Поляков Юрий Михайлович. Плотские повести

   - Я предлагаю тост! - провозгласил Вильегор-ский, не поднимаясь с дивана.
   - Какой?
   - Против ведьм!
   - Это как?
   - А вот так! Обычно пьют за дам. И стоя. А я предлагаю выпить против ведьм! Мужчины пьют сидя или лежа…
   Выпили. В какой-то момент мне почудилось, что дыхание уже не вернется никогда. Воротилось…
   - А вот ты мне лучше скажи, Витька, - ехидно начал Базлаков, - продашься ты или нет?
   - Нет!
   - Врешь!
   - Честное партийное.
   - А где твой партбилет?
   - Дома, в тумбочке…
   - На груди надо носить, нехристь!
   - А я и носил, пока партия была…
   Покуда они пререкались, «механы» рассказали мне, что, выбравшись из катапультного кресла и еще ничего не соображая после удара, Вильегорский достал из кармана летного комбинезона пачку «Винстона», зажигалку и закурил. А рядом оказался какой-то расторопный телеоператор из CNN. В общем, готовый, не придуманный рекламный ролик получился. Около Витька еще врачи суетились, а ему уже принесли факс с предложением от фирмы «Винстон». И он обещал подумать.
   - Продашься!
   - Никогда!
   - За непр-р… за непр-р… за непр-родажность! - с третьей попытки возвестил Базлаков.
   Выпили…
   В свой номер я добирался, держась за стены. И еще минут десять простоял, упершись лбом в дверь и пытаясь проникнуть ключом в замочную скважину. После того как я с размаху плюхнулся на кровать, мне еще долго казалось, будто я падаю и падаю куда-то вниз. Но мозг, что интересно, работал при этом совершенно ясно и четко. Спирт есть спирт…
   С самого начала моего бизнеса у меня не было, если не считать Большого Наезда, о котором я вам еще расскажу, такой крупной неприятности. Аварии, конечно, случались, но чтобы потерять в один день две боевые машины, два МИГа… Они хоть и были на балансе ВВС, но выделили мне их для парада благодаря моим личным отношениям с главкомом.
   - Смотри, Павлик, - предупредил он, подписывая разрешение. - Боевую технику тебе доверяю!
   Еще бы не доверять, если за мой счет он уже объехал самые дорогие мировые курорты, да еще я заплатил за обучение его племянника в Сорбонне. Но теперь главком вряд ли сможет меня отмазать. Вся надежда на атташонка, которому по целому ряду причин комиссия из Москвы тут, в Лондоне, совершенно не нужна. Я даже представил себе, как этот породистый щенок уже поднял на ноги всю московскую родню, обширную и всепроникающую, точно раковая опухоль в четвертой стадии. Я отчетливо представил себе, как папа-маршал трезвонит по телефону правительственной связи и, шутливо матерясь, просит… А как ему откажешь? У него большие заслуги перед демократией. В 91-м, когда он был еще генерал-лейтенантом, его почти уже отправили в отставку: дочь - сестра атташонка, - будучи на стажировке в Штатах, выскочила замуж за профессора, работавшего, как и все тамошние профессора, на ЦРУ. Победа Елкина над Горбатым была для генерал-лейтенанта единственным спасением - и он старался так, что лампасы жгутом заворачивались. Наверное, атташонок уже и родственничку пожалился в Вашингтон, а если оттуда в Москву звякнут и скажут - комиссию уж точно не пришлют и больших разборок не будет. Да и не захотят они никаких разборок. Если начать настоящие разборки, то фонарей в Москве не хватит…
   Так что комиссии, скорее всего, не будет. Но это только полдела. Теперь нужно прикинуть, сколько придется отвалить тому же доверчивому главкому и другим недоверчивым дядькам, чтобы это столкновение не отразилось на участии «Аэрофонда» в салоне Ле Бурже через три месяца… Но это если нет жертв и разрушений… Если, не дай Бог, кого-нибудь прибило или покалечило обломками МИГов - мне конец. Не слышно пока… Возможно, роковую для меня информацию хитроумные англичане пока придерживают… Большая политика! Но как раз это и должна была выяснить моя неверная секретарша. Прикидывая в уме убытки и недоумевая, куда задевалась Катька, я уснул…
 

7. СТРАШНАЯ МЕСТЬ

   Проснулся я от наждачной сухости во рту и разрывной боли в затылке. Разлепил веки - ив темноте уловил звуки нежной борьбы и тихие голоса, доносившиеся из прихожей. На мгновение мне показалось, что в результате злоупотребления протирочным спиртом слуховые функции организма перешли теперь от ушей к глазам. Я в ужасе зажмурился - но звуки не исчезли:
   - Ну все… Иди! - тихо настаивала Катерина.
   - Подожди! - умолял мужской голос. И я узнал Вильегорского, еще недавно предлагавшего тост против ведьм.
   - Тебе после катапультирования много нельзя! - убеждала моя любимая секретарша. - Ты должен себя беречь!
   - Я абсолютно здоров!
   - Ты уверен?
   - А почему ты спрашиваешь?
   - Ну все-таки… С такой высоты! Я думала, ты разбился, даже заплакала…
   - Из-за меня?
   - Из-за кого же еще?
   - А мне показалось, что тебе Базлаков нравится…
   - Глупенький.
   - Пойдем ко мне!
   - Нет, сладенький, хорошенького понемножку… Он проснется и будет сердиться…
   - Не проснется - он у тебя пить не умеет!
   - Не будем рисковать. Ты же не хочешь, чтобы я осталась без работы?
   - А завтра?
   - До завтра дожить надо. Иди баиньки!
   Во тьме проскворчал долгий прощальный поцелуй, и щелкнула дверь. Потом из ванной донесся шелест душа. Я сжал кулаки и затаился в широкой молодо-женской кровати, как в засаде. Но, выключив воду и пошуршав одеждой, Катька тихонько вышла из номера.
   Вот шалава!
   Спать уже не хотелось, а хотелось расправы, но унизиться до того, чтобы бегать искать ее по чужим койкам, а потом пинками гнать неверную секретаршу на глазах у всех в номер для молодоженов, я не мог. Гордость, не позволяла… Чтобы как-то отвлечься, я включил ночник, сжевал таблетку аспирина, запив ее четырьмя стаканами воды, и, дожидаясь Катькиного возвращения, стал на бумажке прикидывать, кому и сколько придется заплатить, чтобы уж точно попасть в Ле Бурже. Список был составлен, а Катька все не возвращалась. И я предался невеселым воспоминаниям.
   В первый раз моя всеотзывчивая помощница попалась с Толиком. Через полгода после того, как она разгромила кадры турецкого МИДа и пришла в «Аэрофонд», ко мне на прием по какой-то укоренившейся, видимо, еще с парткомовских времен привычке заявилась жена моего телохранителя. Она жаловалась, что Толик, отец троих детей, совсем отбился от семьи. При выяснении подробностей обнаружилось, что отбился мой телохранитель скорее все-таки не от семьи (зарплату он продолжал отдавать и уроки у детей проверял), а от брачного ложа.
   - У него появилась другая женщина! - плача, доложила несчастная супруга.
   - Откуда вы знаете?
   (Я подумал, что, если бы у Толика появился мужчина, было бы гораздо хуже!)
   - Подслушала… по телефону. По параллельной трубке.
   - Здорово! - Я был искренне удивлен тем, что бывшие сотрудники «девятки» попадаются так же банально, как и обыкновенные мужики. - Он ее как-нибудь называл? По имени или еще как-нибудь?
   - Нет.
   - А она его?
   - Сла-а-денький, - зарыдала женщина.
   - Ясно. Идите домой. Растите детей. Больше это не повторится. И рекомендую вам прочитать книжку «Постельные принадлежности. Брак и гармония». Она сейчас везде продается…
   Мне надо было сообразить еще тогда, после пикника в лесу. Я сам, идиот, попросил телохранителя показать свое мастерство - и он всадил из пистолета в дерево четыре пули - одна в одну. Катька хлопала в ладоши, и на ее лице появилось выражение хищного восторга. У нее всегда появлялось такое выражение, если ей кто-нибудь нравился. А как у них потом сладилось, догадаться несложно: машина всегда заезжала сначала за телохранителем, а потом за Катькой, если она ночевала дома, а не у меня… Толик поднимался к ней, а шофер ждал и потом врал мне, что попал в пробку. Обслуга всегда договорится, чтобы напакостить хозяину. Шофера я выгнал. А Толику ничего специально говорить не стал - просто через несколько дней, когда он делал мне в сауне массаж, я пошутил в том смысле, что нанимал его телохранителем, а не телорасхитителем…
   - Я уволен? - хмуро спросил он.
   - Ну почему же? Наоборот, считай, что мы теперь с тобой родственники. Но больше этого делать не надо. Никогда.
   - Понял.
   - А теперь еще раз правую лопаточку! Что-то ломит…
   Катерину же я вызвал в кабинет якобы для устного перевода и, когда она опустилась на колени, впервые дал ей пощечину. С оттяжкой!
   - Это что-то новенькое? - удивилась она и побледнела.
   - Догадалась, за что?
   - За что?
   - Если не отстанешь от охранника…
   - Выгонишь?
   - Убью.
   - А-а… Прости, Зайчуган, я больше так не буду!
   Я простил. Если бы мне стало известно, что она и Толика тоже называет «зайчутаном», я выгнал бы ее уже тогда - и не было бы ни взорвавшихся МИГов, ни всего остального. Впрочем, женщину, в кулаке у которой зажата твоя игла, выгнать не так-то просто!
   …Услышав, как снова открывается дверь номера, я еле успел выключить свет и затаиться в своей двуспальной арабской засаде.
   В прихожей блудливо завозились.
   - Ты мне делаешь больно! - вскрикнула Катька.
   - А ты не уходи! - Я узнал голос Базлакова.- Мне понравилось.
   - Неужели?
   - А я тебе понравился?
   - Безумно! А правда, что ты называл меня ведьмой?
   - А ты и есть ведьма. Давай вернемся!
   - Нет, скажи, вы в самом деле из-за меня столкнулись?
   - А из-за кого же? Если бы ты на меня так перед вылетом не смотрела, неужели я бы на вводе в петлю стал обороты сбрасывать?! Я же думал, ты с Витькой…
   - Бедненький…
   - Пошли!
   - А вот этого не надо! Не надо, говорю! Отпусти… Он проснется…
   - Ну и хрен с ним! Я ему по рогам настучу!
   - Ага, а зарплату потом ты мне будешь платить?
   - А сколько он тебе платит?
   - Сладенький, если я скажу, ты не переживешь…
   - Ну хорошо… А завтра?
   - До завтра дожить нужно. Иди баиньки! Утро вечера мудренее.
   Послышался шум борьбы и щелчок дверного замка. Затем снова - шелест душа и тихие влажные шаги по ковру.
   - Зайчуган, ты спишь? Зайчуга-ан!
   Я повернулся и показательно продрал глаза. Обнаженная Катька стояла надо мной, как мраморная богиня в ночном зале музея. И лишь темные пятна сосков да черный, идеально равнобедренный треугольничек нарушали эту ночную мраморность. Правда, я читал, что дотошные греки раскрашивали своих афродит самым достоверным образом там, где положено.
   - Я-то сплю, а вот ты где шляешься?
   - Я ребят успокаивала, - чистосердечно призналась она. - Им так сейчас тяжело!
   - Успокоила?
   - Кажется, да…
   - Ну что там? Обломками никого не задело?
   - Нет, в поле упали. Одного велосипедиста взрывной волной сдуло. Подал в суд за поломку велосипеда…
   - Переживем! Что еще?
   - Ничего.
   - А Перов не застрелился, пока. я спал?
   - Нет, просто очень сильно напился…
   - А что там твой атташонок?
   - Почему это мой? - искренне возмутилась Катька.
   - Ладно. Как там мой атташонок?
   - Папуле звонил… Плакал в трубку. Все на тебя валил…
   - Сволочь! - Я повернулся к стене и сделал вид, будто возвращаюсь к прерванному сну.
   Катерина легла рядом и прижалась ко мне своим еще влажным после душа телом. Я отстранился:
   - Ты и меня хочешь успокоить?
   - Прости, Зайчуган, я очень устала. Такой трудный день…
   - Еще бы!
   - Спокойной ночи!
   Я долго не мог заснуть. Теперь, когда опасность полного краха миновала, можно было спокойно обдумать подробности завтрашней развязки нашего с Катькой романа. Нет, надавать ей по щекам и заставить спать на прикроватном коврике - это не месть! Пилотажники и так смотрят на меня будто на спекулянтика, примазывающегося к их героическому ремеслу. А теперь еще будут всем рассказывать, как по-гусарски оттоптали личную секретаршу Шарманова. Нет, такое не прощается!
   Все обдумав и воодушевившись, я повернулся к Катерине - она мирно спала, свернувшись калачиком и чуть похрапывая от усталости. Я пошарил по ее нежному теплому тельцу и наткнулся на мягкую щетинку. Катька, не просыпаясь, поощрительно шевельнула бедрами. В голове почему-то крутился сакральный пароль пьяниц времен застоя - «Третьим будешь?».
   - Буду! - вздохнул я.- Буду!! …Утром мы завтракали в уютном ресторанном зальчике, специально выделенном для руководства летной группы. Стены были украшены фотографиями знаменитостей, останавливавшихся в отеле. Я узнал длинноносую Маргарет Тэтчер и жизнерадостного губошлепа Бельмондо.
   Ели вяло. Меня еще поташнивало от вчерашних излишеств. Но шеф полетов Перов, тот просто страдал нечеловеческой мукой и настолько опух с похмелья, что даже внешность его описывать бессмысленно. Лучше бы он и в самом деле вчера застрелился. Баз-лаков и Вильегорский тоже выглядели дохловато, но, несмотря на это, периодически посматривали победно друг на друга, а изредка исподтишка бросали на меня взоры, в которых странным образом сочетались кобелиное торжество и мужское сочувствие моей рогонос-ной участи. И лишь Катерина была, как всегда, свежа и целомудренно невозмутима, словно вообще прибыла сюда, на грешную землю, с далекой планеты, где половая жизнь сводится исключительно к игре на фортепьяно в четыре руки, а в бутылках из-под водки продают только родниковую воду.
   Обслуживал нас официант с выправкой оперного певца. Я подозвал его и приказал принести шампанского. Он, обалдев, переспросил несколько раз, ибо для англичанина выпить за завтраком шампанское, а не апельсиновый сок, это что-то совершенно противоестественное. Разъяснив ему, что я совсем даже не шучу, и отправив выполнять заказ, Катерина удивленно спросила:
   - А разве у нас праздник?
   - Да, проводы.
   Когда перед каждым стоял наполненный бокал, я постучал ножом по графину, призывая к вниманию, и встал.
   - Дорогие коллеги! Господа! - начал я.- Товарищи! Прискорбное событие, случившееся вчера, потрясло всех нас до глубины души. Вся Россия без преувеличения содрогнулась от Камчатки до Карпат…
   - Карпаты теперь не наши! - подсказал Базлаков.
   - И Камчатку скоро отдадим… - всхлипнул Перов.
   - Оставим мелочи геополитики, когда речь идет о жизни и смерти! - возразил я. - Но особенно тяжким это испытание было для наших чудом спасшихся героев. Смерть держала их в своих цепких лапах и дышала в лицо мраком вечности…
   Перов снова всхлипнул.
   - Но с вами была удача. Небо не отдало вас земле! Я долго думал, чем можно отблагодарить вас за мужество, ибо Отечество вряд ли наградит вас за это. Я не мог уснуть и долго думал, как доказать вам, что жизнь, несмотря на все превратности, прекрасна…
   Катерина, Базлаков и Вильегорский посмотрели на меня с опасливым недоумением и уткнулись в тарелки. Перов, ничего не понимая, мучительно ждал окончания тоста, с тоской наблюдая глумливую суету шампанских пузырьков в бокале.
   - …Я долго думал, не спал и пришел к выводу: ничто так не взбадривает настоящего мужчину, как хорошая женщина. И я решил вас наградить! Я поручил это непростое дело моей личной секретарше - очаровательной Екатерине Валерьевне! И если кто-то из вас, сладеньких, остался не удовлетворен, жаждет продолжения, прошу подавать заявки! Катя - девушка очень исполнительная и все быстренько исправит… Хорошенького должно быть помногу! Но спешите, потому что завтра она возвращается в Москву…
   Оба катапультанта застыли с раскрытыми ртами. И только Перов, по причине похмельного тупоумия не уловивший ничего из сказанного, обрадовался паузе и осторожно повел ко рту спасительное шампанское. Но не тут-то было! Катерина, вскочив, как ужаленная, выхватила у него из трясущихся рук бокал и злобно швырнула в меня. Увидев, однако, что хрусталь прошел мимо цели и, едва не задев опешившего официанта, разлетелся о стенку, она зарыдала с досады и опрометью выбежала из зала.
   Еще несколько минут все сидели молча.
   - Ну, Павлик, - захохотал вдруг Базлаков. - Ну, ты даешь… Есть, конечно, крутые мужики, но ты… За Шарманова! Ты, Пашка, настоящий мужик! Ура!
   Официант подал помертвевшему от горя Перову новый наполненный бокал - и все дружно выпили, кроме Вильегорского.
   - Ты чего? - удивился Базлаков.
   - Мне пить нельзя. Я лечусь…
   - От чего?
   - От хламидиоза. В отпуске поймал. Самое смешное - от медсестры…
   - Какой еще такой хламидиоз? Триппер, что ли?
   - Наподобие, - объяснил я, - но гораздо благороднее! Хорошо еще, что тебе, Витя, медсестра попалась. У врачихи мог бы запросто и Синклера Льюиса взять почитать. С венерическими заболеваниями сейчас вообще страшное дело - просто какая-то сифилизация всей страны… Так что ты еще легко отделался!
   - Погоди, - нахмурился Базлаков. - А что ж ты вчера спирт стаканами трескал?
   - Забыл, - потупился Вильегорский. - После катапультирования все как отшибло. А сейчас вдруг вспомнил…
   - Блин. Как же я теперь к жене сунусь? - рассердился Базлаков. - Как он хоть лечится, хламидиоз этот трепаный?
   - Таблетками разными… Зелененькими, красненькими… У меня с собой даже рецепт есть, - виновато сообщил вирусоноситель.
   - Ладно, мужики, не расстраивайтесь… - примирительно молвил я. - Сквитались. Ты ему хвост подставил, а он с тобой хламидиозом поделился. Дуйте в аптеку - и на мою долю купите!
   - И ты тоже? - изумились они.
   - Ну вы и эгоисты! - рассмеялся я. С хламидиозом меня уже как-то знакомила одна тележурналисточка - и он не произвел на меня очень уж неприятного впечатления. Надо признаться, ко мне вообще легко пристает разная мелкая постельная зараза - и мой уролог, работавший раньше в 4-м управлении, в шутку называет меня «коллекционером».
   Примчавшийся в гостиницу радостный атташонок обнаружил меня в баре, куда я спустился, оттащив в номер тело Перова, наопохмелявшегося шампанским до состояния, близкого к параличу.
   - А где мужики? - огляделся он.
   - Маленький гигиенический шопинг.
   - Вот неугомонные!
   Атташонок весело сообщил, что никакой специальной комиссии из Москвы не будет: разобраться во всем на месте поручено ему. И вообще происшествие воспринято со скорбным спокойствием. В стране каждый день что-то падает, сталкивается, обрушивается или взрывается. Пообвыклись. Зато столичное начальство просто взбесилось, узнав, что Вильегорского собираются показывать по мировой телевизионной сети с пачкой «Винстона». Не ровен час мерзавчатый пресс-секретарь подсунет информацию президенту, да еще под плохое настроение, - и тогда начнется!
   - Сказали: головы оторвут и ему, и мне, и вам, если такой позор допустим! Приказали - отговорить.
   - Может и не послушаться… Большие деньги все-таки, - усомнился я.
   - Для настоящего летчика небо дороже денег - не мне вам объяснять! - твердо объявил атташонок. - Будем работать с кадрами… А где Катерина?..
   - Сейчас позову. Она как раз о вас все утро спрашивала. - У меня мелькнула похмельная мыслишка и его втянуть в наше хламидийное братство.
   - Нет-нет, мне надо бежать, - сразу заторопился посольский крысенок. - Англичане уже свою комиссию организовали. В два часа первое заседание. Вас, между прочим, тоже приглашают.
   - Обязательно приду, если…
   - Нет уж, без всяких «если»! Знаете, как трудно было убедить Москву в том, что вы ни в чем не виноваты! И потом, на вас два велосипедиста в суд подали… За велосипед…
   - Почему два?
   - Они тандемом ехали.
   В номере я застал Катерину, уже собранную в дорогу: она укладывала в чемодан последние вещи.
   - Таблеточки не забудь купить. А то некрасиво получится с новым шефом-то!
   - Какие таблеточки?
   - От хламидиоза.
   - Ну вот… Одна от вас, мужиков, грязь! - Она даже села от огорчения на постель.
   - Ко мне претензии есть? Я сам пострадал.
   - К тебе - нет.
   - Тогда давай прощаться!
   - Прощай…
   - Место у тебя есть на примете или помочь? - великодушно предложил я.
   - Спасибо. Я думаю, меня возьмут в «Лось-банк». Это походило на правду: вице-президентом банка «Лосиноостровский» был Костя Летуев - сын крупного гэбешника, специализировавшегося в свое время на борьбе с диссидентами: Сахарова как раз он вел. Сейчас, кстати, написал воспоминания об академике, «Наедине с совестью» называются. Когда «контора» кукарекнулась, папаша, пользуясь своими связями, организовал молодому банку мощную службу безопасности, а в качестве гонорара попросил хорошее место для своего тридцатилетнего сопленыша. Тот быстро вошел во вкус и за три года расколотил четыре банковских лимузина, но ему все сходило с рук. В «Лось-банке» у меня был счет и еще кое-какие полузаконные делишки. Всякий раз, когда я появлялся там, сопровождаемый Катериной, сопленыш Летуев смотрел на нее, как пионер, которому в почтовый ящик вместо «Мурзилки» засунули «Плейбой». Все сходилось. Что ж, пусть теперь он позайчутанит!
   - Надеюсь, после твоего прихода «Лось» простоит еще хотя бы месячишко! - улыбнулся я.
   - Об этом я не волнуюсь. Я переживаю, как ты без меня будешь…
   - Да уж как-нибудь… Найду себе другую помощницу, не такую общедоступную.
   - В этом я не сомневаюсь… Только вот как ты без меня в Ле Бурже будешь?
   - А что такое? - насторожился я.
   - Понимаешь, я тебе все забывала сказать: когда папа работал в Париже, я училась в одном классе с сыном нынешнего министра транспорта… Замечательный мальчик… Антуан. Скромный - папа у него тогда еще в оппозиции был. Мы с ним целовались. Один раз.
   - С папой?
   - Нет, с сыном. Но дома я у них бывала. Папа, кстати, страшный бабник. А мать - алкоголичка. Типичные аристократы. Я Антуану недавно позвонила, он очень обрадовался и обещал во время салона притащить папашу к твоему стенду. А папаша - личный друг президента. Но, вероятно, все это тебе уже не интересно…
   - Катька, ну почему ты такая стерва? - с восхищением проговорил я.
   - Когда-нибудь расскажу.
   - Сам не понимаю, почему не могу на тебя долго злиться?
   - Наверное, потому что у нас много общего.
   - Много - не много, а одно общее у нас действительно есть.
   - И что же? - поинтересовалась она.
   - Хламидин.
   …Когда по возвращении в Москву я привел Катьку к своему урологу, он с таким непрофессиональным интересом ее осматривал, что стало ясно: никакая многолетняя генитальная рутина не может притупить во враче чувство восхищения красивой пациенткой.
   - К сожалению, на период лечения вынужден рекомендовать вам воздержание, - вздохнул доктор. - Если что, приходите еще! Не стесняйтесь…
   - А мы и не стесняемся, - ответила Катерина. - Постельные болезни - это всего лишь разновидность отрицательной информации, которой обмениваются люди во время общения. Вас обругали - и вы пьете валерьянку. Вас заразили - и вы пьете антибиотики… Вам никогда это не приходило в голову?
   - Никогда, - опешил уролог.
   - Жаль! - Она встала и протянула ему для поцелуя руку с таким величественным видом, словно осматривалась только что в гинекологическом кресле не на предмет мочеполовой инфекции, а в связи с зачатием наследника престола.
   Так для меня закончилась эта история с МИГами. Атташонка, по слухам, вскоре перевели с повышением в аппарат ООН. Базлаков перешел в отряд космонавтов. Вильегорского долго уговаривали, грозили лишить разрешения на полеты - и он отказался от всех предложений фирмы «Винстон», хотя на эти деньги мог, забросив авиацию, жить безбедно лет десять. Он разбился через год, катая на истребителе какого-то любителя острых ощущений…
 

8. ЛЕБУРЖЕ

   Парижский авиасалон стал триумфом «Аэрофонда». Мои маленькие спортивные самолетики произвели в небе Ле Бурже фурор - мы даже «сочинили» две новые фигуры высшего пилотажа. Известное дело, если хочешь, чтобы тебя заметили в России, добейся сначала признания в европах. Даже старый мерин Братеев, председатель Национального авиационного комитета, прислал ко мне в шале своего помощника с поздравлениями и приглашением познакомиться лично.
   Познакомиться лично!
   Вот тварь застойная! Сколько времени я бездарно просидел в приемной у этого окаменевшего номенклатурного говна! На всех совещаниях, куда меня, естественно, не допускали, он визжал, что в российской авиации никогда не будет частных собственников!
   Познакомиться лично?
   Да он знает меня как облупленного! Досье, которое этот собачий оглодок собрал на меня, весило раза в четыре больше, чем его высохшая в руководящих креслах задница! Я четыре года отбивался и откупался от насылаемых им технических комиссий, от подсылаемых им ментов и фээсбэшников!
   Познакомиться… А кто еще накануне, за два дня, на совещании орал:
   - Почему Шарманов со своими летающими мандавошками попал на салон? Мало вам лондонских обломков?! Разобраться сейчас же!
   А чего тут разбираться? Потому и попал, что все чиновники делятся на две неравные категории: берущие гниды и неберущие гниды. Так вот, у неберущей гниды Братеева все заместители были гнидами берущими. Так я и пробился в Ле Бурже.
   - Сергей Феоктистович ждет вас на ужин, - повторил приглашение помощник.
   - У меня нет никакого желания ужинать с вашим шефом! - ответил я холодно.
   - Т-так и п-передать? - Парень от изумления начал заикаться.
   - Так и передайте!
   Да, это был вызов! Очень рискованный ход. Но я рассчитал все верно: через два дня Братеев уже сам плясал вокруг моих «авиэток», взахлеб рассказывая французскому министру о том, ядрена Матрена, что может собственных невтонов рожать и Россия-матушка. Глава французской транспортной авиации, неторопливый, ухоженный господин, тратящий на обстоятельные обеды времени раза в три больше, чем на государственные дела, слушал его с тонкой, мудрой улыбкой, которая бывает только у людей, регулярно читающих донесения спецслужб. Рядом скучал министерский сынок Антуан - тощий красавчик с влажными черными кудряшками и легкой паскудинкой в личике. Обычно такие гаденыши и устраивают своим блестящим папашам общенациональные скандалы с наркотой или какой-нибудь выбросившейся из окна малолетней проституткой. Впрочем, и папаша периодически становился героем разнообразных сексуальных скандальчиков, на что, впрочем, президент, сам известный ходок, смотрел сквозь пальцы.