— Ух, здорово!!
   Только Тиграша завиляла хвостом и перестала громко лаять.
   Если собаку погладить, она всегда перестаёт лаять.
   «Бум-бум! Бам-бам! Бум-бум!»
   — Гром гремит, — говорили прохожие, — а мы зонтики дома оставили. Давно мы не слышали такого грома. Сильная гроза будет!..
   — А ну-ка, возьмите каждый по гвоздику! — воскликнул Самоделкин. — Вколотите их в доску!
   Гвоздик у Настеньки сразу вылетел в окно. Его потом искали-искали, но почему-то не нашли.
   Чижик не смог вогнать гвоздик в доску и очень расстроился.
   Прутик нечаянно попал по пальцу и заревел.
   Самоделкин успокаивал их:
   — Ничего, ребятишки, на первый раз так всегда. Всё идёт как надо.
   На рёв Прутика прибежал Карандаш и переполошился:
   — Мальчик плачет?!
   — Я хотел научить его, как сколотить обыкновенную очень полезную скамейку.
   — Если тебе так нужны скамейки, я нарисую сколько угодно, — проворчал Карандаш. — Мальчик мог повредить себе руку. Чем он будет рисовать волшебные картинки? Надо перевязать ему палец.
   Художник в одно мгновение нарисовал бинт. И Настенька забинтовала малышу руку.
   — Не плачь. Прутик, — утешала девочка. — Я тебе очень хорошо забинтую.
   Железный человечек нахмурился и сказал:
   — Урок окончен.
   А попугай сердито крикнул:
   — Кыш! Кыш!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ — уплетательная-летательная, в которой летает сливочно-фруктово-шоколадное мороженое

   Карандаш на кухне, одетый в белый поварской колпак и белоснежный халат, рисовал румяные поджаренные котлеты с тоненькой, как соломка, жареной картошкой. А Самоделкин готовил к выезду на обеденный стол свою технику.
   Ребята побежали к фонтану вымыть руки перед обедом. Они плюхались в брызгах, а фонтан переливался на солнце блёстками, урчал и булькал.
   — Не промочите ножки, — беспокоилась девочка. — Вы обязательно простудитесь. У вас будет высокая температура. Вон Прутя шмыгает носом.
   — Это фонтан шмыгает и булькает, — пояснил Прутик.
   — А по-моему, кусты шмыгают носом, — сказал Чижик. — А фонтан булькает.
   Они помчались в дом, так и не узнав, кто это шмыгает: фонтан или кусты.
   Ребята сели на свои места. Распахнулось окошко в стене. Маленький поезд выехал на скатерть, везя на платформах тарелки, вилки и ложки.
   Поезд уехал, а за ним появился маленький самосвал, доверху нагруженный ломтиками чёрного и белого хлеба. Он просигналил и сгрузил хлеб на тарелку.
   Потом в окошко въехал поливальный автомобиль с горячей красной цистерной с белыми буквами на боку: СУП.
   Машина останавливалась около тарелок и наливала в них душистый горячий суп с белыми грибами. А ребята ели его ложками, очень довольные таким обедом.
   Затем появился маленький, но совсем как настоящий могучий трактор с подъёмным краном и с большим прицепом, на котором ехали к ребятам котлеты.
   Подъёмный кран вынимал котлеты из кузова и накладывал их на тарелки, пока не остыли, пока хрустели румяной поджаристой корочкой.
   Необыкновенный аромат плыл по всему саду. Ребята уплетали суп и котлеты с большим аппетитом, и никто не слышал, как в саду кто-то шмыгал носом и вздыхал. И никто не замечают, как Тиграша, виляя хвостом, смотрела в окно грустными собачьими глазами.
   Вдруг Прутик закричал:
   — Она утащила мою котлету!
   Когда подъёмный кран поднёс к мальчику мясную котлету, собака подпрыгнула, схватила её и через подоконник махнула в сад.
   — Что случилось? — Мастер Самоделкин выглянул из кухни в столовую.
   — Она утащила котлету, — ныл Прутик.
   — Это не беда. Машина добавку привезёт всем, кто хочет. Ешьте на здоровье.
   Потом из кухни с рокотом и жужжаньем вылетел маленький, совсем как настоящий вертолёт. Он повис над ребятами. Лопасти винта шумели, как вентилятор.
   И лёгкая прохлада шла от него, как от вентилятора.
   Вы когда-нибудь видели такой летающий вентилятор? Я не видел. Его смастерил Самоделкин. И больше нигде подобного нет. И не будет, если вы сами не сделаете вертолёт, похожий на этот.
   Вертолёт медленно плыл над столом. А с вертолёта на парашютиках падали на ребят фрукты и корзиночки с мороженым, сливочно-фруктово-шоколадным с абрикосами.
   — Опять мороженое! — сердито сказал Самоделкин. — Ах, Карандаш, Карандаш!..
   — А почему тебе не нравится мороженое? — спросила девочка.
   Самоделкин звякнул своими пружинками:
   — Вы ничего об этом не знаете… Однажды художник съел много мороженого, сильно простудился и заболел. И нечаянно, в бреду, нарисовал двух разбойников! Ну разве может волшебный художник рисовать разбойников?.. Они стали настоящими разбойниками. Один из них был знаменитый морской пират капитан Буль-Буль, а другой называл себя доктором Пулькой, а на самом деле… Я даже вспоминать о нём не хочу.
   — Как интересно! — воскликнул Чижик. — Я никогда не видел разбойников!
   — А их больше нет. Капитану Буль-Булю пришлось пойти на работу в плавающий магазин. Бывший пират вылавливает из реки обыкновенным сачком заводные кораблики. Он продаёт их маленьким покупателям, девочкам и мальчикам. А разбойник Пулька работает в городском саду: высматривает, вынюхивает, выслеживает разных вредных жуков и гусениц.
   — А я думал, настоящие разбойники, — вздохнул Чижик, уплетая мороженое.
   — Когда-то нам от них очень досталось, — недовольно проворчал Самоделкин.
   Ребята не заметили, как вернулась в столовую Тиграша, как подошла к столу, как увидела она летающее мороженое.
   — Негодная! — закричал Прутик. — Её надо поколотить!
   Он закричал не потому что вспомнил про свою котлету, а потому, что собака подпрыгнула, оторвала зубами одну корзиночку с мороженым сливочно-фруктово-шоколадным с абрикосами и шмыгнула в сад.
   — Хватай! Лови! — закричали ребята, смеясь и выпрыгивая через окно в сад.
   — Негодная! — шумел Прутик, отламывая на ходу бананы с дерева и швыряя в Тиграшу, как будто это были не бананы, а камешки или даже боевые гранаты!
   «Бац-бац!» — летели бананы. Только собаку с мороженым догнать совсем не просто. Собака убежала. И ребята вернулись в школу розовые от возбуждения.
   — Подумаешь, — проворчал Самоделкин, — утащила одно мороженое. Во всём виновато мороженое.
   — Где это видано, чтобы собака ела мороженое с абрикосами? Тут что-то не так. Мне кажется, надо будет позвонить в милицию, — нахмурил брови Карандаш.
   — А милиция спросит: «Кто обижает собаку? Неужели будущие волшебники, ученики Волшебной школы? Кто это смеет кидать бананы? Покажите нам тех, кто швыряется бананами!» — очень сердито сказал Самоделкин. — Волшебники так не поступают.
   — А что? — спросил Чиж как ни в чём не бывало. — Карандаш новые нарисует.
   — Много нарисует, — подхватил Прутик. — Много-много. Сколько захотим.

ГЛАВА НЕСЧАСТЛИВАЯ, потому что тринадцатая

   Прошёл день, и прошла ночь. Правда, не совсем прошла, потому что было только раннее утро. В школе все ребята спали. В городе на улицах ещё никого не видно. Прохожие никуда не спешили, автомобили никуда не ехали. Дворники в белых фартуках подметали дорожки, на которых, правда, не было ни соринки, ни пылинки. Начиналось удивительно свежее голубое раннее утро.
   Самоделкин спал, чуть позванивая своими пружинками. Неугомонный Карандаш проснулся раньше всех и побежал к фонтану в сад — умываться и делать зарядку.
   Вода была холодная, но Карандаш воды не боялся. Он плескался в ней, как утёнок, и напевал такую песенку:
 
Меня зовут Карандашом.
Я с каждым Дружен малышом.
Ля-ля, ля-ля, ля-ля!
 
 
Один, два, три, четыре, пять.
Я все могу нарисовать.
Ля-ля, ля-ля, ля-ля!
 
 
И всех ребят,
И всех ребят
Я научить рисунку рад.
Ля-ля, ля-ля, ля-ля!
 
 
Но только помни:
Хороши
Лишь острые карандаши!
Ля-ля, ля-ля, ля-ля!
 
   Приплясывая от свежести, от утренней радости, Карандаш вернулся к дому, взглянул на веранду — и замер от неожиданности. В углу веранды, свернувшись калачиком, спала Тиграша. Положив на неё голову, спал, свернувшись калачиком… А может быть, спало, свернувшись калачиком, что-то непонятное.
   Он или оно, это чумазое и лохматое, открыло глаза, вскрикнуло, увидев Карандаша, и хотело удрать. Но Карандаш поймал за руку Лохматое-Чумазое. Тиграша залаяла. В окно выглянул Самоделкин.
   — Ты кто? — спросил удивлённый Самоделкин.
   — Как ты сюда попал? Я тебя где-то видел, — нахмурился Карандаш.
   — Я… я… я мальчик. Вот кто я, — заикаясь, пролепетало Чумазое-Лохматое. — Я мальчик!
   — Нет, вы слышали? — удивился художник. — Он мальчик! Вы когда-нибудь видели мальчиков с такими грязными коленками, с такими замаранными ладошками?
   — А что, — заметил Самоделкин, — у него две ноги, две руки, оцарапанные коленки. Может, он и в самом деле мальчик?
   — Тебя как зовут? — спросил Карандаш.
   — Я не знаю, — ответило Чумазое-Лохматое, шмыгнув носом. Карандаш всплеснул руками:
   — Тогда скажи, пожалуйста, почему ты здесь?
   — Я… я хочу в школу.
   — И поэтому прятался и всех пугал? — возмутился художник.
   — Я боялся, меня прогонят.
   — Конечно, прогонят! Кому нужны такие замарашки? — сердился художник. — Ты, наверное, даже руки мыть не умеешь?
   Лохматое-Чумазое шмыгнуло носом, и все увидели, как слезы потекли по его немытым щекам. А из кармана курточки выпал гвоздик. Собака залаяла на художника. Самоделкин внимательно посмотрел на гвоздик.
   — Пожалуйста, не плачь. Я терпеть не могу слез. Ты лучше расскажи нам, откуда у тебя этот симпатичный гвоздик? — спросил он.
   — Я его нашёл, — всхлипнуло Чумазое-Лохматое.
   — Нашёл? Он его нашёл! Настоящий гвоздик!! И положил себе в карман! — обрадовался железный человечек. — Ну, конечно, мальчик! Никаких сомнений быть не может. Он — мальчик!
   Собака завиляла хвостом, подпрыгнула и лизнула железного человечка прямо в нос.
   — Посмотрим, какой он мальчик, — смягчился Карандаш. — Проверим его способности, а там видно будет. Идём в школу, — решительно сказали художники.
   Они вошли в школу, а там их окружили проснувшиеся ребята.
   — Кто это? Кто? — зашумели ученики.
   — Это новенький, — сказал Самоделкин. — Хочет поступить в школу.
   — Если он что-нибудь умеет, — пояснил Карандаш.
   — Я все умею, — сказало Чумазое-Лохматое. — Я способный.
   Видно, ему очень хотелось поступить в необыкновенную школу. Она ему понравилась, эта необыкновенная школа.
   — Ты, оказывается, хвастунишка?
   Карандаш.
   — Мальчик, наверное, голодный, — заметил Самоделкин. — У нас после ужина остался пирог. Я принесу.
   А потом будем завтракать все вместе.
   — Отлично, — сказал художник. — А я принесу полотенце для мальчика.
   — Я мальчик! — радостно воскликнул ЧумазыйЛохматый. А Тиграша залаяла, подпрыгнула и лизнула Карандаша прямо в нос.
   Мастер Самоделкин принёс пирог и кружку с компотом. Художник принёс полотенце.
   — Примите меня, пожалуйста, в школу! — попросил Чумазый-Лохматый.
   — Ай, какой нетерпеливый! — улыбнулся художник. — Вот умывальник, вот полотенце, вот зубная щётка, вот расчёска… Нет, расчёска, я думаю, не поможет. Вот щётка для волос. Вот щётка для ботинок. Вот сапожный крем. Вот компот. Умойся, почисти ботинки, причешись. Ты умеешь, или тебе помочь?
   Лохматый-Чумазый поглядел на ребят и сказал:
   — Я сам.
   — Как тебя зовут? — спросил Чижик.
   — Я не знаю, — шмыгнул носом Чумазый-Лохматый.
   Ребята, конечно, засмеялись. Новенький обиделся. Он шмыгнул носом, но плакать не стал. Мальчики так просто не плачут.
   — У тебя шнурок на ботиночке не завязан. Можно, я тебе завяжу? — попросила Настенька.
   Она хотела взять его за руку, подвести к умывальнику и вымыть грязные ладошки.
   — Я сам, — твёрдо сказал Чумазый-Лохматый.
   — Молодец! — похвалил Самоделкин. — Ты просто молодец! А ну-ка, покажи всем, как ты умеешь умываться.
   — Очень даже просто, — новенький взял кружку с компотом, поглядел в неё, подумал и… вылил компот себе на макушку.
   Самоделкин перестал звенеть своими пружинками, застыл на месте, как будто он был сделан совсем не из пружинок, а из дерева. Карандаш в изумлении замер.
   — Ой, не могу! — прыснула девочка.
   — Ха-ха-ха! — заливались мальчики. А собака сердито лаяла на них.
   — Ой, не могу! — пищала Настенька. — Тебя в школу не примут.
   — Примут! Примут! — закричал новенький.
   — Ты ничего не умеешь.
   — Умею!
   — А ботинки чистить умеешь? — хохотали ребята.
   — Умею!
   Новенький взял чистое полотенце и вытер свои чумазые ботинки. Ребята стонали:
   — Ой, ха-ха-ха!
   Ну и ну, хотел сказать Карандаш и не мог вымолвить ни слова.
   — А зубы чистить? Зубы? — еле могла произнести девочка.
   Новенький макнул пальчик в сапожный крем и провёл им по своим зубам.
   — А кран зачем? Кран? — заливаясь неудержимым смехом, спросил Прутик.
   Новенький подумал и сунул палец в кран, из которого лилась вода. Струя веером разлетелась по всей комнате, обдавая ребят.
   — Настоящее Чучело-Бабучило, — сказал Прутик и вдруг закричал:
   — Он Чучело-Бабучило! Это Чучело-Бабучило! Я узнал его!
   — Чучело-Бабучило! — запрыгали ребята.
   — У него моя куртка! — возмутился Чижик.
   — Мои ботинки! — добавил Прутик. — Он жулик! Жулик! Жулик!
   Новенький растерянно посмотрел на всех, шмыгнул носом и заплакал. Совсем как настоящий мальчик.
   — Чучело-Бабучило! Жулик! Жулик! — не унимались ребята.
   Он прыгнул через подоконник и побежал в сад. Оранжевая Тиграша с лаем полетела за ним. Ребята перемахнули через подоконник.
   — Чучело-Бабучило! Чучело-Бабучило! — вопили они. — Тю-тю! Лови! Держи!
   Они срывали бананы, ломая ветки, швыряли вслед убегающему нарисованному мальчику.
   — Тю-тю! Жулик!
   — Остановитесь! Подождите! — закричали Самоделкин и Карандаш, на бегу размахивая руками. — Что вы делаете? Остановитесь!
   Ребята остановились.
   — Он Чучело-Бабучило! Он компот на макушку! Он жулик! Он ботинки полотенцем! Он мороженое, котлету!.. Он… Его не примут в школу! Не примут! — наперебой галдели ребята.
   Маленький перепуганный Чучело-Бабучило сидел в кабине шара, куда он забрался, убегая от ребят, и горько плакал, размазывая по щекам слезы. Тиграша, сидя рядом с ним, лизала его лохматую макушку и тихонько скулила. Голубой воздушный шар покачивался над ними, наклонялся, будто хотел утешить никому не нужного чумазого Бабучило, трогают его шёлковым, упругим, нагретым на солнце боком.
   Волшебный художник остановятся, как будто в него ударила молния. Железный человечек замер, будто пружинки у него разъела ржавчина и он больше не в силах пошевелиться и никогда-никогда не зазвенит и не запрыгает, этот весёлый мастер Самоделкин.
   Стало очень тихо.
   — Я все могу нарисовать, — глухим голосом печально сказал Карандаш. — Я все могу нарисовать! Но я не могу рисовать, я не умею рисовать Нежность и Доброту, Честность и Дружбу. Я не могу нарисовать обыкновенную, простую, даже самую крохотную Радость… Я умею рисовать конфеты, лошадок, бананы, пальмы, кораблики, велосипеды, автомобили, пароходы. Все на свете умею! Но я не могу рисовать обыкновенное человеческое достоинство. Я самый плохой учитель. Я слабый художник. Я ничему не могу научить их…
   Может быть, он прав, маленький грустный художник? Радости не бывает без Дружбы. Нежности не бывает без Радости. Без неё не бывает и Доброты.
   Он грустно смотрел на ребят.
   — Мы больше не будем, — сказали они. — Мы нечаянно.
   — Если мальчик не вернётся, я уйду навсегда, — еле слышно сказал художник.
   — Не уходи, не надо, — просили Чижик, Настенька и Прутик.
   И вдруг по саду прошумел ветер. Все увидели, как сверкающий на солнце голубой шар качнулся и плавно поднялся над пальмами, над улицами, над городом, над землёй. В кабине шара сидел заплаканный чумазый Бабучило в обнимку с оранжевой собакой. Ветер подхватил их и понёс неизвестно куда. Все ахнули. Ребята заворожённые смотрели, как тает в небе крохотный, почти невидимый шарик.
   — Я ухожу навсегда, — сказал художник. — Прощайте…
   Он подошёл к стене и нарисовал сначала большой круг. Не успели ребята и Самоделкин что-нибудь сказать, как в небо взлетел ещё один упругий шёлковый шар и унёс от них обиженного грустного художника.
   — Они все погибнут! — закричал Самоделкин — Мальчик не умеет управлять полётом. А в этом шаре я не сделал приборы для управления… Они погибнут…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, которая могла быть последней

   Самоделкин взял молоток, четыре гвоздика и прибил у ворот школы такую табличку:
ВОЛШЕБНАЯ ШКОЛА ЗАКРЫТА, КАК БУДТО ЕЁ НИКОГДА И НЕ БЫЛО
   Ребята ходили грустные. Девочка больше никому не говорила «не промочи ножки, поправь курточку» и всякое другое. Она была очень сердита. В школе, в этой весёлой школе, вдруг совсем неожиданно почему-то не стало радости.
   Попугай, даже весёлый попугай, больше никому не говорил «цыпа-цыпа», но зато всё время кричал «кыш!»
   — Вам, — сказал Самоделкин, — всем надо вернуться домой к мамам и папам. А тебя, Прутик, я отведу к одним хорошим знакомым. Ты у них поживёшь, пока я буду искать моего друга.
   — Самоделочкин, пожалуйста, — умоляли ребята, — мы очень хотим остаться в школе.
   — А что вы станете в ней делать?
   — Стучать, пилить и строгать, — ответил Прутик.
   — Мастерить машины, — ответил Чижик.
   Самоделкин грустно посмотрел на ребят:
   — Я боюсь, я подозреваю, что самосвалы, не гружённые печеньем и конфетами, вам не очень понравятся. Кто их вам принесёт, эти конфеты? Кто сделает вам сегодня обед? Волшебная школа закрыта. Ступайте, малыши, домой! А ты, Прутя… Но я сначала позвоню по телефону.
   Самоделкин позвонил по телефону и рассказал одним хорошим знакомым, какие печальные события случились в необыкновенной школе.
   — Ну что вы, — говорил Самоделкин в трубку, — я полечу на своём. Разве могут большие самолёты найти маленький воздушный шар во всём белом свете?.. Я полечу на своём… Но я благодарен вам за добрый совет. А мальчик, действительно, может к вам дойти без меня. Он уже совсем большой… До свиданья… Пожалуйста, передайте привет вашему Тиме… Спасибо…
   Железный человечек положил трубку.
   — Проводите, пожалуйста, Прутю, — сказал он ребятам. — Я знаю, вы живёте рядом с моими знакомыми. А я должен торопиться, пока шар не улетел очень далеко. Я должен вернуть радость в нашу с вами школу. Или она больше никогда-никогда не откроется. Волшебное не бывает без РАДОСТИ…
   — Мы хотим с тобой, — сказал Чижик.
   — Возьми, пожалуйста, нас в полёт, — сказали Прутик и Настенька.
   — Милые вы мои, такое путешествие по силам только очень отважным и крепким.
   Самоделкин раздал ребятам конфеты, которые остались на кухне, погладил их по макушкам и проводил до калитки, стараясь не глядеть на их опухшие глаза и мокрые носы. Он побежал в мастерскую, открыл широкую дверь и выкатил на дорожку самолёт, которого никогда раньше ребята не видели. В эту мастерскую первоклассников ещё не пускают.
   Самоделкин гаечным ключом проверил все болты, заглянул в мотор, постучал по крыльям, как доктор постукивает, когда выслушивает мальчиков и девочек, чтобы узнать состояние их здоровья.
   Он вернулся в дом, осмотрел в последний раз комнаты, выпустят в сад учёного попугая, закрыл окна и двери, взяв только чемодан с инструмента-ми да канистру с маслом. Не подсолнечным, не сливочным, а машинным.
   — До свиданья! Прощай, необыкновенная школа! Увижу ли я тебя ещё раз?
   Крепкий железный человечек сказал это шёпотом, чтобы никто-никто не услышал его и не подумал про железных человечков: они такие слабые? Не может этого быть!..

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, где самолёт подпевает Самоделкину

   Мастер Самоделкин сел в кабину, включил мотор.
   Машина вздрогнула, качнула крыльями, дорожка улетела от колёс. И пальмы, и школа — все вдруг осталось далеко внизу. Фонтан превратился в маленькую струйку, дом — в нарядную коробочку, люди на улицах стали крохотными, как лилипутики, автомобили сделались игрушечными, как будто их всех выкатили из магазина игрушек, завели ключом, вот они теперь и катаются по игрушечным улицам.
   На прощанье железный человечек посмотрел вниз и на какой-то зелёной лужайке увидел необыкновенную козу. Она бегала наперегонки с маленькими ребятишками. Их было много вокруг неё. Коза так бегала, так подпрыгивала, что сверху казалось, она говорит: «Забодаю, забодаю, забодаю…» И что-то звенело над городом в синем глубоком воздухе: то ли бубенчики, то ли ребячий смех. Наверное, потому, что коза была вся в цветочках. И ромашки прыгали вместе с ней по бульвару, который с высоты казался маленькой зелёной лужайкой. Поэтому нельзя было понять, откуда появились на лужайке белые крохотные прыгающие клеточки. Словно зелёный мышонок, маленький, весь в белую клеточку, мяукая, бегал за ребятишками и козой.
   Потом железный пилот увидел речку, похожую сверху на синий прохладный ручей. Увидел парусный кораблик с большими золотыми буквами на борту: ПЛАВАЮЩИЙ МАГАЗИН
   «ПРУТИК»
   А под ними, наверное, были совсем незаметные буквы: «Продажа заводных пароходиков».
   «Почему на нём такие унылые грязные паруса? — подумал Самоделкин. — Почему рядом не видно весёлой стайки заводных корабликов? Почему не спешат к магазину мальчишки, выбрать себе настоящий заводной кораблик прямо на воде? Почему?»
   Но самолёт унёс удивлённого Самоделкина от реки, от плавающего магазина, от города и Волшебной школы. Город утонул в синеве. Мотор гудел. Ветер покачивал крылья. Самоделкин внимательно смотрел вокруг: нет ли где шара с потерянным другом. Нет ли где шара с мальчиком и собакой. Но только птицы и несколько детских шариков плавно прошли мимо самолёта. Их, наверное, потеряли нечаянно дети, живущие далеко-далеко внизу. А в такой же далёкой высоте неслись огромные самолёты. Люди смотрели в круглые окна и говорили:
   — Смотрите, какой отважный человечек! Он летит один и совсем не боится!
   А на больших самолётах иногда летают маленькие дети. Они узнали Самоделкина, железного человечка. Они махали ему руками:
   — Это Самоделкин! Это Самоделкин, смотрите! Смотрите!
   Но Самоделкин их не видел. Он был очень занят. Пилот не имеет права отвлекаться. Машина любит внимательных и отважных. Пилот, если он долго летит, если ему грустно, может петь какую-нибудь песню. И железный человечек запел:
 
Один весёлый паровоз
Один вагон сердитый вёз,
А тот ужасно этим недоволен…
 
   И Самоделкин понизил голос, будто подражая голосу недовольного вагона:
 
— Я возмущён,
Я удивлён.
Куда? Куда
Помчался он?
Как будто я
В судьбе моей не волен.
 
   Ветер пел на крыльях, и пилот пел такой припев незнакомой песенки:
 
А паровозик:
— Ту-ту-ту! Ту-ту,
Ту-ту, ту-ту-уу…
 
   Внизу туманилась на солнце коричнево-зелёно-голубая равнина. Бежали ручейками широкие, наверное, реки. А Самоделкин пел, подражая скрипучему голосу вагона:
 
— Зачем тебе на тыщу вёрст,
Когда легко на двести?
А ты, приятель, будь не прост,
Как тот зелёный паровоз,
Как полосатый паровоз,
И тот, который без колёс
Один стоит на месте…
 
 
А паровозик:
— Ту-ту-ту! Ту-ту,
Ту-ту, ту-ту-уу…
 
   В багажнике самолёта, как в бочке, отражалось эхо и словно подпевало тоненькими голосами:
 
А паровозик:
— Ту-ту-ту! Ту-ту,
Ту-ту, ту-ту-уу…
 
   В конце концов, если друг потерялся, надо во что бы то ни стало найти его. Потому что нет на свете ничего нужнее друга: маленького или большого, но только верного друга. И храбрый Самоделкин пел, подражая голосу вагона:
 
— И что вдали не видел ты?
Все те же рельсы и мосты,
И бесконечный перестук.
Верста похожа на версту,
И ветер злее на лету…
 
   Так в песенке вагон убеждал того, кто посмел утянуть его неизвестно куда:
 
А чтоб ты рухнул на мосту!
Ту-ту, ту-ту, ту-ту…
 
   — передразнил вагон, и в багажнике самолёта эхо повторило тонкими голосами припев:
 
А паровозик:
— Ту-ту-ту! Ту-ту,
Ту-ту, ту-ту-ууу…
 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, в ней самолёт начинает разговаривать

   Железный человечек поглядел вниз и увидел только синюю ровную глубину до самого горизонта.
   — Море! — воскликнул догадливый Самоделкин. — Океан! Вон и пароходы — словно игрушечные плавают. И зелёные острова…
   — Где пароходы? Где? — вдруг пискнул самолёт.
   И железный человечек от удивления чуть не выпрыгнул из него прямо в небо. И конечно бы утонул.
   Железные человечки не умеют плавать. Он оглянулся назад и ахнул. Из багажника выглядывали Чижик и Настенька. Вот оно какое эхо подпевало в багажнике самолёта!
   — Вы как сюда попали? Кто вам разрешил?
   Наивный Самоделкин. Задаёт смешные вопросы.
   Пока он закрывал школу, ребята вернулись и незаметно влезли в багажник самолёта.
   — Где Прутька? — волновался железный человечек.
   — Он в багажнике не поместился, — ответила девочка.
   — Что я слышу! — вскричал Самоделкин. — Вы оставили Прутю одного! Как вы могли?! Я немедленно вернусь! Но по вашей вине погибнет Карандаш, погибнет Бабучило. Если они уже не погибли…