Плонский Александр. Алгоритм невозможного

третье?
- С тобой произошло то же, что и с Солем. Помнишь, ты упомянул
пересадку памяти? Если так, то Сезам остался закрытым.
- Ну, Абрагам... Я-то считал, что знаю тебя! А ты вот, оказывается,
каков! Быть бы тебе ученым, а не Преземшем! Считай, что возвратил мне
надежду.
- Какой из меня ученый, - махнул рукой Седов. - В одном уверен: историю
не переделаешь и ничего из нее не вычеркнешь. Пойми это, иначе...
Великий Физик не дал ему договорить.
- Мы в неоплатном долгу перед предками, потому что оставили их на
произвол судьбы.
- Если бы это сказал кто-то другой...
- Ты посчитал бы его сумасшедшим?
Преземш начал терять терпение.
- Все, что было, давно прошло! Сегодня человечество счастливо и
благополучно!
- Им от этого не легче!
- Было не легче. Но их уже нет, они - прошлое.
- Да, для нас они прошлое, укоризненно проговорил Великий Физик. - Но
люди живут в настоящем. Только в настоящем! Говоришь, историю нельзя
переделать? А это мы еще будем посмотреть!
- Не забыл свою школьную присказку, - улыбнулся Седов. - Уж как шокировал
учителей своим "будем посмотреть"!
- Ах, если бы сбросить годы... Но, увы, я старик, и времени у меня в
обрез. Фауст продал душу за молодость, домогаясь Маргариты, я бы сделал то
же самое во имя науки. Мне ведь еще так много надо успеть...
- Жаль, что я не Мефистофель, - сказал Преземш.


7. Без... дель... ник...

Для Виктора Соля наступили тяжкие времена, но он не сразу осознал это.
Когда его известили о выписке из госпиталя, им завладела радость: "я
свободен, наконец-то!". Ее омрачало лишь внезапное исчезновение Великого
Физика, который не счел даже нужным попрощаться с "сынком".
"Мог бы и объяснить, что к чему", - с обидой думал Соль.

Первым делом он отправился в космоцентр за новым назначением. Но на этот
раз его приняли холодно, отчужденно и чуть ли не c затаенным страхом, как
будто он был болен прилипчивой болезнью. Даже зеленого новичка-"извозчика"
здесь так не встречали, не то что запредельного пилота высшего класса...
- Чему удивляешься? - прояснил ситуацию шеф космоцентра.- Ты ведь у нас
теперь феномен. Вот люди и думают: пообщаешься с ним чуток, того и гляди,
сам станешь феноменальным!
- А это плохо? - с вызовом спросил Соль.
- Чего уж хорошего!
- Выходит, я вроде прокаженного?
- Проказу вылечивают, - сдержанно сказал шеф.
- Считать себя умершим, так что ли?
- Я этого не говорил. Наслаждайся жизнью, кто тебе мешает!
- Хочу летать, - настаивал Соль.
- Мало с тобой хлопот было? Не выполнил моего приказа, погубил один из
лучших космообсерверов. Под суд бы тебя, если б не прошлые заслуги. Короче,
иди отсюда, мы квиты...
- Это несправедливо! Я выполнял просьбу ученых.
- И нарушил мой категорический запрет! Твердил ведь тебе: не смей
сближаться с "перевертышем"! Было или нет?
- Ну, было... Зато какой научный результат! Великий Физик говорил...
- Не прячься за его спину! Приказ есть приказ. Нарушил, пеняй на себя. -
Прозвучал сигнал срочного вызова. - Это не для твоих ушей, уходи! - отрезал
шеф.
Но не успел Соль выйти за ворота космоцентра, как его вернули.
- Ну и наглец же ты, Соль! До Преземша дошел!
- Да я его в глаза ни разу не видел!
- А он сейчас за тебя заступился. Как там с медициной? - спросил шеф
помощника.
- Заключение: годен. Только у него сердце теперь с другой стороны!
- Так уж получилось, - пряча глаза, подтвердил Соль.
- Ну?! - изумился шеф. - Дай послушать! Ишь ты, действительно справа. Как
же тебя угораздило, братец?
- А что особенного? Подумаешь, зеркальная инверсия! Сказано же вам,
я здоров!
- Здоровье это еще не все в нашем деле, - изрек шеф. - Так ведь? -
повернулся он к помощнику.
- Точно. Петерс, уж какой здоровяк, а попал в нештатную, и психика
отказала. Напрочь! На балкон не выходит, боится упасть.
- У меня с психикой порядок, - заверил Соль.
- А это еще не факт, - с усмешкой сказал шеф. - Случись что с тобой, как
перед Преземшем оправдаюсь? Почему, спросит, не сберег моего любимца?
- Да ну вас, - покраснел Виктор.
- Ладно, погоняем тебя на тренажере, а там видно будет! Займись им,
Роб.
- Не доверяете? Мне, запредельному пилоту? Как мальчишку собираетесь
проверять?
- Могу и передумать! - хлопнул по крышке стола шеф. - В нашем деле
Преземш мне не указ!
- Не выпендривайся, парень, - посоветовал помощник.
Тренажер был чистой формальностью, и Соль счел за благо не бунтовать. Шеф
хочет сохранить лицо, вот и придумывает. Его прихоть можно и перетерпеть,
пускай старик тешится, в душе, небось, завидует, ведь дальний космос для
него закрыт навсегда...

Было от чего снисходительно усмехнуться. Но усмешка продержалась недолго:
первый же простенький маневр Соль провалил вчистую. А за ним и еще два.
Электроника вышла из повиновения, и подчинить ее не удавалось.
- Тренажер неисправен! - убежденно заявил Соль. - Вы нарочно это
придумали, чтобы поизмываться надо мной!
- Дурак, - беззлобно сказал Роб, в недавнем прошлом действующий пилот,
хотя и не запредельщик, но уж никак не "извозчик". - А ну, пусти!
Он сел за пульт, и после первого же, куда более сложного, маневра Соль с
ужасом убедился, что тренажер ни при чем.
- Вот так, приятель, - насмешливо проговорил Роб, одну за другой выполнив
блестящий каскад фигур. - Это ты неисправен, а тренажер в полном порядке. И
никто не думал над тобой измываться. Ну, попробуй еще! Э-э, да ты все
делаешь наоборот. Что с тобой?
Ни разу в жизни Соль не испытывал такого жестокого разочарования. Любое
его действие давало результат, противоположный ожидаемому. Как видно, и
пилотажные навыки претерпели зеркальную инверсию, словно летать предстояло
на "перевертыше", а не на обычном космообсервере.
Для запредельного пилота недопустимая роскошь обдумывать элементы
пилотажа - нет времени. Годами тренировок вырабатывается автоматизм,
благодаря которому движения рук рефлекторно предвосхищают команды,
подаваемые мозгом. Не зря Виктор шутя говорил, что в полете думает не
головой, а руками.
И вот теперь автоматизма не осталось в помине. А раз так, то
пилот-запредельщик Соль перестал существовать. Да что там запредельщик, ему
нельзя больше доверить даже грузовую каботажную ракету! И сам Преземш,
пожелай он вмешаться (а в том, что его власть огромна, Виктор не
сомневался), не сможет ничего изменить...

Бывший запредельный пилот в мрачном раздумье брел по одному из
параллельных лучей пешестрады. Сочная ухоженная трава мягко пружинила под
ногами. Обрамленная лиственницами, похожими на мачты старинных каравелл с
пышными зелеными парусами, пешестрада напоминала парадную аллею дворцового
парка. Впрочем, в этом отношении она мало чем отличалась от прилегавших к
ней улиц.
С поверхности земли в городах исчез пластогудрон, в жаркие дни пахнувший
смолой, а вместе с ним экипажи с углеводородными моторами и даже
экологически безупречные, но своей бесшумной быстротой опасные
электромобили. На месте небоскребов были разбиты скверы; проектировали их
талантливые флорархитекторы, состязавшиеся на ежегодных конкурсах:
экспозиция большинства скверов регулярно обновлялась, и лишь те из них,
которые были признаны истинными произведениями искусства, сохранялись со
скру пулезной тщательностью наравне с шедеврами зодчества.
В окружении деревьев и экзотических цветов виднелись, не бросаясь в
глаза, жилые коттеджи. Среди них не было двух одинаковых, они словно вели
галантный спор за право называться самым оригинальным, самым красивым,
самым изящным, и даже знаток ар хитектуры попал бы в затруднительное
положение, доведись ему быть судьей в этом споре. Остроумие компоновки,
совершенство ли-ний, неблекнущая свежесть цветовой гаммы, отточенность
форм, превращали россыпь столь не похожих друг на друга жилищ в ансамбль,
изначально спланированный как одно целое.
Коттеджи освещались и отапливались аккумулированной энерги-ей Солнца (от
распространенных в прошлом атомных электростан-ций, поставивших
человечество на грань катастрофы, вовремя отказались; лишь за Полярным
кругом в глубоких шахтах все еще действовали холодные термоядерные
реакторы, питающие резервную сеть промышленной энергетики).
Но если бы Соль сделал несколько шагов в сторону, то между лиственницами
перед ним распахнулись бы створки скоростного лифта, и через минуту он
оказался бы в разительно ином, подземном, городе, в котором не было ничего
идиллического, даже намека на патриархальность - ни цветов, ни зелени, ни
нарочитой неспешности.
Этот погруженный в землю, словно айсберг в морскую толщу, многоярусный
город, как и полагается айсбергу, во много раз превосходил размерами свое
повершье. И если снаружи царили покой и безмятежность, то в глубине
буйствовало движение, все источ ало энергию, овевалось струями
ионизированного воздуха.
Паутина эскалаторов и самодвижущихся тротуаров органически вплеталась в
инфраструктуру делового центра. Ни улиц, ни площадей, ни отстоящих друг от
друга зданий не было в нем, а вместо всего этого, столь привычного для
городов прошлого, - единый объем, расчлененный транспортными горизонталями
и вертикалями на функциональные блоки.
Электромагнитный транспорт с разветвленной сетью магистралей и развязок
управлялся единой компьютерной навигационной системой, наилучшим образом
упорядочивавшей движение и устранявшей малейшую вероятность заторов.
Пассажиру, пожелавшему попасть в любое место делового центра или наземной,
жилой части города, достаточно было ввести в память компьютера нужные
координаты и ни о чем больше не заботиться...
Все это жило своей обособленной напряженной жизнью под ногами у Соля,
ничем себя не проявляя. Здесь же, наверху, безраздельно господствовала
природа и ничто не говорило о масштабах преобразующей деятельности
человека.
Подобно большинству современников, Виктор не воспринимал природу как
нечто первичное. Таким скорее виделся мир, созданный разумом человека, и
первоосновой этого мира была, конечно же, не изящная декорация - творение
флор-архитекторов, а некая всевышняя сила и ее порождение - Вселенная.

В госпитале Соль нередко размышлял о том, как сочетается свобода личности
с довлеющей над нею предопределенностью. Пытаясь разобраться в их
антагонизме, он приходил в отчаяние от скудости своего ума. На самом же
деле его ум был не по годам пытли в и проницателен. Но кто из знавших
бесшабашного, упрямого и потому казавшегося не слишком далеким парня мог бы
догадаться об этом, а заодно признать возвышенность его чувств?! Да и у
него самого такое предположение вызвало бы исполненный возмущения смех,
мол, за кого принимают запредельного пилота!
Когда однажды Великий Физик назвал Соля экстрасенсом, он тоже рассмеялся:
- Шутите? Я вообще не верю ни в каких экстрасенсов!
- И правильно делаешь, - неожиданно сказал ученый. - На одного истинного
экстрасенса приходится миллион дутых. - Но ты-то истинный, - помолчав,
добавил он.
На том разговор и закончился.
Но сейчас Солю было не до смеха. Философские проблемы, одолевавшие его во
время вынужденного ничегонеделания в госпитале, отошли на задний план, а их
место занял житейский, но болезненно острый вопрос, на который тоже не было
и, казалось, в принципе не могло быть ответа: как жить дальше? Много ли
проку от способностей экстрасенса, если неизвестно, в чем они состоят и как
ими распорядиться?

Прежде Соль и представить не мог, что однажды возникнет такая нелепая,
противоестественная ситуация. Привык к удаче, сопутствовавшей ему с самого
рождения, когда кибердиагносты сочли его мертвым, а он привел их в
замешательство, внезапно "воскреснув". Но лишь эта первая удача была
подарком судьбы, следующих приходилось добиваться трудом, мужеством,
умением рисковать и... подсознательно избегать неоправданного риска.
Впрочем, в последнее не поверили бы ни шеф космоцентра, ни
коллеги-пилоты, считавшие Соля не знавшим удержу искателем приключений,
которому на роду написано сломать себе шею. Оттого и относились к нему без
зависти, хотя к успехам других испытывали болезненную ревность.
И вот он - лишний. Выслушивает утешения товарищей:
- Может, еще обойдется!
- Не унывай, дружище, бывает и хуже!
- Вот чудак, да я бы на твоем месте...
Утешают, а сами отводят глаза, потому что слова утешений не искренни, за
ними, словно ложка дегтя, - радость: хорошо, что не со мной это случилось.
Соль тоже смотрит в сторону, и ему есть что скрывать - обиду,
растерянность, боль.
А вскоре и утешения иссякли: новость перестала быть новостью. Вокруг Соля
образовался вакуум. Его не то что забыли, просто пре-доставили самому себе:
дескать, бывший запредельщик и так не пропадет, ведь одно из основных прав
человека - право на обеспеченное существование.
"Право существовать на всем готовом, ничего не давая взамен", - так с
безжалостной иронией перефразировал его Соль.

Прежде он верил, что у него много друзей. Оказалось, не друзья это, -
приятели. А единственный настоящий друг - дальний космос, запредел. Только
с ним, за пространственно-фазовым рубиконом, Соль бывал по-настоящему
счастлив, не испытывал одиночества. Наверное, оттого и балагурил на людях,
что в их окружении чувство-вал себя особенно одиноким, но не мог в этом
признаться даже само-му себе.
Весельчак, баламут, задира Виктор Соль... Кто отважился бы предположить в
недавнюю пору его славы, что скоро он будет по-ставлен в ряд с хроническими
неудачниками, не нашедшими себя ни в науке, ни в производстве, ни в
искусстве, - ни в чем! Единственная разница - эти люди смирились со своим
жалким положением и даже видят в нем привлекательные стороны, а Соль не
смирится никогда. И не желает он спекулировать былыми заслугами, ведь не
прошлым жив человек, - будущим!
Принимать подачки как должное? Утешаться тем, что общество обязано
обеспечить комфорт не только труженику, но и бездельнику?
Вот! Подходящее слово найдено. Он - бездельник! Без-дель-ник!
Соль повторял это расчлененное на слоги слово, приноравливая их к своей
тяжелой походке: шаг - "без...", шаг - "дель...", шаг - "ник..." "Без...
дель... ник... Без... дель... ник..." - каждый слог словно капля
расплавленного свинца.
А время такое мучительно тягучее! Не то, что раньше, когда его постоянно
не хватало - даже не обзавелся семьей, мол, успеется...
Зато теперь можно наверстать, благо вниманием девушек не обделен.
Наплодить детишек и вечерами, после очередного дня-пустоцвета, рассказывать
им, вскарабкавшимся на колени, о давних-предавних подвигах:
"Однажды на траверзе Альдебарана..."
Скажешь так и сам едва ли поверишь, что это происходило в
дей-ствительности. А сын - поверит ли, не сочтет ли хвастливой выдумкой
или, в лучшем случае, просто сказкой? Если даже поверит, то все равно
когда-нибудь с пробудившейся презрительной жалостью спросит:
- Почему ты сейчас не летаешь к звездам? Боишься, да?
И вряд ли поймет, если молвишь в оправдание:
- Больше всего на свете хотел бы полететь к ним снова, но... не
могу.
- Не можешь? - удивится сын. - Ты же запредельный пилот!
- Я был им в прошлом. Бы-ы-л!!!


8. Интракосмос


Неудачи никогда не ввергали Великого Физика в депрессию. Да и слова
"неудача" применительно к результату эксперимента он не признавал. Любой
результат, даже отрицательный, - всегда удача, потому что обогащает новым
знанием, а оно рано или поздно себя проявит.
Уступив Преземшу, ученый свернул с прямого пути на обходную дорогу,
поначалу казавшуюся многообещающей. И действительно, она сразу же принесла
шальную удачу, но затем, вопреки ожиданиям, увела в сторону от цели.
Однако то, что на "тупиковом" пути совершено открытие, которое сделало бы
честь любому ученому, не могло не льстить честолюбию Великого Физика.
Значит, вовсе не иссяк он, если способен походя изменить картину
мироздания. Досадно только, что вселенское зеркало поразительно напоминает
пресловутое яблоко Ньютона (велика ли заслуга подобрать падалицу?!).
Великий Физик приглушил досаду юмором ("бесплатный сыр бывает только в
мышеловках!") и продолжил прерванное.
Нужно было снова двинуться вперед иным путем, а если и он окажется
тупиковым, - третим, четвертым, пятым: в науке необходимо долготерпение,
лишь бы была ясна цель и мозг не рабо-тал вхолостую...
Иногда это скептически называют методом проб и ошибок. Но и скептики от
науки поневоле прибегают к нему, если не удается обнаружить в ее арсенале
подходящих "безошибочных" методов, а так чаще всего и бывает, когда
встречаешься с чем-то безоговорочно новым, не имеющим аналогов, далеким от
догм и стандартов.

"Петля Мебиуса" не оправдала ожиданий, но Великий Физик был интуитивно
убежден, что точку на ней ставить рано. Нет-нет, и возникали в памяти Соль,
его парадоксальный двойник - Рыжий с престонского стадиона и пугающе
странный человек-глыба, роль которого так и осталась неразгаданной.
Великий Физик был бездетен и не испытал родительских чувств. Но почему-то
Соля с самого начала стал называть "сынком". Это слово появилось в его
лексиконе впервые и как-то непроизвольно, точно затаилось до поры, а
теперь, почувствовав, что в нем нуждаются, выпорхнуло наружу.
Все чаще старик жалел, что у него нет и никогда не будет сына, такого,
как Соль, - смелого, прямодушного, полного избыточной энергии и не в отца
доброго...

Упрек Преземша больно задел Великого Физика. В тот раз он захотел было,
не откладывая ни на минуту, повидаться с Солем, но что-то удержало его от
этого естественного поступка. То ли стыдное чувство вины, которую
невозможно загладить, то ли, наоборот, неосознанная обида на "сынка" - ведь
мог бы и сам вспомнить о старом зануде, так долго мучившем его своими
никчемными опытами...
А потом вновь захлестнула работа. Трудиться приходилось, как никогда,
плотно. В стратегии поиска по-прежнему преобладали вселенские мотивы. УМ
анализировал спектры всевозможных космических излучений, систематизировал
обширные, но до сих пор еще разрозненные сведения, переосмысливал
математическую теорию Вселенной в свете последнего открытия Великого
Физика, которое тот не спешил предавать гласности.
Еще в прошлом веке была опровергнута теория расширяющейся Вселенной,
противоречившая постулату о ее бесконечности в про-странстве и времени.
Ученые пришли к выводу, что во вселенской структуре мироздания происходит
колебательный процесс - расширение чередуется со сжатием.
Вселенская петля Мебиуса, этот пасынок могучей мысли Великого Физика,
позволила ему столетие спустя изящно развить "колебательную" гипотезу. Он
предположил, что Вселенная и ее зазеркальный антипод движутся по встречным
векторам времени. Иным и сло-вами, время, вместе с пространством, также
испытывает попеременное сжатие-растяжение.
Оставался единственный шаг до открытия, возможно, самого крупного из
всех, и Великий Физик его сделал. Долгое время веществу противопоставляли
антивещество. Им отводили роль непримиримых врагов, любое соприкосновение
которых вызывало взаимное уничтожение - аннигиляцию.
Великий Физик установил, что антивещества не существует. Есть одно лишь
вещество, но оно может двигаться во времени по тому или другому из двух
противоположно направленных векторов. Их встреча подобна столкновению
несущихся лоб в лоб солнц.
"Почему же, оказавшись во встречно-временном зазеркалье, Соль-один и
Соль-два, да и я со своим двойником, не аннигилировали? - спросил Великий
Физик и сам же ответил: - Да потому, что барьер ирреальности
переориентирует вектор времени!"
Казалось бы, картина мироздания наконец-то приобрела законченный
характер. Но ведь не переворот в космологии был целью, которую поставил
перед собой Великий Физик. Да, он испытывал вполне объяснимое торжество, но
вместе с тем и чувство неудовлетворенности собой.
"Опять меня занесло не туда, куда надо!" - ворчал ученый, ерзая в своем
вибрирующем кресле.
Интуиция подсказывала: цель ближе, чем когда-либо. Но УМ не признавал
интуиции, поскольку она зачастую противоречила логике, а с его электронной
точки зрения большего греха не существовало. Между тем, вопросы, которые
задавал Великий Физик, все чаще носили интуитивный характер. И УМ отвечал
на них одной и той же фразой:
- Вопрос сформулирован некорректно.
Чертыхаясь сквозь зубы, Великий Физик переводил задачу на язык формальной
логики, но в ответ слышалось:
- Нуждаюсь в дополнительной информации.
И снова:
- Вопрос сформулирован...
Или:
- Нуждаюсь в дополнительной...
Переварив новые гигабайты информации, УМ упрямо повторял:
- Нуждаюсь... нуждаюсь... нуждаюсь...
Угроза тупика вновь замаячила перед Великим Физиком. И тут его
озарило.
- Черт с ней, со Вселенной! - сказал он, приведя УМ в состояние шока (тот
понял его слова буквально). - Ответь-ка, дружище, сохранились ли
неисследованные области пространства?
- Сохранились, - мгновенно ответил УМ.
- Например?
- Начало геофизических координат.
- Что же ты молчал, дубина?! - взметнулся ученый. - Немедленно займись
им!
Великий Физик не в первый раз доверился интуиции. И все же он стеснялся
ее, сознавая, что УМ по-своему прав.

А проблема и впрямь выглядела одиозной, словно была позаимствована у
древних фантастов: путешествие к центру Земли не раз обыгрывалось ими.
Вероятно, поэтому Великий Физик зашифровал ее туманным словом "интракосмос"
- внутренний космос. Непосвященному оно ни о чем не скажет, да и
братья-ученые изрядно поломают головы, прежде чем разгадают его скрытый
смысл.
Исследовать интракосмос ученый решил на всякий случай, для очистки
совести - больно уж мало шансов было на то, что проселочная дорога, на
которую он так опрометчиво съехал со скоростной магистрали, это и есть
кратчайший путь к успеху.
"Узнаю, что там, за ближайшим поворотом, и обратно!" - успокаивал себя
Великий Физик.
Но случилось так, что "одиозная" проблема всерьез захватила ученого, а
вскоре вызвала переполох в мире науки. Произошло это после еще одного,
совсем уже фантастического, открытия, которое приписали Великому Физику,
хотя сделал его УМ.


9. Число "Пи"

- Говоришь, ядро Земного шара полое и внутри скрыт разум? Но твои
пояснения, все эти тензоры и биэралы, до меня туго доходят. Нельзя ли
попроще?
- Когда мы с тобой сидели за одним школьным пультом, Абрагам, ты и то был
сообразительней, - недовольно проговорил Великий Физик. - Ну, ладно, что с
тебя взять... Знаешь хоть, что к началу двадцать второго века поверхностные
залежи полезных ископаемых истощились?
- Положим, не к началу, а к концу, - поправил Седов.
- Это после того, как произвели ревизию заброшенных разработок и
выскребли остатки. А затем приступили к поискам глубинных месторождений:
бурили скважины вплоть до поверхности Конрада, отделяющей гранитный слой от
более глубокого базальтового...
- Километров до тридцати?
- Даже до сорока. Иногда удавалось обнаружить богатейшие месторождения,
но чаще колоссальный труд затрачивался впустую. Научное обеспечение было
примитивным: сейсмические волны - эхо взрывов, а там гадай, граница раздела
или трещина? И когда научились добывать сырье из космоса, от промышленного
использования глубинных ресурсов отказались.
- Космические разработки слишком дороги, - заметил Седов.
- Дело не только в этом. Каждый старт ракеты истончал слой озона.
Восстанавливать его было сложно и недешево, не говоря уже о стоимости самих
разработок в космосе. Железо, добытое таким способом, по цене приближалось
к золоту. Пришлось расплачиваться за легкомыслие предков, живших по
принципу: "после нас хоть потоп"! И это еще один убедительный повод
реконструировать исторический процесс, - подчеркнул Великий Физик.
Преземш поморщился.
- Опять ты за свое!
- Не перебивай меня, Абрагам! Оставь свои вельможные замаш-ки! Г-м-м...
Так вот, около двухсот лет назад открыли акустическую сверхпроводимость,
слыхал о ней?
- Нет, - признался Седов. - Наверное, что-нибудь вроде электрической
сверхпроводимости?
- Вроде-вроде... - ворчливо передразнил Великий Физик. - Тогда уж вспомни
и сверхтекучесть, она из того же ряда. Но вообще-то аналогии помогают
проникнуть в суть явления. Природа нередко повторяется, у нее свои штампы.
И что любопытно, физика процессов может быть различна, а математическая
модель одна и та же.
- Ну и что дала акустическая сверхпроводимость?
- Позволила геофизикам разработать и внедрить в практику более
совершенные методы глубинной разведки полезных ископаемых.
Преземш начал терять терпение.
- Я сыт по горло, Павел. Сначала ты оглушил меня биэралами, теперь
усыпляешь скучной лекцией. Какое отношение все это имеет к внутриземному
разуму, если, конечно, он существует?
- Больно уж ты нетерпелив, Абрагам, - сердито сказал Великий Физик. -
Коли намерен мне помочь, молчи и слушай. В кои-то веки обратился к тебе, а
ты...
- Да ладно, не кипятись, - поднял руки Седов. - Продолжай, пожалуйста!