Полынская Галина. Москва необетованная

   - Вот такие вот дела, Чубайс, - сказал Передреев, залпом опрокидывая стакан. Потянувшись к последнему сухому огурцу, Вениамин случайно бросил взгляд на кота. Чубайс, закончив свою трапезу, сидел на столе, смотрел на хозяина огромными пустыми глазами навыкате, и скалил острые зубешки в узенькой улыбочке.
   - О-ох... - тихо выдохнул Передреев и, схватившись за сердце, тяжело сел мимо табуретки. В дверь позвонили.
   Эпизод 4
   Баба Настя.
   Тридцать лет баба Настя гнала самогон, и начхать ей было на все правительства с их глупостями, вроде сухих законов. В совершенстве владея этим ремеслом, она была знаменита на все Люберцы. Продукция бабы Насти в рублях ценилась не ниже "кристалловской" водки и шла нарасхват. Ходили упорные слухи, что самогонщица баснословно богата, но подтвердить это фактами было трудновато.
   Жила баба Настя в старом двухкомнатном доме с низкими потолками и грязными окнами. На крошечной кухне с трудом помещался стол, табурет, двухкомфорочная допотопная плита, засаленное синее АГВ и покосившийся шкафчик с посудой. В одной комнате с железной кроватью и радио на стене, жила баба Настя с двумя мрачными, молчаливыми кошками, другая была закрыта от случайных глаз, там Настя творила свое чудо-зелье.
   Круглосуточно шли к ней зеленые паломники с трясущимися руками, баба Настя открывала всем, и никому не отпускала в кредит. Никогда. Можно было валяться в судорожных корчах у её, обутых в старые мужские кроссовки ног, клясться, что завтра будут все деньги, которые только пожелает прекрасная леди, баба Настя оставалась тверда и непреклонна, как утес. Носила она неизменный темно-синий тренировочный костюм с малиновым фланелевым халатом поверх. Серо-седые волосы баба Настя заплетала в тонкую косичку и закручивала в "дульку" на затылке.
   Никто не знал, была ли у неё семья, дети, сколько ей лет и чем она занималась до тех пор, как начала свой бизнес. Пару раз приезжали к ней "братки", интересовались, не слишком ли много зарабатывает самогонщица? Говорили, что баба Настя молча наливала им по стакану и "братки" становились её верными покупателями. Им баба Настя тоже не давала в кредит и не делала никаких скидок. О Насте с её самогоном слагали легенды, но, почему-то никому в голову не приходило спросить, а из чего, собственно, она его делает? Никому!
   Рано утром и поздно вечером она ходила с двумя ведрами за водой к колонке, и ни с кем не здоровалась. Смотрела молча на дорожку перед собой и изредка сердито поджимала бесцветные губы, будто думала о чем-то неприятном. Ростом и телосложением баба Настя напоминала мужика грузчика и два полных ведра воды несла легко, как детские ведерки. Казалось, она даже не обращает внимание на свою ношу, продолжая думать о чем-то своем, хмуря серые брови.
   Десятки постоянных клиентов пытались набиться к ней, если не в друзья, так хоть в знакомые, в надежде на дармовую выпивку. Некоторые мечтали о чуде: узнать рецепт её самогона. Но дальше кухни баба Настя не пускала никого и никогда. Нечто грозное, нерушимое было в этой монолитной женщине в стоптанных мужских кроссовках, даже самые отчаянные скандалисты не решались ей перечить, тем более повышать голос в её доме.
   В один из вечеров в дверь бабы Насти как обычно постучали. Дверных звонков она не признавала. Не спрашивая, кто там, она открыла дверь, щурясь и вглядываясь темноту.
   - Здравствуй, Настя, - прошелестел тихий, приятный голос.
   Баба Настя сдавленно охнула и отступила в коридор. Высокий человек в шляпе и мокром от дождя пальто шагнул через порог, закрывая за собой дверь.
   Через два дня бабу Настю нашли возле железнодорожной станции "Люберцы-2". Как она туда попала босиком и в ночной рубашке, никто вразумительно объяснить не смог. А отчего умерла... вскрытие покажет.
   Эпизод Zеrо
   Питбультерьер Расист.
   "Расистом" щеночка назвали из-за его странной особенности: песик огрызался и рычал только на собак черного цвета. Хозяев - Валерию Владимировну Гнучик, Петра Семеновича Гнучик и сына Стаса эта особенность новоприобретенной собачки веселила и умиляла. Зачастую они специально подводили Расиста к собакам черного цвета и радостно взвизгивали, когда маленький кривоногий щеночек скалил зубы и смешно рыча, пытался избавиться от поводка-шлейки.
   Щеночек рос крепким, здоровым и, как ни странно для его породы, дружелюбным. Он с удовольствием играл с детьми и даже с кошками, возился с собаками любого цвета, но неизменно зверел при виде черных собратьев. Что двигало Расистом, и почему он вел себя именно так, хозяева не знали.
   Сын Стас подрастал медленнее, чем его любимец, когда Стасу исполнилось шестнадцать, Расисту было уже полтора года. Это был прекрасный, сильный, умный, добрый и совершенно сумасшедший пес. Не в каждом, с виду нормальном человеке, можно увидеть шизофреника, тем более это сложно распознать в такой замечательной собаке, как Расист.
   Папа Гнучик и мама Гнучик имели собственную автомобильную мастерскую, обслуживающую отечественные машины и дела их шли довольно резво, по крайней мере, сын Гнучик ни в чем проблем не испытывал, он играл на гитаре и обожал Расиста, гуляя с ним утром, днем и вечером. Стасик и песик были практически неразлучны.
   Однажды бывший щеночек почуял древний, ни с чем несравнимый аромат женщины, самки, суки... В голове Расиста сдвинулись какие-то невидимые детали, лопнули невидимые пружины и, сорвавшись с поводка, он со всех четырех ног помчался навстречу долгожданному счастью. Когда Расист оборвал поводок, Стас пребольно треснулся головой о березу, рядом с которой стоял и пока он приходил в себя, его питомец скрылся из вида. Несколько секунд Стас ещё смотрел, как на повороте клубится пыль, потом очнулся и бросился следом. Расиста он так и не нашел, хотя оббегал все близлежащие дворы. Потный и усталый Стас вернулся домой весь в шестнадцатилетних слезах.
   - Мы найдем его, найдем! - успокаивала его мама Гнучик. - Сейчас же дадим объявление на телевидение, радио и газеты! За вознаграждение!
   - На ошейнике Расиста есть табличка, - басил папа Гнучик, - там наш адрес и телефон! Никуда пес не денется.
   - Да, но надо назначить вознаграждение, - начинала рыдать мама Гнучик, - иначе не вернут! Он же самый гениальный пес в мире-е-е-е!
   Расиста все-таки вернули. Два джипа "Чероки", набитые бритоголовыми друзьями партии и правительства, однажды вечером позвонили в дверь квартиры Гнучиков. Сначала папе Гнучику надели на шею ошейник с металлической табличкой, на которой был выгравирован адрес, потом объяснили сложившуюся ситуацию. У Большого и Хорошего Человека, чьи имя и фамилия не разглашаются, была одна единственная в жизни отрада - черная сучка ротвейлериха Шер, услада и счастье на старости лет Большого Человека. Шер вместе с Большим Человеком отдыхала на речке, вдыхая свежий аромат елей и берез, когда неизвестно откуда появился обезумевший питбультерьер. Ни Большой Человек, ни его верные слуги, никак не ожидали, что неизвестный пес разорвет Шер на куски за считанные секунды. В неизвестного пса разрядили полную обойму, но от Шер уже мало что осталось.
   Папа Гнучик пролежал в больнице с ушибами и переломами почти два месяца, мама Гнучик временно заикается и почему-то все время пробует молиться. Семейного бизнеса у них больше нет. Стасик Гнучик отделался испугом и энурезом, который, в принципе, лечится.
   Эпизод 5
   Влюбленный Левенщук.
   Федор Левенщук страдал по двум причинам: из-за того, что его зовут Федор и из-за великой, неразделенной любви к дочери своего начальника Луизе. Работал Левенщук личным шофером у начальника фирмы Пал Сергеича и Луизу Палну мог созерцать довольно часто. Девушка она была стройная, длинноногая, белокурая и страшно вредная. Из-под густо накрашенных ресниц, на мир презрительно и оценивающе смотрели кошачьи зеленые глаза. Разумеется, эти глаза в упор не видели такой предмет мебели, как маленький, блеклый, рыжеватый Левенщук. Откуда же было знать Луизе прекрасной, что за страсти кипят, что за сердце бьется под серым, в светленькую крапушку пиджаком Федора. В душе Левенщука все замирало, когда Пал Сергеич, не поднимая головы от деловых бумаг, сообщал Федору, что "сегодня надо бы отвезти Лизочку по магазинам". Левенщук бросался к телефону и дрожащим от волнения голосом спрашивал у Лизочки, куда и когда за нею подъехать. И начинались сладостные минуты ожидания, и в горле пересыхало, когда роскошная Луиза, в распахнутом песцовом полушубке, падала на переднее сидение, захлопывала дверь "Мерседеса" и говорила:
   - В "Калинку Стокманн"! И быстрее у меня сегодня много дел!
   Не в силах произнести ни слова, Левенщук кивал и мчался в торговый центр. Поставив машину на стоянку, он следовал за своей королевой по бесконечным этажам магазина, носил пакеты с покупками и часами ждал, пока Луиза Пална выберет белье.
   Однажды, поздним вечером, Луиза сама позвонила Федору. Левенщук никак не мог этого ожидать, поэтому был в одних трусах и даже без носок. Услышав в трубке волшебный голос, перед которым меркла любая скрипка Страдивари, Федор на мгновение потерял сознание.
   - Федор? - промурлыкала Луиза. Левенщук молча кивнул. - Вы не могли бы сейчас подъехать к клубу "Хангри Дак"?
   Левенщук опять кивнул.
   - Через полчаса, ладно? И еще, Феденька, моему папе... не надо говорить об этом, хорошо? И еще, захвати рублей пятьсот-семьсот, у меня так некстати закончились деньги, - Луиза странно хихикнула. - Я жду тебя, Федюня.
   Федюня медленно положил трубку на рычаг и принялся лихорадочно собираться, наряжаясь в парадную рубашку, галстук и крапчатый костюм, который он считал самым лучшим.
   О клубе "Хангри Дак" он слышал впервые и понятия не имел, где он находится, пришлось спрашивать много раз. По внешнему виду это заведение ничем не напоминало те фешенебельные места, в которых бывала Луиза.
   Припарковав машину, Левенщук протиснулся сквозь длинную очередь шумной молодежи, объяснил охранникам, что ему надо, поднялся по заваленной пустыми банками, бутылками, окурками и презервативами лестнице и оказался в большом, переполненном народом зале. В центре находилась большая барная стойка, на которой вовсю выплясывал молодняк. Оглушенный музыкой и гвалтом, Федор растерянно огляделся по сторонам, в поисках Луизы.
   - Вы Федор Левенщук? - внезапно раздался тихий, приятный голос рядом с ухом шофера.
   - Да, - он обернулся, но лица говорившего не разглядел, на голове высокого мужчины в мокром от дождя плаще была шляпа с большими, слегка провисшими полями.
   - Вы ищите Луизу?
   - Да, а откуда Вы...
   - Вон она, смотрите.
   Незнакомец показал пальцем с кривым желтым ногтем на стойку бара. Там на самом деле стояла Луиза... в обнимку с молоденькой девушкой. Пошатываясь на высоких каблуках, Луиза обнимала и целовала её взасос. В глазах Левенщука все потемнело. Его божественная Луиза самозабвенно целовалась с женщиной...
   - Возьмите, - прошелестел голос, - это вам пригодится, когда повезете её за город.
   Что-то прохладное скользнуло в руку Федора. Он разжал пальцы и увидел складной перочинный нож.
   Эпизод 6
   Студент Литинститута Жорж Пупырышкин.
   Проживал поэт Жорж, а на самом деле Женя, в общежитии Литинститута на пятом этаже. Третий год он был вынужден делить крышу с невыносимым во всех отношениях прозаиком - человеком черствым, бездушным, совершенно не восприимчивым к тонким материям. Ко всему вдобавок, прозаик был красивым и наглым. К нему постоянно приходили девушки и другие прозаики, с водкой и консервами. Жизнь Пупырышкина была страшна и беспросветна, он задыхался в клубах табачного дыма, глох от музыки и хохота и четыре раза в неделю ходил к коменданту с просьбой переселить его куда-нибудь, хоть в подвал, он был согласен на все. Комендант обещал, что-нибудь придумать в ближайшее время, но дальше обещаний дело не шло. Пупырышкин мучался и писал плохие депрессивные стихи, блуждая по коридорам общаги, пока ненавистный прозаик веселился в их комнате. Девушки у будущего светила русской поэзии не было, друзьями он тоже не успел обзавестись. Мелкие людишки с их суетными проблемами не понимали тонкого, возвышенного и загадочного Жоржа, он же их в отместку игнорировал.
   Если на улице была хорошая погода, Пупырышкин выходил на волю, и часами блуждал к станции метро Дмитровская и обратно. Он хотел создать поэму, величайшее творение современности, но шум машин, прохожие и, почему-то вороны, отвлекали Жоржа. Посему, у поэмы "Гибель человечества" была написана только первая строфа:
   "Я видел голый шар земной
   В пучине космоса большого
   Я был там рядом, весь нагой,
   Похожий, чем-то, на святого."
   Дальше не шло, хоть стреляйся.
   По улицам Пупырышкин слонялся до тех пор, покуда чувство голода не пересиливало желание творить, и он возвращался в общежитие. Как правило, прозаик падал спать далеко за полночь, но и после этого, покой для Жоржа не наступал - проклятый борзописец чудовищно храпел.
   Но иногда, в беспросветных буднях Пупырышкина, случались праздники: порой прозаик "фестивалил" в других комнатах и приползал только под утро или же вовсе не показывался несколько суток. Для Жоржа это были моменты истинного прозрения и осознания себя, как личности. Он запирал дверь на ключ, выключал осточертевший электрический свет, извлекал из тумбочки блюдце со свечой, и усаживался у подоконника творить. И сам себе напоминал медиума, вступающего в контакт с неведомыми бездарным смертным силами искусства.
   Вот и на этот раз сосед ушел пьянствовать и ночевать к своей очередной даме сердца, такой же черствой и наглой. Жорж устроился у подоконника, зажег свечку и, рассматривая Останкинскую телебашню, принялся писать стихотворение о любви, посвященное прекрасной деве, возвышенной и эфемерной, понимающей Пупырышкина с полуслова. Эта дева, по имени Александра, уже год жила в воображении поэта...
   Как только были головы две первые строфы, в дверь громко и настойчиво постучали. От неожиданности Жорж подпрыгнул, как ужаленный и затрясся от злости так, будто сидел на электрическом стуле.
   - Ну, все... - процедил он, гася свечу и пряча её в тумбочку, - сейчас я тебе...
   Пупырышкин включил свет и схватил со стола первое, что попалось под руку - вилку. Подбежав к двери, он рывком распахнул её и замер. Это был не прозаик, в коридоре стоял какой-то высокий мужчина в мокром от дождя плаще и шляпе со слегка провисшими полями.
   - Вы Жорж Пупырышкин? - спросил он тихим, очень приятным голосом.
   - Да, - растерянно кивнул поэт и спрятал вилку за спину.
   - Можно войти?
   - Конечно, - Жорж посторонился, пропуская незнакомца. Тот вошел и аккуратно прикрыл за собою дверь. "Странно, - подумал Пупырышкин, глядя на длинный черный плащ визитера, - чего это он весь мокрый? На улице же нет дождя".
   - Я знаю, что у вас есть проблема, - мужчина остановился посреди комнаты, прямо под лампочкой. Тень от полей его шляпы закрывала все лицо и, как Жорж не напрягал зрение, рассмотреть странного гостя не мог.
   - Проблемы есть у всех, - развел руками поэт и положил вилку на тумбочку прозаика.
   - Но ваша не дает вам нормально жить и писать.
   По слегка изменившейся интонации, Жорж определил, что незнакомец улыбнулся.
   - А, Вы про моего соседа? - при мысли о нем, Пупырышкина снова затрясло от злости.
   - Именно. Эту проблему можно решить.
   - Как? - уныло склонил голову поэт, - Комендант три года ничего сделать не может. А мне ещё два курса! С ума сойду, честное слово...
   - Это потом, - незнакомец опять улыбнулся, - а сейчас эту проблему можно устранить вот так.
   - Как? - Жорж с надеждой воззарился на мужчину в плаще. А тот показал на раскрытое окно и сделал рукой движение, будто выталкивает кого-то.
   Эпизод 7
   Художник - аферист Тряпкин.
   Сергей Сергеевич Тряпкин был гением, ко всему вдобавок, ему невероятно везло. Родившись в интеллигентной и нищей питерской семье, юный Тряпкин решил не повторять мрачной судьбы родителей.
   С детства Сережа мечтал стать не космонавтом, а фальшивомонетчиком, поэтому с утра до ночи практиковался в изобразительном искусстве, попутно тренируясь копировать чужие подписи и подчерка. Родители нарадоваться не могли художественному увлечению Сережи, и не сомневались, что в семье подрастает новый Репин или Айвазовский.
   Мальчик, безусловно, был очень даровит и к четвертому классу так мастерски научился подделывать подписи родителей в своем дневнике, что до самого окончания школы никто ни чего не заподозрил.
   Параллельно с основным делом, Сережа талантливо и бойко рисовал пейзажи, натюрморты и портреты. Счастливые родители устроили сына в художественную школу и по её окончанию, одаренный юноша, тончайшей кисточкой сумел нарисовать свою первую десятку в натуральную величину. Да так хорошо, что если не брать её в руки и не щупать бумагу, отличить от настоящей было практически не возможно. Счастье Тряпкина было так велико, что по этому поводу он выпил свою первую бутылку вина и выкурил первую сигарету. Пока пьяный отпрыск блевал в туалете, родители держали семейный совет, на котором пришли к выводу, что Сереженька, должно быть, безответно влюблен в какую-нибудь девушку.
   С блеском сдав экзамены, Сергей поступил в художественное училище им. Мухиной, и с тем же блеском его закончил, сдав две дипломные работы - одну для комиссии, другую для себя. Первой работой был сюррреалистический автопортрет, второй точная копия картины Айвазовского "Девятый вал".
   Подделав и успешно продав пару малоизвестных полотен известных художников, Тряпкин сколотил свой первый капиталец, и уехал в Москву. Он понятия не имел, где, как и при каких обстоятельствах искать тех самых людей, способных воздать должное его художественному дару и превратить его во много-много денег. Доллары удавались мастеру особенно хорошо.
   Тряпкин снял квартиру и, не теряя попусту время, писал подделки и собственные подлинники для художественных салонов. Картины были так хороши, что моментально раскупались. Постепенно имя Тряпкина стало приобретать известность, ему стали поступать заказы и даже несколько предложений сделать собственную выставку. Художника это угнетало и расстраивало, он не собирался становиться известным, любая слава могла помешать осуществлению мечты его детства и отрочества.
   Когда же к нему пришли первые журналисты, Сергей Сергеевич впал в такую депрессию, что пил две недели и рисовал банкноты на больших кусках картона, вперемешку с автографами Ленина, Пушкина, Якубовича и многих других.
   По утрам похмельный Тряпкин плакал и твердил, что вся жизнь катится под откос и его настоящий гений так и умрет, не увидев свет. В такие минуты в его душе просыпалась любовь и жалость к стареньким родителям, он бросался к телефону, чтобы позвонить им, но никак не мог вспомнить номера. Тогда Сергей Сергеевич покупал ещё водки и продолжал рисовать деньги.
   Однажды вечером, когда Тряпкин закончил писать на стене портрет стодолларовой купюры, в дверь позвонили. До коридора пьяный маэстро добирался очень долго, когда цель была достигнута, а дверь открыта, его взору предстал высокий мужчина в шляпе и мокром от дождя плаще.
   - Драсте, - мрачно сказал художник, - водки будете?
   - Не откажусь, - сказал незнакомец тихим и очень приятным голосом, выпить с великим мастером огромная честь.
   Мастер скривился так, будто проглотил жабу и побрел обратно в комнату. Гость вошел и аккуратно закрыл за собою дверь на замок. Тряпкин смахнул с табуретки кисточки, обрывки картона и жестом предложил присесть к столу, где между банок с красками стояли бутылки, стаканы и валялась закуска. Упав на вторую табуретку, Сергей закурил, и вперил мутный взор в визитера. Визитер же, всплескивая руками от восхищения, рассматривал нарисованный на стене стольник.
   - Потрясающая работа! - наконец выдохнул он. - Просто не верится! Гениально!
   - Правда? - давно не бритое лицо Тряпкина посветлело. - Вам нравится?
   - "Нравится" - это не то слово! Я никогда не видел ничего подобного!
   - У меня этого полно! - оживший Сергей бросился вытаскивать остальные шедевры. - Вот, смотрите, это пятьдесят рублей, а это пятьсот, старого образца, а эту я особенно люблю, а это "керенка", а это эпохи Екатерины, а это бумажный рубль, советский! Посмотрите, какой фон ни за что не отличить от подлинного!
   - Вы - гений, снимаю перед вами шляпу, - и визитер её снял.
   Увидев его лицо, Тряпкин на мгновение остолбенел, но быстро взял себя в руки.
   - Вообще-то, я пришел не только восхитится вашим талантом, я хотел бы сделать заказ. Портрет.
   Настроение Сергея Сергеевича моментально испортилось. С видом человека, которому только что плюнули в душу, он подошел к столу, налил себе водки и залпом выпил, не предложив гостю.
   - Я нарисую! - желчно сказал Тряпкин, закуривая, - но это будет очень, очень дорого стоить!
   - Сколько угодно, деньги не проблема. Вот только... - незнакомец смущенно замялся, - портрет немного необычный...
   - На коне или на фоне пирамиды Хеопса? - скривил губы в издевательской ухмылке Тряпкин. - И уж не ваш ли портрет?!
   - Мой, - кивнул визитер, - Вы должны будете нарисовать мое лицо на однодолларовой купюре. Вместо президента.
   Эпизод 8
   Двойник Пушкина.
   Николай Васильевич Белкин был копией Александра Сергеевича Пушкина и полжизни проработал в театре двойников. Его лучшими друзьями были "Ленин", "Брежнев", "Николай второй" и алкоголик "Гоголь".
   Работы у театра было полным-полно, когда же выдавались свободные солнечные деньки, "знаменитости" отправлялись на Арбат фотографироваться с восторженным зеваками, и слушать: "Ты только посмотри! Вылитый, как живой..." Они прогуливались чинно, с достоинством, действительно ощущая себя теми, чьи лица носили по прихоти природы.
   В основном пили у "Брежнева" или у "Гоголя" и, как правило, своей компанией. Другие люди отчего-то не ловко себя чувствовали в обществе двойников, видимо ощущали себя в музее оживших восковых фигур. Однажды Белкин укушался особенно сильно и принялся читать "Я помню чудно мгновенье" и утверждать, что написал это вчера, вернувшись с одного прескучнейшего бала. Немного протрезвев, хотел, было извиниться, но увидел, что все остальные ведут себя точно так же. Из образов никто не выходил.
   А по-настоящему Николаю Васильевичу сделалось страшно, когда застрелился "Ленин". Тогда-то он впервые попал в его квартиру вместе с милицией и понятыми. Все стены дома "Ленина" были увешены красными знаменами, манифестами и декларациями, повсюду громоздились сочинения Маркса, Энгельса и Ильича. Страницы книг были испещрены пометками двойника, а в печатной машинке торчал лист бумаги с надписью: "Не могу смотреть, как гибнет Россия".
   Подавленный Белкин закрылся в своей квартире и принялся увязывать в пачки и выносить в мусоропровод полное собрание сочинений А. С. Пушкина, затем сбрил бакенбарды и сам обрезал ножницами курчавые волосы. И стал похож на бритого и стриженого Пушкина. С отчаянием Николай Васильевич смотрел в зеркало и пытался представить себя с другим, обычным лицом. И не мог.
   Через месяц он сошел с ума и даже не заметил этого. Остальные артисты театра двойников, в котором Белкин продолжал работать, тоже ничего не заметили.
   Как-то раз, приехав под вечер после выступления, Белкин, как обычно, зажег свечи в гостиной и, обмакивая воронье перо в самодельную чернильницу, начал быстро писать вторую часть "Евгения Онегина". Он торопился, ведь до дуэли с Дантесом оставалось меньше месяца, а внутреннее чутье подсказывало: на дуэли победит Дантес...
   В дверь позвонили. Шепча строчку, дабы не забыть, Белкин пошел открывать. На пороге стоял высокий мужчина в шляпе и мокром от дождя плаще.
   - Здравствуйте, - улыбнулся Белкин, - вы, часом, не от Вяземского?
   - Сожалею, Александр Сергеевич, - развел руками гость, - по личному делу.
   - Проходите. А жаль, что не от Вяземского, - вздохнул Белкин, - что-то не заходит давно. Вы не знаете, он часом не заболел?
   - Кажется, в отъезде.
   - Это хорошо, я-то подумал, может, обидел его чем? Вы проходите, проходите. Рад, что Вы зашли, вечер нынче хмурый выдался, Натали снова на балу... Уж как я её прошу не ездить туда! Вы, должно быть, слышали, какая скверна твориться? Вы присаживайтесь, присаживайтесь.
   - Спасибо, Александр Сергеевич, - гость присел на край стула. - Слышал я, на дуэль Вы Дантеса вызвали.
   - Вызвал! - мрачно и гордо ответил Белкин.
   - Так ведь застрелит он Вас, Александр Сергеевич! Непременно застрелит!
   - Чувствую. Сердцем, - Белкин приложил руку к груди, - сердцем чувствую! А делать что ж?
   - Есть выход, есть.
   - Какой? - в душе Белкина затеплилась надежда.
   - У соседей Ваших гостит сейчас душегуб, я прямиком оттуда.
   - И говорит чего?
   - Известно чего, про супругу Вашу всякие гнусности, да Вас рогоносцем называет.
   - Негодяй! - Белкин стукнул кулаком по столу и едва не опрокинул чернильницу. - Вот негодяй!