Пожарные работали всю ночь. Жители пансиона терпеливо сидели на тротуаре на противоположной стороне улицы. Утром люди из соседних домов принесли нам одеяла, чай и печенье. Какая-то добрая душа протянула мне стакан горячего молока. Наверное, я, завернутый в одеяло, выглядел самым несчастным из всех. Я сидел, прислонившись к стене, и все еще не мог поверить, что потерял книгу, никак не мог. Вдруг мелькнула надежда. Один из пожарных шел по направлению к нам с каким-то свертком подмышкой.
   – Мы нашли это в доме. Это принадлежит кому-нибудь из вас?
   Заря не спеша разливалась по небу, и разглядеть этот предмет не представлялось возможным. По размеру и по толщине свертка мне показалось, что это была кипа листов, слегка обугленных по краям. Сердце у меня вздрогнуло. Бумага не так легко горит, как думают люди, особенно если речь идет о плотно связанном пакете. Я бросился к нему и схватил сверток обеими руками. Но то была не бумага, а деревяшка. Из дырки показалась голова черепахи.
   – Мария Антуанетта! – воскликнула Пинкертонша и заплакала, на этот раз от радости.
   Так же, как на свете бывают заколдованные дома, бывают и заколдованные книги. Все, начиная с черепахи Марии Антуанетты и кончая немецким кайзером, словно сговорились сделать так, чтобы я никогда не закончил свое произведение. Я погрозил кулаком в небо и заорал:
   – Пусть Господь поразит Германскую империю! И ее кайзера! И его аэростаты!
   В этот момент появился почтальон на велосипеде. Он стал спрашивать о чем-то соседей, а когда один из них указал на меня пальцем, подъехал ко мне и сказал:
   – Господин Томас Томсон? Это вы? Нам стоило большого труда найти вас.
   Я не обращал на него внимания, продолжая проклинать Центральные Державы.[7] Но почтальон требовал, чтобы я расписался.
   – Теперь вы сможете делать кое-что получше, чем ругать немцев, – сказал он мне весьма любезно. – Вы сможете убивать их, сколько вашей душе будет угодно.
   – О чем вы говорите? – пробормотал я. – И где я должен расписаться?
   – Это повестка о призыве в армию.
   На следующий день я должен был явиться на сборный пункт. Согласно одному давнему закону, который стали вновь применять с началом войны, бывшим воспитанникам казенных детских приютов вменялось в обязанность служить в армии, чтобы возместить затраченные на их воспитание государственные средства. Меня разыскивали с самого начала военных действий. И хорошо еще, что не сочли дезертиром, а не то пришлось бы отвечать перед законом. Какими бы абсурдными ни казались события тех дней, уже через трое суток после получения повестки я носил солдатскую шинель. У меня даже не было времени зайти к Нортону. Думаю, что это к лучшему. Я написал ему записку, где объяснил мое неожиданное превращение из человека гражданского в военного. О гибели книги я не упомянул. С Гарвеем мне даже не удалось попрощаться.

18

   От удара тектона Маркус едва не потерял сознание. Если выразиться точнее, в голове у него помутилось. Он вдыхал отравленный воздух шахты, а противник продолжал лупить его, словно желая раздробить череп жертвы. Гарвей начал бредить. Сознание своей вины и воспоминания детства перемешались в его мозгу, и вот уже тектон, сидевший у него на плечах и давивший ногами на его грудь, из подземного пришельца превратился в медведя Пепе. Он вернулся из загробного мира и хотел наказать Маркуса за то, что тот выдал его властям маленького городка в Уэльсе. Медведь Пепе говорил: «Ты знаешь, как они со мной поступили, Маркус? Хочешь узнать, как работают машины на бойне для скота, когда их используют, чтобы снять шкуру с медведя?» Потом медведь Пепе превратился в Годефруа-Пепе и спросил: «Ты знаешь, как они со мной поступили, Маркус? Хочешь узнать, как обращаются палачи тектонов с их пленниками?»
   – Нет! – закричал вдруг Гарвей. – Я тебя никому не выдавал, Пепе! Они сами тебя увели, потому что мама умерла! Я был совсем ребенком и не смог помешать им, когда они тебя уводили!
   Сражавшийся с Маркусом тектон вдруг перестал осыпать его ударами. Даже ему показался странным и неуместным тон Гарвея, столько грусти и отчаяния звучало в нем. Подземный житель стал осматривать свою жертву с видом охотника, который никак не может понять, какую же дичь он подстрелил. Это замешательство противника предоставило Маркусу несколько драгоценных секунд.
   За спиной тектона, наверху, он увидел головы Уильяма и Ричарда, которые ожидали, чем кончится схватка. Сплюнув кровь, Гарвей закричал:
   – Стреляйте! Ради бога, убейте его!
   Ричард решил рискнуть. Каким-то чудом пуля попала прямо в спину тектона. Его лицо не исказилось от боли, на нем скорее промелькнуло выражение удивления, и подземный житель рухнул на Маркуса, как дуб, сраженный грозой.
   Гарвей снова оказался в плену, придавленный к земле трупом врага и его тяжелыми каменными доспехами. Он с трудом дышал, а уж сбросить с себя труп ему было вовсе не под силу. А в это самое время неподалеку сгорали последние сантиметры фитиля. Маркус сделал попытку избавиться от мертвого врага и уперся ему в грудь. Он почувствовал под своими пальцами сложный геометрический рельеф мускулистого торса, но не смог его сдвинуть даже на пару дюймов.
   – Ты можешь с ним справиться, Маркус! Сбрось его с себя!
   Это был голос Уильяма. Ричард не отваживался поддержать его даже морально. После того как он разрядил в тектона ружье, его сердце совсем ушло в пятки. Уильям подбодрил Гарвея:
   – Упрись локтями в землю и толкай! Толкай же его!
   И каким-то чудом Маркусу удалось освободиться. Он не столкнул тело с себя, а, скорее, выскользнул из-под него. Теперь надо было найти фитиль, этот крошечный огонек, но Гарвей почти ничего не видел: кровь заливала ему все лицо, образуя жидкую маску. Сумрак шахты виделся ему сквозь плотную красную пелену. Тектон разбил ему обе брови, когда колотил по голове, и кровь затекала в глаза, окрашивая все вокруг в алые тона.
   Шахта превратилась в сплошное красное пятно. Уильям сверху крикнул ему, чтобы он немедленно потушил фитиль.
   Маркусу пришлось искать динамит по шипению фитиля. Он ползал по полу шахты, ощупывая землю, пока не почувствовал, как искра обожгла ему руку. Никто и никогда еще так не радовался ожогу.
   Оставалось выполнить задание до конца. Маркус вытер кровь, которая застилала ему глаза, потом выдернул остаток догоравшего фитиля и вставил новый, длиннее прежнего. Затем прислушался: так и есть – из глубины туннеля доносились отзвуки голосов. Несколько тектонов использовали эту нору в качестве убежища, как и предполагали братья Краверы. Маркус зажег новый фитиль и изо всех сил, которые еще у него оставались, бросил взрывчатку в подземный ход. Туннель сворачивал в сторону, а потом спускался вниз.
   Динамит исчез где-то в глубине, а Маркус бросился наверх. Поднимаясь по лестнице, Гарвей смог прочитать на лице Уильяма желание столкнуть ее вниз, сбросить его в недра шахты. Но лестницу удерживала и вторая рука – рука Ричарда Кравера, и она это делала с неожиданной решимостью и силой.
   Взрыв раздался немного позже, чем они ожидали, а когда это произошло, у них создалось впечатление, что динамит взорвался на большой глубине. Сначала послышался сухой щелчок. Потом раздалось смутное эхо. На протяжении долгих секунд ноги англичан дрожали так, словно их ботинки превратились в пчелиные ульи. Вскоре они получили первое подтверждение того, что кошмар кончился: со всех сторон из сельвы до них донеслись звуки животного царства, которое снова пробуждалось.
   – Браво! – воодушевленно сказал Ричард, одобрительно похлопывая Маркуса по спине. – Молодец! Сегодня ты превзошел самого себя!
   Вместо ответа Гарвей вдруг засмеялся. Краверы смотрели на него с недоумением, пока Маркус не показал им на их лица. Дым, вырывавшийся из шахты, сделал свое дело. Они казались трубочистами. А может быть, зулусами. Особенно изменился Уильям, который всегда был таким белоснежным, а сейчас стал совершенно черным, от волос до рубашки.
   Смех окончательно истощил силы Маркуса. Он не спал целые сутки и сейчас свернулся комочком прямо на земле. Уильям уже забыл о нем.
   – Да, жалко, что взрывы испортили перекрытия, – сказал он, заглядывая внутрь шахты. – Потолок может рухнуть на нас. Придется все восстановить.
   Но Ричард ответил ему с дрожью в голосе:
   – Боже мой… Ты все еще думаешь о золоте? Неужели ты на это способен, Уильям?
   Маркус удивился, что такой человек, как Ричард, смог выразить мысль столь глубокую и провидческую. Но Гарвей был изнеможден, и у него не хватило сил поддержать старшего Кравера. Он нуждался в передышке. За его спиной кипел жестокий спор. Братья орали друг на друга. На сей раз Ричард не сдавался. Пережитые события словно придали ему сил, чтобы противостоять брату. Маркус мог бы воспользоваться моментом и приблизиться к палатке Амгам, но у него не было сил даже на это. Едва не падая, он доплелся до костра и лег рядом на землю, полумертвый от усталости.
   Маркус закрыл глаза. Одна его щека покоилась на красном песке, том самом африканском песке, таком мелком, словно его просеяли через самое тонкое сито. Лежать на нем было приятно. Со стороны частокола до него доносились ругательства, которыми обменивались Уильям и Ричард. Маркус обнаружил, что возможность не участвовать в перебранке может доставлять человеку большое удовольствие. И в это время, когда его сознание колебалось между сном и явью, в его голове в тысячный раз возникла мысль о ней. Об Амгам.
   Что она хотела сказать ему накануне, когда писала странные знаки на земле? Маркус не умел читать даже по-английски, а на языке тектонов и подавно. Амгам была очень умна и знала, что способности ее возлюбленного весьма ограничены. Почему же тогда она делала это?
   Прошло несколько минут, прежде чем Маркус понял, что все это значило. Каким же он был глупцом! Амгам ничего не писала – она рисовала. Гарвей постарался припомнить: на рисунке было изображено некое подобие паутины, которая имела одну точку в центре и множество по краям. Что она хотела сказать ему?
   «О господи, – подумал Маркус, – а что, если Амгам показывала на рисунке, как тектоны роют свои ходы? Что, если барабанный бой и атаки на частокол были не более чем отвлекающими маневрами, пока враг вел подкоп с другой стороны? А может быть, тектоны хотели заглушить таким образом шум, который производили, чтобы напасть на них с тыла?
   Гарвей открыл глаза. Прямо перед ним, заслоняя все пространство, горел лагерный костер. И вдруг костер исчез, словно его поглотила земляная воронка. Перед глазами Маркуса возникла яма, которая с каждой минутой становилась все шире. Ему показалось, что земля в этом месте поляны была содержимым песочных часов, а теперь настал момент, когда ее стало засасывать в нижнюю часть стеклянного сосуда.
   Все произошло невероятно быстро. Сразу после того как возникла яма, оттуда показались белые тени тектонов. Их движения были молниеносными, а действия – на удивление согласованными. Эти существа напоминали ящериц ростом с человека. Они бежали по очереди: один – направо, а другой – налево, соблюдая дистанцию, чтобы в них было сложнее попасть из ружья. Маркус закричал во всю силу своих легких:
   – Те-е-е-ектоны! – И побежал в сторону частокола.
   Уильям и Ричард увидели новую угрозу.
   – Заходим внутрь! – сымпровизировал Уильям. – Попробуем закрепиться там!
   Его предложение меняло все их прежние планы: три человека оказались бы внутри частокола, а его оборона была обречена на поражение. Маркус остановился. Нет, он никогда не согласится войти опять за эти стены. И вместо того, чтобы подчиниться, Гарвей бросился бежать. Он промчался вдоль частокола и устремился дальше, в сторону сельвы.
   Маркус все бежал и бежал. От страха у него подгибались колени. Он бежал все дальше и дальше, но на самом краю леса споткнулся и упал. Маркус обернулся и вздрогнул от увиденной картины.
   Уильям и Ричард засели внутри частокола, высунув дула ружей через бойницы, и стреляли не целясь, словно их охватило безумие. Несколько тектонов старались обойти укрепление и влезть на стену. Одному из них удалось подползти к бойнице так, что Ричард его не заметил. Нападавший лег на землю прямо под самым ружьем и схватил двумя руками его дуло. Правда, Ричарду после нескольких рывков удалось снова завладеть своим оружием. Потом Уильям и Ричард, наверное, встали спиной к спине в центре частокола, у «муравейника», и принялись стрелять в тектонов, которые отваживались влезть на стену. Слышались крики Ричарда.
   Но Маркуса это уже не касалось. Он перестал быть человеком. Гарвей превратился в зайца. Его уже никто не интересовал, и ничто для него не имело значения. Тектоны! Беги, беги, Маркус Гарвей, спасай твою жизнь!
   Он мчался через лес все быстрее и быстрее. Тысячи веток хлестали его по ногам и по лицу. Маркус бежал, пока не почувствовал, что сердце вот-вот выскочит у него из груди. Тогда он остановился и спрятался у подножия огромного дерева. Гарвей свернулся клубочком, обняв руками колени, между стволом и огромным древесным контрфорсом. Издалека с поляны до него доносился шум битвы: выстрелы и крики были еще слышны. Уильям и Ричард подбадривали друг друга. Приказания, которые отдавали тектоны, внушали ужас. На что были похожи их голоса? Никогда прежде Маркус не слышал ничего подобного.
   Он не знал, что делать. Гарвей дрожал всем телом, словно сумасшедший, которого поставили под холодный душ. Он уткнул лицо в колени и закрыл глаза. Порой выстрелы и крики становились громче; иногда грохот прекращался, как будто битва кончилась, но потом раздавался с новой силой. Краверы, наверное, использовали динамитные шашки как ручные бомбы, потому что время от времени слышались взрывы. В какой-то момент Маркус открыл глаза. Прямо перед ним стоял человек.
   Он был невероятно маленький, его черная кожа отливала краснотой. Вместо одежды на нем был только кусок древесной коры, который прикрывал его член. В руках он держал копье, но его вид не казался угрожающим. Этот человек не был ни плохим, ни хорошим. Перед Маркусом стоял человек иного типа. И этот человек не понимал, что происходит. Он строго смотрел на Гарвея, потом переводил взгляд в сторону поляны, где раздавался шум, а потом снова смотрел на Маркуса, словно требуя от него объяснений.
   Гарвей понял, что для него тектоны и англичане казались совершенно одинаковыми. Для этого человека не существовало разницы между Маркусом и Краверами, между Краверами и тектонами. Единственной реальностью для него было непонятное сражение и неприятные звуки. Он снова взглянул на Маркуса с выражением крайнего презрения, словно спрашивая: что все это означает?
   Гарвей ничего не ответил и ничего не предпринял. Он продолжал дрожать, скорчившись у подножия дерева. Человечек повернулся и ушел. Он двигался как кошка: не оборачиваясь назад и не производя ни малейшего шума.
   Битва продолжалась. Маркусу казалось, что она не кончится никогда, но вдруг выстрелы, крики и взрывы стихли. Сначала наступила почти полная тишина, а потом синкопический ритм джунглей возобновился снова.
   И что же предпринял Маркус, когда наконец отдышался? Он вернулся на поляну. Когда я спросил его о причинах столь нелогичного поведения, Гарвей не смог мне ничего объяснить.
   Какая несуразица! Я прекрасно мог бы понять Маркуса, если бы он остался на поляне, чтобы участвовать в сражении; и понимал его паническое бегство. Однако для меня оставались неясными причины его добровольного возвращения в этот кромешный ад. Гарвей знал, что братья Краверы не смогут долго удерживать оборону, и видел, как тектоны перелезали через частокол, преодолевая последнее препятствие. И, несмотря ни на что, он вернулся на поляну.
   Я продолжал расспрашивать его, потому что хотел понять его реакцию. Но Маркус не смог объяснить этот эпизод, как и многие другие. В таких случаях он, казалось, терял дар речи, потому что ему было не под силу описать грандиозность событий, о которых он мне рассказывал. Я никогда не упрекал его за молчание или за долгие колебания. Наоборот, пытался помочь ему. Очень часто мне приходилось пробираться на ощупь по запутанным лабиринтам сюжета. Но я понимал, насколько тяжело ему было вспоминать о событиях в Конго. К тому же он делал это в отчаянной для себя ситуации: сидя в тюрьме, где его ожидала виселица.
   С другой стороны, случай Гарвея прекрасно иллюстрировал положение личности, которую победили жизненные обстоятельства. Любой человек может попасть под лавину, оказаться на войне или испытать разочарование. Однако не каждый способен описать лавину, войну или разочарование. И уж конечно, такому неучу, как Маркус, это было не под силу. К тому же я требовал от него логичного повествования о мире, в котором не существовало видимой логики.
   Итак, почему же Маркус Гарвей вернулся на поляну? Проведя подробнейший допрос, я пришел к одному-единственному выводу.
   Было ли Маркусу известно, что его ожидало? Я заключил, что, безусловно, он об этом знал. Подобное утверждение столь же верно, как то, что Маркус был неразрывно связан с Амгам и уже не мог покинуть ее, что бы ни произошло. Существовало только одно логичное объяснение поведения Маркуса: такая вещь, как любовь, не подчиняется логике. Любовь невозможно отмерить, применяя такие рациональные инструменты, как линейка и циркуль.
   Маркус раздвинул перед собой последнюю завесу ветвей, которая отделяла его от поляны. День умирал. Солнце превратилось в оранжевый шар, который раскачивался над кронами деревьев. Уильям и Ричард, которых Гарвей не рассчитывал увидеть живыми, сидели на земле спиной к спине, понурив головы. Они были связаны, и их караулил один-единственный тектон. Их лица все еще оставались черными от дыма и пороха битвы. В этой картине было что-то неестественное. Братья Краверы всегда были воплощением дерзкой ярости, всегда наносили удары. Эти люди были рождены для побед, для покорения мира. А теперь оба казались беззащитными, покоренными неведомой силой. Они напоминали факелы под дождем.
   Маркус заметил пятерых или шестерых тектонов, которые отдыхали около палаток. Еще один стоял неподалеку от его укрытия, спиной к Гарвею. У всех тектонов черепа были овальной формы, а у этого – почти конической, похожей на пулю. Он был невероятно высок, ростом более двух метров. Лучи вечернего солнца делали его тень длинной, как у жирафа. Тектон держал свой шлем под мышкой и смотрел прямо на закат, высоко подняв подбородок. Его поза отличалась аристократической элегантностью. Он казался воплощением идеального образа офицера: стройный, подтянутый. Несмотря на то что страшная битва закончилась недавно, его доспехи снова блестели чистотой. У него даже хватало времени проявить интерес к солнцу. Он не просто наблюдал за этим небесным светилом – он словно хотел проглотить его.
   Тектон вдруг обернулся и обнаружил Маркуса. Его лицо напоминало лошадиную морду: крупные черты и вытянутые скулы. Черные зрачки его огромных кошачьих глаз, потеряв из виду солнце, сократились с невероятной скоростью. Но тектон не стал нападать на Гарвея. Напротив, он спокойно подошел к нему, свободной рукой взял его за локоть и подвел к тому месту, где сидели Уильям и Ричард. В его поведении не было никакой враждебности, он сопровождал Маркуса так, словно тот был слепым, а он помогал ему перейти улицу. Гарвей не оказал никакого сопротивления, удивляясь своей покладистости. Он озирался по сторонам, пытаясь найти Амгам, но это ему не удалось. Тектон велел ему сесть рядом с братьями Краверами, потом отошел на несколько шагов и снова погрузился в созерцание солнца.
   – Где она? – спросил Маркус.
   – А где был ты? – ответил ему вопросом Уильям.
   – Если мы военнопленные, то с нами должны обращаться соответственно, – размышлял Ричард. – На это есть международные соглашения.
   Услышав этот комментарий, Маркус долго не мог выкинуть его из головы. Как мог такой человек, как Ричард Кравер, требовать, чтобы к нему были применены международные военные соглашения? Ричард ничего не понимал. Или просто не желал понимать.
   До самой ночи тектоны занимались тем, что отдыхали и исследовали свою добычу. Маркус понял, что лишь немногие из них выжили после взрыва и выстрелов. Он посчитал их: пять, шесть, семь. Семь, только семь.
   Однако, когда стемнело, тектоны подошли к пленникам. Элегантный офицер сказал что-то англичанам, а остальные принялись бить их ногами и кулаками. Безусловно, это была месть за убитых сородичей. Пленники закрывали головы и пах в надежде, что побои когда-нибудь закончатся. Но конца им не было видно. Уильям, Ричард и Маркус находились в центре круга, образованного тектонами, и те яростно избивали их. Постепенно удары стали более размеренными и точными. Маркус заметил, что офицер повторяет одни и те же звуки. Теперь побои были не просто наказанием. Тектоны использовали их как общепонятный язык. Гарвей увидел, что офицер указывает на их тела своим тонким и длинным пальцем. Что он хотел им сказать?
   Боль – это учитель, который требует немедленных результатов. Маркус снял с себя рубашку, и тектоны в качестве вознаграждения прекратили его бить.
   – Снимайте с себя одежду! – подсказал братьям Гарвей.
   Уильям и Ричард подчинились. Пока они снимали с себя куртку и рубашку, их оставили в покое, но стоило им задержаться, как удары посыпались вновь. Им не позволили сохранить даже нижнее белье. Раньше Маркус видел только загорелые руки и шею Ричарда, а сейчас он обнаружил, что под одеждой его кожа была розовой, как у поросенка. Тектоны засмеялись.
   Вид смеющихся тектонов внушал ужас. Со всех сторон англичан окружали лица, белые, словно луна в ночи, и бледные, как у мертвецов. Их смех напоминал карканье ворон. Губы у тектонов были гораздо уже, чем у людей, а зубы покрывал желтый налет. Они показывали пальцами на бедра англичан и смеялись. В их хохоте в равных долях перемешивались зависть, ирония и ехидство. Они сопровождали свой смех восхищенным подвыванием, похожим на вой волков. Пленники старались прикрыться руками, но победители отводили их, чтобы предмет восхищения оказывался на виду. В конце концов под градом ударов англичанам ничего не осталось, как положить руки за головы.
   – Почему мы должны сносить эти издевательства? – воскликнул Ричард. – Мы же англичане.
   – Не делай глупостей, – предупредил его Уильям. – Раздевайся.
   Самым нелепым было то, что Ричард уже был совершенно голым. На нем оставались только шерстяные гольфы, которые были закреплены на его икрах серебряными кольцами. Эта деталь туалета стоила ему жизни.
   Металлические кольца стали предметом вожделения одного тектона, который присел на корточки, чтобы присвоить их себе. Ричарда это взбесило, и он ударил вора ногой прямо по носу. Остальные тектоны набросились на него. Ричард сопротивлялся. Его руки время от времени мелькали среди кучи белесых конечностей. Борьба длилась уже несколько минут, когда послышался треск, словно раскололся большой орех. Это было колено Ричарда. Он не мог больше сопротивляться, и тектоны забыли о своей жертве, которая стонала и извивалась на земле, как червяк. Ни Уильям, ни Маркус не смогли ему помочь: тектоны подошли к ним и положили перед каждым предметы, по форме напоминавшие половинку яйца. Они походили на панцири гигантских черепах, которые обитают в южных морях. Наверное, внутри были уложены вещи, прикрытые сверху специальной тканью. По бокам висели черные кожаные ремни. Маркус и Уильям рассматривали эту странную скорлупу, не зная, что с ней делать. Новые побои. Англичане прикрепили скорлупу к своим спинам, словно это были рюкзаки. Удары прекратились.
   Тектоны снова заинтересовались Ричардом. Парочка подземных жителей рассматривала его поврежденное колено, как конюхи изучают ногу лошади.
   – Встань на ноги, Ричард, встань на ноги! – закричал Маркус, не убирая рук с затылка.
   – Не могу! – стонал тот. – У меня сломано колено.
   – Ты можешь идти! Ты должен! – настаивал Маркус.
   Уильям понял, в чем дело, и присоединился к Гарвею:
   – Давай, Ричард! Взваливай скорлупу на спину и шагай!
   Один из тектонов достал нож с широким и коротким лезвием. Ричард увидел это.
   – Мне уже лучше! – закричал он. – Вы слышите? Я здоров как никогда!
   Что такое Конго? Конго – это не просто место. Конго – это противоположная сторона вселенной. Понял ли это перед смертью Ричард Кравер? Тектон вонзил нож ему в затылок.
   Вероятно, лезвие затронуло какой-то нерв, потому что ноги и руки Ричарда неестественно вытянулись и напряглись, словно по ним пробежал электрический ток. Его тело сотрясалось в конвульсиях, но он не умирал. Никак не мог умереть. Тектон пытался добить его неловкими ударами. Второй тектон осуждал неопытность палача. Ричард корчился в страшных судорогах, его крупное тело содрогалось, глаза закатились. Понадобилось еще два удара. И еще три.
   Потом оставшиеся в живых англичане получили новые пинки. Не оставалось ни малейшего сомнения: тектоны уводили их внутрь шахты. Маркус и Уильям спустились вниз по лестнице, а тектоны – по веревкам, которые свисали с краев «муравейника». Когда все оказались в подземном зале, два тектона залезли в один из туннелей головой вперед. Другие положили скорлупу, которую нес Маркус, в тот же ход. Используя решительные жесты и гримасы, они объяснили, что от него требовалось: залезть в туннель и продвигаться вглубь, толкая перед собой скорлупу. Маркус отказывался в это верить. Он начал сопротивляться. Им никогда не удастся загнать его в эту щель, никогда. Гарвей почувствовал на своем теле руки: одни прижимали его локти к туловищу, другие нажимали на затылок, стараясь наклонить голову. Маркус сражался, как сумасшедший, на которого надели смирительную рубашку. Дубинка больно ударила его по губам. Он выплюнул осколки зубов с кровью прямо в лицо врагам. Его не заставят туда влезть! Пока он упирался, появилась она, Амгам.