— Милорд, — нетерпеливо начал Николас, — вы, должно быть, помните, что Джулиану сопровождали в Уэрвелль четверо слуг лорда Круса, я уже говорил вам об этом. Троих из них мы расспросили обо всем в Лэ, и я уверен, что они сказали нам правду. Но вот четвертый… Он был единственным, кто провожал ее последние несколько миль. Но теперь его нет в маноре, и мы должны его разыскать.
Возбужденно перебивая друг друга, Николас и Реджинальд начали рассказывать Берингару обо всем, что им удалось узнать.
— Он выехал с Джулианой из Андовера рано поутру, — сказал Николас, — это видели трое слуг, но им велено было остаться и дожидаться его возвращения. А вернулся он только поздно вечером, так что им пришлось там заночевать, чтобы не пускаться в обратный путь на ночь глядя. Это при том, что Уэрвелль всего в трех-четырех милях от Андовера.
— И он был единственным, — добавил кипевший от ярости Крус, — кто пользовался полным доверием сестры и должен был знать, не мог не знать, какой ценный вклад везла она в монастырь.
— А что она везла? — немедленно спросил Хью. Память у шерифа была превосходной, ему ничего не надо было повторять дважды.
— С ней были деньги, три сотни монет серебром, и кое-какая церковная утварь. Милорд, я приказал своему писцу составить полный перечень того, что она увезла с собой. Он сделал две копии, и мы доставили их сюда. Мы решили один список отдать вам, чтобы вы смогли поискать эти вещи в здешних краях, откуда родом этот человек, Адам Гериет. Второй Гарнэдж возьмет с собой и будет искать в окрестностях Винчестера, Андовера и Уэрвелля, где пропала моя сестра.
— Это правильно, — удовлетворенно кивнул Хью. — Монеты, конечно, не сыскать, а вот из церковной утвари что-то, может, и найдется.
Он взял протянутый Николасом свиток и, сдвинув брови, прочел:
— Первое: пара серебряных подсвечников, выполненных в виде высоких кубков, обвитых виноградной лозой, к которым серебряными же цепочками крепятся щипцы для снятия нагара, украшенные орнаментом в виде виноградных листьев. Второе: алтарный крест длиной в мужскую ладонь, серебряный, на серебряном же пьедестале в виде трехступенчатой пирамиды, инкрустированный агатами и аметистами, и парный ему наперсный крест для священника, длиной с мизинец, украшенный такими же камнями, на тонкой серебряной цепочке. Третье: маленькая серебряная дарохранительница с гравировкой в виде листьев папоротника. Помимо того, принадлежавшие леди украшения: ожерелье из полированных камней, какие добывают на холмах Понтсбери, серебряный браслет с гравировкой в виде усиков горошка и серебряное колечко, покрытое эмалевым узором из желтых и голубых цветов…
Хью оторвал взгляд от пергамента.
— Безусловно, по такому описанию можно узнать любую из этих вещиц, если она попадется на глаза. Будьте уверены, я познакомлю с этим списком всех своих людей, и они будут искать по всему графству, но мне кажется, что скорее эти вещи всплывут на юге. Зато здесь, возможно, удастся разузнать что-нибудь об этом человеке. Если он местный, в этих краях у него должны быть родные, может, они что-нибудь знают. Вы говорите, он подался в солдаты?
— Да, всего через несколько недель после возвращения из этой поездки. Тогда только что преставился мой отец, а граф Валеран, наш сеньор, потребовал прислать ему отряд на подмогу. Этот малый, Адам Гериет, вызвался сам.
— А он что, молод? — спросил Хью.
— Куда там, ему за пятый десяток перевалило. Но он еще крепок и мастер управляться хоть с мечом, хоть с луком. У отца он служил лесником и ловчим. Графу Валерану повезло, что заполучил такого солдата. Остальные мои люди были помоложе, но куда им до него, сноровка не та.
— А откуда он вообще взялся, этот Гериет? Если он служил вашему отцу, то наверняка и родился в одном из ваших маноров.
— Он младший сын свободного арендатора, родом из Харпекота, где его отец обрабатывал надел. Потом этот надел унаследовал его старший брат, а сейчас там вроде бы хозяйничает его племянник. Мой отец говорил, что Адам не был особо близок с родней, но кто знает, может, там и удастся напасть на его след.
— Стало быть, больше родни у него нет? Он что, и женат не был?
— Женат не был, это точно. Что же до других его родных, то я о них никогда не слышал, но вполне вероятно, что кто-то из этой семьи и живет неподалеку от Харпекота.
— Ладно, — решительно заявил Хью, — это предоставьте мне, я проверю, хотя и сомневаюсь, что его занесет в наше графство, коли с родней он не в ладах. Скорее вы, Николас, что-нибудь разузнаете там, на юге. Вы уж постарайтесь!
— Непременно, — мрачно отозвался Николас и, сунув за пазуху свиток с описью имущества Джулианы, поднялся, чтобы побыстрее взяться за дело. — Только сперва мне надо навестить лорда Годфрида и заверить его, что я не откажусь от поисков, пока остается хоть крупица надежды. А потом в путь!
Сказав это, Николас попрощался и быстро удалился. Поднялся и Крус. Он недоверчиво взглянул на Берингара, как будто опасался, что молодой шериф не проявит должного рвения, добиваясь справедливого возмездия за поруганную честь его рода.
— Ну что ж, оставлю это на вас, милорд, — промолвил он, — надеюсь, что вы сделаете все возможное.
— Не сомневайтесь, — сухо ответил Берингар. — А вы возвращаетесь в Лэ? Я спрашиваю потому, что должен знать, где найти вас, если возникнет нужда.
Крус кивнул и ушел, судя по всему, не слишком успокоенный. У ограды он оглянулся, словно ожидая, что шериф вот-вот вскочит на коня и помчится во весь опор разыскивать злодея.
Хью проводил его холодным взглядом и повернулся к брату Кадфаэлю.
— Вообще-то мне и впрямь стоит поторопиться, — ухмыльнулся он, — а то не ровен час, он доберется до этого молодчика раньше меня, и тогда, боюсь, не обойдется без переломанных костей, а то и свернутой шеи. Может, этому Гериету в конце концов и придется лишиться головы, только все должно быть по закону, и нечего Крусу брать это на себя.
Берингар дружески похлопал Кадфаэля по спине и, уже собравшись уходить, обронил на прощание:
— Слава Богу, что королева с императрицей перестали пока гоняться друг за другом. Глядишь, и мы удачно поохотимся — только дичь у нас, конечно, помельче.
Брат Кадфаэль отправился к вечерне с неспокойным сердцем. Он представлял себе девушку верхом на коне, с седельными сумами, набитыми деньгами и драгоценной утварью, которая неизвестно зачем покинула своих спутников всего в нескольких милях от цели, а затем бесследно исчезла. Словно облачко тумана под утренним солнцем: дунул ветерок — и оно растаяло. Два человека — молодой и умудренный годами — принимали ее судьбу близко к сердцу, и если бы оба они, Николас и Хумилис, узнали, что она упокоилась с миром, мир со временем снизошел бы и на их души. Сейчас же им оставалось лишь теряться в догадках, а нет ничего хуже неизвестности.
Перед началом службы аббат Радульфус объявил, что отроки отныне не будут допускаться к постригу, ибо на такой шаг человек должен идти по доброй воле и после зрелого размышления. Однако Рун, уже успевший дать обет, стоял среди своих сверстников, послушников и учеников монастырской школы, с воодушевлением распевая псалмы, и на лице его сияла счастливая улыбка. Юный и непорочный, он не ведал греховных страстей, которые терзали многих, но был одарен чудесной способностью чувствовать чужую боль и сострадать ей.
В это время года к вечерне еще не смеркалось, храм был наполнен солнечным светом, и оттого цветущая красота Руна сияла еще ярче. Лучезарный блеск ее отражался в мрачных, черных глазах Уриена, сжигаемого мукой порочной страсти.
Брат Фиделис стоял в тени, держась поблизости от Хумилиса. Он не глядел по сторонам и не участвовал в общем хоре, ибо все равно не мог петь, а внимательно и настороженно следил за своим другом, готовый в любую минуту поддержать его немощное тело.
«Ну что ж, — подумал брат Кадфаэль, — вечерня вечерней, но ежели ты принял на себя обязанность заботиться о ближнем и никогда об этом не забываешь, никто тебя не осудит — ни Господь, ни Святой Бенедикт».
Может быть, ему и самому следовало бы сосредоточиться только на молитве, однако мысли его занимал Хумилис, который угасал прямо на глазах. Увы, конец прославленного рыцаря был ближе, чем вначале можно было предполагать. И Кадфаэль вдруг с болью почувствовал, что предотвратить или хотя бы отсрочить этот скорый конец не удастся.
Глава восьмая
Возбужденно перебивая друг друга, Николас и Реджинальд начали рассказывать Берингару обо всем, что им удалось узнать.
— Он выехал с Джулианой из Андовера рано поутру, — сказал Николас, — это видели трое слуг, но им велено было остаться и дожидаться его возвращения. А вернулся он только поздно вечером, так что им пришлось там заночевать, чтобы не пускаться в обратный путь на ночь глядя. Это при том, что Уэрвелль всего в трех-четырех милях от Андовера.
— И он был единственным, — добавил кипевший от ярости Крус, — кто пользовался полным доверием сестры и должен был знать, не мог не знать, какой ценный вклад везла она в монастырь.
— А что она везла? — немедленно спросил Хью. Память у шерифа была превосходной, ему ничего не надо было повторять дважды.
— С ней были деньги, три сотни монет серебром, и кое-какая церковная утварь. Милорд, я приказал своему писцу составить полный перечень того, что она увезла с собой. Он сделал две копии, и мы доставили их сюда. Мы решили один список отдать вам, чтобы вы смогли поискать эти вещи в здешних краях, откуда родом этот человек, Адам Гериет. Второй Гарнэдж возьмет с собой и будет искать в окрестностях Винчестера, Андовера и Уэрвелля, где пропала моя сестра.
— Это правильно, — удовлетворенно кивнул Хью. — Монеты, конечно, не сыскать, а вот из церковной утвари что-то, может, и найдется.
Он взял протянутый Николасом свиток и, сдвинув брови, прочел:
— Первое: пара серебряных подсвечников, выполненных в виде высоких кубков, обвитых виноградной лозой, к которым серебряными же цепочками крепятся щипцы для снятия нагара, украшенные орнаментом в виде виноградных листьев. Второе: алтарный крест длиной в мужскую ладонь, серебряный, на серебряном же пьедестале в виде трехступенчатой пирамиды, инкрустированный агатами и аметистами, и парный ему наперсный крест для священника, длиной с мизинец, украшенный такими же камнями, на тонкой серебряной цепочке. Третье: маленькая серебряная дарохранительница с гравировкой в виде листьев папоротника. Помимо того, принадлежавшие леди украшения: ожерелье из полированных камней, какие добывают на холмах Понтсбери, серебряный браслет с гравировкой в виде усиков горошка и серебряное колечко, покрытое эмалевым узором из желтых и голубых цветов…
Хью оторвал взгляд от пергамента.
— Безусловно, по такому описанию можно узнать любую из этих вещиц, если она попадется на глаза. Будьте уверены, я познакомлю с этим списком всех своих людей, и они будут искать по всему графству, но мне кажется, что скорее эти вещи всплывут на юге. Зато здесь, возможно, удастся разузнать что-нибудь об этом человеке. Если он местный, в этих краях у него должны быть родные, может, они что-нибудь знают. Вы говорите, он подался в солдаты?
— Да, всего через несколько недель после возвращения из этой поездки. Тогда только что преставился мой отец, а граф Валеран, наш сеньор, потребовал прислать ему отряд на подмогу. Этот малый, Адам Гериет, вызвался сам.
— А он что, молод? — спросил Хью.
— Куда там, ему за пятый десяток перевалило. Но он еще крепок и мастер управляться хоть с мечом, хоть с луком. У отца он служил лесником и ловчим. Графу Валерану повезло, что заполучил такого солдата. Остальные мои люди были помоложе, но куда им до него, сноровка не та.
— А откуда он вообще взялся, этот Гериет? Если он служил вашему отцу, то наверняка и родился в одном из ваших маноров.
— Он младший сын свободного арендатора, родом из Харпекота, где его отец обрабатывал надел. Потом этот надел унаследовал его старший брат, а сейчас там вроде бы хозяйничает его племянник. Мой отец говорил, что Адам не был особо близок с родней, но кто знает, может, там и удастся напасть на его след.
— Стало быть, больше родни у него нет? Он что, и женат не был?
— Женат не был, это точно. Что же до других его родных, то я о них никогда не слышал, но вполне вероятно, что кто-то из этой семьи и живет неподалеку от Харпекота.
— Ладно, — решительно заявил Хью, — это предоставьте мне, я проверю, хотя и сомневаюсь, что его занесет в наше графство, коли с родней он не в ладах. Скорее вы, Николас, что-нибудь разузнаете там, на юге. Вы уж постарайтесь!
— Непременно, — мрачно отозвался Николас и, сунув за пазуху свиток с описью имущества Джулианы, поднялся, чтобы побыстрее взяться за дело. — Только сперва мне надо навестить лорда Годфрида и заверить его, что я не откажусь от поисков, пока остается хоть крупица надежды. А потом в путь!
Сказав это, Николас попрощался и быстро удалился. Поднялся и Крус. Он недоверчиво взглянул на Берингара, как будто опасался, что молодой шериф не проявит должного рвения, добиваясь справедливого возмездия за поруганную честь его рода.
— Ну что ж, оставлю это на вас, милорд, — промолвил он, — надеюсь, что вы сделаете все возможное.
— Не сомневайтесь, — сухо ответил Берингар. — А вы возвращаетесь в Лэ? Я спрашиваю потому, что должен знать, где найти вас, если возникнет нужда.
Крус кивнул и ушел, судя по всему, не слишком успокоенный. У ограды он оглянулся, словно ожидая, что шериф вот-вот вскочит на коня и помчится во весь опор разыскивать злодея.
Хью проводил его холодным взглядом и повернулся к брату Кадфаэлю.
— Вообще-то мне и впрямь стоит поторопиться, — ухмыльнулся он, — а то не ровен час, он доберется до этого молодчика раньше меня, и тогда, боюсь, не обойдется без переломанных костей, а то и свернутой шеи. Может, этому Гериету в конце концов и придется лишиться головы, только все должно быть по закону, и нечего Крусу брать это на себя.
Берингар дружески похлопал Кадфаэля по спине и, уже собравшись уходить, обронил на прощание:
— Слава Богу, что королева с императрицей перестали пока гоняться друг за другом. Глядишь, и мы удачно поохотимся — только дичь у нас, конечно, помельче.
Брат Кадфаэль отправился к вечерне с неспокойным сердцем. Он представлял себе девушку верхом на коне, с седельными сумами, набитыми деньгами и драгоценной утварью, которая неизвестно зачем покинула своих спутников всего в нескольких милях от цели, а затем бесследно исчезла. Словно облачко тумана под утренним солнцем: дунул ветерок — и оно растаяло. Два человека — молодой и умудренный годами — принимали ее судьбу близко к сердцу, и если бы оба они, Николас и Хумилис, узнали, что она упокоилась с миром, мир со временем снизошел бы и на их души. Сейчас же им оставалось лишь теряться в догадках, а нет ничего хуже неизвестности.
Перед началом службы аббат Радульфус объявил, что отроки отныне не будут допускаться к постригу, ибо на такой шаг человек должен идти по доброй воле и после зрелого размышления. Однако Рун, уже успевший дать обет, стоял среди своих сверстников, послушников и учеников монастырской школы, с воодушевлением распевая псалмы, и на лице его сияла счастливая улыбка. Юный и непорочный, он не ведал греховных страстей, которые терзали многих, но был одарен чудесной способностью чувствовать чужую боль и сострадать ей.
В это время года к вечерне еще не смеркалось, храм был наполнен солнечным светом, и оттого цветущая красота Руна сияла еще ярче. Лучезарный блеск ее отражался в мрачных, черных глазах Уриена, сжигаемого мукой порочной страсти.
Брат Фиделис стоял в тени, держась поблизости от Хумилиса. Он не глядел по сторонам и не участвовал в общем хоре, ибо все равно не мог петь, а внимательно и настороженно следил за своим другом, готовый в любую минуту поддержать его немощное тело.
«Ну что ж, — подумал брат Кадфаэль, — вечерня вечерней, но ежели ты принял на себя обязанность заботиться о ближнем и никогда об этом не забываешь, никто тебя не осудит — ни Господь, ни Святой Бенедикт».
Может быть, ему и самому следовало бы сосредоточиться только на молитве, однако мысли его занимал Хумилис, который угасал прямо на глазах. Увы, конец прославленного рыцаря был ближе, чем вначале можно было предполагать. И Кадфаэль вдруг с болью почувствовал, что предотвратить или хотя бы отсрочить этот скорый конец не удастся.
Глава восьмая
Если бы Роберт Глостерский не угодил в ловушку и не был захвачен в плен при попытке переправиться через речушку Тест, а императрица с остатками разбитой армии не устремилась бы в бегство через Ладгершаль и Девизес к Глостеру, искать Адама Гериета пришлось бы, наверное, гораздо дольше. Однако сложившееся положение временно охладило воинственный пыл враждующих армий, поскольку каждая сторона имела в заложниках особу королевской крови. Воспользовавшись передышкой, многие солдаты, которым осточертело бездельничать в лагерях, испросили отпуска и отправились кто куда поразмять ноги да развлечься, пока могущественные лорды ведут торг об условиях обмена знатных пленных. Среди этих солдат был и один немолодой вояка, мастер биться мечом и стрелять из лука, служивший под знаменами графа Вустерского.
Хью Берингар и сам родился на севере Шропшира, однако его родовые владения раскинулись у самой границы с Уэльсом, и он не слишком хорошо знал северо-восточные земли, лежавшие в долине Чешира. Почва в тех краях была жирная, хорошо ухоженная и более плодородная, чем на холмистом западе. Сразу после уборки урожая на стерню выгоняли многочисленные стада, которые обильно удобряли поля навозом. По всей долине там и сям были разбросаны имения аббатства Святых Петра и Павла, и на скошенных нивах бродили отары овец, которых пасли монастырские арендаторы. Хотя овец разводили в первую очередь ради их шерсти, удобряя землю, эти животные также приносили немалую пользу.
Манор Харпекот был расположен на открытой равнине. С наветренной стороны его ограждал небольшой лесок, а с юга примыкали обширные угодья. Бревенчатый хозяйский дом был невелик, зато вокруг раскинулись широкие поля, а прилепившиеся изнутри к ограде добротно сработанные хлева и амбары, судя по виду, никогда не пустовали. Управляющий Круса вышел во двор, почтительно приветствовал шерифа и двух его сержантов и растолковал приезжим, как найти усадьбу Эдрика Гериета.
Дом Гериета выглядел одним из самых зажиточных в деревушке. Перед ним находился огород, а позади — небольшой садик, где растрепанная молодая женщина, подоткнув юбки, развешивала на заборе выстиранную одежду. В саду бегали куры и щипала травку козочка на привязи. Хью припомнил, что этот Эдрик — вольный землепашец и арендует надел у владельца манора. Свободных крестьян в этих краях оставалось все меньше, большинству приходилось отдаваться под покровительство землевладельцев, и они превращались в вилланов. Должно быть, эти Гериеты трудились не покладая рук и отменно хозяйствовали на земле, если, выплачивая арендную плату, ухитрялись зарабатывать на жизнь и сохранять свою свободу. Обычно в таких семьях на счету каждая пара рук, и для младших сыновей тоже находилось дело. Но Адам, видать, уродился непутевым, раз вместо того чтобы растить хлеб, как все его предки, ему нравилось махать мечом, стрелять из лука да выслеживать дичь, — поэтому он и нанялся в манор Лэ, где стал лесничим и ловчим.
Когда Хью и его спутники остановили коней у калитки, из коровника вынырнул здоровенный лохматый детина в выцветшей сермяге. Он уставился на приезжих и насторожился, смекнув, что перед ним особы, облеченные властью, хотя и не догадывался, что видит самого лорда шерифа.
— Вы что-нибудь ищете здесь, достойные сэры? — спросил он. Парень стоял у калитки, широко расставив ноги, и глядел на незнакомцев исподлобья, словно ожидая подвоха. Голос его звучал почтительно, но не подобострастно.
Хью поздоровался с ним в дружеской манере, обычной при его обращении к простолюдинам, которые робели и тушевались, завидев знатных господ.
— Ты ведь Эдрик Гериет, мне верно сказали? Мы ищем кого-нибудь, кто мог бы подсказать нам, где найти некоего Адама Гериета — он, должно быть, доводится тебе дядюшкой. Кроме тебя, мы никого из его родни не знаем, а ты, может, слышал, где он сейчас, и поможешь нам. Что скажешь, приятель?
Дюжему парню было лет тридцать, не больше. Растрепанная, но миловидная молодка, развешивающая белье, скорее всего была его женой, а где-то на задворках заливался плачем младенец. Хозяин дома замешкался было, переминаясь с ноги на ногу, но затем осмелел и посмотрел прямо в лицо Берингару.
— Да, я Эдрик Гериет. А что вам нужно от моего дяди, сэр? Он что-нибудь натворил?
Вопрос этот не рассердил Хью. Берингар понимал, что даже если племянник и не испытывает к дядюшке особо теплых родственных чувств, он все равно будет держать рот на замке, пока не сообразит, куда ветер дует. Родная кровь — не пустое дело, тут надо держаться начеку, а то как бы лиха не вышло.
— Да ничего худого, насколько мне известно. Дело в том, что несколько лет назад Адам Гериет служил в маноре Лэ, и его послали с одним поручением, вот об этом-то мы и хотим расспросить его как свидетеля. Мне ведомо, что с тех пор он находится, или во всяком случае находился, на службе у графа Валерана. Вот мне и подумалось, может, ты от него весточку получал и расскажешь нам, где его найти. Мы были бы тебе весьма благодарны.
Эдрик еще не был уверен, стоит ли откровенничать с приезжими, но его стало одолевать любопытство.
— Верно, у меня всего и есть один дядюшка и его Адамом кличут. Он и впрямь был ловчим в Лэ, а потом, как мне батюшка сказывал, на старости лет нелегкая понесла его воевать — подался в солдаты к какому-то важному лорду, не знаю уж, как его зовут. Сюда-то он на моей памяти и носа не казал. Я дядю плохо помню, видел его, когда сам еще был мальцом. Они с моим отцом, хоть и братьями были, не шибко-то ладили. Мне жаль, милорд, но я понятия не имею, ни где он сейчас, ни где его носило все эти годы.
Можно было усомниться в том, что парень на самом деле жалел о своей неосведомленности, в остальном же, судя по всему, он говорил правду. Волей-неволей Хью принял его слова на веру и задумался.
— Так ты говоришь, их было двое братьев? Ну а сестры не было? Неужто нет никого, с кем бы ему захотелось повидаться в родных краях?
— Есть у меня тетушка, сэр, тоже одна-единственная. Семья-то наша невелика, отцу трудновато было управляться с хозяйством, когда его братец подался на легкие хлеба, пока не подрос я да двое моих братишек. Мы-то меж собою, слава Богу, ладим. Тетушка Элфрид была младшей. Она выскочила замуж, за бочара из Бригге, внебрачного сына какого-то нормандца, — чернявый такой коротышка, зовут Уолтер.
Эдрик поднял глаза на Берингара и подивился — с чего этот важный господин так развеселился. Парню невдомек было, что он сказал что-то неподобающее, хотя перед ним на костлявом, сером в яблоках жеребце восседал черноволосый и невысокий нормандский лорд.
— Они там и обосновались, в Бригге, у них и дети есть. Может, она что знает. К сестре-то своей дядя вроде неплохо относился.
— А больше никого родных нет?
— Больше никого, милорд, — Эдрик снова замялся, но, поколебавшись, добавил: — Я вроде слышал, что он был крестным у ее первенца. Крестника он, может, и любит, кто знает.
— Вполне возможно, — добродушно промолвил Берингар, вспомнив о собственном сынишке, с которым как с писаной торбой носились все домашние, включая его крестного отца — брата Кадфаэля. — Такое не редкость. Ну что ж, приятель, и на том спасибо. По крайней мере узнали, где еще можно спросить о твоем дяде.
Хью неторопливо повернул коня, с улыбкой бросил он через плечо Эдрику: «Доброго урожая!», присвистнул и пустил жеребца вскачь. Эскорт из двух сержантов последовал за ним.
Мастерская бочара Уолтера в Бригге находилась в узеньком переулке на склоне холма, в тени городской цитадели. На улицу выходил узкий фасад, сама же мастерская, словно пещера, была в углублении. Позади нее располагался открытый, освещенный солнцем двор, где пахло древесными стружками. Повсюду громоздились бочки, кадушки, ушаты, заготовки для них, штабеля досок, обручи — словом, все, что может сгодиться в бочарном промысле. За невысокой стеной крутой, поросший травой склон спускался к излучине Северна, такой же, как в Шрусбери. Река в этом месте была широкой, но из-за летней жары вода стояла низко, и то тут, то там обнажились песчаные отмели. Сейчас Северн выглядел мирным и сонным, зато во время осенних дождей пробуждался, превращаясь в бурный поток.
Оставив своих сержантов в проулке, Хью спешился и, пройдя сквозь темную мастерскую, вышел во двор. Веснушчатый паренек лет семнадцати, склонившись над бочонком, старательно забивал клепку. Другой парнишка, с виду года на два помладше, тщательно обстругивал длинные ивовые прутья, которыми кадушка оплетается для пущей прочности после того, как уже набит обруч. Был там и третий — мальчуган лет десяти, он деятельно сметал в кучу опилки и стружки и ссыпал их в мешки, чтобы потом сжечь. Похоже, что у Уолтера не было недостатка в подручных, и все они как на подбор были похожи друг на друга — сразу видно, что братья. Их отец, смуглый, подвижный человек невысокого роста, завидя незнакомца, оторвался от работы и повернулся к нему. В руке он держал нож.
— Чем могу служить, сэр?
— Бог в помощь, достойный мастер, — промолвил Хью. — Я ищу некоего Адама Гериета, а ты, как мне известно, женат на его сестре. Я беседовал с ее племянником Эдриком, что живет в Харпекоте, но тот не знает, где может находиться Адам. Эдрик и направил меня сюда, сказал, что твоя женушка дружна с этим Адамом. Я буду весьма благодарен, если поможешь мне его отыскать.
В ответ последовало длительное молчание. Уолтер стоял, по-прежнему сжимая в руке кривой нож, которым зачищал планки, и внимательно разглядывал незваного гостя. В его ловких руках спорилась любая работа, но соображал бочар не очень-то быстро. Все три паренька тоже побросали свои дела и таращились на пришельца, как и их отец. Старший из них, если, конечно, Эдрик не ошибся, скорее всего и был крестником Адама.
— Сэр, — вымолвил наконец Уолтер, — я вас не знаю. Что вам за дело до родича моей жены?
— А ты и не можешь знать меня, Уолтер, — отозвался Хью доброжелательным тоном, — а зовут меня Хью Берингар, я шериф этого графства, и все мое дело к Адаму Гериету состоит в том, чтобы задать ему несколько вопросов. Я надеюсь, что он поможет мне прояснить одну историю трехлетней давности. А если ты поспособствуешь нашей с ним встрече, то окажешь этим услугу не только мне, но и ему.
Нельзя сказать, что у Уолтера не возникло никаких сомнений, однако он как добропорядочный и законопослушный горожанин, солидный цеховой мастер, имеющий к тому же семью, о которой надо заботиться, прекрасно понимал, что нужно очень хорошо подумать, прежде чем решиться утаить что-то от самого лорда шерифа. Некоторое время он в раздумье ворошил ногой опилки, которые не успел вымести его сынишка, а затем, собравшись с духом, заговорил, судя по всему, откровенно и чистосердечно.
— Ну что ж, милорд, вы появились как раз вовремя. Адам-то ведь несколько лет к нам не наведывался, понятное дело — служба. А нынче на юге вроде малость попритихло, вот он и отпросился на несколько дней проведать родню. Сейчас он в моем доме.
Заслышав эти слова, старший парнишка тихонько направился к двери, но отец остановил его, бесцеремонно ухватив за рукав, и кинул на сына такой взгляд, что тот застыл на месте как вкопанный.
— Это мой старший, — простодушно пояснил Уолтер шерифу, подталкивая паренька вперед, — он крестник Адама и назван в его честь.
— А ну, сынок, — обратился бочар к пареньку, — проводи лорда шерифа в комнату. Я и сам сейчас приду, только опилки отряхну.
У юного Адама это распоряжение явно не вызвало восторга, но парнишка повиновался, то ли опасаясь, что иначе получит взбучку, то ли признавая, что отцу в конце концов виднее.
С угрюмой миной на веснушчатой физиономии он провел Берингара в большую комнату, служившую одновременно и столовой, и спальней для старших членов семьи.
Незавешенное окно, обращенное в сторону Северна, пропускало достаточно света, но в углах пахнущей деревом комнаты царил полумрак. За большим, гладко обструганным столом, удобно оперевшись локтями о столешницу, сидел крепкого сложения лысеющий мужчина с каштановой бородой. Перед ним был поставлен жбан с элем. Его спокойная и непринужденная манера держаться говорила о хладнокровии и недюжинной силе, а обветренное лицо указывало на привычку к походной жизни.
Из крохотной кухоньки вынырнула женщина, державшая в руках какой-то черпак. Статью, чертами лица и цветом волос она была очень похожа на сидевшего за столом человека. Вот сыновья — худощавые, жилистые и черноволосые, с нежной кожей, которая на солнце покрывалась веснушками, видать, удались не в мать, а в отца.
— Мама, — окликнул с порога парнишка, — тут пришел лорд шериф. Он спрашивает о дяде Адаме.
Слова его прозвучали громко и отчетливо. Как бы ненароком малец замешкался в дверях, и лишь помедлив, вошел в комнату и пропустил следовавшего за ним Хью. Довольно широкое окно не было закрыто ставнями, и проворному на вид бородачу, заподозри он что-то неладное, ничего не стоило выскочить наружу и припустить по склону к реке. А уж через обмелевший Северн он мог бы перебраться вброд, не замочив колен.
Берингар еле сдержал улыбку. Ему понравился этот паренек, изо всех сил старавшийся выручить своего крестного. Небось, юный Адам по простоте душевной считает, что от шерифа нет никакого проку — одни неприятности да хлопоты для простых людей. Между тем бородатый мужчина внимательно и спокойно взглянул на вошедшего в комнату Берингара, а затем поднялся и добродушно представился.
— Милорд, я Адам Гериет. Вам угодно меня о чем-то спросить?
Ни крестник, ни крестный не могли знать того, что один из сержантов Хью остался с лошадьми у входа, а другой караулил на склоне, под окнами. Конечно, Адам Гериет повидал в жизни всякого и его не так-то просто было напугать, однако, похоже, сейчас он действительно не находил никаких причин для тревоги.
— Ежели вы, милорд, ловите дезертиров, оставивших службу у короля Стефана, — продолжал Адам, — то зря побеспокоились, приезжая сюда. Может, кто и покидает войско без спросу, но я не из их числа. Я получил отпуск, как положено, вот и приехал погостить у сестрицы.
Женщина медленно подошла к брату и встала рядом с ним. На круглом, пышущем здоровьем лице было написано недоумение, но испуга в ее простодушных глазах не было.
— Милорд, мой добрый брат приехал издалека, чтобы повидаться со мной. Разве в этом есть что-нибудь дурное?
— Разумеется, нет, — отозвался Хью и в обычной добродушной манере обратился к Адаму, решив сразу же перейти к делу.
— Я хочу разузнать кое-что об одной молодой леди, пропавшей три года тому назад. Что тебе известно о Джулиане Крус?
Ни мать, ни сын, ни Уолтер, который только что вошел в комнату и стоял позади Берингара, похоже, ничего не поняли — их лица выражали одно только искреннее недоумение. Но Адам Гериет понял — это было видно с первого взгляда. Он замер, тяжело опираясь на оструганный стол, и настороженно, но спокойно посмотрел прямо в глаза шерифу. Он не забыл это имя. Память перенесла его назад, сквозь годы. Словно перебирая четки, он день за днем, час за часом припоминал все подробности того путешествия. Адам не испугался, но почувствовал угрозу, насторожился и напряженно думал. Может быть, сейчас он решал для себя — рассказать ли все как есть, ограничиться лишь частью правды или попробовать что-нибудь сочинить. Но трудно было понять по его непроницаемому лицу, что у него на уме.
— Милорд, — наконец прервал молчание Гериет, словно выйдя из оцепенения, — конечно же, я знаю о леди Джулиане. Когда она отправилась в Уэрвелль, чтобы принять постриг в тамошней обители, я сопровождал ее вместе с еще тремя слугами из манора ее отца. И я знаю, что нынче этот монастырь сгорел дотла, я ведь служил в тех краях. Но вы сказали, милорд, что она пропала три года назад. Как же так — ведь ее родные прекрасно знали, где она находится. Нынче она и впрямь потерялась — что верно, то верно. Я сам расспрашивал о ней после пожара, но все впустую. Мне не удалось даже выяснить, осталась ли она в живых. Если вы что-то знаете о моей госпоже, умоляю, скажите мне.
Говорил он вроде бы искренне, однако заминка перед ответом не могла не вызвать подозрения. Возможно даже, что правдой была большая часть сказанного… Если Адам не лгал, то с его стороны было естественным поступком искать Джулиану в Уэрвелле после пожара. Если лгал, то он знал, что ее там быть не могло, но разорение обители предоставило ему возможность окончательно замести следы.
— Ты ведь провожал ее в Уэрвелль? — продолжал Хью, не отвечая на вопрос Гериета. — Так ты сам видел, как она скрылась за воротами аббатства?
На сей раз молчание было недолгим, хотя и не менее напряженным. Если Адам скажет «да» — это будет явная ложь, скажет «нет» — это будет более правдоподобным.
— Нет, милорд, не видел, — угрюмо отозвался Адам. — Я хотел проводить ее до самого монастыря, но она никак не позволила. Мы заночевали в Андовере, а оттуда я выехал с ней к обители, но когда до монастыря оставалось не больше мили, она велела мне возвращаться. Сказала, что сама доберется. Я ее послушался. Я ей никогда не перечил — с тех самых пор, как носил ее на руках чуть ли не годовалой малышкой.
Хью Берингар и сам родился на севере Шропшира, однако его родовые владения раскинулись у самой границы с Уэльсом, и он не слишком хорошо знал северо-восточные земли, лежавшие в долине Чешира. Почва в тех краях была жирная, хорошо ухоженная и более плодородная, чем на холмистом западе. Сразу после уборки урожая на стерню выгоняли многочисленные стада, которые обильно удобряли поля навозом. По всей долине там и сям были разбросаны имения аббатства Святых Петра и Павла, и на скошенных нивах бродили отары овец, которых пасли монастырские арендаторы. Хотя овец разводили в первую очередь ради их шерсти, удобряя землю, эти животные также приносили немалую пользу.
Манор Харпекот был расположен на открытой равнине. С наветренной стороны его ограждал небольшой лесок, а с юга примыкали обширные угодья. Бревенчатый хозяйский дом был невелик, зато вокруг раскинулись широкие поля, а прилепившиеся изнутри к ограде добротно сработанные хлева и амбары, судя по виду, никогда не пустовали. Управляющий Круса вышел во двор, почтительно приветствовал шерифа и двух его сержантов и растолковал приезжим, как найти усадьбу Эдрика Гериета.
Дом Гериета выглядел одним из самых зажиточных в деревушке. Перед ним находился огород, а позади — небольшой садик, где растрепанная молодая женщина, подоткнув юбки, развешивала на заборе выстиранную одежду. В саду бегали куры и щипала травку козочка на привязи. Хью припомнил, что этот Эдрик — вольный землепашец и арендует надел у владельца манора. Свободных крестьян в этих краях оставалось все меньше, большинству приходилось отдаваться под покровительство землевладельцев, и они превращались в вилланов. Должно быть, эти Гериеты трудились не покладая рук и отменно хозяйствовали на земле, если, выплачивая арендную плату, ухитрялись зарабатывать на жизнь и сохранять свою свободу. Обычно в таких семьях на счету каждая пара рук, и для младших сыновей тоже находилось дело. Но Адам, видать, уродился непутевым, раз вместо того чтобы растить хлеб, как все его предки, ему нравилось махать мечом, стрелять из лука да выслеживать дичь, — поэтому он и нанялся в манор Лэ, где стал лесничим и ловчим.
Когда Хью и его спутники остановили коней у калитки, из коровника вынырнул здоровенный лохматый детина в выцветшей сермяге. Он уставился на приезжих и насторожился, смекнув, что перед ним особы, облеченные властью, хотя и не догадывался, что видит самого лорда шерифа.
— Вы что-нибудь ищете здесь, достойные сэры? — спросил он. Парень стоял у калитки, широко расставив ноги, и глядел на незнакомцев исподлобья, словно ожидая подвоха. Голос его звучал почтительно, но не подобострастно.
Хью поздоровался с ним в дружеской манере, обычной при его обращении к простолюдинам, которые робели и тушевались, завидев знатных господ.
— Ты ведь Эдрик Гериет, мне верно сказали? Мы ищем кого-нибудь, кто мог бы подсказать нам, где найти некоего Адама Гериета — он, должно быть, доводится тебе дядюшкой. Кроме тебя, мы никого из его родни не знаем, а ты, может, слышал, где он сейчас, и поможешь нам. Что скажешь, приятель?
Дюжему парню было лет тридцать, не больше. Растрепанная, но миловидная молодка, развешивающая белье, скорее всего была его женой, а где-то на задворках заливался плачем младенец. Хозяин дома замешкался было, переминаясь с ноги на ногу, но затем осмелел и посмотрел прямо в лицо Берингару.
— Да, я Эдрик Гериет. А что вам нужно от моего дяди, сэр? Он что-нибудь натворил?
Вопрос этот не рассердил Хью. Берингар понимал, что даже если племянник и не испытывает к дядюшке особо теплых родственных чувств, он все равно будет держать рот на замке, пока не сообразит, куда ветер дует. Родная кровь — не пустое дело, тут надо держаться начеку, а то как бы лиха не вышло.
— Да ничего худого, насколько мне известно. Дело в том, что несколько лет назад Адам Гериет служил в маноре Лэ, и его послали с одним поручением, вот об этом-то мы и хотим расспросить его как свидетеля. Мне ведомо, что с тех пор он находится, или во всяком случае находился, на службе у графа Валерана. Вот мне и подумалось, может, ты от него весточку получал и расскажешь нам, где его найти. Мы были бы тебе весьма благодарны.
Эдрик еще не был уверен, стоит ли откровенничать с приезжими, но его стало одолевать любопытство.
— Верно, у меня всего и есть один дядюшка и его Адамом кличут. Он и впрямь был ловчим в Лэ, а потом, как мне батюшка сказывал, на старости лет нелегкая понесла его воевать — подался в солдаты к какому-то важному лорду, не знаю уж, как его зовут. Сюда-то он на моей памяти и носа не казал. Я дядю плохо помню, видел его, когда сам еще был мальцом. Они с моим отцом, хоть и братьями были, не шибко-то ладили. Мне жаль, милорд, но я понятия не имею, ни где он сейчас, ни где его носило все эти годы.
Можно было усомниться в том, что парень на самом деле жалел о своей неосведомленности, в остальном же, судя по всему, он говорил правду. Волей-неволей Хью принял его слова на веру и задумался.
— Так ты говоришь, их было двое братьев? Ну а сестры не было? Неужто нет никого, с кем бы ему захотелось повидаться в родных краях?
— Есть у меня тетушка, сэр, тоже одна-единственная. Семья-то наша невелика, отцу трудновато было управляться с хозяйством, когда его братец подался на легкие хлеба, пока не подрос я да двое моих братишек. Мы-то меж собою, слава Богу, ладим. Тетушка Элфрид была младшей. Она выскочила замуж, за бочара из Бригге, внебрачного сына какого-то нормандца, — чернявый такой коротышка, зовут Уолтер.
Эдрик поднял глаза на Берингара и подивился — с чего этот важный господин так развеселился. Парню невдомек было, что он сказал что-то неподобающее, хотя перед ним на костлявом, сером в яблоках жеребце восседал черноволосый и невысокий нормандский лорд.
— Они там и обосновались, в Бригге, у них и дети есть. Может, она что знает. К сестре-то своей дядя вроде неплохо относился.
— А больше никого родных нет?
— Больше никого, милорд, — Эдрик снова замялся, но, поколебавшись, добавил: — Я вроде слышал, что он был крестным у ее первенца. Крестника он, может, и любит, кто знает.
— Вполне возможно, — добродушно промолвил Берингар, вспомнив о собственном сынишке, с которым как с писаной торбой носились все домашние, включая его крестного отца — брата Кадфаэля. — Такое не редкость. Ну что ж, приятель, и на том спасибо. По крайней мере узнали, где еще можно спросить о твоем дяде.
Хью неторопливо повернул коня, с улыбкой бросил он через плечо Эдрику: «Доброго урожая!», присвистнул и пустил жеребца вскачь. Эскорт из двух сержантов последовал за ним.
Мастерская бочара Уолтера в Бригге находилась в узеньком переулке на склоне холма, в тени городской цитадели. На улицу выходил узкий фасад, сама же мастерская, словно пещера, была в углублении. Позади нее располагался открытый, освещенный солнцем двор, где пахло древесными стружками. Повсюду громоздились бочки, кадушки, ушаты, заготовки для них, штабеля досок, обручи — словом, все, что может сгодиться в бочарном промысле. За невысокой стеной крутой, поросший травой склон спускался к излучине Северна, такой же, как в Шрусбери. Река в этом месте была широкой, но из-за летней жары вода стояла низко, и то тут, то там обнажились песчаные отмели. Сейчас Северн выглядел мирным и сонным, зато во время осенних дождей пробуждался, превращаясь в бурный поток.
Оставив своих сержантов в проулке, Хью спешился и, пройдя сквозь темную мастерскую, вышел во двор. Веснушчатый паренек лет семнадцати, склонившись над бочонком, старательно забивал клепку. Другой парнишка, с виду года на два помладше, тщательно обстругивал длинные ивовые прутья, которыми кадушка оплетается для пущей прочности после того, как уже набит обруч. Был там и третий — мальчуган лет десяти, он деятельно сметал в кучу опилки и стружки и ссыпал их в мешки, чтобы потом сжечь. Похоже, что у Уолтера не было недостатка в подручных, и все они как на подбор были похожи друг на друга — сразу видно, что братья. Их отец, смуглый, подвижный человек невысокого роста, завидя незнакомца, оторвался от работы и повернулся к нему. В руке он держал нож.
— Чем могу служить, сэр?
— Бог в помощь, достойный мастер, — промолвил Хью. — Я ищу некоего Адама Гериета, а ты, как мне известно, женат на его сестре. Я беседовал с ее племянником Эдриком, что живет в Харпекоте, но тот не знает, где может находиться Адам. Эдрик и направил меня сюда, сказал, что твоя женушка дружна с этим Адамом. Я буду весьма благодарен, если поможешь мне его отыскать.
В ответ последовало длительное молчание. Уолтер стоял, по-прежнему сжимая в руке кривой нож, которым зачищал планки, и внимательно разглядывал незваного гостя. В его ловких руках спорилась любая работа, но соображал бочар не очень-то быстро. Все три паренька тоже побросали свои дела и таращились на пришельца, как и их отец. Старший из них, если, конечно, Эдрик не ошибся, скорее всего и был крестником Адама.
— Сэр, — вымолвил наконец Уолтер, — я вас не знаю. Что вам за дело до родича моей жены?
— А ты и не можешь знать меня, Уолтер, — отозвался Хью доброжелательным тоном, — а зовут меня Хью Берингар, я шериф этого графства, и все мое дело к Адаму Гериету состоит в том, чтобы задать ему несколько вопросов. Я надеюсь, что он поможет мне прояснить одну историю трехлетней давности. А если ты поспособствуешь нашей с ним встрече, то окажешь этим услугу не только мне, но и ему.
Нельзя сказать, что у Уолтера не возникло никаких сомнений, однако он как добропорядочный и законопослушный горожанин, солидный цеховой мастер, имеющий к тому же семью, о которой надо заботиться, прекрасно понимал, что нужно очень хорошо подумать, прежде чем решиться утаить что-то от самого лорда шерифа. Некоторое время он в раздумье ворошил ногой опилки, которые не успел вымести его сынишка, а затем, собравшись с духом, заговорил, судя по всему, откровенно и чистосердечно.
— Ну что ж, милорд, вы появились как раз вовремя. Адам-то ведь несколько лет к нам не наведывался, понятное дело — служба. А нынче на юге вроде малость попритихло, вот он и отпросился на несколько дней проведать родню. Сейчас он в моем доме.
Заслышав эти слова, старший парнишка тихонько направился к двери, но отец остановил его, бесцеремонно ухватив за рукав, и кинул на сына такой взгляд, что тот застыл на месте как вкопанный.
— Это мой старший, — простодушно пояснил Уолтер шерифу, подталкивая паренька вперед, — он крестник Адама и назван в его честь.
— А ну, сынок, — обратился бочар к пареньку, — проводи лорда шерифа в комнату. Я и сам сейчас приду, только опилки отряхну.
У юного Адама это распоряжение явно не вызвало восторга, но парнишка повиновался, то ли опасаясь, что иначе получит взбучку, то ли признавая, что отцу в конце концов виднее.
С угрюмой миной на веснушчатой физиономии он провел Берингара в большую комнату, служившую одновременно и столовой, и спальней для старших членов семьи.
Незавешенное окно, обращенное в сторону Северна, пропускало достаточно света, но в углах пахнущей деревом комнаты царил полумрак. За большим, гладко обструганным столом, удобно оперевшись локтями о столешницу, сидел крепкого сложения лысеющий мужчина с каштановой бородой. Перед ним был поставлен жбан с элем. Его спокойная и непринужденная манера держаться говорила о хладнокровии и недюжинной силе, а обветренное лицо указывало на привычку к походной жизни.
Из крохотной кухоньки вынырнула женщина, державшая в руках какой-то черпак. Статью, чертами лица и цветом волос она была очень похожа на сидевшего за столом человека. Вот сыновья — худощавые, жилистые и черноволосые, с нежной кожей, которая на солнце покрывалась веснушками, видать, удались не в мать, а в отца.
— Мама, — окликнул с порога парнишка, — тут пришел лорд шериф. Он спрашивает о дяде Адаме.
Слова его прозвучали громко и отчетливо. Как бы ненароком малец замешкался в дверях, и лишь помедлив, вошел в комнату и пропустил следовавшего за ним Хью. Довольно широкое окно не было закрыто ставнями, и проворному на вид бородачу, заподозри он что-то неладное, ничего не стоило выскочить наружу и припустить по склону к реке. А уж через обмелевший Северн он мог бы перебраться вброд, не замочив колен.
Берингар еле сдержал улыбку. Ему понравился этот паренек, изо всех сил старавшийся выручить своего крестного. Небось, юный Адам по простоте душевной считает, что от шерифа нет никакого проку — одни неприятности да хлопоты для простых людей. Между тем бородатый мужчина внимательно и спокойно взглянул на вошедшего в комнату Берингара, а затем поднялся и добродушно представился.
— Милорд, я Адам Гериет. Вам угодно меня о чем-то спросить?
Ни крестник, ни крестный не могли знать того, что один из сержантов Хью остался с лошадьми у входа, а другой караулил на склоне, под окнами. Конечно, Адам Гериет повидал в жизни всякого и его не так-то просто было напугать, однако, похоже, сейчас он действительно не находил никаких причин для тревоги.
— Ежели вы, милорд, ловите дезертиров, оставивших службу у короля Стефана, — продолжал Адам, — то зря побеспокоились, приезжая сюда. Может, кто и покидает войско без спросу, но я не из их числа. Я получил отпуск, как положено, вот и приехал погостить у сестрицы.
Женщина медленно подошла к брату и встала рядом с ним. На круглом, пышущем здоровьем лице было написано недоумение, но испуга в ее простодушных глазах не было.
— Милорд, мой добрый брат приехал издалека, чтобы повидаться со мной. Разве в этом есть что-нибудь дурное?
— Разумеется, нет, — отозвался Хью и в обычной добродушной манере обратился к Адаму, решив сразу же перейти к делу.
— Я хочу разузнать кое-что об одной молодой леди, пропавшей три года тому назад. Что тебе известно о Джулиане Крус?
Ни мать, ни сын, ни Уолтер, который только что вошел в комнату и стоял позади Берингара, похоже, ничего не поняли — их лица выражали одно только искреннее недоумение. Но Адам Гериет понял — это было видно с первого взгляда. Он замер, тяжело опираясь на оструганный стол, и настороженно, но спокойно посмотрел прямо в глаза шерифу. Он не забыл это имя. Память перенесла его назад, сквозь годы. Словно перебирая четки, он день за днем, час за часом припоминал все подробности того путешествия. Адам не испугался, но почувствовал угрозу, насторожился и напряженно думал. Может быть, сейчас он решал для себя — рассказать ли все как есть, ограничиться лишь частью правды или попробовать что-нибудь сочинить. Но трудно было понять по его непроницаемому лицу, что у него на уме.
— Милорд, — наконец прервал молчание Гериет, словно выйдя из оцепенения, — конечно же, я знаю о леди Джулиане. Когда она отправилась в Уэрвелль, чтобы принять постриг в тамошней обители, я сопровождал ее вместе с еще тремя слугами из манора ее отца. И я знаю, что нынче этот монастырь сгорел дотла, я ведь служил в тех краях. Но вы сказали, милорд, что она пропала три года назад. Как же так — ведь ее родные прекрасно знали, где она находится. Нынче она и впрямь потерялась — что верно, то верно. Я сам расспрашивал о ней после пожара, но все впустую. Мне не удалось даже выяснить, осталась ли она в живых. Если вы что-то знаете о моей госпоже, умоляю, скажите мне.
Говорил он вроде бы искренне, однако заминка перед ответом не могла не вызвать подозрения. Возможно даже, что правдой была большая часть сказанного… Если Адам не лгал, то с его стороны было естественным поступком искать Джулиану в Уэрвелле после пожара. Если лгал, то он знал, что ее там быть не могло, но разорение обители предоставило ему возможность окончательно замести следы.
— Ты ведь провожал ее в Уэрвелль? — продолжал Хью, не отвечая на вопрос Гериета. — Так ты сам видел, как она скрылась за воротами аббатства?
На сей раз молчание было недолгим, хотя и не менее напряженным. Если Адам скажет «да» — это будет явная ложь, скажет «нет» — это будет более правдоподобным.
— Нет, милорд, не видел, — угрюмо отозвался Адам. — Я хотел проводить ее до самого монастыря, но она никак не позволила. Мы заночевали в Андовере, а оттуда я выехал с ней к обители, но когда до монастыря оставалось не больше мили, она велела мне возвращаться. Сказала, что сама доберется. Я ее послушался. Я ей никогда не перечил — с тех самых пор, как носил ее на руках чуть ли не годовалой малышкой.