Страница:
– ЗАПАСНОЙ! – со значительным видом опередил его Станда. – Он написал ему целых девять писем.
Шофер дал газ и сдвинул шапку набекрень. Подмигнул Вашеку:
– Ну, а какой он?
– Большой! Начальник Горной службы!
19
20
21
Шофер дал газ и сдвинул шапку набекрень. Подмигнул Вашеку:
– Ну, а какой он?
– Большой! Начальник Горной службы!
19
Хотя Индржих загодя предупредил, что на генеральной все должно пройти без сучка и задоринки, было уже половина двенадцатого, а репетиция еще не началась. До одиннадцати ожидалась обивка пола, потому что при пробной установке декорации оформитель распорядился закрепить джут на основу. Подъемники опускались вниз слишком быстро, а вверх тянулись слишком медленно, мечи были слишком легкими, а щиты слишком тяжелыми, военное снаряжение оказалось не по форме.
В два десять, когда репетиция шла полным ходом, в вестибюль театра заглянули Любош с Вашеком. Никого здесь не было, только уборщица чистила пылесосом темно-красный плюшевый ковер, устилавший лестницу.
– Мама сказала, – напомнил Вашек, – что мы должны подождать на улице.
Любош поправил на плече ремень спортивной сумки и расстегнул молнию серо-зеленого полупальто.
– Давай зайдем, – решил он и зашагал по мраморной лестнице прямо в своих горных ботинках.
– Тсс! – зашипел на него Вашек, когда они проходили мимо человека на стремянке, который чистил хрустальные бра возле зеркала в массивной золоченой раме.
– Сюда нельзя, – показал он на двери в партер, откуда слышалась музыка, но отворил.
В первые секунды Любош ничего не видел, только чувствовал одурманивающий аромат. Опершись о барьер ложи, стояла римская куртизанка в серебристом платье. Любош невольно засмотрелся на ее возвышающуюся конусом прическу, но Вашек тянул его дальше. Они уселись в тринадцатом ряду, с краю. Любош увидел гетер в серой и розовой кисее, полусидя, полулежа расположившихся в полутьме зрительного зала. Одна жевала хлеб с маслом, другая массировала щиколотку, третья снимала ресницы, потом наклонилась к Вашеку и чмокнула его в щеку. Вашек незаметно вытер лицо и локтем двинул Любоша.
– Гляди! – Он тряхнул головой в сторону сцены, где танцовщица в ритмически неистовых прыжках описывала круг. Черные волосы ниспадали ей на самые плечи.
– Так это МАМА? – удивленно прошептал Любош.
Вашек с небрежным видом бывалого человека кивнул
– Ну и ну! Во́ дает! – изумился Любош и только успел подумать, что все это чем-то смахивает на соревнования по гимнастике, как Анна скрылась.
В конусе света на сцене появился обнаженный до пояса юноша. Музыка смолкла.
Ослепленный солнцем, он искал женщину, которая скрылась с его глаз. Зазвучала арфа: порозовела дорога, тянущаяся к горизонту. Вступили виолончель и альт: огненно-красная земля, пышущая жаром. Скрипки: сине-зеленые пинии на морском ветру. Кларнеты: разогретые белые камни в легкой дремоте. Флейты: симфония цикад. А потом все это слилось в единый голос, в опьяняющую песнь любви. Любоша вдруг зазнобило. Он чувствовал, что Анна вся устремлена к этому мужчине. Кто он? Раб, выломавший на рассвете железные решетки темницы? Или оживший бог из античных мифов? Любовная жажда манила их все ближе и ближе. Поднялся ветер и забушевал в струнах. Она разбежалась. Прыжок. Летит! И он хватает ее на лету в объятья!
Пораженный Любош наблюдал, как чужой мужчина, напрягая руки, высоко поднимает Анну над головой. Едва опустил наземь, как она вся приникла к нему, и он прижал ее к себе сильными руками.
Вашек перевел глаза на Любоша и потянул его за рукав.
– Спать сегодня будем у меня в комнате, – сладко прошептал он.
Любош наклонился к нему, с трудом оторвав взгляд от двух влюбленных.
– Кто это?
– Стрейда Индржих.
Они опустились на траву. Или это песчаный берег зеленого моря?…
Вашек ободряюще подмигнул Любошу.
– Мне он не нравится, – искренне заверил он его. – Не умеет дружить и не любит собак.
Они были в тени старой сарачинской стены в заколдованном полдне или уже стемнело? Ее ноги, стройные и смуглые, касались его сильного нагого тела. Он лежал на спине и притягивал ее все ближе, ближе…
Любош приподнялся в кресле, но Вашек схватил его за рукав и потянул назад.
– Он дурак, – убежденно прошептал он.
Как это случилось? Этого Любош понять не мог. Знал только, что его охватил безудержный приступ смеха. Прыснув, громко загоготал и Вашек – оба хохотали как безумные!
Сначала послышался крик, потом зажегся свет. Индржих, ослепленный, стоял у рампы, по телу его стекали капли пота, и он кричал вниз, в оркестр, хотя музыканты давно не играли:
– Хватит! Хватит! Хватит!
– Вот это Аннапурна, – сказал Вашек и указательным пальцем, синим от чернил, ткнул в вершину горы на четвертушке листа.
– А здесь? – спросил Любош, и сердце его защемило от странного чувства, когда разглядывал он эти два ряда рисунков, приколотых к рогоже.
– Это тоже Аннапурна, – ответил Вашек тоном проводника, водя испачканным чернилами пальцем.
– Тут я малость понапутал, – показал он на листок с множеством красных пятен, среди которых только с помощью самой буйной фантазии можно было разглядеть четырех альпинистов.
– Вот это я рисовал в декабре.
Любош увидел посреди гор красную палатку, перед палаткой на снегу костер. В правом углу печатными буквами было выведено:
На черном листе сияли белые горы, посреди зеленое дерево, а под ним пять разноцветных сверточков.
– Тогда мне исполнилось пять лет.
– А зачем новогодняя елка с подарками?
– Это все для папы, чтобы ему под Новый год не было одиноко.
Любош не мог отвести глаз от этих маленьких перепачканных рук с чернильным пятном на пальце. Чувствовал, как откуда-то изнутри подступает к глазам тепло. Он притянул мальчика ближе к себе, почувствовав и его тепло, доныне незнакомое ему тепло человеческого детеныша.
– Возьму тебя с собой. Когда подрастешь.
Вашек обернулся к нему, широко раскрыв свои доверчивые большие глаза.
– Ей-богу?
Любош кивнул.
– Где у тебя та фотография? – Он заговорщицки подмигнул Вашеку.
– Я спрятал ее, – Вашек понизил голос, – чтобы мама не увидела.
Он спрыгнул на ковер и нырнул под диван.
Любош прошел в прихожую. Из ванной доносился шум воды. С большой перевязанной шпагатом коробкой он вернулся назад и тихонько затворил за собою дверь.
Нож, веревка, мешочек со значками, рыболовные крючки, старая гильза – все эти мальчишечьи сокровища были уложены в чемоданчик. На самом дне его, внизу, лежала фотография, вырезанная из журнала и неумело подклеенная клочком бумаги.
Любош присел на ковер рядом с Вашеком.
– Попробую отгадать, – сказал он.
Лица альпинистов на групповой фотографии почти невозможно было разглядеть. Любош уверенно показал на заросшего человека во втором ряду, который заметно возвышался над остальными.
– Ну как, угадал?
Вашек широко раскрыл глаза:
– Ты знал моего папу?
– Молчать умеешь? – таинственно прошептал Любош.
Вашек кивнул.
– И маме тоже ни гу-гу?
Вашек снова кивнул, и Любош снова ткнул в человека на фотографии:
– Так это же я!
– Вовсе не ты! Это мой папа! – громко возразил Вашек. – Он на голову выше всех!
– Если этот человек – и твой папа, и я, – зашептал Любош, глядя на Вашека, стоявшего перед ним на четвереньках, – то что это значит?
– Понятия не имею! – сорвался на крик Вашек и весь насторожился.
– Это значит, что я и есть твой папа.
– Неправда! Это не ты! – надрывался Вашек, прижимая фотографию к себе. – Это МОЙ папа!
– А почему им не могу быть я? – терпеливо втолковывал ему Любош. Он почувствовал – что-то сработало не так, но решил, что тревожиться нечего, и продолжил:
– Я стою на камне. Поэтому я на голову выше остальных. Это ты понимаешь?
– Нет! – заорал Вашек, и лицо его покраснело от гнева. – Мой папа мертвый! Он герой!
Тут открылись застекленные двери, и на пороге возникла Анна в махровом халате и в тюрбане из полотенца.
– Что здесь за скандал?
– Любош врет! – сразу же пожаловался Вашек.
– Анна, прошу тебя, не сердись, – сказал Любош. С виноватым видом поднялся с ковра и, подойдя к ней, тихонько признался:
– Я сказал Вашеку все.
Анна на мгновенье оцепенела, потом бросила с пренебрежением:
– До чего же ты тщеславный, глупец! – Она повернулась и так хлопнула дверью, что стекло задребезжало.
Воцарилась тишина.
Вашек с фотографией в руке сидел на диване, на Любоша даже не глянул.
– У тебя есть складной нож? – спросил Любош.
Вашек не отвечал. Любош, встав на колени, полез в чемодан за ножиком. Перерезал веревку и открыл крышку коробки.
– Эти машинки я собирал целых пять лет. Теперь все они твои.
Но Вашека не заинтересовал ни один из лежавших там 467 автомобильчиков.
Мрачный, он разглядывал попеременно то мужчину на фотографии, то Любоша перед собой. Наконец встал, перешагнул через коробку и выскочил из комнаты.
– Не принимай все всерьез, мама! Он ужасный болтун! – Вашек взобрался на кушетку в кухне, откуда легко было достать до стола. – И не ругайся, если он останется у нас ужинать.
Анна посмотрела на Вашека, потом перевела взгляд к дверям. Вашек тоже оглянулся и увидел Любоша, стоявшего там с удрученным видом.
– Я тебе помогу, – сказал Вашек, давая маме понять, на чьей он стороне.
– Я тоже, – отозвался Любош и, быстро обойдя стол, стал возле Анны, которая кроила резцом тесто на доске.
Вашек набрал из белой миски мясной начинки, шлепнул ее на раскатанную лепешку и покосился на Любоша.
– Мамуля, получается, что Любош папу знал?
Анна молчала, а когда потянулась за мукой, на мгновенье встретилась глазами с Любошем.
– Я его не знал, – ответил Любош неуверенно, страстно надеясь, что Анна подскажет ему, как себя вести. Но Анна на него даже не взглянула…
– Почему он врет, ведь он же показал на него!
Анна не отвечала, а Любош молчал.
– Так, значит, ты был его товарищем? – набросился Вашек на Любоша, размахивая перед ним ложкой. – Говори, был или не был?
Любош искал помощи у Анны, но та молча закручивала пирожки. И он только беспомощно пожал плечами.
– Я не знаю.
– Зато я знаю! – взорвался Вашек, – ткнув в него ложкой. – Это он позволил ему погибнуть под лавиной!
Воцарилась гробовая тишина.
– Черт побери, Анна! – сокрушенно завопил Любош. – Скажи же наконец что-нибудь!
– Оставьте меня в покое! Оба! – отрезала Анна, задвинув в духовку противень с пирогами.
Стояла такая тишина, что было слышно тиканье будильника, который Анна завела на двадцать минут и поставила возле плиты. Растерянный Любош лепил из теста катышки, Вашек уплетал начинку, Анна, повернувшись спиной к обоим, резала лук.
Слышался мерный стук ножа о деревянную дощечку.
– Был бы живой мой папа, – сказал Вашек, усевшись на кухонный стол, – все вечера проводил бы со мной. Даже когда я был еще совсем маленький. Ходили бы мы вместе в киношку и держали бы собаку.
Любош совсем расстроился.
– Твой папа не знал, что ты был на свете, – сказал он, собрав все свое самообладание, взял Вашека за подбородок и заглянул в глаза. – Иначе он пришел бы к тебе.
Анна замерла. Нет, это уж слишком! Да разве можно объяснить это ребенку?
– А почему он не пришел к маме? – сказал Вашек. – Что есть на свете мама, об этом он знал!
И, соскочив со стула, прижался к маме.
– Мама! – потянул он ее за халат.
Анна не шевельнулась.
– Мама! Мамочка! – снова он дернул Анну за халат, на этот раз что было мочи. В чем дело? Почему мама даже не смотрит на него?
– Мама, так это и вправду МОЙ ПАПА?
Анна молчала.
Любош тоже молчал, счищая с доски остатки теста.
– ДА ИЛИ НЕТ?
– Оставь меня в покое! – с отчаянием выкрикнула Анна, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.
– Я ХОЧУ ЭТО ЗНАТЬ!
Наконец Анна обернулась. Вытерла руки тряпкой и глазами, еще полными слез, посмотрела на Любоша.
– Да, это твой папа! – сказала она твердо.
Вашек удивленно глядел на нее.
Посмотрел он и на Любоша. Тот молчал.
Медленно побрел Вашек к двери, потом вдруг с грохотом выскочил вон.
Анна злобно швырнула тряпку:
– Ты соображаешь, что натворил?! Что сделал?! Убирайся прочь! Иди отсюда! Не хочу тебя видеть! – Отвернулась к стене и с таким остервенением принялась резать лук, словно это была самая важная работа на свете.
Любош с трудом перевел дух. Ему не хватало воздуха. Он подошел к Анне так близко, что слышал ее неровное дыхание, но едва положил руки ей на плечи, как раздался крик Вашека:
– Отойди от мамы! Уходи от нас прочь!
Мальчик стоял в дверях в своей клетчатой рубашке, брюки сползли, отстегнувшись от помочей, на голове вязаная шапка с красно-синим помпоном, помрачневший лоб перерезала морщинка.
И Любош понял, что говорит он совершенно серьезно.
Анна накрыла на стол. Вашек отодвинул свою тарелку, ни к чему не притронувшись, и она не стала его уговаривать, сказав, что, если с уроками у него все в порядке, он может идти спать; сложила пироги в миску, накрыла полотенцем и отнесла в кладовую на полку, помыла посуду и доску, протерла пол в кухне и проветрила детскую комнату.
Когда Вашек погасил ночник, она устроилась в кухне на стуле у окна. Наконец-то одна! Как удалось ей пережить этот час с той минуты, как Любош закрыл за собою дверь? Что, собственно, случилось?
К своему удивлению, не могла вспомнить. Все перепуталось, как в кошмарном сне. Сняв с себя халат, она сполоснула глаза, вытащила из шкафа чистую подушку и одеяло. Погасила по всей квартире свет и, лишь улегшись, тихонько расплакалась.
– Мама, ты рада, что он ушел?
Вашек в пижаме приближался к ее постели. Анна повернулась на другой бок к стене.
– Иди спать, Вашек!
Но Вашека мучила совесть – ведь он прогнал маминого жениха. Он вскочил к ней в постель и юркнул под одеяло.
– Мама, мамочка, не плачь, – с тревогой шептал он. – У тебя есть я. И я буду с тобой до самой смерти. Каждый день.
В два десять, когда репетиция шла полным ходом, в вестибюль театра заглянули Любош с Вашеком. Никого здесь не было, только уборщица чистила пылесосом темно-красный плюшевый ковер, устилавший лестницу.
– Мама сказала, – напомнил Вашек, – что мы должны подождать на улице.
Любош поправил на плече ремень спортивной сумки и расстегнул молнию серо-зеленого полупальто.
– Давай зайдем, – решил он и зашагал по мраморной лестнице прямо в своих горных ботинках.
– Тсс! – зашипел на него Вашек, когда они проходили мимо человека на стремянке, который чистил хрустальные бра возле зеркала в массивной золоченой раме.
– Сюда нельзя, – показал он на двери в партер, откуда слышалась музыка, но отворил.
В первые секунды Любош ничего не видел, только чувствовал одурманивающий аромат. Опершись о барьер ложи, стояла римская куртизанка в серебристом платье. Любош невольно засмотрелся на ее возвышающуюся конусом прическу, но Вашек тянул его дальше. Они уселись в тринадцатом ряду, с краю. Любош увидел гетер в серой и розовой кисее, полусидя, полулежа расположившихся в полутьме зрительного зала. Одна жевала хлеб с маслом, другая массировала щиколотку, третья снимала ресницы, потом наклонилась к Вашеку и чмокнула его в щеку. Вашек незаметно вытер лицо и локтем двинул Любоша.
– Гляди! – Он тряхнул головой в сторону сцены, где танцовщица в ритмически неистовых прыжках описывала круг. Черные волосы ниспадали ей на самые плечи.
– Так это МАМА? – удивленно прошептал Любош.
Вашек с небрежным видом бывалого человека кивнул
– Ну и ну! Во́ дает! – изумился Любош и только успел подумать, что все это чем-то смахивает на соревнования по гимнастике, как Анна скрылась.
В конусе света на сцене появился обнаженный до пояса юноша. Музыка смолкла.
Ослепленный солнцем, он искал женщину, которая скрылась с его глаз. Зазвучала арфа: порозовела дорога, тянущаяся к горизонту. Вступили виолончель и альт: огненно-красная земля, пышущая жаром. Скрипки: сине-зеленые пинии на морском ветру. Кларнеты: разогретые белые камни в легкой дремоте. Флейты: симфония цикад. А потом все это слилось в единый голос, в опьяняющую песнь любви. Любоша вдруг зазнобило. Он чувствовал, что Анна вся устремлена к этому мужчине. Кто он? Раб, выломавший на рассвете железные решетки темницы? Или оживший бог из античных мифов? Любовная жажда манила их все ближе и ближе. Поднялся ветер и забушевал в струнах. Она разбежалась. Прыжок. Летит! И он хватает ее на лету в объятья!
Пораженный Любош наблюдал, как чужой мужчина, напрягая руки, высоко поднимает Анну над головой. Едва опустил наземь, как она вся приникла к нему, и он прижал ее к себе сильными руками.
Вашек перевел глаза на Любоша и потянул его за рукав.
– Спать сегодня будем у меня в комнате, – сладко прошептал он.
Любош наклонился к нему, с трудом оторвав взгляд от двух влюбленных.
– Кто это?
– Стрейда Индржих.
Они опустились на траву. Или это песчаный берег зеленого моря?…
Вашек ободряюще подмигнул Любошу.
– Мне он не нравится, – искренне заверил он его. – Не умеет дружить и не любит собак.
Они были в тени старой сарачинской стены в заколдованном полдне или уже стемнело? Ее ноги, стройные и смуглые, касались его сильного нагого тела. Он лежал на спине и притягивал ее все ближе, ближе…
Любош приподнялся в кресле, но Вашек схватил его за рукав и потянул назад.
– Он дурак, – убежденно прошептал он.
Как это случилось? Этого Любош понять не мог. Знал только, что его охватил безудержный приступ смеха. Прыснув, громко загоготал и Вашек – оба хохотали как безумные!
Сначала послышался крик, потом зажегся свет. Индржих, ослепленный, стоял у рампы, по телу его стекали капли пота, и он кричал вниз, в оркестр, хотя музыканты давно не играли:
– Хватит! Хватит! Хватит!
– Вот это Аннапурна, – сказал Вашек и указательным пальцем, синим от чернил, ткнул в вершину горы на четвертушке листа.
– А здесь? – спросил Любош, и сердце его защемило от странного чувства, когда разглядывал он эти два ряда рисунков, приколотых к рогоже.
– Это тоже Аннапурна, – ответил Вашек тоном проводника, водя испачканным чернилами пальцем.
– Тут я малость понапутал, – показал он на листок с множеством красных пятен, среди которых только с помощью самой буйной фантазии можно было разглядеть четырех альпинистов.
– Вот это я рисовал в декабре.
Любош увидел посреди гор красную палатку, перед палаткой на снегу костер. В правом углу печатными буквами было выведено:
ВЫСОКОГОРНЫЙ ЛАГЕРЬ ПОД АННАПУРНОЙ.– А это что? – спросил он.
На черном листе сияли белые горы, посреди зеленое дерево, а под ним пять разноцветных сверточков.
– Тогда мне исполнилось пять лет.
– А зачем новогодняя елка с подарками?
– Это все для папы, чтобы ему под Новый год не было одиноко.
Любош не мог отвести глаз от этих маленьких перепачканных рук с чернильным пятном на пальце. Чувствовал, как откуда-то изнутри подступает к глазам тепло. Он притянул мальчика ближе к себе, почувствовав и его тепло, доныне незнакомое ему тепло человеческого детеныша.
– Возьму тебя с собой. Когда подрастешь.
Вашек обернулся к нему, широко раскрыв свои доверчивые большие глаза.
– Ей-богу?
Любош кивнул.
– Где у тебя та фотография? – Он заговорщицки подмигнул Вашеку.
– Я спрятал ее, – Вашек понизил голос, – чтобы мама не увидела.
Он спрыгнул на ковер и нырнул под диван.
Любош прошел в прихожую. Из ванной доносился шум воды. С большой перевязанной шпагатом коробкой он вернулся назад и тихонько затворил за собою дверь.
Нож, веревка, мешочек со значками, рыболовные крючки, старая гильза – все эти мальчишечьи сокровища были уложены в чемоданчик. На самом дне его, внизу, лежала фотография, вырезанная из журнала и неумело подклеенная клочком бумаги.
Любош присел на ковер рядом с Вашеком.
– Попробую отгадать, – сказал он.
Лица альпинистов на групповой фотографии почти невозможно было разглядеть. Любош уверенно показал на заросшего человека во втором ряду, который заметно возвышался над остальными.
– Ну как, угадал?
Вашек широко раскрыл глаза:
– Ты знал моего папу?
– Молчать умеешь? – таинственно прошептал Любош.
Вашек кивнул.
– И маме тоже ни гу-гу?
Вашек снова кивнул, и Любош снова ткнул в человека на фотографии:
– Так это же я!
– Вовсе не ты! Это мой папа! – громко возразил Вашек. – Он на голову выше всех!
– Если этот человек – и твой папа, и я, – зашептал Любош, глядя на Вашека, стоявшего перед ним на четвереньках, – то что это значит?
– Понятия не имею! – сорвался на крик Вашек и весь насторожился.
– Это значит, что я и есть твой папа.
– Неправда! Это не ты! – надрывался Вашек, прижимая фотографию к себе. – Это МОЙ папа!
– А почему им не могу быть я? – терпеливо втолковывал ему Любош. Он почувствовал – что-то сработало не так, но решил, что тревожиться нечего, и продолжил:
– Я стою на камне. Поэтому я на голову выше остальных. Это ты понимаешь?
– Нет! – заорал Вашек, и лицо его покраснело от гнева. – Мой папа мертвый! Он герой!
Тут открылись застекленные двери, и на пороге возникла Анна в махровом халате и в тюрбане из полотенца.
– Что здесь за скандал?
– Любош врет! – сразу же пожаловался Вашек.
– Анна, прошу тебя, не сердись, – сказал Любош. С виноватым видом поднялся с ковра и, подойдя к ней, тихонько признался:
– Я сказал Вашеку все.
Анна на мгновенье оцепенела, потом бросила с пренебрежением:
– До чего же ты тщеславный, глупец! – Она повернулась и так хлопнула дверью, что стекло задребезжало.
Воцарилась тишина.
Вашек с фотографией в руке сидел на диване, на Любоша даже не глянул.
– У тебя есть складной нож? – спросил Любош.
Вашек не отвечал. Любош, встав на колени, полез в чемодан за ножиком. Перерезал веревку и открыл крышку коробки.
– Эти машинки я собирал целых пять лет. Теперь все они твои.
Но Вашека не заинтересовал ни один из лежавших там 467 автомобильчиков.
Мрачный, он разглядывал попеременно то мужчину на фотографии, то Любоша перед собой. Наконец встал, перешагнул через коробку и выскочил из комнаты.
– Не принимай все всерьез, мама! Он ужасный болтун! – Вашек взобрался на кушетку в кухне, откуда легко было достать до стола. – И не ругайся, если он останется у нас ужинать.
Анна посмотрела на Вашека, потом перевела взгляд к дверям. Вашек тоже оглянулся и увидел Любоша, стоявшего там с удрученным видом.
– Я тебе помогу, – сказал Вашек, давая маме понять, на чьей он стороне.
– Я тоже, – отозвался Любош и, быстро обойдя стол, стал возле Анны, которая кроила резцом тесто на доске.
Вашек набрал из белой миски мясной начинки, шлепнул ее на раскатанную лепешку и покосился на Любоша.
– Мамуля, получается, что Любош папу знал?
Анна молчала, а когда потянулась за мукой, на мгновенье встретилась глазами с Любошем.
– Я его не знал, – ответил Любош неуверенно, страстно надеясь, что Анна подскажет ему, как себя вести. Но Анна на него даже не взглянула…
– Почему он врет, ведь он же показал на него!
Анна не отвечала, а Любош молчал.
– Так, значит, ты был его товарищем? – набросился Вашек на Любоша, размахивая перед ним ложкой. – Говори, был или не был?
Любош искал помощи у Анны, но та молча закручивала пирожки. И он только беспомощно пожал плечами.
– Я не знаю.
– Зато я знаю! – взорвался Вашек, – ткнув в него ложкой. – Это он позволил ему погибнуть под лавиной!
Воцарилась гробовая тишина.
– Черт побери, Анна! – сокрушенно завопил Любош. – Скажи же наконец что-нибудь!
– Оставьте меня в покое! Оба! – отрезала Анна, задвинув в духовку противень с пирогами.
Стояла такая тишина, что было слышно тиканье будильника, который Анна завела на двадцать минут и поставила возле плиты. Растерянный Любош лепил из теста катышки, Вашек уплетал начинку, Анна, повернувшись спиной к обоим, резала лук.
Слышался мерный стук ножа о деревянную дощечку.
– Был бы живой мой папа, – сказал Вашек, усевшись на кухонный стол, – все вечера проводил бы со мной. Даже когда я был еще совсем маленький. Ходили бы мы вместе в киношку и держали бы собаку.
Любош совсем расстроился.
– Твой папа не знал, что ты был на свете, – сказал он, собрав все свое самообладание, взял Вашека за подбородок и заглянул в глаза. – Иначе он пришел бы к тебе.
Анна замерла. Нет, это уж слишком! Да разве можно объяснить это ребенку?
– А почему он не пришел к маме? – сказал Вашек. – Что есть на свете мама, об этом он знал!
И, соскочив со стула, прижался к маме.
– Мама! – потянул он ее за халат.
Анна не шевельнулась.
– Мама! Мамочка! – снова он дернул Анну за халат, на этот раз что было мочи. В чем дело? Почему мама даже не смотрит на него?
– Мама, так это и вправду МОЙ ПАПА?
Анна молчала.
Любош тоже молчал, счищая с доски остатки теста.
– ДА ИЛИ НЕТ?
– Оставь меня в покое! – с отчаянием выкрикнула Анна, стараясь, чтобы голос ее не дрожал.
– Я ХОЧУ ЭТО ЗНАТЬ!
Наконец Анна обернулась. Вытерла руки тряпкой и глазами, еще полными слез, посмотрела на Любоша.
– Да, это твой папа! – сказала она твердо.
Вашек удивленно глядел на нее.
Посмотрел он и на Любоша. Тот молчал.
Медленно побрел Вашек к двери, потом вдруг с грохотом выскочил вон.
Анна злобно швырнула тряпку:
– Ты соображаешь, что натворил?! Что сделал?! Убирайся прочь! Иди отсюда! Не хочу тебя видеть! – Отвернулась к стене и с таким остервенением принялась резать лук, словно это была самая важная работа на свете.
Любош с трудом перевел дух. Ему не хватало воздуха. Он подошел к Анне так близко, что слышал ее неровное дыхание, но едва положил руки ей на плечи, как раздался крик Вашека:
– Отойди от мамы! Уходи от нас прочь!
Мальчик стоял в дверях в своей клетчатой рубашке, брюки сползли, отстегнувшись от помочей, на голове вязаная шапка с красно-синим помпоном, помрачневший лоб перерезала морщинка.
И Любош понял, что говорит он совершенно серьезно.
Анна накрыла на стол. Вашек отодвинул свою тарелку, ни к чему не притронувшись, и она не стала его уговаривать, сказав, что, если с уроками у него все в порядке, он может идти спать; сложила пироги в миску, накрыла полотенцем и отнесла в кладовую на полку, помыла посуду и доску, протерла пол в кухне и проветрила детскую комнату.
Когда Вашек погасил ночник, она устроилась в кухне на стуле у окна. Наконец-то одна! Как удалось ей пережить этот час с той минуты, как Любош закрыл за собою дверь? Что, собственно, случилось?
К своему удивлению, не могла вспомнить. Все перепуталось, как в кошмарном сне. Сняв с себя халат, она сполоснула глаза, вытащила из шкафа чистую подушку и одеяло. Погасила по всей квартире свет и, лишь улегшись, тихонько расплакалась.
– Мама, ты рада, что он ушел?
Вашек в пижаме приближался к ее постели. Анна повернулась на другой бок к стене.
– Иди спать, Вашек!
Но Вашека мучила совесть – ведь он прогнал маминого жениха. Он вскочил к ней в постель и юркнул под одеяло.
– Мама, мамочка, не плачь, – с тревогой шептал он. – У тебя есть я. И я буду с тобой до самой смерти. Каждый день.
20
На смену апрельским ливням пришли ясные и ветреные дни. В ночь со вторника на среду дождь припустил снова и, не прекращаясь, лил всю вторую половину дня. Любош появился у школы сразу после одиннадцати. Около двенадцати школу покинуло много детей, но Вашека среди них не оказалось.
Можно было бы пойти в учительскую и спросить, но Любош почему-то не решился. Бесцельно бродил он по парковой дорожке, поглядывая на дождевые капли, как, падая на тротуар, они разбрызгиваются наподобие маленьких гейзеров.
Ему вспомнилась Анна и вчерашний день. Но в это мгновенье поднялся ветер, сотрясая мокрые кроны деревьев, сразу потемнело, в нескольких окнах школы зажегся свет. Пока не разразилась гроза, Любош заторопился под навес бензоколонки. С опаской поглядывал он то на небо, то на часы. Где-то около половины первого гроза перешла в затяжной дождь, и Любош вернулся в парк.
Около часа из школы умчалась стайка детей. Красный автобус, с которого ручьями стекала вода, клаксоном объявил о своем прибытии на станцию. Ребятишки пробежали мимо Любоша, набились в автобус, и он отъехал. Любош снова вспомнил Анну. Нет, она все-таки не права. Надо в это дело внести ясность. Он был убежден, что это ему удастся. Вот только бы не прозевать Вашека.
И едва он повернулся к дверям школы, как сразу его увидел. В дождевике и с ранцем на спине Вашек мчался вдоль кустов. Ошибиться Любош не мог, он узнал его по большому помпону на шапке. На повороте Вашека обогнал мальчик поменьше в дождевике с капюшоном, и оба понеслись по дороге, ведущей к бензоколонке. Метров в десяти от Любоша мальчики остановились.
– Гляди-ка, папа точен как часы! – выкрикнул маленький смуглый мальчуган и вырвался вперед.
За ним летел и Вашек. Любош улыбнулся и зашагал ему наперерез. Только в последнюю секунду Вашеку удалось увильнуть; он обогнул Любоша прямо по луже и побежал к переходу.
На другой стороне остановилась цистерна с молоком. Мальчики исчезли в кабине, а Любош еще долго стоял под дождем.
Вторая главная репетиция окончилась в три часа, двадцать минут длилось обсуждение, и когда Анна наконец приняла душ, было уже без четверти четыре. Она быстро натянула на себя блузку, торопливо застегнула пуговицы на коричневой твидовой юбке: надо успеть с Вашеком в кино на полшестого. В перерыве она сбегала за билетами на Вацлавскую площадь, потому что бессонной ночью решила, что будет лучше, если Вашеку ничего не объяснять, а им обоим все поскорее забыть.
– Знаешь, кто позвонил мне сегодня утром? – В ее уборную вошел Индржих и закрыл за собою дверь. – Твоя мать.
Анна, развешивая мокрые полотенца, недоверчиво оглянулась, но, взвесив все, поняла, что Индржиху нет смысла выдумывать такое.
– Ты даже не спросишь, чего она от меня хотела?
– Могу себе представить, – сказала Анна и потянулась к кушетке за халатом. – Чтобы ты развелся.
– РАЗВЕЛСЯ? – удивленно повторил Индржих.
Анна ответила не сразу. Ей не хотелось оправдываться.
– Иногда приходится лгать и родителям, чтоб оставили в покое, – наконец сказала она. – Иначе я не смогла бы избавиться от досужих расспросов, почему ты на мне не женишься. Моя мать слишком старомодна, знаешь?
Анна сама себе удивлялась: так беззаботно говорить о вещах, мучивших ее столько лет! Верно, это потому, что я чувствую себя лгуньей, пойманной с поличным.
– Значит, она будет рада, если мы поженимся, – заключил Индржих. – Я правильно понял?
– Какое это имеет значение? – нетерпеливо бросила Анна. Господи, куда запропастились эти проклятые билеты? Она уже обшарила сумку, корзинку, туалетный столик.
– А ты бы хотела? – спросил Индржих, обняв ее сзади за талию.
– Четыре года назад я ни о чем лучшем и не мечтала, – ответила Анна с иронией и попыталась отстраниться от него, но Индржих не отпускал ее.
– А сейчас? – Он помолчал. – Уже не хочешь?
– Боже мой! – взмолилась Анна. – И обо всем этом надо говорить непременно теперь? – Резким движением она вырвалась из рук Индржиха. – Мало мы наобнимались за время репетиций!
В большом зеркале она увидела, как Индржих стоит, опершись о стену возле двери.
Наконец-то! Вот они где, злополучные билеты! Она потянулась, чтобы вытащить их, и тут стукнула дверь. Анна резко обернулась. Зеркало не обманывало. Они стояли здесь оба, каждый по другую сторону открытых дверей.
– Я ждал у школы два часа, – проговорил глухим голосом Любош. Руки его были засунуты в карманы, пальто насквозь промокло, с волос стекала вода.
– И что? – нервно спросила Анна.
– Ничего, – ответил Любош. Его не очень-то устраивало, что они тут не одни.
– Я тебя предупреждала, – укоризненно проговорила Анна и с несчастным видом тряхнула головой. В нерешительности умолкла, и Индржих наконец-то сдвинулся с места. – Я ведь знала, что Вашек этого не поймет.
Она видела, как они расходились у двери, ни один не глянул на другого. Любош подождал и закрыл за Индржихом дверь.
– Мне можно к вам прийти?
Анна не отвечала. В душе она злилась на себя, что не догадалась их представить.
– В половине шестого, – настаивал Любош. – Или в шесть?
– Тебя не интересует, кто это был? – спросила она многозначительно.
Нет, Любоша не интересовало.
– Значит, я приду вечером. – Он шагнул к ней.
В Анне поднималась волна гнева, все в ней вдруг перевернулось.
– Я тебя не знаю! – почти закричала она. – Ты обо мне тоже ничего не знаешь! А дурачишь мальчика, что мы будем жить вместе!
– Боюсь, что он теперь не захочет со мной разговаривать, – вдруг признался Любош.
– И тебя это удивляет? Мог бы проявить интерес и раньше! И написать бы мог! Хотя бы для приличия!
Анна раздраженно бросала вещи в сумку. Если она сию же минуту не уйдет, то домой попадет поздно и не успеет с Вашеком в кино!
– Почему ты не написала мне, что ждешь ребенка?
– Куда? – спросила Анна, обернувшись. – В Азию? Лагерь номер четыре? Или пять?
Ей вспомнилось, как она каждый день высматривала почтальона, а если утром приходилось выйти в город, то никак не могла дождаться вечера, чтобы заглянуть в почтовый ящик и наконец-то обнаружить там письмо…
– У тебя ведь был мой адрес? Или нет?
– Но я же вернулся! – сказал Любош, словно бы не слыша ее слов, и присел на обтянутый красным плюшем табурет.
– О твоем возвращении я прочитала в газетах. Вашеку было два месяца и семь дней, – сухо проговорила Анна, задергивая молнию на сумке.
Любош крепко схватил ее за руку.
– Почему тебе хотелось, чтобы Вашек никогда не узнал обо мне? Что я тебе сделал?
Он усадил ее напротив и только после этого отпустил руку. Анна не пыталась встать, но так и не взглянула на него. Пальцы ее ощупывали ноющее запястье.
– В ту ночь, когда вы вернулись из Гигантского карьера, ты казался мне героем, – сказала она тихо, чувствуя на себе пристальный взгляд Любоша. – Я думала, ты обрадуешься нам, когда вернешься с Гималаев.
Что она должна была ему рассказать? Да, все оказались правы: он забыл ее уже в ту минуту, когда она махала ему на вокзале.
– Я воображала, ты обрадуешься, что я смогла быть такой же мужественной, как и ты. Что сохранила ребенка. Что мне вопреки всему удалось его сберечь.
Любош смущенно запротестовал:
– Но если бы ты написала мне, что мальчик появился на свет…
– Да ты обо мне и то не вспомнил. И был бы вне себя от счастья, узнав, что у меня ребенок?
Анна поднялась. Достала из шкафа пальто и зонт. Вспомнилось совершенно ясно, как всякий раз при телефонном звонке у нее начинало бешено колотиться сердце. Вспомнилось все то отчаяние, те бесконечные часы, дни и недели, когда она еще надеялась на чудо. Но чуда не произошло.
– Когда ты уезжаешь?
– Через четыре дня, – пробормотал Любош. Он так и остался сидеть на табурете, даже глаза на нее не поднял.
– Вашеку понадобится время, чтобы все пережить.
Анна вышла из комнаты и закрыла за собою дверь.
Можно было бы пойти в учительскую и спросить, но Любош почему-то не решился. Бесцельно бродил он по парковой дорожке, поглядывая на дождевые капли, как, падая на тротуар, они разбрызгиваются наподобие маленьких гейзеров.
Ему вспомнилась Анна и вчерашний день. Но в это мгновенье поднялся ветер, сотрясая мокрые кроны деревьев, сразу потемнело, в нескольких окнах школы зажегся свет. Пока не разразилась гроза, Любош заторопился под навес бензоколонки. С опаской поглядывал он то на небо, то на часы. Где-то около половины первого гроза перешла в затяжной дождь, и Любош вернулся в парк.
Около часа из школы умчалась стайка детей. Красный автобус, с которого ручьями стекала вода, клаксоном объявил о своем прибытии на станцию. Ребятишки пробежали мимо Любоша, набились в автобус, и он отъехал. Любош снова вспомнил Анну. Нет, она все-таки не права. Надо в это дело внести ясность. Он был убежден, что это ему удастся. Вот только бы не прозевать Вашека.
И едва он повернулся к дверям школы, как сразу его увидел. В дождевике и с ранцем на спине Вашек мчался вдоль кустов. Ошибиться Любош не мог, он узнал его по большому помпону на шапке. На повороте Вашека обогнал мальчик поменьше в дождевике с капюшоном, и оба понеслись по дороге, ведущей к бензоколонке. Метров в десяти от Любоша мальчики остановились.
– Гляди-ка, папа точен как часы! – выкрикнул маленький смуглый мальчуган и вырвался вперед.
За ним летел и Вашек. Любош улыбнулся и зашагал ему наперерез. Только в последнюю секунду Вашеку удалось увильнуть; он обогнул Любоша прямо по луже и побежал к переходу.
На другой стороне остановилась цистерна с молоком. Мальчики исчезли в кабине, а Любош еще долго стоял под дождем.
Вторая главная репетиция окончилась в три часа, двадцать минут длилось обсуждение, и когда Анна наконец приняла душ, было уже без четверти четыре. Она быстро натянула на себя блузку, торопливо застегнула пуговицы на коричневой твидовой юбке: надо успеть с Вашеком в кино на полшестого. В перерыве она сбегала за билетами на Вацлавскую площадь, потому что бессонной ночью решила, что будет лучше, если Вашеку ничего не объяснять, а им обоим все поскорее забыть.
– Знаешь, кто позвонил мне сегодня утром? – В ее уборную вошел Индржих и закрыл за собою дверь. – Твоя мать.
Анна, развешивая мокрые полотенца, недоверчиво оглянулась, но, взвесив все, поняла, что Индржиху нет смысла выдумывать такое.
– Ты даже не спросишь, чего она от меня хотела?
– Могу себе представить, – сказала Анна и потянулась к кушетке за халатом. – Чтобы ты развелся.
– РАЗВЕЛСЯ? – удивленно повторил Индржих.
Анна ответила не сразу. Ей не хотелось оправдываться.
– Иногда приходится лгать и родителям, чтоб оставили в покое, – наконец сказала она. – Иначе я не смогла бы избавиться от досужих расспросов, почему ты на мне не женишься. Моя мать слишком старомодна, знаешь?
Анна сама себе удивлялась: так беззаботно говорить о вещах, мучивших ее столько лет! Верно, это потому, что я чувствую себя лгуньей, пойманной с поличным.
– Значит, она будет рада, если мы поженимся, – заключил Индржих. – Я правильно понял?
– Какое это имеет значение? – нетерпеливо бросила Анна. Господи, куда запропастились эти проклятые билеты? Она уже обшарила сумку, корзинку, туалетный столик.
– А ты бы хотела? – спросил Индржих, обняв ее сзади за талию.
– Четыре года назад я ни о чем лучшем и не мечтала, – ответила Анна с иронией и попыталась отстраниться от него, но Индржих не отпускал ее.
– А сейчас? – Он помолчал. – Уже не хочешь?
– Боже мой! – взмолилась Анна. – И обо всем этом надо говорить непременно теперь? – Резким движением она вырвалась из рук Индржиха. – Мало мы наобнимались за время репетиций!
В большом зеркале она увидела, как Индржих стоит, опершись о стену возле двери.
Наконец-то! Вот они где, злополучные билеты! Она потянулась, чтобы вытащить их, и тут стукнула дверь. Анна резко обернулась. Зеркало не обманывало. Они стояли здесь оба, каждый по другую сторону открытых дверей.
– Я ждал у школы два часа, – проговорил глухим голосом Любош. Руки его были засунуты в карманы, пальто насквозь промокло, с волос стекала вода.
– И что? – нервно спросила Анна.
– Ничего, – ответил Любош. Его не очень-то устраивало, что они тут не одни.
– Я тебя предупреждала, – укоризненно проговорила Анна и с несчастным видом тряхнула головой. В нерешительности умолкла, и Индржих наконец-то сдвинулся с места. – Я ведь знала, что Вашек этого не поймет.
Она видела, как они расходились у двери, ни один не глянул на другого. Любош подождал и закрыл за Индржихом дверь.
– Мне можно к вам прийти?
Анна не отвечала. В душе она злилась на себя, что не догадалась их представить.
– В половине шестого, – настаивал Любош. – Или в шесть?
– Тебя не интересует, кто это был? – спросила она многозначительно.
Нет, Любоша не интересовало.
– Значит, я приду вечером. – Он шагнул к ней.
В Анне поднималась волна гнева, все в ней вдруг перевернулось.
– Я тебя не знаю! – почти закричала она. – Ты обо мне тоже ничего не знаешь! А дурачишь мальчика, что мы будем жить вместе!
– Боюсь, что он теперь не захочет со мной разговаривать, – вдруг признался Любош.
– И тебя это удивляет? Мог бы проявить интерес и раньше! И написать бы мог! Хотя бы для приличия!
Анна раздраженно бросала вещи в сумку. Если она сию же минуту не уйдет, то домой попадет поздно и не успеет с Вашеком в кино!
– Почему ты не написала мне, что ждешь ребенка?
– Куда? – спросила Анна, обернувшись. – В Азию? Лагерь номер четыре? Или пять?
Ей вспомнилось, как она каждый день высматривала почтальона, а если утром приходилось выйти в город, то никак не могла дождаться вечера, чтобы заглянуть в почтовый ящик и наконец-то обнаружить там письмо…
– У тебя ведь был мой адрес? Или нет?
– Но я же вернулся! – сказал Любош, словно бы не слыша ее слов, и присел на обтянутый красным плюшем табурет.
– О твоем возвращении я прочитала в газетах. Вашеку было два месяца и семь дней, – сухо проговорила Анна, задергивая молнию на сумке.
Любош крепко схватил ее за руку.
– Почему тебе хотелось, чтобы Вашек никогда не узнал обо мне? Что я тебе сделал?
Он усадил ее напротив и только после этого отпустил руку. Анна не пыталась встать, но так и не взглянула на него. Пальцы ее ощупывали ноющее запястье.
– В ту ночь, когда вы вернулись из Гигантского карьера, ты казался мне героем, – сказала она тихо, чувствуя на себе пристальный взгляд Любоша. – Я думала, ты обрадуешься нам, когда вернешься с Гималаев.
Что она должна была ему рассказать? Да, все оказались правы: он забыл ее уже в ту минуту, когда она махала ему на вокзале.
– Я воображала, ты обрадуешься, что я смогла быть такой же мужественной, как и ты. Что сохранила ребенка. Что мне вопреки всему удалось его сберечь.
Любош смущенно запротестовал:
– Но если бы ты написала мне, что мальчик появился на свет…
– Да ты обо мне и то не вспомнил. И был бы вне себя от счастья, узнав, что у меня ребенок?
Анна поднялась. Достала из шкафа пальто и зонт. Вспомнилось совершенно ясно, как всякий раз при телефонном звонке у нее начинало бешено колотиться сердце. Вспомнилось все то отчаяние, те бесконечные часы, дни и недели, когда она еще надеялась на чудо. Но чуда не произошло.
– Когда ты уезжаешь?
– Через четыре дня, – пробормотал Любош. Он так и остался сидеть на табурете, даже глаза на нее не поднял.
– Вашеку понадобится время, чтобы все пережить.
Анна вышла из комнаты и закрыла за собою дверь.
21
Поход в кино так и не состоялся. Вашек с опухшей щекой молча лежал на диване. Анна приготовила ему настой ромашки для полоскания (левая верхняя десна отекла и покраснела), а на ужин манную кашу. Она пыталась развеселить Вашека, испробовала все надежные способы, но на этот раз ничего не вышло. Глядя, как он, повесив голову, стоит голышом перед умывальником, она понимала, что нет сейчас такой силы на свете, которая бы заставила его улыбнуться.
Карла принесла почтовую карточку и попросила Анну, чтобы та выкупила книжку, которая вышла в серии «Клуб читателей». Ей также хотелось достать новое издание «Рыбной кулинарии». Анна пообещала. Извинилась, потому что зазвонил телефон. Но как только за Карлой закрылась дверь, помчалась не к телефону, а прямиком в комнату сына.
– Послушай, Вашек, – сказала она, включая утюг, – если бы дети могли все понимать, они были бы уже не дети, ведь разница между взрослыми и детьми состоит не только в том, что одни маленькие, а другие большие.
Вашек сидел в своей старенькой пижаме на застеленном диване, стучал ногами, уставившись на свои протертые тапочки.
– В этом была и моя вина, – сказала Анна, прикладывая к теплому утюгу большой ком ваты.
– Нет, ты тут ни при чем.
– Ведь тебе же хотелось иметь папу!
Вашек не ответил. Еще вчера Анна боялась, что мальчик не простит ей ложь насчет Любоша. Вместо этого Вашек с неожиданным упрямством ополчился как раз на него. Всего три месяца назад она убеждала сына, что им совсем неплохо живется вдвоем. Теперь он говорил ей это сам! Годами она мечтала о мести. Сейчас этот шанс у нее под рукой, но не было желания им воспользоваться.
– Любош тебе нравился. Он хороший товарищ. – Анна приложила к щеке Вашека нагретый кусок ваты. И закрепила платком, обернув вокруг подбородка и завязав на голове большим узлом.
– Нет, – помрачнел Вашек. – Я плакал из-за него, а он был с чужими ребятами на горах!
– Любош о тебе не знал. Это правда.
– Он меня ПОДВЕЛ! – выкрикнул Вашек. Повязанный платком в горошек, он походил на волка, наряженного бабушкой. – Любош уже там, в Крконошах, мне ВРАЛ. Сказал, что посватается к тебе, а вы давно были женаты!
В сердцах сбросив тапки на ковер, он залез под перину. Анна, глубоко вздохнув, присела на край постели.
– Ну не были. Можешь мне поверить.
Вашек выглянул из-под перины.
– Когда я был маленький, – сказал он с серьезным видом, – я тебе верил, что ты купила меня в «Детском мире». Теперь я уже БОЛЬШОЙ и знаю, как родятся дети.
– В самом деле? – пробормотала Анна с опаской.
– ПОСЛЕ СВАДЬБЫ! – отрезал Вашек без обиняков.
Он откинулся на спину, положил руки за голову и вперил взгляд в угол комнаты.
– Но… так… знаешь… – совсем смутилась Анна. – Только она, свадьба, еще не самое главное.
Уф-ф! Чертов идиот! Думала ли она минуту назад, что́ ей придется объяснять? И что из-за него ей еще придется проглотить!
– Такое случается, когда люди просто любят друг друга. А мы, знаешь, очень любили друг друга!
Она чувствовала, как в ожидании очередного вопроса вся покрывается краской.
– Если бы он любил тебя, – буркнул Вашек, даже не посмотрев в ее сторону, – так приходил бы к нам. Хоть по воскресеньям. Или в день моего рожденья.
Карла принесла почтовую карточку и попросила Анну, чтобы та выкупила книжку, которая вышла в серии «Клуб читателей». Ей также хотелось достать новое издание «Рыбной кулинарии». Анна пообещала. Извинилась, потому что зазвонил телефон. Но как только за Карлой закрылась дверь, помчалась не к телефону, а прямиком в комнату сына.
– Послушай, Вашек, – сказала она, включая утюг, – если бы дети могли все понимать, они были бы уже не дети, ведь разница между взрослыми и детьми состоит не только в том, что одни маленькие, а другие большие.
Вашек сидел в своей старенькой пижаме на застеленном диване, стучал ногами, уставившись на свои протертые тапочки.
– В этом была и моя вина, – сказала Анна, прикладывая к теплому утюгу большой ком ваты.
– Нет, ты тут ни при чем.
– Ведь тебе же хотелось иметь папу!
Вашек не ответил. Еще вчера Анна боялась, что мальчик не простит ей ложь насчет Любоша. Вместо этого Вашек с неожиданным упрямством ополчился как раз на него. Всего три месяца назад она убеждала сына, что им совсем неплохо живется вдвоем. Теперь он говорил ей это сам! Годами она мечтала о мести. Сейчас этот шанс у нее под рукой, но не было желания им воспользоваться.
– Любош тебе нравился. Он хороший товарищ. – Анна приложила к щеке Вашека нагретый кусок ваты. И закрепила платком, обернув вокруг подбородка и завязав на голове большим узлом.
– Нет, – помрачнел Вашек. – Я плакал из-за него, а он был с чужими ребятами на горах!
– Любош о тебе не знал. Это правда.
– Он меня ПОДВЕЛ! – выкрикнул Вашек. Повязанный платком в горошек, он походил на волка, наряженного бабушкой. – Любош уже там, в Крконошах, мне ВРАЛ. Сказал, что посватается к тебе, а вы давно были женаты!
В сердцах сбросив тапки на ковер, он залез под перину. Анна, глубоко вздохнув, присела на край постели.
– Ну не были. Можешь мне поверить.
Вашек выглянул из-под перины.
– Когда я был маленький, – сказал он с серьезным видом, – я тебе верил, что ты купила меня в «Детском мире». Теперь я уже БОЛЬШОЙ и знаю, как родятся дети.
– В самом деле? – пробормотала Анна с опаской.
– ПОСЛЕ СВАДЬБЫ! – отрезал Вашек без обиняков.
Он откинулся на спину, положил руки за голову и вперил взгляд в угол комнаты.
– Но… так… знаешь… – совсем смутилась Анна. – Только она, свадьба, еще не самое главное.
Уф-ф! Чертов идиот! Думала ли она минуту назад, что́ ей придется объяснять? И что из-за него ей еще придется проглотить!
– Такое случается, когда люди просто любят друг друга. А мы, знаешь, очень любили друг друга!
Она чувствовала, как в ожидании очередного вопроса вся покрывается краской.
– Если бы он любил тебя, – буркнул Вашек, даже не посмотрев в ее сторону, – так приходил бы к нам. Хоть по воскресеньям. Или в день моего рожденья.