Страница:
Сам же бригадир свою странную приверженность к идиотскому контингенту объяснял очень просто.
– Моя палата номер шесть… – ласково говаривал, бывало, Вовец, поглаживая по квадратным шишковатым черепам своих атлетов, радостно гыкавших в ответ и пускавших слюни в припадке щенячьей преданности. – Эти никогда не предадут и спину прикроют. Любого за меня порвут – как звать не спросят…
Левопупыревская группировка была вдвое меньше по численности, нежели Центральная бригада, – район, входящий в зону ее ответственности, был также во много раз меньше по площади, чем Центральный. Особенность данной территории заключалась в том, что на ней располагалась обширная зона отдыха: два парка с аттракционами, закусочными-бистро и павильонами игровых автоматов; речной вокзал с двумя лодочными станциями, а также китайская община, именуемая в простонародье Шанхаем.
Этот самый Шанхай, существовавший вроде бы сам по себе, тем не менее подчинялся (после ряда кровавых разборок) Левопупыревской группировке и давал солидную прибыль. В обороте Шанхайской дарк-индустрии числились такие заманчивые составляющие, как:
– китайская толкучка, располагавшаяся непосредственно в Шанхае;
– многочисленные «нычки», где можно было в интимной обстановке и за умеренную плату отпробовать цветных глюков:
– китайские малолетние проститутки чрезвычайно миниатюрного телосложения, пользовавшиеся большим cnpoсом у белого населения Ложбинской области;
– китайские же малолетние педерасты, имевшие ошеломляющий успех в среде богатых жопошников Ложбинска.
Вот такой замечательный район принадлежал Левопупыревской группировке, возглавлял которую некто Иегу-дейл Фуфайдеркало – этнический серб по кличке Засада.
В самостоятельном существовании Левопупыревского района явно прослеживалась двоякая историческая несправедливость. Дело в том, что ранее, лет этак пятнадцать назад, этого района, как, впрочем, и Правопупыревского, не было и в помине. Территория нынешнего Левопупыревского района – вся парковая зона и китайская община – входила в состав района Центрального, а ныне существующий Правопупыревский район, что на другом берегу Ложбинки, именовался Заречненским. Но вот случилось так, что какой-то яйцеголовый академик-историк откуда-то выкопал, что во время ВОВ уроженцы Ложбинска Никифор и Автандил Пупыревы, служившие в войсках НКВД, геройски пали на поле брани где-то под Можайском, грудью встав на пути несметных вражеских полчищ и навеки овеяв себя неувядаемой славой. Как только данный факт стал достоянием общественности, в наименованиях городского масштаба произошли трогательные изменения. Решением горсовета при участии ветеранов ВОВ часть Центрального района и Заречненский переименовали соответственно в Лево-и Правопупыревские, а на берегу Ложбинки, неподалеку от второй лодочной станции, воздвигли чугунный монумент.
Году этак в 1991-м тот же яйцеголовый академик вдруг откуда-то раскопал, что братья Пупыревы, оказывается, состояли в расстрельной команде и являлись чуть ли не первыми действующими лицами трагедии в Куропатах, а под Можайском их обоих застрелила из охотничьего ружья какая-то местная проститутка в процессе дикой оргии. На этом факте он состряпал целый научный труд, но отыграть обратно не вышло: горсовет, получив задокументированное подтверждение своей былой оплошности, отчего-то не пожелал менять названия – все осталось, как и было.
Вторая историческая несправедливость заключалась в том, что, несмотря на козни разнообразных яйцеголовых и происки горсовета, Левопупыревский район искони контролировался группировкой района Центрального, но предшественник Вовца – некто Фугас, умерший неестественной смертью холодной декабрьской ночью 1991 года, за две недели до своей кончины пролопушил филиал, включавший зону отдыха и Шанхай, и эти прекрасные составляющие как-то безболезненно и вроде бы самопроизвольно отошли под сень покровительства уже известного вам Засады, возникшего черт знает откуда на волне смутного времени.
Вовец, взваливший в начале 92 года на свои могучие плечи неподъемное бремя власти, пару раз пытался соорудить мелкомасштабные наезды на новоявленного узурпатора, однако, кроме нескольких трупов и откровенного психологического поражения в процессе последней «стрелки» с Засадой, ничего хорошего от этих мероприятий он не поимел. Засада был старше него на десяток лет, в отличие от большинства представителей «новой» братвы оттянул несколько сроков за солидные дела, имел огромный опыт работы с людьми и мощный интеллект.
А еще данный товарищ обладал безудержным обаянием, позволяющим за несколько минут общения расположить к себе кого угодно и буквально за месяц пребывания в Ложбинске стал вхож во все «лучшие дома» – то бишь катраны, притоны и так далее. В общем, не будь Вовец коренным выходцем из среды Ложбинского криминалитета и законным правопреемником Фугаса – ходить бы ему под Засадой.
Если вообще ходить… Тогда, в начале 92-го, нехорошо получилось: помимо всего прочего, после последней «стрелки» взбешенный Вовец загорелся желанием немедленно помститься. Вечером того же дня, крепко приняв на грудь для снятия стресса, Вовец со товарищи забрался на недавно ставшую сопредельной территорию и по старой памяти похозяйничал: разгромил к чертям собачьим две шашлычные; поджег павильон с игровыми автоматами, набил физиономии всем, кто не понравился, а под занавес самолично в извращенной форме изнасиловал новую чувиху Засады – Эльвиру, подвернувшуюся под руку (или еще там под какой фрагмент мужского организма) совершенно случайно.
После этого Засада опять пригласил Вовца на «стрелку»: хотел «раскинуть по понятием», поскольку адекватно ответить на произвол не мог – по причине неравного соотношения сил. Вовец, естественно, от приглашения отказался, более того, предупредил Засаду: ежели и быть «стрелке», то совсем не по «понятиям», и станет она последней кое для кого. Потому что, дескать, явится бригадир Центральной со всем кодланом и враз замесит к чертовой матери всю Засадину братву! В общем – нагрубил.
Спустя полчаса Вовцу позвонил смотрящий Малик (своего «вора» на тот момент в Ложбинске не было), предупредил за беспредел и велел назавтра явиться на сходняк. Как выяснилось, по прежнему месту обитания Засада пользовался мощным влиянием и авторитетом. Новоявленный хозяин Левопупыревского района не замедлил использовать старые связи: позвонил куда надо и все моментом разрешилось – система сработала безотказно.
Вовец сильно приуныл. Он совсем не ожидал, что блатные так резко «подпишутся» за Засаду – обычно они крайне редко вмешивались в дела «новой» братвы, предоставляя им возможность решать проблемы своими средствами. Никто ведь не считал нужным разобраться – что за личность этот пресловутый Засада, будь он неладен! Действовали по старому принципу – залетный, так и дави его кто как может. Анализируя причины утраты Левопупыревского района, Вовец вполне искренне полагал, что Фугас, старый маразматик, просто так филиал пролопушил – не счел нужным проследить Засадину роль в этой экспроприации. В итоге вышло все очень скверно – как всегда бывает при недооценке личности противника.
Глава Центральной группировки, естественно, мог наплевать на это дело и послать всех к чертовой матери – его бригада была самой мощной в городе и ни в чьей поддержке не нуждалась. В своем районе Вовец никого не опасался – тут все было схвачено. Но он прекрасно знал нравы «законников» старого закала и отчетливо сознавал, что после отказа явиться на сходняк жизнь его будет безрадостной и недолгой…
В назначенный час бригадир Центрального сидел на хате у Малика и угрюмо созерцал людей, набившихся в большую комнату, – на сходку прибыли представители всех бандитских группировок Ложбинска, Малик пригласил для наглядности. Разговор был вдумчивым и нелицеприятным, но не буду утомлять ваше внимание деталями: о процедурах подобного рода со знанием дела пишут сейчас практически все более-менее читаемые газеты. В общем, по делам и заслугам – если брать по «понятиям» – быть бы Вовцу вынесенным ногами вперед с той хаты, но… Но пострадавший Засада, ко всеобщему изумлению, вдруг ни с того ни с сего простил хама, заявив, что желает сосуществовать в мире и согласии, крови не желает, а во всем случившемся видит лишь ошибки молодости нового главы Центральной группировки – так сказать, детскую болезнь левизны. И даже отказался от кратности при определении расчета за нанесенный материальный ущерб…
Таким образом, инцидент был исчерпан, все стало на свои места, и оконфуженный перед всей ложбинской братвой Вовец получил возможность существовать в прежнем режиме, доказывая примерным поведением свою лояльность.
В последующем никто из «братвы» не беспредельничал по отношению друг к другу: одухотворенные печальным примером главы Центральной группировки, все взаимососуществовали более-менее миролюбиво…
Детально разобравшись в событиях четырехлетней давности, Пульман не спеша приступил к осуществлению своего плана. Разумеется, предпочтительнее было бы воздействовать на объект посредством гипноза, но увы: хмурый мужлан Вовец оказался из той категории, на представителей которой чары Адольфа Мирзоевича не распространялись. В этом гипнотизер убедился, подсев однажды к бригадиру в казино «Бузав», где тот коротал за рулеткой длинные зимние вечера.
Улучив минутку, Пульман приблизил уста к волосатому уху главы Центральной группировки и начал тихо внушать:
– Слушай меня внимательно. Я даю тебе установку (к тому моменту психотерапевт наловчился давать долговременные установки на порядок действий в различных ситуациях, и большинство подопытных успешно выполняли те или иные задания вне его присутствия: допустим, установка давалась такая – через три часа раздеться и попрыгать козлом, громко кудахтая и размахивая гениталиями)…
Даю установку… Даю установку…
Внезапно Вовец отреагировал совсем не так, как предполагалось.
Вместо того чтобы остекленеть взглядом и замереть, он звучно щелкнул пальцами и раздраженно приказал моментально возникшему за его спиной секьюрити из казиношной СБ:
– А ну-ка убери отсюда этого дебила, Борисыч! Он, сволота, мне сосредоточиться мешает…
От такого оборота Пульман слегка опешил, даже не догадался приказать секьюрити, чтобы его не трогали. И тут же был мгновенно вышвырнут из казино двумя сноровистыми ребятишками в бабочках. Вдогон стремительно скатывающемуся по ступенькам телу какой-то амбал с отвратной физиономией конченого дегенерата пропищал:
– Вовцу установка не нужна – пока обходимся пулеметами! Но ты телефончик оставь – мало ли…
– Ладно-ладно, козлята… – незлобиво проворчал Пульман, отряхивая от снега вышвырнутую следом дубленку и шапку – ушибся он не сильно и потому здорово не осерчал. Кроме того, инцидент окончательно подтвердил его теорию об избирательности воздействия на различные типы людей. Это был уже двенадцатый случай аналогичного характера, и закономерность прослеживалась очень легко – внушению не поддавались сильные, волевые натуры, привыкшие сами повелевать себе подобными и не из кабинета, а посредством личного контакта.
«Ничего, разберемся», – сам себе пообещал Адольф Мирзоевич, выходя из такси у своего дома, и, по установившейся в последнее время привычке, вкрадчиво сообщил таксисту:
– Уплачено – по двойному тарифу, – на что последний расплылся в благодарной улыбке и умчался в вечернюю мглу…
Второй раз Пульман подкатил к бригадиру Центрального три недели спустя, когда тот дремал в Шезлонге на бортике бассейна областного дворца спорта.
– Разговор есть, товарищ Анисимов, – заявил Адольф Мирзоевич, устраиваясь в шезлонге по соседству. – Обоюдоинтересный, между прочим.
Разлепив веки, бригадир нехотя скосил глаза на невесть откуда взявшегося чудика и лениво молвил с неожиданной витиеватостью:
– Есть ли необходимость упоминать затасканное изречение насчет тамбовского люпуса?
– Нет-нет, милейший, – поспешил его уверить Пульман. – Не стоит утруждать себя. Эмм… Мне больше нравится другое изречение: люпус энд люпус из фредщип.
Вовец приподнял голову и внимательно рассмотрел соседа.
– Ага. Где-то я тебя видел уже. Угу… И в тот раз, насколько помню, ты мне тоже не понравился.
– Это было в казино «Бузав» три недели назад, – неохотно сообщил Пульман. – Вы тогда… эмм… не очень любезно со мной обошлись, хотя я в принципе…
– А-а-а! – вспомнил Вовец. – Тебя тогда спустили с лестницы. Точно – спустили! Ты, кажется, какую-то установку предлагал, а она мине была без надобности… И сейчас твоя установка мине без надобности. Так что – вали отсюда пока у дворца спорта проблемы не возникли.
– Какие проблемы? – неприятно озаботился Адольф Мирзоевич. – Что за проблемы? Я вроде ничего такого пока… – Что значит «какие проблемы»? Утонешь в бассейне, придется всю воду менять, – пояснил Вовец, позевывая и вращая шеей. – А у них вечером тренировка ватерполистов… А, кстати, как тебя сюда пропустили? Там что – на выходе никого нет? – Бригадир озабоченно приподнялся на локте и обернулся к входной двери.
– Да там они, там, – успокоил его Пульман. – На месте твои аполлоны! Просто я экстрасенс и того – эмм… слегка их загипнотизировал.
– Ха! Ишь ты – экстрасекс! – с сомнением покачал головой бригадир.
– А чего ж меня не загипнотизируешь?
– Не хочу, – покривил душой Адольф Мирзоевич. – Ты мне в здравом уме потребен. И в твердой памяти.
– Ну-ну, – недоверчиво пробурчал бригадир. – Чего хочу?
– Что у вас за идиотская манера! – раздраженно поморщился Пульман.
– «Чего хочу, чего хочу…» Короче, я тебе вот что скажу… – Он вылез из шезлонга, приблизился к бригадирову ложу и торопливо забормотал, боясь, что его в любой момент могут прервать:
– В общем, я помогу тебе… помогу взять обратно под крыло Левопупыревский район. Он будет твой безраздельно – как и четыре года назад. Ферштейн? Взамен предлагаю сотрудничество. Ты будешь выполнять кое-какие мои поручения – ну, не сам, естественно, твое дело командовать… Ага. Чуть позже я с твоей помощью установлю контроль над всей этой вашей… ага – над братвой – вот. Над всей ложбинской братвой. Это будет фе-но-ме-наль-но!!! Это будет просто беспрецедентный случай, можешь мне поверить, ага… Я в общем-то на многое не претендую, просто хочу некоторым образом упорядочить… некоторым образом направить, ага… В общем, хочу быть кем-то типа верховного этого… эмм… – Тут психотерапевт запнулся и защелкал пальцами, пытаясь найти аналог в исторической практике.
Вовец моментально пришел к нему на помощь.
– Как Колчак, да? – невозмутимо подсказал он.
– Ну, это, конечно, сильно… Но, в принципе – да! Типа того, – согласился Пульман. – В общем, ты будешь моей правой рукой, заместителем, так сказать, ага… Гхм… кхм… – Адольф Мирзоевич прокашлялся и несколько сконфузился под пристальным взглядом бригадира. – А потом… Потом мы приберем к рукам все, что есть в этом городе: областную администрацию, правоохранительные органы, а там, глядишь… Что, я непонятно изъясняюсь? – окончательно смутился Пульман, разобравшись наконец в особенности странного взгляда своего собеседника. Вовец все это время смотрел на него не с интересом, как показалось психотерапевту с самого начала, и даже не со скрытым негодованием, чего вполне можно было ожидать… Он смотрел так, как смотрит посторонний врач на обделавшегося тяжелобольного, находящегося в ведомстве коллеги: с некоторым сожалением и презрительным участием, но без душевного надлома – не мое это! Это и не взгляд даже, а безоговорочный диагноз – уж в этом Адольф Мирзоевич знал толк…
– Ты это… Ты кто вообще такой? – тихо спросил бригадир. – Откуда выпал, болезный?
– Я-то?! – удивился Пульман. – Я этот… того… хм… – Тут он вдруг понял, что его параметры бригадиру ни о чем не говорят, и пожалел, что до сих пор не обзавелся титулом, безоговорочно обеспечивающим в нашем прогрессивном обществе уважение уже при одном лишь его упоминании, без каких-либо дополнительных ссылок: типа «вор», «бригадир», «депутат», «киллер», «губернатор» и так далее.
– Ну, психотерапевт я, – тяжело вздохнул Пульман. – А еще я заместитель заведующего клиникой – это вам не просто так! Потом, как уже говорилось, экстрасенс я… Пффф… Но, полагаю, не в титуле дело…
– Ты на себя посмотри, ремба засушенная! – укоризненно покачал головой бригадир. – Начитался Корецкого, да?! Ха! Деятель… А на пику за беспредел не хочешь? – И, перехватив недоумевающий взгляд собеседника, подвел итог:
– Короче, ясно с тобой… Мои дебилы там, в предбаннике, – они что, в натуре под гипнозом?
– Ну да, я же сказал, – подтвердил Пульман. – Я дал им установку… А что?
– Да просто неохота тебя собственноручно выбрасывать отсюда.
Может, от греха подальше сам уберешься, а?
– Да уйду я, конечно, уйдут, – с невыразимой горечью произнес Адольф Мирзоевич, впадая в отчаяние от того, то все его изыски разбились о твердолобость субъекта воздействия. – Уйду, блин… Но ты подумай – от чего отказываешься!
– Давай-давай, вали отседа! – Вовец выпростался наконец из шезлонга и грозно навис над Пульманом. – А то придется рекорд по подводному плаванию ставить, недоделанный ты мой. Пшел!
– Все, все – ухожу! – торопливо пробормотал Адольф Мирзоевич, опасливо пятясь к выходу. – Только вот телефончик. – Он извлек из кармана визитку и бросил ее на шезлонг, не осмеливаясь сокращать дистанцию. – Ежели тебя того – опять на этот… эмм… на сходняк потащат – позвони. Может, пригожусь! – И гордо удалился, проскользнув мимо застывших у входа здоровенных дегенератов, бросив им на прощание:
– Отомри…
В этом месте, если кино показывают, обычно начинается этакий заводной музон типа: ииииийэхты! Бац-бац-бац!!! – 120 ударов в минуту, на фоне полуэротического истошного вопля. Таким образом киношники дают понять непросвещенному зрителю, что ситуация закручивается в штопор и вот-вот грянет нечто особенно крутое и невероятное. Но это в кино. А в реальности тогда все вышло очень тихо, заурядно и как бы самопроизвольно…
7
– Моя палата номер шесть… – ласково говаривал, бывало, Вовец, поглаживая по квадратным шишковатым черепам своих атлетов, радостно гыкавших в ответ и пускавших слюни в припадке щенячьей преданности. – Эти никогда не предадут и спину прикроют. Любого за меня порвут – как звать не спросят…
Левопупыревская группировка была вдвое меньше по численности, нежели Центральная бригада, – район, входящий в зону ее ответственности, был также во много раз меньше по площади, чем Центральный. Особенность данной территории заключалась в том, что на ней располагалась обширная зона отдыха: два парка с аттракционами, закусочными-бистро и павильонами игровых автоматов; речной вокзал с двумя лодочными станциями, а также китайская община, именуемая в простонародье Шанхаем.
Этот самый Шанхай, существовавший вроде бы сам по себе, тем не менее подчинялся (после ряда кровавых разборок) Левопупыревской группировке и давал солидную прибыль. В обороте Шанхайской дарк-индустрии числились такие заманчивые составляющие, как:
– китайская толкучка, располагавшаяся непосредственно в Шанхае;
– многочисленные «нычки», где можно было в интимной обстановке и за умеренную плату отпробовать цветных глюков:
– китайские малолетние проститутки чрезвычайно миниатюрного телосложения, пользовавшиеся большим cnpoсом у белого населения Ложбинской области;
– китайские же малолетние педерасты, имевшие ошеломляющий успех в среде богатых жопошников Ложбинска.
Вот такой замечательный район принадлежал Левопупыревской группировке, возглавлял которую некто Иегу-дейл Фуфайдеркало – этнический серб по кличке Засада.
В самостоятельном существовании Левопупыревского района явно прослеживалась двоякая историческая несправедливость. Дело в том, что ранее, лет этак пятнадцать назад, этого района, как, впрочем, и Правопупыревского, не было и в помине. Территория нынешнего Левопупыревского района – вся парковая зона и китайская община – входила в состав района Центрального, а ныне существующий Правопупыревский район, что на другом берегу Ложбинки, именовался Заречненским. Но вот случилось так, что какой-то яйцеголовый академик-историк откуда-то выкопал, что во время ВОВ уроженцы Ложбинска Никифор и Автандил Пупыревы, служившие в войсках НКВД, геройски пали на поле брани где-то под Можайском, грудью встав на пути несметных вражеских полчищ и навеки овеяв себя неувядаемой славой. Как только данный факт стал достоянием общественности, в наименованиях городского масштаба произошли трогательные изменения. Решением горсовета при участии ветеранов ВОВ часть Центрального района и Заречненский переименовали соответственно в Лево-и Правопупыревские, а на берегу Ложбинки, неподалеку от второй лодочной станции, воздвигли чугунный монумент.
Году этак в 1991-м тот же яйцеголовый академик вдруг откуда-то раскопал, что братья Пупыревы, оказывается, состояли в расстрельной команде и являлись чуть ли не первыми действующими лицами трагедии в Куропатах, а под Можайском их обоих застрелила из охотничьего ружья какая-то местная проститутка в процессе дикой оргии. На этом факте он состряпал целый научный труд, но отыграть обратно не вышло: горсовет, получив задокументированное подтверждение своей былой оплошности, отчего-то не пожелал менять названия – все осталось, как и было.
Вторая историческая несправедливость заключалась в том, что, несмотря на козни разнообразных яйцеголовых и происки горсовета, Левопупыревский район искони контролировался группировкой района Центрального, но предшественник Вовца – некто Фугас, умерший неестественной смертью холодной декабрьской ночью 1991 года, за две недели до своей кончины пролопушил филиал, включавший зону отдыха и Шанхай, и эти прекрасные составляющие как-то безболезненно и вроде бы самопроизвольно отошли под сень покровительства уже известного вам Засады, возникшего черт знает откуда на волне смутного времени.
Вовец, взваливший в начале 92 года на свои могучие плечи неподъемное бремя власти, пару раз пытался соорудить мелкомасштабные наезды на новоявленного узурпатора, однако, кроме нескольких трупов и откровенного психологического поражения в процессе последней «стрелки» с Засадой, ничего хорошего от этих мероприятий он не поимел. Засада был старше него на десяток лет, в отличие от большинства представителей «новой» братвы оттянул несколько сроков за солидные дела, имел огромный опыт работы с людьми и мощный интеллект.
А еще данный товарищ обладал безудержным обаянием, позволяющим за несколько минут общения расположить к себе кого угодно и буквально за месяц пребывания в Ложбинске стал вхож во все «лучшие дома» – то бишь катраны, притоны и так далее. В общем, не будь Вовец коренным выходцем из среды Ложбинского криминалитета и законным правопреемником Фугаса – ходить бы ему под Засадой.
Если вообще ходить… Тогда, в начале 92-го, нехорошо получилось: помимо всего прочего, после последней «стрелки» взбешенный Вовец загорелся желанием немедленно помститься. Вечером того же дня, крепко приняв на грудь для снятия стресса, Вовец со товарищи забрался на недавно ставшую сопредельной территорию и по старой памяти похозяйничал: разгромил к чертям собачьим две шашлычные; поджег павильон с игровыми автоматами, набил физиономии всем, кто не понравился, а под занавес самолично в извращенной форме изнасиловал новую чувиху Засады – Эльвиру, подвернувшуюся под руку (или еще там под какой фрагмент мужского организма) совершенно случайно.
После этого Засада опять пригласил Вовца на «стрелку»: хотел «раскинуть по понятием», поскольку адекватно ответить на произвол не мог – по причине неравного соотношения сил. Вовец, естественно, от приглашения отказался, более того, предупредил Засаду: ежели и быть «стрелке», то совсем не по «понятиям», и станет она последней кое для кого. Потому что, дескать, явится бригадир Центральной со всем кодланом и враз замесит к чертовой матери всю Засадину братву! В общем – нагрубил.
Спустя полчаса Вовцу позвонил смотрящий Малик (своего «вора» на тот момент в Ложбинске не было), предупредил за беспредел и велел назавтра явиться на сходняк. Как выяснилось, по прежнему месту обитания Засада пользовался мощным влиянием и авторитетом. Новоявленный хозяин Левопупыревского района не замедлил использовать старые связи: позвонил куда надо и все моментом разрешилось – система сработала безотказно.
Вовец сильно приуныл. Он совсем не ожидал, что блатные так резко «подпишутся» за Засаду – обычно они крайне редко вмешивались в дела «новой» братвы, предоставляя им возможность решать проблемы своими средствами. Никто ведь не считал нужным разобраться – что за личность этот пресловутый Засада, будь он неладен! Действовали по старому принципу – залетный, так и дави его кто как может. Анализируя причины утраты Левопупыревского района, Вовец вполне искренне полагал, что Фугас, старый маразматик, просто так филиал пролопушил – не счел нужным проследить Засадину роль в этой экспроприации. В итоге вышло все очень скверно – как всегда бывает при недооценке личности противника.
Глава Центральной группировки, естественно, мог наплевать на это дело и послать всех к чертовой матери – его бригада была самой мощной в городе и ни в чьей поддержке не нуждалась. В своем районе Вовец никого не опасался – тут все было схвачено. Но он прекрасно знал нравы «законников» старого закала и отчетливо сознавал, что после отказа явиться на сходняк жизнь его будет безрадостной и недолгой…
В назначенный час бригадир Центрального сидел на хате у Малика и угрюмо созерцал людей, набившихся в большую комнату, – на сходку прибыли представители всех бандитских группировок Ложбинска, Малик пригласил для наглядности. Разговор был вдумчивым и нелицеприятным, но не буду утомлять ваше внимание деталями: о процедурах подобного рода со знанием дела пишут сейчас практически все более-менее читаемые газеты. В общем, по делам и заслугам – если брать по «понятиям» – быть бы Вовцу вынесенным ногами вперед с той хаты, но… Но пострадавший Засада, ко всеобщему изумлению, вдруг ни с того ни с сего простил хама, заявив, что желает сосуществовать в мире и согласии, крови не желает, а во всем случившемся видит лишь ошибки молодости нового главы Центральной группировки – так сказать, детскую болезнь левизны. И даже отказался от кратности при определении расчета за нанесенный материальный ущерб…
Таким образом, инцидент был исчерпан, все стало на свои места, и оконфуженный перед всей ложбинской братвой Вовец получил возможность существовать в прежнем режиме, доказывая примерным поведением свою лояльность.
В последующем никто из «братвы» не беспредельничал по отношению друг к другу: одухотворенные печальным примером главы Центральной группировки, все взаимососуществовали более-менее миролюбиво…
Детально разобравшись в событиях четырехлетней давности, Пульман не спеша приступил к осуществлению своего плана. Разумеется, предпочтительнее было бы воздействовать на объект посредством гипноза, но увы: хмурый мужлан Вовец оказался из той категории, на представителей которой чары Адольфа Мирзоевича не распространялись. В этом гипнотизер убедился, подсев однажды к бригадиру в казино «Бузав», где тот коротал за рулеткой длинные зимние вечера.
Улучив минутку, Пульман приблизил уста к волосатому уху главы Центральной группировки и начал тихо внушать:
– Слушай меня внимательно. Я даю тебе установку (к тому моменту психотерапевт наловчился давать долговременные установки на порядок действий в различных ситуациях, и большинство подопытных успешно выполняли те или иные задания вне его присутствия: допустим, установка давалась такая – через три часа раздеться и попрыгать козлом, громко кудахтая и размахивая гениталиями)…
Даю установку… Даю установку…
Внезапно Вовец отреагировал совсем не так, как предполагалось.
Вместо того чтобы остекленеть взглядом и замереть, он звучно щелкнул пальцами и раздраженно приказал моментально возникшему за его спиной секьюрити из казиношной СБ:
– А ну-ка убери отсюда этого дебила, Борисыч! Он, сволота, мне сосредоточиться мешает…
От такого оборота Пульман слегка опешил, даже не догадался приказать секьюрити, чтобы его не трогали. И тут же был мгновенно вышвырнут из казино двумя сноровистыми ребятишками в бабочках. Вдогон стремительно скатывающемуся по ступенькам телу какой-то амбал с отвратной физиономией конченого дегенерата пропищал:
– Вовцу установка не нужна – пока обходимся пулеметами! Но ты телефончик оставь – мало ли…
– Ладно-ладно, козлята… – незлобиво проворчал Пульман, отряхивая от снега вышвырнутую следом дубленку и шапку – ушибся он не сильно и потому здорово не осерчал. Кроме того, инцидент окончательно подтвердил его теорию об избирательности воздействия на различные типы людей. Это был уже двенадцатый случай аналогичного характера, и закономерность прослеживалась очень легко – внушению не поддавались сильные, волевые натуры, привыкшие сами повелевать себе подобными и не из кабинета, а посредством личного контакта.
«Ничего, разберемся», – сам себе пообещал Адольф Мирзоевич, выходя из такси у своего дома, и, по установившейся в последнее время привычке, вкрадчиво сообщил таксисту:
– Уплачено – по двойному тарифу, – на что последний расплылся в благодарной улыбке и умчался в вечернюю мглу…
Второй раз Пульман подкатил к бригадиру Центрального три недели спустя, когда тот дремал в Шезлонге на бортике бассейна областного дворца спорта.
– Разговор есть, товарищ Анисимов, – заявил Адольф Мирзоевич, устраиваясь в шезлонге по соседству. – Обоюдоинтересный, между прочим.
Разлепив веки, бригадир нехотя скосил глаза на невесть откуда взявшегося чудика и лениво молвил с неожиданной витиеватостью:
– Есть ли необходимость упоминать затасканное изречение насчет тамбовского люпуса?
– Нет-нет, милейший, – поспешил его уверить Пульман. – Не стоит утруждать себя. Эмм… Мне больше нравится другое изречение: люпус энд люпус из фредщип.
Вовец приподнял голову и внимательно рассмотрел соседа.
– Ага. Где-то я тебя видел уже. Угу… И в тот раз, насколько помню, ты мне тоже не понравился.
– Это было в казино «Бузав» три недели назад, – неохотно сообщил Пульман. – Вы тогда… эмм… не очень любезно со мной обошлись, хотя я в принципе…
– А-а-а! – вспомнил Вовец. – Тебя тогда спустили с лестницы. Точно – спустили! Ты, кажется, какую-то установку предлагал, а она мине была без надобности… И сейчас твоя установка мине без надобности. Так что – вали отсюда пока у дворца спорта проблемы не возникли.
– Какие проблемы? – неприятно озаботился Адольф Мирзоевич. – Что за проблемы? Я вроде ничего такого пока… – Что значит «какие проблемы»? Утонешь в бассейне, придется всю воду менять, – пояснил Вовец, позевывая и вращая шеей. – А у них вечером тренировка ватерполистов… А, кстати, как тебя сюда пропустили? Там что – на выходе никого нет? – Бригадир озабоченно приподнялся на локте и обернулся к входной двери.
– Да там они, там, – успокоил его Пульман. – На месте твои аполлоны! Просто я экстрасенс и того – эмм… слегка их загипнотизировал.
– Ха! Ишь ты – экстрасекс! – с сомнением покачал головой бригадир.
– А чего ж меня не загипнотизируешь?
– Не хочу, – покривил душой Адольф Мирзоевич. – Ты мне в здравом уме потребен. И в твердой памяти.
– Ну-ну, – недоверчиво пробурчал бригадир. – Чего хочу?
– Что у вас за идиотская манера! – раздраженно поморщился Пульман.
– «Чего хочу, чего хочу…» Короче, я тебе вот что скажу… – Он вылез из шезлонга, приблизился к бригадирову ложу и торопливо забормотал, боясь, что его в любой момент могут прервать:
– В общем, я помогу тебе… помогу взять обратно под крыло Левопупыревский район. Он будет твой безраздельно – как и четыре года назад. Ферштейн? Взамен предлагаю сотрудничество. Ты будешь выполнять кое-какие мои поручения – ну, не сам, естественно, твое дело командовать… Ага. Чуть позже я с твоей помощью установлю контроль над всей этой вашей… ага – над братвой – вот. Над всей ложбинской братвой. Это будет фе-но-ме-наль-но!!! Это будет просто беспрецедентный случай, можешь мне поверить, ага… Я в общем-то на многое не претендую, просто хочу некоторым образом упорядочить… некоторым образом направить, ага… В общем, хочу быть кем-то типа верховного этого… эмм… – Тут психотерапевт запнулся и защелкал пальцами, пытаясь найти аналог в исторической практике.
Вовец моментально пришел к нему на помощь.
– Как Колчак, да? – невозмутимо подсказал он.
– Ну, это, конечно, сильно… Но, в принципе – да! Типа того, – согласился Пульман. – В общем, ты будешь моей правой рукой, заместителем, так сказать, ага… Гхм… кхм… – Адольф Мирзоевич прокашлялся и несколько сконфузился под пристальным взглядом бригадира. – А потом… Потом мы приберем к рукам все, что есть в этом городе: областную администрацию, правоохранительные органы, а там, глядишь… Что, я непонятно изъясняюсь? – окончательно смутился Пульман, разобравшись наконец в особенности странного взгляда своего собеседника. Вовец все это время смотрел на него не с интересом, как показалось психотерапевту с самого начала, и даже не со скрытым негодованием, чего вполне можно было ожидать… Он смотрел так, как смотрит посторонний врач на обделавшегося тяжелобольного, находящегося в ведомстве коллеги: с некоторым сожалением и презрительным участием, но без душевного надлома – не мое это! Это и не взгляд даже, а безоговорочный диагноз – уж в этом Адольф Мирзоевич знал толк…
– Ты это… Ты кто вообще такой? – тихо спросил бригадир. – Откуда выпал, болезный?
– Я-то?! – удивился Пульман. – Я этот… того… хм… – Тут он вдруг понял, что его параметры бригадиру ни о чем не говорят, и пожалел, что до сих пор не обзавелся титулом, безоговорочно обеспечивающим в нашем прогрессивном обществе уважение уже при одном лишь его упоминании, без каких-либо дополнительных ссылок: типа «вор», «бригадир», «депутат», «киллер», «губернатор» и так далее.
– Ну, психотерапевт я, – тяжело вздохнул Пульман. – А еще я заместитель заведующего клиникой – это вам не просто так! Потом, как уже говорилось, экстрасенс я… Пффф… Но, полагаю, не в титуле дело…
– Ты на себя посмотри, ремба засушенная! – укоризненно покачал головой бригадир. – Начитался Корецкого, да?! Ха! Деятель… А на пику за беспредел не хочешь? – И, перехватив недоумевающий взгляд собеседника, подвел итог:
– Короче, ясно с тобой… Мои дебилы там, в предбаннике, – они что, в натуре под гипнозом?
– Ну да, я же сказал, – подтвердил Пульман. – Я дал им установку… А что?
– Да просто неохота тебя собственноручно выбрасывать отсюда.
Может, от греха подальше сам уберешься, а?
– Да уйду я, конечно, уйдут, – с невыразимой горечью произнес Адольф Мирзоевич, впадая в отчаяние от того, то все его изыски разбились о твердолобость субъекта воздействия. – Уйду, блин… Но ты подумай – от чего отказываешься!
– Давай-давай, вали отседа! – Вовец выпростался наконец из шезлонга и грозно навис над Пульманом. – А то придется рекорд по подводному плаванию ставить, недоделанный ты мой. Пшел!
– Все, все – ухожу! – торопливо пробормотал Адольф Мирзоевич, опасливо пятясь к выходу. – Только вот телефончик. – Он извлек из кармана визитку и бросил ее на шезлонг, не осмеливаясь сокращать дистанцию. – Ежели тебя того – опять на этот… эмм… на сходняк потащат – позвони. Может, пригожусь! – И гордо удалился, проскользнув мимо застывших у входа здоровенных дегенератов, бросив им на прощание:
– Отомри…
В этом месте, если кино показывают, обычно начинается этакий заводной музон типа: ииииийэхты! Бац-бац-бац!!! – 120 ударов в минуту, на фоне полуэротического истошного вопля. Таким образом киношники дают понять непросвещенному зрителю, что ситуация закручивается в штопор и вот-вот грянет нечто особенно крутое и невероятное. Но это в кино. А в реальности тогда все вышло очень тихо, заурядно и как бы самопроизвольно…
7
Иван заштриховал небо, удалил альбом на расстояние вытянутой руки и внимательно всмотрелся в только что сработанный пейзаж. Получилось вполне сносно. Речная заводь, кусты, песчаный пляж – не хуже, чем у профессиональных малевщиков с изрядным опытом. Правда, прослеживался небольшой казус – кое-где песок был ничем не отличим от облаков и трудно было определить, где же, собственно, заканчивается твердь земная и начинаются небеса обетованные. И хотя с утра над пляжем действительно зависали пухлые облака, грозившие растолстеть в тучи, а простой карандаш не идет ни в какое сравнение с красками – но факт оставался фактом: ляп имел место.
– Глазури бы чуток, – огорченно отметил Иван, переворачивая страницу и разглаживая чистый лист. – Ластика нет… Посмотрел бы я на Васнецова, возьмись он пейзаж карандашом выписывать! Еще разок попробовать, что ли?
В усадьбе Вовца он скучал уже второй день. «Дядя Саша сказал, что первоначально хотел поселить племянника своей даче, но обстановка осложнилась – надо сначала , тщательно прощупать ситуацию, а пока в целях безопасности придется немного пожить у Леши. Чем занимается Леша, он не сказал, но и так было ясно. В усадьбе присутствовали как минимум восемь охранников – все, как и давешние два „шкафчика“, дегенераты без малейшего проблеска. Дегенераты были вооружены и неустанно выписывали круги по обширным владениям Леши-бандита, словно надеялись отловить какого-нибудь вражеского диверсанта. Понятное дело – с такой охраной Ивану можно было ничего не опасаться. Вчера он весь день просидел в отведенной ему спальне, где имелся телевизор и санузел, как в гостинице. „Дядя“ выдал ему комплект новой спортивной одежды – на первое время (из дома Ивана увезли в стареньких трениках) и сказал, что они за сутки полноценно разведают обстановку, а пока на улицу выходить не стоит – мало ли…
А сегодня Иван, воспользовавшись отсутствием хозяина и попечительства дяди, нарушил запрет и с утра пошел бродить по дому. В гостиной он обнаружил на полке запыленный альбом с детскими каракулями, в котором было мною неиспользованных страниц, нашел огрызок простого карандаша и отправился в дальний угол двора, выходивший на песчаный берег реки. Дегенераты его перемещениям не препятствовали, однако четверо тут же пристроились в хвост и расположились на некотором удалении. Изредка оборачиваясь, Иван мог лицезреть торчавшие в кустах бритые макушки. И хотя никто не говорил ему, что усадьбу нельзя покидать самостоятельно, он почему-то был уверен: если бы ему взбрело вдруг в голову переплыть речку, они обязательно воспрепятствовали бы этому необдуманному деянию. И возможно, с применением силы…
– А ты не из братвы, – раздался над самым ухом звонкий девичий голос. Иван от неожиданности вздрогнул и черканул карандашом жирный штрих по наполовину сработанному пейзажу. Рядом стояла очень молоденькая дамочка, облаченная в экономный купальник ядовито-желтого цвета. И была эта дамочка того… именно из той породы что так нравилась Ивану: длинноногая, большеглазая, упругая во всех положенных местах и вся из себя такая холеная – короче, чудо как хороша! Вот только цветную повязку натянула на правую ногу – это несколько портило впечатление.
– Бандиты не рисуют, – продолжила она свою мысль. – Папка сказал, что у нас гость, племянник дяди Саши… Но кто ты конкретно – не сказал.
– «Конкретно» я никто, – усмехнулся Иван. «Дядя» предупредил его, что у Леши имеется взбалмошная и непредсказуемая дочка, к которой категорически не рекомендуется подходить на пушечный выстрел. Якобы у нее какой-то там физический недостаток и Леша бережет ее пуще глаза. Может, в общем, моментом голову оторвать. Голова в принципе Ивану была нужна, но дамочка дюже понравилась…
– Сразу видно, что бандитская дочь, – пошутил Иван. – «Конкретно»!
Барышням совсем необязательно заимствовать словечки из донного лексикона.
Барышням приличествует вести себя чопорно и томно, дабы не прослыть ветреной натурой и не уронить достоинство… И почему это ты решила, что я не из братвы?
Может, я просто бандит, который любит рисовать?
– У них на это нет времени, – мудро заметила барышня, глядя на Ивана с явным любопытством. – Так что… А ты всегда так выражовываешься или это передо мной копытом бьешь?
– Бью, – честно признался Иван. – Вообще-то я из деревни – грубый и неотесанный. Нахватался вершков – вот и пытаюсь блеснуть перед прекрасной дамой…
– Познакомимся? – Барышня взяла в руки альбом и перелистнула страницу. – О! Неплохо, неплохо… Так что – насчет познакомиться?
– Боюсь, – откровенно признался Иван, тыча большим пальцем за спину. – Там в кустах сидят четыре дегенерата – они моментом настучат твоему папашке. А меня дядя предупредил, – но, уловив в глазах собеседницы плохо скрытое разочарование, он тут же дал задний ход:
– Да шутка, что ты, прям…
Иван Андреев. Офицер спецназа. Heудавшийся, правда, дальше капитана не вылез. А также неудавшийся художник. И вообще – неудачник. Довольна?
– Ага, довольна. – Барышня вернула альбом и представилась в свою очередь ему в тон:
– Аленка. Бандитская дочка. Студентка. Будущее светило психиатрии. Инвалид. – Умственного труда? – подхватил Иван, лукаво прищурившись. – Понятное дело в принципе. Сам в свое время грыз гранит науки… От сессии к сессии спишь, а потом две недели забиваешь голову всякой казуистикой… У меня была одна знакомая курсистка – так свихнулась, бедолага, аккурат после сессии.
В общем, сочувствую… Третий курс, полагаю – не так ли?
– Уже четвертый. И сессию я сдала, вчера был последний экзамен.
Теперь вот каникулы. – Она сделала неопределенный жест рукой в сторону реки и тихо добавила:
– И вот что… Я не умственного труда инвалид. Я просто инвалид.
Разницу улавливаешь?
– Улавливаю, – кивнул обалдевший Иван. – Но не вижу… В чем инвалидность? Наблюдаю перед собой наисимпатичнейшую дивчину… Или у меня со зрением нелады…
– У меня коленный протез, – слегка зарделась девушка, указав на правую ногу с повязкой. – Чашечки нет. Хромаю безбожно. Да и шрамы там. Папка все собирается свезти меня в Европу, пластику сделать – да все как-то недосуг…
– И только-то? – почему-то с облегчением усмехнулся Иван. – Я-то думал, действительно что серьезное…
– А это что – несерьезное?! – гневно сверкнула глазами Аленка. – Да ты понимаешь, что это такое – жить хромоножкой?!
– У меня одному приятелю обе ноги оторвало, – сказал Иван, бросая в воду камешек, обнаруженный в песке. – Так ничего – живет себе, в ус не дует.
Днем работает в фирме, вечером любит жену, да еще умудряется налево хаживать – скандалы как по расписанию, минимум раз в месяц…
– Твой приятель – мужик, – тяжело вздохнула Аленка. – Мужикам без разницы. А я женщина. Женщинам должны быть присущи грация, легкость, воздушность, если хочешь – чтобы понравиться привлекшему ее внимание мужчине.
– Глазури бы чуток, – огорченно отметил Иван, переворачивая страницу и разглаживая чистый лист. – Ластика нет… Посмотрел бы я на Васнецова, возьмись он пейзаж карандашом выписывать! Еще разок попробовать, что ли?
В усадьбе Вовца он скучал уже второй день. «Дядя Саша сказал, что первоначально хотел поселить племянника своей даче, но обстановка осложнилась – надо сначала , тщательно прощупать ситуацию, а пока в целях безопасности придется немного пожить у Леши. Чем занимается Леша, он не сказал, но и так было ясно. В усадьбе присутствовали как минимум восемь охранников – все, как и давешние два „шкафчика“, дегенераты без малейшего проблеска. Дегенераты были вооружены и неустанно выписывали круги по обширным владениям Леши-бандита, словно надеялись отловить какого-нибудь вражеского диверсанта. Понятное дело – с такой охраной Ивану можно было ничего не опасаться. Вчера он весь день просидел в отведенной ему спальне, где имелся телевизор и санузел, как в гостинице. „Дядя“ выдал ему комплект новой спортивной одежды – на первое время (из дома Ивана увезли в стареньких трениках) и сказал, что они за сутки полноценно разведают обстановку, а пока на улицу выходить не стоит – мало ли…
А сегодня Иван, воспользовавшись отсутствием хозяина и попечительства дяди, нарушил запрет и с утра пошел бродить по дому. В гостиной он обнаружил на полке запыленный альбом с детскими каракулями, в котором было мною неиспользованных страниц, нашел огрызок простого карандаша и отправился в дальний угол двора, выходивший на песчаный берег реки. Дегенераты его перемещениям не препятствовали, однако четверо тут же пристроились в хвост и расположились на некотором удалении. Изредка оборачиваясь, Иван мог лицезреть торчавшие в кустах бритые макушки. И хотя никто не говорил ему, что усадьбу нельзя покидать самостоятельно, он почему-то был уверен: если бы ему взбрело вдруг в голову переплыть речку, они обязательно воспрепятствовали бы этому необдуманному деянию. И возможно, с применением силы…
– А ты не из братвы, – раздался над самым ухом звонкий девичий голос. Иван от неожиданности вздрогнул и черканул карандашом жирный штрих по наполовину сработанному пейзажу. Рядом стояла очень молоденькая дамочка, облаченная в экономный купальник ядовито-желтого цвета. И была эта дамочка того… именно из той породы что так нравилась Ивану: длинноногая, большеглазая, упругая во всех положенных местах и вся из себя такая холеная – короче, чудо как хороша! Вот только цветную повязку натянула на правую ногу – это несколько портило впечатление.
– Бандиты не рисуют, – продолжила она свою мысль. – Папка сказал, что у нас гость, племянник дяди Саши… Но кто ты конкретно – не сказал.
– «Конкретно» я никто, – усмехнулся Иван. «Дядя» предупредил его, что у Леши имеется взбалмошная и непредсказуемая дочка, к которой категорически не рекомендуется подходить на пушечный выстрел. Якобы у нее какой-то там физический недостаток и Леша бережет ее пуще глаза. Может, в общем, моментом голову оторвать. Голова в принципе Ивану была нужна, но дамочка дюже понравилась…
– Сразу видно, что бандитская дочь, – пошутил Иван. – «Конкретно»!
Барышням совсем необязательно заимствовать словечки из донного лексикона.
Барышням приличествует вести себя чопорно и томно, дабы не прослыть ветреной натурой и не уронить достоинство… И почему это ты решила, что я не из братвы?
Может, я просто бандит, который любит рисовать?
– У них на это нет времени, – мудро заметила барышня, глядя на Ивана с явным любопытством. – Так что… А ты всегда так выражовываешься или это передо мной копытом бьешь?
– Бью, – честно признался Иван. – Вообще-то я из деревни – грубый и неотесанный. Нахватался вершков – вот и пытаюсь блеснуть перед прекрасной дамой…
– Познакомимся? – Барышня взяла в руки альбом и перелистнула страницу. – О! Неплохо, неплохо… Так что – насчет познакомиться?
– Боюсь, – откровенно признался Иван, тыча большим пальцем за спину. – Там в кустах сидят четыре дегенерата – они моментом настучат твоему папашке. А меня дядя предупредил, – но, уловив в глазах собеседницы плохо скрытое разочарование, он тут же дал задний ход:
– Да шутка, что ты, прям…
Иван Андреев. Офицер спецназа. Heудавшийся, правда, дальше капитана не вылез. А также неудавшийся художник. И вообще – неудачник. Довольна?
– Ага, довольна. – Барышня вернула альбом и представилась в свою очередь ему в тон:
– Аленка. Бандитская дочка. Студентка. Будущее светило психиатрии. Инвалид. – Умственного труда? – подхватил Иван, лукаво прищурившись. – Понятное дело в принципе. Сам в свое время грыз гранит науки… От сессии к сессии спишь, а потом две недели забиваешь голову всякой казуистикой… У меня была одна знакомая курсистка – так свихнулась, бедолага, аккурат после сессии.
В общем, сочувствую… Третий курс, полагаю – не так ли?
– Уже четвертый. И сессию я сдала, вчера был последний экзамен.
Теперь вот каникулы. – Она сделала неопределенный жест рукой в сторону реки и тихо добавила:
– И вот что… Я не умственного труда инвалид. Я просто инвалид.
Разницу улавливаешь?
– Улавливаю, – кивнул обалдевший Иван. – Но не вижу… В чем инвалидность? Наблюдаю перед собой наисимпатичнейшую дивчину… Или у меня со зрением нелады…
– У меня коленный протез, – слегка зарделась девушка, указав на правую ногу с повязкой. – Чашечки нет. Хромаю безбожно. Да и шрамы там. Папка все собирается свезти меня в Европу, пластику сделать – да все как-то недосуг…
– И только-то? – почему-то с облегчением усмехнулся Иван. – Я-то думал, действительно что серьезное…
– А это что – несерьезное?! – гневно сверкнула глазами Аленка. – Да ты понимаешь, что это такое – жить хромоножкой?!
– У меня одному приятелю обе ноги оторвало, – сказал Иван, бросая в воду камешек, обнаруженный в песке. – Так ничего – живет себе, в ус не дует.
Днем работает в фирме, вечером любит жену, да еще умудряется налево хаживать – скандалы как по расписанию, минимум раз в месяц…
– Твой приятель – мужик, – тяжело вздохнула Аленка. – Мужикам без разницы. А я женщина. Женщинам должны быть присущи грация, легкость, воздушность, если хочешь – чтобы понравиться привлекшему ее внимание мужчине.