Страница:
Колхозы способны усреднить и выровнять семейные доходы. Например, с помощью доплат сирым и убогим, одиноким старикам. Я не читал Библию, но слышал, что богатым в рай хода нет, тому мешает великий грех из-за нечестно нажитого имущества. Богатых на Руси испокон веков не любили, богатый же богатого вообще ненавидит. Потому-то Советская власть и не поощряла хапуг до последнего времени. Вопрос очень сложный, я не готов его анализировать. Истина проста, как божий день: каждый должен добывать хлеб насущный личным трудом и в поте лица. С небольшой оговоркой: по силе возможности.
Наш двор в этом отношении нехарактерный. Азарта к земле нет. Сорок соток, считаю, даже много, тридцать вполне хватит. Скотины тоже много не держали. Мы с Лидою работаем в общественном секторе, причем на самом бойком участке производства, на МТФ. Дел здесь всегда сверх головы. К тому же и детки наши малолетки: нужен глаз да глаз. Детсадика же на хуторе нема.
Новый сельхозустав предоставляет каждому право иметь на подворье двух коровок, тройку свиней, до десятка овечек и неограниченное число гусей, индеек, кур. Если относиться к делу серьезно, с полной ответственностью, из говна, как говорится, не вылезешь. И все же, по-моему, главное в жизни – не домашнее производство, а общественное, как более производительное. Таков наш революционный курс, такова наша государственная политика, которая вполне отвечает планетарной гармонии и космического баланса. Кто-то сверху должен ограничивать эгоизм отдельной личности, чтобы сохранить мир от нерациональных перегрузок.
На этом кончаю, потому как устал и боюсь нагородить лишнее.
Письмо восемнадцатое
Письмо двадцать первое
Письмо двадцать второе
Письмо двадцать третье
Письмо двадцать четвертое
Письмо двадцать пятое
Письмо двадцать восьмое
Письмо двадцать девятое
Наш двор в этом отношении нехарактерный. Азарта к земле нет. Сорок соток, считаю, даже много, тридцать вполне хватит. Скотины тоже много не держали. Мы с Лидою работаем в общественном секторе, причем на самом бойком участке производства, на МТФ. Дел здесь всегда сверх головы. К тому же и детки наши малолетки: нужен глаз да глаз. Детсадика же на хуторе нема.
Новый сельхозустав предоставляет каждому право иметь на подворье двух коровок, тройку свиней, до десятка овечек и неограниченное число гусей, индеек, кур. Если относиться к делу серьезно, с полной ответственностью, из говна, как говорится, не вылезешь. И все же, по-моему, главное в жизни – не домашнее производство, а общественное, как более производительное. Таков наш революционный курс, такова наша государственная политика, которая вполне отвечает планетарной гармонии и космического баланса. Кто-то сверху должен ограничивать эгоизм отдельной личности, чтобы сохранить мир от нерациональных перегрузок.
На этом кончаю, потому как устал и боюсь нагородить лишнее.
Письмо восемнадцатое
Прошлый раз я отложил перо не только из-за усталости. У нас корова телилась, двойню принесла. Я не жадный, но люблю нечаянный прибыток.
О том, что написал в прошлом письме, с теперешним стыковаться не будет. Не взыщите! Русские люди в душе своей общественники. Сельский мир со времен царя Гороха представлял собой общину. По сути, тот же колхоз, в артельной стадии. Однако в общей массе встречаются персоны, которые желают жить наособицу, тянутся не к стандартному богатству. Они из породы двужильных, может, у них гены такие. Для них личная выгода – превыше всего. Цыган знал, когда говорил: «Краденая лошадь обходится немного дешевле краденой». Чуете, не намного. Это если все-все взвесить, подсчитать до мелочей. А сверх того есть еще и азарт и риск. Мне же важней всего спокойствие, свободное время. Это ведь тоже чего-то стоит. Да, пожалуй, и немало.
Сосед наш, что с правой стороны, Дмитрий Лысенко – обычный мужик, но рукастый и азартный. У них с женой Верой полон двор всевозможной живности. Даже сельсовет точно не знает сколько чего именно. При всем том ни Дмитрий, ни Вера не имеют прогулов и нареканий насчет дисциплины. При всем том люди безотказные. Три года назад накануне весеннего села правление надумало переукомплектовать нагульные гурты, освободившихся работников послать прицепщиками на тракторные агрегаты. Дмитрий в то время занимал должность «непыльную», исполнял функции учетчика в тракторной бригаде. Пришел к нему в дом предколхоза и прямо с порога говорит: «Без тебя, Дмитрий, колхоз наш развалится».
Дмитрий в ответ: «Без жены решать вопрос не хочу и не буду». Позвали Веру на совет. И здесь же, на кухне, не рассусоливая, супруги решили: коров не только пасти, но и обслуживать, то есть доить. И по сей день превосходно управляются. Да как! Надаивают по 3200–3500 килограммов молочка в год. При том и собственное хозяйство не ущемили ни на грамм. Держат двух буренок, телка полуторагодовалого, свинью с поросятами. Много птицы. К тому же всем на удивление развели черно-бурых лисиц, тем самым подав пример другим.
Если хотите знать, крестьянский труд для здорового человека прилипчив и весьма-весьма азартен. (Не найду более подходящего слова.) С потрохами забирает человека, целиком, без остатка. Интересно мне знать и ваше мнение. Обязательно сообщите. Валентин.
О том, что написал в прошлом письме, с теперешним стыковаться не будет. Не взыщите! Русские люди в душе своей общественники. Сельский мир со времен царя Гороха представлял собой общину. По сути, тот же колхоз, в артельной стадии. Однако в общей массе встречаются персоны, которые желают жить наособицу, тянутся не к стандартному богатству. Они из породы двужильных, может, у них гены такие. Для них личная выгода – превыше всего. Цыган знал, когда говорил: «Краденая лошадь обходится немного дешевле краденой». Чуете, не намного. Это если все-все взвесить, подсчитать до мелочей. А сверх того есть еще и азарт и риск. Мне же важней всего спокойствие, свободное время. Это ведь тоже чего-то стоит. Да, пожалуй, и немало.
Сосед наш, что с правой стороны, Дмитрий Лысенко – обычный мужик, но рукастый и азартный. У них с женой Верой полон двор всевозможной живности. Даже сельсовет точно не знает сколько чего именно. При всем том ни Дмитрий, ни Вера не имеют прогулов и нареканий насчет дисциплины. При всем том люди безотказные. Три года назад накануне весеннего села правление надумало переукомплектовать нагульные гурты, освободившихся работников послать прицепщиками на тракторные агрегаты. Дмитрий в то время занимал должность «непыльную», исполнял функции учетчика в тракторной бригаде. Пришел к нему в дом предколхоза и прямо с порога говорит: «Без тебя, Дмитрий, колхоз наш развалится».
Дмитрий в ответ: «Без жены решать вопрос не хочу и не буду». Позвали Веру на совет. И здесь же, на кухне, не рассусоливая, супруги решили: коров не только пасти, но и обслуживать, то есть доить. И по сей день превосходно управляются. Да как! Надаивают по 3200–3500 килограммов молочка в год. При том и собственное хозяйство не ущемили ни на грамм. Держат двух буренок, телка полуторагодовалого, свинью с поросятами. Много птицы. К тому же всем на удивление развели черно-бурых лисиц, тем самым подав пример другим.
Если хотите знать, крестьянский труд для здорового человека прилипчив и весьма-весьма азартен. (Не найду более подходящего слова.) С потрохами забирает человека, целиком, без остатка. Интересно мне знать и ваше мнение. Обязательно сообщите. Валентин.
Письмо двадцать первое
Вы озадачили меня, спросив: «О чем думаю, когда один в степи?» Мысли плавают, как коршуны в небе. Не угадать, каким будет следующий поворот крыла.
Недавно всплыл в памяти образ дедушки Никодима. Был он в бригаде ездовой. По характеру весельчак и балагур. Слыл за грамотея. Выписывал несколько газет, в том числе «Советский патриот». И не просто прочитывал, а делал вырезки и аккуратно складывал в самодельный ящик, наподобие сейфа.
Застал я как-то дедушку за этим занятием. Шкапчик был настеж растворен, и я увидел, что он битком набит резаной макулатурой. Спрашиваю: «Зачем, деда, утаиваешь газетки? Мужикам не из чего цигарки крутить». Старик заговорил со мной, парнишкой, как с равным. «Когда помру, захвачу газетки на тот свет. Тамошние старожилы всегда рады приходу новопреставленного. И первый вопрос: „Что в России новенького?“ Если им нашим, крестьянским языком о земных делах рассказывать, ни за что ведь не поверят. Так я землякам-покойничкам собираю с этого света прессу. Нехай читают да удивляются».
Да и правда, иной раз диву даешься, что оно в мире-то деется! А уж что нас всех впереди-то ждет, никакой философ и даже пророк вообразить не могут.
Я все о себе да о себе. О вас же, дорогой товарищ, ничегошеньки не знаю. Женка моя Лида дала наказ, чтоб вы обстоятельно и подробно поведали б нам свою автобиографию. Очень интересно знать, откуда вы родом? Кто ваши родители? Какое учебное заведение кончили? Какой ваш возраст? Служили ли в армии? И где? Есть ли детки? Лида приглашает всю вашу семью на отдых. Это серьезно. Валентин.
Недавно всплыл в памяти образ дедушки Никодима. Был он в бригаде ездовой. По характеру весельчак и балагур. Слыл за грамотея. Выписывал несколько газет, в том числе «Советский патриот». И не просто прочитывал, а делал вырезки и аккуратно складывал в самодельный ящик, наподобие сейфа.
Застал я как-то дедушку за этим занятием. Шкапчик был настеж растворен, и я увидел, что он битком набит резаной макулатурой. Спрашиваю: «Зачем, деда, утаиваешь газетки? Мужикам не из чего цигарки крутить». Старик заговорил со мной, парнишкой, как с равным. «Когда помру, захвачу газетки на тот свет. Тамошние старожилы всегда рады приходу новопреставленного. И первый вопрос: „Что в России новенького?“ Если им нашим, крестьянским языком о земных делах рассказывать, ни за что ведь не поверят. Так я землякам-покойничкам собираю с этого света прессу. Нехай читают да удивляются».
Да и правда, иной раз диву даешься, что оно в мире-то деется! А уж что нас всех впереди-то ждет, никакой философ и даже пророк вообразить не могут.
Я все о себе да о себе. О вас же, дорогой товарищ, ничегошеньки не знаю. Женка моя Лида дала наказ, чтоб вы обстоятельно и подробно поведали б нам свою автобиографию. Очень интересно знать, откуда вы родом? Кто ваши родители? Какое учебное заведение кончили? Какой ваш возраст? Служили ли в армии? И где? Есть ли детки? Лида приглашает всю вашу семью на отдых. Это серьезно. Валентин.
Письмо двадцать второе
Так вот, вы земляк моей супруги. Она тоже с Дона, из города Ростова.
Вопросы вы задаете сногсшибательные. Спрашиваете: стыжусь ли того, что я пастух? Помилуйте! Отвечаю вопросом на вопрос: «Стыдится ли цыган, что он цыган?»
Когда я служил в армии, дружки спрашивали: «Не беспокоит ли меня то, что у меня корявая фамилия?» Дескать, режет слух свежему человеку. Я же к ней привык. Она для меня звучит так, как, к примеру, Иванов или Ивбнов.
Прославился я в части тем, что не боялся высоты. По пожарной лестнице лез с закрытыми глазами на 4–6 этажи и выше. Не боялся же высоты потому, что перед этим два года работал в Волгограде каменщиком на большой стройке. Обыкновенно начинаешь кладку стены дома с нулевого цикла. И гонишь выше, выше.
Точно также привычно мне и то, что я пастух. С малолетства же хожу за скотиной. Однажды оказавшись в чужой компании, утаил я свою профессию. От небольшого, верней, незрелого еще ума.
С таким вот настроением подался я из хутора в большой город. Выучился на каменщика. Меня уважали. Другим в пример ставили. Я же тайком скучал по степи. Когда возводили многоэтажные здания, любил с верхотуры глядеть в заволжские дали. У дружка Коли был хороший бинокль, и он, видя мою страсть, его подарил. Я с этим прибором и на работе не расставался. Зимой же, когда Волга замерзала, брал лыжи и уходил на 25–30 километров. Гулял на просторе.
В конце концов такая жизнь надоела. Но и стройку бросить нельзя: трудовой фронт! Сдуру решился я на самоволку. Украдкой прибыл в Крутое. А в Сталинграде переполох. На ноги поднята милиция: со стройки сбежал каменщик Валентин Рак.
Меня задержали, арестовали. Посадили на скамью подсудимых. Судили не строго: дали полгода принудработ. Когда же узнали, что я каменщик, послали строить молокозавод. Подобрал я свойскую команду парней и девчат. Работали с огоньком. Объект сдали досрочно. Тут и срок подошел в армию идти.
Выпало счастье служить в городе Ростове-на-Дону. Случайно выявилось, что я неплохой стрелок. Участвовал в дивизионных соревнованиях, завоевал первый приз. Стою я на высшей ступеньке пьедестала, а сам думаю: «Эх, сейчас бы в степь да там поохотиться».
В колхоз летел как на крыльях. Через недельку бригадир своей властью определил меня конюхом. Должность считалась некрасивой, работа позорной. Конюшня имела вид убогий. Лошадки худые, облезлые. За ними приглядывали два опустившихся старика. Вот вам живая картинка с натуры. Вдоль хуторской улицы табунщик гонит с ночного десятка два лошадок. Бредут они шагом, с опущенными низко головами, будто на мясокомбинат. Да и у коновода вид отнюдь не бравый. Вместо седла под ним замызганная фуфайка, из нее клочьями свисает желтая вата.
Все это меня смутило, но не оттолкнуло. Да и случай помог. Вышло так, что я подружился с однохуторяниным Петром Карповичем Борщом, который был чуть ли не вдвое старше. Однако ж что-то влекло нас друг к другу. Вернее так: был у нас общий интерес к русской литературе. А в нашей неказистой с виду хатке была (и есть!) вполне приличная библиотечка. Всю жизнь ее собирал мой папаня. Так что Петр Карпович стал пользоваться книгами по своему усмотрению. Ну и как сам человек бывалый, многому меня научил. В том числе и лошадничеству.
Перво-наперво довел я до желанной кондиции молодого и необъезженного еще конька, по кличке Ростан. Через полгода он обрел боевой вид, смотрелся блестяще. Между прочим, был предан мне как собака.
Но конь без сбруи все равно, что ружье без заряда. Стал я обхаживать завхоза: и так и эдак. В конце концов уговорил купить новое седло, приглядев оное в Рудне. Седло спортивное, легкое, изящное.
Веселей дело пошло. Табун стал оживленным, привлекательным. К любой работе охочий. Лошадки имели также привлекательный вид. Занял я деньжат, купил ружьишко, приучился охотиться. И когда вечерком гнал табун с попаса по хуторской улице, глядеть со стороны, думаю, было приятно. Лошадки бежали играючи. Подо мной был конь игреневой масти.
Это значит корпусом рыжий, а грива и хвост белесые. Ну как у маршала Буденного! За спиной всадника красовалось ружье, у седла телипалась свежая дичь.
Молодые парни и даже мужики завидовали моей должности, хотя недавно посмеивались. Хорошо бы, шутками и кончилось. Нет, стали плести всякую небывальщину. В расчете на то, чтобы самим занять эту видную «должность». Как бы то ни было, каверза свершилась. Состоялась рокировка! Да, но у меня оставалась еще бескрайняя степь. Отобрать ее и хитрованам не под силу.
Степь я обожаю в любое время года, в любое время суток. Когда остаюсь с табуном на ночь, слежу за полетом стрепетов. Они веселятся и играют в небе перед наступлением сумерек. В летнюю ночь, лежа в траве, я наблюдаю за звездами, за перемещением планет. В эту пору суток степь звенит от звуков и голосов, исходящих от сверчков, кузнечиков. Мне кажется, что я нахожусь в концертном зале или даже в государственной консерватории.
Летняя ночь коротка и проходит быстро, как увлекательный кинофильм. Часов у меня тогда не было, я ориентировался по звездам, они никогда не подводили. А когда небо закрыто тучами, не менее точное время выдают жаворонки. По наступлению темноты эта серенькая птичка тихонько сидит в траве. Но едва забрезжит рассвет, все до единой взмывают в небо, наполняют воздух нескончаемыми трелями. Позывные их абсолютно точные, не уступают моряцким хронометрам.
С рассветом на душе веселей. Слышу, как играют на поляне беспечные зайцы. Как деловито устремляется в лесок Патрикеевна-лиса. Как бредут по своим делам, понуря тяжелые свои головы, волки.
Все. Рука писать устала. Поздравляю вас с праздником 9 мая, с победой над фашистской Германией. Валентин Рак.
Вопросы вы задаете сногсшибательные. Спрашиваете: стыжусь ли того, что я пастух? Помилуйте! Отвечаю вопросом на вопрос: «Стыдится ли цыган, что он цыган?»
Когда я служил в армии, дружки спрашивали: «Не беспокоит ли меня то, что у меня корявая фамилия?» Дескать, режет слух свежему человеку. Я же к ней привык. Она для меня звучит так, как, к примеру, Иванов или Ивбнов.
Прославился я в части тем, что не боялся высоты. По пожарной лестнице лез с закрытыми глазами на 4–6 этажи и выше. Не боялся же высоты потому, что перед этим два года работал в Волгограде каменщиком на большой стройке. Обыкновенно начинаешь кладку стены дома с нулевого цикла. И гонишь выше, выше.
Точно также привычно мне и то, что я пастух. С малолетства же хожу за скотиной. Однажды оказавшись в чужой компании, утаил я свою профессию. От небольшого, верней, незрелого еще ума.
С таким вот настроением подался я из хутора в большой город. Выучился на каменщика. Меня уважали. Другим в пример ставили. Я же тайком скучал по степи. Когда возводили многоэтажные здания, любил с верхотуры глядеть в заволжские дали. У дружка Коли был хороший бинокль, и он, видя мою страсть, его подарил. Я с этим прибором и на работе не расставался. Зимой же, когда Волга замерзала, брал лыжи и уходил на 25–30 километров. Гулял на просторе.
В конце концов такая жизнь надоела. Но и стройку бросить нельзя: трудовой фронт! Сдуру решился я на самоволку. Украдкой прибыл в Крутое. А в Сталинграде переполох. На ноги поднята милиция: со стройки сбежал каменщик Валентин Рак.
Меня задержали, арестовали. Посадили на скамью подсудимых. Судили не строго: дали полгода принудработ. Когда же узнали, что я каменщик, послали строить молокозавод. Подобрал я свойскую команду парней и девчат. Работали с огоньком. Объект сдали досрочно. Тут и срок подошел в армию идти.
Выпало счастье служить в городе Ростове-на-Дону. Случайно выявилось, что я неплохой стрелок. Участвовал в дивизионных соревнованиях, завоевал первый приз. Стою я на высшей ступеньке пьедестала, а сам думаю: «Эх, сейчас бы в степь да там поохотиться».
В колхоз летел как на крыльях. Через недельку бригадир своей властью определил меня конюхом. Должность считалась некрасивой, работа позорной. Конюшня имела вид убогий. Лошадки худые, облезлые. За ними приглядывали два опустившихся старика. Вот вам живая картинка с натуры. Вдоль хуторской улицы табунщик гонит с ночного десятка два лошадок. Бредут они шагом, с опущенными низко головами, будто на мясокомбинат. Да и у коновода вид отнюдь не бравый. Вместо седла под ним замызганная фуфайка, из нее клочьями свисает желтая вата.
Все это меня смутило, но не оттолкнуло. Да и случай помог. Вышло так, что я подружился с однохуторяниным Петром Карповичем Борщом, который был чуть ли не вдвое старше. Однако ж что-то влекло нас друг к другу. Вернее так: был у нас общий интерес к русской литературе. А в нашей неказистой с виду хатке была (и есть!) вполне приличная библиотечка. Всю жизнь ее собирал мой папаня. Так что Петр Карпович стал пользоваться книгами по своему усмотрению. Ну и как сам человек бывалый, многому меня научил. В том числе и лошадничеству.
Перво-наперво довел я до желанной кондиции молодого и необъезженного еще конька, по кличке Ростан. Через полгода он обрел боевой вид, смотрелся блестяще. Между прочим, был предан мне как собака.
Но конь без сбруи все равно, что ружье без заряда. Стал я обхаживать завхоза: и так и эдак. В конце концов уговорил купить новое седло, приглядев оное в Рудне. Седло спортивное, легкое, изящное.
Веселей дело пошло. Табун стал оживленным, привлекательным. К любой работе охочий. Лошадки имели также привлекательный вид. Занял я деньжат, купил ружьишко, приучился охотиться. И когда вечерком гнал табун с попаса по хуторской улице, глядеть со стороны, думаю, было приятно. Лошадки бежали играючи. Подо мной был конь игреневой масти.
Это значит корпусом рыжий, а грива и хвост белесые. Ну как у маршала Буденного! За спиной всадника красовалось ружье, у седла телипалась свежая дичь.
Молодые парни и даже мужики завидовали моей должности, хотя недавно посмеивались. Хорошо бы, шутками и кончилось. Нет, стали плести всякую небывальщину. В расчете на то, чтобы самим занять эту видную «должность». Как бы то ни было, каверза свершилась. Состоялась рокировка! Да, но у меня оставалась еще бескрайняя степь. Отобрать ее и хитрованам не под силу.
Степь я обожаю в любое время года, в любое время суток. Когда остаюсь с табуном на ночь, слежу за полетом стрепетов. Они веселятся и играют в небе перед наступлением сумерек. В летнюю ночь, лежа в траве, я наблюдаю за звездами, за перемещением планет. В эту пору суток степь звенит от звуков и голосов, исходящих от сверчков, кузнечиков. Мне кажется, что я нахожусь в концертном зале или даже в государственной консерватории.
Летняя ночь коротка и проходит быстро, как увлекательный кинофильм. Часов у меня тогда не было, я ориентировался по звездам, они никогда не подводили. А когда небо закрыто тучами, не менее точное время выдают жаворонки. По наступлению темноты эта серенькая птичка тихонько сидит в траве. Но едва забрезжит рассвет, все до единой взмывают в небо, наполняют воздух нескончаемыми трелями. Позывные их абсолютно точные, не уступают моряцким хронометрам.
С рассветом на душе веселей. Слышу, как играют на поляне беспечные зайцы. Как деловито устремляется в лесок Патрикеевна-лиса. Как бредут по своим делам, понуря тяжелые свои головы, волки.
Все. Рука писать устала. Поздравляю вас с праздником 9 мая, с победой над фашистской Германией. Валентин Рак.
Письмо двадцать третье
Долго не было вестей из Москвы. Наверно, наскучили письма с каракулями. А у меня созрел план: вести дневник.
К тому подзадорил гонорар с Всесоюзного радио. Почтальон принес 25 рублей 38 копеек. Куча денег за маленькую заметку. Я собрал друзей. Мы выпили, закусили. И Лиде на хозяйственные нужды 19 рублей осталось.
Я и теперь еще под хмельком. А перо чешется. Опишу один случай. Однажды весной была большая вода, а на скотном дворе кончилась солома. Стога далеко, в поле. Снарядили два гусеничных трактора и одни сани. Целый день ждали. Скотники и доярки переживали, что буренки останутся на ночь некормленые. У всех ушки на макушке: не гудит ли трактор? Тишина. Но вот из-за холма показался тракторист. Пеший. Все к нему: «Где солома?» Отвечает: «Трактор отказал, одним мотором не вытянуть».
Вызвали Видишева, бригадира, он механизатор еще эмтээсовской закалки. Каждая минута дорога. Бригадир посылает нарочного за своим другом Постниковым. И вдвоем отправились выручать братву из западни.
Прошел час, другой, третий. Из степи не доносится ни звука. Животноводы разошлись по домам, остались только дежурные.
Около полуночи кое-как дотащился тракторный обоз до МТФ. По сигналу тотчас же явились скотники. Прямо с саней разносили корм в охапках по кормушкам.
Вот что значит колхоз! Да разве единоличник мог бы ту скирду одолеть в одиночку? У бедняги от натуги пупок развязался бы. Гуртом, сказано, и батьку повалить можно. Вообще, если мужика русского расшевелить, он может горы своротить. Причем способен на великие жертвы. Жаль, вожаки никудышные. Талант им даден на шкоды, на несправедливости. И все от жадности да от холуйства. Когда я с этим сталкиваюсь в натуре, то борзею. И спуску не даю.
Сейчас у меня затянувшийся спор с правлением колхоза. Так что имейте в виду, что для Всесоюзного радио я не положительный герой.
У нашего Бочкарева сильный характер, к тому же и в верхах связи. Даже райком партии под себя подмял. С пастухом же совладать не может, потому как я костистый. Теперь он с главбухом изменили тактику: пытаются наладить со мной «товарищеские отношения». Иначе говоря, хотят меня купить. Но затея обречена на неудачу. Потому что на дурные деньги я не падкий. А это их еще больше злит.
Не хочу вас в свои дела втягивать. Сам разберусь. В. Рак.
К тому подзадорил гонорар с Всесоюзного радио. Почтальон принес 25 рублей 38 копеек. Куча денег за маленькую заметку. Я собрал друзей. Мы выпили, закусили. И Лиде на хозяйственные нужды 19 рублей осталось.
Я и теперь еще под хмельком. А перо чешется. Опишу один случай. Однажды весной была большая вода, а на скотном дворе кончилась солома. Стога далеко, в поле. Снарядили два гусеничных трактора и одни сани. Целый день ждали. Скотники и доярки переживали, что буренки останутся на ночь некормленые. У всех ушки на макушке: не гудит ли трактор? Тишина. Но вот из-за холма показался тракторист. Пеший. Все к нему: «Где солома?» Отвечает: «Трактор отказал, одним мотором не вытянуть».
Вызвали Видишева, бригадира, он механизатор еще эмтээсовской закалки. Каждая минута дорога. Бригадир посылает нарочного за своим другом Постниковым. И вдвоем отправились выручать братву из западни.
Прошел час, другой, третий. Из степи не доносится ни звука. Животноводы разошлись по домам, остались только дежурные.
Около полуночи кое-как дотащился тракторный обоз до МТФ. По сигналу тотчас же явились скотники. Прямо с саней разносили корм в охапках по кормушкам.
Вот что значит колхоз! Да разве единоличник мог бы ту скирду одолеть в одиночку? У бедняги от натуги пупок развязался бы. Гуртом, сказано, и батьку повалить можно. Вообще, если мужика русского расшевелить, он может горы своротить. Причем способен на великие жертвы. Жаль, вожаки никудышные. Талант им даден на шкоды, на несправедливости. И все от жадности да от холуйства. Когда я с этим сталкиваюсь в натуре, то борзею. И спуску не даю.
Сейчас у меня затянувшийся спор с правлением колхоза. Так что имейте в виду, что для Всесоюзного радио я не положительный герой.
У нашего Бочкарева сильный характер, к тому же и в верхах связи. Даже райком партии под себя подмял. С пастухом же совладать не может, потому как я костистый. Теперь он с главбухом изменили тактику: пытаются наладить со мной «товарищеские отношения». Иначе говоря, хотят меня купить. Но затея обречена на неудачу. Потому что на дурные деньги я не падкий. А это их еще больше злит.
Не хочу вас в свои дела втягивать. Сам разберусь. В. Рак.
Письмо двадцать четвертое
Веселая есть новость. Во дворе у нас поселились павлины. Хвосты пока небольшие. Но берем обязательство: к вашему приезду птицы обретут надлежащий вид.
История павлинов такая. Мой друг и товарищ детства работает директором пионерлагеря большого завода. С дружественным визитом к ним однажды пожаловал гость из Индии, чуть ли не падишах. И привез в дар нашей детворе пару изумительных птиц, которых мы видели лишь на цветных картинках да в мультфильмах. Первое время птицы мучились, переживали, не могли приспособиться к новым условиям. Однако приноровились и начали даже размножаться. Теперь в пионерлагере собственное стадо павлинов. И Антон Григорьевич, зная мою страсть к птицам, подарил мне молоденькую пару.
Поездка в Иловлю стоила немалых денег. Но я считаю, что оправдал затраты. Во-первых, развеялся, увидел новые места, встретил хороших людей. Во-вторых, обогатил свой птичий двор. Уверен, будет и практическая польза. Ведь павлины – любители колорадского жука. У нас же этой гадости видимо-невидимо.
Хорошо пошло дело и с индюками. Эта птица тоже своеобразная. Я отдал ее под ответственность ребятни. На их попечении и карликовые куры. Павлины, как и «карлуши», прибыли в наш дом не принесут, а душе приятно. На хуторе надо мной посмеиваются: «Зачем, Валентин, тебе павлины? Их же не едят». Я отвечаю: «В природе много такого, что люди не употребляют в пищу, но для жизни на планете необходимо».
Насчет павлинов у меня такие планы. На центральной усадьбе, в селе Лемешкино есть старинный парк. Он огорожен. А председатель сельсовета тоже большой любитель природы и разных диковин. Он слезно просит у меня павлинов для общественной пользы. Я согласен их передать, только пусть сперва окрепнут, подрастут. Валентин.
История павлинов такая. Мой друг и товарищ детства работает директором пионерлагеря большого завода. С дружественным визитом к ним однажды пожаловал гость из Индии, чуть ли не падишах. И привез в дар нашей детворе пару изумительных птиц, которых мы видели лишь на цветных картинках да в мультфильмах. Первое время птицы мучились, переживали, не могли приспособиться к новым условиям. Однако приноровились и начали даже размножаться. Теперь в пионерлагере собственное стадо павлинов. И Антон Григорьевич, зная мою страсть к птицам, подарил мне молоденькую пару.
Поездка в Иловлю стоила немалых денег. Но я считаю, что оправдал затраты. Во-первых, развеялся, увидел новые места, встретил хороших людей. Во-вторых, обогатил свой птичий двор. Уверен, будет и практическая польза. Ведь павлины – любители колорадского жука. У нас же этой гадости видимо-невидимо.
Хорошо пошло дело и с индюками. Эта птица тоже своеобразная. Я отдал ее под ответственность ребятни. На их попечении и карликовые куры. Павлины, как и «карлуши», прибыли в наш дом не принесут, а душе приятно. На хуторе надо мной посмеиваются: «Зачем, Валентин, тебе павлины? Их же не едят». Я отвечаю: «В природе много такого, что люди не употребляют в пищу, но для жизни на планете необходимо».
Насчет павлинов у меня такие планы. На центральной усадьбе, в селе Лемешкино есть старинный парк. Он огорожен. А председатель сельсовета тоже большой любитель природы и разных диковин. Он слезно просит у меня павлинов для общественной пользы. Я согласен их передать, только пусть сперва окрепнут, подрастут. Валентин.
Письмо двадцать пятое
С тех пор, как мы подружились, стал я обращать внимание на журналистов, которых слышу по радио, вижу по телевизору. И вот что хочу сказать. Проблемы, которые очень беспокоят сельский народ, ваши коллеги излагают фальшиво. Такое впечатление, будто знать они все знают, говорить же прямо стыдятся. Как о срамном.
В сельской местности до войны (и в первые послевоенные годы) было много парней и девчат. Молодежь украшала деревни, хутора и села. Легко и весело справлялись молодыми руками колхозные работы. И хотя жизнь вокруг была нелегкая, работа трудная, подчас и грязная. Ребята и девчата крепко держались за землю, любили свою местность, были даже ярыми патриотами. А власти, как ни странно, силой отрывали молодежь от родной земли. И своего добились. Земное притяжение у народа русского ослабло. Я считаю, что в натуре скрытое вредительство.
Нынче стоят обескровленными крестьянские поселения. Вот в нашем колхозе угасли и зачахли три в недавнем прошлом полнокровные деревни. Возможно, и хутор Крутой исчезнет с лица земли. Не приведи Бог!
До крайности заострился и кадровый вопрос. Без молодых рук хиреют фермы. Старичье со скотиной не управляется. Начальство по команде сверху стягивает животноводство на центральные усадьбы – объединяет, укрепляет. В поселках доживают свой век бабули и дедули. Обрывается преемственность поколений. Не слыхать детских голосов. Школы закрывают. А там и магазинам приходит черед. Старики трясущимися руками заколачивают крест-накрест двери и окна, – едут доживать свой век к детям. А тем в городах самим трудно и тесно. И получается уже не совместная жизнь, а жалкое существование.
В семи верстах от Крутого процветала деревня Татьяновка, приятное для слуха название. Славилась, между прочим, красивыми девчатами. Считалось, если парень взял в жены девку их Татьяновки, ему сильно повезло. Но и местность вокруг была замечательная. Огибала ее полноводная речка. Вокруг простирались красивые луга. Поля представляли собой саженной глубины черноземы. Сама деревня по самые крыши утопала в садах. Всего десять лет назад в Татьяновке насчитывалось около сотни усадьб. Теперь остался неполный десяток. Грибок и плесень поедает заколоченные избы. Когда мимо едешь, жуть берет. Словно на тот свет угодил.
Как и болезнь, разрушение начинается незаметно, исподволь. Стоит одному отколоться, как говорится, от коллектива, возникает перекос, дисбаланс. Тяжесть, которую, скажем, Иван удерживал на своих плечах, перекладывается на плечи соседей. В расстановке сил что-то нарушается.
По причине нехватки рабочих рук в бригаде я уже четыре года не был в отпуске. И опять, похоже, не светит.
Печать и телевидение трезвонят: надо в деревнях строить больше клубов. Они станут как бы плотиной на пути миграции молодежи. У нас в Крутом недавно появился свой очаг культуры. Да только он больше коптит, чем светит и греет. Редко кто в него ходит. Большей частью, конечно, по пьянке.
В городе у сельского жителя сразу возникает множество проблем. Но новоселы крепятся, стыдно назад ни с чем возвращаться. Живут и мучаются. Но и коренному горожанину в селе укореняться нелегко. Кабы не трудней, чем крестьянину на асфальте.
Недавно в Крутое переселилась из города Камышина молодая семья. Им подарили пустой дом: обживайте! Через пару деньков молодая хозяйка вышла на работу. Бригадир дает наряд: «Привези, Галя, глины». Та в слезы: «Не умею, дяденька, запрягать. И вообще, лошадей боюсь до смерти». И смех, и горе.
Человек, выросший в селе, все в колхозе знает, все может. Такими кадрами надо дорожить, изо всех сил их удерживать. При Сталине не выдавали «кому зря» паспортов без особой на то нужды. Мера жестокая, но дальновидная. Так было нужно ради блага Отечества. Возможно, благодаря этому мы и Родину свою спасли, и фашизм победили. Впрочем, кому действительно нужно было, выдавали путевку в большую жизнь. Особенно людям талантливым.
Но и имеющимися резервами надо умеючи распоряжаться. Несколько лет назад на МТФ не хватало доярок. Две выехали из Крутого по уважительной причине. Желающих занять их место не было. Две группы коров доились кое-как, с пятое на десятое. И я, как пастух, от этого материально страдал. На примете у меня была одна работница, точнее, разнорабочая. Пошел я на досуге к преду Бочкареву и говорю: «Пошлите Евдокию хотя бы на месячишко поработать возле коров».
Евдокия нехотя, но согласилась. Когда же через месячишко получила кучу денег и приноровилась к непривычным обязанностям, заметно погрустнела. Да тут и замена нечаянная нашлась. И что вы думаете? Наша Дуся в слезы: «Ах вы, хитрые! Я доила коровушек по плохой погоде, в сырость и холода, теперь же на дворе ведро, теплынь. Да в группе как раз две лучших буренки отелились, и кому-то их отдать. Дудки! Пойду в райком жаловаться!» В итоге вышло так, как она и хотела. И вот теперь Дуся (Евдокия Петровна) стала незаменимой дояркой, передовик.
Сказано кем-то: с людьми надо дружить и умело сотрудничать. То есть знать, с какой стороны к конкретной личности подойти. А начальство этой грамоты не знает, рубит с плеча. Таким образом и сами себе и колхозу вредят. До свиданья. В.
В сельской местности до войны (и в первые послевоенные годы) было много парней и девчат. Молодежь украшала деревни, хутора и села. Легко и весело справлялись молодыми руками колхозные работы. И хотя жизнь вокруг была нелегкая, работа трудная, подчас и грязная. Ребята и девчата крепко держались за землю, любили свою местность, были даже ярыми патриотами. А власти, как ни странно, силой отрывали молодежь от родной земли. И своего добились. Земное притяжение у народа русского ослабло. Я считаю, что в натуре скрытое вредительство.
Нынче стоят обескровленными крестьянские поселения. Вот в нашем колхозе угасли и зачахли три в недавнем прошлом полнокровные деревни. Возможно, и хутор Крутой исчезнет с лица земли. Не приведи Бог!
До крайности заострился и кадровый вопрос. Без молодых рук хиреют фермы. Старичье со скотиной не управляется. Начальство по команде сверху стягивает животноводство на центральные усадьбы – объединяет, укрепляет. В поселках доживают свой век бабули и дедули. Обрывается преемственность поколений. Не слыхать детских голосов. Школы закрывают. А там и магазинам приходит черед. Старики трясущимися руками заколачивают крест-накрест двери и окна, – едут доживать свой век к детям. А тем в городах самим трудно и тесно. И получается уже не совместная жизнь, а жалкое существование.
В семи верстах от Крутого процветала деревня Татьяновка, приятное для слуха название. Славилась, между прочим, красивыми девчатами. Считалось, если парень взял в жены девку их Татьяновки, ему сильно повезло. Но и местность вокруг была замечательная. Огибала ее полноводная речка. Вокруг простирались красивые луга. Поля представляли собой саженной глубины черноземы. Сама деревня по самые крыши утопала в садах. Всего десять лет назад в Татьяновке насчитывалось около сотни усадьб. Теперь остался неполный десяток. Грибок и плесень поедает заколоченные избы. Когда мимо едешь, жуть берет. Словно на тот свет угодил.
Как и болезнь, разрушение начинается незаметно, исподволь. Стоит одному отколоться, как говорится, от коллектива, возникает перекос, дисбаланс. Тяжесть, которую, скажем, Иван удерживал на своих плечах, перекладывается на плечи соседей. В расстановке сил что-то нарушается.
По причине нехватки рабочих рук в бригаде я уже четыре года не был в отпуске. И опять, похоже, не светит.
Печать и телевидение трезвонят: надо в деревнях строить больше клубов. Они станут как бы плотиной на пути миграции молодежи. У нас в Крутом недавно появился свой очаг культуры. Да только он больше коптит, чем светит и греет. Редко кто в него ходит. Большей частью, конечно, по пьянке.
В городе у сельского жителя сразу возникает множество проблем. Но новоселы крепятся, стыдно назад ни с чем возвращаться. Живут и мучаются. Но и коренному горожанину в селе укореняться нелегко. Кабы не трудней, чем крестьянину на асфальте.
Недавно в Крутое переселилась из города Камышина молодая семья. Им подарили пустой дом: обживайте! Через пару деньков молодая хозяйка вышла на работу. Бригадир дает наряд: «Привези, Галя, глины». Та в слезы: «Не умею, дяденька, запрягать. И вообще, лошадей боюсь до смерти». И смех, и горе.
Человек, выросший в селе, все в колхозе знает, все может. Такими кадрами надо дорожить, изо всех сил их удерживать. При Сталине не выдавали «кому зря» паспортов без особой на то нужды. Мера жестокая, но дальновидная. Так было нужно ради блага Отечества. Возможно, благодаря этому мы и Родину свою спасли, и фашизм победили. Впрочем, кому действительно нужно было, выдавали путевку в большую жизнь. Особенно людям талантливым.
Но и имеющимися резервами надо умеючи распоряжаться. Несколько лет назад на МТФ не хватало доярок. Две выехали из Крутого по уважительной причине. Желающих занять их место не было. Две группы коров доились кое-как, с пятое на десятое. И я, как пастух, от этого материально страдал. На примете у меня была одна работница, точнее, разнорабочая. Пошел я на досуге к преду Бочкареву и говорю: «Пошлите Евдокию хотя бы на месячишко поработать возле коров».
Евдокия нехотя, но согласилась. Когда же через месячишко получила кучу денег и приноровилась к непривычным обязанностям, заметно погрустнела. Да тут и замена нечаянная нашлась. И что вы думаете? Наша Дуся в слезы: «Ах вы, хитрые! Я доила коровушек по плохой погоде, в сырость и холода, теперь же на дворе ведро, теплынь. Да в группе как раз две лучших буренки отелились, и кому-то их отдать. Дудки! Пойду в райком жаловаться!» В итоге вышло так, как она и хотела. И вот теперь Дуся (Евдокия Петровна) стала незаменимой дояркой, передовик.
Сказано кем-то: с людьми надо дружить и умело сотрудничать. То есть знать, с какой стороны к конкретной личности подойти. А начальство этой грамоты не знает, рубит с плеча. Таким образом и сами себе и колхозу вредят. До свиданья. В.
Письмо двадцать восьмое
Долго я молчал, теперь кричать хочется. Держу в руках бумагу из Москвы. Отсылаю вам, может, сгодится.
(Напечатано на казенном бланке.) «Волгоградская обл. Руднянский р-н, колхоз „Россия“. Тов. Раку В. В.
При реализации вашего предложения об изготовлении спецзонта, вмонтированного в кнутовище, выяснилось следующее. Стоимость его даже при серийном производстве обойдется свыше сорока рублей за штуку.
В связи с этим Министерство сельского хозяйства РСФСР считает нецелесообразным начинать производство упомянутых зонтов».
А. Абдразяков, заместитель министра.
24 июня 1969 года, № 33–20».
Эх, Н. Ф. Я же предупреждал! Надо было в Кремль обращаться. Вы смалодушничали. В итоге, нам с вами кукиш.
С хуторским приветом Валентин.
(Напечатано на казенном бланке.) «Волгоградская обл. Руднянский р-н, колхоз „Россия“. Тов. Раку В. В.
При реализации вашего предложения об изготовлении спецзонта, вмонтированного в кнутовище, выяснилось следующее. Стоимость его даже при серийном производстве обойдется свыше сорока рублей за штуку.
В связи с этим Министерство сельского хозяйства РСФСР считает нецелесообразным начинать производство упомянутых зонтов».
А. Абдразяков, заместитель министра.
24 июня 1969 года, № 33–20».
Эх, Н. Ф. Я же предупреждал! Надо было в Кремль обращаться. Вы смалодушничали. В итоге, нам с вами кукиш.
С хуторским приветом Валентин.
Письмо двадцать девятое
Вчера только отправил письмо. Сегодня пишу вслеп.
Писал спешно, расстроенный. Много сделал ошибок. И вас вместо Федорович назвал Ивановичем. Простите грешного.
Продолжаю свое жизнеописание. Чтобы знали, с кем имеете дело.
Я уже говорил, что служил в Ростове и там встретил девушку, воспитанницу детдома. Сильно в нее влюбился. Девушка имела один недостаток: вышла малым ростом. До плеча мне не доставала. Зато сердце золотое. Эта девушка – Лида.
Многие на хуторе смеялись с того, что я издалека привез малютку. Говорили прямо в глаза: какой-де прок будет от нее колхозу? Ошиблись. Лида стала незаменимой. Пошла на МТФ. И так полюбила профессию, что не оторвешь.
Я уже как-то писал, что народ больше всего страдает не от неблагоприятный погодных условий, а от несправедливости комсостава. Даже у надежных работяг гаснет азарт к труду. Подчас руки сами опускаются.
У нас, как и везде, в конце года подсчитывается надой по каждой группе коров. Все, что доярка надоила сверх плана, оценивается на 15–20 процентов дороже. Восемь месяцев Лида шла впереди всех. Но до конца года не дотянула: пошла в декретный отпуск. Группу ее взяла доярка Катя. И что же в конце концов? Всем животноводам заплатили за сверхплановую продукцию, кроме моей жены и ее сменщицы. Хотя группа вышла на второе место по МТФ.
Обидно? Не то слово. Кулаки стали каменными.
Пошел к председателю. Он и не выслушал. Бросил на ходу: «Не положено – и точка!»
С досады поехал я в райком, все рассказал секретарю. Тут же при мне он позвонил Бочкареву: стыдил, укорял. Тот чертыхнулся: недоразумение вышло, уладим. И как же поступило правление? Выплатили грош, но одной Катерине. Хотя она подменяла Лиду всего два месяца.
Еще одна выходка Бочкарева, совсем свежая. Возвратился после службы в армии мой двоюродный брат Николай. Он предан крестьянскому делу, землю любит. На хуторе у него семья: жена, малые детки, больная мать. Домашнее хозяйство никудышное. На хате провалилась соломенная крыша. Сгнил потолок, сарай завалился.
Правление утвердило Николая звеньевым по кукурузе. Сеяли, культивировали они гуртом, после поделили плантацию на участки. Все лето безвылазно ухаживал братан за «королевой», как величают кукурузу. Она оправдала старания ухажера. Такая вымахала, что с головой скрывался в ней всадник на коне.
Братан все силы и время отдал колхозному полю, в ущерб личному хозяйству. И упустил момент, когда мог выгодно купить шифер для кровли. Думал, что за его старание колхоз поможет.
Подошло время уборки. Кукуруза стояла как лес, не прорубиться. Долго с ней возились. Как вдруг мороз! Полгектара (из семидесяти) ушло под снег. Видя такое дело, Николай отпросился у бригадира на пару деньков, чтобы смотаться в Волгоград, купить у спекулянтов кровельный материал. Бригадир выразил сочувствие и отпустил.
Погода резко переменилась. За ночь снег потаял, пошел дождь. Поле превратилось в хлябь. Бочкарев рвал и метал. Приказал постороннему трактористу вывести комбайн Николая на делянку и срезать кукурузные бодылья. Агрегат, едва выехав за хутор, завяз в черноземе по самые ступицы. Еле двумя тракторами вытащили. Но по закону подлости, следом ударил сильнейший мороз. Тут как раз и Николай наш возвратился. Увидел свой искореженный и облепленный грязью комбайн, как пацан разревелся. Новенькая машина превратилась в кучу металлолома.
Но то полбеды. Через неделю будто с неба свалился корреспондент районной газеты. Со слов Бочкарева накатал презлую заметку, обрисовав Николая как нерадивого и беспечного колхозника.
Писал спешно, расстроенный. Много сделал ошибок. И вас вместо Федорович назвал Ивановичем. Простите грешного.
Продолжаю свое жизнеописание. Чтобы знали, с кем имеете дело.
Я уже говорил, что служил в Ростове и там встретил девушку, воспитанницу детдома. Сильно в нее влюбился. Девушка имела один недостаток: вышла малым ростом. До плеча мне не доставала. Зато сердце золотое. Эта девушка – Лида.
Многие на хуторе смеялись с того, что я издалека привез малютку. Говорили прямо в глаза: какой-де прок будет от нее колхозу? Ошиблись. Лида стала незаменимой. Пошла на МТФ. И так полюбила профессию, что не оторвешь.
Я уже как-то писал, что народ больше всего страдает не от неблагоприятный погодных условий, а от несправедливости комсостава. Даже у надежных работяг гаснет азарт к труду. Подчас руки сами опускаются.
У нас, как и везде, в конце года подсчитывается надой по каждой группе коров. Все, что доярка надоила сверх плана, оценивается на 15–20 процентов дороже. Восемь месяцев Лида шла впереди всех. Но до конца года не дотянула: пошла в декретный отпуск. Группу ее взяла доярка Катя. И что же в конце концов? Всем животноводам заплатили за сверхплановую продукцию, кроме моей жены и ее сменщицы. Хотя группа вышла на второе место по МТФ.
Обидно? Не то слово. Кулаки стали каменными.
Пошел к председателю. Он и не выслушал. Бросил на ходу: «Не положено – и точка!»
С досады поехал я в райком, все рассказал секретарю. Тут же при мне он позвонил Бочкареву: стыдил, укорял. Тот чертыхнулся: недоразумение вышло, уладим. И как же поступило правление? Выплатили грош, но одной Катерине. Хотя она подменяла Лиду всего два месяца.
Еще одна выходка Бочкарева, совсем свежая. Возвратился после службы в армии мой двоюродный брат Николай. Он предан крестьянскому делу, землю любит. На хуторе у него семья: жена, малые детки, больная мать. Домашнее хозяйство никудышное. На хате провалилась соломенная крыша. Сгнил потолок, сарай завалился.
Правление утвердило Николая звеньевым по кукурузе. Сеяли, культивировали они гуртом, после поделили плантацию на участки. Все лето безвылазно ухаживал братан за «королевой», как величают кукурузу. Она оправдала старания ухажера. Такая вымахала, что с головой скрывался в ней всадник на коне.
Братан все силы и время отдал колхозному полю, в ущерб личному хозяйству. И упустил момент, когда мог выгодно купить шифер для кровли. Думал, что за его старание колхоз поможет.
Подошло время уборки. Кукуруза стояла как лес, не прорубиться. Долго с ней возились. Как вдруг мороз! Полгектара (из семидесяти) ушло под снег. Видя такое дело, Николай отпросился у бригадира на пару деньков, чтобы смотаться в Волгоград, купить у спекулянтов кровельный материал. Бригадир выразил сочувствие и отпустил.
Погода резко переменилась. За ночь снег потаял, пошел дождь. Поле превратилось в хлябь. Бочкарев рвал и метал. Приказал постороннему трактористу вывести комбайн Николая на делянку и срезать кукурузные бодылья. Агрегат, едва выехав за хутор, завяз в черноземе по самые ступицы. Еле двумя тракторами вытащили. Но по закону подлости, следом ударил сильнейший мороз. Тут как раз и Николай наш возвратился. Увидел свой искореженный и облепленный грязью комбайн, как пацан разревелся. Новенькая машина превратилась в кучу металлолома.
Но то полбеды. Через неделю будто с неба свалился корреспондент районной газеты. Со слов Бочкарева накатал презлую заметку, обрисовав Николая как нерадивого и беспечного колхозника.