Выставить на всеобщее обозрение грехи Дауда, рассказать всем о том, что брат чуть не убил сына, ограбил дом предков, – эта мысль невыносима для родителя.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец? – Голос Амира не дрогнул, хотя ему хотелось кричать: «Отец, а как же я? Как же моя боль? Я жажду мести. Я хочу справедливости. Я ни в чем не виноват, почему я должен молчать? Почему ты удерживаешь мою руку?» Но долгие мучения в борьбе за жизнь сделали его старше, поэтому он заставил внутренний голос умолкнуть и прямо взглянул на Джибраила. Тот молчал.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец? – повторил Амир.
– Сын… Моя гордыня… – Слова давались Бен-Нижаду с трудом.
– Твоя честь, отец, честь нашей семьи. Я сделаю все, что ты скажешь. – Амир взглянул на левую руку. – Я верю, что ты поступишь справедливо.
– Сын… – Джибраил отвел взгляд, глаза его предательски заблестели.
– Благодаря тебе, отец, я не однорукий калека. Я стану твоей карающей рукой, – горячо пообещал Амир.
– Я уверен в тебе, как в самом себе. – Голос отца был тверд.
Джибраил даже помолодел. Теперь, когда самое главное уже сказано, остались детали. Он был готов спланировать сражение, разработать тактику и стратегию – и победить.
Лишь значительно позже, когда Амир начал готовить все необходимое для воплощения плана в жизнь, он понял, что отец так ни разу и не назвал имени. Имени врага. Имени брата.
Глава 5
Глава 6
– Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец? – Голос Амира не дрогнул, хотя ему хотелось кричать: «Отец, а как же я? Как же моя боль? Я жажду мести. Я хочу справедливости. Я ни в чем не виноват, почему я должен молчать? Почему ты удерживаешь мою руку?» Но долгие мучения в борьбе за жизнь сделали его старше, поэтому он заставил внутренний голос умолкнуть и прямо взглянул на Джибраила. Тот молчал.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец? – повторил Амир.
– Сын… Моя гордыня… – Слова давались Бен-Нижаду с трудом.
– Твоя честь, отец, честь нашей семьи. Я сделаю все, что ты скажешь. – Амир взглянул на левую руку. – Я верю, что ты поступишь справедливо.
– Сын… – Джибраил отвел взгляд, глаза его предательски заблестели.
– Благодаря тебе, отец, я не однорукий калека. Я стану твоей карающей рукой, – горячо пообещал Амир.
– Я уверен в тебе, как в самом себе. – Голос отца был тверд.
Джибраил даже помолодел. Теперь, когда самое главное уже сказано, остались детали. Он был готов спланировать сражение, разработать тактику и стратегию – и победить.
Лишь значительно позже, когда Амир начал готовить все необходимое для воплощения плана в жизнь, он понял, что отец так ни разу и не назвал имени. Имени врага. Имени брата.
Глава 5
Звезды кружились и водили хороводы на черном бархате неба… «Разве такое бывает?» – подумала Злата. Только почему так дурно, тошнит и, даже с закрытыми глазами, кружится голова?.. Но врожденное любопытство взяло свое, и она открыла глаза. Мир вокруг пару раз покачнулся и приобрел реальные очертания.
Полутемная маленькая комната, на столе горит единственная свеча в золотом подсвечнике, а в кресле у кровати сидит женщина средних лет и не сводит взгляда со Златы. У женщины умное узкое лицо, не очень красивое, но благородное; кожа смуглая, выдающая уроженку Востока, и прекрасные глаза – темные, миндалевидные, про такие говорят – глаза лани. Одета она в строгое темно-серое платье, расшитое цветными и серебряными нитями. На шее блестит нитка жемчуга.
Злата попробовала повернуться – и поняла, что привязана к кровати. Веревки не резали тело, но держали крепко, и невозможность встать сильно разозлила девушку.
– Развяжите меня, – приказала она незнакомке. Женщина не пошевелилась, девушке показалось, что она даже не моргает. Интересно, она не понимает или не хочет понимать то, что ей сказала Злата.
– Где я? – Второй вопрос, адресованный женщине-изваянию.
Он, конечно, тоже остался без ответа, как и все последующие. Злата окончательно убедилась, что незнакомка будет молчать, и прекратила бессмысленные попытки разговорить ее.
Комната была какой-то нарочито безликой, чтобы Злата не поняла, где находится. Белые стены, никаких картин или украшений… Окна отсутствуют. И – жуткая тишина, которая давит на уши, оглушает. Интересно, она по-прежнему в Дамаске?
Злата не знала, сколько прошло времени с момента нападения в переулке, день или час, или, может быть, неделя. Во рту ощущался странный травяной привкус, может быть, ее опоили чем-то? В очередной раз она попробовала заговорить с неподвижной женщиной, и опять та не пошевелилась и не ответила. Оставалось только ждать.
Что же теперь делать? Бежать невозможно, от пут не освободиться, да и, собственно, куда бежать? Незнакомка по-прежнему не спускает со Златы глаз, и наверняка за дверью не вход в ту гостиницу, где они остановились с отцом, а незнакомый дом, стоящий на незнакомой улице. Злата гнала от себя страх, но он возвращался, накатывал холодными волнами, и стоило больших усилий заставить себя не дрожать.
Если бы ее хотели убить, ее уже убили бы, вот только бывают вещи хуже смерти.
Тишина, неподвижность и духота сделали свое дело: девушка почти задремала, когда бесшумно открылась дверь и на пороге появилась еще одна женщина, помоложе. Она что-то сказала по-арабски, та, что сидела в кресле, встала, и обе они вышли, оставив дверь распахнутой. Сон мгновенно пропал, и Злата наконец сделала попытку освободиться, но веревки держали надежно. Как бы там ни было, похоже, сейчас станет ясно, зачем она здесь.
За дверью послышались неторопливые уверенные шаги, и в комнатушку вошел мужчина. Одет он был просто: в белую хлопковую, с широкими рукавами и вышивкой у ворота рубашку длиной почти до земли и кожаные туфли без задника. На широком, богато расшитом поясе висел кинжал в украшенных самоцветами ножнах.
Лицо мужчины показалось Злате одновременно и притягательным, и отталкивающим: нос с горбинкой, тонкие бледные губы, раздвоенная бородка и лисий взгляд. Он цепко оглядел Злату, приблизительно так, как она сама вчера разглядывала на рынке чудесные чашки ручной работы.
Если бы Злата могла гордо вздернуть подбородок, она бы вздернула, но, когда лежишь привязанная к кровати, это невозможно. Оставалось сверлить похитителя презрительным взглядом и презрительно же молчать. Не рассказывать же ему, как ей страшно, да ему и все равно, наверное…
Игра в гляделки продолжалась минуты две. Мужчина неподвижно стоял посреди комнаты и молча смотрел на девушку, девушка пронзала его ответным взглядом. Наконец терпение Златы лопнуло, и на смену удушающему страху пришла здоровая злость.
– Отпустите меня немедленно! – сказала она по-французски.
Незнакомец раздвинул губы в улыбке; зубы у него оказались белые, ровные и красивые, но, как ни странно, улыбка при этом выглядела неприятно.
– Отпустите! Я подданная Российской империи, вы хотите международного скандала? – пригрозила девушка.
Злата понимала, что говорит ничего не значащие слова. Если уж ее украли, то никого возможность скандала не волнует. Ну что, что еще сказать, чтобы этого красавца проняло? Злата была слишком молода, и у нее не хватало воображения, чтобы придумать, как повлиять на этого человека. Она ведь не знает, чего он хочет.
А почему бы не спросить прямо? Хуже не будет.
– Чего вы от меня хотите?
Мужчина опустился в кресло, где сидела давешняя женщина, и наконец заговорил:
– Чтобы ты не делала глупостей.
По-французски он говорил еще лучше Фарида, а значит, был образованным человеком и наверняка принадлежал к местной знати. Но почему он удерживает ее здесь? Может быть, это какой-то восточный розыгрыш и сейчас появятся веселые местные скоморохи?
– Все люди временами совершают глупости, – философски заметила Злата. – Как я могу сделать глупость, если не знаю, что вы таковой считаете?
Мужчина снова улыбнулся: девушка его явно забавляла.
– Ты не должна задавать вопросов. Не должна пытаться бежать. Тебе не будет плохо, и тебя никто не тронет. У тебя будет одежда, еда, украшения. Ты можешь просить хоть звезду с неба, но ты не сможешь уйти.
– Но зачем? – беспомощно переспросила Злата. Взгляд мужчины смущал ее. Он смотрел на нее так, будто она была вовсе без платья, и был в его глазах странный безумный огонек – такие глаза бывают у диких лошадей, Злата однажды видела такую и навсегда запомнила ее вспыхивающий сумасшедшей синевой взгляд… Но лошадь была всего лишь животным, ее можно было усмирить, и ту усмирили в конце концов, и она покорно пошла за конюхом в денник. А человек, сидевший в кресле перед Златой, казался отчетливо опасным, и на него было бы непросто накинуть узду. Он и был опасен – опасность была в его руках, в плавных движениях, в наклоне головы. Он мог сделать со Златой все что захочет, и ощущение беспомощности превратилось в жгучий стыд, а потом в злость, сменившуюся вновь удручающей беспомощностью.
– Не задавай вопросов, – напомнил он.
– Но хоть какие-то права у меня есть? – сердито спросила Злата.
– У тебя есть право жить, – холодно ответил мужчина, – пока я тебе это позволяю.
Девушка не имела ни малейшего понятия, какие у него планы на ее счет, и почему он сохранил ей жизнь, и зачем ее жизнь ему нужна. Она хотела задать ему все эти вопросы, но толку? Незнакомец не стал бы отвечать, это чувствовалось. Злата четко поняла: он здесь хозяин. Нет, это не восточная шутка, увы, и скоморохи из-за двери не выпрыгнут…
Мужчина, кажется, прочитав все ее мысли, как открытую книгу, ухмыльнулся, встал и склонился над девушкой, а она попыталась отвернуться, но веревки не пускали. Неожиданно мужчина провел кончиками пальцев по щеке Златы, девушка дернулась, а незнакомец засмеялся. Смех у него был, как ни странно, приятный. И все же скрытое безумие в его глазах пугало. Он сказал что-то по-арабски и потянулся за кинжалом. Злата замерла: обманули в очередной раз, сейчас убьет, зарежет, как кролика! Но мужчина, выхватив сверкающий клинок из ножен, одним движением рассек веревки и отступил. Злата села на кровати, не зная, что делать теперь. Попробовать вцепиться ему в бороду – но что толку? Девушка была абсолютно растеряна, хотя обычно отличалась здравым смыслом, который сейчас молчал…
– Запомни, женщина, – сказал незнакомец, который больше не улыбался, – исполняй то, что тебе велят, и тогда ты будешь жить. Если будешь покорной, твоя жизнь станет… – он сделал паузу, потом ухмыльнулся уже вовсе мерзко, – раем.
Мужчина вложил кинжал в ножны, развернулся и вышел, а Злата осталась сидеть на постели, растерянная и злая, такая злая, что готова была рвать и метать, бросать тяжелые предметы в обидчиков и бить посуду об их головы. Но без зрителей все это делать глупо.
Впрочем, в одиночестве девушка пребывала недолго: вернулась та женщина, что охраняла ее вначале.
– Мое имя Джанан, – произнесла она по-французски довольно понятно. – Я покажу тебе, что ты должна делать. Идем.
Злата была босиком – ее туфли куда-то исчезли, и на просьбу вернуть их Джанан даже головы не повернула. Ну и пусть! Узким коридорчиком женщины прошли в другую комнату, большую и светлую, окнами выходящую в сад.
Девушку до сих пор трясло после встречи с похитителем, но, несмотря на это, Злата оценила обстановку комнаты как довольно милую: софа, накрытая желтым сатином, отороченным золотой бахромой, на ней маленькие подушки, расшитые также золочеными шнурами и разложенные в художественном беспорядке. Восточная мебель с гнутыми ножками, широчайшая кровать под прозрачным легким балдахином. Стены увешаны картинами, в основном пейзажами, – вот вам и истинно мусульманский дом! Злата считала, что здесь это не принято. Расписной потолок изображал виды Босфора.
Воздух, казалось, золотился: особый вечерний свет, солнце скоро сядет, но какой это вечер, какого дня?
– Мой господин велел мне сказать тебе, как себя вести здесь, – промолвила Джанан, остановившись у окна. – Ты будешь жить здесь, и ты не должна убегать.
– Да, это он мне уже сказал, – буркнула Злата, осматриваясь. Хотя бы в подвале со склизкими стенами держать не будут, и то ладно. Впрочем, здесь, наверное, все подвалы сухие, тут же вода на вес золота. И все равно Злате не улыбалось соседствовать с крысами, неважно, сухими или мокрыми.
– Ты должна слушаться господина и меня. Если господин пришлет кого-то с приказом, ты должна слушаться этого человека. Ты не джарийе, и ты не должна слушать джарийе. – Монотонно, будто читая заклинание, рассказывала Джанан.
– Кто такая джарийе? – нахмурившись, спросила Злата.
Джанан помолчала, явно подбирая нужное слово.
– Джарийе – это рабыни, – произнесла она наконец.
Злату осенило:
– Я буду жить в гареме? Это гарем?
– Да, – подтвердила Джанан.
Ситуация стала яснее, и картины на стенах объяснялись, ведь в одной из книг, которые успела прочесть девушка, было написано, что для гарема и обитающих в нем женщин их господин не жалеет ничего. Значит, ее украли, чтобы сделать наложницей в гареме этого сумасшедшего! О таком Злата только слышала, и то краем уха. О жизни в гареме она вообще имела слабое представление, в основном приходили на ум одалиски, рахат-лукум и персики. Девушка вопросительно взглянула на Джанан, которая пустилась в неторопливые объяснения. Женщина говорила короткими фразами, и понять ее было достаточно легко, хотя, конечно, акцент был ужасен.
– Ты все выучишь. Господин велел учить тебя арабскому языку. Я буду тебя учить. Наш гарем большой, господин богатый человек. Он достойно содержит женщин. – Она помолчала. – Ты будешь жить здесь и поймешь.
– А кто ты? Ты джа… джарийе? – полюбопытствовала Злата, с трудом вспомнив незнакомое слово. Нет, не так она представляла себе рабынь. Рабыни – это же вечно угнетенные, забитые существа с испуганными взглядами. Эта утонченная женщина никак не вписывалась в сложившийся у Златы смутный образ.
– Нет, я катибе-уста, хранительница покоя и дисциплины. – Джанан чуть улыбнулась, но ее лицо от этого почему-то сделалось неприятным. – В гареме сейчас сто восемьдесят три женщины, не считая охраны и детей. Надо следить за покоем. Нужно, чтобы, приходя сюда, господин и мужчины этого дома отдыхали душой и телом.
Ничего себе, они сюда отдыхать приходят! У Златы немного кружилась голова – от усталости, голода и непонятно чего еще; то приходила злость, то наваливалась апатия. Джанан внимательно посмотрела на девушку:
– Тебе следует поесть и лечь спать, я покажу тебе все завтра.
– Какой сегодня день? – вздохнула Злата.
– Хороший, – опять едва уловимо улыбнулась Джанан и вышла, закрыв за собой дверь. Злата даже не подумала встать, чтобы проверить, заперли ее или нет и есть ли в коридоре стража. Похоже, информацией ее снабжать никто не собирается. Но она сама выяснит все, что ей нужно. То, что она находится в доме очень богатых людей, само по себе любопытно. Богатые люди не торгуют рабами. Или торгуют? И именно поэтому они такие богатые? Злата встала и подошла к окну: за ним был виден кусочек ухоженного сада, под окном пышно цвел неведомый куст. Этот куст, явно обихаживаемый местным садовником, показался Злате символом здешнего благополучия. Глянцевые листочки блестят, цветы радуют глаз… И не выбраться отсюда, похоже, кустом прикинуться не удастся. Злата вернулась, села на кровать, а потом легла. Глаза закрылись – усталость и пережитое потрясение подействовали лучше снотворного, девушка уснула прямо в одежде на неразобранной постели.
Когда Джанан вернулась с легким ужином, Злата спала, свернувшись клубочком на огромной кровати.
Полутемная маленькая комната, на столе горит единственная свеча в золотом подсвечнике, а в кресле у кровати сидит женщина средних лет и не сводит взгляда со Златы. У женщины умное узкое лицо, не очень красивое, но благородное; кожа смуглая, выдающая уроженку Востока, и прекрасные глаза – темные, миндалевидные, про такие говорят – глаза лани. Одета она в строгое темно-серое платье, расшитое цветными и серебряными нитями. На шее блестит нитка жемчуга.
Злата попробовала повернуться – и поняла, что привязана к кровати. Веревки не резали тело, но держали крепко, и невозможность встать сильно разозлила девушку.
– Развяжите меня, – приказала она незнакомке. Женщина не пошевелилась, девушке показалось, что она даже не моргает. Интересно, она не понимает или не хочет понимать то, что ей сказала Злата.
– Где я? – Второй вопрос, адресованный женщине-изваянию.
Он, конечно, тоже остался без ответа, как и все последующие. Злата окончательно убедилась, что незнакомка будет молчать, и прекратила бессмысленные попытки разговорить ее.
Комната была какой-то нарочито безликой, чтобы Злата не поняла, где находится. Белые стены, никаких картин или украшений… Окна отсутствуют. И – жуткая тишина, которая давит на уши, оглушает. Интересно, она по-прежнему в Дамаске?
Злата не знала, сколько прошло времени с момента нападения в переулке, день или час, или, может быть, неделя. Во рту ощущался странный травяной привкус, может быть, ее опоили чем-то? В очередной раз она попробовала заговорить с неподвижной женщиной, и опять та не пошевелилась и не ответила. Оставалось только ждать.
Что же теперь делать? Бежать невозможно, от пут не освободиться, да и, собственно, куда бежать? Незнакомка по-прежнему не спускает со Златы глаз, и наверняка за дверью не вход в ту гостиницу, где они остановились с отцом, а незнакомый дом, стоящий на незнакомой улице. Злата гнала от себя страх, но он возвращался, накатывал холодными волнами, и стоило больших усилий заставить себя не дрожать.
Если бы ее хотели убить, ее уже убили бы, вот только бывают вещи хуже смерти.
Тишина, неподвижность и духота сделали свое дело: девушка почти задремала, когда бесшумно открылась дверь и на пороге появилась еще одна женщина, помоложе. Она что-то сказала по-арабски, та, что сидела в кресле, встала, и обе они вышли, оставив дверь распахнутой. Сон мгновенно пропал, и Злата наконец сделала попытку освободиться, но веревки держали надежно. Как бы там ни было, похоже, сейчас станет ясно, зачем она здесь.
За дверью послышались неторопливые уверенные шаги, и в комнатушку вошел мужчина. Одет он был просто: в белую хлопковую, с широкими рукавами и вышивкой у ворота рубашку длиной почти до земли и кожаные туфли без задника. На широком, богато расшитом поясе висел кинжал в украшенных самоцветами ножнах.
Лицо мужчины показалось Злате одновременно и притягательным, и отталкивающим: нос с горбинкой, тонкие бледные губы, раздвоенная бородка и лисий взгляд. Он цепко оглядел Злату, приблизительно так, как она сама вчера разглядывала на рынке чудесные чашки ручной работы.
Если бы Злата могла гордо вздернуть подбородок, она бы вздернула, но, когда лежишь привязанная к кровати, это невозможно. Оставалось сверлить похитителя презрительным взглядом и презрительно же молчать. Не рассказывать же ему, как ей страшно, да ему и все равно, наверное…
Игра в гляделки продолжалась минуты две. Мужчина неподвижно стоял посреди комнаты и молча смотрел на девушку, девушка пронзала его ответным взглядом. Наконец терпение Златы лопнуло, и на смену удушающему страху пришла здоровая злость.
– Отпустите меня немедленно! – сказала она по-французски.
Незнакомец раздвинул губы в улыбке; зубы у него оказались белые, ровные и красивые, но, как ни странно, улыбка при этом выглядела неприятно.
– Отпустите! Я подданная Российской империи, вы хотите международного скандала? – пригрозила девушка.
Злата понимала, что говорит ничего не значащие слова. Если уж ее украли, то никого возможность скандала не волнует. Ну что, что еще сказать, чтобы этого красавца проняло? Злата была слишком молода, и у нее не хватало воображения, чтобы придумать, как повлиять на этого человека. Она ведь не знает, чего он хочет.
А почему бы не спросить прямо? Хуже не будет.
– Чего вы от меня хотите?
Мужчина опустился в кресло, где сидела давешняя женщина, и наконец заговорил:
– Чтобы ты не делала глупостей.
По-французски он говорил еще лучше Фарида, а значит, был образованным человеком и наверняка принадлежал к местной знати. Но почему он удерживает ее здесь? Может быть, это какой-то восточный розыгрыш и сейчас появятся веселые местные скоморохи?
– Все люди временами совершают глупости, – философски заметила Злата. – Как я могу сделать глупость, если не знаю, что вы таковой считаете?
Мужчина снова улыбнулся: девушка его явно забавляла.
– Ты не должна задавать вопросов. Не должна пытаться бежать. Тебе не будет плохо, и тебя никто не тронет. У тебя будет одежда, еда, украшения. Ты можешь просить хоть звезду с неба, но ты не сможешь уйти.
– Но зачем? – беспомощно переспросила Злата. Взгляд мужчины смущал ее. Он смотрел на нее так, будто она была вовсе без платья, и был в его глазах странный безумный огонек – такие глаза бывают у диких лошадей, Злата однажды видела такую и навсегда запомнила ее вспыхивающий сумасшедшей синевой взгляд… Но лошадь была всего лишь животным, ее можно было усмирить, и ту усмирили в конце концов, и она покорно пошла за конюхом в денник. А человек, сидевший в кресле перед Златой, казался отчетливо опасным, и на него было бы непросто накинуть узду. Он и был опасен – опасность была в его руках, в плавных движениях, в наклоне головы. Он мог сделать со Златой все что захочет, и ощущение беспомощности превратилось в жгучий стыд, а потом в злость, сменившуюся вновь удручающей беспомощностью.
– Не задавай вопросов, – напомнил он.
– Но хоть какие-то права у меня есть? – сердито спросила Злата.
– У тебя есть право жить, – холодно ответил мужчина, – пока я тебе это позволяю.
Девушка не имела ни малейшего понятия, какие у него планы на ее счет, и почему он сохранил ей жизнь, и зачем ее жизнь ему нужна. Она хотела задать ему все эти вопросы, но толку? Незнакомец не стал бы отвечать, это чувствовалось. Злата четко поняла: он здесь хозяин. Нет, это не восточная шутка, увы, и скоморохи из-за двери не выпрыгнут…
Мужчина, кажется, прочитав все ее мысли, как открытую книгу, ухмыльнулся, встал и склонился над девушкой, а она попыталась отвернуться, но веревки не пускали. Неожиданно мужчина провел кончиками пальцев по щеке Златы, девушка дернулась, а незнакомец засмеялся. Смех у него был, как ни странно, приятный. И все же скрытое безумие в его глазах пугало. Он сказал что-то по-арабски и потянулся за кинжалом. Злата замерла: обманули в очередной раз, сейчас убьет, зарежет, как кролика! Но мужчина, выхватив сверкающий клинок из ножен, одним движением рассек веревки и отступил. Злата села на кровати, не зная, что делать теперь. Попробовать вцепиться ему в бороду – но что толку? Девушка была абсолютно растеряна, хотя обычно отличалась здравым смыслом, который сейчас молчал…
– Запомни, женщина, – сказал незнакомец, который больше не улыбался, – исполняй то, что тебе велят, и тогда ты будешь жить. Если будешь покорной, твоя жизнь станет… – он сделал паузу, потом ухмыльнулся уже вовсе мерзко, – раем.
Мужчина вложил кинжал в ножны, развернулся и вышел, а Злата осталась сидеть на постели, растерянная и злая, такая злая, что готова была рвать и метать, бросать тяжелые предметы в обидчиков и бить посуду об их головы. Но без зрителей все это делать глупо.
Впрочем, в одиночестве девушка пребывала недолго: вернулась та женщина, что охраняла ее вначале.
– Мое имя Джанан, – произнесла она по-французски довольно понятно. – Я покажу тебе, что ты должна делать. Идем.
Злата была босиком – ее туфли куда-то исчезли, и на просьбу вернуть их Джанан даже головы не повернула. Ну и пусть! Узким коридорчиком женщины прошли в другую комнату, большую и светлую, окнами выходящую в сад.
Девушку до сих пор трясло после встречи с похитителем, но, несмотря на это, Злата оценила обстановку комнаты как довольно милую: софа, накрытая желтым сатином, отороченным золотой бахромой, на ней маленькие подушки, расшитые также золочеными шнурами и разложенные в художественном беспорядке. Восточная мебель с гнутыми ножками, широчайшая кровать под прозрачным легким балдахином. Стены увешаны картинами, в основном пейзажами, – вот вам и истинно мусульманский дом! Злата считала, что здесь это не принято. Расписной потолок изображал виды Босфора.
Воздух, казалось, золотился: особый вечерний свет, солнце скоро сядет, но какой это вечер, какого дня?
– Мой господин велел мне сказать тебе, как себя вести здесь, – промолвила Джанан, остановившись у окна. – Ты будешь жить здесь, и ты не должна убегать.
– Да, это он мне уже сказал, – буркнула Злата, осматриваясь. Хотя бы в подвале со склизкими стенами держать не будут, и то ладно. Впрочем, здесь, наверное, все подвалы сухие, тут же вода на вес золота. И все равно Злате не улыбалось соседствовать с крысами, неважно, сухими или мокрыми.
– Ты должна слушаться господина и меня. Если господин пришлет кого-то с приказом, ты должна слушаться этого человека. Ты не джарийе, и ты не должна слушать джарийе. – Монотонно, будто читая заклинание, рассказывала Джанан.
– Кто такая джарийе? – нахмурившись, спросила Злата.
Джанан помолчала, явно подбирая нужное слово.
– Джарийе – это рабыни, – произнесла она наконец.
Злату осенило:
– Я буду жить в гареме? Это гарем?
– Да, – подтвердила Джанан.
Ситуация стала яснее, и картины на стенах объяснялись, ведь в одной из книг, которые успела прочесть девушка, было написано, что для гарема и обитающих в нем женщин их господин не жалеет ничего. Значит, ее украли, чтобы сделать наложницей в гареме этого сумасшедшего! О таком Злата только слышала, и то краем уха. О жизни в гареме она вообще имела слабое представление, в основном приходили на ум одалиски, рахат-лукум и персики. Девушка вопросительно взглянула на Джанан, которая пустилась в неторопливые объяснения. Женщина говорила короткими фразами, и понять ее было достаточно легко, хотя, конечно, акцент был ужасен.
– Ты все выучишь. Господин велел учить тебя арабскому языку. Я буду тебя учить. Наш гарем большой, господин богатый человек. Он достойно содержит женщин. – Она помолчала. – Ты будешь жить здесь и поймешь.
– А кто ты? Ты джа… джарийе? – полюбопытствовала Злата, с трудом вспомнив незнакомое слово. Нет, не так она представляла себе рабынь. Рабыни – это же вечно угнетенные, забитые существа с испуганными взглядами. Эта утонченная женщина никак не вписывалась в сложившийся у Златы смутный образ.
– Нет, я катибе-уста, хранительница покоя и дисциплины. – Джанан чуть улыбнулась, но ее лицо от этого почему-то сделалось неприятным. – В гареме сейчас сто восемьдесят три женщины, не считая охраны и детей. Надо следить за покоем. Нужно, чтобы, приходя сюда, господин и мужчины этого дома отдыхали душой и телом.
Ничего себе, они сюда отдыхать приходят! У Златы немного кружилась голова – от усталости, голода и непонятно чего еще; то приходила злость, то наваливалась апатия. Джанан внимательно посмотрела на девушку:
– Тебе следует поесть и лечь спать, я покажу тебе все завтра.
– Какой сегодня день? – вздохнула Злата.
– Хороший, – опять едва уловимо улыбнулась Джанан и вышла, закрыв за собой дверь. Злата даже не подумала встать, чтобы проверить, заперли ее или нет и есть ли в коридоре стража. Похоже, информацией ее снабжать никто не собирается. Но она сама выяснит все, что ей нужно. То, что она находится в доме очень богатых людей, само по себе любопытно. Богатые люди не торгуют рабами. Или торгуют? И именно поэтому они такие богатые? Злата встала и подошла к окну: за ним был виден кусочек ухоженного сада, под окном пышно цвел неведомый куст. Этот куст, явно обихаживаемый местным садовником, показался Злате символом здешнего благополучия. Глянцевые листочки блестят, цветы радуют глаз… И не выбраться отсюда, похоже, кустом прикинуться не удастся. Злата вернулась, села на кровать, а потом легла. Глаза закрылись – усталость и пережитое потрясение подействовали лучше снотворного, девушка уснула прямо в одежде на неразобранной постели.
Когда Джанан вернулась с легким ужином, Злата спала, свернувшись клубочком на огромной кровати.
Глава 6
Ей приснилось что-то невыразимо мерзкое – только этим можно было объяснить то, что она проснулась так рано, еще до рассвета. Правда, едва Злата открыла глаза, как раздался призыв муэдзина к молитве. За те дни, что она провела в Бейруте и Дамаске, Злата уже привыкла к этим заунывным крикам, но сегодня это прозвучало как-то совсем мрачно, в унисон ее состоянию. К счастью, сны свои девушка не запоминала, но ощущение осталось отвратительное, и больше спать не хотелось. Злата откинула красивое покрывало, которым кто-то ее заботливо укрыл, подошла к окну и выглянула в сад. Тишина, спокойствие, куст весь в росе. Попробовать сбежать? Но куда? Злата была не настолько глупа, чтобы не понимать, что ее быстро поймают. Если она не видит стражников, это не значит, что их тут нет.
Сначала нужно изучить дом, а потом и способ сбежать появится. Безвыходных положений не бывает, как не бывает крепостей, из которых нельзя сбежать. Главное, с умом взяться за дело.
На столе с вечера стоял поднос с фруктами, хлебом и водой. Злата взяла кисть бледно-зеленого винограда и начала есть. Сладкий… В последний раз она ела в обществе папеньки. Как он, что с ним? Он наверняка будет ее искать! В жизни Златы всегда был мужчина, который мог спасти ее ото всех неприятностей, и этим мужчиной был ее отец. Ни на кого больше, кроме себя и него, ей в этой жизни рассчитывать не приходилось. Вот только жив ли отец? Насколько опасна его рана?
Злата попыталась выйти, но обнаружила, что дверь заперта. Чего и следовало ожидать.
По ее расчетам, она ждала не меньше часа, прежде чем дверь открылась и появилась Джанан. За ней следовала молодая красивая женщина с ворохом одежды в руках. Женщина положила одежду на кровать и уставилась на Злату с любопытством.
– Иди, Айиша, – велела катибе-уста.
Злата смотрела на рабыню с удивлением. Если здесь держат таких красивых девушек, зачем загадочному господину понадобилась она? Русская экзотика? Господину нравятся блондинки?
– Хорошо, что ты уже встала, – без выражения произнесла Джанан. – Сейчас ты переоденешься. Я расскажу тебе, как называется наша одежда. – Она взяла с кровати очень широкие штаны из нежно-голубого шелка. – Это шальвары. Надевай.
«Шаровары!» – вспомнила Злата русское название. Она подумала несколько мгновений, не стоит ли оказать сопротивление и отказаться переодеваться в местную одежду, но потом решила, что это ничего не даст. Ей все равно некуда деваться, что проку, если ее переоденут насильно? С ней здесь могли сделать все что угодно, она ведь не знает, что обычно делают с женщинами в гареме. Наверняка не душеспасительные беседы ведут… Злата сбросила свое изрядно помятое и испачканное платье, которое совсем недавно было таким красивым. Джанан смотрела на девушку с одобрением.
– У тебя хорошая кожа, – сказала она. – И красивая фигура. И волосы твои хороши, только ты совсем не умеешь за ними ухаживать. Я расскажу тебе, как это делать. Вы, северные женщины, не умеете видеть, обонять, чувствовать.
– Почему? – обиделась Злата.
– Вы принадлежите в первую очередь себе, а потом мужчине, – пояснила Джанан свою точку зрения. – Так нельзя.
– Почему? Принадлежать себе – что может быть естественнее? – высказала Злата свои тайные мысли. – Сама с собою я свободна.
– Нет, – покачала головой Джанан. – Принадлежать мужчине – вот настоящая свобода.
Злата смогла только молча покачать головой, услыхав это дикое утверждение. Конечно, мужа своего надо любить и ему подчиняться, это обязанность жены, но принадлежать и быть свободной – эти два понятия между собой никак не сочетались. Злата молча влезла в шальвары, чуть стесняясь пристального взгляда Джанан. Та же смущения девушки будто не замечала, протягивая ей следующий предмет одежды – полупрозрачную нижнюю рубаху, дымчато-голубую и легкую, как морской бриз.
– Это хамиз.
– Хамиз, – вздохнув, покорно повторила Злата. Несмотря на то что она фактически находилась в плену, на неизвестность и беспокойство и за отца, и за себя саму, Злата не могла справиться с любопытством, с желанием знать, как здесь все устроено. С ней не случится ничего плохого, просто не может случиться, а такого уникального случая узнать настоящую восточную жизнь не выдастся больше. Вернувшись в Россию, она будет вспоминать это как сказку, пусть страшненькую, но экзотическую. Злата набросила хамиз поверх шаровар – рубаха ниспадала до щиколоток – и вопросительно взглянула на Джанан.
– Завяжи.
Спереди на рубахе был длинный разрез со шнуровкой; Злата справилась с ней довольно быстро. Шелковая ткань приятно холодила тело, широкие, расклешенные книзу рукава оставляли открытыми только кисти рук. Джанан уже протягивала следующую вещь – богато расшитую жилетку.
– Это фримла.
Жилетка оказалась чрезвычайно удобной: поддерживала грудь и ничуть не мешала. А такой прекрасной вышивки Злата никогда не видела – все-таки на Востоке это особое искусство. Она невольно вспомнила свое домашнее вышивание и поморщилась. Пастушки и птички… Здесь обычная фримла расшита таким великолепным узором, что его можно было рассматривать час, и не надоело бы.
Джанан открыла шкатулку, которую принесла с собой, достала оттуда что-то переливающееся и позвякивающее и велела Злате сесть. Через несколько минут на щиколотках и запястьях девушки красовались яшмовые браслеты и яшмовое ожерелье охватывало тонкую шею. Отступив на шаг назад, Джанан полюбовалась и удовлетворенно кивнула.
– Тебе нужно подвести глаза и выкрасить ногти, и ты станешь настоящей красавицей, – улыбнулась она. – Тебе идут украшения, хотя много их не нужно надевать. Твоя естественная красота делает тебя привлекательнее, чем целая гора ожерелий и браслетов.
Злата хотела спросить, зачем же ей становиться привлекательнее, но вовремя прикусила язык. Вопрос глупый: ведь ей ясно дали понять, что тут имеется господин, который любит красивых девушек, и еще какие-то члены его семьи или друзья, которые, надо полагать, тоже не прочь прогуляться в гарем. Проснувшийся не ко времени цинизм подсказал, что, если как следует сопротивляться местным обычаям, может быть, на нее не обратят внимания. Или набросятся сразу – вдруг кому-то из этих загадочных восточных мужчин нравятся строптивицы? Злате впервые пришло в голову, что, если она благополучно вырвется отсюда, ее репутация все равно будет непоправимо испорчена. И тогда она не сможет рассчитывать не только на влюбленного Новаковского, которому семья просто запретит жениться на девушке, побывавшей в гареме, но и на старого ловеласа Изюмско-го, хотя ему-то, по большому счету, все равно. Вообще ни на кого нельзя будет рассчитывать. В монастырь, с глаз долой – единственный выход.
А как тяжело все это будет для папеньки! Злата помрачнела. Но Джанан не волновало, о чем думает русская девушка; у хранительницы гаремного мира и покоя, без сомнения, была еще куча указаний, которые Злата должна выполнить быстро, четко и незамедлительно.
– А теперь мы пойдем осмотрим женскую половину дома нашего господина. – Джанан сделала Злате знак встать.
– Вот так и пойдем? – Злата поболтала ногами. – Босиком?
– Мы редко надеваем туфли дома. Босиком ходить полезно. – Странная полуулыбка Джанан раздражала Злату: девушка не любила, когда к ней относятся снисходительно.
Но тем не менее встала и последовала за Джанан, но, едва выйдя в коридор, чуть не метнулась обратно: у дверей комнаты стоял огромный чернокожий мужчина.
– Не бойся, – успокоила ее Джанан. – Это гарем-агалар, его зовут Тафари. Он будет охранять тебя. Он не понимает ни одного языка, на котором ты умеешь говорить, поэтому ты не сможешь с ним общаться, пока не выучишь арабский.
Злата не совсем понимала, зачем ей разговаривать с этим страшным человеком.
– Как называется его должность? – переспросила она, чтобы не стоять столбом и сказать хоть что-нибудь. – «Гарем…», как там дальше?
– Гарем-агалар, – тщательно выговаривая слова, произнесла Джанан, и Злата несколько раз шепотом повторила незнакомое название. – Он евнух.
– Евнух?
– Да, его оскопили, чтобы он мог нести службу в гареме, – беспечно сообщила Джанан. И добавила с усмешкой: – Не бойся его, он хороший и очень любит сладкое.
Злата почувствовала, что краснеет. О таких вещах в московском обществе даже шепотом не говорили, девушка и помыслить не могла, что даже в семье мачеха вдруг скажет ей о ком-либо… такое. Она читала Евангелие от Матфея, где было написано: «Ибо есть скопцы, которые из чрева матери родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного». Но Злата никогда о таких вещах даже втайне не задумывалась. И вот совершенно непонятный человек стоял перед ней, кротко смотрел темными глазами и улыбался.
Джанан продолжила объяснения, будто бы не заметила смущения девушки:
– В гареме хозяина служат только евнухи.
Злата ужаснулась, но предпочла скрыть замешательство и последовать за Джанан, стараясь не оглядываться на Тафари, который бесшумно пошел за женщинами.
Злата полагала раньше, что гарем – это некое помещение, битком набитое полуодетыми одалисками. Женщины сидят все вместе в большой комнате, периодически к ним заходит султан, указывает пальцем на понравившуюся наложницу, после чего та под аккомпанемент бубна и диких напевов флейты исполняет танец живота в султанских покоях. Но в реальности все оказалось не так.
Женская половина дома была просто огромна. Это даже сложно назвать половиной, скорее территория поместья некоего могущественного человека – так это можно обозначить. Здесь можно было долго бродить и никого не встретить. У джарийе имелись свои комнаты, выходящие в общий коридор наподобие монастырского, где они жили по двое; у хранительницы гарема и жены господина были свои покои. Джанан объяснила Злате, что и у нее будет отдельная комната – та самая, где девушку переодевали, но за какие заслуги, рассказывать не стала. Похоже, существовал целый комплекс запретных вопросов, добиваться ответа на которые было бесполезно. Но Злата не переставала спрашивать – ведь на что-то она получала ответ!
Джанан показала Злате общие пышно убранные покои, бассейны, лечебницу, баню, библиотеку, провела мимо жилищ евнухов и слуг. Были комнаты, где одалиски предавались отдохновению, играли на музыкальных инструментах, приводили себя в порядок. Злата смотрела во все глаза, не в силах поверить, что подобная красота бывает на свете: все эти летящие арки, тонкие колонны и мозаичные чудеса приковывали взгляд. От фресковых росписей невозможно было взгляд оторвать: то бирюзовые небеса поразительной глубины, покрытые легкими облаками, то зеленые глубины моря. Злата задержалась у стены, на которой был выложен из цветных кусочков город: вода, горбатый мост и дома громоздились друг на друга… Джанан не без гордости сообщила, что эта мозаика является практически точной копией мозаики на западной стене мечети Омейядов на главной площади Дамаска.
Сначала нужно изучить дом, а потом и способ сбежать появится. Безвыходных положений не бывает, как не бывает крепостей, из которых нельзя сбежать. Главное, с умом взяться за дело.
На столе с вечера стоял поднос с фруктами, хлебом и водой. Злата взяла кисть бледно-зеленого винограда и начала есть. Сладкий… В последний раз она ела в обществе папеньки. Как он, что с ним? Он наверняка будет ее искать! В жизни Златы всегда был мужчина, который мог спасти ее ото всех неприятностей, и этим мужчиной был ее отец. Ни на кого больше, кроме себя и него, ей в этой жизни рассчитывать не приходилось. Вот только жив ли отец? Насколько опасна его рана?
Злата попыталась выйти, но обнаружила, что дверь заперта. Чего и следовало ожидать.
По ее расчетам, она ждала не меньше часа, прежде чем дверь открылась и появилась Джанан. За ней следовала молодая красивая женщина с ворохом одежды в руках. Женщина положила одежду на кровать и уставилась на Злату с любопытством.
– Иди, Айиша, – велела катибе-уста.
Злата смотрела на рабыню с удивлением. Если здесь держат таких красивых девушек, зачем загадочному господину понадобилась она? Русская экзотика? Господину нравятся блондинки?
– Хорошо, что ты уже встала, – без выражения произнесла Джанан. – Сейчас ты переоденешься. Я расскажу тебе, как называется наша одежда. – Она взяла с кровати очень широкие штаны из нежно-голубого шелка. – Это шальвары. Надевай.
«Шаровары!» – вспомнила Злата русское название. Она подумала несколько мгновений, не стоит ли оказать сопротивление и отказаться переодеваться в местную одежду, но потом решила, что это ничего не даст. Ей все равно некуда деваться, что проку, если ее переоденут насильно? С ней здесь могли сделать все что угодно, она ведь не знает, что обычно делают с женщинами в гареме. Наверняка не душеспасительные беседы ведут… Злата сбросила свое изрядно помятое и испачканное платье, которое совсем недавно было таким красивым. Джанан смотрела на девушку с одобрением.
– У тебя хорошая кожа, – сказала она. – И красивая фигура. И волосы твои хороши, только ты совсем не умеешь за ними ухаживать. Я расскажу тебе, как это делать. Вы, северные женщины, не умеете видеть, обонять, чувствовать.
– Почему? – обиделась Злата.
– Вы принадлежите в первую очередь себе, а потом мужчине, – пояснила Джанан свою точку зрения. – Так нельзя.
– Почему? Принадлежать себе – что может быть естественнее? – высказала Злата свои тайные мысли. – Сама с собою я свободна.
– Нет, – покачала головой Джанан. – Принадлежать мужчине – вот настоящая свобода.
Злата смогла только молча покачать головой, услыхав это дикое утверждение. Конечно, мужа своего надо любить и ему подчиняться, это обязанность жены, но принадлежать и быть свободной – эти два понятия между собой никак не сочетались. Злата молча влезла в шальвары, чуть стесняясь пристального взгляда Джанан. Та же смущения девушки будто не замечала, протягивая ей следующий предмет одежды – полупрозрачную нижнюю рубаху, дымчато-голубую и легкую, как морской бриз.
– Это хамиз.
– Хамиз, – вздохнув, покорно повторила Злата. Несмотря на то что она фактически находилась в плену, на неизвестность и беспокойство и за отца, и за себя саму, Злата не могла справиться с любопытством, с желанием знать, как здесь все устроено. С ней не случится ничего плохого, просто не может случиться, а такого уникального случая узнать настоящую восточную жизнь не выдастся больше. Вернувшись в Россию, она будет вспоминать это как сказку, пусть страшненькую, но экзотическую. Злата набросила хамиз поверх шаровар – рубаха ниспадала до щиколоток – и вопросительно взглянула на Джанан.
– Завяжи.
Спереди на рубахе был длинный разрез со шнуровкой; Злата справилась с ней довольно быстро. Шелковая ткань приятно холодила тело, широкие, расклешенные книзу рукава оставляли открытыми только кисти рук. Джанан уже протягивала следующую вещь – богато расшитую жилетку.
– Это фримла.
Жилетка оказалась чрезвычайно удобной: поддерживала грудь и ничуть не мешала. А такой прекрасной вышивки Злата никогда не видела – все-таки на Востоке это особое искусство. Она невольно вспомнила свое домашнее вышивание и поморщилась. Пастушки и птички… Здесь обычная фримла расшита таким великолепным узором, что его можно было рассматривать час, и не надоело бы.
Джанан открыла шкатулку, которую принесла с собой, достала оттуда что-то переливающееся и позвякивающее и велела Злате сесть. Через несколько минут на щиколотках и запястьях девушки красовались яшмовые браслеты и яшмовое ожерелье охватывало тонкую шею. Отступив на шаг назад, Джанан полюбовалась и удовлетворенно кивнула.
– Тебе нужно подвести глаза и выкрасить ногти, и ты станешь настоящей красавицей, – улыбнулась она. – Тебе идут украшения, хотя много их не нужно надевать. Твоя естественная красота делает тебя привлекательнее, чем целая гора ожерелий и браслетов.
Злата хотела спросить, зачем же ей становиться привлекательнее, но вовремя прикусила язык. Вопрос глупый: ведь ей ясно дали понять, что тут имеется господин, который любит красивых девушек, и еще какие-то члены его семьи или друзья, которые, надо полагать, тоже не прочь прогуляться в гарем. Проснувшийся не ко времени цинизм подсказал, что, если как следует сопротивляться местным обычаям, может быть, на нее не обратят внимания. Или набросятся сразу – вдруг кому-то из этих загадочных восточных мужчин нравятся строптивицы? Злате впервые пришло в голову, что, если она благополучно вырвется отсюда, ее репутация все равно будет непоправимо испорчена. И тогда она не сможет рассчитывать не только на влюбленного Новаковского, которому семья просто запретит жениться на девушке, побывавшей в гареме, но и на старого ловеласа Изюмско-го, хотя ему-то, по большому счету, все равно. Вообще ни на кого нельзя будет рассчитывать. В монастырь, с глаз долой – единственный выход.
А как тяжело все это будет для папеньки! Злата помрачнела. Но Джанан не волновало, о чем думает русская девушка; у хранительницы гаремного мира и покоя, без сомнения, была еще куча указаний, которые Злата должна выполнить быстро, четко и незамедлительно.
– А теперь мы пойдем осмотрим женскую половину дома нашего господина. – Джанан сделала Злате знак встать.
– Вот так и пойдем? – Злата поболтала ногами. – Босиком?
– Мы редко надеваем туфли дома. Босиком ходить полезно. – Странная полуулыбка Джанан раздражала Злату: девушка не любила, когда к ней относятся снисходительно.
Но тем не менее встала и последовала за Джанан, но, едва выйдя в коридор, чуть не метнулась обратно: у дверей комнаты стоял огромный чернокожий мужчина.
– Не бойся, – успокоила ее Джанан. – Это гарем-агалар, его зовут Тафари. Он будет охранять тебя. Он не понимает ни одного языка, на котором ты умеешь говорить, поэтому ты не сможешь с ним общаться, пока не выучишь арабский.
Злата не совсем понимала, зачем ей разговаривать с этим страшным человеком.
– Как называется его должность? – переспросила она, чтобы не стоять столбом и сказать хоть что-нибудь. – «Гарем…», как там дальше?
– Гарем-агалар, – тщательно выговаривая слова, произнесла Джанан, и Злата несколько раз шепотом повторила незнакомое название. – Он евнух.
– Евнух?
– Да, его оскопили, чтобы он мог нести службу в гареме, – беспечно сообщила Джанан. И добавила с усмешкой: – Не бойся его, он хороший и очень любит сладкое.
Злата почувствовала, что краснеет. О таких вещах в московском обществе даже шепотом не говорили, девушка и помыслить не могла, что даже в семье мачеха вдруг скажет ей о ком-либо… такое. Она читала Евангелие от Матфея, где было написано: «Ибо есть скопцы, которые из чрева матери родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного». Но Злата никогда о таких вещах даже втайне не задумывалась. И вот совершенно непонятный человек стоял перед ней, кротко смотрел темными глазами и улыбался.
Джанан продолжила объяснения, будто бы не заметила смущения девушки:
– В гареме хозяина служат только евнухи.
Злата ужаснулась, но предпочла скрыть замешательство и последовать за Джанан, стараясь не оглядываться на Тафари, который бесшумно пошел за женщинами.
Злата полагала раньше, что гарем – это некое помещение, битком набитое полуодетыми одалисками. Женщины сидят все вместе в большой комнате, периодически к ним заходит султан, указывает пальцем на понравившуюся наложницу, после чего та под аккомпанемент бубна и диких напевов флейты исполняет танец живота в султанских покоях. Но в реальности все оказалось не так.
Женская половина дома была просто огромна. Это даже сложно назвать половиной, скорее территория поместья некоего могущественного человека – так это можно обозначить. Здесь можно было долго бродить и никого не встретить. У джарийе имелись свои комнаты, выходящие в общий коридор наподобие монастырского, где они жили по двое; у хранительницы гарема и жены господина были свои покои. Джанан объяснила Злате, что и у нее будет отдельная комната – та самая, где девушку переодевали, но за какие заслуги, рассказывать не стала. Похоже, существовал целый комплекс запретных вопросов, добиваться ответа на которые было бесполезно. Но Злата не переставала спрашивать – ведь на что-то она получала ответ!
Джанан показала Злате общие пышно убранные покои, бассейны, лечебницу, баню, библиотеку, провела мимо жилищ евнухов и слуг. Были комнаты, где одалиски предавались отдохновению, играли на музыкальных инструментах, приводили себя в порядок. Злата смотрела во все глаза, не в силах поверить, что подобная красота бывает на свете: все эти летящие арки, тонкие колонны и мозаичные чудеса приковывали взгляд. От фресковых росписей невозможно было взгляд оторвать: то бирюзовые небеса поразительной глубины, покрытые легкими облаками, то зеленые глубины моря. Злата задержалась у стены, на которой был выложен из цветных кусочков город: вода, горбатый мост и дома громоздились друг на друга… Джанан не без гордости сообщила, что эта мозаика является практически точной копией мозаики на западной стене мечети Омейядов на главной площади Дамаска.