Для развода было несколько причин: плохое отношение к мужу Светланы Сталина, который так ни разу и не увидел своего зятя; возникшая вдруг неприязнь между бывшими друзьями Григорием и Василием Сталиным и… многочисленные родственники Гриши Морозова, которые постоянно толпились в квартире Дома на Набережной с просьбами пристроить куда-нибудь получше своих детей.
Все закончилось просто. Однажды Григория не впустили в Кремль, а Василий взял паспорт сестры и через несколько часов вернул его в абсолютно девственном виде. Будто бы Светлана никогда и не была замужем. От брака остался симпатичный мальчик Иосиф, Ося. Даже Сталин, однажды увидев его в Зубалове, сказал: «А сынок у тебя хорош! Глаза у него хорошие».
За все почему-то рассчитался отец Гриши Морозова. Вскоре, в разгар борьбы с космополитами, он был арестован по какому-то глупейшему обвинению. Кто-то докопался до того факта, что якобы настоящая фамилия отца Гриши была Мороз, а не Морозов. На самом деле это было чушью, но бывший свекор Светланы провел в ссылке шесть лет.
«Сионисты подбросили тебе твоего муженька!» — все упрекал Светлану отец.
В те годы у Светланы самой близкой подругой была Элеонора Микоян, жена Степана Микояна. Мы приехали снимать Элеонору Петровну и Степана Анастасовича к ним домой, в дом, стоящий недалеко от Павелецкого вокзала. В квартире царили шестидесятые годы, неверное, тогда такую мебель достать было почти невозможно. Огромное количество книг и богатейшая фонотека классической музыки. На стенах фотографии, от которых мороз идет по коже. Молодые Ворошилов и Микоян на трибуне во время какого-то парада еще до войны, оба заразительно смеются. Фотография и рисунки дачи в Зубалове, той самой, которой так восхищалась Светлана. Рисунки делала хозяйка дома. Элеонора Петровна показала нам еще несколько рисунков, объясняя, как были расположены их дача и дача Сталиных.
— А вот по этой дорожке можно было за десять минут дойти до них…
На фотографиях вся советская история: Серго Орджоникидзе, Надежда Аллилуева, Никита Хрущев, конструкторы Ильюшин, Туполев, руководители государства Косыгин, Брежнев, Подгорный, тут же Фидель Кастро, Ван Клиберн, Михаил Плетнев, Юлиан Ситковецкий и много-много других. История — если называть фамилии, обычная жизнь — если смотреть, что изображено: какое-то застолье, группа товарищей, компания друзей. Кто-то играет в теннис, а кто-то смотрит. Кто-то за рулем «Опеля». Не кто-то, а семнадцатилетняя Эля, Элеонора Петровна, за рулем иномарки — в 1939 году.
Впечатляет?
На нас это произвело впечатление.
Киса, как ее называла Светлана, была на несколько лет старше дочери Сталина. Дочь рано погибшего летчика-испытателя, она воспитывалась в семье другого легендарного летчика — первого начальника Полярной авиации М. Шевелева. В 1939 году СССР купил десять машин «Опель», чтобы в будущем сделать по их образу и подобию советскую малолитражку «Москвич-401». Эти десять машин разрешено было купить Героям Советского Союза. М. Шевелев купил одну из машин и подарил дочери Эле. Теперь Элеоноре Петровне.
Кисе дочь Сталина рассказывала обо всем. Тогда они жили по соседству, и Светлана могла прибежать и в час ночи, чтобы поделиться с подругой новостями или попросить совета.
Элеонора Микоян:
— Ее как-то очень угнетало, что из-за Гриши у нее испортились отношения с отцом. Он же не хотел его видеть и детей, то есть даже внуков своих, видел всего раз, что ли. И вот она мне сказала как-то: «Знаешь, Киса, мужей у меня, может, будет много (кстати, что оказалось правдой), а вот отец у меня — один».
За эти годы Светлана видится с отцом считанные разы, но часто звонит и пишет ему длинные, совсем не официальные письма.
Светлана Сталина — отцу — Иосифу Сталину:
«Вспомни, что на меня тебе наговорили! И кто?.. ну, черт с ними…» — пишет Светлана отцу.
«Наговорщиком» она называет брата Василия, но тему не развивает, а заканчивает письмо словами любящей дочери:
«Все-таки жду тебя в Москву. А может быть, папочка пришлет мне еще одно такое же хорошее письмо?
Целую моего папочку».
Письмо написано 1 декабря 1945 года. Светлана в своих воспоминаниях утверждает, что ее с отцом в то время почти ничего не связывало.
В 1947 году, после развода, Светлана по непонятным причинам отказывается от выстраданной свободы и переезжает из Дома на Набережной обратно в Кремль.
Под надзор.
Известно точно, что никто силой не заставлял ее это сделать. Во всяком случае, она никогда этого не говорила. Вот на скуку Светлана жалуется. Вновь говорит об удушливой атмосфере Кремля, о том, что квартира похожа на склеп, но попыток выехать за Кремлевскую стену пока не предпринимает.
В сорок седьмом году, после денежной реформы было отменено бесплатное содержание семей членов Политбюро. Во всяком случае, вышло такое постановление. Сталин, как глава правительства, получал зарплату. У Светланы денег не было настолько, что она частенько занимала их у бабуси, которая получала «сержантский» оклад.
Отец и дочь видятся так же редко, но вот интересный факт — при каждой встрече Сталин дает Светлане деньги.
«После 1947 года отец иногда спрашивал в наши редкие встречи:
— Тебе нужны деньги?
На что я всегда отвечала:
— Нет.
— Врешь ведь, — говорил он, — сколько нужно?
Я не знала, что сказать. А он не знал ни счета современным деньгам, ни вообще что сколько стоит. Он жил своим дореволюционным представлением, что сто рублей — это колоссальная сумма».
В конце концов деньги Светлана всегда брала.
В том же 1947 году Светлана отдыхает с отцом на Холодной речке, в Гаграх. Они смотрят вместе кино, иногда гуляют, Светлана читает ему вслух газеты и журналы. Они пытаются говорить, но плохо слышат друг друга. Почти по всем вопросам у них разные точки зрения. Вечерами Светлану утомляют одинаковые застолья с товарищами отца по партии, истории, которые она слышала по сто раз. И вновь прогулки с отцом, который жалуется ей, что очень устал, что хочет покоя. Светлана и сама видит, что отец чувствует себя неважно.
Проведя три недели в кругу вновь обретенной семьи, Светлана возвращается в Москву. В университете начинались занятия. В это время она старается чаще писать отцу, то и дело посылает длинные полные любви и заботы письма. В ответ получает записки, более похожие на телеграммы, и какой-нибудь «подарочек». Те же мандарины.
Когда свой дом кажется чужим и казенным, окна чужих квартир с «кремовыми шторами» и «зеленой настольной лампой» излучают тепло и уют. Вот такой уютной и теплой показалась Светлане квартира Ждановых. После смерти Андрея Александровича, любимца Сталина и партии, Светлана все чаще и чаще стала бывать в этом доме.
Дом был женский. Правила в нем вдова Жданова, Зинаида Александровна. Рядом были ее сестры. Они воспитали чудо-мальчика Юру, который в двадцать четыре года был уже кандидатом философских наук. Светлана и Юрий начали встречаться и как-то рассудочно в конце концов решили пожениться.
Это был типично династический брак — так считает Светлана.
Правда, ее племянница, дочь Якова Гуля, помнит, как Светлана в роскошном белом платье невесты сияла счастьем и повторяла: «Мой Юрочка лучше всех!»
Помнит то время и Степан Микоян. Практически до самой смерти Сталина фамилия Микоян всегда стояла рядом с фамилией вождя. Они были знакомы еще с Баку, где начинали свою революционную деятельность. Микояны были соседями Сталина по кремлевской квартире. Приезжали не раз в Зубалово, их дачи тоже стояли рядом. Когда-то они принадлежали одному человеку — нефтезаводчику Зубалову. Сталин и Микоян знали его тоже с времен их подпольной деятельности в Баку.
Степан Микоян учился с Василием сначала в простой, а затем в артиллерийской школе. Тоже был летчиком во время войны, затем испытывал знаменитые «МиГи». Заслужил звание Героя Советского Союза. Сын Анастаса Микояна.
Степан Микоян:
— Светлана знала Юру давно. И мы его знали. Он был молодым ученым, очень приятным и остроумным человеком. Во всяком случае, когда я его знал. Я помню, когда-то он был у нас в гостях, а мы жили на одной лестничной клетке с Лысенко. У нас даже был общий балкон через перегородку. И Юра сказал мне: а ты не боишься, что он тебя скрестит с огурцом? И потом, насколько я помню, отец рассказывал, что сам Сталин как-то сказал: вот хорошо бы поженить Юру и Светлану.
Сталин брак одобрил, хотя в это время у него были свои планы. На Ближней даче уже достраивали второй этаж, и отец предложил всем детям переехать к нему. Переезжать на дачу Сталина? Об этом Юрий Жданов даже слышать не хотел. А Светлана не хотела жить в семье у Юрия, тем более что отец ей прямо сказал: «Там тебя бабы съедят, там слишком много баб».
Сталин вообще недолюбливал жену Жданова.
Итак, ни Василий, ни Светлана на Ближнюю дачу жить не поехали. Благо что квартирный вопрос перед детьми Сталина никогда не стоял.
Владимир Аллилуев:
Но уже тогда, в мае пятидесятого года, Светлана вновь думает о побеге.
Она вдруг поняла, что отец был прав, когда предупреждал ее о том, что в семье Ждановых ей будет неуютно. Именно так она себя вскоре и почувствовала. Муж Юрий не хотел отрываться от кремлевской квартиры Ждановых, от дома своих родителей. А Светлану этот дом больше не грел.
К тому же в этом доме обижали и бабусю, считая ее «некультурной старухой». А когда Александра Андреевна однажды приехала на дачу Ждановых повидать Осю, ее приняли как «дворничиху».
Элеонора Микоян:
— Светлана рассказывала мне, каким на самом деле оказался дом Ждановых. Особенно ее угнетал какой-то серо-черный цвет. Эти кожаные диваны... черные, которые стояли в комнатах. Какие-то занавески серые...
И вот милый и уютный дом старинных друзей оказывается пропитанным «формальной, ханжеской партийностью» с самым махровым «бабским мещанством». Светлану теперь раздражает все, что совсем недавно приводило в восторг:
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Сундуки, полные добра, безвкусная обстановка сплошь из вазочек, салфеточек и копеечных натюрмортов».
Тот самый Юрочка, который в день свадьбы был лучше всех, оказался «маменькиным сынком» и «сухарем».
И еще одна, на наш взгляд, очень важная причина, по которой дочь Сталина совершает очередной побег, на сей раз из дома Ждановых: в нем Сетанка никогда не была хозяйкой.
Годы с 1949 по 1952 были для Светланы тяжелыми: болезнь, преждевременные роды, развод и учеба. Она заканчивает исторический факультет и вроде бы поступает на филологический факультет, хотя когда она училась на нем — неясно, потому что в одном из писем в 1952 году она сообщает отцу, что учится в аспирантуре Академии общественных наук.
Может быть, она получала два образования параллельно?
В то время Светлана могла себе это позволить. А главное, Светлане могли позволить делать это.
Однако мы чуть-чуть забежали вперед.
Летом 1951 года Сталин вызвал Светлану и ее брата Василия к себе в Грузию, в Боржоми, где отдыхал. Это был последний совместный отдых отца и дочери, это была последняя поездка Сталина в Грузию.
В тот год Сталину исполнилось семьдесят два года, но он все еще ходил своей стремительной походкой, заставляя пыхтеть сзади толстых генералов охраны. Во время прогулок он то и дело резко поворачивался на сто восемьдесят градусов и натыкался на свою свиту. Это его очень злило, хотя делал он это специально, и тому, кто попадался под его горячую руку, было не позавидовать.
Сталин завтракал и обедал вместе с дочерью в саду, под каким-нибудь деревом, и иногда позволял себе вспоминать прошлое. В подробности он не вдавался, потому что всегда считал, что чувства — «это для баб»…
Когда он куда-нибудь выезжал, земляки-грузины устраивали ему такой прием, что он то вовсе не мог выйти из поезда, то наоборот — не мог сесть в машину. Дорогу, по которой должен был ехать Сталин, устилали коврами, машину останавливали, заставляли садиться за стол.
Сталин подобные проявления чувств своих сограждан не любил.
«Разинут рты и орут, как болваны!» — как-то сказал он.
К тому времени он уже привык ездить по пустым дорогам, прибывать на пустые перроны, и ликование народа в Грузии заставило его безвыездно сидеть в Боржоми.
Светлана же и вовсе считала подобные проявления чувств лицемерием и не верила в их искренность. Может быть, она так считала, когда писала свои воспоминания, а не в тот момент, когда была там, в Грузии?
Брат и сестра уехали в Москву раньше, оставив отца на родине до осени. По дороге они заехали в Гори. Здесь Светлана впервые почувствовала, что у нее есть родная земля и что находится она совсем не в Москве. Василия и Светлану ведут в дом-музей их отца, где каждую вещицу им демонстрируют как святыню. Неизвестно, как отнесся к этому Василий, но Светлане вдруг стало стыдно и захотелось поскорее уйти.
Уйти, убежать…
Только от чего?
От кого все время порывается бежать Светлана — дочь Сталина?
В последний раз они встретились 21 декабря 1952 года, в день рождения Сталина.
В феврале 1952 года Светлана окончательно уходит от мужа Юрия Александровича Жданова. Только на сей раз она не возвращается в Кремль. Обо всем хочет рассказать при встрече отцу, но пока пишет письмо:
Светлана Аллилуева — отцу, Иосифу Сталину:
Письмо на отца произвело впечатление, и он разрешает Светлане приехать. Как и просила в письме Светлана, в разговоре с глазу на глаз отец решил все материальные вопросы. Она получила квартиру в том же Доме на Набережной, переехала из 140-й в 179-ю квартиру. Кроме этого, отец велел получить ей права, дал денег на машину, но приказал отказаться от казенной машины и дачи. Был и неприятный момент, Сталин назвал дочь дармоедкой, на что Светлана возразила. Сказала, что получает стипендию и сама платит за обеды в столовой Академии наук.
На прощание отец, как всегда при встречах, сунул ей пакет с деньгами и просил передать Яшиной дочке. Это была одна из последних встреч Светланы с отцом, можно сказать, деловая. Потом, была еще встреча — «не по делу».
Письмо Светланы от 28 октября 1952 года:
Отцу Светланы оставалось жить всего четыре месяца.
Начиналась зима, страницы газет были заполнены материалами по «делу врачей». На даче Сталина ни одного врача не было.
Светлана приезжает на Ближнюю дачу поздравить отца с семидесятитрехлетием. Отец выглядит плохо. Светлана видит, что у отца непривычно красное лицо. Кто-то говорит ей, что он лечится сам, бросил курить, пьет какие-то пилюли, капает в стакан йод и пьет.
Сели за стол. Тот же набор гостей, те же шутки, те же рассказы. Сталин пьет маленькими глотками ароматное грузинское вино. Светлана смотрит по сторонам и видит на стенах какие-то детские фотографии из журналов, репродукцию картины «Запорожцы», в углу китайская вышивка: яркий огромный тигр… Ей обидно, что на стенах не висят ее фотография, фотографии ее детей. И еще Светлана боится повторения истории одного из новогодних праздников, когда отец, желавший, чтобы Светлана танцевала, чуть ли не за волосы потащил ее в круг. Ушла она рано; отец, прощаясь, как всегда сунул пакет с деньгами.
И все.
В следующий раз она увидела отца второго марта — беспомощного, лежащего без сознания в большом зале, где собралась масса народу.
Еще первого марта Светлана много раз звонит отцу, но каждый раз получает один и тот же ответ: «Движения нет!»
Это означало, что Сталин спит. Но второго марта уже Светлану вызывают с урока французского в Академии общественных наук и передают, что «Маленков просит приехать на Ближнюю».
Такое было в первый раз в ее жизни — не отец, а кто-то другой просит ее приехать на дачу отца.
Дороги Светлана не замечает, а возле дачи машину останавливают Хрущев и Булганин. Светлана выходит из машины и видит, что лица обоих заплаканы. Дальше — все как в тумане: какие-то люди, какие-то подробности, много знакомых и незнакомых лиц и сознание того, что и отец, и этот дом, и все, что было связано с ним, умирает у нее на глазах.
Светлана уверена, что все три дня до кончины отца провела рядом с ним, у дивана, на который его перенесли охранники. Однако Серго Берия, тот самый, который нравился Светлане в школе, в своих воспоминаниях рассказывает, как его мать ездила навещать Светлану на ее квартиру и что та была довольно спокойной. Тот же Серго утверждает, что ни Василия, ни Светланы в момент кончины рядом с отцом не было. Светлана же описывает последние секунды жизни отца как очевидец.
Говорим об этом только для того, чтобы еще раз напомнить: воспоминания — вещь ненадежная, а тем более когда они литературные.
Еще запомнила Светлана, как тишину, царившую на даче, нарушил голос брата:
— Сволочи! Загубили отца! — кричал Василий Сталин. — Предатели! Загубили отца!
Светлана успела подумать, что брата выдернули с какой-то очередной попойки.
А чуть позже ее едва не стошнило, когда к подносу с бутербродами, который внесла подавальщица Матрена Бутузова, потянулись руки. Ее поразило, что люди могли в такой момент думать о еде и тем более есть.
Светлана за эти дни так и не заплакала.
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
Закончилась одна жизнь, где рядом, пусть и где-то очень высоко и закрыто, жил отец, к которому можно было в самые трудные минуты обратиться и получить поддержку.
Впрочем, помочь дочери живого Сталина готов был каждый…
Элеонора Микоян:
— Она попросила меня быть рядом и все четыре дня... по-моему, это все продолжалось четыре дня... я была в Колонном зале рядом. Стояла рядом в почетном карауле. Она просила, чтобы я стояла рядом, боялась упасть...
Светлана стояла в Колонном зале, смотрела в лица, проходящих мимо людей, соратников отца, и думала: что будет теперь? Кому достанется власть? Как новая власть обойдется с семьей Сталина? Где-то рядом продолжал буянить брат, двое приставленных к нему офицеров едва сдерживали его. Ей власть никогда не была нужна, и наследницей трона в отличие от Василия она никогда себя не чувствовала. Так чего же хочет Светлана, думая о будущем, стоя у тела мертвого Сталина?
Как всегда — свободы. А в это понятие она включает все — культуру, путешествия, хорошую мебель, красивую одежду, западную философию. Она думает: получит или нет все это страна, в которой она живет, после смерти ее отца?
Светлана стоит в почетном карауле, Светлана идет за гробом. Светлана почти не слушает, что говорят с трибуны люди, с которыми отец обычно ужинал у себя на даче. Она находится в Мавзолее, когда отца кладут рядом с Лениным. Лицо отца выглядит живым по сравнению с восковым лицом Ленина. Ей даже кажется, что отец откроет глаза, уткнется в нее своим страшным взглядом и гаркнет:
— А ты, что здесь делаешь?
Но отец мертв.
Все. Эта история завершена, начинается новая.
Ни Светлана, ни Василий не были нужны как союзники преемникам Сталина в дни, когда шла борьба за власть. Но о них не забыли. Светлане определяют пенсию, ей оставляют квартиру и выделяют дачу. Василию внимания уделяют гораздо больше, чем сестре. Но Василий и ведет себя по-другому. Он всюду говорит, что отца «убили», «отравили», он называет самого Берию насильником, а министра обороны — бабником. Его вызывают в министерство обороны, просят утихомириться, но Василий не успокаивается. Уже двадцать шестого марта его увольняют в запас без права ношения военной формы, а еще через месяц арестовывают вроде бы за злоупотребления властью. На самом деле ему еще инкриминировалась и особо популярная еще с тридцатых 58-я статья. Василия признали контрреволюционером.
Светлана не заступается за брата.
Она считает, что во всем виноват он сам. Да, его развратили прихлебатели, но все его друзья, «какие-то темные люди — футболисты, массажисты, спортивные тренеры и „боссы“, толкающие его на всякие махинации», — и должны были привести к этому финалу. Пишет о брате Светлана жестко, хотя и считает его больным человеком. В 1960 году ее вызвал Хрущев. Разговор шел о судьбе Василия.
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Я все время стремилась доказать, что его алкоголизм — болезнь, что он не может отвечать за свои слова и поступки подобно здоровому человеку, — но это не убеждало
…Январь, февраль, март — он жил в Москве и быстро почувствовал себя снова тем, чем был и раньше. Вокруг него немедленно собрались какие-то люди из Грузии — затаскивали его в «Арагви», пили с ним, славословили, курили ему фимиам…
Опять он почувствовал себя «наследным принцем»…»
Светлане же никогда не были нужны огромные дачи, государственные средства и шумные гулянки.
Именно поэтому вскоре после смерти отца она пишет письмо Председателю Совета Министров СССР, в котором благодарит партию за заботу о ней и ее детях и отказывается:
«1. От закрепления дачи „Волынское“ с обслуживающим персоналом.
2. От временного денежного довольствия в размере 4000 рублей в месяц
Вместо закрепления за моей семьей дачи «Волынское» прошу вашего разрешения о предоставлении мне права снимать на летние периоды 2—3 комнаты в дачном поселке СМ СССР Жуковка по Рублево-Угличскому шоссе за отдельную плату.
Еще раз приношу благодарность.
С уважением Сталина».
Это письмо напоминает частые разговоры с отцом, когда он предлагал взять деньги, а Светлана всегда сначала отказывалась. В Кремле ей объяснили, что дочь Сталина обязана получать пенсию — и вообще получать все что полагается.
Артем Сергеев:
Все закончилось просто. Однажды Григория не впустили в Кремль, а Василий взял паспорт сестры и через несколько часов вернул его в абсолютно девственном виде. Будто бы Светлана никогда и не была замужем. От брака остался симпатичный мальчик Иосиф, Ося. Даже Сталин, однажды увидев его в Зубалове, сказал: «А сынок у тебя хорош! Глаза у него хорошие».
За все почему-то рассчитался отец Гриши Морозова. Вскоре, в разгар борьбы с космополитами, он был арестован по какому-то глупейшему обвинению. Кто-то докопался до того факта, что якобы настоящая фамилия отца Гриши была Мороз, а не Морозов. На самом деле это было чушью, но бывший свекор Светланы провел в ссылке шесть лет.
«Сионисты подбросили тебе твоего муженька!» — все упрекал Светлану отец.
В те годы у Светланы самой близкой подругой была Элеонора Микоян, жена Степана Микояна. Мы приехали снимать Элеонору Петровну и Степана Анастасовича к ним домой, в дом, стоящий недалеко от Павелецкого вокзала. В квартире царили шестидесятые годы, неверное, тогда такую мебель достать было почти невозможно. Огромное количество книг и богатейшая фонотека классической музыки. На стенах фотографии, от которых мороз идет по коже. Молодые Ворошилов и Микоян на трибуне во время какого-то парада еще до войны, оба заразительно смеются. Фотография и рисунки дачи в Зубалове, той самой, которой так восхищалась Светлана. Рисунки делала хозяйка дома. Элеонора Петровна показала нам еще несколько рисунков, объясняя, как были расположены их дача и дача Сталиных.
— А вот по этой дорожке можно было за десять минут дойти до них…
На фотографиях вся советская история: Серго Орджоникидзе, Надежда Аллилуева, Никита Хрущев, конструкторы Ильюшин, Туполев, руководители государства Косыгин, Брежнев, Подгорный, тут же Фидель Кастро, Ван Клиберн, Михаил Плетнев, Юлиан Ситковецкий и много-много других. История — если называть фамилии, обычная жизнь — если смотреть, что изображено: какое-то застолье, группа товарищей, компания друзей. Кто-то играет в теннис, а кто-то смотрит. Кто-то за рулем «Опеля». Не кто-то, а семнадцатилетняя Эля, Элеонора Петровна, за рулем иномарки — в 1939 году.
Впечатляет?
На нас это произвело впечатление.
Киса, как ее называла Светлана, была на несколько лет старше дочери Сталина. Дочь рано погибшего летчика-испытателя, она воспитывалась в семье другого легендарного летчика — первого начальника Полярной авиации М. Шевелева. В 1939 году СССР купил десять машин «Опель», чтобы в будущем сделать по их образу и подобию советскую малолитражку «Москвич-401». Эти десять машин разрешено было купить Героям Советского Союза. М. Шевелев купил одну из машин и подарил дочери Эле. Теперь Элеоноре Петровне.
Кисе дочь Сталина рассказывала обо всем. Тогда они жили по соседству, и Светлана могла прибежать и в час ночи, чтобы поделиться с подругой новостями или попросить совета.
Элеонора Микоян:
— Ее как-то очень угнетало, что из-за Гриши у нее испортились отношения с отцом. Он же не хотел его видеть и детей, то есть даже внуков своих, видел всего раз, что ли. И вот она мне сказала как-то: «Знаешь, Киса, мужей у меня, может, будет много (кстати, что оказалось правдой), а вот отец у меня — один».
За эти годы Светлана видится с отцом считанные разы, но часто звонит и пишет ему длинные, совсем не официальные письма.
Светлана Сталина — отцу — Иосифу Сталину:
«Здравствуй, дорогой папочка!Отец, когда отдыхал на юге, всегда присылал дочери подарки, чаще всего южные фрукты. В этом же письме звучат и отголоски сложных взаимоотношений брата и сестры.
Я никогда еще так не радовалась, как в тот день, когда получила твое письмо и мандарины. Ты прав, я теперь не воробушка, а целая «ворона». В соответствии с этим и твое письмо с посылкой обрадовало меня намного больше, чем когда я была «воробьем»…»
«Вспомни, что на меня тебе наговорили! И кто?.. ну, черт с ними…» — пишет Светлана отцу.
«Наговорщиком» она называет брата Василия, но тему не развивает, а заканчивает письмо словами любящей дочери:
«Все-таки жду тебя в Москву. А может быть, папочка пришлет мне еще одно такое же хорошее письмо?
Целую моего папочку».
Письмо написано 1 декабря 1945 года. Светлана в своих воспоминаниях утверждает, что ее с отцом в то время почти ничего не связывало.
В 1947 году, после развода, Светлана по непонятным причинам отказывается от выстраданной свободы и переезжает из Дома на Набережной обратно в Кремль.
Под надзор.
Известно точно, что никто силой не заставлял ее это сделать. Во всяком случае, она никогда этого не говорила. Вот на скуку Светлана жалуется. Вновь говорит об удушливой атмосфере Кремля, о том, что квартира похожа на склеп, но попыток выехать за Кремлевскую стену пока не предпринимает.
В сорок седьмом году, после денежной реформы было отменено бесплатное содержание семей членов Политбюро. Во всяком случае, вышло такое постановление. Сталин, как глава правительства, получал зарплату. У Светланы денег не было настолько, что она частенько занимала их у бабуси, которая получала «сержантский» оклад.
Отец и дочь видятся так же редко, но вот интересный факт — при каждой встрече Сталин дает Светлане деньги.
«После 1947 года отец иногда спрашивал в наши редкие встречи:
— Тебе нужны деньги?
На что я всегда отвечала:
— Нет.
— Врешь ведь, — говорил он, — сколько нужно?
Я не знала, что сказать. А он не знал ни счета современным деньгам, ни вообще что сколько стоит. Он жил своим дореволюционным представлением, что сто рублей — это колоссальная сумма».
В конце концов деньги Светлана всегда брала.
В том же 1947 году Светлана отдыхает с отцом на Холодной речке, в Гаграх. Они смотрят вместе кино, иногда гуляют, Светлана читает ему вслух газеты и журналы. Они пытаются говорить, но плохо слышат друг друга. Почти по всем вопросам у них разные точки зрения. Вечерами Светлану утомляют одинаковые застолья с товарищами отца по партии, истории, которые она слышала по сто раз. И вновь прогулки с отцом, который жалуется ей, что очень устал, что хочет покоя. Светлана и сама видит, что отец чувствует себя неважно.
Проведя три недели в кругу вновь обретенной семьи, Светлана возвращается в Москву. В университете начинались занятия. В это время она старается чаще писать отцу, то и дело посылает длинные полные любви и заботы письма. В ответ получает записки, более похожие на телеграммы, и какой-нибудь «подарочек». Те же мандарины.
«Здравствуй, Света! Получил твое письмо. Хорошо, что не забываешь отца. Я здоров. Живу хорошо».И так далее.
Когда свой дом кажется чужим и казенным, окна чужих квартир с «кремовыми шторами» и «зеленой настольной лампой» излучают тепло и уют. Вот такой уютной и теплой показалась Светлане квартира Ждановых. После смерти Андрея Александровича, любимца Сталина и партии, Светлана все чаще и чаще стала бывать в этом доме.
Дом был женский. Правила в нем вдова Жданова, Зинаида Александровна. Рядом были ее сестры. Они воспитали чудо-мальчика Юру, который в двадцать четыре года был уже кандидатом философских наук. Светлана и Юрий начали встречаться и как-то рассудочно в конце концов решили пожениться.
Это был типично династический брак — так считает Светлана.
Правда, ее племянница, дочь Якова Гуля, помнит, как Светлана в роскошном белом платье невесты сияла счастьем и повторяла: «Мой Юрочка лучше всех!»
Помнит то время и Степан Микоян. Практически до самой смерти Сталина фамилия Микоян всегда стояла рядом с фамилией вождя. Они были знакомы еще с Баку, где начинали свою революционную деятельность. Микояны были соседями Сталина по кремлевской квартире. Приезжали не раз в Зубалово, их дачи тоже стояли рядом. Когда-то они принадлежали одному человеку — нефтезаводчику Зубалову. Сталин и Микоян знали его тоже с времен их подпольной деятельности в Баку.
Степан Микоян учился с Василием сначала в простой, а затем в артиллерийской школе. Тоже был летчиком во время войны, затем испытывал знаменитые «МиГи». Заслужил звание Героя Советского Союза. Сын Анастаса Микояна.
Степан Микоян:
— Светлана знала Юру давно. И мы его знали. Он был молодым ученым, очень приятным и остроумным человеком. Во всяком случае, когда я его знал. Я помню, когда-то он был у нас в гостях, а мы жили на одной лестничной клетке с Лысенко. У нас даже был общий балкон через перегородку. И Юра сказал мне: а ты не боишься, что он тебя скрестит с огурцом? И потом, насколько я помню, отец рассказывал, что сам Сталин как-то сказал: вот хорошо бы поженить Юру и Светлану.
Сталин брак одобрил, хотя в это время у него были свои планы. На Ближней даче уже достраивали второй этаж, и отец предложил всем детям переехать к нему. Переезжать на дачу Сталина? Об этом Юрий Жданов даже слышать не хотел. А Светлана не хотела жить в семье у Юрия, тем более что отец ей прямо сказал: «Там тебя бабы съедят, там слишком много баб».
Сталин вообще недолюбливал жену Жданова.
Итак, ни Василий, ни Светлана на Ближнюю дачу жить не поехали. Благо что квартирный вопрос перед детьми Сталина никогда не стоял.
Владимир Аллилуев:
«Она вышла замуж за Юрия Жданова. Потом ей дали квартиру в девятом подъезде того же дома, на четвертом этаже, и у нас был даже общий балкон».С новым мужем Светлана вернулась в старый дом. В Дом на Набережной, где раньше она жила с Григорием Морозовым, но тогда — в седьмом подъезде. Брак вновь оказался недолгим и не очень счастливым. Муж все время работал, приходил домой очень поздно, а Светлана вновь скучала. К тому же зимой 1949/50 года она тяжело болела. Это было связано со второй беременностью. Полтора месяца она провела в больнице, но ребенок родился недоношенным. Девочку, появившуюся на свет, как и ее старший брат Ося, в мае, назвали Катей.
Но уже тогда, в мае пятидесятого года, Светлана вновь думает о побеге.
Она вдруг поняла, что отец был прав, когда предупреждал ее о том, что в семье Ждановых ей будет неуютно. Именно так она себя вскоре и почувствовала. Муж Юрий не хотел отрываться от кремлевской квартиры Ждановых, от дома своих родителей. А Светлану этот дом больше не грел.
К тому же в этом доме обижали и бабусю, считая ее «некультурной старухой». А когда Александра Андреевна однажды приехала на дачу Ждановых повидать Осю, ее приняли как «дворничиху».
Элеонора Микоян:
— Светлана рассказывала мне, каким на самом деле оказался дом Ждановых. Особенно ее угнетал какой-то серо-черный цвет. Эти кожаные диваны... черные, которые стояли в комнатах. Какие-то занавески серые...
И вот милый и уютный дом старинных друзей оказывается пропитанным «формальной, ханжеской партийностью» с самым махровым «бабским мещанством». Светлану теперь раздражает все, что совсем недавно приводило в восторг:
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Сундуки, полные добра, безвкусная обстановка сплошь из вазочек, салфеточек и копеечных натюрмортов».
Тот самый Юрочка, который в день свадьбы был лучше всех, оказался «маменькиным сынком» и «сухарем».
И еще одна, на наш взгляд, очень важная причина, по которой дочь Сталина совершает очередной побег, на сей раз из дома Ждановых: в нем Сетанка никогда не была хозяйкой.
Годы с 1949 по 1952 были для Светланы тяжелыми: болезнь, преждевременные роды, развод и учеба. Она заканчивает исторический факультет и вроде бы поступает на филологический факультет, хотя когда она училась на нем — неясно, потому что в одном из писем в 1952 году она сообщает отцу, что учится в аспирантуре Академии общественных наук.
Может быть, она получала два образования параллельно?
В то время Светлана могла себе это позволить. А главное, Светлане могли позволить делать это.
Однако мы чуть-чуть забежали вперед.
Летом 1951 года Сталин вызвал Светлану и ее брата Василия к себе в Грузию, в Боржоми, где отдыхал. Это был последний совместный отдых отца и дочери, это была последняя поездка Сталина в Грузию.
В тот год Сталину исполнилось семьдесят два года, но он все еще ходил своей стремительной походкой, заставляя пыхтеть сзади толстых генералов охраны. Во время прогулок он то и дело резко поворачивался на сто восемьдесят градусов и натыкался на свою свиту. Это его очень злило, хотя делал он это специально, и тому, кто попадался под его горячую руку, было не позавидовать.
Сталин завтракал и обедал вместе с дочерью в саду, под каким-нибудь деревом, и иногда позволял себе вспоминать прошлое. В подробности он не вдавался, потому что всегда считал, что чувства — «это для баб»…
Когда он куда-нибудь выезжал, земляки-грузины устраивали ему такой прием, что он то вовсе не мог выйти из поезда, то наоборот — не мог сесть в машину. Дорогу, по которой должен был ехать Сталин, устилали коврами, машину останавливали, заставляли садиться за стол.
Сталин подобные проявления чувств своих сограждан не любил.
«Разинут рты и орут, как болваны!» — как-то сказал он.
К тому времени он уже привык ездить по пустым дорогам, прибывать на пустые перроны, и ликование народа в Грузии заставило его безвыездно сидеть в Боржоми.
Светлана же и вовсе считала подобные проявления чувств лицемерием и не верила в их искренность. Может быть, она так считала, когда писала свои воспоминания, а не в тот момент, когда была там, в Грузии?
Брат и сестра уехали в Москву раньше, оставив отца на родине до осени. По дороге они заехали в Гори. Здесь Светлана впервые почувствовала, что у нее есть родная земля и что находится она совсем не в Москве. Василия и Светлану ведут в дом-музей их отца, где каждую вещицу им демонстрируют как святыню. Неизвестно, как отнесся к этому Василий, но Светлане вдруг стало стыдно и захотелось поскорее уйти.
Уйти, убежать…
Только от чего?
От кого все время порывается бежать Светлана — дочь Сталина?
Безотцовщина
Многие упрекали Светлану в том, что в последние годы она редко навещала отца. Светлана оправдывалась, говорила, когда слышала в трубке его раздраженный голос и слова «Я занят!», у нее пропадало всякое желание звонить. Но бывали случаи, когда несмотря ни на что Светлана добивалась своего.В последний раз они встретились 21 декабря 1952 года, в день рождения Сталина.
В феврале 1952 года Светлана окончательно уходит от мужа Юрия Александровича Жданова. Только на сей раз она не возвращается в Кремль. Обо всем хочет рассказать при встрече отцу, но пока пишет письмо:
«Дорогой папочка! Мне очень хочется тебя видеть, чтобы поставить в известность о том, как я живу сейчас».Дальше все, как в обычном письме любящей дочери заботливому отцу. Об успехах в учебе, о неурядицах в семье, о впустую растраченных чувствах и, наконец, о самом главном. О проблемах, связанных с разводом.
Светлана Аллилуева — отцу, Иосифу Сталину:
«В результате этих событий возникли некоторые вопросы чисто материального характера, о которых мне захотелось с тобой посоветоваться, потому что больше мне ждать помощи неоткуда…»То, что написано дальше, очень похоже на просьбы, и по сей день звучащие в вагонах электричек и метро:
«…У меня все-таки двое детей, сынишка осенью уже в школу пойдет, да еще моя няня старая живет у меня (теперь она на пенсии)».Не хватает только начала — «мы сами не местные».
Письмо на отца произвело впечатление, и он разрешает Светлане приехать. Как и просила в письме Светлана, в разговоре с глазу на глаз отец решил все материальные вопросы. Она получила квартиру в том же Доме на Набережной, переехала из 140-й в 179-ю квартиру. Кроме этого, отец велел получить ей права, дал денег на машину, но приказал отказаться от казенной машины и дачи. Был и неприятный момент, Сталин назвал дочь дармоедкой, на что Светлана возразила. Сказала, что получает стипендию и сама платит за обеды в столовой Академии наук.
На прощание отец, как всегда при встречах, сунул ей пакет с деньгами и просил передать Яшиной дочке. Это была одна из последних встреч Светланы с отцом, можно сказать, деловая. Потом, была еще встреча — «не по делу».
Письмо Светланы от 28 октября 1952 года:
«Никаких „дел“ и „вопросов“ у меня нет. Если бы ты разрешил и если это не будет тебе беспокойно, я бы просила позволить мне провести у тебя на Ближней два дня из ноябрьских праздников — 8—9 ноября».Отец разрешил. Это была двадцатая годовщина смерти матери. Всегда в эти дни Светлана чувствовала тяжесть на сердце и находилась в мрачном настроении. Здесь все было по-другому. Семья почти в полном составе была за праздничным столом. Сталин впервые видел свою внучку, много смеялся, угощал детей вином и совсем не ворчал. Казалось, семья воссоединилась.
Отцу Светланы оставалось жить всего четыре месяца.
Начиналась зима, страницы газет были заполнены материалами по «делу врачей». На даче Сталина ни одного врача не было.
Светлана приезжает на Ближнюю дачу поздравить отца с семидесятитрехлетием. Отец выглядит плохо. Светлана видит, что у отца непривычно красное лицо. Кто-то говорит ей, что он лечится сам, бросил курить, пьет какие-то пилюли, капает в стакан йод и пьет.
Сели за стол. Тот же набор гостей, те же шутки, те же рассказы. Сталин пьет маленькими глотками ароматное грузинское вино. Светлана смотрит по сторонам и видит на стенах какие-то детские фотографии из журналов, репродукцию картины «Запорожцы», в углу китайская вышивка: яркий огромный тигр… Ей обидно, что на стенах не висят ее фотография, фотографии ее детей. И еще Светлана боится повторения истории одного из новогодних праздников, когда отец, желавший, чтобы Светлана танцевала, чуть ли не за волосы потащил ее в круг. Ушла она рано; отец, прощаясь, как всегда сунул пакет с деньгами.
И все.
В следующий раз она увидела отца второго марта — беспомощного, лежащего без сознания в большом зале, где собралась масса народу.
Еще первого марта Светлана много раз звонит отцу, но каждый раз получает один и тот же ответ: «Движения нет!»
Это означало, что Сталин спит. Но второго марта уже Светлану вызывают с урока французского в Академии общественных наук и передают, что «Маленков просит приехать на Ближнюю».
Такое было в первый раз в ее жизни — не отец, а кто-то другой просит ее приехать на дачу отца.
Дороги Светлана не замечает, а возле дачи машину останавливают Хрущев и Булганин. Светлана выходит из машины и видит, что лица обоих заплаканы. Дальше — все как в тумане: какие-то люди, какие-то подробности, много знакомых и незнакомых лиц и сознание того, что и отец, и этот дом, и все, что было связано с ним, умирает у нее на глазах.
Светлана уверена, что все три дня до кончины отца провела рядом с ним, у дивана, на который его перенесли охранники. Однако Серго Берия, тот самый, который нравился Светлане в школе, в своих воспоминаниях рассказывает, как его мать ездила навещать Светлану на ее квартиру и что та была довольно спокойной. Тот же Серго утверждает, что ни Василия, ни Светланы в момент кончины рядом с отцом не было. Светлана же описывает последние секунды жизни отца как очевидец.
Говорим об этом только для того, чтобы еще раз напомнить: воспоминания — вещь ненадежная, а тем более когда они литературные.
Еще запомнила Светлана, как тишину, царившую на даче, нарушил голос брата:
— Сволочи! Загубили отца! — кричал Василий Сталин. — Предатели! Загубили отца!
Светлана успела подумать, что брата выдернули с какой-то очередной попойки.
А чуть позже ее едва не стошнило, когда к подносу с бутербродами, который внесла подавальщица Матрена Бутузова, потянулись руки. Ее поразило, что люди могли в такой момент думать о еде и тем более есть.
Светлана за эти дни так и не заплакала.
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны, подавальщицы, садовники, — все они тихо входили, подходили молча к постели и плакали. Многие плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача. А я-то, каменная, сидела, стояла, смотрела, и хоть бы слезинка выкатилась… И уйти не могла, а все смотрела, смотрела, оторваться не могла».Только пятого марта, под утро, когда тело отца увозили на вскрытие, ее вдруг начала колотить какая-то дрожь. Она видела, как отца положили на носилки. Вдруг поняла в тот момент, что впервые увидела его нагим. Она стояла вместе со всеми у крыльца, когда носилки поставили в белый автомобиль, и только после того, как дверцы захлопнулись и машина скрылась из виду, она уткнулась лицом в грудь Николаю Булганину и заревела…
Закончилась одна жизнь, где рядом, пусть и где-то очень высоко и закрыто, жил отец, к которому можно было в самые трудные минуты обратиться и получить поддержку.
Впрочем, помочь дочери живого Сталина готов был каждый…
Элеонора Микоян:
— Она попросила меня быть рядом и все четыре дня... по-моему, это все продолжалось четыре дня... я была в Колонном зале рядом. Стояла рядом в почетном карауле. Она просила, чтобы я стояла рядом, боялась упасть...
Светлана стояла в Колонном зале, смотрела в лица, проходящих мимо людей, соратников отца, и думала: что будет теперь? Кому достанется власть? Как новая власть обойдется с семьей Сталина? Где-то рядом продолжал буянить брат, двое приставленных к нему офицеров едва сдерживали его. Ей власть никогда не была нужна, и наследницей трона в отличие от Василия она никогда себя не чувствовала. Так чего же хочет Светлана, думая о будущем, стоя у тела мертвого Сталина?
Как всегда — свободы. А в это понятие она включает все — культуру, путешествия, хорошую мебель, красивую одежду, западную философию. Она думает: получит или нет все это страна, в которой она живет, после смерти ее отца?
Светлана стоит в почетном карауле, Светлана идет за гробом. Светлана почти не слушает, что говорят с трибуны люди, с которыми отец обычно ужинал у себя на даче. Она находится в Мавзолее, когда отца кладут рядом с Лениным. Лицо отца выглядит живым по сравнению с восковым лицом Ленина. Ей даже кажется, что отец откроет глаза, уткнется в нее своим страшным взглядом и гаркнет:
— А ты, что здесь делаешь?
Но отец мертв.
Все. Эта история завершена, начинается новая.
Ни Светлана, ни Василий не были нужны как союзники преемникам Сталина в дни, когда шла борьба за власть. Но о них не забыли. Светлане определяют пенсию, ей оставляют квартиру и выделяют дачу. Василию внимания уделяют гораздо больше, чем сестре. Но Василий и ведет себя по-другому. Он всюду говорит, что отца «убили», «отравили», он называет самого Берию насильником, а министра обороны — бабником. Его вызывают в министерство обороны, просят утихомириться, но Василий не успокаивается. Уже двадцать шестого марта его увольняют в запас без права ношения военной формы, а еще через месяц арестовывают вроде бы за злоупотребления властью. На самом деле ему еще инкриминировалась и особо популярная еще с тридцатых 58-я статья. Василия признали контрреволюционером.
Светлана не заступается за брата.
Она считает, что во всем виноват он сам. Да, его развратили прихлебатели, но все его друзья, «какие-то темные люди — футболисты, массажисты, спортивные тренеры и „боссы“, толкающие его на всякие махинации», — и должны были привести к этому финалу. Пишет о брате Светлана жестко, хотя и считает его больным человеком. В 1960 году ее вызвал Хрущев. Разговор шел о судьбе Василия.
Светлана Аллилуева, «20 писем к другу»:
«Я все время стремилась доказать, что его алкоголизм — болезнь, что он не может отвечать за свои слова и поступки подобно здоровому человеку, — но это не убеждало
…Январь, февраль, март — он жил в Москве и быстро почувствовал себя снова тем, чем был и раньше. Вокруг него немедленно собрались какие-то люди из Грузии — затаскивали его в «Арагви», пили с ним, славословили, курили ему фимиам…
Опять он почувствовал себя «наследным принцем»…»
Светлане же никогда не были нужны огромные дачи, государственные средства и шумные гулянки.
Именно поэтому вскоре после смерти отца она пишет письмо Председателю Совета Министров СССР, в котором благодарит партию за заботу о ней и ее детях и отказывается:
«1. От закрепления дачи „Волынское“ с обслуживающим персоналом.
2. От временного денежного довольствия в размере 4000 рублей в месяц
Вместо закрепления за моей семьей дачи «Волынское» прошу вашего разрешения о предоставлении мне права снимать на летние периоды 2—3 комнаты в дачном поселке СМ СССР Жуковка по Рублево-Угличскому шоссе за отдельную плату.
Еще раз приношу благодарность.
С уважением Сталина».
Это письмо напоминает частые разговоры с отцом, когда он предлагал взять деньги, а Светлана всегда сначала отказывалась. В Кремле ей объяснили, что дочь Сталина обязана получать пенсию — и вообще получать все что полагается.
Артем Сергеев: