Страница:
Единственным человеком, который был полностью доволен тем, как развиваются события в Порт-Ройяле, был лондонский инспектор лорд Лэнгли. Он был убежден, что учения флота проводятся исключительно с целью произвести хорошее впечатление на него в надежде на хороший отчет о стиле нынешнего управления на острове.
Когда Элен получила письмо от Лавинии с горячею просьбой навестить ее, она колебалась недолго. Ей не хотелось проводить вечер дома и ужинать в молчаливом присутствии Бенджамена. Она чувствовала себя обиженной отцом и братом и посчитала, что может разрешить себе развлечься. Да, она будет весело проводить время, пока они будут бороздить свои дурацкие моря, уговаривала она себя, но поддавалась этим уговорам с трудом.
Короче говоря, она велела закладывать коляску. Бенджамен сообщил, что ее уже ожидает карета, присланная мисс Лавинией. Эта деталь слегка кольнула Элен. Такой шаг не предусматривался местным светским этикетом. Можно было, правда, подумать, что таким образом проявляется дружеское нетерпение Лавинии. Элен решила не придираться к мелочам и велела Тилби подавать переодеваться.
— Ты поедешь сегодня со мной, — сказала она камеристке.
— Слушаюсь, мисс, — ответила та, тоже в свою очередь удивляясь. Это неожиданное решение нарушало ее планы. Ну что ж, решила она про себя, стало быть, помощнику повара Кренстону придется сегодня одному гулять под луной.
Недоумение Элен, появившееся при сообщении о присланной карете, перешло в раздражение, когда выяснилось, что ее с Тилби везут не в порт-ройяльский дом Биверстоков, а в бриджфордский. В письме Лавинии ничего об этом не говорилось. Элен посмотрела в заднее окно кареты и увидела там четверку конных вооруженных людей. Это была охрана. Жизнь на Ямайке была вполне спокойной, но люди богатые предпочитали за пределы города без охраны не выезжать. Так что ничего особенного в факте этого вооруженного сопровождения не было, но он сильно расстроил Элен. Она откинулась на подушки, размышляя о том, что, в сущности, разница между эскортом и конвоем не так уж велика. Она попыталась отогнать эти дурацкие мысли. В чем, собственно, дело? Она просто едет в гости к подруге. Ближайшей подруге, лучшей подруге. Что может ей угрожать?
— У меня плохие предчувствия, Тилби.
— Вообще-то мне полагалось бы вас утешить, мисс, но дело в том, что мои предчувствия не лучше.
Лавиния была столь рада появлению подруги, что Элен невольно смягчилась. Действительно, глупо дуться, когда твое появление вызывает такой восторг.
Оказалось, что приглашены «только самые близкие»!
Быстро темнело.
Дом был роскошно иллюминирован. В конце семнадцатого века в Европе это искусство только еще входило в моду и поэтому было в новинку. В таком оформлении даже мрачный биверстоковский особняк не выглядел слишком уж отталкивающе. Стол с закусками и фруктами был установлен во внутреннем дворе, вымощенном широкими каменными плитами. Рядом располагался круглый бассейн с фонтаном в виде каменной сирены с раковиной в руках, из которой и должна была бить струя. Фонтан давным-давно бездействовал, но в бассейне стояла вода, отражались новорожденные звезды и блики факелов, укрепленных по углам внутреннего двора.
Обстановка носила явный средиземноморский колорит.
Лавиния была в флорентийском платье с квадратным вырезом и кружевным стоячим воротником, в руках она держала веер, набранный из тонких пластинок слоновой кости, украшенных тонкой резьбой.
По сигналу хозяйки из темноты под сводами галереи показались музыканты.
— Ты перевезла сюда весь свой штат, — удивленно оглядываясь, сказала Элен.
— Отчего-то захотелось сменить обстановку. Правда, здесь хорошо?
— Я была здесь как-то... Но давно и днем. Без всех этих факелов и музыкантов.
— Представляю, насколько мрачным и унылым тебе показался наш старый дом, — засмеялась Лавиния, и что-то в ее смехе показалось Элен неестественным, наигранным.
— Признаться, да.
Долговязый и нагловатый сын банкира Хокинса, принявший на себя роль распорядителя этого вечера, осведомился у хозяйки, не пора ли начинать.
Лавиния оглядела присутствующих.
— Я больше, кажется, никого не жду, поэтому... — Она сделала разрешающий жест, музыка полилась, а они вместе с подругой медленно двинулись вокруг фонтана. Маленький оркестр исполнял что-то очень южное, душещипательное, особенно выделялись на общем фоне страдания лютни.
— Я решила, что для сегодняшнего дня более всего подойдет итальянская музыка.
— А что замечательного в сегодняшнем вечере? — спросила Элен.
Хозяйке отвечать не пришлось. Из-под сводов прохода появился дон Мануэль. Свет факела то выхватывал его из темноты, то возвращал обратно, и можно было подумать, что испанец сомневается, стоит ли ему появляться на этом празднике.
Элен выразительно посмотрела на свою лучшую подругу, та сделала вид, что не понимает заключенного в этом взгляде вопроса. В конце концов, формально обвинить ее было не в чем, Элен не просила ее не приглашать этого человека.
Дон Мануэль медленно подошел к стоящим рядом дамам и, сняв шляпу, поклонился самым почтительнейшим образом. И сказал:
— Особенно ценит гостеприимство тот, кто вдали от дома, и особенно трогает человеческое участие того, кто одинок.
Элен поняла, что ее дурные предчувствия начинают сбываться. Она еще верила, что появление испанца на этом вечере случайность. Ведь по его поводу ей не приходилось откровенничать с Лавинией, и подруга не знает, до какой степени он утомляет ее. Ей захотелось покинуть этот вечер. Лавиния обидится? Ну что же делать?! Всегда может случиться что-то вроде обморока, просто может сильно разболеться голова.
Кивнув дону Мануэлю, Элен направилась к столу, якобы для того, чтобы взять что-нибудь из фруктов. При этом она лихорадочно перебирала в памяти известные ей симптомы подходящих болезней. Но она была не уверена, что сумеет «сыграть» как следует.
Музыканты закончили свою первую пьесу.
Дона Мануэля столь явная демонстрация невнимания со стороны предмета страсти несколько смутила. Он встретился растерянным взглядом с хозяйкой.
— Вы пасуете при виде самого первого препятствия? — спросила она.
— Я просто немного растерялся.
— У вас не так много времени, чтобы тратить его на пребывание в этом состоянии.
Насильственно улыбнувшись, дон Мануэль вежливо кивнул.
Музыканты вновь ударили по струнам.
Испанский кавалер направился к столу.
Элен, краем глаза увидевшая это, выронила апельсин, он прокатился по столу между бутылками и упал к ногам Джошуа Стернса. Тот кинулся его поднимать.
Дон Мануэль находился уже в семи шагах.
— Немедленно бросьте апельсин, — твердо сказала Стернсу Элен, — и пригласите меня танцевать.
Молодой человек соображал медленно, испанец приближался быстро.
— Ну же!
Наконец Джошуа Стерне повернулся на каблуках и поклонился мисс Элен более-менее подходящим образом. Она сделала мгновенный книксен, и они закружились.
Дон Мануэль пожевал губами, лицо его на мгновение окаменело. Он поднял апельсин, который показался ему еще теплым.
Лавиния, стоя в отдалении от стола, нервно потряхивала веером.
Молодой Стерне решил развить свалившийся на его долю неожиданный успех.
— Мисс Элен, мог ли я предполагать, что такая девушка, как вы... то есть я хотел сказать, что такой человек, как я, вряд ли мог бы рассчитывать, что такая девушка, как вы... Вы меня понимаете?
— Нет. — Элен была совершенно безжалостна к своему невольному спасителю.
— Я просто хочу сказать, что если звезды оборачиваются таким образом, что некоторым образом их можно истолковать несколько лестно в мою пользу, так вот если это так, то я готов. — Сумев-таки сформулировать непростую мысль, Джошуа просиял.
— Болван, — тихо и с самым серьезным выражением лица сказала Элен.
Джошуа Стерне задумался, не зная, есть ли способ это неожиданное заявление истолковать как-нибудь в свою пользу. Ведь говорят же влюбленные друг другу «дурачок», «дурашка». Может ли быть, что чувства губернаторской дочки к нему зашли уже так далеко? Он все же боялся ошибиться.
— Прошу прощения, хотелось бы мне изъяснить один момент, то есть в каком смысле я болван?
— В самом прямом.
— В таком случае я вижу, что у меня есть все основания обидеться.
— Попробуйте утешить себя тем, что, несмотря на то что я назвала вас болваном, вы очень нужны мне в данную минуту.
— То есть? — опять загорелся надеждою Стерне.
— Вы можете сопровождать меня и во время второго танца?
— Еще бы!
Во время второго танца Элен была с Джошуа намного мягче, и он снова взорлил в своих надеждах, что выражалось у него в неудержимой болтовне, как правило глупой. Его приходилось терпеть как живую защиту.
Лавиния быстро поняла тактику подруги. Дон Мануэль смотрел на нее требовательно и удивленно, во время их последнего разговора она обещала ему реальную помощь и, несмотря на возникновение неожиданного препятствия, должна была попытаться свое обещание исполнить.
После примерно пятого танца, Джошуа, по приказу Элен ни на шаг не отстававший от нее, увидев, что его прелестная спутница тяжело дышит, бросился к столу, чтобы принести чего-нибудь освежающего. Элен не успела его остановить. Этой его ошибкой мгновенно воспользовались два тайных союзника. Лавиния сделала сигнал Хокинсу, чтобы он ни в коем случае не объявлял следующего танца, а сама решительно преградила дорогу Джошуа Стернсу, который с бутылкой сахарной воды и коробкой перуанских сладостей спешил к своей белокурой красавице. Дон Мануэль тоже не медлил, через мгновение он был рядом с Элен.
— Вы избегаете меня, мисс? Чем я заслужил подобное неудовольствие?
— Вам показалось, я не избегаю вас, — тихо сказала Элен, стараясь не смотреть в сторону испанца.
— Но это обидно, если не сказать жестоко. Вы не можете не видеть, что со мною происходит. Я готов на все, чтобы хоть краем глаза увидеть вас. Думаю, что заслуживаю если не заинтересованного, то хотя бы снисходительного внимания.
— Не вижу — почему.
— Ну, хотя бы потому, что я не могу находиться подле вас вечно. Таков порядок вещей в этом мире, один человек не может вечно оставаться гостем другого, тем более если один человек испанец, а другой англичанин. И вот теперь мой корабль готов к плаванию.
— Вы ждете от меня каких-то слов в ответ на это сообщение, но могу сказать вам только одно — счастливого пути.
— Но почему, объясните, почему?! Насколько я знаю, вы не только не помолвлены, но даже не допускаете существования сколько-нибудь постоянных поклонников. Ведь это противоестественно!
Элен случайно повернула голову в сторону и увидела, что Лавиния беседует с Джошуа Стернсом и беседа у них протекает бурно. Так оно и было. Причиной неожиданного выяснения отношений послужило то, что хозяйка праздника велела Джошуа немедленно пригласить ее танцевать. Трудность положения юноши заключалась в том, что он, конечно же, обещал этот танец Элен. Но отказать Лавинии?! И вот теперь он прилагал все свои немногочисленные интеллектуальные способности для разрешения внезапного куртуазного казуса. Одновременно он, по ходу этого разговора, наполнялся ощущением собственной незаурядности. Еще бы, в течение одного часа две самые красивые девушки острова страстно нуждаются в его обществе! «Конечно, — лихорадочно носились его мысли, — Лавиния намного богаче, но Элен попросила первая».
— Так вы отказываете мне, мистер Стерне? — прожигая его взглядом, прошипела Лавиния.
— Вам, мисс Лавиния? Что вы, никогда. Я умереть готов, мисс Лавиния, умереть!!
— Было бы неплохо.
— Что вы такое говорите?!
— Так вы будете со мной танцевать, болван?
«И здесь болван», — тоскливо подумал Джошуа. Что им всем от него надо, если он болван?!
— Ваши последние слова, дон Мануэль, — негромко сказала Элен, — кажутся мне неискренними.
— Почему же?
— Мне кажется... — Элен снова посмотрела в сторону Лавинии и Стернса с его нелепой бутылкой. — Так вот, я думаю, что вы догадываетесь, а может быть, и прямо знаете, почему я не могу ответить вам взаимностью.
— Да, — дон Мануэль опустил голову, — да, я вижу, что вы любите своего брата.
— И вы прекрасно знаете, что он является мне лишь названым братом. Я думаю, мисс Лавиния, моя лучшая подруга, успела рассказать и о том, что в свое время я была ее любимой рабыней.
Дон Мануэль ничего не успел ответить на это. К ним подлетел многострадальный Стерне, разрываемый двумя равно сильными желаниями: угодить одной красавице и ни в коем случае не обидеть другую. Он вырвался из-под гипноза хозяйки под предлогом того, что должен доставить мисс Элен воду, без которой она, вполне вероятно, погибнет. В спешке он весьма чувствительно толкнул испанца.
— Сэр, — раздраженно сказал тот, — вы не видите, что я разговариваю с дамой?
Юный плантатор, уже как-то привыкший считать эту «даму» в некотором смысле своей, возмутился:
— Позвольте, эта дама моя.
— Вы хам, сэр?! Вы хам, сэр, — уже сухо повторил дон Мануэль, — и болван.
Это было уже слишком — третий раз за один вечер!
Перуанские сладости и сахарная вода полетели к черту, Джошуа отпрыгнул в сторону, выволакивая свою шпагу.
— Дон Мануэль! — урезонивающе сказала Элен.
Тот горько усмехнулся:
— И даже в споре с этим болваном вы не на моей стороне.
Дуэль была очень короткой, испанец быстро проткнул плантатору предплечье. Подобрал свою шляпу и, самым изящным образом поклонившись сначала хозяйке дома, а потом Элен, отбыл.
Праздник, естественно, был скомкан. Не то чтобы дуэли в эти времена были редкостью, в другой раз подобное событие могло бы пройти почти незамеченным. Но сейчас стало вдруг всем понятно, что веселья не получится. Невеселый замысел лежал в самой основе праздника.
Как только отбыл в Порт-Ройял кое-как перевязанный Джошуа Стерне, стали собираться и остальные.
Элен тоже хотела поскорее оказаться дома и как следует обдумать все произошедшее. Но она опоздала. Забыв о том, что своей кареты у нее нет, она не договорилась ни с кем из явившихся из Порт-Ройяла гостей. А у кареты, которая привезла в Бриджфорд ее, разлетелось, как назло, колесо. Пришлось смириться с необходимостью остаться на ночлег в этом чужом, мрачном доме.
— Если хочешь, мы можем переночевать в одной комнате. Будет не так страшно, — предложила Лавиния. Элен мягко, но решительно отказалась. И потребовала, чтобы в ее покои поставили кровать для Тилби.
Задвинув тяжелую щеколду на внутренней поверхности двери, обе девушки — и госпожа и служанка, — не раздеваясь, улеглись на неразобранные кровати. Единственная свеча горела на подоконнике, скудно освещая мрачную, похожую на камеру комнатушку.
Дом засыпал медленно. Где-то в глубине его вдруг заныла лютня, потом нытье перешло в пиликанье и стихло. Чьи-то башмаки тяжело прогромыхали по коридору. Залаяли собаки и долго не утихомиривались.
— Может быть, это не мое дело, мисс, — тихо сказала Тилби, когда в доме наступила полная тишина, — но мне сегодня совсем не понравилось поведение мисс Лавинии.
— К сожалению, ты права, Тилби. Как это ни тяжело будет признать, она просто-напросто завлекла меня сюда в ловушку и подстроила встречу с доном Мануэлем в надежде, что он сумеет уговорить меня бежать с ним или увезет силой, если я окажусь несговорчивой.
— И он пошел на этот сговор?
— Было заметно, что это ему не очень нравится. Но, по сути, что это меняет?
— Да, наверное.
— Знаешь, Тилби, кто такой дворянин? Это тот, кто делает гадости без удовольствия.
— Но что же его заставило остановиться, почему он не увез вас, как она его уговаривала?
— Он узнал, что существует препятствие, преодолеть которое он будет не в силах, увези он меня хоть на край света.
— Что это за препятствие, мисс? — Глаза Тилби загорелись, она была чудовищно любопытна, как и все слуги.
Вообще-то Элен была довольно откровенна со своей камеристкой, только самые глубокие тайники души держала она закрытыми от нее, равно как и от всех остальных. Но сейчас в этом темном враждебном доме, при мерцающем свете тусклой свечки, она, наверное, не удержалась бы. Но тут раздался стук в дверь.
Девушки замерли.
Стук повторился.
— Элен, открой, это я — Лавиния.
— Я уже сплю.
— Открой, нам нужно поговорить, это важно для нас обеих, поверь.
— Я не верю тебе.
— Но ты же не знаешь, что я хочу тебе сказать.
— После того, что ты сделала, уже не важно, что ты скажешь.
Пламя свечи, которую принесла Лавиния, задрожало, выражение лица хозяйки дома сделалось мстительным, она выглядела в этот момент намного старше своих лет. Она сказала с изменившейся интонацией:
— На свою беду ты оказалась умнее, чем я думала.
— Что ты там бормочешь, подруга?
— Я говорю, что ты, наверное, пожалеешь, что не согласилась сейчас со мною поговорить.
— Ты мне угрожаешь?
Лавиния сделала над собой усилие и ответила почти ласково:
— Ну, что ты, Элен, нет, конечно, мне просто жаль, что ты останешься в неведении и то превратное впечатление от сегодняшнего вечера, которое у тебя уже сложилось, утвердится. Разве не является долгом настоящей дружбы попытка немедленно разъяснить всякое возникшее меж подругами недоразумение?
Элен в некотором сомнении посмотрела на Тилби, та отрицательно покачала головой.
— И все же я хочу спать, Лавиния. А ты напрасно беспокоишься, никакого превратного впечатления у меня не сложилось. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — прошипела хозяйка.
Но этой ночи не суждено было быть спокойной. Не прошло и часа после этого разговора, и госпожа начала уставать от разговоров со своей служанкой (она так и не проговорилась ей насчет Энтони), как в темноте и тишине тропической ночи раздался страшный грохот. Элен вскочила и подбежала к окну, тут же грохот повторился.
— Что-то происходит в гавани, — сказала она.
— Что же там может происходить? — прошептала Тилби.
Обе девушки подумали одно и то же — дон Мануэль, не перенеся испытанного давеча унижения, вернулся и громит ни в чем не повинный городишко. Вслух произнести эти свои мысли они не решились, даже им самим это предположение показалось слишком наивным. Но никакого другого не было.
Когда грохнуло в третий раз, стало очевидно, что это стреляют корабельные орудия. А сухой треск за ним — это пистолеты и мушкеты.
Чьи это орудия и чьи это мушкеты? В любом случае кто-то напал на Бриджфорд. С какой целью нападают на города, спрашивать не приходилось. Но кто? Пираты? Испанцы? Французы?
Очень скоро девушки, стоявшие у окна прижавшись друг к другу, догадались, что нападающие высадились на берег и вовсю хозяйничают там. Заполыхало несколько пожаров, послышался истошный женский визг.
До этого момента Элен и Тилби сомневались, стоит ли покидать дом — все-таки здесь каменные стены, обитые железом двери. А там темнота, джунгли, болота, змеи. Кроме того, за дверьми комнаты подстерегала встреча с Лавинией, Элен считала ее способной на все. Но когда стало очевидно, что нападающие не собираются ограничиться погромом в порту, а намереваются ограбить весь город, они решились покинуть свое убежище и пересидеть нашествие где-нибудь в зарослях. К утру здесь наверняка появится порт-ройяльская милиция.
Осторожно они отворили дверь и, оглядываясь, чтобы избежать встречи с хозяйкой, спустились по каменной лестнице во внутренний двор. Несколько факелов еще коптили, небо бледнело. Элен помнила, куда надо идти, но спастись им с Тилби в этот раз было не суждено. Едва они направились к выходу, возле дома раздались крики и звучная, неповторимая испанская брань. Неужели все-таки дон Мануэль? Раздался выстрел, заскулила раненая собака. На запертые двери обрушился град ударов. Через несколько секунд грабители будут здесь.
Элен и Тилби решили было подняться на галерею, опоясывающую изнутри двор, и поискать убежища внутри дома и даже сделали в сторону лестницы несколько шагов, но тут же замерли. На верхнем конце лестницы стояла Лавиния. Она стояла молча, опустив руки, в ее позе и особенно в выражении ее лица было что-то настолько угрожающее, что девушки не посмели сдвинуться с места.
С грохотом рухнули ворота, и, сопровождаемые бранью, воплями, во внутренний двор ввалились пятеро или шестеро солдат. Увидев женщин, они выразили свое полное восхищение этим фактом и снабдили его набором самых омерзительных комментариев насчет того, что они сейчас с этими женщинами сделают. Они начали окружать Элен и Тилби, медленно образовывая живой аркан.
Трудно было бы представить дальнейшую судьбу мисс Блад и ее служанки, когда бы из-за спин озверевшей испанской солдатни не появился бородатый, лет пятидесяти человек в блестящей кирасе.
— Стоять на месте, негодяи! — крикнул он.
Налетчики нехотя повиновались.
— Разве вы не видите, ослы, что из себя представляют эти дамы? На выкуп, который мы за них возьмем, вы сможете купить в тысячу раз больше удовольствий, чем получить здесь и сейчас, задрав их юбки.
Ропот утих.
— Идите, обшарьте дом, не может быть, чтобы здесь не было чем поживиться.
Лавиния медленно отодвинулась в тень, отбрасываемую колоннами верхней части галереи. Потом быстро прошла по узкому коридорчику в глубь дома. Оказавшись в небольшой комнате с камином, она сильно нажала на одну из львиных голов, украшавших каминную доску. Большая каменная панель бесшумно отодвинулась, и Лавиния скользнула в открывшуюся щель.
Несмотря на то что, казалось бы, ей чудом удалось избегнуть страшной участи стать пленницей озверевших испанских бандитов, выражение лица у нее было недовольное. Соперница лишь на время удалялась с пути. Сэр Блад сделает, разумеется, все возможное, чтобы выкупить свою дочь.
Глава шестая
Когда Элен получила письмо от Лавинии с горячею просьбой навестить ее, она колебалась недолго. Ей не хотелось проводить вечер дома и ужинать в молчаливом присутствии Бенджамена. Она чувствовала себя обиженной отцом и братом и посчитала, что может разрешить себе развлечься. Да, она будет весело проводить время, пока они будут бороздить свои дурацкие моря, уговаривала она себя, но поддавалась этим уговорам с трудом.
Короче говоря, она велела закладывать коляску. Бенджамен сообщил, что ее уже ожидает карета, присланная мисс Лавинией. Эта деталь слегка кольнула Элен. Такой шаг не предусматривался местным светским этикетом. Можно было, правда, подумать, что таким образом проявляется дружеское нетерпение Лавинии. Элен решила не придираться к мелочам и велела Тилби подавать переодеваться.
— Ты поедешь сегодня со мной, — сказала она камеристке.
— Слушаюсь, мисс, — ответила та, тоже в свою очередь удивляясь. Это неожиданное решение нарушало ее планы. Ну что ж, решила она про себя, стало быть, помощнику повара Кренстону придется сегодня одному гулять под луной.
Недоумение Элен, появившееся при сообщении о присланной карете, перешло в раздражение, когда выяснилось, что ее с Тилби везут не в порт-ройяльский дом Биверстоков, а в бриджфордский. В письме Лавинии ничего об этом не говорилось. Элен посмотрела в заднее окно кареты и увидела там четверку конных вооруженных людей. Это была охрана. Жизнь на Ямайке была вполне спокойной, но люди богатые предпочитали за пределы города без охраны не выезжать. Так что ничего особенного в факте этого вооруженного сопровождения не было, но он сильно расстроил Элен. Она откинулась на подушки, размышляя о том, что, в сущности, разница между эскортом и конвоем не так уж велика. Она попыталась отогнать эти дурацкие мысли. В чем, собственно, дело? Она просто едет в гости к подруге. Ближайшей подруге, лучшей подруге. Что может ей угрожать?
— У меня плохие предчувствия, Тилби.
— Вообще-то мне полагалось бы вас утешить, мисс, но дело в том, что мои предчувствия не лучше.
Лавиния была столь рада появлению подруги, что Элен невольно смягчилась. Действительно, глупо дуться, когда твое появление вызывает такой восторг.
Оказалось, что приглашены «только самые близкие»!
Быстро темнело.
Дом был роскошно иллюминирован. В конце семнадцатого века в Европе это искусство только еще входило в моду и поэтому было в новинку. В таком оформлении даже мрачный биверстоковский особняк не выглядел слишком уж отталкивающе. Стол с закусками и фруктами был установлен во внутреннем дворе, вымощенном широкими каменными плитами. Рядом располагался круглый бассейн с фонтаном в виде каменной сирены с раковиной в руках, из которой и должна была бить струя. Фонтан давным-давно бездействовал, но в бассейне стояла вода, отражались новорожденные звезды и блики факелов, укрепленных по углам внутреннего двора.
Обстановка носила явный средиземноморский колорит.
Лавиния была в флорентийском платье с квадратным вырезом и кружевным стоячим воротником, в руках она держала веер, набранный из тонких пластинок слоновой кости, украшенных тонкой резьбой.
По сигналу хозяйки из темноты под сводами галереи показались музыканты.
— Ты перевезла сюда весь свой штат, — удивленно оглядываясь, сказала Элен.
— Отчего-то захотелось сменить обстановку. Правда, здесь хорошо?
— Я была здесь как-то... Но давно и днем. Без всех этих факелов и музыкантов.
— Представляю, насколько мрачным и унылым тебе показался наш старый дом, — засмеялась Лавиния, и что-то в ее смехе показалось Элен неестественным, наигранным.
— Признаться, да.
Долговязый и нагловатый сын банкира Хокинса, принявший на себя роль распорядителя этого вечера, осведомился у хозяйки, не пора ли начинать.
Лавиния оглядела присутствующих.
— Я больше, кажется, никого не жду, поэтому... — Она сделала разрешающий жест, музыка полилась, а они вместе с подругой медленно двинулись вокруг фонтана. Маленький оркестр исполнял что-то очень южное, душещипательное, особенно выделялись на общем фоне страдания лютни.
— Я решила, что для сегодняшнего дня более всего подойдет итальянская музыка.
— А что замечательного в сегодняшнем вечере? — спросила Элен.
Хозяйке отвечать не пришлось. Из-под сводов прохода появился дон Мануэль. Свет факела то выхватывал его из темноты, то возвращал обратно, и можно было подумать, что испанец сомневается, стоит ли ему появляться на этом празднике.
Элен выразительно посмотрела на свою лучшую подругу, та сделала вид, что не понимает заключенного в этом взгляде вопроса. В конце концов, формально обвинить ее было не в чем, Элен не просила ее не приглашать этого человека.
Дон Мануэль медленно подошел к стоящим рядом дамам и, сняв шляпу, поклонился самым почтительнейшим образом. И сказал:
— Особенно ценит гостеприимство тот, кто вдали от дома, и особенно трогает человеческое участие того, кто одинок.
Элен поняла, что ее дурные предчувствия начинают сбываться. Она еще верила, что появление испанца на этом вечере случайность. Ведь по его поводу ей не приходилось откровенничать с Лавинией, и подруга не знает, до какой степени он утомляет ее. Ей захотелось покинуть этот вечер. Лавиния обидится? Ну что же делать?! Всегда может случиться что-то вроде обморока, просто может сильно разболеться голова.
Кивнув дону Мануэлю, Элен направилась к столу, якобы для того, чтобы взять что-нибудь из фруктов. При этом она лихорадочно перебирала в памяти известные ей симптомы подходящих болезней. Но она была не уверена, что сумеет «сыграть» как следует.
Музыканты закончили свою первую пьесу.
Дона Мануэля столь явная демонстрация невнимания со стороны предмета страсти несколько смутила. Он встретился растерянным взглядом с хозяйкой.
— Вы пасуете при виде самого первого препятствия? — спросила она.
— Я просто немного растерялся.
— У вас не так много времени, чтобы тратить его на пребывание в этом состоянии.
Насильственно улыбнувшись, дон Мануэль вежливо кивнул.
Музыканты вновь ударили по струнам.
Испанский кавалер направился к столу.
Элен, краем глаза увидевшая это, выронила апельсин, он прокатился по столу между бутылками и упал к ногам Джошуа Стернса. Тот кинулся его поднимать.
Дон Мануэль находился уже в семи шагах.
— Немедленно бросьте апельсин, — твердо сказала Стернсу Элен, — и пригласите меня танцевать.
Молодой человек соображал медленно, испанец приближался быстро.
— Ну же!
Наконец Джошуа Стерне повернулся на каблуках и поклонился мисс Элен более-менее подходящим образом. Она сделала мгновенный книксен, и они закружились.
Дон Мануэль пожевал губами, лицо его на мгновение окаменело. Он поднял апельсин, который показался ему еще теплым.
Лавиния, стоя в отдалении от стола, нервно потряхивала веером.
Молодой Стерне решил развить свалившийся на его долю неожиданный успех.
— Мисс Элен, мог ли я предполагать, что такая девушка, как вы... то есть я хотел сказать, что такой человек, как я, вряд ли мог бы рассчитывать, что такая девушка, как вы... Вы меня понимаете?
— Нет. — Элен была совершенно безжалостна к своему невольному спасителю.
— Я просто хочу сказать, что если звезды оборачиваются таким образом, что некоторым образом их можно истолковать несколько лестно в мою пользу, так вот если это так, то я готов. — Сумев-таки сформулировать непростую мысль, Джошуа просиял.
— Болван, — тихо и с самым серьезным выражением лица сказала Элен.
Джошуа Стерне задумался, не зная, есть ли способ это неожиданное заявление истолковать как-нибудь в свою пользу. Ведь говорят же влюбленные друг другу «дурачок», «дурашка». Может ли быть, что чувства губернаторской дочки к нему зашли уже так далеко? Он все же боялся ошибиться.
— Прошу прощения, хотелось бы мне изъяснить один момент, то есть в каком смысле я болван?
— В самом прямом.
— В таком случае я вижу, что у меня есть все основания обидеться.
— Попробуйте утешить себя тем, что, несмотря на то что я назвала вас болваном, вы очень нужны мне в данную минуту.
— То есть? — опять загорелся надеждою Стерне.
— Вы можете сопровождать меня и во время второго танца?
— Еще бы!
Во время второго танца Элен была с Джошуа намного мягче, и он снова взорлил в своих надеждах, что выражалось у него в неудержимой болтовне, как правило глупой. Его приходилось терпеть как живую защиту.
Лавиния быстро поняла тактику подруги. Дон Мануэль смотрел на нее требовательно и удивленно, во время их последнего разговора она обещала ему реальную помощь и, несмотря на возникновение неожиданного препятствия, должна была попытаться свое обещание исполнить.
После примерно пятого танца, Джошуа, по приказу Элен ни на шаг не отстававший от нее, увидев, что его прелестная спутница тяжело дышит, бросился к столу, чтобы принести чего-нибудь освежающего. Элен не успела его остановить. Этой его ошибкой мгновенно воспользовались два тайных союзника. Лавиния сделала сигнал Хокинсу, чтобы он ни в коем случае не объявлял следующего танца, а сама решительно преградила дорогу Джошуа Стернсу, который с бутылкой сахарной воды и коробкой перуанских сладостей спешил к своей белокурой красавице. Дон Мануэль тоже не медлил, через мгновение он был рядом с Элен.
— Вы избегаете меня, мисс? Чем я заслужил подобное неудовольствие?
— Вам показалось, я не избегаю вас, — тихо сказала Элен, стараясь не смотреть в сторону испанца.
— Но это обидно, если не сказать жестоко. Вы не можете не видеть, что со мною происходит. Я готов на все, чтобы хоть краем глаза увидеть вас. Думаю, что заслуживаю если не заинтересованного, то хотя бы снисходительного внимания.
— Не вижу — почему.
— Ну, хотя бы потому, что я не могу находиться подле вас вечно. Таков порядок вещей в этом мире, один человек не может вечно оставаться гостем другого, тем более если один человек испанец, а другой англичанин. И вот теперь мой корабль готов к плаванию.
— Вы ждете от меня каких-то слов в ответ на это сообщение, но могу сказать вам только одно — счастливого пути.
— Но почему, объясните, почему?! Насколько я знаю, вы не только не помолвлены, но даже не допускаете существования сколько-нибудь постоянных поклонников. Ведь это противоестественно!
Элен случайно повернула голову в сторону и увидела, что Лавиния беседует с Джошуа Стернсом и беседа у них протекает бурно. Так оно и было. Причиной неожиданного выяснения отношений послужило то, что хозяйка праздника велела Джошуа немедленно пригласить ее танцевать. Трудность положения юноши заключалась в том, что он, конечно же, обещал этот танец Элен. Но отказать Лавинии?! И вот теперь он прилагал все свои немногочисленные интеллектуальные способности для разрешения внезапного куртуазного казуса. Одновременно он, по ходу этого разговора, наполнялся ощущением собственной незаурядности. Еще бы, в течение одного часа две самые красивые девушки острова страстно нуждаются в его обществе! «Конечно, — лихорадочно носились его мысли, — Лавиния намного богаче, но Элен попросила первая».
— Так вы отказываете мне, мистер Стерне? — прожигая его взглядом, прошипела Лавиния.
— Вам, мисс Лавиния? Что вы, никогда. Я умереть готов, мисс Лавиния, умереть!!
— Было бы неплохо.
— Что вы такое говорите?!
— Так вы будете со мной танцевать, болван?
«И здесь болван», — тоскливо подумал Джошуа. Что им всем от него надо, если он болван?!
— Ваши последние слова, дон Мануэль, — негромко сказала Элен, — кажутся мне неискренними.
— Почему же?
— Мне кажется... — Элен снова посмотрела в сторону Лавинии и Стернса с его нелепой бутылкой. — Так вот, я думаю, что вы догадываетесь, а может быть, и прямо знаете, почему я не могу ответить вам взаимностью.
— Да, — дон Мануэль опустил голову, — да, я вижу, что вы любите своего брата.
— И вы прекрасно знаете, что он является мне лишь названым братом. Я думаю, мисс Лавиния, моя лучшая подруга, успела рассказать и о том, что в свое время я была ее любимой рабыней.
Дон Мануэль ничего не успел ответить на это. К ним подлетел многострадальный Стерне, разрываемый двумя равно сильными желаниями: угодить одной красавице и ни в коем случае не обидеть другую. Он вырвался из-под гипноза хозяйки под предлогом того, что должен доставить мисс Элен воду, без которой она, вполне вероятно, погибнет. В спешке он весьма чувствительно толкнул испанца.
— Сэр, — раздраженно сказал тот, — вы не видите, что я разговариваю с дамой?
Юный плантатор, уже как-то привыкший считать эту «даму» в некотором смысле своей, возмутился:
— Позвольте, эта дама моя.
— Вы хам, сэр?! Вы хам, сэр, — уже сухо повторил дон Мануэль, — и болван.
Это было уже слишком — третий раз за один вечер!
Перуанские сладости и сахарная вода полетели к черту, Джошуа отпрыгнул в сторону, выволакивая свою шпагу.
— Дон Мануэль! — урезонивающе сказала Элен.
Тот горько усмехнулся:
— И даже в споре с этим болваном вы не на моей стороне.
Дуэль была очень короткой, испанец быстро проткнул плантатору предплечье. Подобрал свою шляпу и, самым изящным образом поклонившись сначала хозяйке дома, а потом Элен, отбыл.
Праздник, естественно, был скомкан. Не то чтобы дуэли в эти времена были редкостью, в другой раз подобное событие могло бы пройти почти незамеченным. Но сейчас стало вдруг всем понятно, что веселья не получится. Невеселый замысел лежал в самой основе праздника.
Как только отбыл в Порт-Ройял кое-как перевязанный Джошуа Стерне, стали собираться и остальные.
Элен тоже хотела поскорее оказаться дома и как следует обдумать все произошедшее. Но она опоздала. Забыв о том, что своей кареты у нее нет, она не договорилась ни с кем из явившихся из Порт-Ройяла гостей. А у кареты, которая привезла в Бриджфорд ее, разлетелось, как назло, колесо. Пришлось смириться с необходимостью остаться на ночлег в этом чужом, мрачном доме.
— Если хочешь, мы можем переночевать в одной комнате. Будет не так страшно, — предложила Лавиния. Элен мягко, но решительно отказалась. И потребовала, чтобы в ее покои поставили кровать для Тилби.
Задвинув тяжелую щеколду на внутренней поверхности двери, обе девушки — и госпожа и служанка, — не раздеваясь, улеглись на неразобранные кровати. Единственная свеча горела на подоконнике, скудно освещая мрачную, похожую на камеру комнатушку.
Дом засыпал медленно. Где-то в глубине его вдруг заныла лютня, потом нытье перешло в пиликанье и стихло. Чьи-то башмаки тяжело прогромыхали по коридору. Залаяли собаки и долго не утихомиривались.
— Может быть, это не мое дело, мисс, — тихо сказала Тилби, когда в доме наступила полная тишина, — но мне сегодня совсем не понравилось поведение мисс Лавинии.
— К сожалению, ты права, Тилби. Как это ни тяжело будет признать, она просто-напросто завлекла меня сюда в ловушку и подстроила встречу с доном Мануэлем в надежде, что он сумеет уговорить меня бежать с ним или увезет силой, если я окажусь несговорчивой.
— И он пошел на этот сговор?
— Было заметно, что это ему не очень нравится. Но, по сути, что это меняет?
— Да, наверное.
— Знаешь, Тилби, кто такой дворянин? Это тот, кто делает гадости без удовольствия.
— Но что же его заставило остановиться, почему он не увез вас, как она его уговаривала?
— Он узнал, что существует препятствие, преодолеть которое он будет не в силах, увези он меня хоть на край света.
— Что это за препятствие, мисс? — Глаза Тилби загорелись, она была чудовищно любопытна, как и все слуги.
Вообще-то Элен была довольно откровенна со своей камеристкой, только самые глубокие тайники души держала она закрытыми от нее, равно как и от всех остальных. Но сейчас в этом темном враждебном доме, при мерцающем свете тусклой свечки, она, наверное, не удержалась бы. Но тут раздался стук в дверь.
Девушки замерли.
Стук повторился.
— Элен, открой, это я — Лавиния.
— Я уже сплю.
— Открой, нам нужно поговорить, это важно для нас обеих, поверь.
— Я не верю тебе.
— Но ты же не знаешь, что я хочу тебе сказать.
— После того, что ты сделала, уже не важно, что ты скажешь.
Пламя свечи, которую принесла Лавиния, задрожало, выражение лица хозяйки дома сделалось мстительным, она выглядела в этот момент намного старше своих лет. Она сказала с изменившейся интонацией:
— На свою беду ты оказалась умнее, чем я думала.
— Что ты там бормочешь, подруга?
— Я говорю, что ты, наверное, пожалеешь, что не согласилась сейчас со мною поговорить.
— Ты мне угрожаешь?
Лавиния сделала над собой усилие и ответила почти ласково:
— Ну, что ты, Элен, нет, конечно, мне просто жаль, что ты останешься в неведении и то превратное впечатление от сегодняшнего вечера, которое у тебя уже сложилось, утвердится. Разве не является долгом настоящей дружбы попытка немедленно разъяснить всякое возникшее меж подругами недоразумение?
Элен в некотором сомнении посмотрела на Тилби, та отрицательно покачала головой.
— И все же я хочу спать, Лавиния. А ты напрасно беспокоишься, никакого превратного впечатления у меня не сложилось. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — прошипела хозяйка.
Но этой ночи не суждено было быть спокойной. Не прошло и часа после этого разговора, и госпожа начала уставать от разговоров со своей служанкой (она так и не проговорилась ей насчет Энтони), как в темноте и тишине тропической ночи раздался страшный грохот. Элен вскочила и подбежала к окну, тут же грохот повторился.
— Что-то происходит в гавани, — сказала она.
— Что же там может происходить? — прошептала Тилби.
Обе девушки подумали одно и то же — дон Мануэль, не перенеся испытанного давеча унижения, вернулся и громит ни в чем не повинный городишко. Вслух произнести эти свои мысли они не решились, даже им самим это предположение показалось слишком наивным. Но никакого другого не было.
Когда грохнуло в третий раз, стало очевидно, что это стреляют корабельные орудия. А сухой треск за ним — это пистолеты и мушкеты.
Чьи это орудия и чьи это мушкеты? В любом случае кто-то напал на Бриджфорд. С какой целью нападают на города, спрашивать не приходилось. Но кто? Пираты? Испанцы? Французы?
Очень скоро девушки, стоявшие у окна прижавшись друг к другу, догадались, что нападающие высадились на берег и вовсю хозяйничают там. Заполыхало несколько пожаров, послышался истошный женский визг.
До этого момента Элен и Тилби сомневались, стоит ли покидать дом — все-таки здесь каменные стены, обитые железом двери. А там темнота, джунгли, болота, змеи. Кроме того, за дверьми комнаты подстерегала встреча с Лавинией, Элен считала ее способной на все. Но когда стало очевидно, что нападающие не собираются ограничиться погромом в порту, а намереваются ограбить весь город, они решились покинуть свое убежище и пересидеть нашествие где-нибудь в зарослях. К утру здесь наверняка появится порт-ройяльская милиция.
Осторожно они отворили дверь и, оглядываясь, чтобы избежать встречи с хозяйкой, спустились по каменной лестнице во внутренний двор. Несколько факелов еще коптили, небо бледнело. Элен помнила, куда надо идти, но спастись им с Тилби в этот раз было не суждено. Едва они направились к выходу, возле дома раздались крики и звучная, неповторимая испанская брань. Неужели все-таки дон Мануэль? Раздался выстрел, заскулила раненая собака. На запертые двери обрушился град ударов. Через несколько секунд грабители будут здесь.
Элен и Тилби решили было подняться на галерею, опоясывающую изнутри двор, и поискать убежища внутри дома и даже сделали в сторону лестницы несколько шагов, но тут же замерли. На верхнем конце лестницы стояла Лавиния. Она стояла молча, опустив руки, в ее позе и особенно в выражении ее лица было что-то настолько угрожающее, что девушки не посмели сдвинуться с места.
С грохотом рухнули ворота, и, сопровождаемые бранью, воплями, во внутренний двор ввалились пятеро или шестеро солдат. Увидев женщин, они выразили свое полное восхищение этим фактом и снабдили его набором самых омерзительных комментариев насчет того, что они сейчас с этими женщинами сделают. Они начали окружать Элен и Тилби, медленно образовывая живой аркан.
Трудно было бы представить дальнейшую судьбу мисс Блад и ее служанки, когда бы из-за спин озверевшей испанской солдатни не появился бородатый, лет пятидесяти человек в блестящей кирасе.
— Стоять на месте, негодяи! — крикнул он.
Налетчики нехотя повиновались.
— Разве вы не видите, ослы, что из себя представляют эти дамы? На выкуп, который мы за них возьмем, вы сможете купить в тысячу раз больше удовольствий, чем получить здесь и сейчас, задрав их юбки.
Ропот утих.
— Идите, обшарьте дом, не может быть, чтобы здесь не было чем поживиться.
Лавиния медленно отодвинулась в тень, отбрасываемую колоннами верхней части галереи. Потом быстро прошла по узкому коридорчику в глубь дома. Оказавшись в небольшой комнате с камином, она сильно нажала на одну из львиных голов, украшавших каминную доску. Большая каменная панель бесшумно отодвинулась, и Лавиния скользнула в открывшуюся щель.
Несмотря на то что, казалось бы, ей чудом удалось избегнуть страшной участи стать пленницей озверевших испанских бандитов, выражение лица у нее было недовольное. Соперница лишь на время удалялась с пути. Сэр Блад сделает, разумеется, все возможное, чтобы выкупить свою дочь.
Глава шестая
В семье не без урода
Нападение испанцев на Бриджфорд явилось полной неожиданностью не только для жителей этого небольшого, ничем особенным не отличившегося и ни в чем не повинного городка; оно удивило и сэра Блада, когда он услыхал о нем. Именно так: сначала губернатор удивился, а уж потом разгневался. Никаких рациональных объяснений этой акции не отыскивалось даже при самом детальном рассмотрении. Но самое забавное заключалось в том, что даже его величество, король Испании, когда ему примерно через три недели после происшествия доложили, что некий испанский капер атаковал одну из британских колоний, был весьма и весьма этим озадачен. Когда же ему шепнули, что нападение это было не просто удачным, он расхохотался, и в смехе его слышалось неподдельное удовлетворение. Довольно давно испанским морякам приходилось мириться с отрицательным балансом в столкновениях с английскими и голландскими кораблями.
Посланник его величества короля Англии Карла II лорд Бредли явился в Эскориал с нотой протеста, изложенной в чрезвычайно резкой форме. Там замечалось, что Сент-Джеймский дворец и вся Англия возмущены этим «пиратским деянием, могущим возыметь слишком далеко идущие последствия». После самых недоуменных (а в тайне самодовольных) восклицаний лорду Бредли были даны если и не исчерпывающие, то удовлетворительные объяснения и самые твердые уверения, что ничто подобное не повторится ни в коем случае, а все виновные в данном огорчительном эпизоде будут разысканы и наказаны самым суровым образом. Когда разговор уже близился к концу, военный министр его величества не смог удержаться от искушения заметить английскому посланнику:
— На мой взгляд, в этой истории есть темные места, милорд. Или белые пятна, как вам будет угодно.
— Что вы подразумеваете под словами «белые пятна»? — напрягся лорд Бредли.
— Насколько я знаю, на Ямайке очень сильная эскадра, чем же она занималась в то время, как одинокий капер грабил остров?
Лорду Бредли было очень неприятно отвечать на этот вопрос.
— Следствие еще не закончено, но, судя по всему, эскадры в этот момент на месте не было.
И военный министр, и король сочувственно покивали.
Когда англичанин, несомненно посрамленный, вышел, они обменялись торжествующими взглядами. В конце семнадцатого века Испания уже утратила значительную часть своего былого могущества, но и Англия была отнюдь не готова к решительному выяснению отношений. Поэтому суровый вид лорда Бредли никого не испугал, любые слова политиков, не подкрепленные военной силой, всего лишь сотрясения воздуха.
— Кто этот смельчак, — спросил король, — или, если хотите, кто этот сумасшедший?
— Его зовут дон Диего де Амонтильядо и Вильякампа, — ответил министр двора дон Алонсо.
— Амонтильядо, — удивился его величество, — это приличная фамилия, мне служили многие из Амонтильядо.
— Вы абсолютно правы, ваше величество, дон Франсиско де Амонтильядо является алькальдом острова Санта-Каталана в тех местах. В Новом Свете, как говорят англичане.
— Не является ли этот налетчик его родственником?
— Родной брат, — тихо сказал военный министр.
— Н-да, а скажите, дон Эскобар, естественно это мнение останется тут, среди нас, — король оглядел придворных, — что все-таки заставило этого дона Диего совершить эту дикую выходку?
Посланник его величества короля Англии Карла II лорд Бредли явился в Эскориал с нотой протеста, изложенной в чрезвычайно резкой форме. Там замечалось, что Сент-Джеймский дворец и вся Англия возмущены этим «пиратским деянием, могущим возыметь слишком далеко идущие последствия». После самых недоуменных (а в тайне самодовольных) восклицаний лорду Бредли были даны если и не исчерпывающие, то удовлетворительные объяснения и самые твердые уверения, что ничто подобное не повторится ни в коем случае, а все виновные в данном огорчительном эпизоде будут разысканы и наказаны самым суровым образом. Когда разговор уже близился к концу, военный министр его величества не смог удержаться от искушения заметить английскому посланнику:
— На мой взгляд, в этой истории есть темные места, милорд. Или белые пятна, как вам будет угодно.
— Что вы подразумеваете под словами «белые пятна»? — напрягся лорд Бредли.
— Насколько я знаю, на Ямайке очень сильная эскадра, чем же она занималась в то время, как одинокий капер грабил остров?
Лорду Бредли было очень неприятно отвечать на этот вопрос.
— Следствие еще не закончено, но, судя по всему, эскадры в этот момент на месте не было.
И военный министр, и король сочувственно покивали.
Когда англичанин, несомненно посрамленный, вышел, они обменялись торжествующими взглядами. В конце семнадцатого века Испания уже утратила значительную часть своего былого могущества, но и Англия была отнюдь не готова к решительному выяснению отношений. Поэтому суровый вид лорда Бредли никого не испугал, любые слова политиков, не подкрепленные военной силой, всего лишь сотрясения воздуха.
— Кто этот смельчак, — спросил король, — или, если хотите, кто этот сумасшедший?
— Его зовут дон Диего де Амонтильядо и Вильякампа, — ответил министр двора дон Алонсо.
— Амонтильядо, — удивился его величество, — это приличная фамилия, мне служили многие из Амонтильядо.
— Вы абсолютно правы, ваше величество, дон Франсиско де Амонтильядо является алькальдом острова Санта-Каталана в тех местах. В Новом Свете, как говорят англичане.
— Не является ли этот налетчик его родственником?
— Родной брат, — тихо сказал военный министр.
— Н-да, а скажите, дон Эскобар, естественно это мнение останется тут, среди нас, — король оглядел придворных, — что все-таки заставило этого дона Диего совершить эту дикую выходку?