Томас Пинчон. Когда объявят лот 49

   Сирены достигли входа в клинику. Она слышала, как хлопали дверцы машин, слышала выкрики копов и потом - внезапный грохот: они ворвались внутрь. Тут дверь офиса отворилась. Хилариус схватил ее за запястье, втащил в комнату и снова заперся.
   - То есть, теперь я заложница, - сказала Эдипа.
   - О, - промолвил Хилариус, - так это вы!
   - А с кем же, вы думали, вы...
   - Обсуждали свой случай? С кем-то другим. Есть я, и есть другие. Знаете, обнаружилось, что когда принимаешь ЛСД, это различие начинает стираться. Эго теряет четкие границы. Но я никогда не принимал этот наркотик, я предпочел оставаться в состоянии относительной паранойи, когда, по крайней мере, осознаешь - кто есть я и кто есть другие. Возможно, вы именно поэтому и отказались участвовать, а, миссис Маас? - Он взял в свои канатоподобные руки винтовку и направил на нее. - Что ж, ладно. Полагаю, вы должны были передать мне послание. Что вам велели мне передать?
   Эдипа пожала плечами. - Не закрывайте глаза на свой общественный долг, - предложила она. - Взгляните на вещи трезво. Вы меньше их численно, и они превосходят вас по огневой мощи.
   - Ах, меня меньше? Там нас тоже было меньше. - Он жеманно взглянул на нее.
   - Где?
   - Там, где я сделал эту гримасу. Где проходил интернатуру.
   Ей показалось, она поняла, о чем он говорит, но все же хотела узнать поконкретнее: - Где?
   - Бухенвальд, - ответил Хилариус. Полицейские застучали в дверь.
   - У него ружье, - откликнулась Эдипа, - и здесь я.
   - Кто вы, леди? - Она назвалась. - Как пишется ваше имя? - Они записали адрес, возраст, телефон, ближайших родственников, место работы мужа - для репортеров. Хилариус тем временем рылся в ящике в поисках патронов. - Вы можете уговорить его выйти? - спрашивали полицейские. - Телевизионщики хотят поснимать через окно. Можете его отвлечь?
   - Держитесь наготове, - посоветовала Эдипа, - а там поглядим.
   - Вы неплохо играете, - закивал Хилариус.
   - То есть, вы думаете, - произнесла Эдипа, - они хотят увезти вас в Израиль и судить, как Эйхманна? - Аналитик продолжал кивать. - За что? Что вы делали в Бухенвальде?
   - Я работал, - принялся рассказывать Хилариус, - над экспериментально индуцируемыми психическими заболеваниями. Кататонический еврей ничуть не хуже мертвого еврея. Либеральные круги СС думали, так будет гуманнее. Итак, он энергично приступил к опытам, вооружившись метрономами, змеями, брехтовскими ночными сценами, хирургическим удалением определенных желез, галлюцинициями в духе "волшебного фонаря", новыми препаратами, угрозами, повторяемыми в потаенные громкоговорители, гипнозом, часами, идущими назад, и гримасами. - Союзники, - вспоминал он, - к сожалению, прибыли раньше, чем мы успели собрать достаточно данных. Если не считать отдельных достижений, вроде Цви, у нас набралось не слишком много материала для статистики. - Он улыбнулся выражению ее лица. - Да, вы меня ненавидите. Но разве не пытался я искупить вину? Будь я настоящим нацистом, то выбрал бы Юнга, nicht wahr? Но я выбрал Фрейда, еврея. Во фрейдовском мировоззрении нет места бухенвальдам. По Фрейду, Бухенвальд, если впустить туда свет, превратился бы в футбольное поле, а пухлые детишки в газовых камерах изучали бы искусство икебаны и сольфеджио. Печи Аушвица выпекали бы птифуры и свадебные пироги, а в ракетах "Фау-2" поселились бы эльфы. Я пытался во все это поверить. Я спал ночами по три часа, стараясь не видеть снов, а оставшийся двадцать один час посвящал насильственному обретению веры. И все же моей епитимьи оказалось недостаточно. Они явились, подобно ангелам смерти, чтобы схватить меня, несмотря на все старания.
   - Ну как там у вас? - поинтересовался полицейский.
   - Просто замечательно, - откликнулась Эдипа. - Когда станет безнадежно, я дам вам знать. - Тут она увидела, что Хилариус положил свою "Гевер" на стол, а сам на другом конце комнаты делает вид, будто пытается открыть картотеку. Она подняла винтовку, направила на него и сказала: - Мне придется тебя убить. - Эдипа знала: это он захотел, чтобы она взяла оружие.
   - Не за этим ли вас прислали? - Он скосил глаза, затем вернул их в нормальное положение и посмотрел на нее, высунув, в порядке эксперимента, язык.
   - Я пришла в надежде, - сказала она, - что вам удастся освободить меня из сетей одной фантазии.
   - Лелейте ее! - свирепо воскликнул Хилариус. - Разве у всех вас есть что-то другое? Держитесь за нее крепче - за ее крошечный усик, не позволяйте фрейдистам выбивать ее уговорами, или фармацевтам - вытравливать ее. В чем бы она ни заключалась, дорожите ею, ибо когда вы ее потеряете, она перейдет к другим. Вы постепенно перестанете существовать.
   - Сюда! - закричала Эдипа.
   На глаза Хилариуса навернулись слезы. - Вы что, не собираетесь стрелять?
   Полицейский попробовал дверь. - Эй! Она заперта, - сказал он.
   - Взломайте ее! - взревела она. - И Гитлер Хилариус оплатит по счетам.
   Пока нервные патрульные со смирительными рубашками и дубинками, которые так им и не пригодились, приближались к Хилариусу, пока три соперницы-неотложки, рыча, задом въезжали на газон, пытаясь втиснуться в нужную позицию и вызывая поток оскорблений со стороны Хельги Бламм, Эдипа приметила на улице среди прожекторов и глазеющей толпы машину с передвижной бригадой радиостанции ЙУХ, а внутри - своего мужа Мучо, разглагольствующего в микрофон. Неторопливо перебирая ногами, она прошла мимо щелкающих вспышек и засунула голову в машину.
   Мучо нажал на "кнопку для кашля", но лишь улыбнулся. Это выглядело странно. Разве можно услышать улыбку? Пытаясь не производить шума, Эдипа забралась внутрь. Мучо сунул ей под нос микрофон, бормоча: - Ты в эфире, просто будь собой. - Потом - серьезным радиовещательным голосом: - Как вы себя чувствуете после этого кошмарного происшествия?
   - Кошмарно, - ответила Эдипа.
   - Прекрасно, - сказал Мучо. Он попросил ее кратко изложить для слушателей события в офисе. - Благодарю вас, миссис Эдна Мош, - завершил он, - за рассказ очевидца драматической осады психиатрической клиники Хилариуса. С вами - вторая бригада станции ЙУХ, и сейчас мы вернемся в студию к Уоррену Кролику. - Он отключился. Что-то здесь было не так.
   - Эдна Мош? - спросила Эдипа.
   - В эфир все выйдет как надо, - ответил Мучо. - У этого агрегата жуткие искажения, а потом они все равно перезапишут.
   - Куда его увезут?
   - Думаю, в бесплатный госпиталь, - сказал Мучо, - для наблюдения. Интересно, что они будут наблюдать?
   - Вползающих в окна израильтян, - ответила Эдипа. - Если ни одного не увидят, значит он псих. - Подошли полицейские. После беседы ей велели не уезжать из Киннерета на случай суда. Наконец она вернулась в свою машину и поехала в студию вслед за Мучо. Сегодня он дежурил в эфире с часу до шести.
   Пока Мучо наверху перепечатывал свой репортаж, Эдипа в коридоре возле громко стрекочущей телетайпной комнаты столкнулась с директором программы Цезарем Фанчем. - О, рад снова вас видеть, - поздоровался он, забыв, очевидно, как ее зовут.
   - Да? - откликнулась Эдипа, - и почему же?
   - Сказать по правде, - признался Фанч, - с тех пор, как вы уехали, Мучо перестал быть собой.
   - А кем же?! - сказала Эдипа, доводя себя до исступления, потому что Фанч был прав. - Кем?! Ринго Старром? - Фанч съежился - Чабби Чеккером? Она теснила его к холлу, - Музыкантами из "Райтеуз бразерс"? И при чем здесь я?
   - Он был и тем, и другим, и третьими, - ответил Фанч, пытаясь спрятать голову, - миссис Маас.
   - О, называйте меня Эдной. Что вы имеете в виду?
   - За глаза, - хныкал Фанч, - его назвывают "Братья Н.". Он теряет свою личность, Эдна, как еще можно это назвать? День ото дня Вендель перестает быть собой и становится все более безликим. Он приходит на собрание, и комната вдруг наполняется людьми, понимаете? Он - ходячая ассамблея человечества.
   - Это все ваши фантазии, - сказала Эдипа. - Вы снова накурились тех сигареток, на которых не печатают названия
   - Вы сами увидите. Не смейтесь надо мной. Мы должны держаться вместе. Кто еще о нем побеспокоится?
   Потом она сидела в одиночестве на скамейке возле Студии А и слушала, как коллега Мучо Уоррен Кролик крутит записи. Мучо спустился со своей копией, вокруг него царила невиданная доселе безмятежность. Раньше он сутулился, передергивал плечами, и часто моргал, а сейчас все это куда-то делось. - Погоди, - он улыбнулся и, уменьшаясь, пошагал по коридору. Она внимательно изучала его фигуру сзади, пытаясь увидеть сияние, ауру.
   До эфира оставалось время. Они поехали в центр, в пиццерию, и сидели там, рассматривая друг друга через золотую гофрированную линзу пивных бокалов.
   - Как ваши отношения с Мецгером? - спросил он.
   - Нет никаких отношений, - ответила она.
   - По крайней мере, больше нет, - сказал Мучо. - Я это понял, когда ты говорила в микрофон.
   - Прекрасно, - произнесла Эдипа. Она не могла разобрать выражение его лица.
   - Это необычайно, - сказал Мучо, - все было... погоди-ка. Слушай. - Она не услышала ничего необычного. - В этом фрагменте семнадцать скрипок, продолжал Мучо, - и одна из них... - черт, не могу понять, как у него это получается, поскольку тут моно-запись. - Тут ее осенило, что речь идет о Мьюзак. С тех пор, как они вошли сюда, эта музыка просачивалась внутрь в своей неуловимо действующей на подсознание манере - струнные, флейты, медные духовые под сурдинку.
   - Что это? - спросила Эдипа, чувствуя беспокойство.
   - Его прима, - сказал Мучо, - настроена немного выше. Это не студийный недоучка. Думаешь, кто-то еще способен сделать так круто эту штуку на одной струне, Эд? Пользуясь лишь нотами, которые есть в этом фрагменте. Представь, какой у него слух, потом - мускулатуру его пальцев и рук, и в конце концов всего человека. Боже, ну разве это не чудесно!
   - Ну и к чему все это?
   - Он настоящий. Это не синтетическая музыка. Они могли бы вовсе обойтись без сессионных музыкантов, если бы захотели. Сложи вместе нужные полутона на нужном уровне мощности, и выйдет скрипка. Как я... - он поколебался, а потом разразился сияющей улыбкой, - ты подумаешь, что я сошел с ума, Эд. Но я умею делать то же самое, только наоборот. Слушать все, что угодно, и раскладывать на части. Спектральный анализ. У себя в голове. Я могу разбивать аккорды, и тембры, и даже слова на базовые частоты и гармоники - со всеми их различиями по громкости, - и слушать все чистые тона по отдельности, но как бы звучащие вместе.
   - Как тебе это удается?
   - Для каждого тона у меня есть отдельный канал, - возбужденно принялся объяснять Мучо, - а когда нужно больше, я просто увеличиваю их число. Добавляю необходимые. Не знаю, как это работает, но в последнее время проделываю то же самое с речью. Скажи: элитный, шоколадный, питательные свойства.
   - Элитный, шоколадный, питательные свойства, - сказала Эдипа.
   - Да, - сказал Мучо и погрузился в молчание.
   - Ну и что? - повышая голос, спросила Эдипа через пару минут.
   - Я заметил это тем вечером, когда услышал, как Кролик объявляет рекламу. Личность говорящего не имеет значения. Спектры мощности все равно неизменны, плюс-минус небольшой процент. И у вас с Кроликом сейчас есть нечто общее. Более того. Люди, произносящие одинаковые слова, одинаковы, если одинаковы спектры, разница лишь в том, что они не совпадают по времени, врубаешься? Но время условно. Ты выбираешь точку отсчета там, где хочешь - и можешь перетасовывать временные линии любых людей, пока они не совпадут. И тогда у тебя появится этот огромный - господи, может даже в пару сотен миллионов голосов - хор, говорящий: "Элитный, шоколадный, питательные свойства", но это будет все тот же голос.
   - Мучо, - нетерпеливо сказала она, бегло обдумывая дикое подозрение. Фанч это имеет в виду, когда говорит, что ты подобен людной комнате?
   - Так и есть, - ответил Мучо, - точно. Это у всех одинаково. - Он взглянул на нее, уловив, быть может, призрак единодушия, как другие ловят оргазм, его лицо разгладилось, стало дружелюбным, умиротворенным. Эдипа не узнавала его. Из темных закоулков ее мозга стала выползать паника. - И теперь, стоит мне включить наушники, - продолжал он, - я уже знаю, что обнаружу. Когда эти ребята поют "Она тебя любит", то ты понимаешь, что она и в самом деле тебя любит, она - это любое число женщин по всему миру - даже ретроспективно - разных цветов, размеров, возрастов, форм, отстоящих от смерти на разные расстояния, но она - любит. И этот самый "ты", которого она любит, - это опять же все. В том числе и она сама. Видишь ли, человеческий голос это просто чудо невиданное. - В глазах Мучо отражался цвет пива, этот цвет просто лился через край.
   - Мальчик, - произнесла Эдипа - беспомощная, она не знала, что делать, и боялась за него.
   Он положил на середину стола чистенькую пластиковую баночку с таблетками. Разглядывая пилюли, она вдруг поняла: - ЛСД? - спросила она. Мучо в ответ улыбнулся. - Где ты взял? - Но уже и сама поняла.
   - Хилариус. Он расширил свою программу и задействовал мужей.
   - Но послушай, - сказала Эдипа, стараясь, чтобы голос звучал по-деловому, - и давно это продолжается, сколько ты на этом сидишь?
   Честное слово, он не помнил.
   - Но тогда есть шанс, что ты еще не подсел.
   - Эд, - он озадаченно посмотрел на нее, - подсесть нельзя. Это - не тот случай, когда ты - наркоман. Ты принимаешь это дело, поскольку видишь в нем добро. Поскольку слышишь и видишь вещи - даже нюхаешь их, пробуешь - так, как раньше тебе было недоступно. Поскольку мир так насыщен. Несть ему конца, детка. Ты - антенна, посылающая свою модель тысячам жизней в ночь, и эти жизни становятся твоими. - Он смотрел на нее по-матерински терпеливым взглядом. Эдипе же хотелось шлепнуть его по губам. - А эти песни. Не то, чтобы они рассказывали нечто, они сами - нечто, в чистом звуке. Нечто новое. И сны у меня изменились.
   - О Боже. - Яростно поддев волосы пальцами. - Больше никаких кошмаров? Замечательно. Значит твоему последнему ангелочку, кем бы она ни была, повезло. Знаешь, в этом возрасте им нужно много спать.
   - Никаких ангелочков, Эд. Давай я тебе расскажу. В то время я постоянно видел дурной сон - про автостоянку, помнишь? Я даже тебе об этом не рассказывал. Но теперь могу. Он больше меня не тревожит. Дело было в том знаке на стоянке - вот он-то и пугал меня. Во сне я проводил обычный рабочий день, но вдруг, совершенно неожиданно, появлялся этот знак. Наша фирма член Н.А.Д.А. Национальной автомобильной дилерской ассоциации. Лишь этот металлический знак, скрипящий под синими небесами: нада, нада. Я просыпался с воплями.
   Она вспомнила. Теперь за ним не будут ходить призраки, - по крайней мере, пока он принимает эти таблетки. Она никак не могла до конца осознать, что день ее отъезда в Сан-Нарцисо был днем, когда она видит Мучо в последний раз. Столь многое в нем успело развалиться.
   - Послушай! - говорил он, - Эд, врубись! - Но она не могла даже угадать мелодию.
   Когда настало время возвращаться на станцию, он кивнул на таблетки. Можешь взять.
   Она покачала головой.
   - Опять в Сан-Нарцисо?
   - Да, сегодня.
   - А как же копы?
   - Сбегу. - Позже она не могла припомнить, говорили ли они о чем-то еще. У станции они поцеловались на прощание - все они. Уходя, Мучо насвистывал нечто замысловатое, двенадцатитоновое. Эдипа сидела, прислонив лоб к рулю, и вспомнила, что не спросила о штампе Тристеро на его письме. Но ей было уже все равно.
   =
   6
   Вернувшись в "Свидание с Эхо", она обнаружила там Майлза, Дина, Сержа и Леонарда со всей аппаратурой на дальнем конце бассейна вокруг трамплина кто прямо на нем, кто рядом, - они были так сдержанны и неподвижны, что Эдипа подумала, не снимают ли их скрытой камерой на обложку диска.
   - Что тут творится? - спросила Эдипа.
   - Твой парень, - ответил Майлз, - Мецгер, обставил нашего фальцета Сержа. Человек сам не свой от горя.
   - Он прав, миссас, - откликнулся Серж. - Я даже песенку сочинил и аранжировал ее для сольного исполнения. Сейчас напою:
   ПЕСНЯ СЕРЖА
   Нету шансов у простого серф-парнишки
   На любовь прекрасной серф-девчонки
   Всюду бродят гумберт-гумберты-коты,
   Манеры их изысканны и тонки!
   Я любил ее как женщину свою,
   А ему она - обычная нимфетка.
   Зачем же ты сбежала от меня
   И прямо в душу выстрелила метко?
   Зато теперь, когда она ушла,
   Я захотел найти себе другую.
   Но Гумберт Гумберт научил меня,
   И с восьмилеткой я сейчас кайфую.
   Ее приколы - точно как мои,
   И мы ночуем с ней на школьном стадионе.
   Мы вместе, и мы счастливы (о-йе),
   И сердце мое с той поры не стонет.
   - Вы хотите мне что-то рассказать, - поняла Эдипа.
   Они изложили все в прозе. Мецгер с подружкой Сержа убежали в Неваду оформить брак. При более детальных расспросах Серж признался, что фрагмент с восьмилеткой существует пока лишь в воображении, но он прилежно околачивается у детских площадок, и новостей можно ждать в любой день. На телевизоре в комнате Эдипы Мецгер оставил записку, где просил Эдипу не волноваться по поводу наследства: он передал свои распорядительские функции кому-то из "Ворпа, Вистфулла, Кубичека и Макмингуса", и они скоро с ней свяжутся, а кроме того, все это уже улажено в суде. И ни слова о том, что Эдипу с Мецгером связывало нечто большее, чем функции сораспорядителей.
   И это, наверное, означает, - подумала Эдипа, - что только сораспорядителями мы и были. Хотя ей, вероятно, и следовало классически чувствовать себя униженной, но мысли были заняты совершенно другими вещами. Разобрав чемодан, она тут же бросилась звонить режиссеру Дриблетту. После десятка гудков трубку сняла пожилая женщина: - Извините, но нам нечего сказать.
   - А кто говорит? - спросила Эдипа.
   Вздох. - Его мать. Завтра к полудню мы сделаем заявление. Его зачитает наш адвокат. - Трубку повесили. Что за чертовщина? - удивилась Эдипа, - Что с Дриблеттом? Она решила перезвонить позже. По справочнику нашла телефон профессора Эмори Борца, на сей раз ей повезло больше. Ответила его жена Грэйс, подзвученная группой детишек. - Он поливает патио, - поведала Грэйс Эдипе. - Это такая высокоинтеллектуальная забава, длится еще с апреля. Греется со студентами на солнышке, дует пиво и запускает бутылками в чаек. Вам лучше с ним поговорить, пока не началось. Максин, почему бы тебе не швырнуть эту штуку в своего братца, он поворотливее меня. Вы слышали, что Эмори подготовил новое издание Варфингера? Оно выйдет... - но дата была заглушена грохотом, маниакальным детским смехом и жуткими визгами. - О Боже. Вы когда-нибудь сталкивались с детоубийством? Приезжайте. Может, это ваш единственный шанс.
   Эдипа приняла душ, надела свитер, юбку и кроссовки, уложила по-студенчески волосы и принялась за косметику. Сознавая со смутным ужасом, что ответ вовсе не у Борца или Грэйс, но - у Тристеро.
   Проезжая мимо цапфовского магазина, она с тревогой обнаружила груду обугленных развалин на том месте, где всего неделю назад стояла книжная лавка. До сих пор был слышен запах паленой кожи. Она остановилась и пошла к соседнему магазинчику армейских товаров. Владелец сообщил ей, что Цапф, этот чертов болван, поджег свою лавку ради страховки. - Малейший ветерок, ворчал этот почтеннейший, - унес бы меня на тот свет. Ведь все равно здесь собирались через пять лет строить комплекс. Но разве Цапф мог подождать? Книжки. - По его виду было похоже, что от плевка его удерживает лишь хорошее воспитание. - Если захотите открыть комиссионку, - посоветовал он, - то выясните сперва, на что нынче спрос. В этом сезоне неплохо идут винтовки. Буквально сегодня один мужик прикупил пару сотен тренировать свою команду. Я мог бы продать ему еще столько же повязок со свастикой, но у меня, черт побери, кончились.
   - Армия торгует свастиками? - переспросила Эдипа.
   - Дьявол, конечно нет. - Он по-свойски ей подмигнул. - Я наткнулся на заводик рядом с Сан-Диего и теперь дюжина ниггеров клепает эти старые повязки. Вы бы удивились, кабы знали, как расходится маленькая партия. Я дал рекламу в паре журналов с девочками, и на прошлой неделе мне пришлось нанять еще двоих - просто разбирать почту.
   - Как вас зовут? - поинтересовалась Эдипа.
   - Винтроп Тремэйн, - ответил воодушевленный предприниматель, - можно просто Виннер. Слушайте, у нас есть соглашение с лос-анжелесской одежной фирмой - посмотрим, как к осени пойдет форма СС. Планируем приурочить к школьным ярмаркам - знаете, длинные формы образца 37-го года, подростковые размеры. А к следующему сезону можно пойти еще дальше и сделать фасон для дам. Вас бы это впечатлило?
   - Я дам вам знать, - сказала Эдипа, - я запомню. - Выйдя, она подумала, стоило ли ей как-нибудь его обозвать или стукнуть одним из дюжины лежащих под рукой "армейских товаров", тяжелых, тупых предметов. Свидетелей не было. И почему она так не поступила?
   Желторотая дура! - обругала себя Эдипа, защелкивая пристяжной ремень. Это Америка, ты здесь живешь, и сама же попустительствуешь. Позволяешь такое. Она дико гнала по трассе, охотясь за "Фольксвагенами". Когда Эдипа добралась до места квартировки Борца - прибрежный поселок в стиле "Лагун Фангосо" - ее слегка трясло и подташнивало.
   Ее приветливо встретила пухленькая девчушка, все лицо вымазано в чем-то голубом. - Привет! - сказала Эдипа. - Ты, должно быть, Максин.
   - Максин уже в постели. Она запустила в Чарльза одной из папиных бутылок, бутылка вылетела в окно, и мама ее хорошенько отшлепала. Будь она моей дочкой, я бы ее вообще утопила.
   - Я бы и мыслей таких не допустила, - сказала Грэйс Борц, материализовавшись из тусклой гостиной. - А ну-ка поди сюда. - Она принялась обтирать мокрой тряпкой дитятину рожицу. - А как вам удалось сегодня сбежать от своих?
   - У меня нет детей, - призналась Эдипа, следуя за Грэйс на кухню.
   У Грэйс был удивленный вид. - Тогда вам еще предстоит смириться, сказала она, - с беспокойным образом жизни. Мне казалось, только дети могут быть тому виной. Но теперь думаю иначе.
   Эмори Борц полулежал в гамаке, окруженный тремя отупевшими от пива дипломниками - двое мужского пола и один женского - и шикарной коллекцией пустых пивных бутылок. Эдипа приметила одну полную и уселась на траву. - Мне надо поговорить о Варфингере, - с ходу принялась она, - в историческом плане, а не в лингвистическом.
   - Шекспир в историческом плане, - прорычал через густую бороду один из дипломников, откупоривая очередную бутылку. - Маркс в историческом плане. Иисус в историческом плане.
   - Он прав, - пожал плечами Борц, - они мертвы. А что осталось?
   - Слова.
   - Выберите какие-нибудь слова, - сказал Борц. - О них и поговорим.
   - "Святыми звездами клянусь, не ждет добро, - процитировала Эдипа, Того, кто ищет встречи с Тристеро". "Курьерская трагедия", акт четвертый, сцена восьмая.
   Борц прищурился. - А как это, - спросил он, - вам удалось пробраться в ватиканскую библиотеку?
   Эдипа показала ему книжку с этой строчкой. Борц покосился на страницу и схватил еще бутылку. - Боже! - объявил он. - Мы стали жертвами пиратов - я и Варфингер, - нас баудлеризовали, только наоборот. - Он тут же открыл титульный лист посмотреть, кто же это перередактировал его собственную редакцию Варфингера. - Даже постыдились поставить подпись. Черт! Надо будет написать издателям. "К. да Чингадо энд Компани"? Слыхали о таких? Нью-Йорк. - Сквозь пару-тройку страниц он посмотрел на солнце. - Офсет. - Затем поднес текст к носу. - Опечатки. Хм. Фальшивка. - Он бросил книжку на траву и посмотрел на нее с отвращением. - Ну хорошо, а как они пробрались в Ватикан?
   - А что в Ватикане? - спросила Эдипа.
   - Порнографический вариант "Курьерской трагедии". Мне довелось увидеть его лишь в шестьдесят первом, иначе он попал бы в мое старое издание.
   - Но увиденное мною в "Танк-театре" не было порнографией.
   - Сделанное Рэнди Дриблеттом? Нет, ту постановку я считаю целомудренной. - Его печальный взгляд прошел мимо нее и упал на полоску неба. - Он был в высшей степени нравственным человеком. Вряд ли он чувствовал особую ответственность перед словом, но был удивительно верен этому невидимому полю, окружающему пьесу, самому ее духу. Если кто и смог бы подать вам Варфингера в историческом плане, то это Рэнди. Ни один из известных мне людей не смог настолько приблизиться к этому автору, к этой пьесе, к тому микрокосму, который, должно быть, питал живой интеллект Варфингера.
   - Но почему вы говорите в прошедшем времени? - спросила Эдипа, и сердце ее заколотилось, она припомнила старую леди в телефонной трубке.
   - А вы не слышали? - Все уставились на нее. Мимо, по траве, среди пустых бутылок, скользнула, не отбрасывая тени, смерть.
   - Позавчера ночью он вошел в Тихий океан, - сказала наконец девушка. Ее глаза все время были красными. - В своем костюме Дженнаро. Он мертв, а это поминки.
   - Я пыталась позвонить ему сегодня утром, - вот и все, что пришло Эдипе на ум.
   - Это случилось сразу после "Курьерской трагедии", когда со сцены сняли декорации, - сказал Борц.
   Всего месяц назад Эдипа тут же спросила бы "Почему?". Но теперь она хранила молчание, словно в ожидании озарения.
   Все они уходят от меня, - мысленно произнесла она, вдруг почувствовав себя занавеской, развевающейся над бездной из высокого окна, - сбегают, один за другим, все мои мужчины. Мой преследуемый израильтянами аналитик свихнулся; мой муж подсел на ЛСД и ощупью, словно ребенок, все дальше и дальше пробирается в пространства, бесконечные пространства собственного карамельного домика - и теперь он далек, безнадежно далек от того, что называется - по крайней мере, я так всегда думала - любовью; мой единственный любовник улизнул с порочной пятнадцатилеткой; мой лучший проводник в мир Тристеро сиганул в океан. На каком я свете?