Страница:
— Ваш аэроплан! — воскликнула я, уставившись в изумлении на кажущийся необычайно хрупким в сплетении стальных тросов биплан, на носу которого сверкала яркая надпись «Виктория». — Натаниэль, он великолепен!
Он улыбнулся, явно довольный моим откровенным восторгом.
— Следуя вашему совету, я внес кое-какие изменения. Ваши предложения показались мне довольно разумными.
Мной вдруг овладело странное волнение.
— Вы собираетесь сегодня летать? Он кивнул.
— Я подумал, что, может быть, вам захочется посмотреть. Но если вы предпочитаете…
— Посмотреть? Я хочу полететь с вами! — выпалила я. Мне так никогда и не пришлось подняться в воздух с Алексом, поскольку аэропланы, на которых он летал, принадлежали киностудии. Я умоляла его взять меня с собой, но он каждый раз отказывался. А мне всегда так хотелось полетать на аэроплане.
Брови Натаниэля поползли вверх.
— Я восхищен вашей смелостью, мисс Джеймс, но…
— Тейлор. Я ведь ваша кузина, вы забыли?
— Вы мне не кузина, — ответил он резко, — как вам хорошо известно. Что же до вашей просьбы, то это небезопасно.
— Это достаточно безопасно, если вы собираетесь лететь. Для чего же вы построили этот биплан двухместным? Чтобы летать на нем одному?
На скулах у него заходили желваки.
— Я надеялся, что после того, как я усовершенствую машину, мне, возможно, удастся уговорить Пруденс составить мне компанию. Но…
Я понимающе кивнула. Не была ли Пруденс права? Он и вправду мог сломать себе шею… и если такая возможность существовала, не следует ли мне остановить его?
— Натаниэль, — начала я осторожно, — вы собирались совершить этот полет сегодня до того, как встретились со мной, или это мои замечания заставили вас изменить свои планы?
— Я запланировал сегодняшний полет еще несколько недель назад, если хотите знать, — ответил он. — Я изучал скорость ветра, погодные условия… — он продолжил нудное перечисление, и у меня отлегло от сердца. Натаниэль исчез во время землетрясения, и это означало, что ничто не угрожало его жизни в сегодняшнем полете. Но, вероятно, эта попытка оказалась неудачной, поскольку я нигде не читала о каких-либо его достижениях в данной области.
— Вы не дадите мне ключи вон от того ящика за задним сиденьем? — попросила я его. Он бросил на меня удивленный взгляд.
— Вы имеете в виду багажник? Он не заперт. Берите там все, что хотите, а я пока займусь аэропланом.
Я открыла багажник и, порывшись отыскала наконец-то, что мне было нужно — защитные очки и шарф. Я сразу же обмотала шарфом шею, надела очки и, бросив взгляд в сторону Натаниэля и убедившись, что все его внимание поглощено аэропланом, подняла капот машины и вытащила небольшую деталь. Я должна была быть уверена, что Натаниэль не уедет, оставив меня одну посреди поля после того, как выложу ему все начистоту.
Бесшумно опустив капот, я сунула вытащенную мной деталь в карман брюк и подошла к Натаниэлю, который в этот момент был занят тем, что прицеплял аэроплан к бамперу автомобиля. Он оторвал взгляд от ящика с инструментами и при виде меня с шарфом на шее и в очках, изумленно выпрямился, едва не ударившись при этом головой о пропеллер.
— Что за черт… Надеюсь, вы не собираетесь и в самом деле лететь со мной?
— Собираюсь, — проговорила я решительно. — Вы несомненно спроектировали свой биплан в расчете на двух человек. Причем, уверена, вы имели в виду, что сзади будет сидеть женщина. Вес двух взрослых мужчин слишком велик для машины.
— Так, но…
— Поэтому, когда вы летаете один, нос перевешивает.
— Возможно, — он нахмурился. — И что из всего этого следует?
— А то, что если вы рухнете и свернете свою дурацкую шею, то этим лишь подтвердите обоснованность опасений Пруденс, которая, думаю, все же предпочла бы видеть вас на свадебной церемонии целым и невредимым.
Он вновь нахмурился.
— Для женщины, должен сказать, вы убеждаете довольно умело. Уверен, вы могли бы переспорить и самого дьявола.
— Принимаю это как комплимент.
Натаниэль задумался. Я понимала, что он взвешивает мысленно все «за» и «против», решая, позволить мне или нет лететь вместе с ним. Наконец он произнес:
— Вы уверены, что сможете держать себя в руках? Никакого нытья? Никаких истерик? Я не могу допустить, чтобы меня что-то отвлекало, когда я буду управлять аэропланом.
— Уверена, — ответила я с победоносной улыбкой, чувствуя себя в этот момент на седьмом небе от счастья.
— В таком случае, мисс Джеймс, — он снял с головы кепи и, чуть ли не подметая им землю в полушутливом, полуторжественном жесте, отвесил мне низкий поклон, — я сочту за честь пригласить вас в качестве первого пассажира на борт «Виктории».
Глава 7
Глава 8
Он улыбнулся, явно довольный моим откровенным восторгом.
— Следуя вашему совету, я внес кое-какие изменения. Ваши предложения показались мне довольно разумными.
Мной вдруг овладело странное волнение.
— Вы собираетесь сегодня летать? Он кивнул.
— Я подумал, что, может быть, вам захочется посмотреть. Но если вы предпочитаете…
— Посмотреть? Я хочу полететь с вами! — выпалила я. Мне так никогда и не пришлось подняться в воздух с Алексом, поскольку аэропланы, на которых он летал, принадлежали киностудии. Я умоляла его взять меня с собой, но он каждый раз отказывался. А мне всегда так хотелось полетать на аэроплане.
Брови Натаниэля поползли вверх.
— Я восхищен вашей смелостью, мисс Джеймс, но…
— Тейлор. Я ведь ваша кузина, вы забыли?
— Вы мне не кузина, — ответил он резко, — как вам хорошо известно. Что же до вашей просьбы, то это небезопасно.
— Это достаточно безопасно, если вы собираетесь лететь. Для чего же вы построили этот биплан двухместным? Чтобы летать на нем одному?
На скулах у него заходили желваки.
— Я надеялся, что после того, как я усовершенствую машину, мне, возможно, удастся уговорить Пруденс составить мне компанию. Но…
Я понимающе кивнула. Не была ли Пруденс права? Он и вправду мог сломать себе шею… и если такая возможность существовала, не следует ли мне остановить его?
— Натаниэль, — начала я осторожно, — вы собирались совершить этот полет сегодня до того, как встретились со мной, или это мои замечания заставили вас изменить свои планы?
— Я запланировал сегодняшний полет еще несколько недель назад, если хотите знать, — ответил он. — Я изучал скорость ветра, погодные условия… — он продолжил нудное перечисление, и у меня отлегло от сердца. Натаниэль исчез во время землетрясения, и это означало, что ничто не угрожало его жизни в сегодняшнем полете. Но, вероятно, эта попытка оказалась неудачной, поскольку я нигде не читала о каких-либо его достижениях в данной области.
— Вы не дадите мне ключи вон от того ящика за задним сиденьем? — попросила я его. Он бросил на меня удивленный взгляд.
— Вы имеете в виду багажник? Он не заперт. Берите там все, что хотите, а я пока займусь аэропланом.
Я открыла багажник и, порывшись отыскала наконец-то, что мне было нужно — защитные очки и шарф. Я сразу же обмотала шарфом шею, надела очки и, бросив взгляд в сторону Натаниэля и убедившись, что все его внимание поглощено аэропланом, подняла капот машины и вытащила небольшую деталь. Я должна была быть уверена, что Натаниэль не уедет, оставив меня одну посреди поля после того, как выложу ему все начистоту.
Бесшумно опустив капот, я сунула вытащенную мной деталь в карман брюк и подошла к Натаниэлю, который в этот момент был занят тем, что прицеплял аэроплан к бамперу автомобиля. Он оторвал взгляд от ящика с инструментами и при виде меня с шарфом на шее и в очках, изумленно выпрямился, едва не ударившись при этом головой о пропеллер.
— Что за черт… Надеюсь, вы не собираетесь и в самом деле лететь со мной?
— Собираюсь, — проговорила я решительно. — Вы несомненно спроектировали свой биплан в расчете на двух человек. Причем, уверена, вы имели в виду, что сзади будет сидеть женщина. Вес двух взрослых мужчин слишком велик для машины.
— Так, но…
— Поэтому, когда вы летаете один, нос перевешивает.
— Возможно, — он нахмурился. — И что из всего этого следует?
— А то, что если вы рухнете и свернете свою дурацкую шею, то этим лишь подтвердите обоснованность опасений Пруденс, которая, думаю, все же предпочла бы видеть вас на свадебной церемонии целым и невредимым.
Он вновь нахмурился.
— Для женщины, должен сказать, вы убеждаете довольно умело. Уверен, вы могли бы переспорить и самого дьявола.
— Принимаю это как комплимент.
Натаниэль задумался. Я понимала, что он взвешивает мысленно все «за» и «против», решая, позволить мне или нет лететь вместе с ним. Наконец он произнес:
— Вы уверены, что сможете держать себя в руках? Никакого нытья? Никаких истерик? Я не могу допустить, чтобы меня что-то отвлекало, когда я буду управлять аэропланом.
— Уверена, — ответила я с победоносной улыбкой, чувствуя себя в этот момент на седьмом небе от счастья.
— В таком случае, мисс Джеймс, — он снял с головы кепи и, чуть ли не подметая им землю в полушутливом, полуторжественном жесте, отвесил мне низкий поклон, — я сочту за честь пригласить вас в качестве первого пассажира на борт «Виктории».
Глава 7
Отбуксировав аэроплан на середину поля, Натаниэль махнул мне рукой, приглашая присоединиться к нему. Впереди тянулся длинный узкий участок голой земли, образуя самодельную взлетно-посадочную полосу. Ветер усилился. Я затянула шарф потуже и, следуя совету Натаниэля, сунула концы за ворот блузки, чтобы он за что-нибудь не зацепился и не задушил меня. Натаниэль расправил рукава рубашки, надел защитные очки и, взяв меня на руки, поднял и перенес через борт. Мне показалось, что, опуская меня на сиденье за креслом пилота, он на мгновение задержал свои ладони на моей талии. Заняв свое место, он послюнявил палец и поднял его над головой, определяя направление ветра, после чего, для верности, бросил еще взгляд на красный лоскут ткани, прикрепленный к рулю высоты. Наконец он запустил мотор и спрыгнул на землю.
Я почувствовала, как меня охватывает радостное возбуждение, когда он шагнул к пропеллеру и с силой крутанул. С восхищением смотрела я, как перекатываются под тонкой тканью рубашки его могучие мышцы.
Внезапно меня охватила паника. Что если биплан взлетит, прежде чем Натаниэль успеет запрыгнуть? Я не смогла бы им управлять, даже если бы от этого зависела моя жизнь…
Пропеллер начал набирать обороты. Натаниэль быстро пробежал вдоль борта, подпрыгнул и, ухватившись за тросы и подтянувшись, забрался внутрь.
Подпрыгивая на ухабах, аэроплан покатил вперед. Все быстрее и быстрее; волосы у меня развевались, мешая видеть, хотя глаза и были защищены очками. Я с такой силой стиснула в руках металлический поручень, что у меня побелели костяшки пальцев. В следующее мгновение я почувствовала, что колеса оторвались от земли.
— Мы в воздухе! — воскликнул, обернувшись ко мне, Натаниэль.
Я подняла два пальца, изобразив букву «V», в полной уверенности, что он поймет меня, независимо от того, был или нет уже в ходу этот общепринятый в мое время жест, означающий знак победы.
Ветер свистел в ушах и обдавал холодом… Я была в эйфории от переполнявшего меня чувства абсолютной безграничной свободы. Бросив взгляд вниз, я увидела золотистые волны колыхавшейся под ударами ветра травы. Вверху, по синему безбрежному океану плыли белые облака, сквозь которые пробивались время от времени лучи послеполуденного солнца.
Мы поднялись выше. Аэроплан вибрировал, как язычки в духовых инструментах оркестра. Нас окружала какофония звуков, от поскрипывания деревянного остова до хлопанья гигантских брезентовых крыльев. Энтузиазм Натаниэля был заразителен; мне хотелось петь и кричать от счастья. Я чувствовала себя в эту минуту, как легендарный Икар, которого настолько захватил полет, что он, забывшись, поднялся слишком близко к солнцу и его крылья из воска растаяли…
Слишком близко… Я слишком близко подошла к Натаниэлю. Через несколько дней мне предстояло возвратиться в свое время и, однако, мысль эта с каждой проходящей минутой все более и более расстраивала меня. Не грозит ли и мне, как Икару, сгореть в пламени?..
Сквозь шум ветра до меня донесся голос Натаниэля:
— Как вы там?
— Прекрасно! — крикнула я в ответ. — Великолепно!
Натаниэль направил нос машины вниз, потом выровнял ее, и мы устремились навстречу солнцу. Я закрыла глаза, наслаждаясь ощущением полета. Как, наверное, чудесно было бы вот так лететь и лететь вперед, подобно птице, забыв обо всех земных заботах…
— Держитесь! — крикнул вдруг Натаниэль, прервав мои мечтания.
Аэроплан накренился. Я открыла глаза и тут же ухватилась за поручень, почувствовав, что скатываюсь к борту. В аэроплане не было ремней безопасности; что если он перевернется? Мы непременно вывалимся, подумала я, мгновенно запаниковав. Мне не следовало лететь… Я не должна была вмешиваться в ход событий…
Натаниэль наклонился вбок, выправляя элероны, чтобы уничтожить крен. Аэроплан тряхнуло, и он начал заваливаться на другой бок. Явно боясь потерять управление, Натаниэль с силой нажал на штурвал.
Наконец ему удалось выровнять биплан, и мое сердце, колотившееся в груди как пойманная птица, забилось более ровно. Постепенно, хотя и не плавно, мы начали снижаться, и через несколько мгновений колеса биплана коснулись земли. Нас сильно тряхнуло и продолжало трясти, пока Натаниэль не остановил машину в дальнем конце поля.
Достав из кармана часы, он бросил взгляд на циферблат и спрыгнул на землю. После чего снял защитные очки и замахал часами над головой.
— Две минуты пятьдесят семь секунд!
— Ты все-таки это сделал! — Я тоже сняла очки и тряхнула головой, освобождая волосы. Все во мне пело от счастья. — Ты побил рекорд братьев Райт! — И изменил историю — благодаря мне, вздрогнув, осознала я внезапно.
Натаниэль вытащил меня из аэроплана и закружил, держа за талию, после чего привлек к себе и стиснул в объятиях. Я обхватила руками его за шею и прижалась щекой к мускулистой груди, задыхаясь от переполнявших меня чувств.
Он приподнял кончиками пальцев мой подбородок и заглянул мне в глаза. Неожиданно смех застыл у него на губах и черты лица заострились, выражая лишь одно чувство — желание.
— Нет, — сказал он внезапно охрипшим голосом. — Мы это сделали вместе. Без твоей помощи мне никогда бы не удалось совершить этого.
— Я… я не сделала ничего особенного. Так… ерунда…
— Ты ошибаешься, — Он убрал упавшую мне на щеку прядь волос и наклонился, почти коснувшись губами моего рта. — Это совсем не ерунда.
И с этими словами он поцеловал меня. Ощущения, испытанные мной во время полета, не шли ни в какое сравнение со старым, как мир, чувством, мгновенно охватившим меня, едва его губы коснулись моих. Он прижался ко мне всем телом, и я запустила пальцы ему в волосы на затылке, мимолетно удивившись невероятной мягкости его усов и жесткости щетины у него на подбородке, слегка царапнувшей мне кожу, когда он раздвинул языком мои губы. Я задрожала, как хрупкий деревянный остов биплана. Меня, разумеется, целовали и раньше… но никогда так, как сейчас, с таким… пылом, как говорили в старину. Хотя, конечно, Натаниэль и не был современным мужчиной.
Несовременный мужчина… Я поспешно отпрянула. Голова у меня шла кругом.
— Нет, — услышала я собственный голос. — Это невозможно… Через несколько дней меня здесь не будет; между нами ничего не может быть.
Продолжая держать руки на моей талии, он не сводил с меня изумленного взгляда. Я молчала, боясь, что утрачу остатки самообладания, если произнесу хотя бы еще одно слово.
— Тейлор, — произнес он хрипло. — Я не знаю, что нашло…
— Я не…
— Мы не должны были…
— Но мы это сделали, — сказала я дрожащим голосом; мне нестерпимо хотелось, чтобы он вновь поцеловал меня.
Медленно Натаниэль отпустил меня. Мы стояли, не касаясь друг друга, на расстоянии вытянутой руки, и я видела по его лицу, что он борется с собой, пытаясь держать под контролем свои чувства, которые, если они хоть в малой степени напоминали мои, были как самолет, вошедший в штопор. На лицо его легла тень.
— Фактически я уже женатый человек. Нам не следовало этого делать.
— Да, — согласилась я, желая в душе совсем обратного. С моей стороны было безумием влюбиться в человека, родившегося почти за столетие до меня, в человека, которого я по .прошествии нескольких дней никогда больше не увижу в своей жизни. Даже если мне удастся сделать так, что он не исчезнет во время землетрясения, я все равно буду должна вернуться в 1989 год. Там оставались люди, которые зависели от меня — мои родители… и Виктория. Если с ней, конечно, все было в порядке и она не лежала сейчас под обломками своего разрушенного землетрясением убогого жилища. При этой мысли у меня противно засосало под ложечкой.
Натаниэль нервно шагал взад и вперед. Внезапно он подошел к машине и, открыв багажник, достал оттуда плетеную корзинку и одеяло. Я почувствовала внутреннюю дрожь. Неужели он решил плюнуть на все формальности и любить меня пылко, страстно прямо сейчас на этом одеяле? Мне вдруг стало жарко. Или, может, он хочет лишь удовлетворить свою похоть и, так сказать, покончить с проблемой, поступив со мной, как с обычной проституткой? Кем я, собственно, и была в его глазах, напомнила я себе. Ну уж нет! Я стиснула зубы. Никогда я не соглашусь спать с человеком, который меня не любит, которому нужен от меня только секс. В сущности это и было причиной того, что я все еще оставалась девственницей. Не то чтобы я хотела этого — я обычная, нормальная женщина. Но ни один из парней, с которыми я встречалась, не оправдал моих ожиданий. Я была сыта по горло свиданиями с футболистами, у которых мозги, похоже, начисто отсутствовали, занудами, у которых была только одна страсть — компьютеры, и студентами-историками, для которых существовали лишь их книги. Двое или трое из них даже уверяли, что любят меня, но я так и не смогла ответить на их чувства. Я не была, разумеется, фригидной. Все объяснялось очень просто: всю свою жизнь я ждала своего мужчину. И он так и не…
До сегодняшнего дня.
Внезапное осознание того, что со мной происходит, потрясло меня до глубины души. Я начинала испытывать нежные чувства к Натаниэлю. К Натаниэлю! Единственному мужчине, которого я никогда не смогу назвать своим. Одно дело флиртовать с ним, думая, что все это тебе только снится, или пытаться расстроить его брак с женщиной, которая была ему явно не парой. Но желать его для себя? Это было безумием. Сумасшествием. Идиотизмом!
— Мисс Джеймс? — Голос Натаниэля прервал поток моих мыслей. Машинально я отметила, что он обратился ко мне по фамилии, вновь перейдя на «вы». Обернувшись, я увидела, что он расстелил на траве под дубом одеяло и сейчас выкладывал на него из корзины головку сыра, ветчину и хлеб.
Я медленно приблизилась, боясь как внезапной вспышки своих чувств, так и его пока еще неясных мне намерений.
— Вы захватили ланч?
Молча он махнул рукой, приглашая меня садиться. Послушно я опустилась на край одеяла напротив него.
— К тому времени, когда мы возвратимся, пора будет ужинать. Так что нет никакого смысла голодать до вечера.
— Согласна, — я взяла предложенные им сыр и ветчину и оторвала от каравая ломоть.
В следующий момент он распечатал бутылку красного вина и, плеснув в чашку рубиновой жидкости, протянул ее мне.
— Отметим… наш полет.
— Мне не надо, спасибо, — сказала я, нервничая с каждым мгновением все больше и больше. Интересно, каким становился Натаниэль, когда выпивал? Я подумала о том, как вел себя отец, когда бывал пьяным, и мысленно взмолилась, чтобы Натаниэль лучше справлялся с опьянением.
— Тогда воды. — Он взял в руки кувшин и налил мне в чашку немного воды. Я взяла у него чашку дрожащими руками, прилагая неимоверные усилия, чтобы не расплескать воду.
— Натаниэль…
— Мисс Джеймс…
Он поставил свою чашку на одеяло.
— Полагаю, я должен принести вам свои извинения. У меня не было никакого права на подобную вольность. Вы привлекательная молодая женщина, мисс Джеймс…
— Вам не нужно извиняться, Натаниэль, — ответила я, весьма тронутая его вниманием к моим чувствам.
— Признаюсь, я испытываю к вам не совсем… не совсем целомудренные чувства. Я многое повидал на своем веку… наслаждался ласками многих женщин вашей профессии… — Он закашлялся.
Представив, что он, должно быть, думал… и ощущал… я почувствовала, как лицо мое заливает краска.
— Я тут размышлял над вашим будущим, — продолжал он.
— Моим будущим? — Я с трудом сглотнула. Все происходило что-то уж слишком быстро — для одного-единственного поцелуя.
Он посмотрел на меня так, словно прочел мои мысли.
— Естественно, вам понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть. Поначалу ваша новая жизнь возможно покажется вам до некоторой степени менее… вольной. Я нахожу, что вы привыкли говорить обо всем откровенно там, откуда вы пришли.
— Согласна, — я кивнула, понимая, куда он клонит.
Он откусил от бутерброда с ветчиной и долго медленно жевал, прежде чем проглотить. Я заставила себя съесть кусок сыра, но нервы мои были до такой степени напряжены, что я не ощутила никакого вкуса.
— Я был с вами откровенен в отношении своих чувств к вам, — сказал он, внося еще большее смятение в мою душу пронизывающим взглядом своих темных глаз. — Тогда как вы почти ничего не рассказали мне о себе. Я не могу не задаваться вопросом, в какой семье вы выросли. Вы как-то сказали мне, что знаете каково это — потерять тех, кого любишь. Так значит вы сирота?
— Нет, — ответила я, со страхом думая о том, как он отреагирует, узнав, что в роду у меня было полно актеров и актрис. — Видите ли, мой отец — спившийся актер, а мама актриса, то есть она является таковой, когда может найти работу в каком-нибудь театре. Но они вполне живы — во всяком случае, были живы, когда я видела их в последний раз. — Я с трудом сглотнула, вспомнив о землетрясении.
На виске у него запульсировала жилка.
— Семья актеров… неудивительно, что ты стала падшей женщиной, — пробормотал он себе под нос, явно вспомнив Джессику. — Выходит, они заставили вас торговать собой?
— Нет! Конечно же нет!
— А как насчет вашего брата? Если он мог позволить себе такую дорогую игрушку, как аэроплан, то несомненно был в состоянии позаботиться и о сестре.
На мгновение я задумалась, представив себе, что могло бы быть.
— Мы были с ним очень близки. Он умер в прошлом году.
— Извините, — проговорил он более мягко.
Я заставляла себя не думать об Алексе все это время, словно надеялась таким образом вычеркнуть из памяти ужасные обстоятельства его смерти. Глаза мои все еще наполнялись тут же слезами, стоило кому-нибудь просто упомянуть о нем в разговоре. Если бы только я могла сейчас поговорить с Алексом… Он бы знал, что мне делать. Он был самым умным в нашей семье, у него всегда на все имелся ответ и ему не составляло, кажется, никакого труда справиться с любой проблемой — в отличие от меня.
Натаниэль склонился ко мне, и по тому, как забарабанили его пальцы по одеялу, я поняла, что он волнуется.
— Я хочу сделать то, что считаю правильным, мисс Джеймс. Но мое… влечение к вам постоянно мешает этому.
— Влечение? — Я едва не задохнулась. Так вот в чем дело. Натаниэль собирался сказать мне, что решил ради меня бросить Пруденс. Я почувствовала, что млею, невольно представив, как лежу в его объятиях, и он вновь и вновь целует меня…
Он накрыл мою ладонь своею; сердце у меня забилось в ритме «ча-ча-ча».
— Вы и я, мы оба действовали под влиянием минуты. Это была эйфория от полета, ничего более.
У меня будто что-то оборвалось внутри, и я поспешно отвернулась, не желая, чтобы он видел, насколько ранили меня его слова.
— Ничего? Выходит, то, что произошло между нами, ничего для тебя не значит?
— Тейлор, я не виню тебя ни в чем, — звоном отдавался у меня в ушах его голос. — Если кто и виноват в происшедшем, так это я. У тебя есть вкус к жизни, что я нахожу необычайно привлекательным; ты также окутана аурой невинности — весьма необычная вещь, должен сказать, для женщины твоей профессии, — что заставило меня на мгновение забыть о твоем прошлом… Но я обручен, и мы оба знаем, что у нас, скорее всего, не может быть будущего. Уверен, ты согласишься, что после того, что случилось, тебе нельзя больше оставаться в моем доме.
Я едва не подавилась водой, которую пила в эту минуту. Протянув руку, Натаниэль похлопал меня по спине.
— С вами все в порядке, мисс Джеймс?
— Д…да. То есть нет. Я хочу сказать, что сама не знаю, — ответила я с запинкой.
— Само собой разумеется, то, что произошло здесь между нами, не должно больше повториться. Я просто не могу допустить, чтобы ты оставалась под моей крышей после того, как мы с Пруденс станем мужем и женой.
Брачная ночь… Я поняла, какой поворот приняли его мысли, и меня едва не стошнило. Мне тоже совсем не улыбалось лежать в его комнате для гостей, зная, что в этот момент он занимается любовью с Пруденс. Натаниэль пристально посмотрел на меня.
— Ты еще не изменила своего решения исправиться? Уверен, ты не желаешь вернуться опять к своему ремеслу.
— Нет… То есть…
— Если ты согласна, то я знаю, как тебе в этом помочь. Мой дядя Эфраим — он брат моего покойного отца — и его жена, тетя Фейс, приезжают сегодня вечером из Саусалито на нашу с Пруденс свадьбу.
— Здорово! — вырвалось у меня. Я слышала достаточно о дяде Эфраиме и тете Фейс — любящей паре, забравшей к себе Викторию после землетрясения, — которые запирали ее в кладовке и делали Бог знает что еще с бедной девочкой. Я бы не выбрала их лучшими родителями года.
— Ты не собираешься доедать? — Он бросил взгляд на мою тарелку, по-прежнему полную еды.
Я покачала головой, не испытывая в этот момент ни малейшего аппетита.
— Мой дядя несколько суров, но тетя Фейс — сама доброта и, к тому же, превосходная портниха. Я хочу попросить ее, чтобы она взяла тебя под свое крыло. Ты могла бы уехать вместе с ними в субботу после свадебной церемонии и пожить в Саусалито какое-то время, пока тетя Фейс будет учить тебя шить. Не успеешь и оглянуться, как у тебя уже будет новая профессия.
— Нет! — крикнула я. Если я позволю Натаниэлю отправить меня в Саусалито, то не смогу спасти его… как не смогу и возвратиться в свое время.
Он нахмурился.
— Я не понимаю. Ты, что, передумала? Ты хочешь вернуться к прежнему ремеслу?
— Нет, это совсем не… Я не та, за кого ты меня принимаешь, Натаниэль. Я не проститутка… и никогда ею не была.
Натаниэль сдвинул брови.
— Тебе не нужно этого отрицать. Я не осуждаю тебя за твое прошлое.
— Ты не понимаешь… У меня вообще еще нет прошлого! Я еще только появлюсь на свет через шестьдесят лет.
Он опустил чашку, и несколько капель выплеснулось на траву подле одеяла..
— Что ты сказала?
Я заставила себя продолжать.
— Понимаю, в это трудно поверить, но правда состоит в том, что я из будущего. Видишь ли, в октябре 1989 года я находилась на чердаке твоего дома… только это был уже не твой дом и там никто не жил… когда началось землетрясение. Оно, должно быть, вызвало нарушения в действии геомагнитных сил; следующее, что я помню, ты открыл дверь и я оказалась в твоей спальне в 1906 году.
Опустившись подле меня на колено, Натаниэль приложил ладонь к моему лбу.
— Ты перегрелась на солнце… должно быть, высота повлияла на твою способность рассуждать здраво.
— Я не сумасшедшая! — Я вскочила на ноги. — Тебе придется выслушать меня до конца. Подумай, ведь только так и можно объяснить… мою необычную одежду… молнию. — Я почувствовала, что краснею, вспомнив ту сцену.
— Вероятно, обычное одеяние распутной женщины, — он вновь нахмурился.
— Лекарство, которое я дала Виктории, — торопливо продолжала я, не слушая его. — А Аполлон, моя собака? Эта порода будет ввезена в Америку лишь в семидесятые или восьмидесятые годы. А то, что я говорила об аэроплане? В мое время летательные аппараты стали обычным явлением — они теперь огромны и перевозят громадное число пассажиров. У нас даже есть уже ракеты, которые могут доставить человека на Луну…
Он покачал головой и протянул руку, явно собираясь схватить меня.
— Тебе немедленно нужно показаться врачу.
Я увернулась и, сунув руку в карман брюк, достала катушку зажигания, которую вытащила из мотора «роллс-ройса».
— Я не больна — и я не чокнутая.
— Успокойся, — проговорил он более мягко, хотя по глазам его я ясно видела, он думает, что я свихнулась. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Но мне кажется, врач…
— Никаких врачей. — Я стиснула катушку в пальцах и подняла над головой.
— Что ты задумала? Машина не поедет без нее.
— Я знаю.
— Послушайте, мисс Джеймс, вы ведете себя в высшей степени неразумно…
— Никаких врачей. — Свободной рукой я расстегнула на блузке две верхние пуговицы.
Глаза Натаниэля стали круглыми, как колеса его «роллс-ройса».
Я посмотрела ему прямо в глаза и как можно более спокойно произнесла:
— Тебе придется выслушать меня, если ты, конечно, не захочешь силой забрать у меня катушку. Ну, так как, — я опустила катушку за воротник и она легла у меня между грудями, откуда, я была уверена, он не рискнет ее забрать, — ты готов меня выслушать?
Я почувствовала, как меня охватывает радостное возбуждение, когда он шагнул к пропеллеру и с силой крутанул. С восхищением смотрела я, как перекатываются под тонкой тканью рубашки его могучие мышцы.
Внезапно меня охватила паника. Что если биплан взлетит, прежде чем Натаниэль успеет запрыгнуть? Я не смогла бы им управлять, даже если бы от этого зависела моя жизнь…
Пропеллер начал набирать обороты. Натаниэль быстро пробежал вдоль борта, подпрыгнул и, ухватившись за тросы и подтянувшись, забрался внутрь.
Подпрыгивая на ухабах, аэроплан покатил вперед. Все быстрее и быстрее; волосы у меня развевались, мешая видеть, хотя глаза и были защищены очками. Я с такой силой стиснула в руках металлический поручень, что у меня побелели костяшки пальцев. В следующее мгновение я почувствовала, что колеса оторвались от земли.
— Мы в воздухе! — воскликнул, обернувшись ко мне, Натаниэль.
Я подняла два пальца, изобразив букву «V», в полной уверенности, что он поймет меня, независимо от того, был или нет уже в ходу этот общепринятый в мое время жест, означающий знак победы.
Ветер свистел в ушах и обдавал холодом… Я была в эйфории от переполнявшего меня чувства абсолютной безграничной свободы. Бросив взгляд вниз, я увидела золотистые волны колыхавшейся под ударами ветра травы. Вверху, по синему безбрежному океану плыли белые облака, сквозь которые пробивались время от времени лучи послеполуденного солнца.
Мы поднялись выше. Аэроплан вибрировал, как язычки в духовых инструментах оркестра. Нас окружала какофония звуков, от поскрипывания деревянного остова до хлопанья гигантских брезентовых крыльев. Энтузиазм Натаниэля был заразителен; мне хотелось петь и кричать от счастья. Я чувствовала себя в эту минуту, как легендарный Икар, которого настолько захватил полет, что он, забывшись, поднялся слишком близко к солнцу и его крылья из воска растаяли…
Слишком близко… Я слишком близко подошла к Натаниэлю. Через несколько дней мне предстояло возвратиться в свое время и, однако, мысль эта с каждой проходящей минутой все более и более расстраивала меня. Не грозит ли и мне, как Икару, сгореть в пламени?..
Сквозь шум ветра до меня донесся голос Натаниэля:
— Как вы там?
— Прекрасно! — крикнула я в ответ. — Великолепно!
Натаниэль направил нос машины вниз, потом выровнял ее, и мы устремились навстречу солнцу. Я закрыла глаза, наслаждаясь ощущением полета. Как, наверное, чудесно было бы вот так лететь и лететь вперед, подобно птице, забыв обо всех земных заботах…
— Держитесь! — крикнул вдруг Натаниэль, прервав мои мечтания.
Аэроплан накренился. Я открыла глаза и тут же ухватилась за поручень, почувствовав, что скатываюсь к борту. В аэроплане не было ремней безопасности; что если он перевернется? Мы непременно вывалимся, подумала я, мгновенно запаниковав. Мне не следовало лететь… Я не должна была вмешиваться в ход событий…
Натаниэль наклонился вбок, выправляя элероны, чтобы уничтожить крен. Аэроплан тряхнуло, и он начал заваливаться на другой бок. Явно боясь потерять управление, Натаниэль с силой нажал на штурвал.
Наконец ему удалось выровнять биплан, и мое сердце, колотившееся в груди как пойманная птица, забилось более ровно. Постепенно, хотя и не плавно, мы начали снижаться, и через несколько мгновений колеса биплана коснулись земли. Нас сильно тряхнуло и продолжало трясти, пока Натаниэль не остановил машину в дальнем конце поля.
Достав из кармана часы, он бросил взгляд на циферблат и спрыгнул на землю. После чего снял защитные очки и замахал часами над головой.
— Две минуты пятьдесят семь секунд!
— Ты все-таки это сделал! — Я тоже сняла очки и тряхнула головой, освобождая волосы. Все во мне пело от счастья. — Ты побил рекорд братьев Райт! — И изменил историю — благодаря мне, вздрогнув, осознала я внезапно.
Натаниэль вытащил меня из аэроплана и закружил, держа за талию, после чего привлек к себе и стиснул в объятиях. Я обхватила руками его за шею и прижалась щекой к мускулистой груди, задыхаясь от переполнявших меня чувств.
Он приподнял кончиками пальцев мой подбородок и заглянул мне в глаза. Неожиданно смех застыл у него на губах и черты лица заострились, выражая лишь одно чувство — желание.
— Нет, — сказал он внезапно охрипшим голосом. — Мы это сделали вместе. Без твоей помощи мне никогда бы не удалось совершить этого.
— Я… я не сделала ничего особенного. Так… ерунда…
— Ты ошибаешься, — Он убрал упавшую мне на щеку прядь волос и наклонился, почти коснувшись губами моего рта. — Это совсем не ерунда.
И с этими словами он поцеловал меня. Ощущения, испытанные мной во время полета, не шли ни в какое сравнение со старым, как мир, чувством, мгновенно охватившим меня, едва его губы коснулись моих. Он прижался ко мне всем телом, и я запустила пальцы ему в волосы на затылке, мимолетно удивившись невероятной мягкости его усов и жесткости щетины у него на подбородке, слегка царапнувшей мне кожу, когда он раздвинул языком мои губы. Я задрожала, как хрупкий деревянный остов биплана. Меня, разумеется, целовали и раньше… но никогда так, как сейчас, с таким… пылом, как говорили в старину. Хотя, конечно, Натаниэль и не был современным мужчиной.
Несовременный мужчина… Я поспешно отпрянула. Голова у меня шла кругом.
— Нет, — услышала я собственный голос. — Это невозможно… Через несколько дней меня здесь не будет; между нами ничего не может быть.
Продолжая держать руки на моей талии, он не сводил с меня изумленного взгляда. Я молчала, боясь, что утрачу остатки самообладания, если произнесу хотя бы еще одно слово.
— Тейлор, — произнес он хрипло. — Я не знаю, что нашло…
— Я не…
— Мы не должны были…
— Но мы это сделали, — сказала я дрожащим голосом; мне нестерпимо хотелось, чтобы он вновь поцеловал меня.
Медленно Натаниэль отпустил меня. Мы стояли, не касаясь друг друга, на расстоянии вытянутой руки, и я видела по его лицу, что он борется с собой, пытаясь держать под контролем свои чувства, которые, если они хоть в малой степени напоминали мои, были как самолет, вошедший в штопор. На лицо его легла тень.
— Фактически я уже женатый человек. Нам не следовало этого делать.
— Да, — согласилась я, желая в душе совсем обратного. С моей стороны было безумием влюбиться в человека, родившегося почти за столетие до меня, в человека, которого я по .прошествии нескольких дней никогда больше не увижу в своей жизни. Даже если мне удастся сделать так, что он не исчезнет во время землетрясения, я все равно буду должна вернуться в 1989 год. Там оставались люди, которые зависели от меня — мои родители… и Виктория. Если с ней, конечно, все было в порядке и она не лежала сейчас под обломками своего разрушенного землетрясением убогого жилища. При этой мысли у меня противно засосало под ложечкой.
Натаниэль нервно шагал взад и вперед. Внезапно он подошел к машине и, открыв багажник, достал оттуда плетеную корзинку и одеяло. Я почувствовала внутреннюю дрожь. Неужели он решил плюнуть на все формальности и любить меня пылко, страстно прямо сейчас на этом одеяле? Мне вдруг стало жарко. Или, может, он хочет лишь удовлетворить свою похоть и, так сказать, покончить с проблемой, поступив со мной, как с обычной проституткой? Кем я, собственно, и была в его глазах, напомнила я себе. Ну уж нет! Я стиснула зубы. Никогда я не соглашусь спать с человеком, который меня не любит, которому нужен от меня только секс. В сущности это и было причиной того, что я все еще оставалась девственницей. Не то чтобы я хотела этого — я обычная, нормальная женщина. Но ни один из парней, с которыми я встречалась, не оправдал моих ожиданий. Я была сыта по горло свиданиями с футболистами, у которых мозги, похоже, начисто отсутствовали, занудами, у которых была только одна страсть — компьютеры, и студентами-историками, для которых существовали лишь их книги. Двое или трое из них даже уверяли, что любят меня, но я так и не смогла ответить на их чувства. Я не была, разумеется, фригидной. Все объяснялось очень просто: всю свою жизнь я ждала своего мужчину. И он так и не…
До сегодняшнего дня.
Внезапное осознание того, что со мной происходит, потрясло меня до глубины души. Я начинала испытывать нежные чувства к Натаниэлю. К Натаниэлю! Единственному мужчине, которого я никогда не смогу назвать своим. Одно дело флиртовать с ним, думая, что все это тебе только снится, или пытаться расстроить его брак с женщиной, которая была ему явно не парой. Но желать его для себя? Это было безумием. Сумасшествием. Идиотизмом!
— Мисс Джеймс? — Голос Натаниэля прервал поток моих мыслей. Машинально я отметила, что он обратился ко мне по фамилии, вновь перейдя на «вы». Обернувшись, я увидела, что он расстелил на траве под дубом одеяло и сейчас выкладывал на него из корзины головку сыра, ветчину и хлеб.
Я медленно приблизилась, боясь как внезапной вспышки своих чувств, так и его пока еще неясных мне намерений.
— Вы захватили ланч?
Молча он махнул рукой, приглашая меня садиться. Послушно я опустилась на край одеяла напротив него.
— К тому времени, когда мы возвратимся, пора будет ужинать. Так что нет никакого смысла голодать до вечера.
— Согласна, — я взяла предложенные им сыр и ветчину и оторвала от каравая ломоть.
В следующий момент он распечатал бутылку красного вина и, плеснув в чашку рубиновой жидкости, протянул ее мне.
— Отметим… наш полет.
— Мне не надо, спасибо, — сказала я, нервничая с каждым мгновением все больше и больше. Интересно, каким становился Натаниэль, когда выпивал? Я подумала о том, как вел себя отец, когда бывал пьяным, и мысленно взмолилась, чтобы Натаниэль лучше справлялся с опьянением.
— Тогда воды. — Он взял в руки кувшин и налил мне в чашку немного воды. Я взяла у него чашку дрожащими руками, прилагая неимоверные усилия, чтобы не расплескать воду.
— Натаниэль…
— Мисс Джеймс…
Он поставил свою чашку на одеяло.
— Полагаю, я должен принести вам свои извинения. У меня не было никакого права на подобную вольность. Вы привлекательная молодая женщина, мисс Джеймс…
— Вам не нужно извиняться, Натаниэль, — ответила я, весьма тронутая его вниманием к моим чувствам.
— Признаюсь, я испытываю к вам не совсем… не совсем целомудренные чувства. Я многое повидал на своем веку… наслаждался ласками многих женщин вашей профессии… — Он закашлялся.
Представив, что он, должно быть, думал… и ощущал… я почувствовала, как лицо мое заливает краска.
— Я тут размышлял над вашим будущим, — продолжал он.
— Моим будущим? — Я с трудом сглотнула. Все происходило что-то уж слишком быстро — для одного-единственного поцелуя.
Он посмотрел на меня так, словно прочел мои мысли.
— Естественно, вам понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть. Поначалу ваша новая жизнь возможно покажется вам до некоторой степени менее… вольной. Я нахожу, что вы привыкли говорить обо всем откровенно там, откуда вы пришли.
— Согласна, — я кивнула, понимая, куда он клонит.
Он откусил от бутерброда с ветчиной и долго медленно жевал, прежде чем проглотить. Я заставила себя съесть кусок сыра, но нервы мои были до такой степени напряжены, что я не ощутила никакого вкуса.
— Я был с вами откровенен в отношении своих чувств к вам, — сказал он, внося еще большее смятение в мою душу пронизывающим взглядом своих темных глаз. — Тогда как вы почти ничего не рассказали мне о себе. Я не могу не задаваться вопросом, в какой семье вы выросли. Вы как-то сказали мне, что знаете каково это — потерять тех, кого любишь. Так значит вы сирота?
— Нет, — ответила я, со страхом думая о том, как он отреагирует, узнав, что в роду у меня было полно актеров и актрис. — Видите ли, мой отец — спившийся актер, а мама актриса, то есть она является таковой, когда может найти работу в каком-нибудь театре. Но они вполне живы — во всяком случае, были живы, когда я видела их в последний раз. — Я с трудом сглотнула, вспомнив о землетрясении.
На виске у него запульсировала жилка.
— Семья актеров… неудивительно, что ты стала падшей женщиной, — пробормотал он себе под нос, явно вспомнив Джессику. — Выходит, они заставили вас торговать собой?
— Нет! Конечно же нет!
— А как насчет вашего брата? Если он мог позволить себе такую дорогую игрушку, как аэроплан, то несомненно был в состоянии позаботиться и о сестре.
На мгновение я задумалась, представив себе, что могло бы быть.
— Мы были с ним очень близки. Он умер в прошлом году.
— Извините, — проговорил он более мягко.
Я заставляла себя не думать об Алексе все это время, словно надеялась таким образом вычеркнуть из памяти ужасные обстоятельства его смерти. Глаза мои все еще наполнялись тут же слезами, стоило кому-нибудь просто упомянуть о нем в разговоре. Если бы только я могла сейчас поговорить с Алексом… Он бы знал, что мне делать. Он был самым умным в нашей семье, у него всегда на все имелся ответ и ему не составляло, кажется, никакого труда справиться с любой проблемой — в отличие от меня.
Натаниэль склонился ко мне, и по тому, как забарабанили его пальцы по одеялу, я поняла, что он волнуется.
— Я хочу сделать то, что считаю правильным, мисс Джеймс. Но мое… влечение к вам постоянно мешает этому.
— Влечение? — Я едва не задохнулась. Так вот в чем дело. Натаниэль собирался сказать мне, что решил ради меня бросить Пруденс. Я почувствовала, что млею, невольно представив, как лежу в его объятиях, и он вновь и вновь целует меня…
Он накрыл мою ладонь своею; сердце у меня забилось в ритме «ча-ча-ча».
— Вы и я, мы оба действовали под влиянием минуты. Это была эйфория от полета, ничего более.
У меня будто что-то оборвалось внутри, и я поспешно отвернулась, не желая, чтобы он видел, насколько ранили меня его слова.
— Ничего? Выходит, то, что произошло между нами, ничего для тебя не значит?
— Тейлор, я не виню тебя ни в чем, — звоном отдавался у меня в ушах его голос. — Если кто и виноват в происшедшем, так это я. У тебя есть вкус к жизни, что я нахожу необычайно привлекательным; ты также окутана аурой невинности — весьма необычная вещь, должен сказать, для женщины твоей профессии, — что заставило меня на мгновение забыть о твоем прошлом… Но я обручен, и мы оба знаем, что у нас, скорее всего, не может быть будущего. Уверен, ты согласишься, что после того, что случилось, тебе нельзя больше оставаться в моем доме.
Я едва не подавилась водой, которую пила в эту минуту. Протянув руку, Натаниэль похлопал меня по спине.
— С вами все в порядке, мисс Джеймс?
— Д…да. То есть нет. Я хочу сказать, что сама не знаю, — ответила я с запинкой.
— Само собой разумеется, то, что произошло здесь между нами, не должно больше повториться. Я просто не могу допустить, чтобы ты оставалась под моей крышей после того, как мы с Пруденс станем мужем и женой.
Брачная ночь… Я поняла, какой поворот приняли его мысли, и меня едва не стошнило. Мне тоже совсем не улыбалось лежать в его комнате для гостей, зная, что в этот момент он занимается любовью с Пруденс. Натаниэль пристально посмотрел на меня.
— Ты еще не изменила своего решения исправиться? Уверен, ты не желаешь вернуться опять к своему ремеслу.
— Нет… То есть…
— Если ты согласна, то я знаю, как тебе в этом помочь. Мой дядя Эфраим — он брат моего покойного отца — и его жена, тетя Фейс, приезжают сегодня вечером из Саусалито на нашу с Пруденс свадьбу.
— Здорово! — вырвалось у меня. Я слышала достаточно о дяде Эфраиме и тете Фейс — любящей паре, забравшей к себе Викторию после землетрясения, — которые запирали ее в кладовке и делали Бог знает что еще с бедной девочкой. Я бы не выбрала их лучшими родителями года.
— Ты не собираешься доедать? — Он бросил взгляд на мою тарелку, по-прежнему полную еды.
Я покачала головой, не испытывая в этот момент ни малейшего аппетита.
— Мой дядя несколько суров, но тетя Фейс — сама доброта и, к тому же, превосходная портниха. Я хочу попросить ее, чтобы она взяла тебя под свое крыло. Ты могла бы уехать вместе с ними в субботу после свадебной церемонии и пожить в Саусалито какое-то время, пока тетя Фейс будет учить тебя шить. Не успеешь и оглянуться, как у тебя уже будет новая профессия.
— Нет! — крикнула я. Если я позволю Натаниэлю отправить меня в Саусалито, то не смогу спасти его… как не смогу и возвратиться в свое время.
Он нахмурился.
— Я не понимаю. Ты, что, передумала? Ты хочешь вернуться к прежнему ремеслу?
— Нет, это совсем не… Я не та, за кого ты меня принимаешь, Натаниэль. Я не проститутка… и никогда ею не была.
Натаниэль сдвинул брови.
— Тебе не нужно этого отрицать. Я не осуждаю тебя за твое прошлое.
— Ты не понимаешь… У меня вообще еще нет прошлого! Я еще только появлюсь на свет через шестьдесят лет.
Он опустил чашку, и несколько капель выплеснулось на траву подле одеяла..
— Что ты сказала?
Я заставила себя продолжать.
— Понимаю, в это трудно поверить, но правда состоит в том, что я из будущего. Видишь ли, в октябре 1989 года я находилась на чердаке твоего дома… только это был уже не твой дом и там никто не жил… когда началось землетрясение. Оно, должно быть, вызвало нарушения в действии геомагнитных сил; следующее, что я помню, ты открыл дверь и я оказалась в твоей спальне в 1906 году.
Опустившись подле меня на колено, Натаниэль приложил ладонь к моему лбу.
— Ты перегрелась на солнце… должно быть, высота повлияла на твою способность рассуждать здраво.
— Я не сумасшедшая! — Я вскочила на ноги. — Тебе придется выслушать меня до конца. Подумай, ведь только так и можно объяснить… мою необычную одежду… молнию. — Я почувствовала, что краснею, вспомнив ту сцену.
— Вероятно, обычное одеяние распутной женщины, — он вновь нахмурился.
— Лекарство, которое я дала Виктории, — торопливо продолжала я, не слушая его. — А Аполлон, моя собака? Эта порода будет ввезена в Америку лишь в семидесятые или восьмидесятые годы. А то, что я говорила об аэроплане? В мое время летательные аппараты стали обычным явлением — они теперь огромны и перевозят громадное число пассажиров. У нас даже есть уже ракеты, которые могут доставить человека на Луну…
Он покачал головой и протянул руку, явно собираясь схватить меня.
— Тебе немедленно нужно показаться врачу.
Я увернулась и, сунув руку в карман брюк, достала катушку зажигания, которую вытащила из мотора «роллс-ройса».
— Я не больна — и я не чокнутая.
— Успокойся, — проговорил он более мягко, хотя по глазам его я ясно видела, он думает, что я свихнулась. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Но мне кажется, врач…
— Никаких врачей. — Я стиснула катушку в пальцах и подняла над головой.
— Что ты задумала? Машина не поедет без нее.
— Я знаю.
— Послушайте, мисс Джеймс, вы ведете себя в высшей степени неразумно…
— Никаких врачей. — Свободной рукой я расстегнула на блузке две верхние пуговицы.
Глаза Натаниэля стали круглыми, как колеса его «роллс-ройса».
Я посмотрела ему прямо в глаза и как можно более спокойно произнесла:
— Тебе придется выслушать меня, если ты, конечно, не захочешь силой забрать у меня катушку. Ну, так как, — я опустила катушку за воротник и она легла у меня между грудями, откуда, я была уверена, он не рискнет ее забрать, — ты готов меня выслушать?
Глава 8
Он сложил руки на груди, как коп, собирающийся поджарить преступника на медленном огне, и проворчал:
— Хорошо. Я тебя слушаю.
— Я родилась в 1966 году и…
— Абсурд, — прервал он меня.
— Я ученый, историк, — продолжала я медленно, держась одной рукой за пуговицу на блузке. — Вот почему я так много знаю о твоем доме. Я познакомилась с твоей сестрой Викторией, когда она была старой восьмидесятилетней женщиной…
— Хорошо. Я тебя слушаю.
— Я родилась в 1966 году и…
— Абсурд, — прервал он меня.
— Я ученый, историк, — продолжала я медленно, держась одной рукой за пуговицу на блузке. — Вот почему я так много знаю о твоем доме. Я познакомилась с твоей сестрой Викторией, когда она была старой восьмидесятилетней женщиной…