рвало, минут восемь или десять. Но шарик так и не вышел.
Грумс вышвырнул корзинку за окно, снова затворил его, уселся в кресло, набычился, нахмурился. И стал ждать смерти.
Ждать пришлось долго. Грумс чуть не заснул. Он с трудом преодолел дрему, лишь по одной причине преодолел — он хотел умереть не во сне, а в сознательном состоянии, в трезвом уме и ясной памяти. Сон прошел, смерть не приходила. Зато навалился жуткий аппетит. Грумс даже не заметил, как его перестало мутить и как появилось желание сожрать целиком кабанью ногу. Это все произошло столь незаметно, что он подумал: подыхать на пустой желудок не стоит, это будет просто глупо выглядеть, ведь даже смертникам по их желанию дают хороший последний обед, бутылочку винца, сигарету… во всяком случае, раньше давали.
И Грумс решил, прежде чем отойти в мир иной, хоть немного перекусить в соседней забегаловке. Там кормили не столь паршиво, как в остальных дешевых заведениях городишки. В респектабельные комиссар не ходил, он был человеком экономным.
И он встал. Встал как сотни тысяч раз вставал из-за стола, вставал с этого кресла. Встал, прикладывая усилий ровно столько, сколько нужно было для отрыва грузного тела от потертой кресельной ткани. Но на этот раз произошло невероятное — его подкинуло над столом. Грумс больно ударился голыми коленками — он еще не переоделся после посещения вождя — о край столешницы! Еще бы немного и он подлетел бы в воздух, врезался головой в потолок. Но что-то его удержало. Вот она, смертушка, подумалось Грумсу, она. оказывается, приходит вместе с легкостью, с парением, ты превращаешься сперва в воздушный шарик, тебя тянет ввысь… ну, а потом? А потом — суп с котом! Так мрачно завершилось рассуждение Грумса. Потом душа и вовсе отлетает от тела, уходит туда, в небеса! А тело плюхается, замирает, его подбирают, кладут в ящик и при скоплении зевак зарывают в землю, чтоб глаза не мозолило живым! Да, именно так! Он почти уверовал в собственное предположение. Но пришла мыслишка, которая отрезвила Грумса. Он вдруг вполне резонно отметил — а с чего ты, приятель, взял, что твоя паршивая, грешная душонка, которая вся в дерьме по самые уши, если у нее есть уши, должна взлететь в небесную синь?! Нет, ей дорога в обратную сторону, вниз, под землю!
Грумс сразу обрел способность рассуждать трезво. Нет, он не помирает. Тут дело в другом. Он чуть пошевелил рукой, и она взлетела вверх, словно ее подтолкнули снизу. Тогда он вцепился в подлокотник кресла, потянул его на себя — то легко поддалось. Одной рукой он поднял тяжеленное кресло, почти не ощущая его веса.
Грумс все понял — чудес не бывает, это действие шарика. Но он сообразил и кое-что другое: если это допинговое средство, и он сейчас в состоянии необычайного подъема всех внутренних сил, то со временем наступит и обратное, он впадет в бессилие, как и бывает обычно — сколькие спортсмены отдали свои жизни из-за страсти к рекордам! И он решил не напрягаться, надо было спокойненько поглядеть! — надолго ли хватит этого стимулятора, каковы будут последствия.
И все же он решил испытать себя еще разок — присел на корточки, сжал рукой ножку стола. С ним пришлось повозиться. И все же старинный массивный стол, сработанный на совесть лет восемьдесят назад, имеющий две огромные тумбы со множеством ящиков и непомерную, резную по краям столешницу, медленно поднялся в воздух. Грумс встал, вытянул руку вверх — стол, словно прямоугольный, выточенный из черного дерева дирижабль завис над его головой. Это было сказочное зрелище.
Грумс осторожно опустил стол на прежнее место. Плюхнулся в кресло. Он полез было в карман за своим вечно мятым клетчатым платком, чтобы вытереть испарину на лбу привычным жестом. Но почти сразу же остановил движение руки, коснулся ею лба — никакой испарины не было, лоб был абсолютно сух.
Он никогда не слыхал о существовании таких мощных допинговых средств. Это было фантастикой. Но это было! Себе Грумс верил.
Неужели эта старая злая ведьма, эта сумасшедшая баба, свихнувшаяся в глуши, была права?! Или он тоже свихнулся?! Нет, не может быть, он полностью отдает себе отчет. И все же… Ничего подобного на Земле быть не могло. Это была неземная штуковина! И он ее по дурости сожрал, проглотил! Черт бы побрал его любопытность!
Но мысли почти не отвлекали Грумса от анализа произошедшего. Он судорожно искал ответа на единственный вопрос — кто там был, у нее, у этой карги?! А в ушах стоял ее скрипучий раздраженный голос: "Это был не человек! Понимаете, не че-ло-век!!!"
Киму понадобилось не больше десяти минут лету, прежде чем анализатор засек наличие следов Проклятого. Пришлось свернуть на северо-восток, совсем на немного — чутье его не подвело.
Ким еще не знал, что именно его ожидает. Но он был готов ко всему. И когда с высоты сотни метров внизу открылась ухоженная поляна с двухэтажным домом посредине и аккуратненьким заборчиком с рядом матч-прожекторов, он тут же спустился.
Анализатор указал место, где были рассыпаны шарики стимуляторов. Ким подобрал три штуки, распихал по карманам — пригодятся. Но анализатор не умолкал, слал команды в мозг. Теперь объект, представляющий некоторую опасность, находился не снаружи, а внутри дома. И даже не объект, а субъект живое существо. Это было сложнее и непредсказуемее. Но и это не могло остановить Кима.
Оправив обмундирование, отряхнувшись немного и пригладив ежик волос, он прошел через калитку к двери, постучался.
— Кого там черт несет ночью?! — послышался ворчливый старческий голос.
— Служба, мадам! — ответил Ким учтиво.
— Вы что, с ума посходили? А ну, убирайтесь вон! Не то я стрелять буду… и в полицию позвоню. Вон!
— Зачем же звонить, когда к вам и так пожаловали из ведомства охрану спокойствия граждан, мадам? — предельно вежливо проговорил Ким. — Не беспокойтесь, пожалуйста. Я вас очень прошу простить за визит в неурочный час, но мой вертолет застрял в трех милях отсюда. Мне пришлось добираться пешком, мадам, это было непросто сделать, я голоден, устал, мне негде остановиться на ночлег.
Скрип половиц подсказал Киму, что хозяйка спустилась вниз.
— Тут были уже и из полиции, и из армейской разведки! Хватит заниматься ерундой! Убирайтесь вон!
— Выбросьте хотя бы циновку какую-нибудь или одеяло, не на земле же мне спать возле вашего дома! — голос Кима прозвучал жалобно, почти плаксиво.
Из-за двери послышался кашель, сопенье.
— А вы не бандит, из этой шайки, а? Смотрите, у меня револьвер заряжен! И я не промахнусь!
— Нет, мадам, я уверяю вас, что я не грабитель и не убийца. Откройте! Киму надоело уже терять время. Он был готов и на более крутые меры.
Но дверь распахнулась. На пороге стояла невероятно постаревшая вдова Савинская — полуодетая, обрюзгшая, с провалившимися глазами.
— Черт с вами, заходите!
Никакого револьвера в ее руках не было.
— Спасибо.
Ким прошел к столу и сел на скрипучий стул.
— Чайку, если можно! — попросил он. Старуха заворчала:
— Вот все так, придут, нагрубят, нахамят, а еще и просят чего-то! Чай им подавай! Обойдетесь!
— Но, мадам, зачем же всех в одну кучу… — начал было Ким.
— А куда еще?! — очень просто ответила Савинская. Она была в серенькой ночной рубахе и наброшенной поверху цветастой шали. И все-таки она расщедрилась, вытащила из ящика бутылочку прохладительного. Ким глотнул, поморщился.
— Однако…
— Вы спать просились! Видите, там вон, в углу лежанка? Идите и спите!
— Два вопросика перед сном, мадам, — Ким широко улыбнулся и его узкие глаза превратились в щелки.
— Ну уж нет! Хватит!
— Я вас не задержу.
Савинская вгляделась в гостя своими непроницаемыми черными глазами, наморщила лоб.
— Что-то вы не очень-то похожи на полицейского. Наврали, небось?!
Ким посерьезнел, улыбка мигом слетела с его лица, широкоскулого и желтого.
— Вы правы, я из другого ведомства, но не менее солидного. И потому прошу отвечать на вопросы без утайки, мадам. У нас не принято дипломатничать. Итак, коротко: да — да, нет — нет!
— Я спать хочу! — зло сказала Савинская. — Чего привязались?