Потапов Виктор. Последнее колдовство

   Он шел только ночами, прихватывая часть вечера и утра, когда воздух начинал остывать или не успевал еще раскалиться. Днем спал, укрывшись под склоном бархана, раскинув над собой полог из привязанного к оружию плаща.
   Однажды в полдень, когда путь через пустыню близился уже к концу жившие на краю горной страны люди сказали, что он займет не более пяти полных переходов,- высушенные и обессиленные жарой человек и конь были разбужены чистыми высокими звуками. Казалось, где-то вдали за песчаными холмами трубили в серебряные трубы. Звуки были мелодичны и приятны, но, приближаясь, вселяли в сердце Ратибора все возрастающую тревогу. Достав волшебный изумруд, он приказал ему призвать ведьму. Воздух задрожал, и мгновенье спустя над землей повис ее полупрозрачный образ.
   - Пустыня поет, зовет песчаную бурю! - крикнула она. - Ляг наземь и укрой лицо и морду коня плащом, да поплотнее, иначе погибнешь!
   - А Келагаст?! - крикнул царевич начавшему бледнеть видению.
   - Он поможет... после... - донеслось сквозь гул налетевшего внезапно ветра. Он быстро набирал силу, ревел, грохотал, катя по земле камни, срывая с барханов струи песка, превращая их в сказочных чудовищ, грозно размахивающих в багровой мгле извивающимися щупальцами.
   Повалив наземь испуганно храпящего жеребца, Ратибор приник к его напряженно вздрагивающей шее и, следуя совету ведьмы, плотно закутал головы плащом. Некоторое время царевич еще слышал рев бури, боролся с наваливавшимся на него, забивавшим ноздри и рот, душившим песком, потом потерял сознание.
   Оно возвратилось к Ратибору вместе с настойчивым царапаньем и тыканьем в спину.
   Царевич с трудом пошевелился, застонал и сразу же, проверяя, стиснул пальцы - нет, не потерял, камень был в руке. Извиваясь всем телом, расталкивая песок ногами и плечами, разгребая свободной рукой, Ратибор принялся помогать своему неизвестному избавителю.
   Неожиданно что-то, крепко вцепившись в плащ и кольчугу, резким движением вздернуло его в воздух. Сквозь забивавший глаза песок и слепящую завесу солнечного света царевич различил большое темное пятно, раскачивавшееся перед ним и приобретавшее по мере того, как к нему возвращалось зрение, вид невероятного кошмарного чудовища.
   Оно походило на живой клубок спутанной черной шерсти, с торчащими наружу двенадцатью паучьими лапами, две из которых цепко держали Ратибора в своих блестящих когтяхкрючьях. Это был скунг - пожиратель химер, выходящий на охоту после песчаных бурь, чтобы поживиться легкой добычей, или подстерегающий ночных путников и зверей у входа глубокой подземной норы.
   Поймавший Ратибора скунг медлил, приглядываясь, не грозит ли ему какая-нибудь опасность. Восемь, расположенных полукругом, бусинок-глаз внимательно наблюдали за человеком. Он сильнее сдавил добычу, и она задергалась, пытаясь вырваться, заколотила конечностями по его мощным, одетым панцирем лапам.
   Это было ему знакомо - движение и страх.
   Скунг присел на задние лапы и, разинув пасть, потащил в нее Ратибора.
   Но этих коротких, отпущенных замешкавшимся хищником мгновений хватило на то, чтобы царевич успел крикнуть:
   - Келагаст, спаси меня!
   Оборвав тонкую серебряную цепочку, он вытянул вперед руку, в которой сжимал камень, и направил его на чудовище. Вмиг яркое дневное солнце ворвалось в чудесный кристалл, рассыпав по песку прозрачные зеленые пятна, затем свет собрался в центре, превратившись в ослепительную пульсирующую точку, и тонкий белый луч, словно клинок, вонзился в мохнатую грудь зверя. Пробив три его сердца и перебив позвоночник, уже алым он вышел из спины и зашипел в глубоком песке.
   Лапы скунга конвульсивно дернулись и, отшвырнув далеко в сторону Ратибора, забились в агонии.
   Царевич мгновенно вскочил и, подхватив выроненный при падении изумруд, вновь направил его на скунга. Он до тех пор погружал в его тело клинок жгучего света, пока от хищника не осталась лишь кучка серого пепла.
   Еще день пути, и пустыня кончилась, сменившись гнилыми туманными болотами. Теми, что Ратибор видел в волшебном зеркале лесной ведьмы. Вокруг было безлюдно и не по-доброму тихо. Гигантские цветы, росшие на замшелых деревьях, поворачивали к царевичу свои разноцветные получеловеческие лица. Источали сладкий дурманящий аромат. Словно магические знаки, светились на могучих стволах ядовитые лишаи. Что-то лопалось в глубинах трясины, вздыхало, распространяя удушливый запах гнили. Тоскливый крик выпи мешался со зловещим хохотом упырей. Кто-то ломился в чаще, не разбирая дороги. Странные желтые дымы, курившиеся над болотом, почуяв путника, подползали, стелясь по земле, к ногам коня, но верный Келагаст всякий раз отпугивал их пульсирующим зеленым пламенем.
   К счастью, болотавскоре кончились и вокруг раскинулась душистая цветущая степь.
   Но и здесь было неспокойно: уже через несколько часов навстречу Ратибору стали попадаться беженцы, поспешно сворачивавшие при виде вооруженного всадника в травяные дебри.
   В дорожной пыли валялись обломки оружия, утвари, обрывки одежды, а иногда у обочины встречались оттащенные в сторону тела людей.
   После полудня Ратибор выехал на перекресток, где дорога разделялась натрое. Принц долго вглядывался вдаль, в одинаковую везде степь, в которую уходили лежащие перед ним пути, но ничто не подсказало ему, какой из них следует выбрать. Тогда он мысленно обратился к Келагасту, и через несколько мгновений ктото невидимый, легко взяв за подбородок, повернул его голову вправо.
   Пришпорив коня, Ратибор поскакал по указанной дороге. Вскоре она стала уже, а к вечеру и вовсе превратилась в торную тропу, поросшую островками молодой травы.
   "Ну что ж, тем лучше, - подумал царевич. - Безопаснее будет путь".
   До самой ночи он не встретил ни одного человека.
   Когда совсем стемнело, слева вдалеке забрезжило зарево: что-то горело -не то степь, не то селение. Там за горизонтом, по рассказам беженцев, шли бои.
   Неожиданно над головой Ратибора свистнул ременный аркан, и, сдернутый с коня, царевич покатился по земле и упал в глубокую яму, где на него тут же набросились несколько человек. Они навалились сверху, жестоко выкручивая руки и сдавливая шею петлей, потом вдруг отпустили.
   - Вставай, чужеземец, - освещенный луной старик в потертой, драной тюбетейке склонился над Ратибором. - Не сразу разобрали, кто едет, думали, ханский лазутчик. - Подняв лицо вверх, старик крикнул кому-то: - Идите сюда, это свой! Богатур из земли россов!
   В яму спрыгнули несколько темных фигур и тихо приветствовали царевича. Откуда-то появилась рваная овчина, и Ратибора усадили на нее.
   Вскоре в яме разгорелся костер, а на нем в большом медном котле забурлила баранья похлебка с чесноком. Дожидаясь, пока она поспеет, старик-предводитель рассказывал царевичу о том, как они тут сидят в вырытых вдоль дороги ямах, те, кто уже не может сражаться в открытом поле, и подстерегает ханских лазутчиков или просто одиноких, отбившихся от отрядов воинов. Он рассказывал о том, что творится в их стране, называл имена, проклинал врагов, а Ратибор согласно кивал в такт его словам головой, усталыми до боли глазами глядя на огонь, на блики судьбы, мелькавшие среди изменчивых языков пламени. Очень хотелось есть, но еще больше хотелось спать. Речь старика удалялась журчащим ручейком, и веки бессильно падали на глаза.
   Ратибор проснулся от ощущения давившей грудь тяжести и сбросил ее. Солнце уже взошло, царевич приподнялся на локтях - тяжестью, что лежала на нем, оказался вчерашний старик - он был мертв. Около ямы лежали еще трупы, ни одной живой души. Коня тоже не было. Безлюдная степь уходила во все стороны, ни следов, ни дорог. Трудно было представить, чем она живет, какие царства проходят по ней, чьи судьбы скитаются.
   Еще раз Келагаст послужил ему - отвел руку неизвестных убийц. Сколько-то их еще будет впереди? Целящихся из засады, нападающих в открытую и... Млава.
   Закопав старика и накрыв еще одного, чье лицо запомнилось с вечера, овчиной - хоронить всех у него не было сил - Ратибор продолжил путь. Степь не пустыня, к закату он добрался до жилья, купил нового коня, и снова потянулась дорога.
   Словно пороги вырастали среди степного моря разбитые, стертые временем могилы. Зеленые пастбища и сияющие озера оставались ветрам. Войне, горю и надежде оставались люди.
   Все оставалось позади, волнами билось о грудь коня, расступалось, открывая Ратибору путь к неизвестности и смерти.
   Белый терем вынырнул из лесной чащи внезапно. Он стоял точно так, как показало волшебное зеркало: посреди веселой, покрытой желтыми и белыми цветами лесной поляны, и его стройные башни выглядели нарядно и мирно под широкими, изукрашенными затейливой резьбой крышами.
   Ратибор резко натянул поводья, и конь замер в густой тени могучих деревьев. Долго и мрачно глядел царевич на красивое, беззаботное строение, а перед его мысленным взором вставали совсем иные картины: навеки застывшее лицо брата, окоченевшие руки, сжимающие арфу: слышался бестолковый и жалобный плач лишенных хозяина струн.
   "В степи - ты гость волка", - вспомнились вдруг слова зарубленного в яме старика-командира.
   "Здесь - я гость волка", - сказал про себя Ратибор и решительно тронул коня вперед.
   Уже с раннего утра Млава чувствовала себя неспокойно. Ни обычные развлечения, ни шутки, ни болтовня старой ведьмы-служанки не занимали ее. Странное беспокойное чувство трепетало в груди. Оно не было ни пугающим, ни радостным - просто Млава знала: что-то должно случиться. Бесцельно бродя по замку, проходя анфилады комнат, покоев, спускаясь и поднимаясь по лестницам, она рассеянно скользила взглядом по предметам, словно ища тот, который откроет тайну ее странной тревоги, подолгу стояла у окна, следя за колышущимися в отступающем к лесу тумане изменчивыми тенями. Свободно проникавший сквозь распахнутые окна ветер шевелил волнистые пряди каштановых тонких волос. Иногда, прислушиваясь к чему-то внутри себя, Млава застывала то посреди комнаты, то с поднятой над шитьем рукой. Очнувшись, она снова возвращалась к прерванному занятию, но ненадолго - через минуту или немногим более снова рассеянно замирала, теряясь в туманных видениях, отрывками мелькающих в голове.
   Ближе к полудню в ее памяти стали оживать звуки и картины: пение рогов и труб, ржание лошадей, темный блеск брони, склоненные головы... Закрыв глаза и вытянув вперед напряженное лицо, Млава вздохнула.
   "Витязь! К замку едет витязь!" - родилась в голове мысль, наполняя тело радостным возбуждением.
   "Как давно никого уже не было здесь! Как давно!.. Как долго она одинока!.. Витязь! Чудесный красивый юйоша или зрелый мужчина - все равно она заранее любила его, заранее не могла без него жить, она заранее знала, что погубит его, но что с того? Разве любовь не стоит смерти?" Билось в нетерпеливом ожидании сердце, горели румянцем щеки, нервно ломали друг друга тонкие пальцы, туманился взгляд, уносясь к НЕМУ - она ждала, ждала, ЖДАЛА!.
   И он явился.
   Зацокали звонко по булыжнику копыта коня, гулко прогрохотали по мосту, скрипнула дубовая дверь, и на лестнице раздались быстрые тяжелые шаги. Вот он прошел голубые палаты, розовый зал, где пол блистал, натертый для танцев, миновал золотую гостиную, восточную галерею и, подойдя к двери Млавиной светлицы, резко распахнул ее. Словно бабочку порывом ветра, Млаву бросило навстречу ЕМУ.
   Ратибор не успел даже вскрикнуть - чудесное виденье мелькнуло перед глазами, и он погиб.
   Он прижал ее к закованной в кольчугу груди - желанную, любимую, ту, которую видел во снах и мечтах, и глухо застонал от безумного счастья, пронизывающего и терзающего его тело. А глаза-колодцы уже пили его страсть, высасывали ее безжалостно и бесконечно, и стоны понемногу слабели, уходили силы, сознание закатывалось за край жизни. Безумие стояло рядом...
   "Келагаст!" - отчаянно вскрикнуло его сердце, и Ратибор очнулся, почувствовав жгучую боль в груди - раскалившийся камень, словно уголь, жег ее. Собрав последние силы, он оттолкнул Млаву и выхватил меч.
   Взлетая вверх, сверкнула сталь, напоминая о возмездии, и замерла, дрожа, над головой Ратибора. Он не мог убить ее! Не мог! И никакое колдовство не было повинно в том, только он сам. Как он был слаб и растерян в эту минуту, как беспомощен. Он пришел убивать, но теперь не был уверен, что сможет хотя бы защитить себя. Как он был глуп и как страшно и беспощадно была права старая колдунья.
   С жалобным криком Млава бросилась к Ратибору, но натолкнулась на холодную сталь щита и была отброшена назад. Она попыталась еще раз, но всюду была только сталь. Но не так-то просто победить демона. Не силой, так слабостью - и Млава неожиданно застыла перед Ратибором - прекрасная, любящая и беспомощная - попробуй, убей, и убьешь свое сердце. И Ратибор поддался на ее уловку - замешкался, и Млава вновь завладела его глазами. Оружие задрожало в ослабевшей руке царевича, он зашатался, из его груди вырвался мучительный крик.
   Такие ужас и ненависть прозвучали в нем, что Млава, неожиданно для самой себя, опустила глаза. В этот миг она вдруг ощутила столь безмерную любовь, что его смерть показалась ей намного ужасней собственной. Она опустила глаза, и следом за ними опустился меч.
   Но не убил ее.
   Колдунья-служанка, метнувшись через комнату, черной тряпкой повисла на нем и отвела в сторону. Меч лязгнул о стену и стряхнул тело на пол. Вздрогнув, оно съежилось, словно горящая в огне кожа, и, вспыхнув ярко, пропало. В воздухе резко запахло свечой, и в тишине внезапно спустившихся сумерек, как море, зашумел лес.
   Млава вновь подняла свои колдовские глаза на Ратибора, и несколько мгновений они, не отрываясь, смотрели друг на друга, затем царевич начал медленно отступать к двери.
   После бегства Ратибора Млава долго стояла посреди светлицы на том месте, где он оставил ее. Затем вздохнула, и рука ее разжалась: белая кружевная шаль, скользнув из нее, распласталась на полу, точно обессиленные крылья. Млава шагнула к стоявшему у окна креслу и, опустившись в него, застыла.
   А терем, не замечая происходящего, продолжал жить по привычному, тысячелетиями не изменяющемуся распорядку. Когда совсем стемнело, зажглись сами собой волшебные свечи и нарядные китайские фонарики. Легко стукнув гнутыми ножками, появился небольшой столик, накрытый для ужина. Наполнялись бокалы, сменялись блюда, но Млава не прикасалась ни к чему, и стол, отчаявшись угодить хозяйке, бесшумно исчез.
   Та же участь постигла и невидимый оркестр, заигравший после несостоявшегося ужина.
   Призрачные пары беззвучно закружились по комнате и, исполнив три танца, застыли, ожидая приказаний, и, не дождавшись их, тоже пропали.
   Перед самой полночью в окно робко заглянул маленький лесной демон, распоряжавшийся, снами и, помигав своими огромными розовыми глазами, так ничего и не поняв, скрылся.
   Лишь волшебные свечи продолжали гореть, не сгорая, их пламя дрожало, заставляя мрак трепетать, словно крылья ночного мотылька.
   Крутились китайские фонарики, отбрасывая на стены разноцветные пятна света и показывая картинки - то розовых женщин в затейливых платьях, то двурогие лесистые горы на невероятно синем фоне небес, то черных драконов, с завитыми кольцами длинными красными языками.
   Шевелились на стенах и полу тени, пробегали, колеблясь, по лицу Млавы. Что-то меняли, переделывали, сдвигали в нем, оставляя неприкосновенной лишь боль, которой обернулось непрошено родившееся чувство. Их движение было столь неуловимым и изменчивым, что временами казалось просто шалостью ночного ветерка. Но нет! К утру, когда огненная карета солнца, приближаясь к восточному краю земли, возвестила о себе бледным широким заревом, из кресла поднялась уже другая женщина.
   Она прошла восточную галерею, золотую гостиную, миновала розовый зал, голубые палаты и, спустившись по лестнице, вышла во двор. На мгновенье задержавшись на мосту у ворот, Млава бросила взгляд вниз, на темную мертвую воду рва, слезы блеснули в ее прекрасных глазах, и она впервые за тысячи лет вышла за стены терема.
   Ее взгляд был прикован к цепочке следов, слабым опаловым цветом мерцавших средь утренней росы, уводивших Млаву в долгий и смертельный путь.
   "Вот он! Вот он! Держите его! Держите! " - казалось, кричала в лицо Ратибору несшаяся впереди луна, а по бокам, вдоль дороги, во мраке леса, невидимый и молчаливый, скользил ужас.
   На опушке он остановился, не смея выскочить на свет, и долго, отдаляясь, смотрел в спину царевичу своими огромными черными глазами.
   "Скорее! Скорее! - подгонял себя Ратибор, терзая шпорами и удилами коня. - Ведьма взяла мой след! Убийца идет за мной!"- и конь, которому передавался его страх, превратился в звенящие жилы и храп из ноздрей, в скачущий ветер, в безумную жажду спастись.
   Царевич Ратибор не одолел своей части зла, и теперь все оно надвигалось на него.
   Наконец от дикой скачки и страха конь и человек выбились из сил. Свернув к ближайшему холму, Ратибор спешился и развел костер.
   Сняв с груди волшебный изумруд, он положил его на вытянутую ладонь и проговорил: - О, Келагаст! Будь мне защитой на эту ночь и призови свою хозяйку.
   Камень тотчас поднялся в воздух и, повиснув над холмом, накрыл его конусом бледного света, прозрачным шатром лунного шелка, проникнуть сквозь который не могла никакая сила. А над костром возник, словно стеклянный, образ плешивой ведьмы.
   - Как мне теперь быть? - тихим глухим голосом спросил Ратибор, глядя сквозь ее тело на звезды.
   - Как! Как! - зло передразнила его ведьма. - Раньше надо было думать, как! Не сделал того, что я говорила, пеняй на себя! Знала бы, так и камень не давала! Гер-рои! Зарубил старуху и удрал! И что теперь?!.. ЧТО?!.. Здесь не царские палаты, здесь жизнь! И никто не уступит тебе только потому, что ты царевич!
   - Брось! - устало оборвал ее Ратибор. - Что толку кричать после всего. Лучше научи, как быть. Должен же быть какой-то выход?
   Раздув ноздри, ведьма презрительно скривилась.
   - Вы-ыход! Я тебе уже говорила: выход один - убей ее, если у тебя хватит на это смелости, а не хватит, значит, она убьет тебя. Нет другого выхода, и не надейся, нет! Есть только выбор между тем и тем: жизнью и смертью. А что тебе больше нравится, решай сам!
   "Странно, - слушая ее, думал Ратибор, - какая жуткая связь: любовь-безумие-смерть. Все наоборот: любовь должна означать жизнь! - Перед ним встало лицо Млавы - как оно было прекрасно, какое было любимое, родное, мирное. - Вот ужас-то! Любить свою погибель... Как это может... одно с другим?.. Через смерть. Через смерть! Ее любовь - смерть, моя любовь смерть, моя смерть - ее жизнь, ее смерть - моя жизнь, боже, сколько смертей сплелось вместе! Боже, как я ее люблю! Если бы у меня хватило сил убить ее!" - Закрыв глаза, царевич тихо застонал.
   Видя, что Ратибор не слушает ее, ведьма злобно выругалась и начала таять в ночной тьме.
   - Подожди! - очнувшись, крикнул царевич, протягивая к ней руку. Подожди! Как я могу убить ее?! Ты ведь знаешь, я люблю ее!
   Ведьма хмыкнула озадаченно.
   - И верно, - она долго скребла когтями плечо.
   - Вот что, молодец-удалец. Может быть, кто и больше меня, старой яги, знает, но я свое скажу.
   - Есть только два способа, как извести любовь. Первый: ожесточить сердце. Да так, чтоб стало как камень! Чтоб ни-ка-кая любовь в него не пробилась и старой чтоб не на чем было цвести. Другой: клин клином вышибить - старую любовь новой.
   Лицо Ратибора озарилось надеждой. Ведьма злобно захохотала.
   - В грязи изваляться да не вымазаться! Нет уж! Нет уж! Размечтался! Не выйдет! Любовь - цветок капризный, редкий. Пока будешь искать, Млава тебя настигнет. К тому ж, тебе не простая любовь нужна, а такая, чтоб колдовскую одолела. Сыщешь ли, не знаю... А жестокости вокруг, как песка. Тебе надо научиться убивать - ради выгоды, по злобе, бездумно, безучастно! Тогда сможешь снова поднять меч на Млаву и опустишь не дрогнувшей рукой.
   - Не сделаешь того, что говорю, будешь вечно скитаться, кто-нибудь прикончит тебя - люди ли, демон ли, не ведаю, кто-нибудь найдется. А нет, так страх источит тебя и ты зачахнешь. Страх, как лихоманка, замучит тебя. Так и знай. И не ищи других советчиков, не помогут. Совет дадут, обнадежат, но это будет ложь. Надежды нет. Жестокость - вот твое спасенье. Взлелей ее в себе, вскорми невинной кровью, и Млаве конец. Убьешь Млаву, великая судьба откроется тебе. Я прорицаю это, вижу земные богатства у твоих ног, все услады, послушными твоим желаньям и приказам. Все! Прощай!
   Царевич поднял глаза, встретился взглядом с глазами ведьмы - в них горела неумолимая жестокость. Глотнув с усилием, он прохрипел:
   - Погоди еще!..
   - Ну?!.. Что молчишь?!
   - Сколько мне осталось?
   - Откуда мне знать! Смотря, что будешь делать.
   - Да нет. Как скоро она нагонит меня?
   - Если будешь всю жизнь бегать от нее, может, и никогда. Но тебе потребуется много прыти: днем на коне, ночью - в постели, и никаких поблажек. Все время только вперед. Только вперед. Ты готов?..
   Ратибор молчал, опустив голову, прятал глаза.
   - Впрочем, ты не слишком доверяй всему, что я болтаю. В старой ведьме яду больше, чем в гадюке. Вы связаны заклятьем... И оно должно исполниться... Это - главное... Сколько времени отпустят вам боги, не ведаю, что предначертано вам - не знаю. То ли Млава сядет на коня, то ли с тобой что случится, и судьба остановит твой бег, не возьмусь даже гадать. Пока ты в безопасности: я видела ее в волшебном зеркале - она далеко, идет пешком и отстает все больше и больше. Ее колдовство в смертоносной любви, а в остальном она почти человек. На твое счастье она не из всемогущих. Будет идти и идти, идти и идти, пока жива, пока шагают ноги. Все ее мысли только о тебе. Ни о чем, кроме любви, она и думать не может. И в этом тоже твое счастье: если б не ее огненное сердце, затмевающее разум, Млава давно бы сообразила, как добраться до тебя. Любовь!
   Лесная ведьма злобно оскалилась, скрежетнула зубами.
   - Как сумасшедшая! Как слепая! Бредет, незнамо куда, не видя, не понимая, что творится вокруг. Но торопись! Богам наскучит ваша игра, и они просветлят ее разум, а хуже того, пошлют Млаве помощника. Прощай!
   - Скажи хоть, как узнать о ее приближении?!
   - Келагаст подскажет тебе! - донеслось эхом из темноты.
   Ранним, ранним утром, когда наступило тусклое серое безвременье - ни ночь, ни-день - а из оврагов и низин пополз прядями сырой туман, Ратибор отправился в путь.
   Дорога его была бесконечна и так далека, как велик страх перед Млавой. Вечный скиталец, он нигде не задерживался дольше недели.
   К концу пятого дня к чистой зелени изумруда начинала примешиваться какая-то посторонняя струя, к началу шестого он уже явственно отдавал красным, а к середине - грозил превратиться в рубин. И Ратибор понимал Млава совсем рядом. В очередной раз он прощался с новыми друзьями, садился на коня и гнал, гнал его до тех пор, пока Келагаст не утрачивал зловещий кровавый оттенок и вновь не начинал светиться спокойным зеленым светом.
   Так скитался он долго - почти три месяца.
   И все надеялся, ждал, упрямо верил: обязательно встретится на ее пути некто или нечто и остановит демона. На свете много бездушных и жадных людей, есть дикие звери и ядовитые змеи, топи и пустыни, глубокие реки и горные пропасти.
   По вечерам целые часы просиживал царевич, не отрывая глаз от Келагаста. В сердце его боролись надежда и страх, оно трепетало в муках от противоречивых чувств к этой любимой и ненавистной женщине. Но ждал он напрасно - кровь неминуемо затопляла зелень и обращала Ратибора в бегство.
   Четвертый месяц был на исходе...
   Узкая горная долина открылась перед Ратибором. Посредине, в кайме деревьев небольшое озерко, питаемое ручьем, выбивавшимся из-под скалы. Множество звериных следов пятнало берега. Слева в каменной стене скалы виднелась черная дыра.
   Спешившись, царевич обнажил меч и вошел в нее. Небольшая сухая пещера с черными пятнами старых кострищ открылась его взору. Ратибор вышел. Солнце опускалось за гигантскую громаду горы. Сумерки ползли по долине. Одинокий далекий волчий вой разорвал тишину. Конь беспокойно запрядал ушами.
   Пустив его пастись на свежей траве, Ратибор занялся сбором хвороста. Рубил сучья, таскал в пещеру, пока не решил - до утра хватит.
   Конь подошел к нему, потерся мордой о плечо.
   Царевич, задумчиво глядя на тускло поблескивающее озерко, погладил его морду.
   Снова завыл волк, другой ответил ему - их голоса волнами прокатились по долине и стихли вдали.
   Ратибор завел коня в пещеру, разложил у входа костер. Поев, лег на охапку мягкой травы. Долго смотрел в огонь. Разные вещи мерещились в его глубине - то черепа и разрушенные дома, то лошади, то разные лица, светлые и темные.
   Солнце зашло, угасло закатное зарево, на мир пала тьма. Тишина сковала землю.
   Ратибор расстегнул рубаху, достал камень на цепи. Долго смотрел на него и не мог понять: то ли рыжее пламя играет на его гранях, то ли Млава догоняет его. Сердце сжалось от тоски и любви. Он видел ее только раз и увидит еще один - последний, но воображаемая Млава являлась царевичу непрестанно. Он вводил ее во дворец отца, радостные лица окружали их, а рядом с Всеславом и Тиудемиром стоял живой Ярополк. В другой раз Млава являлась ему с младенцем на руках - прекрасное лицо ее светилось счастьем.
   Ратибор закрыл глаза, откинулся на спину.
   Но сон не шел к нему. Зашептали в травах ветры, в их голосах были и покой и тревога.
   Царевич слушал: их голоса, голоса ночных духов, добрых и злых, были обращены к его душе. Она трепетала, внимая им.