Страница:
Мария Петровна, как почти всякая женщина, не столько слушала умные слова, сколько спешила отдаться волнам сбивчивой речи. В обход всякой словесной логики она млела, плыла, питаясь одним градусом возбуждения мужского голоса; отмечала руку напарника на своей талии, согласно следовала его пожатиям и давлению, когда ее вели в дом, обнимали...
- Пора, милок, - думала, - кончается лето.
В темноте разгоряченный Санечка горячо дышал ей в ухо, даже всхлипывал, вдруг вскрикнул - Ой, я узнал вас, узнал наконец... Может быть, мудреный Санечка хотел сказать 'позналъ' в библейском, так сказать, значении слова, но Мария Петровна спешила с ним согласиться: - Известно, милый, - шептала, - Нелегкие времена забываются... Хорошо всеш-таки вспомнил, что это я тебе Америчку подарила. Начальничек твой - М. П. Фофанова...
И на это, хотя и по-своему, Санечка был моментально согласный. Вот, что значит единение душ:
- О-е! Ты мой босс, конечно, - 'Фо-фан' (For fun) - 'на радость' ты мне послана Мэри, - придумал затейник-Санечка; и скоро задышал ровнее и заснул умиротворенный.
К осени, освобожденный от домашних забот, Санечка, прикрыв лысину бейсбольной кепкой, прятался, кругами ходил за дальними кустами, снова сочиняя стихи и роняя листочки. Мария Петровна, как бывало, подсматривала через окно второго этажа.
Два стиха оказались персонально посвященными ей, Мэри. По тому, какие в них были непонятные слова и как непонятно они между собой составлялись, каждому было ясно, что стихи очень умные,.
Так шло время. Быт налажен; дом ухожен. Безоблачная жизнь, как известно, увы, приглашает свою оборотную сторону - некоторую печаль и скуку. Беспричинно грустя, Мария Петровна дивилась несправедливости почему, например, благоденствие американской деревни не распространяется на деревню Крюково? В Крюкове и лес гуще и речка глубже. Почему же, по какому такому постановлению не видать крюковцам безбедной жизни как своих ушей?
Неясное томление обычно разрешается песней. В такие дни, вечерами Мария Петровна с Санечкой допоздна сидели на балконе за настойкой целебных трав и тянул из себя, вытягивали в пространство, в сторону дышащего автомобильными эвездами хайвея что-нибудь по-длиннее, по-московски напирая на 'А'. Про то как 'черёмухА кАлышится. Как '...зА рИкой дА-лёкАй голос слышитсА, и пАют всю-да-ночку сА-лА-вьи...
На викенд в дом Клепиков полюбили заглядывать редкие знакомые и соседи. Хвалили кулебяку и растегаи, и, в первую очередь, хозяйку, которая выглядела уже одних лет с хозяином. Сама - будто с журнальной обложки безвозрастная тщательно ухоженая американкая леди. Мэри-Вери-Гуд, называл ее 'левый' сосед Ясу, страшный, как известно, обольститель и интриган. 'Правый' сосед оставался неизвестен и неуловим. На машине с затемненными стеклами въезжал прямо к себе в гараж и пропадал. Приходили чинные, очень воспитанные сослуживцы Санечки - мистер и миссис Парк. Клепик их звал Китайский Парк Культуры (они были корейцами, но кого это волнует?). Приходили многодетные шумные Бройхманы.Приходили обладатели лучшей собственной бани-парилки закарпатские украинцы, великовозрастный сын и мамаша, неразлучные, оба невероятно краснощекие, ярко распаренные. На них было жарко смотреть.
После еды и оздоровительных водочных настоек Марии Петровны, принимаемых на ура, хохлы, делая страшные глаза, который раз рассказывали как они 'потикали з батьковщины и в Сполучных Штатах Америцы их зараз запытали на детекторе бреxни...' Потом они затягивали непременную 'тыж мене пидманула, тыж мене пидвела...', которую Санечка естественным образом переводил, особенно в момент припева, в такую яростную Хаванагилу, что гости сытые били копытами и пол дощатый трещал. Это дело нравилось всем, потому что, в согласии с последней модой, как бы она не называлась - Рок или Рэп, каждый мог участвовать, мог до бесконечности кричать-повторять себе одно и то же. Бессмыслицу обыкновенно, но с пылом с жаром. От души разорялись хором все - и Бройхманы и Парки и Ясу. Даже малые дети, куда от них денешься!
С детьми в Америке проблема. Марию Петровну научили, что здесь ребенка ни в коем случае не отпускают на самотек, как пескарька в воду. Как это! Сам ребенок найдет себе сотоварищей за здорово живешь? Полагается устраивать 'плей-дейт", свидание с подходящими сверстниками. И ненавязчиво наблюдать.
Хорошо. Денни водили к Джейку и к Мартину. Их же приглашали с визитом ответных кораблей. Мария Петровназорко наблюдала, и, однажды, как только детки поскучнели, предложила сыграть в прятки. Нужно было вспомнить считалку и выбрать - кому водить; в чем произошла заковыка. Забыла! Марие Петровне приходили на ум почему-то одни лишь матерные охальности. Самая невинная вспомнилась - Сыр-Дарья, Амур-Дарья, гоп-сидорга-бия! Похоже татарская и совсем не считалка. Позвонили на работу Санечке; и он, прикрывая, видимо, ладонью трубку, чтоб его не слышали в офисе, шепотом напомнил самую простую про еники-беники-ели-вареники и еще про то, как вышел месяц из тумана - вынул ножик из кармана - буду резать, буду бить...
Опять у него - ножик! Это Маруся немедленно пресекла. Бить! Резать?
Тут маленький Денни, отчего же он раньше молчал, выдал такую замечательную никому не понятную считалку, что Джейк Бройхман разревелся, заявляя, что он 'первый'. Что это его научили в воскресной, специальной для малышей, школе при соседнем молельном доме 'Бет Шалом', где, как выяснилось, регулярно занимаются с детьми.
Радуясь нежданной подмоге, каждое воскресное утро, в довольно ранние часы, Мария Петровна стала привозить мальчика в приготовительную школу. Денни мог капризничать, особенно зимним утром, когда ни кому не хочется вставать в темноте; но Мария Петровна нашла в этом вопросе себя установила воинский режим, ввела гимнастику, холодные обтирания, отдавала бодрые команды и сама заметно взбодрилась. Признаться, этого с ней давно не случалось в Америке.
Что, собственно говоря, делать в американской деревне? Если не болтаться по магазинам, не дурманить себя мертвящими бликами экрана телевизором, интернетом... жизнь в сытой субурбии размеренна и скучна. После захода солнца, в темноте - занавес дню, конец для всего живого. Ночной жизни, как известно, нет. Принято повсеместно цепенеть перед экраном; по-возможности плавно погружаясь в сон. Ну - выбирался Клепик в гости, ну - в ресторанчики по-соседству. Иногда.
Зимой как-то к вечеру натуральнейшим образом заглянули знакомой дорогой в 'Бет Шалом. Туда же, где Денискина школа.Попали в пятницу на Шабат. Раз-другой.
Понравилось.Стали чаще заглядывать. Там было празднично, тепло, неизменно приветливые люди, заочно знакомые по городку. Но и неожиданные вдруг, когда видишь их при параде, нарядных, а не, как обычно, в безалаберном, спортивно-расхлябаном американском виде - трусы да майка навыпуск.
Что-то еще привлекало. Много разного, чего ни Санечка, ни Мария Петровна едва ли смогли бы сформулировать. То ли подъем молодых чувств как перед представлением или киносеансом в каком-нибудь новеньком Доме Культуры? То ли странная знакомость выражений лиц, глаз и песенных мотивов.Тут, пожалуй, и оставим мы наших героев.
Пятница, Вечер. Ал и Денни - в ермолках. Мэри в кружевной наколке. Когда поют они в унисон с конгрегацией вроде бы еврейские ритуальные гимны, но почему-то все кажется - на мотивы хорошо памятных тачанок-ростовчанок и других красноармейских гопаков. Что были написаны нашими же соотечественниками, поэтами-песенниками, отмеченными еще до перепадавших им наобязательных музыкальных наград обязательным пятым пунктом. Нельзя было не выделить в общем хоре глубокий, грудной голос Марии Петровны: Хиней, хиней, xиней... Затем - высокий, чистый Санечкин тенорок: ...Ми-xа-моxа баэлим Адонай... И, конечно, всех выше захлебывающийся фальцет Денни: - Ми-ха-моха, не-дар-ба-кадеш! О Дениске разговор особый. Любчик и гордость Марии Петровны, он уж читал на русском и на иврите. Фактически без словаря.
1999
- Пора, милок, - думала, - кончается лето.
В темноте разгоряченный Санечка горячо дышал ей в ухо, даже всхлипывал, вдруг вскрикнул - Ой, я узнал вас, узнал наконец... Может быть, мудреный Санечка хотел сказать 'позналъ' в библейском, так сказать, значении слова, но Мария Петровна спешила с ним согласиться: - Известно, милый, - шептала, - Нелегкие времена забываются... Хорошо всеш-таки вспомнил, что это я тебе Америчку подарила. Начальничек твой - М. П. Фофанова...
И на это, хотя и по-своему, Санечка был моментально согласный. Вот, что значит единение душ:
- О-е! Ты мой босс, конечно, - 'Фо-фан' (For fun) - 'на радость' ты мне послана Мэри, - придумал затейник-Санечка; и скоро задышал ровнее и заснул умиротворенный.
К осени, освобожденный от домашних забот, Санечка, прикрыв лысину бейсбольной кепкой, прятался, кругами ходил за дальними кустами, снова сочиняя стихи и роняя листочки. Мария Петровна, как бывало, подсматривала через окно второго этажа.
Два стиха оказались персонально посвященными ей, Мэри. По тому, какие в них были непонятные слова и как непонятно они между собой составлялись, каждому было ясно, что стихи очень умные,.
Так шло время. Быт налажен; дом ухожен. Безоблачная жизнь, как известно, увы, приглашает свою оборотную сторону - некоторую печаль и скуку. Беспричинно грустя, Мария Петровна дивилась несправедливости почему, например, благоденствие американской деревни не распространяется на деревню Крюково? В Крюкове и лес гуще и речка глубже. Почему же, по какому такому постановлению не видать крюковцам безбедной жизни как своих ушей?
Неясное томление обычно разрешается песней. В такие дни, вечерами Мария Петровна с Санечкой допоздна сидели на балконе за настойкой целебных трав и тянул из себя, вытягивали в пространство, в сторону дышащего автомобильными эвездами хайвея что-нибудь по-длиннее, по-московски напирая на 'А'. Про то как 'черёмухА кАлышится. Как '...зА рИкой дА-лёкАй голос слышитсА, и пАют всю-да-ночку сА-лА-вьи...
На викенд в дом Клепиков полюбили заглядывать редкие знакомые и соседи. Хвалили кулебяку и растегаи, и, в первую очередь, хозяйку, которая выглядела уже одних лет с хозяином. Сама - будто с журнальной обложки безвозрастная тщательно ухоженая американкая леди. Мэри-Вери-Гуд, называл ее 'левый' сосед Ясу, страшный, как известно, обольститель и интриган. 'Правый' сосед оставался неизвестен и неуловим. На машине с затемненными стеклами въезжал прямо к себе в гараж и пропадал. Приходили чинные, очень воспитанные сослуживцы Санечки - мистер и миссис Парк. Клепик их звал Китайский Парк Культуры (они были корейцами, но кого это волнует?). Приходили многодетные шумные Бройхманы.Приходили обладатели лучшей собственной бани-парилки закарпатские украинцы, великовозрастный сын и мамаша, неразлучные, оба невероятно краснощекие, ярко распаренные. На них было жарко смотреть.
После еды и оздоровительных водочных настоек Марии Петровны, принимаемых на ура, хохлы, делая страшные глаза, который раз рассказывали как они 'потикали з батьковщины и в Сполучных Штатах Америцы их зараз запытали на детекторе бреxни...' Потом они затягивали непременную 'тыж мене пидманула, тыж мене пидвела...', которую Санечка естественным образом переводил, особенно в момент припева, в такую яростную Хаванагилу, что гости сытые били копытами и пол дощатый трещал. Это дело нравилось всем, потому что, в согласии с последней модой, как бы она не называлась - Рок или Рэп, каждый мог участвовать, мог до бесконечности кричать-повторять себе одно и то же. Бессмыслицу обыкновенно, но с пылом с жаром. От души разорялись хором все - и Бройхманы и Парки и Ясу. Даже малые дети, куда от них денешься!
С детьми в Америке проблема. Марию Петровну научили, что здесь ребенка ни в коем случае не отпускают на самотек, как пескарька в воду. Как это! Сам ребенок найдет себе сотоварищей за здорово живешь? Полагается устраивать 'плей-дейт", свидание с подходящими сверстниками. И ненавязчиво наблюдать.
Хорошо. Денни водили к Джейку и к Мартину. Их же приглашали с визитом ответных кораблей. Мария Петровназорко наблюдала, и, однажды, как только детки поскучнели, предложила сыграть в прятки. Нужно было вспомнить считалку и выбрать - кому водить; в чем произошла заковыка. Забыла! Марие Петровне приходили на ум почему-то одни лишь матерные охальности. Самая невинная вспомнилась - Сыр-Дарья, Амур-Дарья, гоп-сидорга-бия! Похоже татарская и совсем не считалка. Позвонили на работу Санечке; и он, прикрывая, видимо, ладонью трубку, чтоб его не слышали в офисе, шепотом напомнил самую простую про еники-беники-ели-вареники и еще про то, как вышел месяц из тумана - вынул ножик из кармана - буду резать, буду бить...
Опять у него - ножик! Это Маруся немедленно пресекла. Бить! Резать?
Тут маленький Денни, отчего же он раньше молчал, выдал такую замечательную никому не понятную считалку, что Джейк Бройхман разревелся, заявляя, что он 'первый'. Что это его научили в воскресной, специальной для малышей, школе при соседнем молельном доме 'Бет Шалом', где, как выяснилось, регулярно занимаются с детьми.
Радуясь нежданной подмоге, каждое воскресное утро, в довольно ранние часы, Мария Петровна стала привозить мальчика в приготовительную школу. Денни мог капризничать, особенно зимним утром, когда ни кому не хочется вставать в темноте; но Мария Петровна нашла в этом вопросе себя установила воинский режим, ввела гимнастику, холодные обтирания, отдавала бодрые команды и сама заметно взбодрилась. Признаться, этого с ней давно не случалось в Америке.
Что, собственно говоря, делать в американской деревне? Если не болтаться по магазинам, не дурманить себя мертвящими бликами экрана телевизором, интернетом... жизнь в сытой субурбии размеренна и скучна. После захода солнца, в темноте - занавес дню, конец для всего живого. Ночной жизни, как известно, нет. Принято повсеместно цепенеть перед экраном; по-возможности плавно погружаясь в сон. Ну - выбирался Клепик в гости, ну - в ресторанчики по-соседству. Иногда.
Зимой как-то к вечеру натуральнейшим образом заглянули знакомой дорогой в 'Бет Шалом. Туда же, где Денискина школа.Попали в пятницу на Шабат. Раз-другой.
Понравилось.Стали чаще заглядывать. Там было празднично, тепло, неизменно приветливые люди, заочно знакомые по городку. Но и неожиданные вдруг, когда видишь их при параде, нарядных, а не, как обычно, в безалаберном, спортивно-расхлябаном американском виде - трусы да майка навыпуск.
Что-то еще привлекало. Много разного, чего ни Санечка, ни Мария Петровна едва ли смогли бы сформулировать. То ли подъем молодых чувств как перед представлением или киносеансом в каком-нибудь новеньком Доме Культуры? То ли странная знакомость выражений лиц, глаз и песенных мотивов.Тут, пожалуй, и оставим мы наших героев.
Пятница, Вечер. Ал и Денни - в ермолках. Мэри в кружевной наколке. Когда поют они в унисон с конгрегацией вроде бы еврейские ритуальные гимны, но почему-то все кажется - на мотивы хорошо памятных тачанок-ростовчанок и других красноармейских гопаков. Что были написаны нашими же соотечественниками, поэтами-песенниками, отмеченными еще до перепадавших им наобязательных музыкальных наград обязательным пятым пунктом. Нельзя было не выделить в общем хоре глубокий, грудной голос Марии Петровны: Хиней, хиней, xиней... Затем - высокий, чистый Санечкин тенорок: ...Ми-xа-моxа баэлим Адонай... И, конечно, всех выше захлебывающийся фальцет Денни: - Ми-ха-моха, не-дар-ба-кадеш! О Дениске разговор особый. Любчик и гордость Марии Петровны, он уж читал на русском и на иврите. Фактически без словаря.
1999