Страница:
Над ним с чела скалы нагбенной
Висит олень, склонив рога;
Обвалы сыплются и блещут;
Вдоль скал прямых потоки хлещут.
Меж гор, меж двух высоких стен
Идет ущелие; стеснен
Опасный путь все уже, уже;
Вверху чуть видны небеса;
Природы мрачная краса
Везде являет дикость ту же.
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут в первый раз.
Во время оное былое!..
В те дни ты знал меня, Кавказ,
В свое святилище глухое
Ты призывал меня не раз.
В тебя влюблен я был безумно.
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал рев ручьев твоих,
И снеговых обвалов грохот.
И клик орлов, и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот,
И зрел я, слабый твой певец,
Казбека царственный венец.
БОРИС ГОДУНОВ
Сцены, исключенные из печатной редакции
1. ОГРАДА МОНАСТЫРСКАЯ {1}
Григорий и злой чернец.
Григорий
Что за скука, что за горе наше бедное житье!
День приходит, день проходит - видно, слышно все одно:
Только видишь черны рясы, только слышишь колокол.
Днем, зевая, бродишь, бродишь; делать нечего - соснешь;
Ночью долгою до света все не спится чернецу.
Сном забудешься, так душу грезы черные мутят;
Рад, что в колокол ударят, что разбудят костылем.
Нот, не вытерплю! нет мочи. Чрез ограду да бегом.
Мир велик: мне путь дорога на четыре стороны,
Поминай как звали.
Чернец
Правда: ваше горькое житье,
Вы разгульные, лихие, молодые чернецы.
Григорий
Хоть бы хан опять нагрянул! хоть Литва бы поднялась!
Так и быть! пошел бы с ними переведаться мечом.
Что, когда бы наш царевич из могилы вдруг воскрес
И вскричал: "А где вы, дети, слуги верные мои?
Вы подите на Бориса, на злодея моего,
Изловите супостата, приведите мне его!.."
Чернец
Полно! не болтай пустого: мертвых нам не воскресить!
Нет, царевичу иное, видно, было суждено -
Но послушай: если дело затевать так затевать...
Григорий
Что такое?
Чернец
Если б я был так же молод, как и ты,
Если б ус не пробивала уж лихая седина...
Понимаешь?
Григорий
Нет, нисколько.
Чернец
Слушай: глупый наш народ
Легковерен: рад дивиться чудесам и новизне;
А бояре в Годунове помнят равного себе;
Племя древнего варяга и теперь любезно всем.
Ты царевичу ровесник... если ты хитер и тверд...
Понимаешь?
(Молчание.)
Григорий
Понимаю.
Чернец
Что же скажешь?
Григорий
Решено!
Я - Димитрий, я - царевич.
Чернец
Дай мне руку: будешь царь.
1) Следовало после сцены: "Ночь. Келья в Чудовом монастыре".
2. ЗАМОК ВОЕВОДЫ МНИШКА В САМБОРЕ {2}
Уборная Марины.
Марина, Рузя убирает ее; служанки.
Марина
(перед зеркалом)
Ну что ж? готово ли? нельзя ли поспешить?
Рузя
Позвольте; наперед решите выбор трудный:
Что вы наденете, жемчужную ли нить,
Иль полумесяц изумрудный?
Марина
Алмазный мой венец.
Рузя
Прекрасно! помните? его вы надевали,
Когда изволили вы ездить во дворец.
На бале, говорят, как солнце вы блистали.
Мужчины ахали, красавицы шептали...
В то время, кажется, вас видел в первый раз
Хоткевич молодой, что после застрелился.
А точно, говорят: на вас
Кто ни взглянул, тут и влюбился.
Марина
Нельзя ли поскорей.
Рузя
Сейчас.
Сегодня ваш отец надеется на вас.
Царевич видел вас недаром,
Не мог он утаить восторга своего,
Уж ранен он; так надобно его
Сразить решительным ударом.
А точно, панна, он влюблен.
Вот месяц, как, оставя Краков,
Забыв войну, московский трон,
В гостях у нас пирует он
И бесит русских и поляков.
Ах, боже мой! дождусь ли дня?..
Не правда ли? когда в свою столицу
Димитрий повезет московскую царицу,
Вы не оставите меня?
Марина
Ты разве думаешь - царицей буду я?
Рузя
А кто ж, когда не вы? кто смеет красотою
Равняться здесь с моею госпожою?
Род Мнишков - ничьему еще не уступал;
Умом - превыше вы похвал...
Счастлив, кого ваш взор вниманья удостоит,
Кто сердца вашего любовь себе присвоит -
Кто б ни был он, хоть наш король
Или французский королевич -
Не только нищий ваш царевич,
Бог весть какой, бог весть отколь.
Марина
Он точно царский сын и признан целым светом.
Рузя
А все ж он был прошедшею зимой
У Вишневецкого слугой.
Марина
Скрывался он.
Рузя
Не спорю я об этом -
А только знаете ли вы,
Что говорят о нем в народе?
Что будто он дьячок, бежавший из Москвы,
Известный плут в своем приходе.
Марина
Какие глупости!
Рузя
О, я не верю им -
Я только говорю, что должен он конечно
Благословлять еще судьбу, когда сердечно
Вы предпочли его другим.
Служанка
(вбегает)
Уж гости съехались.
Марина
Вот видишь: ты до света
Готова пустяки болтать,
А между тем я не одета...
Рузя
Сейчас готово все.
Служанки суетятся.
Марина
Мне должно все узнать.
2) Следовало после сцены: "Краков. Дом Вишневецкого".
II
Начало сцены "Царские палаты", исключенное из печатной редакция
Ксения
(держит портрет)
Что ж уста твои
Не промолвили,
Очи ясные
Не проглянули?
Аль уста твои
Затворилися,
Очи ясные
Закатилися?..
Братец - а братец! скажи: королевич похож был на мой
образок?
Феодор
Я говорю тебе, что похож.
Ксения
(целует портрет)
Далее как в основном тексте.
III
Отрывки из сцены "Краков, дом Вишневецкого", исключенные из печатной редакции
(К стр. 253)
Самозванец
Лишь дайте мне добраться до Москвы,
А там уже Борис со мной и с вами
Расплатится. Что ж нового в Москве?
Хрущев
Все тихо там еще. Но уж народ
Спасение царевича проведал,
Уж грамоту твою везде читают,
Все ждут тебя. Недавно двух бояр
Борис казнил за то, что за столом
Они твое здоровье тайно пили.
Самозванец
О добрые, несчастные бояре!
Но кровь за кровь! и горе Годунову!
Что говорят о нем?
Хрущов
Он удалился
В печальные свои палаты. Грозен
И мрачен он. Ждут казней. Но недуг
Его грызет. Борис едва влачится,
И думают, его последний час
Уж недалек.
Самозванец
Как враг великодушный,
Борису я желаю смерти скорой;
Не то беда злодею. А кого
Наследником наречь намерен он?
Хрущов
Он замыслов своих не объявляет,
Но кажется, что молодого сына,
Феодора - он прочит нам в цари.
Самозванец
В расчетах он, быть может, ошибется,
Ты кто?
Карела
Казак. К тебе я с Дона послан.
(К стр. 254)
И я люблю парнасские цветы.
(читает про себя).
Хрущов
(тихо Пушкину)
Кто сей?
Пушкин
Пиит.
Хрущов
Какое ж это званье?
Пушкин
Как бы сказать? по-русски - виршеписец
Иль скоморох.
Самозванец
Прекрасные стихи!
Я верую в пророчества пиитов.
IV
Отрывок, следовавший за исключенной сценой "Ограда монастырская"
Где ж он? где старец Леонид?
Я здесь один и все молчит,
Холодный дух в лицо мне дует
И ходит холод по главе...
Что ж это? что же знаменует?
Беда ли мне, беда ль Москве?
Беда тебе, Борис лукавый!
Царевич тению кровавой
Войдет со мной в твой светлый дом.
Беда тебе! главы преступной
Ты не спасешь ни покаяньем,
Ни Мономаховым венцом.
РУСАЛКА
I
Первоначальная редакция сцены "Светлица"
- Княгиня, княгинюшка,
Дитя мое милое,
Что сидишь невесело,
Головку повесила?
Ты не весь головушку,
Не печаль меня старую,
Свою няню любимую.
- Ах, нянюшка, нянюшка, милая моя -
Как мне не тужить, как веселой быть?
Была я в девицах, друг любил меня,
Вышла за него, разлюбил меня.
Бывало, дружок мой целый день сидит
Супротив меня, глядит на меня,
Глядит на меня, но смигивает,
Любовные речи пошептывает.
А ныне дружок мой ни свет ни заря
Разбудит меня да сам на коня,
Весь день по гостям разгуливает.
Приедет, не молвит словечушка мне
Он ласкового, приветливого.
- Дитя мое, дитятко, не плачь, не тужи,
Не плачь, не тужи, сама рассуди:
Удалый молодчик, что вольный петух -
Мах, мах крылом - запел, полетел,
А красная девица, что наседочка:
Сиди да сиди, цыплят выводи.
- Уж нет ли у него зазнобы какой?
Уж нет ли на меня разлучницы?
- Полно те, милая, сама рассуди:
Ты всем-то взяла, всем-то хороша.
Лица красотой, умом-разумом,
Лебединою походочкой,
Соловьиной поговорочкой,
Тихим ласковым обычаем...
II
Два места, вычеркнутые в беловой рукописи
КНЯЖЕСКИЙ ТЕРЕМ
Дружко
Уж эти девушки - никак нельзя им
Не попроказить. Статочно ли дели
Мутить нарочно княжескую свадьбу.
Слышен крик.
Ба! это что? да это голос князя!
Девушка под покрывалом переходит через комнату.
Ты видела?
Сваха
Да, видела.
Князь
(выбегает)
Держите!
Гоните со двора ее долой!
Вот след ее, с нее вода течет.
Дружко
Да, так, вода. Юродивая, видно,
Нечаянно сюда прокралась. Слуги,
Над ней смеясь, ее, знать, окатили.
Князь
Ступай, прикрикни ты на них, как смели
Над нею издеваться и ко мне
Впустить ее.
(Уходит.)
Дружко
Ей-богу, это странно.
Кто там?
Входят слуги.
Зачем пустили эту девку?
Слуга
Какую?
Дружко
Мокрую.
Слуга
Мы мокрых девок
Не видели.
Дружко
Куда ж она девалась?
Слуга
Не ведаем.
Сваха
Ох, сердце замирает.
Нет, это не к добру.
Дружко
Ступайте вон
Да никого, смотрите, не впускайте.
Пойти-ка мне садиться на коня.
(Уходит.)
Сваха
Недаром песню чудную пропели,
Недаром чудеса творятся. Чем-то
Все это кончится!
Светлица.
Мамка
.........
Ну в ком ему найти, как не в тебе,
Сокровища такого?
Княгиня
Я слыхала,
Что будто бы до свадьбы он любил
Какую-то красавицу, простую
Дочь мельника.
Мамка
Да, так и я слыхала,
Тому давно, годов уж пять иль больше.
Но девушка, как слышно, утопилась,
Так нечего об ней и поминать.
Княгиня
Уже одну любил он да покинул,
Так и меня покинуть может он.
"Евгений Онегин" по праву считается основным, центральным произведением
Пушкина. Работа над ним, продолжавшаяся около восьми с половиной лет (9 мая
1823 г. - 5 октября 1831 г.), падает на период наивысшего расцвета
творчества Пушкина-поэта (в дальнейшем он все больше и больше обращается к
прозе).
В "Евгении Онегине" нашел свое наиболее полное воплощение один из
значительнейших замыслов поэта: дать образ "героя времени", типический
портрет современника - человека нового, XIX столетия. Замысел этот возник у
Пушкина почти сразу же после окончания первого большого его произведения -
сказочно-романтической поэмы "Руслан и Людмила".
Всего через несколько месяцев после завершения "Руслана и Людмилы"
Пушкин начинает писать свою первую южную поэму "Кавказский пленник", главной
задачей которой было, по его собственным словам, олицетворить в образе героя
"отличительные черты молодежи XIX века". Однако Пушкину удалось осуществить
это далеко не с той степенью полноты и широты обобщения, к которой он
стремился. Реалистическое в существе споем задание вступало в противоречие с
приемами в средствами романтической поэтики, самым значительным
представителем которой в мировой литературе того времени был Байрон и
которой Пушкин здесь следовал. Субъективно-лирический метод "писания"
портрета героя с самого себя не мог привести к созданию объективного
образа-типа широкого общественно-исторического охвата. Препятствовала этому
и характерная для жанра романтической поэмы нарочитая загадочность,
недосказанность авторского повествования о герое, окружавшая его образ
особым таинственным ореолом. Художественная задача, поставленная Пушкиным,
требовала для своего полноценного разрешения и другого творческого метода, и
иной жанровой формы. "Характер главного лица... приличен более роману,
нежели поэме, - писал Пушкин о герое "Кавказского пленника", - да и что за
характер? Кого займет изображение молодого человека, потерявшего
чувствительность сердца в несчастиях, неизвестных читателю..." (черновик
письма к Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 г.; см. т. 9). И вот год спустя
после этого письма Пушкин принимается за работу над "романом в стихах" -
"Евгением Онегиным".
Задание, которое ставит себе Пушкин в "Евгении Онегине", аналогично
заданию "Кавказского пленника". В образе главного героя романа Пушкин опять
хочет изобразить "отличительные черты молодежи XIX века", которые он пытался
раскрыть в характере Пленника. В предисловии к изданию первой главы "Евгения
Онегина" (1825) Пушкин и сам говорит, что характер "главного лица" нового
произведения "сбивается" на характер Пленника (см. раздел "Из ранних
редакций"). В основе фабульной линии, связанной с "главным лицом", в
значительной степени лежит та же сюжетная схема:
Онегин, как и Пленник, покидает "свет", уезжает из столицы; в иной,
патриархальной среде встречается с юной и чистой девушкой; оказывается
неспособен разделить и даже понять и оценить ее большое чувство. Однако, при
наличии этой непосредственной преемственной связи, тем значительнее и
принципиально важнее существенное различие этих произведений. К
осуществлению одного и того же замысла Пушкин идет теперь совсем иным, по
существу прямо противоположным путем и, в соответствии с этим, облекает свое
новое произведение совсем в иную жанровую форму. Эта форма - не поэма, а
"роман в стихах" - подсказана Пушкину Байроном - его стихотворным романом
"Дон Жуан", который Пушкин считал лучшим творением английского поэта.
При первом же своем упоминании о работе над "Евгением Онегиным" Пушкин
сообщал: "Пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница. Вроде "Дон
Жуана"..." (письмо П. А. Вяземскому от 4 ноября 1823 г.; см. т. 9). Однако,
когда года полтора спустя .А. Бестужев, познакомившись в рукописи
с первой главой "Евгения Онегина", стал сравнивать ее с "Дон Жуаном",
Пушкин, который написал к этому времени уже около четырех глав своего
романа, энергично отклонил правомерность такого сопоставления: "Ты
сравниваешь первую главу с "Дон Жуаном". - Никто более меня не уважает "Дон
Жуана" (первые 5 песен, других не читал), но в нем ничего нет общего с
"Онегиным"" (письмо Бестужева Пушкину от 9 марта 1825 г. и ответ Пушкина от
24 марта; см. т. 9).
Эти, казалось бы исключающие друг друга, утверждения на самом деле оба
справедливы. Лиро-эпическая форма пушкинского "романа в стихах" с его
"смесью прозы и поэзии в изображении действительности" (Белинский),
непрерывными авторскими "лирическими отступлениями", афористическими
суждениями и высказываниями на самые разнообразные темы, непринужденной
поэтической "болтовней", ироническим тоном и веселым, порой пародическим
пересмеиванием устарелых, но еще бытующих литературных традиций,
действительно очень близка к "Дон Жуану". Но по существу Пушкин не только не
следует Байрону, но и прямо противопоставляет свой роман произведению
английского поэта-романтика.
При сходстве манеры повествования "Евгений Онегин" и "Дон Жуан"
представляют собой два совершенно различных вида романа. Действие "Дон
Жуана" перенесено в прошлое - в XVIII в. По фабуле это - любовно-авантюрный
роман с галантными приключениями условно-литературного героя. "Евгений
Онегин" - роман о современности, о пушкинском "сегодняшнем" дне, -
произведение, которое заимствует все свое содержание - образы действующих
лиц, картины быта, природы, -из непосредственно окружавшей поэта
действительности.
Читая пушкинский роман в стихах, мы все время ощущаем присутствие
автора, который неизменно выражает свое личное отношение к совершающемуся,
дает свою оценку всему, о чем он рассказывает и что показывает в своем
произведении, - героям, фабульным положениям, в которые они попадают, их
реакции на это, их поведению, поступкам. Но поэт не смешивает воедино
лирическое и эпическое начала, не подменяет образа героя самим собою, объект
- субъектом. Нагляднее всего это сказывается на новом методе изображения
"главного лица" романа, лица, в котором с наибольшей силой проявляются
"отличительные черты молодежи XIX века" и который в силу этого особенно
близок и родствен самому поэту. Перечисляя те "черты" в натуре Онегина,
которые ему "нравились", указывая на известное сходство характеров и
жизненных обстоятельств героя и самого себя (строфа XLV первой главы),
Пушкин одиннадцатью строфами ниже столь же отчетливо подчеркивает и
"разность" между собой и героем (строфа LVI). То, что говорится здесь о
различном отношении автора и героя к природе, как бы последнее звено в целой
цепи "разностей", которые то и дело выступают из предшествующего изложения
(см., например, строфы XVII-XXII, в которых говорится о равнодушии и
охлаждении Онегина к театру, балету и тут же, в лирическом отступлении,
показано совершение иное, восторженное отношение к ним поэта). Отделение
автора от героя дается не только в порядке субъективных деклараций, а и
художественно-объективно, образно-осязательно. Не ограничиваясь, так
сказать, бесплотным присутствием своим в строфах романа (которое все время
дает себя знать в особой то лирической, то иронической, порой и той и другой
вместе, интонации повествования и еще непосредственнее сказываете" в
лирических отступлениях), поэт прямо объективирует себявводит в ряд
вымышленных персонажей, в образно-художественную ткань романа, живописующую
картину жизни петербургского общества "в конце 1819 г." (то есть незадолго
до высылки Пушкина из столицы на юг), как точно датирует он действие первой
главы в предисловии к ней. Это несомненно сообщает данной картине большеи
жизненности и полноты. По-видимому, с этой же целью поэт показывает (именно
показывает, а не только называет.) в той же первой главе в числе друзей
Онегина и еще одно реальное лицо, для данной эпохи весьма выразительное, -
своего близкого приятеля, кутилу и вольнодумца - гусара Каверина; позднее, в
седьмой главе, в картину дворянской Москвы он подобным же образом включает
характерную фигуру своего друга - поэта кн. Вяземского - рисует знакомство
его с Татьяной. Отводя целых семь строф (строфы XLV-LI) из шестидесяти,
составляющих первую главу, описанию своего знакомства и дружбы с Онегиным, -
поэт наглядно демонстрирует читателю, что автор и герой не одно, а два лица,
из которых каждое имеет свой особенный характер ("Я был озлоблен, он
угрюм"), живет своей собственной жизнью. Снова и таким же точно приемом
напоминает об Этом Пушкин читателю и почти в самом конце романа, в
вынужденно исключенной из него предпоследней главе - о путешествии Онегина:
герой и автор встречаются друг с другом в Одессе незадолго до ссылки поэта в
Михайловское.
Во время подготовки к печати первой главы "Евгения Онегина" Пушкин
вслед за текстом посылает набросанный им рисунок, иллюстрирующий XLVIII
строфу, с ее характерным петербургским пейзажем (см. стр. 29). Настойчиво
требуя приложения соответствующей "картинки" к печатному тексту первой
главы, Пушкин, несомненно, хотел и зрительно закрепить в сознании читателей,
что автор и герой - два разные лица.
Все это показывает, какое большое и важное значение придавал поэт
выработанному им теперь и существенно новому по сравнению с "Кавказским
пленником" объективно-реалистическому способу изображения человеческого
характера. В одной из заключительных строф первой главы (строфа LVI), как бы
теоретически осмысляющей опыт творческой работы над ною, он прямо
противопоставляет себя "гордости поэту" - Байрону, демонстративно заявляя,
что, в противоположность ему, он не "намарал" в лице героя своего
собственного портрета, и добавляя: "Как будто нам уж невозможно // Писать
поэмы о другом, // Как только о себе самом". В этих шутливых по тону строках
по существу содержится серьезнейшая и с полной, отчетливостью
сформулированная декларация того принципиально нового творческого пути, на
который, отталкиваясь от субъективно-романтического метода Байрона, Пушкин
становится уже в 1823 г. и который все больше и больше делается основным,
магистральным путем его творчества.
Пушкин никогда не переставал высоко ценить сильные стороны
свободолюбивой и мятежной, исполненной неудовлетворенности и протеста поэзии
Байрона. Вместе с тем Пушкин все критичнее относится к творческому методу
великого поэта-романтика, который, по его словам, "бросил односторонний
взгляд на мир и природу человеческую, потом отвратился от них и погрузился в
самого себя. Он представил нам призрак себя самого. Он создал себя
вторично... Он постиг, создал и описал единый характер (именно свой), все,
кроме некоторых сатирических выходок, рассеянных в его творениях, отнес он к
сему мрачному, могущественному лицу, столь таинственно пленительному"
(заметка "О трагедиях Байрона", 1827 г.). В переполняющей последующие главы
"Евгения Онегина" то явной, то скрытой полемике с этими сторонами творчества
Байрона - его "унылым романтизмом", "безнадежным эгоизмом" его
героев-индивидуалистов - Пушкин утверждает себя, свой взгляд на мир и людей,
свой новый творческий метод. О том же, как далеко отходит Пушкин от Байрона
к концу работы над "романом в стихах", яснее всего говорит его собственное
признание, что глава о путешествии Онегина - по форме - пародия на сводившие
его с ума лет десять назад и продолжавшие сводить с ума огромную часть его
современников, как в России, гак и на Западе, "Странствования
Чайльд-Гарольда".
Метод объективного изображения героя, осуществляемый Пушкиным
посредством целого ряда тонких художественных приемов, дает себя знать с
первых же строф "Евгения Онегина". Вместо традиционно описательной
экспозиции роман открывается как драматическое произведение - внутренним
монологом Онегина. Из этого короткого монолога сразу же выступают
отличительные черты его характера. Это - человек острой и трезвой мысли,
эгоист, скептик, даже циник, превосходно разбирающийся в "низком коварстве"
- лжи и лицемерии патриархальных семейных связей и отношений. Подлинное
отношение Онегина к умирающему дяде ясно из первых же его слов,
перефразирующих строку известной басни Крылова "Осел": "Осел был самых
честных правил". И вместе с тем Онегин считает себя вынужденным подчиниться
этим сложившимся патриархальным связям, то есть, в свою очередь, лгать и
лицемерить, сетуя лишь на сопряженную с этим скуку. Таким предстанет нам
"главное лицо" романа и в один из самых ответственных моментов его жизни - в
эпизоде дуэли с Ленским. Онегин сам прекрасно понимает, что он был неправ,
зло подшутив над "робкой, нежной" любовью пылкого, восторженно-наивного
поэта, к которому искренне, "всем сердцем" привязался. Но он находится во
власти того самого "общественного мненья", предрассудков дворянской среды,
всю ничтожность которых он полностью сознает: не только принимает вызов на
дуэль, но и дерется со всем ожесточением - убивает друга.
Предоставив сперва слово герою, поэт вслед за тем вступает в свои
права, берет слово сам. В романтической поэме при обрисовке характера
Кавказского пленника Пушкин намекает на некое "грозное страданье", с которым
пришлось померяться силами герою, на "бурную жизнь", которой он "погубил
надежду, радость и желанье", заинтриговывая этим читателя, но не давая
сколько-нибудь ясного представления о причинах утраты героем
"чувствительности сердца", "преждевременной старости" его души. В
противоположность этому в романе в стихах поэт с самого начала ставит перед
собой и последовательно осуществляет задачу: "отыскать причину" такого
душевного состояния героя-современника, добавляя, что это "давно бы"
следовало сделать. Он никак не романтизирует это состояние, а наоборот,
снимает с него ореол романтической "мировой скорби", дает ему гораздо более
прозаическое обозначение - "скуки", "хандры", рассматривая его как нечто
ненормальное, болезненное, как некий общественный "недуг", связанный не с
неведомыми и "безыменными страданьями", а с конкретными условиями реальной
отечественной действительности: "русская хандра".
Из рассказа о прошлом Онегина, сразу же прикрепляемого к точно
определенной общественной среде, - столичному ("родился на брегах Невы")
дворянско-светскому обществу, читатель узнает, как постепенно складывался
характер героя: узнает о беспорядочной семейной обстановке и быте
родительского дома мальчика Евгения, об его уродливом воспитании на
иностранный лад, его возмужалости, суетном и бесплодном светском
существовании. Читатель видит, что никаких "несчастий" с Онегиным не
происходит. Наоборот, "забав и роскоши дитя", он проводит время "среди
блистательных побед, // Среди вседневных наслаждений". Словом, в
обстоятельствах его жизни не было решительно ничего романтически
исключительного; напротив, они были сугубо типичными для людей данного
общественного круга. Типические обстоятельства сложили и типический
характер. Типичность характера Онегина сразу, при знакомстве с первой же
главой пушкинского романа, бросилась в глаза современникам поэта. Онегиных,
подчеркивал в рецензии на первую главу один из критиков, "встречаем дюжинами
на всех больших улицах". "Я вижу франта, который душой и телом предан моде -
вижу человека, которых тысячи встречаю наяву, ибо самая холодность и
мизантропия теперь в числе туалетных приборов", - писал Пушкину А. Бестужев.
Однако романтик Бестужев не понял всей реалистической сложности "главного
лица" пушкинского романа в стихах.
Онегин - не просто "франт", "молодой повеса". Сам Пушкин неоднократно
отзывается о своем герое иронически. Но своеобразный лиро-иронический тон -
характерная особенность всего пушкинского романа в стихах, свидетельствующая
о выходе Пушкина на совершенно самостоятельный творческий путь, об его
способности критически отнестись и к самой действительности, и к
существовавшим до этого традиционным (в частности, и в особенности, -
романтическим) способам и приемам ее литературно-художественного отражения.
Поэт ни в какой мере не скрывает существеннейших недостатков своего героя, в
которых отчетливо проступают родимые пятна его общественной среды, но в то
же время подчеркивает и положительные стороны характера Онегина - "души
прямое благородство", показывает, что по своему интеллектуальному складу он
Висит олень, склонив рога;
Обвалы сыплются и блещут;
Вдоль скал прямых потоки хлещут.
Меж гор, меж двух высоких стен
Идет ущелие; стеснен
Опасный путь все уже, уже;
Вверху чуть видны небеса;
Природы мрачная краса
Везде являет дикость ту же.
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут в первый раз.
Во время оное былое!..
В те дни ты знал меня, Кавказ,
В свое святилище глухое
Ты призывал меня не раз.
В тебя влюблен я был безумно.
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал рев ручьев твоих,
И снеговых обвалов грохот.
И клик орлов, и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот,
И зрел я, слабый твой певец,
Казбека царственный венец.
БОРИС ГОДУНОВ
Сцены, исключенные из печатной редакции
1. ОГРАДА МОНАСТЫРСКАЯ {1}
Григорий и злой чернец.
Григорий
Что за скука, что за горе наше бедное житье!
День приходит, день проходит - видно, слышно все одно:
Только видишь черны рясы, только слышишь колокол.
Днем, зевая, бродишь, бродишь; делать нечего - соснешь;
Ночью долгою до света все не спится чернецу.
Сном забудешься, так душу грезы черные мутят;
Рад, что в колокол ударят, что разбудят костылем.
Нот, не вытерплю! нет мочи. Чрез ограду да бегом.
Мир велик: мне путь дорога на четыре стороны,
Поминай как звали.
Чернец
Правда: ваше горькое житье,
Вы разгульные, лихие, молодые чернецы.
Григорий
Хоть бы хан опять нагрянул! хоть Литва бы поднялась!
Так и быть! пошел бы с ними переведаться мечом.
Что, когда бы наш царевич из могилы вдруг воскрес
И вскричал: "А где вы, дети, слуги верные мои?
Вы подите на Бориса, на злодея моего,
Изловите супостата, приведите мне его!.."
Чернец
Полно! не болтай пустого: мертвых нам не воскресить!
Нет, царевичу иное, видно, было суждено -
Но послушай: если дело затевать так затевать...
Григорий
Что такое?
Чернец
Если б я был так же молод, как и ты,
Если б ус не пробивала уж лихая седина...
Понимаешь?
Григорий
Нет, нисколько.
Чернец
Слушай: глупый наш народ
Легковерен: рад дивиться чудесам и новизне;
А бояре в Годунове помнят равного себе;
Племя древнего варяга и теперь любезно всем.
Ты царевичу ровесник... если ты хитер и тверд...
Понимаешь?
(Молчание.)
Григорий
Понимаю.
Чернец
Что же скажешь?
Григорий
Решено!
Я - Димитрий, я - царевич.
Чернец
Дай мне руку: будешь царь.
1) Следовало после сцены: "Ночь. Келья в Чудовом монастыре".
2. ЗАМОК ВОЕВОДЫ МНИШКА В САМБОРЕ {2}
Уборная Марины.
Марина, Рузя убирает ее; служанки.
Марина
(перед зеркалом)
Ну что ж? готово ли? нельзя ли поспешить?
Рузя
Позвольте; наперед решите выбор трудный:
Что вы наденете, жемчужную ли нить,
Иль полумесяц изумрудный?
Марина
Алмазный мой венец.
Рузя
Прекрасно! помните? его вы надевали,
Когда изволили вы ездить во дворец.
На бале, говорят, как солнце вы блистали.
Мужчины ахали, красавицы шептали...
В то время, кажется, вас видел в первый раз
Хоткевич молодой, что после застрелился.
А точно, говорят: на вас
Кто ни взглянул, тут и влюбился.
Марина
Нельзя ли поскорей.
Рузя
Сейчас.
Сегодня ваш отец надеется на вас.
Царевич видел вас недаром,
Не мог он утаить восторга своего,
Уж ранен он; так надобно его
Сразить решительным ударом.
А точно, панна, он влюблен.
Вот месяц, как, оставя Краков,
Забыв войну, московский трон,
В гостях у нас пирует он
И бесит русских и поляков.
Ах, боже мой! дождусь ли дня?..
Не правда ли? когда в свою столицу
Димитрий повезет московскую царицу,
Вы не оставите меня?
Марина
Ты разве думаешь - царицей буду я?
Рузя
А кто ж, когда не вы? кто смеет красотою
Равняться здесь с моею госпожою?
Род Мнишков - ничьему еще не уступал;
Умом - превыше вы похвал...
Счастлив, кого ваш взор вниманья удостоит,
Кто сердца вашего любовь себе присвоит -
Кто б ни был он, хоть наш король
Или французский королевич -
Не только нищий ваш царевич,
Бог весть какой, бог весть отколь.
Марина
Он точно царский сын и признан целым светом.
Рузя
А все ж он был прошедшею зимой
У Вишневецкого слугой.
Марина
Скрывался он.
Рузя
Не спорю я об этом -
А только знаете ли вы,
Что говорят о нем в народе?
Что будто он дьячок, бежавший из Москвы,
Известный плут в своем приходе.
Марина
Какие глупости!
Рузя
О, я не верю им -
Я только говорю, что должен он конечно
Благословлять еще судьбу, когда сердечно
Вы предпочли его другим.
Служанка
(вбегает)
Уж гости съехались.
Марина
Вот видишь: ты до света
Готова пустяки болтать,
А между тем я не одета...
Рузя
Сейчас готово все.
Служанки суетятся.
Марина
Мне должно все узнать.
2) Следовало после сцены: "Краков. Дом Вишневецкого".
II
Начало сцены "Царские палаты", исключенное из печатной редакция
Ксения
(держит портрет)
Что ж уста твои
Не промолвили,
Очи ясные
Не проглянули?
Аль уста твои
Затворилися,
Очи ясные
Закатилися?..
Братец - а братец! скажи: королевич похож был на мой
образок?
Феодор
Я говорю тебе, что похож.
Ксения
(целует портрет)
Далее как в основном тексте.
III
Отрывки из сцены "Краков, дом Вишневецкого", исключенные из печатной редакции
(К стр. 253)
Самозванец
Лишь дайте мне добраться до Москвы,
А там уже Борис со мной и с вами
Расплатится. Что ж нового в Москве?
Хрущев
Все тихо там еще. Но уж народ
Спасение царевича проведал,
Уж грамоту твою везде читают,
Все ждут тебя. Недавно двух бояр
Борис казнил за то, что за столом
Они твое здоровье тайно пили.
Самозванец
О добрые, несчастные бояре!
Но кровь за кровь! и горе Годунову!
Что говорят о нем?
Хрущов
Он удалился
В печальные свои палаты. Грозен
И мрачен он. Ждут казней. Но недуг
Его грызет. Борис едва влачится,
И думают, его последний час
Уж недалек.
Самозванец
Как враг великодушный,
Борису я желаю смерти скорой;
Не то беда злодею. А кого
Наследником наречь намерен он?
Хрущов
Он замыслов своих не объявляет,
Но кажется, что молодого сына,
Феодора - он прочит нам в цари.
Самозванец
В расчетах он, быть может, ошибется,
Ты кто?
Карела
Казак. К тебе я с Дона послан.
(К стр. 254)
И я люблю парнасские цветы.
(читает про себя).
Хрущов
(тихо Пушкину)
Кто сей?
Пушкин
Пиит.
Хрущов
Какое ж это званье?
Пушкин
Как бы сказать? по-русски - виршеписец
Иль скоморох.
Самозванец
Прекрасные стихи!
Я верую в пророчества пиитов.
IV
Отрывок, следовавший за исключенной сценой "Ограда монастырская"
Где ж он? где старец Леонид?
Я здесь один и все молчит,
Холодный дух в лицо мне дует
И ходит холод по главе...
Что ж это? что же знаменует?
Беда ли мне, беда ль Москве?
Беда тебе, Борис лукавый!
Царевич тению кровавой
Войдет со мной в твой светлый дом.
Беда тебе! главы преступной
Ты не спасешь ни покаяньем,
Ни Мономаховым венцом.
РУСАЛКА
I
Первоначальная редакция сцены "Светлица"
- Княгиня, княгинюшка,
Дитя мое милое,
Что сидишь невесело,
Головку повесила?
Ты не весь головушку,
Не печаль меня старую,
Свою няню любимую.
- Ах, нянюшка, нянюшка, милая моя -
Как мне не тужить, как веселой быть?
Была я в девицах, друг любил меня,
Вышла за него, разлюбил меня.
Бывало, дружок мой целый день сидит
Супротив меня, глядит на меня,
Глядит на меня, но смигивает,
Любовные речи пошептывает.
А ныне дружок мой ни свет ни заря
Разбудит меня да сам на коня,
Весь день по гостям разгуливает.
Приедет, не молвит словечушка мне
Он ласкового, приветливого.
- Дитя мое, дитятко, не плачь, не тужи,
Не плачь, не тужи, сама рассуди:
Удалый молодчик, что вольный петух -
Мах, мах крылом - запел, полетел,
А красная девица, что наседочка:
Сиди да сиди, цыплят выводи.
- Уж нет ли у него зазнобы какой?
Уж нет ли на меня разлучницы?
- Полно те, милая, сама рассуди:
Ты всем-то взяла, всем-то хороша.
Лица красотой, умом-разумом,
Лебединою походочкой,
Соловьиной поговорочкой,
Тихим ласковым обычаем...
II
Два места, вычеркнутые в беловой рукописи
КНЯЖЕСКИЙ ТЕРЕМ
Дружко
Уж эти девушки - никак нельзя им
Не попроказить. Статочно ли дели
Мутить нарочно княжескую свадьбу.
Слышен крик.
Ба! это что? да это голос князя!
Девушка под покрывалом переходит через комнату.
Ты видела?
Сваха
Да, видела.
Князь
(выбегает)
Держите!
Гоните со двора ее долой!
Вот след ее, с нее вода течет.
Дружко
Да, так, вода. Юродивая, видно,
Нечаянно сюда прокралась. Слуги,
Над ней смеясь, ее, знать, окатили.
Князь
Ступай, прикрикни ты на них, как смели
Над нею издеваться и ко мне
Впустить ее.
(Уходит.)
Дружко
Ей-богу, это странно.
Кто там?
Входят слуги.
Зачем пустили эту девку?
Слуга
Какую?
Дружко
Мокрую.
Слуга
Мы мокрых девок
Не видели.
Дружко
Куда ж она девалась?
Слуга
Не ведаем.
Сваха
Ох, сердце замирает.
Нет, это не к добру.
Дружко
Ступайте вон
Да никого, смотрите, не впускайте.
Пойти-ка мне садиться на коня.
(Уходит.)
Сваха
Недаром песню чудную пропели,
Недаром чудеса творятся. Чем-то
Все это кончится!
Светлица.
Мамка
.........
Ну в ком ему найти, как не в тебе,
Сокровища такого?
Княгиня
Я слыхала,
Что будто бы до свадьбы он любил
Какую-то красавицу, простую
Дочь мельника.
Мамка
Да, так и я слыхала,
Тому давно, годов уж пять иль больше.
Но девушка, как слышно, утопилась,
Так нечего об ней и поминать.
Княгиня
Уже одну любил он да покинул,
Так и меня покинуть может он.
"Евгений Онегин" по праву считается основным, центральным произведением
Пушкина. Работа над ним, продолжавшаяся около восьми с половиной лет (9 мая
1823 г. - 5 октября 1831 г.), падает на период наивысшего расцвета
творчества Пушкина-поэта (в дальнейшем он все больше и больше обращается к
прозе).
В "Евгении Онегине" нашел свое наиболее полное воплощение один из
значительнейших замыслов поэта: дать образ "героя времени", типический
портрет современника - человека нового, XIX столетия. Замысел этот возник у
Пушкина почти сразу же после окончания первого большого его произведения -
сказочно-романтической поэмы "Руслан и Людмила".
Всего через несколько месяцев после завершения "Руслана и Людмилы"
Пушкин начинает писать свою первую южную поэму "Кавказский пленник", главной
задачей которой было, по его собственным словам, олицетворить в образе героя
"отличительные черты молодежи XIX века". Однако Пушкину удалось осуществить
это далеко не с той степенью полноты и широты обобщения, к которой он
стремился. Реалистическое в существе споем задание вступало в противоречие с
приемами в средствами романтической поэтики, самым значительным
представителем которой в мировой литературе того времени был Байрон и
которой Пушкин здесь следовал. Субъективно-лирический метод "писания"
портрета героя с самого себя не мог привести к созданию объективного
образа-типа широкого общественно-исторического охвата. Препятствовала этому
и характерная для жанра романтической поэмы нарочитая загадочность,
недосказанность авторского повествования о герое, окружавшая его образ
особым таинственным ореолом. Художественная задача, поставленная Пушкиным,
требовала для своего полноценного разрешения и другого творческого метода, и
иной жанровой формы. "Характер главного лица... приличен более роману,
нежели поэме, - писал Пушкин о герое "Кавказского пленника", - да и что за
характер? Кого займет изображение молодого человека, потерявшего
чувствительность сердца в несчастиях, неизвестных читателю..." (черновик
письма к Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 г.; см. т. 9). И вот год спустя
после этого письма Пушкин принимается за работу над "романом в стихах" -
"Евгением Онегиным".
Задание, которое ставит себе Пушкин в "Евгении Онегине", аналогично
заданию "Кавказского пленника". В образе главного героя романа Пушкин опять
хочет изобразить "отличительные черты молодежи XIX века", которые он пытался
раскрыть в характере Пленника. В предисловии к изданию первой главы "Евгения
Онегина" (1825) Пушкин и сам говорит, что характер "главного лица" нового
произведения "сбивается" на характер Пленника (см. раздел "Из ранних
редакций"). В основе фабульной линии, связанной с "главным лицом", в
значительной степени лежит та же сюжетная схема:
Онегин, как и Пленник, покидает "свет", уезжает из столицы; в иной,
патриархальной среде встречается с юной и чистой девушкой; оказывается
неспособен разделить и даже понять и оценить ее большое чувство. Однако, при
наличии этой непосредственной преемственной связи, тем значительнее и
принципиально важнее существенное различие этих произведений. К
осуществлению одного и того же замысла Пушкин идет теперь совсем иным, по
существу прямо противоположным путем и, в соответствии с этим, облекает свое
новое произведение совсем в иную жанровую форму. Эта форма - не поэма, а
"роман в стихах" - подсказана Пушкину Байроном - его стихотворным романом
"Дон Жуан", который Пушкин считал лучшим творением английского поэта.
При первом же своем упоминании о работе над "Евгением Онегиным" Пушкин
сообщал: "Пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница. Вроде "Дон
Жуана"..." (письмо П. А. Вяземскому от 4 ноября 1823 г.; см. т. 9). Однако,
когда года полтора спустя .А. Бестужев, познакомившись в рукописи
с первой главой "Евгения Онегина", стал сравнивать ее с "Дон Жуаном",
Пушкин, который написал к этому времени уже около четырех глав своего
романа, энергично отклонил правомерность такого сопоставления: "Ты
сравниваешь первую главу с "Дон Жуаном". - Никто более меня не уважает "Дон
Жуана" (первые 5 песен, других не читал), но в нем ничего нет общего с
"Онегиным"" (письмо Бестужева Пушкину от 9 марта 1825 г. и ответ Пушкина от
24 марта; см. т. 9).
Эти, казалось бы исключающие друг друга, утверждения на самом деле оба
справедливы. Лиро-эпическая форма пушкинского "романа в стихах" с его
"смесью прозы и поэзии в изображении действительности" (Белинский),
непрерывными авторскими "лирическими отступлениями", афористическими
суждениями и высказываниями на самые разнообразные темы, непринужденной
поэтической "болтовней", ироническим тоном и веселым, порой пародическим
пересмеиванием устарелых, но еще бытующих литературных традиций,
действительно очень близка к "Дон Жуану". Но по существу Пушкин не только не
следует Байрону, но и прямо противопоставляет свой роман произведению
английского поэта-романтика.
При сходстве манеры повествования "Евгений Онегин" и "Дон Жуан"
представляют собой два совершенно различных вида романа. Действие "Дон
Жуана" перенесено в прошлое - в XVIII в. По фабуле это - любовно-авантюрный
роман с галантными приключениями условно-литературного героя. "Евгений
Онегин" - роман о современности, о пушкинском "сегодняшнем" дне, -
произведение, которое заимствует все свое содержание - образы действующих
лиц, картины быта, природы, -из непосредственно окружавшей поэта
действительности.
Читая пушкинский роман в стихах, мы все время ощущаем присутствие
автора, который неизменно выражает свое личное отношение к совершающемуся,
дает свою оценку всему, о чем он рассказывает и что показывает в своем
произведении, - героям, фабульным положениям, в которые они попадают, их
реакции на это, их поведению, поступкам. Но поэт не смешивает воедино
лирическое и эпическое начала, не подменяет образа героя самим собою, объект
- субъектом. Нагляднее всего это сказывается на новом методе изображения
"главного лица" романа, лица, в котором с наибольшей силой проявляются
"отличительные черты молодежи XIX века" и который в силу этого особенно
близок и родствен самому поэту. Перечисляя те "черты" в натуре Онегина,
которые ему "нравились", указывая на известное сходство характеров и
жизненных обстоятельств героя и самого себя (строфа XLV первой главы),
Пушкин одиннадцатью строфами ниже столь же отчетливо подчеркивает и
"разность" между собой и героем (строфа LVI). То, что говорится здесь о
различном отношении автора и героя к природе, как бы последнее звено в целой
цепи "разностей", которые то и дело выступают из предшествующего изложения
(см., например, строфы XVII-XXII, в которых говорится о равнодушии и
охлаждении Онегина к театру, балету и тут же, в лирическом отступлении,
показано совершение иное, восторженное отношение к ним поэта). Отделение
автора от героя дается не только в порядке субъективных деклараций, а и
художественно-объективно, образно-осязательно. Не ограничиваясь, так
сказать, бесплотным присутствием своим в строфах романа (которое все время
дает себя знать в особой то лирической, то иронической, порой и той и другой
вместе, интонации повествования и еще непосредственнее сказываете" в
лирических отступлениях), поэт прямо объективирует себявводит в ряд
вымышленных персонажей, в образно-художественную ткань романа, живописующую
картину жизни петербургского общества "в конце 1819 г." (то есть незадолго
до высылки Пушкина из столицы на юг), как точно датирует он действие первой
главы в предисловии к ней. Это несомненно сообщает данной картине большеи
жизненности и полноты. По-видимому, с этой же целью поэт показывает (именно
показывает, а не только называет.) в той же первой главе в числе друзей
Онегина и еще одно реальное лицо, для данной эпохи весьма выразительное, -
своего близкого приятеля, кутилу и вольнодумца - гусара Каверина; позднее, в
седьмой главе, в картину дворянской Москвы он подобным же образом включает
характерную фигуру своего друга - поэта кн. Вяземского - рисует знакомство
его с Татьяной. Отводя целых семь строф (строфы XLV-LI) из шестидесяти,
составляющих первую главу, описанию своего знакомства и дружбы с Онегиным, -
поэт наглядно демонстрирует читателю, что автор и герой не одно, а два лица,
из которых каждое имеет свой особенный характер ("Я был озлоблен, он
угрюм"), живет своей собственной жизнью. Снова и таким же точно приемом
напоминает об Этом Пушкин читателю и почти в самом конце романа, в
вынужденно исключенной из него предпоследней главе - о путешествии Онегина:
герой и автор встречаются друг с другом в Одессе незадолго до ссылки поэта в
Михайловское.
Во время подготовки к печати первой главы "Евгения Онегина" Пушкин
вслед за текстом посылает набросанный им рисунок, иллюстрирующий XLVIII
строфу, с ее характерным петербургским пейзажем (см. стр. 29). Настойчиво
требуя приложения соответствующей "картинки" к печатному тексту первой
главы, Пушкин, несомненно, хотел и зрительно закрепить в сознании читателей,
что автор и герой - два разные лица.
Все это показывает, какое большое и важное значение придавал поэт
выработанному им теперь и существенно новому по сравнению с "Кавказским
пленником" объективно-реалистическому способу изображения человеческого
характера. В одной из заключительных строф первой главы (строфа LVI), как бы
теоретически осмысляющей опыт творческой работы над ною, он прямо
противопоставляет себя "гордости поэту" - Байрону, демонстративно заявляя,
что, в противоположность ему, он не "намарал" в лице героя своего
собственного портрета, и добавляя: "Как будто нам уж невозможно // Писать
поэмы о другом, // Как только о себе самом". В этих шутливых по тону строках
по существу содержится серьезнейшая и с полной, отчетливостью
сформулированная декларация того принципиально нового творческого пути, на
который, отталкиваясь от субъективно-романтического метода Байрона, Пушкин
становится уже в 1823 г. и который все больше и больше делается основным,
магистральным путем его творчества.
Пушкин никогда не переставал высоко ценить сильные стороны
свободолюбивой и мятежной, исполненной неудовлетворенности и протеста поэзии
Байрона. Вместе с тем Пушкин все критичнее относится к творческому методу
великого поэта-романтика, который, по его словам, "бросил односторонний
взгляд на мир и природу человеческую, потом отвратился от них и погрузился в
самого себя. Он представил нам призрак себя самого. Он создал себя
вторично... Он постиг, создал и описал единый характер (именно свой), все,
кроме некоторых сатирических выходок, рассеянных в его творениях, отнес он к
сему мрачному, могущественному лицу, столь таинственно пленительному"
(заметка "О трагедиях Байрона", 1827 г.). В переполняющей последующие главы
"Евгения Онегина" то явной, то скрытой полемике с этими сторонами творчества
Байрона - его "унылым романтизмом", "безнадежным эгоизмом" его
героев-индивидуалистов - Пушкин утверждает себя, свой взгляд на мир и людей,
свой новый творческий метод. О том же, как далеко отходит Пушкин от Байрона
к концу работы над "романом в стихах", яснее всего говорит его собственное
признание, что глава о путешествии Онегина - по форме - пародия на сводившие
его с ума лет десять назад и продолжавшие сводить с ума огромную часть его
современников, как в России, гак и на Западе, "Странствования
Чайльд-Гарольда".
Метод объективного изображения героя, осуществляемый Пушкиным
посредством целого ряда тонких художественных приемов, дает себя знать с
первых же строф "Евгения Онегина". Вместо традиционно описательной
экспозиции роман открывается как драматическое произведение - внутренним
монологом Онегина. Из этого короткого монолога сразу же выступают
отличительные черты его характера. Это - человек острой и трезвой мысли,
эгоист, скептик, даже циник, превосходно разбирающийся в "низком коварстве"
- лжи и лицемерии патриархальных семейных связей и отношений. Подлинное
отношение Онегина к умирающему дяде ясно из первых же его слов,
перефразирующих строку известной басни Крылова "Осел": "Осел был самых
честных правил". И вместе с тем Онегин считает себя вынужденным подчиниться
этим сложившимся патриархальным связям, то есть, в свою очередь, лгать и
лицемерить, сетуя лишь на сопряженную с этим скуку. Таким предстанет нам
"главное лицо" романа и в один из самых ответственных моментов его жизни - в
эпизоде дуэли с Ленским. Онегин сам прекрасно понимает, что он был неправ,
зло подшутив над "робкой, нежной" любовью пылкого, восторженно-наивного
поэта, к которому искренне, "всем сердцем" привязался. Но он находится во
власти того самого "общественного мненья", предрассудков дворянской среды,
всю ничтожность которых он полностью сознает: не только принимает вызов на
дуэль, но и дерется со всем ожесточением - убивает друга.
Предоставив сперва слово герою, поэт вслед за тем вступает в свои
права, берет слово сам. В романтической поэме при обрисовке характера
Кавказского пленника Пушкин намекает на некое "грозное страданье", с которым
пришлось померяться силами герою, на "бурную жизнь", которой он "погубил
надежду, радость и желанье", заинтриговывая этим читателя, но не давая
сколько-нибудь ясного представления о причинах утраты героем
"чувствительности сердца", "преждевременной старости" его души. В
противоположность этому в романе в стихах поэт с самого начала ставит перед
собой и последовательно осуществляет задачу: "отыскать причину" такого
душевного состояния героя-современника, добавляя, что это "давно бы"
следовало сделать. Он никак не романтизирует это состояние, а наоборот,
снимает с него ореол романтической "мировой скорби", дает ему гораздо более
прозаическое обозначение - "скуки", "хандры", рассматривая его как нечто
ненормальное, болезненное, как некий общественный "недуг", связанный не с
неведомыми и "безыменными страданьями", а с конкретными условиями реальной
отечественной действительности: "русская хандра".
Из рассказа о прошлом Онегина, сразу же прикрепляемого к точно
определенной общественной среде, - столичному ("родился на брегах Невы")
дворянско-светскому обществу, читатель узнает, как постепенно складывался
характер героя: узнает о беспорядочной семейной обстановке и быте
родительского дома мальчика Евгения, об его уродливом воспитании на
иностранный лад, его возмужалости, суетном и бесплодном светском
существовании. Читатель видит, что никаких "несчастий" с Онегиным не
происходит. Наоборот, "забав и роскоши дитя", он проводит время "среди
блистательных побед, // Среди вседневных наслаждений". Словом, в
обстоятельствах его жизни не было решительно ничего романтически
исключительного; напротив, они были сугубо типичными для людей данного
общественного круга. Типические обстоятельства сложили и типический
характер. Типичность характера Онегина сразу, при знакомстве с первой же
главой пушкинского романа, бросилась в глаза современникам поэта. Онегиных,
подчеркивал в рецензии на первую главу один из критиков, "встречаем дюжинами
на всех больших улицах". "Я вижу франта, который душой и телом предан моде -
вижу человека, которых тысячи встречаю наяву, ибо самая холодность и
мизантропия теперь в числе туалетных приборов", - писал Пушкину А. Бестужев.
Однако романтик Бестужев не понял всей реалистической сложности "главного
лица" пушкинского романа в стихах.
Онегин - не просто "франт", "молодой повеса". Сам Пушкин неоднократно
отзывается о своем герое иронически. Но своеобразный лиро-иронический тон -
характерная особенность всего пушкинского романа в стихах, свидетельствующая
о выходе Пушкина на совершенно самостоятельный творческий путь, об его
способности критически отнестись и к самой действительности, и к
существовавшим до этого традиционным (в частности, и в особенности, -
романтическим) способам и приемам ее литературно-художественного отражения.
Поэт ни в какой мере не скрывает существеннейших недостатков своего героя, в
которых отчетливо проступают родимые пятна его общественной среды, но в то
же время подчеркивает и положительные стороны характера Онегина - "души
прямое благородство", показывает, что по своему интеллектуальному складу он