Страница:
Но сегодня, после двух переходов вслед за лосями, волки вновь оказались невдалеке от людского жилья. По многим признакам было ясно, что деревня недалеко: временами стая улавливала запах дыма, несколько раз пересекла натоптанную человеком тропу.
Но вот Мага встала как вкопанная. Одновременно остановились все. За бугром, совсем рядом с волками раздавалась отчетливая человеческая речь… Голоса приближались. Волчица поняла, что люди идут по петляющей между деревьями тропе. Она еще стояла какое-то мгновенье перед тем, как броситься прочь от этих пугающих звуков. И тут на бугре неожиданно появились люди.
Только миг волчица смотрела на них. И за этот миг поняла, что это детеныши человека, они безопасны, у них нет ружей, они не собираются нападать на волков. Но у них был тот же пугающий человеческий запах, волки уже уловили его и — по железному закону стаи — ринулись в глубь леса.
И Мага, и Пришлый, и молодые волки привыкли избегать человека, уходить при виде его не теряя ни мига, без раздумий и колебаний. Это правило осторожности было основным условием сохранения жизни.
Длинными мощными прыжками перелетая сугробы, мать-волчица уводила стаю. После утраты Воя она была особенно осторожной.
Две девочки, которые, весело разговаривая, шли из деревни в деревню по знакомой лесной тропе, тоже увидели замерших на мгновение зверей и тоже встали как вкопанные. Испугались. Вернее — даже не успели толком испугаться, как стая стремительно сорвалась с места.
— Волки…
— Ой!.. А они нас не съедят?.. — зубы у ребенка стучали.
— Да убегают они! Разве не видишь? — успокоила вторая девочка, бледная от испуга (она была постарше).
— Вижу…
— И вообще, — тоном учительницы добавила старшая, — волков не надо бояться. Мой дедушка говорит, что он не знает ни одного случая за всю свою жизнь, чтобы волки напали у нас на человека.
— Разве твой дедушка знает про все на свете?
— Может, и не про все, но про нашу деревню и про наши леса знает. Ведь он здесь самый старый. Про него говорят: «старожил».
Потеряв волков из виду, девочки пошли дальше. Они говорили о разном, но в их детской памяти осталась яркая картина: настороженно замершие среди сугробов волки, только одно мгновение во все глаза смотревшие на них…
Встреча с людьми напомнила волкам об общей опасности. Эти умные звери, тонко чувствующие обстановку, умеющие действовать не по привычке, не по шаблону, а исходя из обстоятельств — смело, разумно, подчас неожиданно, вновь, пусть на время, сплотились в единую семью.
7. АРЕНА
8. МАГА УВОДИТ СТАЮ
9. ВЫДРА
Но вот Мага встала как вкопанная. Одновременно остановились все. За бугром, совсем рядом с волками раздавалась отчетливая человеческая речь… Голоса приближались. Волчица поняла, что люди идут по петляющей между деревьями тропе. Она еще стояла какое-то мгновенье перед тем, как броситься прочь от этих пугающих звуков. И тут на бугре неожиданно появились люди.
Только миг волчица смотрела на них. И за этот миг поняла, что это детеныши человека, они безопасны, у них нет ружей, они не собираются нападать на волков. Но у них был тот же пугающий человеческий запах, волки уже уловили его и — по железному закону стаи — ринулись в глубь леса.
И Мага, и Пришлый, и молодые волки привыкли избегать человека, уходить при виде его не теряя ни мига, без раздумий и колебаний. Это правило осторожности было основным условием сохранения жизни.
Длинными мощными прыжками перелетая сугробы, мать-волчица уводила стаю. После утраты Воя она была особенно осторожной.
Две девочки, которые, весело разговаривая, шли из деревни в деревню по знакомой лесной тропе, тоже увидели замерших на мгновение зверей и тоже встали как вкопанные. Испугались. Вернее — даже не успели толком испугаться, как стая стремительно сорвалась с места.
— Волки…
— Ой!.. А они нас не съедят?.. — зубы у ребенка стучали.
— Да убегают они! Разве не видишь? — успокоила вторая девочка, бледная от испуга (она была постарше).
— Вижу…
— И вообще, — тоном учительницы добавила старшая, — волков не надо бояться. Мой дедушка говорит, что он не знает ни одного случая за всю свою жизнь, чтобы волки напали у нас на человека.
— Разве твой дедушка знает про все на свете?
— Может, и не про все, но про нашу деревню и про наши леса знает. Ведь он здесь самый старый. Про него говорят: «старожил».
Потеряв волков из виду, девочки пошли дальше. Они говорили о разном, но в их детской памяти осталась яркая картина: настороженно замершие среди сугробов волки, только одно мгновение во все глаза смотревшие на них…
Встреча с людьми напомнила волкам об общей опасности. Эти умные звери, тонко чувствующие обстановку, умеющие действовать не по привычке, не по шаблону, а исходя из обстоятельств — смело, разумно, подчас неожиданно, вновь, пусть на время, сплотились в единую семью.
7. АРЕНА
Ясным зимним утром, когда старый волк лежал в шаге от сетки, наслаждаясь теплом солнечных лучей, произошло событие, наполнившее новыми сильными впечатлениями его истомленное неволей звериное сердце.
Сначала к сетке подошли люди и, разговаривая, разглядывали его. Вой сразу же поднялся и ушел в будку. Он уже не рычал при появлении человека, он устал бесполезно рычать и скалиться, убедившись, что люди по ту сторону сетки не боятся его рыка. Он стал молчалив и еще более угрюм.
Потом к вольеру приставили щиты, образовавшие узкий коридор с высокими стенами, и открыли зверю выход в него. По будке постучали палкой, выпроваживая волка вон. Возбужденный и раздраженный, со вздыбленной на загривке шерстью, Вой выскочил из будки и рванулся в отворенную из вольера дверь…
В несколько прыжков он проскочил длинный коридор и оказался на небольшой арене, огороженной такой же высокой стеной, как и коридор. Снег здесь был истоптан, пахло людьми, собаками, лошадьми и машинами. Вой быстро обежал площадку вдоль ограды. За все время заточения он впервые ощутил какое-то подобие свободы. И это возбудило его, вызвало желание двигаться, действовать, бороться за свое освобождение.
Старый волк, чуткий и внимательный, вдруг заметил, что сверху, над самой его головой, нависла площадка, на которой стояли двое людей. Площадка с людьми была поднята машиной. Ее неприятный гул слышался из-за забора. Он сразу вспомнил тот страшный день, когда уходил от стрелявшего по нему вертолета. Воя тогда спас не быстрый бег — он понял, что от этой летающей машины не убежать, от нее можно только спрятаться. И он устремился в очень густой можжевеловый кустарник и затаился в нем.
Площадка с людьми, поднятая киносъемочным краном, сразу напомнила волку вертолет, но здесь не было того оглушительного грохота да и выстрелов не слышалось. Зверь понимал свою беззащитность. Тем не менее он оскалился, зарычал и отбежал подальше, прижался к стене. Люди на площадке не только не последовали за ним, они даже переместились немного в сторону. Это успокоило зверя. Но тут внезапно в заборе открылась дверь, и на арену втолкнули трех собак. Крупные серые лайки западно-сибирской породы при виде волка мгновенно ощетинились, злобно залаяли. Увидев, что здесь, внутри ограждения, нет людей, нет их надежной поддержки и защиты, тотчас сбились в кучу подальше от зверя.
Старый вожак спокойно стоял в стороне, настороженно наблюдая за людьми наверху и искоса поглядывая на собак. Лайки были ему совсем не страшны. Но людям, очевидно, нужна была драка между собаками и волком, и они втолкнули еще двух лаек…
Собаки осмелели и, развернувшись фронтом, стали с яростным лаем приближаться к зверю, осторожно, медленно наступая на него. Сейчас их было пятеро — целая стая, а волк стоял на голой площадке один-одинешенек. Но старый Вой оставался совершенно спокоен. Ни люди, ни их крепкие и хорошо обученные собаки не знали, что за волк был перед ними. Они видели, что он более чем вдвое крупнее каждой из лаек, однако это было далеко не самым главным его достоинством и преимуществом.
Псы осторожно приближались, захлебываясь надрывным лаем, с каждым шагом распаляясь все больше и больше.
Старый вожак все еще выжидал, понимая, что за стеной-забором полным-полно людей, что он, как и прежде, в плену и нападать на собак — значит навредить себе. Но спокойствие покидало его. В нем уже начинала бурлить острая злоба на этих наглых, шумных и трусоватых зверей, так преданных человеку. Он не мог нападать на них, но и не обороняться тоже не мог. И он ждал момента, чтобы достойно отразить нападение.
Люди на площадке откровенно восхищались могучим лесным зверем — выдержанным, бесстрашным, умным. Вой услышал, как у них наверху что-то защелкало, заметил краем глаза, что площадка, однако, не перемещается, находится там же, где и была. Это оператор уже снимал уникальные кадры…
Негромкое стрекотание камеры ободрило собак и еще более обозлило волка. Он, продолжая оставаться внешне спокойным, не удержался и переступил на месте передними ногами. Тотчас две собаки из пяти стремительно отпрыгнули назад. Псы были в трех шагах от нею…
И вот настал момент, когда самый злобный, самый смелый из них рванулся к волку, чтобы вцепиться ему в загривок…
Старый Вой знал, что за первым сразу же кинутся остальные, он ждал этого момента и готовился к нему. Волк был не только сильнее и умнее собак, его движения были быстрее, стремительней чуть ли не вдвое… Едва пес метнулся к нему, как волк перехватил собаку в прыжке, вскинул над собой, резко встряхнул и, бросив, отпрыгнул далеко в сторону.
Пес рухнул с переломанным хребтом, распластался на снегу, предсмертно хрипя…
Будто незримая сила отбросила собак. Они еще лаяли, но в их лае уже слышались испуг и растерянность, они звали человека на помощь. А старый волк и не собирался на них нападать. Убийство пса было вынужденным: Вой должен был показать и людям, и своре свою силу, свое умение постоять за себя.
— Стоп! Всё! Великолепно! — сказал человек сверху. — Уберите собак! На сегодня — всё!
Волк с опаской косился на людей, не ожидая от них ничего хорошего. Но вот снова открылась дверь в заборе, и собаки как ошалелые кинулись прочь с арены. Одновременно открылся проход в коридор, по которому он пришел сюда. Вожаку не хотелось идти обратно в клетку, но здесь оставаться было опасно, и он неторопливо усталым шагом проследовал в свой вольер.
Когда старый волк улегся на полу, привычно свернувшись клубком, покой и сон долго не приходили к нему.
А рядом, в ста шагах от Воя, в небольшом домике, сидя за чашкой кофе, люди решали судьбу зверя.
— Ну и работка сегодня была! У меня такое ощущение, будто волк этот все понимает и просто не хочет перед нами раскрываться. Потому и на собак — ноль внимания. Раз ахнул, чтоб знали свое место, и снова — молчок.
— А наш-то лопух, твой «пожарник», куда смотрел? Стоял с брандспойтом и спал, что ли?
— Да не спал… Слишком уж быстро волк все это сделал…
— Быстро, быстро! А мы должны еще быстрей. Собаку не уберегли! Ну, теперь нам будет…
— Да. Это уж точно. А волк, пожалуй, и вправду все понимает. А?
— Может, так… А может, и не так…
— Ты — режиссер, ты и должен знать.
— А я не знаю… И никто, скорее всего, достоверно не знает. Ну, а как кадры?
— По-моему, должно быть здорово! Из проявки выйдет, я позвоню, сразу и посмотрим. Что ты дальше-то с ним будешь делать?
— А дальше вот что: завтра мы его выпускаем.
— Как?
— А вот так.
— Непонятно.
— Надо отснять момент стремительного бега зверя. Мне нужен его бег! А в условиях неволи, на арене, это невозможно. Ты же сам говоришь, что этот тип нам навстречу не пойдет. Придется нам пойти ему навстречу.
— Ну и как ты это мыслишь?
— Завтра с утра, если будет погода (а если не будет, то послезавтра), ты берешь второго оператора, ассистентов, ставите в разных местах три камеры — я покажу, где, — и, когда я дам команду его выпустить, снимаете сразу тремя камерами. Потом смонтируем. Возьмите трансфокаторы. Надо быть готовыми достать его в любой момент. Если он рванется на волю, этим кадрам цены не будет. Удивительный, уникальный зверь!
— Но ведь тогда его не поймать!
— Конечно.
— Придется за воротами поставить стрелков с ружьями.
— Нет. Я работаю честно. Если ему воля, значит — воля. И потом, кто тебе сказал, что здесь можно стрелять? Здесь хоть и пригород, но еще не лес.
— Лес ведь рядом!
— И рядом лес — не лес, а зеленая зона, там тоже стрелять и с ружьем ходить нельзя.
— Так сбежит ведь!
— Ну и пусть сбежит! Он свое нам отработал и завтра последнее отработает. А гонорара мы ему не платим. И вообще, чего ты ерепенишься, что это, тигр, что ли? Если б он был первым волком, выпускаемым в лес, я бы задумался. А то их там и без него хватает. Пусть будет одним больше. Разве он не заслужил хотя бы за сегодняшние съемки? Шучу, конечно. Просто мне нужен его бег. Не монтаж на соплях, а настоящий могучий, выразительный бег крупного волка-вожака. Понял?
— Понял.
— Вот и действуй.
— Ох, смотри, командир, достанется тебе. Отвечать придется за этого волка.
— Да понимаю я! Что ж поделаешь? Работа такая.
— Ты мне должен молоко выписать. Я снимаю фильм во вредных условиях.
— Фильм снимаю я. А ты только нажимаешь на кнопку кинокамеры, — засмеялся режиссер. — Поэтому довольствуйся пока кофе.
— Знаешь, старина, ты конечно, в зверях разбираешься лучше, чем я, но не нравится мне эта затея. Плохо это может кончиться… Прислушайся к доброму совету.
— А ты, дружище, лучше береги здоровье и думай за себя, а не за меня. Пей кофе.
На этот раз старому вожаку повезло. Ему не пришлось лишний день дожидаться съемок: погода выдалась тихая, солнечная.
Пришел человек, убрал посудину из-под еды, принес миску с водой и оставил дверь в клетку приоткрытой. Вой насторожился.
Находясь в плену, зверь каждое мгновение ждал беды, подвоха, а может быть, и гибели. Поэтому, увидев незапертую дверь, не бросился вон из клетки, не рванулся на свободу, такую желанную и как будто бы близкую. Нет ли ловушки за этой дверью? Он притаился у входа, принюхиваясь и прислушиваясь. Все было спокойно.
Быстро выскользнув из клетки, вожак прижался к стене и снова замер, осматриваясь. Его как будто не видели. Он быстро, крадучись, двинулся вдоль стены, прошел мимо двух других клеток, в которых зверей не было.
Дальше вдоль стены идти было нельзя: она поворачивала под прямым углом в глубь двора, а его путь лежал к воротам, через толстые железные прутья которых он видел вдалеке деревья. Чутким ухом зверь уже слышал, как там, в отдалении, шумит под слабым ветром дорогой его сердцу лес.
Волк решительно шагнул из-под прикрытия стены и потел к воротам. Сделав два-три шага, вдруг рванулся, вкладывая в рывок все силы, все свое безудержное стремление к свободе…
Три кинокамеры, из разных углов двора нацеленные на него, работали, запечатлевая на пленку стремительный бег вольнолюбивого лесного зверя. Он уже почувствовал за собой наблюдение, и это еще более подхлестнуло его.
Тем, кто видел его в эти мгновения, казалось, что зверь летит, распластавшись в воздухе. В каждом движении сквозил, в каждом броске вырывался наружу необузданный напор воли, внутренней силы старого вожака.
Железные ворота были заперты, но калитка рядом с ними — открыта. Волк промчался через нее и бросился к лесу.
До самых деревьев он несся не переводя духа и все ждал и ждал погони, выстрела… Но вот лес спасительным своим пологом прикрыл старого волка. Он был густым, настоящим, хотя исхоженным. Сильный дух человека перемежался здесь со знакомыми запахами зайца, лося, белки, хоря, мышей…
Теперь-то он найдет путь к родным местам, к стае, спасенной им ценой своей неволи…
Вой торопился. Целый день и почти всю ночь он то шел, то бежал одному ему ведомыми путями. Под утро прилег отдохнуть, устроившись в мягком пушистом сугробе. Впервые за много дней он хорошо спал, не вздрагивая во сне, не вскакивая вдруг от постоянной напряженности.
Леса были людными, всюду пролегали тропинки, лыжни и даже наезженные дороги. Пока снегу было немного, Вой шел по целине, стараясь обходить места, отмеченные человеческим запахом. Но утром повалил крупный снег, и идти по целине стало очень трудно — волк проваливался по грудь. Взбодренный сном, он еще долго шел, упорно одолевая снежную преграду, потом вдруг вышел на лыжную трассу и смело побежал по накатанной лыжне.
Внезапно впереди показался лыжник. Он шел навстречу волку, шел быстро, размахивая палками, его лыжи с легким свистом скользили по снегу. Это был, конечно, не охотник, не враг, он торопился, занятый своими человеческими делами. Вой и прежде встречал лыжников в лесу, но видел их издалека, а сейчас, ближе узнав людей, понял, что лыжник видит его, но не обращает особого внимания, видимо, приняв за собаку… И старый волк продолжал спокойно идти навстречу человеку, потом так же спокойно, с достоинством отступил в сторону, про: пуская лыжника.
— Мерси! — сказал тот, промчавшись и обдав зверя облаком мелкой снежной пыли. Вот он уже исчез за поворотом лыжни, глубоко убежденный, что встретил овчарку, отставшую от хозяина…
А старый волк продолжал свой путь, и встреча на лесной лыжне стала для него еще одним уроком, обогатившим его и без того немалый жизненный опыт.
Сначала к сетке подошли люди и, разговаривая, разглядывали его. Вой сразу же поднялся и ушел в будку. Он уже не рычал при появлении человека, он устал бесполезно рычать и скалиться, убедившись, что люди по ту сторону сетки не боятся его рыка. Он стал молчалив и еще более угрюм.
Потом к вольеру приставили щиты, образовавшие узкий коридор с высокими стенами, и открыли зверю выход в него. По будке постучали палкой, выпроваживая волка вон. Возбужденный и раздраженный, со вздыбленной на загривке шерстью, Вой выскочил из будки и рванулся в отворенную из вольера дверь…
В несколько прыжков он проскочил длинный коридор и оказался на небольшой арене, огороженной такой же высокой стеной, как и коридор. Снег здесь был истоптан, пахло людьми, собаками, лошадьми и машинами. Вой быстро обежал площадку вдоль ограды. За все время заточения он впервые ощутил какое-то подобие свободы. И это возбудило его, вызвало желание двигаться, действовать, бороться за свое освобождение.
Старый волк, чуткий и внимательный, вдруг заметил, что сверху, над самой его головой, нависла площадка, на которой стояли двое людей. Площадка с людьми была поднята машиной. Ее неприятный гул слышался из-за забора. Он сразу вспомнил тот страшный день, когда уходил от стрелявшего по нему вертолета. Воя тогда спас не быстрый бег — он понял, что от этой летающей машины не убежать, от нее можно только спрятаться. И он устремился в очень густой можжевеловый кустарник и затаился в нем.
Площадка с людьми, поднятая киносъемочным краном, сразу напомнила волку вертолет, но здесь не было того оглушительного грохота да и выстрелов не слышалось. Зверь понимал свою беззащитность. Тем не менее он оскалился, зарычал и отбежал подальше, прижался к стене. Люди на площадке не только не последовали за ним, они даже переместились немного в сторону. Это успокоило зверя. Но тут внезапно в заборе открылась дверь, и на арену втолкнули трех собак. Крупные серые лайки западно-сибирской породы при виде волка мгновенно ощетинились, злобно залаяли. Увидев, что здесь, внутри ограждения, нет людей, нет их надежной поддержки и защиты, тотчас сбились в кучу подальше от зверя.
Старый вожак спокойно стоял в стороне, настороженно наблюдая за людьми наверху и искоса поглядывая на собак. Лайки были ему совсем не страшны. Но людям, очевидно, нужна была драка между собаками и волком, и они втолкнули еще двух лаек…
Собаки осмелели и, развернувшись фронтом, стали с яростным лаем приближаться к зверю, осторожно, медленно наступая на него. Сейчас их было пятеро — целая стая, а волк стоял на голой площадке один-одинешенек. Но старый Вой оставался совершенно спокоен. Ни люди, ни их крепкие и хорошо обученные собаки не знали, что за волк был перед ними. Они видели, что он более чем вдвое крупнее каждой из лаек, однако это было далеко не самым главным его достоинством и преимуществом.
Псы осторожно приближались, захлебываясь надрывным лаем, с каждым шагом распаляясь все больше и больше.
Старый вожак все еще выжидал, понимая, что за стеной-забором полным-полно людей, что он, как и прежде, в плену и нападать на собак — значит навредить себе. Но спокойствие покидало его. В нем уже начинала бурлить острая злоба на этих наглых, шумных и трусоватых зверей, так преданных человеку. Он не мог нападать на них, но и не обороняться тоже не мог. И он ждал момента, чтобы достойно отразить нападение.
Люди на площадке откровенно восхищались могучим лесным зверем — выдержанным, бесстрашным, умным. Вой услышал, как у них наверху что-то защелкало, заметил краем глаза, что площадка, однако, не перемещается, находится там же, где и была. Это оператор уже снимал уникальные кадры…
Негромкое стрекотание камеры ободрило собак и еще более обозлило волка. Он, продолжая оставаться внешне спокойным, не удержался и переступил на месте передними ногами. Тотчас две собаки из пяти стремительно отпрыгнули назад. Псы были в трех шагах от нею…
И вот настал момент, когда самый злобный, самый смелый из них рванулся к волку, чтобы вцепиться ему в загривок…
Старый Вой знал, что за первым сразу же кинутся остальные, он ждал этого момента и готовился к нему. Волк был не только сильнее и умнее собак, его движения были быстрее, стремительней чуть ли не вдвое… Едва пес метнулся к нему, как волк перехватил собаку в прыжке, вскинул над собой, резко встряхнул и, бросив, отпрыгнул далеко в сторону.
Пес рухнул с переломанным хребтом, распластался на снегу, предсмертно хрипя…
Будто незримая сила отбросила собак. Они еще лаяли, но в их лае уже слышались испуг и растерянность, они звали человека на помощь. А старый волк и не собирался на них нападать. Убийство пса было вынужденным: Вой должен был показать и людям, и своре свою силу, свое умение постоять за себя.
— Стоп! Всё! Великолепно! — сказал человек сверху. — Уберите собак! На сегодня — всё!
Волк с опаской косился на людей, не ожидая от них ничего хорошего. Но вот снова открылась дверь в заборе, и собаки как ошалелые кинулись прочь с арены. Одновременно открылся проход в коридор, по которому он пришел сюда. Вожаку не хотелось идти обратно в клетку, но здесь оставаться было опасно, и он неторопливо усталым шагом проследовал в свой вольер.
Когда старый волк улегся на полу, привычно свернувшись клубком, покой и сон долго не приходили к нему.
А рядом, в ста шагах от Воя, в небольшом домике, сидя за чашкой кофе, люди решали судьбу зверя.
— Ну и работка сегодня была! У меня такое ощущение, будто волк этот все понимает и просто не хочет перед нами раскрываться. Потому и на собак — ноль внимания. Раз ахнул, чтоб знали свое место, и снова — молчок.
— А наш-то лопух, твой «пожарник», куда смотрел? Стоял с брандспойтом и спал, что ли?
— Да не спал… Слишком уж быстро волк все это сделал…
— Быстро, быстро! А мы должны еще быстрей. Собаку не уберегли! Ну, теперь нам будет…
— Да. Это уж точно. А волк, пожалуй, и вправду все понимает. А?
— Может, так… А может, и не так…
— Ты — режиссер, ты и должен знать.
— А я не знаю… И никто, скорее всего, достоверно не знает. Ну, а как кадры?
— По-моему, должно быть здорово! Из проявки выйдет, я позвоню, сразу и посмотрим. Что ты дальше-то с ним будешь делать?
— А дальше вот что: завтра мы его выпускаем.
— Как?
— А вот так.
— Непонятно.
— Надо отснять момент стремительного бега зверя. Мне нужен его бег! А в условиях неволи, на арене, это невозможно. Ты же сам говоришь, что этот тип нам навстречу не пойдет. Придется нам пойти ему навстречу.
— Ну и как ты это мыслишь?
— Завтра с утра, если будет погода (а если не будет, то послезавтра), ты берешь второго оператора, ассистентов, ставите в разных местах три камеры — я покажу, где, — и, когда я дам команду его выпустить, снимаете сразу тремя камерами. Потом смонтируем. Возьмите трансфокаторы. Надо быть готовыми достать его в любой момент. Если он рванется на волю, этим кадрам цены не будет. Удивительный, уникальный зверь!
— Но ведь тогда его не поймать!
— Конечно.
— Придется за воротами поставить стрелков с ружьями.
— Нет. Я работаю честно. Если ему воля, значит — воля. И потом, кто тебе сказал, что здесь можно стрелять? Здесь хоть и пригород, но еще не лес.
— Лес ведь рядом!
— И рядом лес — не лес, а зеленая зона, там тоже стрелять и с ружьем ходить нельзя.
— Так сбежит ведь!
— Ну и пусть сбежит! Он свое нам отработал и завтра последнее отработает. А гонорара мы ему не платим. И вообще, чего ты ерепенишься, что это, тигр, что ли? Если б он был первым волком, выпускаемым в лес, я бы задумался. А то их там и без него хватает. Пусть будет одним больше. Разве он не заслужил хотя бы за сегодняшние съемки? Шучу, конечно. Просто мне нужен его бег. Не монтаж на соплях, а настоящий могучий, выразительный бег крупного волка-вожака. Понял?
— Понял.
— Вот и действуй.
— Ох, смотри, командир, достанется тебе. Отвечать придется за этого волка.
— Да понимаю я! Что ж поделаешь? Работа такая.
— Ты мне должен молоко выписать. Я снимаю фильм во вредных условиях.
— Фильм снимаю я. А ты только нажимаешь на кнопку кинокамеры, — засмеялся режиссер. — Поэтому довольствуйся пока кофе.
— Знаешь, старина, ты конечно, в зверях разбираешься лучше, чем я, но не нравится мне эта затея. Плохо это может кончиться… Прислушайся к доброму совету.
— А ты, дружище, лучше береги здоровье и думай за себя, а не за меня. Пей кофе.
На этот раз старому вожаку повезло. Ему не пришлось лишний день дожидаться съемок: погода выдалась тихая, солнечная.
Пришел человек, убрал посудину из-под еды, принес миску с водой и оставил дверь в клетку приоткрытой. Вой насторожился.
Находясь в плену, зверь каждое мгновение ждал беды, подвоха, а может быть, и гибели. Поэтому, увидев незапертую дверь, не бросился вон из клетки, не рванулся на свободу, такую желанную и как будто бы близкую. Нет ли ловушки за этой дверью? Он притаился у входа, принюхиваясь и прислушиваясь. Все было спокойно.
Быстро выскользнув из клетки, вожак прижался к стене и снова замер, осматриваясь. Его как будто не видели. Он быстро, крадучись, двинулся вдоль стены, прошел мимо двух других клеток, в которых зверей не было.
Дальше вдоль стены идти было нельзя: она поворачивала под прямым углом в глубь двора, а его путь лежал к воротам, через толстые железные прутья которых он видел вдалеке деревья. Чутким ухом зверь уже слышал, как там, в отдалении, шумит под слабым ветром дорогой его сердцу лес.
Волк решительно шагнул из-под прикрытия стены и потел к воротам. Сделав два-три шага, вдруг рванулся, вкладывая в рывок все силы, все свое безудержное стремление к свободе…
Три кинокамеры, из разных углов двора нацеленные на него, работали, запечатлевая на пленку стремительный бег вольнолюбивого лесного зверя. Он уже почувствовал за собой наблюдение, и это еще более подхлестнуло его.
Тем, кто видел его в эти мгновения, казалось, что зверь летит, распластавшись в воздухе. В каждом движении сквозил, в каждом броске вырывался наружу необузданный напор воли, внутренней силы старого вожака.
Железные ворота были заперты, но калитка рядом с ними — открыта. Волк промчался через нее и бросился к лесу.
До самых деревьев он несся не переводя духа и все ждал и ждал погони, выстрела… Но вот лес спасительным своим пологом прикрыл старого волка. Он был густым, настоящим, хотя исхоженным. Сильный дух человека перемежался здесь со знакомыми запахами зайца, лося, белки, хоря, мышей…
Теперь-то он найдет путь к родным местам, к стае, спасенной им ценой своей неволи…
Вой торопился. Целый день и почти всю ночь он то шел, то бежал одному ему ведомыми путями. Под утро прилег отдохнуть, устроившись в мягком пушистом сугробе. Впервые за много дней он хорошо спал, не вздрагивая во сне, не вскакивая вдруг от постоянной напряженности.
Леса были людными, всюду пролегали тропинки, лыжни и даже наезженные дороги. Пока снегу было немного, Вой шел по целине, стараясь обходить места, отмеченные человеческим запахом. Но утром повалил крупный снег, и идти по целине стало очень трудно — волк проваливался по грудь. Взбодренный сном, он еще долго шел, упорно одолевая снежную преграду, потом вдруг вышел на лыжную трассу и смело побежал по накатанной лыжне.
Внезапно впереди показался лыжник. Он шел навстречу волку, шел быстро, размахивая палками, его лыжи с легким свистом скользили по снегу. Это был, конечно, не охотник, не враг, он торопился, занятый своими человеческими делами. Вой и прежде встречал лыжников в лесу, но видел их издалека, а сейчас, ближе узнав людей, понял, что лыжник видит его, но не обращает особого внимания, видимо, приняв за собаку… И старый волк продолжал спокойно идти навстречу человеку, потом так же спокойно, с достоинством отступил в сторону, про: пуская лыжника.
— Мерси! — сказал тот, промчавшись и обдав зверя облаком мелкой снежной пыли. Вот он уже исчез за поворотом лыжни, глубоко убежденный, что встретил овчарку, отставшую от хозяина…
А старый волк продолжал свой путь, и встреча на лесной лыжне стала для него еще одним уроком, обогатившим его и без того немалый жизненный опыт.
8. МАГА УВОДИТ СТАЮ
Тихим солнечным утром стая переходила отлогий безлесный холм. Снега здесь было немного, и волки двигались быстро и легко. Уже все взбежали на плоскую вершину холма, когда волчица первой уловила в небе далекий рокот, похожий на раскат грозы. Но Мага знала, что это не гроза. И не только потому, что гроза бывает летом. Волчице был хорошо знаком этот рокот, одинаковый и летом, и зимой. Она никогда не смогла бы спутать его с грозовыми раскатами. Это был вертолет.
Далекий звук услышали все и вопросительно обернулись к Маге. Только она, опытная мать-волчица, знала, что надо делать в таких случаях. Ее научил мудрый старый вожак. Он, едва заслышав звук вертолета, бросался в чащобу, стремительно уводя стаю туда, где можно спрятаться, затаиться, переждать… Следуя его примеру, Мага торопливо повела волков в молодой густой сосняк, пробралась в самую чащобу и залегла, прижимаясь к снегу, в середине стаи, побуждая волков сделать то же. Когда вертолет застрекотал над сосняком, они уже лежали, вжавшись в снег под деревьями, и сверху их нельзя было заметить.
Вертолет улетел, но волчица знала, что он может вернуться, и потому лежала. Глядя на нее, лежали все.
Второй раз страшная грохочущая машина летела совсем низко, чуть ли не задевая верхушки деревьев. Шум был такой, что каждому хотелось бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого грозного оглушительного вихря… Но Мага знала, что встать — означает погибнуть. Спасти могла лишь выдержка. Она чувствовала, что звери испытывают неудержимое желание вскочить, удариться в бег. Но прежде они обязательно поищут ее глазами, посмотрят на нее, на мать-волчицу, на предводительницу стаи. Потому она и легла так, чтобы все могли видеть, что она здесь, что она лежит, не убегает и запрещает убегать им.
Грохочущая смерть улетела. Утих, растворился в морозном воздухе страшный рокот, но волки еще долго лежали не шелохнувшись. Вынужденная остановка переходила в дневку, успокоившиеся звери уже дремали, набираясь сил для очередного ночного поиска. Вначале Мага присоединилась к общему желанию остаться на дневку здесь, но потом, еще выждав и убедившись, что вертолет не вернется, решила все-таки перейти для отдыха в другое место. Хотя вокруг было спокойно, осторожной Маге укрывший стаю сосняк не казался теперь таким уж безопасным…
Она подняла волков, пересекла с ними глубокий овраг, провела через две лощины и выбрала для лежки место в самой середине густых и высоких зарослей ивняка.
Период гона, любви у волков еще не настал, но Пришлый заигрывал с Магой все чаще и чаще. Он ходил кругами вокруг нее, иногда игриво кусал за спину, призывно урчал. Зуа и Ко принимали это как должное — Пришлый занимал в стае место вожака и почти уже стал вожаком. Иногда он рыком одергивал кого-либо из волков, и Мага молчаливо поддерживала его. Но переярка Ва Пришлый не трогал. Не хотел раздражать его. А переярок вел себя довольно хитро и агрессивно. При матери-волчице Ва был сама кротость, но стоило ей отойти в сторону, как он уже крутился возле Пришлого и ждал малейшего предлога, чтобы затеять ссору. Пришлый видел это, понимал и избегал стычек. Тем более, что за последний месяц Ва заметно вырос, стал еще более сильным и самоуверенным.
Однако злоба копилась и у Пришлого. Ва уже настолько был ненавистен ему, что он не мог спокойно дневать, если переярок отдыхал рядом. Но чувства свои новый вожак вынужден был прятать еще глубже, чем его недруг. Против Пришлого встали бы все, кроме Маги, да и она не одобрила бы его драки с переярком.
Последнее время Ва очень не нравились ухаживания нового вожака за матерью-волчицей. Он привык видеть в роли ее друга и повелителя только отца-волка и никого более не мог признать ни настоящим вожаком, ни близким другом Маги. Тем не менее другой уже занял место старого Воя и настойчиво пытался вытеснить память о нем в волчьей стае.
Это не удавалось — слишком силен был здесь авторитет пропавшего старого волка, и это еще больше беспокоило, злило Пришлого. Стая теперь уже не была такой монолитной, целеустремленной, как прежде. Каждый норовил жить сам по себе, несмотря на все усилия мудрой, опытной Маги.
Самка-переярок и волчонок не могли не видеть сложных отношений между Пришлым и Ва, и это накладывало отпечаток и на их поведение. В стае накапливалось взаимное недовольство, раздражение, злость…
Ночь выдалась тихой, безлунной. Черные тучи затянули псе небо, и тягучая мгла окутала деревья, кусты, легла на сугробы.
Волки переходили замерзшую реку, свежий снег лежал на льду тонким слоем, и идти было легко. Еще с середины реки Мага, идущая впереди, уловила отрадный дух лосиного мяса. Ближе к берегу его почувствовали и остальные, стая ускорила шаг. Вскоре волки нашли лосиную тушу. Она оказалась замерзшей — лось был убит давно.
Старый Вой никогда не разрешал есть мясо животных, которых убили не сами волки. К своим запасам Вой возвращался в голодные времена, и стая подкармливалась за счет старой добычи, хотя спрятанное мясо порой оказывалось уже полуразложившимся. А к тушам, вот так беспризорно лежавшим у дорог или в лесу, неизвестно кем брошенным, старый вожак стаю не подпускал. Он сам осматривал находку, затем, подняв заднюю ногу, презрительно ставил «метку», своим пренебрежительным отношением предостерегая волков. И никто из его семьи не ел такого мяса даже в самые худые времена, хотя волки из других семей в подобных случаях охотно насыщались. Мага не понимала поведения вожака, но ослушаться его не смела да и не хотела. Она, как и вся стая, не подходила туда, куда не разрешал Вой.
Другое дело, когда стая натыкалась на отбросы возле человеческого жилья. Тут вожак не возражал против поживы, но тоже проявлял крайнюю осторожность.
Сейчас Воя не было рядом, и волчица решила подойти поближе к лосиной туше вместе со всей стаей. В этом была ее ошибка. Когда она, постояв некоторое время невдалеке от убитого лося, повернула обратно, волки не последовали за ней. Стая осталась на месте и, словно не замечая, что мать-волчица уходит, ринулась к туше.
Матерая Мага не знала, чем опасно найденное мясо, да и опасно ли оно вообще. Но она знала другое: чтобы выжить и сохранить стаю, необходимо строго выполнять все законы, установленные старым Воем.
Волки тем временем обнюхивали мясо, не обращая на нее никакого внимания. Рассерженная их неповиновением волчица тотчас метнулась обратно к туше и, не дав никому прикоснуться к мясу, ударила грудью, отшвырнула вначале Ва, затем Пришлого. Остальные, увидев ее гнев, сами отскочили в сторону.
Но переярок не уходил. Отстаивая свое право на самостоятельность, он оскалил клыки и зарычал. Пришлый мгновенно сориентировался: за неподчинение матери-волчице строптивого Ва можно сурово наказать. Еще миг, и он напал бы на переярка. Но не успел — Зуа уже стояла рядом с братом, да и Мага спохватилась и зарычала на нового вожака.
Волчица заставила стаю подчиниться, но то, что произошло, очень встревожило ее. Она теперь ясно видела, что стая становится неуправляемой, что нет, давно уже нет того порядка и послушания, что были при старом вожаке. Может быть, приход Пришлого в семью сыграл свою роль в возникшем разладе? Теперь ей придется постоянно и внимательно следить за каждым. Только так можно уберечь семью от беды.
Ссора у туши отвлекла Магу от охотничьего поиска. Совсем неожиданно для нее невдалеке раздался резкий скрип снега. Волки бросились вперед, мгновенно преодолев расстояние в десяток прыжков. Поздно! Крупная рысь с добычей в лапах уже сидела высоко на дереве, словно дразня волков. Риса (это была она) не раз уходила от стаи Воя и Маги. Вот и сейчас, вовремя заметив врагов, она прервала ужин и, не расставаясь с пойманным зверьком (каким именно, Мага так и не смогла разобрать), стремительно пробежала по снегу и влезла на дерево. Стае не оставалось ничего другого, как проследовать мимо более удачливой соперницы.
Тихая зимняя ночь словно вслушивалась в негромкий мерный хруст снега под ногами волков. Звери шли на охоту. Мага вела их по знакомым местам, где не раз она и старый вожак загоняли лосей, кормили стаю.
Деревья застыли, стояли не шелохнувшись, будто во сне. В чуткой тишине гулко разносился по лесу малейший скрип или хруст. В такую ночь трудно неслышно подобраться к жертве. И вышедшие на охоту звери должны были проявить особую находчивость, осторожность, выдержку. Не обладая этими качествами, выжить в суровом зимнем лесу просто невозможно.
Далекий звук услышали все и вопросительно обернулись к Маге. Только она, опытная мать-волчица, знала, что надо делать в таких случаях. Ее научил мудрый старый вожак. Он, едва заслышав звук вертолета, бросался в чащобу, стремительно уводя стаю туда, где можно спрятаться, затаиться, переждать… Следуя его примеру, Мага торопливо повела волков в молодой густой сосняк, пробралась в самую чащобу и залегла, прижимаясь к снегу, в середине стаи, побуждая волков сделать то же. Когда вертолет застрекотал над сосняком, они уже лежали, вжавшись в снег под деревьями, и сверху их нельзя было заметить.
Вертолет улетел, но волчица знала, что он может вернуться, и потому лежала. Глядя на нее, лежали все.
Второй раз страшная грохочущая машина летела совсем низко, чуть ли не задевая верхушки деревьев. Шум был такой, что каждому хотелось бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого грозного оглушительного вихря… Но Мага знала, что встать — означает погибнуть. Спасти могла лишь выдержка. Она чувствовала, что звери испытывают неудержимое желание вскочить, удариться в бег. Но прежде они обязательно поищут ее глазами, посмотрят на нее, на мать-волчицу, на предводительницу стаи. Потому она и легла так, чтобы все могли видеть, что она здесь, что она лежит, не убегает и запрещает убегать им.
Грохочущая смерть улетела. Утих, растворился в морозном воздухе страшный рокот, но волки еще долго лежали не шелохнувшись. Вынужденная остановка переходила в дневку, успокоившиеся звери уже дремали, набираясь сил для очередного ночного поиска. Вначале Мага присоединилась к общему желанию остаться на дневку здесь, но потом, еще выждав и убедившись, что вертолет не вернется, решила все-таки перейти для отдыха в другое место. Хотя вокруг было спокойно, осторожной Маге укрывший стаю сосняк не казался теперь таким уж безопасным…
Она подняла волков, пересекла с ними глубокий овраг, провела через две лощины и выбрала для лежки место в самой середине густых и высоких зарослей ивняка.
Период гона, любви у волков еще не настал, но Пришлый заигрывал с Магой все чаще и чаще. Он ходил кругами вокруг нее, иногда игриво кусал за спину, призывно урчал. Зуа и Ко принимали это как должное — Пришлый занимал в стае место вожака и почти уже стал вожаком. Иногда он рыком одергивал кого-либо из волков, и Мага молчаливо поддерживала его. Но переярка Ва Пришлый не трогал. Не хотел раздражать его. А переярок вел себя довольно хитро и агрессивно. При матери-волчице Ва был сама кротость, но стоило ей отойти в сторону, как он уже крутился возле Пришлого и ждал малейшего предлога, чтобы затеять ссору. Пришлый видел это, понимал и избегал стычек. Тем более, что за последний месяц Ва заметно вырос, стал еще более сильным и самоуверенным.
Однако злоба копилась и у Пришлого. Ва уже настолько был ненавистен ему, что он не мог спокойно дневать, если переярок отдыхал рядом. Но чувства свои новый вожак вынужден был прятать еще глубже, чем его недруг. Против Пришлого встали бы все, кроме Маги, да и она не одобрила бы его драки с переярком.
Последнее время Ва очень не нравились ухаживания нового вожака за матерью-волчицей. Он привык видеть в роли ее друга и повелителя только отца-волка и никого более не мог признать ни настоящим вожаком, ни близким другом Маги. Тем не менее другой уже занял место старого Воя и настойчиво пытался вытеснить память о нем в волчьей стае.
Это не удавалось — слишком силен был здесь авторитет пропавшего старого волка, и это еще больше беспокоило, злило Пришлого. Стая теперь уже не была такой монолитной, целеустремленной, как прежде. Каждый норовил жить сам по себе, несмотря на все усилия мудрой, опытной Маги.
Самка-переярок и волчонок не могли не видеть сложных отношений между Пришлым и Ва, и это накладывало отпечаток и на их поведение. В стае накапливалось взаимное недовольство, раздражение, злость…
Ночь выдалась тихой, безлунной. Черные тучи затянули псе небо, и тягучая мгла окутала деревья, кусты, легла на сугробы.
Волки переходили замерзшую реку, свежий снег лежал на льду тонким слоем, и идти было легко. Еще с середины реки Мага, идущая впереди, уловила отрадный дух лосиного мяса. Ближе к берегу его почувствовали и остальные, стая ускорила шаг. Вскоре волки нашли лосиную тушу. Она оказалась замерзшей — лось был убит давно.
Старый Вой никогда не разрешал есть мясо животных, которых убили не сами волки. К своим запасам Вой возвращался в голодные времена, и стая подкармливалась за счет старой добычи, хотя спрятанное мясо порой оказывалось уже полуразложившимся. А к тушам, вот так беспризорно лежавшим у дорог или в лесу, неизвестно кем брошенным, старый вожак стаю не подпускал. Он сам осматривал находку, затем, подняв заднюю ногу, презрительно ставил «метку», своим пренебрежительным отношением предостерегая волков. И никто из его семьи не ел такого мяса даже в самые худые времена, хотя волки из других семей в подобных случаях охотно насыщались. Мага не понимала поведения вожака, но ослушаться его не смела да и не хотела. Она, как и вся стая, не подходила туда, куда не разрешал Вой.
Другое дело, когда стая натыкалась на отбросы возле человеческого жилья. Тут вожак не возражал против поживы, но тоже проявлял крайнюю осторожность.
Сейчас Воя не было рядом, и волчица решила подойти поближе к лосиной туше вместе со всей стаей. В этом была ее ошибка. Когда она, постояв некоторое время невдалеке от убитого лося, повернула обратно, волки не последовали за ней. Стая осталась на месте и, словно не замечая, что мать-волчица уходит, ринулась к туше.
Матерая Мага не знала, чем опасно найденное мясо, да и опасно ли оно вообще. Но она знала другое: чтобы выжить и сохранить стаю, необходимо строго выполнять все законы, установленные старым Воем.
Волки тем временем обнюхивали мясо, не обращая на нее никакого внимания. Рассерженная их неповиновением волчица тотчас метнулась обратно к туше и, не дав никому прикоснуться к мясу, ударила грудью, отшвырнула вначале Ва, затем Пришлого. Остальные, увидев ее гнев, сами отскочили в сторону.
Но переярок не уходил. Отстаивая свое право на самостоятельность, он оскалил клыки и зарычал. Пришлый мгновенно сориентировался: за неподчинение матери-волчице строптивого Ва можно сурово наказать. Еще миг, и он напал бы на переярка. Но не успел — Зуа уже стояла рядом с братом, да и Мага спохватилась и зарычала на нового вожака.
Волчица заставила стаю подчиниться, но то, что произошло, очень встревожило ее. Она теперь ясно видела, что стая становится неуправляемой, что нет, давно уже нет того порядка и послушания, что были при старом вожаке. Может быть, приход Пришлого в семью сыграл свою роль в возникшем разладе? Теперь ей придется постоянно и внимательно следить за каждым. Только так можно уберечь семью от беды.
Ссора у туши отвлекла Магу от охотничьего поиска. Совсем неожиданно для нее невдалеке раздался резкий скрип снега. Волки бросились вперед, мгновенно преодолев расстояние в десяток прыжков. Поздно! Крупная рысь с добычей в лапах уже сидела высоко на дереве, словно дразня волков. Риса (это была она) не раз уходила от стаи Воя и Маги. Вот и сейчас, вовремя заметив врагов, она прервала ужин и, не расставаясь с пойманным зверьком (каким именно, Мага так и не смогла разобрать), стремительно пробежала по снегу и влезла на дерево. Стае не оставалось ничего другого, как проследовать мимо более удачливой соперницы.
Тихая зимняя ночь словно вслушивалась в негромкий мерный хруст снега под ногами волков. Звери шли на охоту. Мага вела их по знакомым местам, где не раз она и старый вожак загоняли лосей, кормили стаю.
Деревья застыли, стояли не шелохнувшись, будто во сне. В чуткой тишине гулко разносился по лесу малейший скрип или хруст. В такую ночь трудно неслышно подобраться к жертве. И вышедшие на охоту звери должны были проявить особую находчивость, осторожность, выдержку. Не обладая этими качествами, выжить в суровом зимнем лесу просто невозможно.
9. ВЫДРА
С утра падал крупный пушистый снег, заметая тропы, и к полудню Вой, утомившись, прервал свое путешествие. Старый волк устроился в неглубокой яме среди бурелома на крутом склоне холма. Отдыхал он до сумерек, когда снегопад наконец прекратился. Пора было снова двигаться в путь. Но прежде следовало подкрепиться — в течение двух суток, с тех пор как он ушел из плена, Вой ничего не ел, кроме маленькой куропатки, на лунку которой наткнулся совсем случайно. Волк жадно съел птицу, оставив только несколько перышек. Но все равно остался голоден.
Поглотал снегу, утолив немного жажду, спустился к озеру, к открытой воде. Здесь в большую полынью впадал быстрый в устье, незамерзающий ручей. Волк попил, осмотрелся: нельзя ли чем-нибудь поживиться? А вот и заинтересовавший его след — глубокая полукруглая борозда в снегу. Конечно же, здесь еще утром прошла в свою нору выдра.
Может быть, к ночи она покинет убежище и двинется обратно через озеро к другому незамерзающему ручью, который она должна навещать?
Не приближаясь к следу выдры, старый волк повернул назад, к зарослям ивняка, и залег за кустом. Надо было выжидать. Если выдра выйдет ночью, он обязательно ее перехватит.
Давно миновали сумерки, мгла стала густой, едва проницаемой. Потом появилась луна, круглая, яркая, и озарила озеро, берег, ближайшие деревья пронзительным, призрачным светом. Стало видно как днем.
Подмораживало. Вожак все лежал не шелохнувшись, то не спуская глаз со следа выдры, то полагаясь на слух, не менее надежный, чем зрение.
Не всякий хищник способен так долго и терпеливо выжидать в засаде, как старый Вой. Он пролежал всю ночь, ни на миг не ослабляя сосредоточенного внимания, не поддаваясь ни дремоте, ни усталости. Собранный, настороженный, увезенный в удаче.
Поглотал снегу, утолив немного жажду, спустился к озеру, к открытой воде. Здесь в большую полынью впадал быстрый в устье, незамерзающий ручей. Волк попил, осмотрелся: нельзя ли чем-нибудь поживиться? А вот и заинтересовавший его след — глубокая полукруглая борозда в снегу. Конечно же, здесь еще утром прошла в свою нору выдра.
Может быть, к ночи она покинет убежище и двинется обратно через озеро к другому незамерзающему ручью, который она должна навещать?
Не приближаясь к следу выдры, старый волк повернул назад, к зарослям ивняка, и залег за кустом. Надо было выжидать. Если выдра выйдет ночью, он обязательно ее перехватит.
Давно миновали сумерки, мгла стала густой, едва проницаемой. Потом появилась луна, круглая, яркая, и озарила озеро, берег, ближайшие деревья пронзительным, призрачным светом. Стало видно как днем.
Подмораживало. Вожак все лежал не шелохнувшись, то не спуская глаз со следа выдры, то полагаясь на слух, не менее надежный, чем зрение.
Не всякий хищник способен так долго и терпеливо выжидать в засаде, как старый Вой. Он пролежал всю ночь, ни на миг не ослабляя сосредоточенного внимания, не поддаваясь ни дремоте, ни усталости. Собранный, настороженный, увезенный в удаче.