Страница:
– Все, – объявил Тхиа, обернув к нам совсем уже не вельможную, а весело победительную хитрющую морду. – Вот теперь и в самом деле все. Он больше сюда не придет.
Я ощутил, как вновь напряглось плечо Нену под моей рукой – и повременил его отпускать.
– Ты… – выдохнул Нену. – Ты сделал его дворянином… а я от чего же и бежал…
– Ты? – картинно изумился Тхиа. – А ты тут при чем? Дворянином я сделал его . А ты можешь от меня дождаться иголки разве что в задницу.
– Но ты сказал, что я… – начал было Сахаи.
– Сказал, – кивнул Тхиа. – И повторю. Вассалом-то может стать кто угодно. Дворянином для этого быть без надобности.
Улыбнуться Сахаи не улыбнулся – он и вообще это плохо умел – но по лицу его медленно разлилось выражение какой-то совершенно запредельной радости. Благостной и тихой.
Восхитительное зрелище и редкое. И совершенно мне непонятное. Но очень поучительное.
* * *
Поужинать вместе со всеми учениками, как я привык в последнее время, мне не удалось. Тхиа заявился с моим ужином почти сразу после тренировки, еще даже стемнеть не успело.
– Разговор есть, – сообщил он без долгих предисловий.
– Да уж вижу, – ухмыльнулся я. – Серьезный и секретный. Иначе ты бы не с ужином моим притащился, а просто зашел бы, и все.
Тхиа молча кивнул с самым серьезным видом.
– Сам понимаешь, после сегодняшнего… я не хотел – а придется кое-что рассказать, – он снова помолчал немного, неожиданно вздохнул и продолжил. – То, о чем ты меня не спрашивал.
– О Сахаи? – тихо поинтересовался я.
– Ты меня не спрашивал, – так же тихо повторил Тхиа. – Я, по правде говоря, и не ожидал от тебя такой деликатности… уж извини.
Деликатности? Вот как? Оказывается, я еще и деликатный, кто бы мог подумать! Я-то полагал, что не повыспросил Тхиа только за недосугом – хотя мне смерть как хотелось бы знать, какие застарелые нарывы вскрывал Тхиа беспощадным ланцетом своей язвительности, какой гной выпускал из души Сахаи Нену в день его памятного обморока. Сахаи после беседы с Тхиа изрядно полегчало, по всему видать… и благодарен я Тхиа был безмерно – а вот расспросить его не расспросил… из деликатности, оказывается. Слово-то какое хорошее. Надо будет запомнить.
– Я считал, что не вправе разглашать то, что мне доверено, – пояснил Тхиа, опуская глаза. – Похоже, я свалял дурака. Ты должен был знать… а теперь уж точно должен.
– Почему теперь, а не тогда? – удивился я.
– Потому что у меня есть план, – ответил Тхиа.
Я похолодел. Майон Тхиа и сам по себе сущее наказание – но Майон Тхиа, у которого есть план…
– Рассказывай, – сдавленно потребовал я. – Там разберемся.
И Тхиа рассказал. Сначала путано и сбивчиво – а после, словно позабыв обо мне, легко и вольно… потому что говорил уже не он – его устами говорил со мной отсутствующий здесь Сахаи… а почему бы иначе я то и дело слышал сквозь еще ломкий тенор Тхиа куда более низкий и угрюмый голос Нену?.. и ладно, и пусть… если ему легче говорить со мной чужими устами – пускай… главное, чтобы не замолкал, чтобы продолжал говорить… потому что Тхиа прав – эту историю я должен был узнать.
Все было донельзя просто и донельзя противно. Не жутко даже, а именно противно. Господин Сахаи-старший имел определенные воззрения а жизнь, только и всего. С людьми состоятельными это частенько случается. Особенно если они или их предки сподобились выбиться из низов. Те, кто помнит еще, как выглядит похлебка из ботвы в чужой миске, но совершенно забыли, какова она на вкус в собственной. Хотят такие люди примерно одного и того же. Как и господин Сахаи. Дескать, дед мой пастухом был, отец – скотоводом, сам я – владелец скота… а сын будет из “бла-а-родных”. Именно так, и никак иначе. Богатство есть, а блаародство приложится. Подумаешь, изячные манеры. Мол, какой рукой допустимо за столом задницу чесать или там какие сапоги с каким исподним надевать… да любой обедневший дворянчик из мелких за счастье почтет, если господин скотовладелец наймет его сынка в учителя манер своему детищу. Конечно, почтет – не задарма ведь, а за деньги. С одежкой и харчами. И нечего тут ломаться. Один не захочет – так завтра двадцать таких сыщется, еще и упрашивать станут. О, Нену с раннего детства узнал, что приходится иной раз терпеть людям, если они или их близкие голодают. Он очень старался учиться этикету прилежно – иначе этим людям снова придется голодать. Только этикет – благословенная стена холодной, отчужденной вежливости и спасала Нену, а заодно и его учителей-сверстников. Он не мог повелевать ими, такими воспитанными и утонченными. Он не мог жалеть их – разве смеет простолюдин оскорблять дворянина своей жалостью? Он не мог дружить с ними – его отец платил им за то, что они считали для себя постыдным. Он мог быть всего лишь вежлив… но вежливость взопревшего от усилий соблюсти политес сынка скотовода не могла сравниться с оскорбительно безупречной вежливостью этих голодных мальчиков… которые тоже не могли его пожалеть – ведь еще ни один приговоренный не испытывал жалости к кнуту. А им и в голову не приходило, что он криком кричать готов… готов… хочет… хотел бы… Нену и сам не помнил, когда он разучился кричать. Даже в ту жуткую ночь… даже и тогда… папаше на ум взбрело, что в жены он своему сыну непременно возьмет дворяночку – а значит, его должно обучить, как с дворяночками спать по всем правилам хорошего тона: служанки ведь не в счет – что они понимают в благородных манерах… а для постельной учебы опять же бла-ародную девицу нанять. если из бедного житья… пойдет, отчего же не пойти? Когда крохотный кусочек землишки совсем истощился и доходу не приносит, а мать больную лечить не на что… любая пойдет. Но Нену не знал, не знал ничего, вот честное слово, он ничего не знал… и очень хотел ее развеселить, рассмешить как-то… чтобы по-хорошему… она не нарочно проговорилась, честное слово… ей его жалко было, она бы не стала нарочно, правда… а что дальше было, Нену не помнил. То есть совсем не помнил. Напрочь.
С той минуты, как он, давясь сухими всхлипами, вышел из дому, как был, в одной набедренной повязке – и до того утра, когда он обнаружил себя на дороге… как есть ничего. Сколько времени прошло, и того не помнит. И не надо. Что ее помнить, старую жизнь? Там и тогда началась новая. В то мгновение, когда Сахаи Нену отрешенно размышлял, из чего бы полуголому человеку сладить петлю. В то мгновение, когда от размышлений его оторвал незнакомый голос, спросивший о дороге в ближайшее село. Нену понятия не имел, что за человек его окликнул – но он отлично знал, что за повязка на голове у незнакомца. Мастер-наставник школы боевых искусств… а если верить цвету повязки – Королевской школы… откуда никакие деньги не помогут никого извлечь… где их сила не возьмет…
И Сахаи Нену в ноги рухнул мастеру Дайру.
Когда я отер пот со лба, рука моя дрожала, и я ничуть не стыдился этой дрожи. Нену, бедолага… ничего себе – благополучный сынок богатых родителей! Еще бы ему меня не ненавидеть! И не в том дело, что я разрушил его мир до основания. Он и раньше готов был порвать меня на тряпочки. Конечно. Меня ведь никто под дворянина живыми людьми не затачивал. Я, сволочь такая, право имею быть собой. Подзаборником. Отродьем помоечным. Собой. Имею право. Еще бы ему меня не ненавидеть! Думаю, он будет ненавидеть меня всегда. А уж Тхиа… пожалуй, Нену тогда единственный хотел, чтобы я убил Тхиа. Но и радовался он тогда, что тот жив остался, больше всех. Да, и это он побежал за мастером Дайром… за тем, кто спас его от участи, худшей, чем смерть, и постыдней, чем предательство. За тем, кто знает, и понимает, и спасет… еще бы ему не съездить по лицу младшего ученика Дайра Тоари. И какое же немыслимое счастье ниспослало в нашу школу маленького поганца Майона Тхиа! Я не знаю, как ему удалось разговорить Нену, и не узнаю никогда, потому что никогда не спрошу… из деликатности, надо думать. Но Тхиа удалось его разговорить – а сегодня и спасти. Насовсем.
Припомнив утреннюю сценку у ворот, я перевел дух. Конечно, вид был у Тхиа, если кто понимает – шантрапа шантрапой. Но Игла… Игла самая что ни на есть настоящая, великокняжеская.
Нет, теперь Нену в безопасности. Так я Тхиа и сказал.
– Безопасность – еще не все, – возразил Тхиа.
– Тогда чего ты хочешь? – полюбопытствовал я.
– Сосватать его, – ответил Тхиа, бесцеремонно вгрызаясь в мою лепешку.
– Что? – только и сумел выговорить я.
– Сосватать его, – повторил Тхиа с набитым тром. – Девушка ему попалась вроде хорошая. И поверь моему слову – он в нее влюбился по уши. А ей его, похоже, жалко… и она ведь знает, что он не виноват. Думаешь, у нее был кто-нибудь еще? До или после… ручаюсь, что нет. Так ей теперь так и киснуть в девицах? Я почти уверен, что она его не со злом вспоминает. Ей за ним хорошо будет. А он хоть виноватить себя перестанет.
– Это если все так, как ты думаешь, – напомнил я. – А если иначе?
– Если покуда и не так – сделаем, чтобы было так, – с непреложной уверенностью отозвался Тхиа. – На что, по-твоему, человеку язык дан?
Ответить на вопрос о предназначении языка я не успел. От дверей послышался хохот – да такой, что я аж вздрогнул. Казалось, дверь отворилась не человеческой рукой – хохот ее просто-напросто вышиб.
– Младший ученик Дайр Тоари! – воскликнул я в один голос с Тхиа. – тебе никогда не говорили, что подслушивать нехорошо?
– Говорили, – ответил Дайр. – Но я все равно буду.
С этими словами он переступил через порог и запер дверь.
– Я к чему все это рассказывал, – продолжил Тхиа как ни в чем не бывало. – Чтобы ты меня со сватовством отпустил. Без разрешения мастера школу покидать нельзя.
– А ты уверен, что я тебя отпущу? – поинтересовался я.
– Уверен, – ухмыльнулся Тхиа. – И меня, и младшего ученика Дайра Тоари. Меня для гонору дворянского, а господина Тоари – для солидности. Если один из Майонов сватает девушку за своего вассала – это никак уж не зазорный брак. За старшего ученика, между прочим, сватает. Вот и прикинь – если Дайр Тоари в нашей школе младший ученик, то каковы же старшие?
Вот же ведь шельмец!
– Я гляжу, ты и в самом деле все заранее продумал, – заметил я.
– Не все, – наисерьезнейшим образом возразил Тхиа. – Я не продумал, кто из учеников будет строить домик для новобрачных, покуда мы будем в отъезде. Но в конце-то концов, это тебе решать. Ты у нас мастер.
– Спасибо, что напомнил, – усмехнулся я. – А то я уж было начал сомневаться.
* * *
Надо ли говорить, что придумка Тхиа увенчалась ошеломляющим успехом. Я до сих пор понять не могу – то ли он так замечательно все спланировал, то ли просто-напросто предвидел. Сватовство проходило именно так, как он и предполагал – и добро бы только ему не пришлось отклоняться от заранее продуманной речи! Так ведь и ответы захваченных врасплох будущих родичей Нену совпадали с тем, что наговорил мне Тхиа еще перед отъездом, почти дословно. Нет, определенно Тхиа у нас талант в землю зарывает. Не знаю, талант свата, дипломата или просто ясновидящего, но что зарывает – несомненно.
Сахаи тоже вел себя в точности, как предсказано. Поначалу он перепугался до полусмерти… но если сам мастер надумал тебя женить – тут уж не отвертишься. А когда Тхиа невесту привез (опять же в точности такую, как предполагал)… да, в людях этот маленький паршивец разбирается получше моего. Только язык за зубами держать не умеет – а вот для этого и существую я. Со дня приезда невесты Нену улыбнулся целых четыре раза, я сам считал. Оставалось вовремя заткнуть Тхиа рот прежде чем он вслух этим улыбкам порадуется. Заткнуть рот Тхиа и вообще почти невозможно, а по такому случаю – тем более, но я справился. Мастер я или нет, в конце-то концов?
Свадьбу играли, разумеется, всей школой, да еще из трех окрестных сел доброжелателей в гости назвали, да из города, да еще невесть откуда столько народу набрело – я уж думал, что веселье кончится дракой с поножовщиной, как оно иной раз на селе случается. Но нет, Королевская школа есть Королевская школа, тут буяны разойтись поостерегутся. Народ пьянствовал чинно, и даже обычные непристойные советы новобрачным никто не выкрикивал: кто их знает, бойцов этих – а вдруг обидится кто? Тут-то и пойдет потеха. Если только нос на сторону своротят, считай, дешево отделался, а то ведь могут и… словом, за порядком надзирать мне не пришлось. К тому времени, когда на небо примостилась с краешку бледная по светлому еще времени луна, я проплясал три круга, выпил две чашки вина, слопал столько, что теперь суток двое лишний жир сгонять придется, поцеловал в щечку невесту, дал тычка Сахаи, два раза вдрызг разругался с Тхиа, заявил Лонсу, что если он будет жрать столько, я его неделю голодом проморю, велел Лериру кушать как следует, а то ведь посмотреть не на что, сущий призрак, произнес по настоянию прохиндея Тхиа торжественную речь… и почувствовал себя окончательно не у дел.
Новое это было ощущение. Новое и непривычное. Что, мастер Дайр Кинтар – думал, так уж без тебя и не обойтись? С одиночеством своеим я за последнее время если и не Смирился, то притерпелся как-то. А вот неудельность сегодняшняя оказалась для меня чем-то новым и, что греха таить, неприятным. Все мне казалось, что я должен зачем-то вскочить, куда-то бежать, что-то решать… но вскакивать было решительно незачем и бежать некуда. Я сидел на крылечке, лелеял в руках чашку с давно остывшим вином и время от времени прихлебывал. Взгляд мой то бесцельно скользил между редких еще звезд, то упирался в спины танцующих.
– Что загрустил, мастер? – Дайр присел на крыльцо рядом со мной. Вино в его чашке, налитой почти доверху даже не плеснулось.
Ни в какой другой день он не подошел бы ко мне и не заговорил у всех на виду. Младший ученик не смеет первым заговорить с мастером… а почему, кстати? Глупость несусветная. Но Хоть и глупость, зато общепринятая. Если уж мастер Дайр превратился в младшего ученика Дайра Тоари, значит, так тому и быть. Свой долг Дайр всегда исполнял истово, без малейших поблажек и уклонений. Раз он решил, что отныне его долг – быть младшим учеником, то от роли этой он ни на шаг не отступит. Но сегодня – особенный день. Свадьба сегодня. А по случаю свадьбы некоторые несообразности вполне уместны. В такой день даже самый зеленый из всех зеленых новичков, последний из принятых в школу может хлебнуть из своей чашки и спросить в порыве пьяной удали: “Что загрустил, мастер?”
А уж Дайр Тоари тем более может спросить.
– Не знаю, – рассеянно ответил я. – Пусто мне как-то. Одиноко. Вроде я совсем не у дел. Не нужен никому.
Я замолк и приотвернулся, глядя на танцующих. Тхиа, ухватив для пущего равновесия за плечи долговязых Тейна и Лерира, оплясывал что-то совершенно уже сумасшедшее.
Дайр проследил направление моего взгляда и усмехнулся.
– Ревнуешь, – без тени сомнения заявил он. – Что ж, этого следовало ждать. Мало тебе по жизни доставалось любви. Остерегись себя, пока не поздно. Слишком тяжелое бремя – твоя любовь. Может, в этом есть и моя вина… но именно в любви ты ревнив и властен.
Сперва я не понял его – спьяну, что ли? – а когда понял… нет, мой кулак угодил не в лицо Дайра Тоари, а туда, где он было всего мгновением назад.
– Ты хочешь сказать, – побелев от бешенства вымолвил я злыми, отяжелевшими губами, – что я… я и Тхиа…
– Нет, – снова усмехнулся Дайр. – Не хочу.
Он взял из моей руки чашку с вином и аккуратно поставил ее на перила. Странно, но из нее не пролилось ни капли, покуда я кулаками махал.
– Не хочу, – повторил он. – Как я могу такое сказать, если я в точности знаю, сколько раз ты сбегал в самоволку, чтобы с сельскими красотками в сене покувыркаться?
Мне внезапно сделалось жарко. Дайр, склонив голову и прищуря глаза, откровенно наслаждался моим смятением.
– Какой же ты боец, если не можешь даже в самоволку удрать так, чтобы не попасться? – продолжал Дайр. – Я ловил только тех, кто попадался. А для остальных это было недурным уроком. И притом не тем, который учитель в глотку впихивает, а с бою добытым.
Я запомню это, с пьяной мрачностью пообещал я себе. Запомню.
– А чего иного ты ждал? – поинтересовался Дайр. – Столько праней молодых в самом возрасте… жеребцы стоялые! Или вы будете по девицам бегать… или и впрямь недалеко до того, о чем ты подумал.
И это я тоже запомню.
– Но Тхиа прав, – задумчиво добавил Дайр, – так оно даже лучше. Плохо, когда не с кем на сене поваляться… но когда любить некого, это во сто крат хуже. Тхиа прав. Ну и что же, что семейных учеников ни в одной школе нет? Наша первая будет. Согласен?
Я кивнул.
– Так что ничего подобного я о тебе и думать не думал, – успокоительно добавил младший ученик Дайр Тоари.
– А тогда почему сказал? – ошеломленно спросил я.
– И на такого несмышленого оболтуса я оставил школу! – На мгновение из глаз смиренного младшего ученика обжигающе полыхнул прежний мастер Дайр. Полыхнул – и скрылся. – Нет, ты сам подумай. Часто ты, к примеру, слышал слова “родительская дружба”? Может, все-таки чаще “Родительская любовь”?
Я мог бы возразить, что о родительской любви я мало что знаю даже и понаслышке. Родителей моих санхийцы зарезали, когда я был совсем еще несмышленышем, так что мать с отцом я почти и не помню, и Дайр Тоари отлично об этом знает. Но… а стоит ли защищаться, придираясь к собеседнику, если прав не ты, а он?
– Пожалуй, – кивнул я.
Дайр усмехнулся чуть приметно, и я понял, что подставился он в разговоре умышленно. Привычно подсунул мне подначку. А раз уж я на нее не купился… что ж, значит, разговор будет продолжен.
– Вот так. И братскую любовь в разговоре поминают куда как чаще, чем братскую дружбу. Братья ведь не всегда еще и друзья… и даже чаще всего – нет. Запомни, мастер: родительство, учительство и братство – не дружба, а любовь. Дружбой они только могут стать. Иногда.
Он перевел усмешливый взгляд на Тхиа. Тот, наплясавшись, жадно глотал молодое вино. Ох, и голова у него будет назавтра болеть!
– Неужели ты не понимаешь? Тхиа не друг тебе. Не о чем вам пока еще дружить. Но он тебе брат, и ты сам это знаешь. Вы с ним, если разобраться, очень даже похожи. И не корчи такую морду! Не на внешность – судьбой похожи. У него ведь тоже жизнь была… не сладкая.
У кого – у Тхиа? У Майона Тхиа, знатного вельможи и сына вельможи… сына вельможи, саморучно составлявшее снадобье, которым он спину мою израненную пользовал… а замок – это такая громадная каменная штука, и в ней много – много этажей…
– Да, – сказал я.
– Вот о том я и толкую, – улыбнулся Дайр. – Друзьями вы еще станете. Никуда вам от этого не деться. А до той поры, пока он тебе всего лишь брат, за которого ты жизнь отдать готов… не ревнуй его, если ему хочется поиграть в мячик с кем-нибудь другим.
Вместо ответа просто молча кивнул, взял в руки свою чашку и осушил ее единым духом. На сердце у меня отчего-то здорово полегчало. Я спокойно и весело смотрел, как Тейн поддразнивает Лонса, а Лерир по своему обыкновению пялится на еду у себя в миске, словно не в силах решить, съедобно ли это, а если и да, то стоит ли откусывать. Легко мне было. Легко и радостно. Будто все мои испытания уже давно остались позади.
Я еще не знал тогда, что испытания мои только начинаются.
Зато это отлично знал младший ученик Дайр Тоари. Бывший мастер Дайр.
* * *
Я не знал, что скинуть школу на мои захрустевшие от непривычной тяжести плечи – одно… а вот получить согласие остальных Патриархов на смену мастера Королевской школы – совсем другое. А еще я не знал, почему такое простое житейское событие требует их согласия. Я не знал, не мог знать, что все прочие попытки воссоздать погибшую в боях с санхийцами школу потерпели неудачу. Школы закрыты, ученики по большей части разошлись по другим школам, мастера… впрочем, о мастерах разговор отдельный.
Мы были последней надеждой.
И мастер Дайр о судьбе остальных Королевских школ отлично знал.
Может, именно это знание и подвигло его на безумное решение. Совать со своего пылающего лба повязку мастера и окрутить ее, все еще жаркую от жгучих размышлений предыдущего владельца, на бесшабашную голову юнца, непривычного думать вообще. Сменить верное на гадательное. Верное поражение на гадательный успех. Нет – на тень успеха. На тень надежды.
Зато чем это кончится, бывший мастер Дайр не знал.
Как и я не знал, что посещение патриархов мне предстоит в самом скором времени.
Впрочем, жаловаться мне не на что. Не один я понятия не имел, что меня сыграли втемную.
Патриархи тоже ничего не знали.
За одним-единственным исключением. Ирхада, прозванный Спящим Патриархом. Он тоже не мог знать, что именно явит себя его взору в последней Королевской школе – но он мог, по крайности, предполагать.
Поэтому он путем-дорогой хранил молчание, остальные Патриархи брюзжали.
– Чем таскаться в такую даль, – ворчал патриарх Ниран, благообразно седой и длиннобородый, – не проще ли было сразу, скопом, закрыть все эти, с позволения сказать, школы – и дело с концом?
– Поношение самого понятия “школа”! – откликнулся Патриарх Ахану, тщетно пытаясь вытрясти дорожную пыль из своей воинственно торчащей бородки. – Ясно же, что мы сегодня там увидим. Что откроется нашим глазам.
– То, на что глаза бы не глядели, – поддержал Патриарх Хайет, откидывая волосы назад так, чтобы стала видна одинокая седая прядь в еще темных и густых кудрях (эх, и почему седина и залысины не торопятся осенить собой его такую несолидную с виду, несмотря на полувековой возраст, голову?). Он бы и сразу мог это сказать, не дожидаясь прочих – но ему, как самому младшему, первым высказываться не полагалось.
Патриарх Ирхада с трудом разлепил пересохшие губы.
– А я бы вот посмотрел, да, – раздумчиво сказал он. – Мне любопытно.
Больше он не произнес ни слова – но и сказанного хватило с лихвой. Патриархи смолкли, недоуменно перекатывая в мыслях странное заявление Ирхады, как вода перекатывает камешек, пока не сточит острые грани все до единой, начисто. Пока не станет камешек гладкой речной галькой, неспособной вонзиться, впиться, воткнуться, поранить – так, как ранит сомнением нежданное любопытство Спящего Патриарха. Любопытство? Эй, Ирхада – что любопытного может случиться, когда все давным-давно известно? Все будет, как и было, как в прошлые разы, как всегда… конечно, каждый вправе надеяться – вот ты и надеешься… тем более, что школа эта – последняя, а значит, и надежда тоже последняя… но мы устали от несбывшихся надежд. Мы слишком хорошо знаем, что встретит нас за стеной, окружающей школу.
Но стены не было.
Вместо стены последнюю Королевскую школу окружал легкий штакетник. Невысокая ограда, самое большее – до пояса. А за оградой…
– Ты был прав, – прошептал Хайет Ирхаде, уже не думая, кто тут старший, кто младший и чей черед высказываться. – Это и в самом деле любопытно.
То, что творилось за низенькой оградой, не походило ни на что, виденное Патриархами прежде. Нет – вообще ни на что.
Старшие ученики без всякого пригляду играли в какую-то затейливую игру. Два ручейка сплетаются, стекаются, разделяются вновь… удар выплеснулся волной, еще волна… растеклись, сомкнулись… Ирхада прав, действительно странно. А вот и еще одна странность: покуда старшие ученики развлекаются, младшие тренируются в поте лица. И не просто так, и не под присмотром кого-нибудь из старших, как во всех школах заведено: вот мастер Дайр среди них, да не один, а кем-то из первых учеников… и оба они на пару все это пацанье первоучебное гоняют… не иначе, мир перевернулся!
– Вы к кому, почтеннейшие? – с вежливым поклоном осведомился крупномясый верзила, скучающий у ограды. По виду тоже вроде из старших, а так – кто его разберет? С каких это пор в воротах дежурят старшие, а не младшие? Нет, уважаемые, мир не просто перевернулся – он сперва помер, а перевернулся уже в гробу! Только так, и никак иначе.
– Нам нужен мастер, – сухо ответил Ахану.
– Сей момент, – откликнулся верзила и – нет, чтобы ходу наддать! – заорал во всю глотку, не сходя с места. – Мастер, тут к вам пришли!
Если Ахану или другой кто (не Ирхада, разумеется!) ожидал, что мастер Дайр сейчас устроит караульщику выволочку за нерадивость, разочарование его поджидало неимоверное.
Мастер Дайр даже не шелохнулся в ответ на оклик. Зато стоявший рядом с ним юнец – наглое создание с таким повелительным разворотом плеч, что хоть умри – обернулся мгновенно.
– Да, Фарни, – крикнул он в ответ.
На лбу юнца, темная от пота почти до черноты, красовалась повязка мастера.
Учителя.
* * *
Наскоро выяснив положение дел, патриархи устроились наблюдать за тренировкой под крытым навесом. Очень удобно: и солнышком головы не напечет, и расположен навес как бы поодаль. А Патриархам лучше взирать издалека. Чтобы учеников не пугать. Учеников! Будто и того не довольно, что у меня с перепугу ноги словно кипятком налились, и голос отказывает напрочь. Нет, я крепился, конечно, и виду старался не подавать. Весь день только и старался, что виду не подавать.
А вечером мне пришлось нарушить мое новообретенное обыкновение ужинать вместе с учениками. Трапезовать мне пришлось с Патриархами, и ужин этот я до смертного своего часа не забуду.
Я ощутил, как вновь напряглось плечо Нену под моей рукой – и повременил его отпускать.
– Ты… – выдохнул Нену. – Ты сделал его дворянином… а я от чего же и бежал…
– Ты? – картинно изумился Тхиа. – А ты тут при чем? Дворянином я сделал его . А ты можешь от меня дождаться иголки разве что в задницу.
– Но ты сказал, что я… – начал было Сахаи.
– Сказал, – кивнул Тхиа. – И повторю. Вассалом-то может стать кто угодно. Дворянином для этого быть без надобности.
Улыбнуться Сахаи не улыбнулся – он и вообще это плохо умел – но по лицу его медленно разлилось выражение какой-то совершенно запредельной радости. Благостной и тихой.
Восхитительное зрелище и редкое. И совершенно мне непонятное. Но очень поучительное.
* * *
Поужинать вместе со всеми учениками, как я привык в последнее время, мне не удалось. Тхиа заявился с моим ужином почти сразу после тренировки, еще даже стемнеть не успело.
– Разговор есть, – сообщил он без долгих предисловий.
– Да уж вижу, – ухмыльнулся я. – Серьезный и секретный. Иначе ты бы не с ужином моим притащился, а просто зашел бы, и все.
Тхиа молча кивнул с самым серьезным видом.
– Сам понимаешь, после сегодняшнего… я не хотел – а придется кое-что рассказать, – он снова помолчал немного, неожиданно вздохнул и продолжил. – То, о чем ты меня не спрашивал.
– О Сахаи? – тихо поинтересовался я.
– Ты меня не спрашивал, – так же тихо повторил Тхиа. – Я, по правде говоря, и не ожидал от тебя такой деликатности… уж извини.
Деликатности? Вот как? Оказывается, я еще и деликатный, кто бы мог подумать! Я-то полагал, что не повыспросил Тхиа только за недосугом – хотя мне смерть как хотелось бы знать, какие застарелые нарывы вскрывал Тхиа беспощадным ланцетом своей язвительности, какой гной выпускал из души Сахаи Нену в день его памятного обморока. Сахаи после беседы с Тхиа изрядно полегчало, по всему видать… и благодарен я Тхиа был безмерно – а вот расспросить его не расспросил… из деликатности, оказывается. Слово-то какое хорошее. Надо будет запомнить.
– Я считал, что не вправе разглашать то, что мне доверено, – пояснил Тхиа, опуская глаза. – Похоже, я свалял дурака. Ты должен был знать… а теперь уж точно должен.
– Почему теперь, а не тогда? – удивился я.
– Потому что у меня есть план, – ответил Тхиа.
Я похолодел. Майон Тхиа и сам по себе сущее наказание – но Майон Тхиа, у которого есть план…
– Рассказывай, – сдавленно потребовал я. – Там разберемся.
И Тхиа рассказал. Сначала путано и сбивчиво – а после, словно позабыв обо мне, легко и вольно… потому что говорил уже не он – его устами говорил со мной отсутствующий здесь Сахаи… а почему бы иначе я то и дело слышал сквозь еще ломкий тенор Тхиа куда более низкий и угрюмый голос Нену?.. и ладно, и пусть… если ему легче говорить со мной чужими устами – пускай… главное, чтобы не замолкал, чтобы продолжал говорить… потому что Тхиа прав – эту историю я должен был узнать.
Все было донельзя просто и донельзя противно. Не жутко даже, а именно противно. Господин Сахаи-старший имел определенные воззрения а жизнь, только и всего. С людьми состоятельными это частенько случается. Особенно если они или их предки сподобились выбиться из низов. Те, кто помнит еще, как выглядит похлебка из ботвы в чужой миске, но совершенно забыли, какова она на вкус в собственной. Хотят такие люди примерно одного и того же. Как и господин Сахаи. Дескать, дед мой пастухом был, отец – скотоводом, сам я – владелец скота… а сын будет из “бла-а-родных”. Именно так, и никак иначе. Богатство есть, а блаародство приложится. Подумаешь, изячные манеры. Мол, какой рукой допустимо за столом задницу чесать или там какие сапоги с каким исподним надевать… да любой обедневший дворянчик из мелких за счастье почтет, если господин скотовладелец наймет его сынка в учителя манер своему детищу. Конечно, почтет – не задарма ведь, а за деньги. С одежкой и харчами. И нечего тут ломаться. Один не захочет – так завтра двадцать таких сыщется, еще и упрашивать станут. О, Нену с раннего детства узнал, что приходится иной раз терпеть людям, если они или их близкие голодают. Он очень старался учиться этикету прилежно – иначе этим людям снова придется голодать. Только этикет – благословенная стена холодной, отчужденной вежливости и спасала Нену, а заодно и его учителей-сверстников. Он не мог повелевать ими, такими воспитанными и утонченными. Он не мог жалеть их – разве смеет простолюдин оскорблять дворянина своей жалостью? Он не мог дружить с ними – его отец платил им за то, что они считали для себя постыдным. Он мог быть всего лишь вежлив… но вежливость взопревшего от усилий соблюсти политес сынка скотовода не могла сравниться с оскорбительно безупречной вежливостью этих голодных мальчиков… которые тоже не могли его пожалеть – ведь еще ни один приговоренный не испытывал жалости к кнуту. А им и в голову не приходило, что он криком кричать готов… готов… хочет… хотел бы… Нену и сам не помнил, когда он разучился кричать. Даже в ту жуткую ночь… даже и тогда… папаше на ум взбрело, что в жены он своему сыну непременно возьмет дворяночку – а значит, его должно обучить, как с дворяночками спать по всем правилам хорошего тона: служанки ведь не в счет – что они понимают в благородных манерах… а для постельной учебы опять же бла-ародную девицу нанять. если из бедного житья… пойдет, отчего же не пойти? Когда крохотный кусочек землишки совсем истощился и доходу не приносит, а мать больную лечить не на что… любая пойдет. Но Нену не знал, не знал ничего, вот честное слово, он ничего не знал… и очень хотел ее развеселить, рассмешить как-то… чтобы по-хорошему… она не нарочно проговорилась, честное слово… ей его жалко было, она бы не стала нарочно, правда… а что дальше было, Нену не помнил. То есть совсем не помнил. Напрочь.
С той минуты, как он, давясь сухими всхлипами, вышел из дому, как был, в одной набедренной повязке – и до того утра, когда он обнаружил себя на дороге… как есть ничего. Сколько времени прошло, и того не помнит. И не надо. Что ее помнить, старую жизнь? Там и тогда началась новая. В то мгновение, когда Сахаи Нену отрешенно размышлял, из чего бы полуголому человеку сладить петлю. В то мгновение, когда от размышлений его оторвал незнакомый голос, спросивший о дороге в ближайшее село. Нену понятия не имел, что за человек его окликнул – но он отлично знал, что за повязка на голове у незнакомца. Мастер-наставник школы боевых искусств… а если верить цвету повязки – Королевской школы… откуда никакие деньги не помогут никого извлечь… где их сила не возьмет…
И Сахаи Нену в ноги рухнул мастеру Дайру.
Когда я отер пот со лба, рука моя дрожала, и я ничуть не стыдился этой дрожи. Нену, бедолага… ничего себе – благополучный сынок богатых родителей! Еще бы ему меня не ненавидеть! И не в том дело, что я разрушил его мир до основания. Он и раньше готов был порвать меня на тряпочки. Конечно. Меня ведь никто под дворянина живыми людьми не затачивал. Я, сволочь такая, право имею быть собой. Подзаборником. Отродьем помоечным. Собой. Имею право. Еще бы ему меня не ненавидеть! Думаю, он будет ненавидеть меня всегда. А уж Тхиа… пожалуй, Нену тогда единственный хотел, чтобы я убил Тхиа. Но и радовался он тогда, что тот жив остался, больше всех. Да, и это он побежал за мастером Дайром… за тем, кто спас его от участи, худшей, чем смерть, и постыдней, чем предательство. За тем, кто знает, и понимает, и спасет… еще бы ему не съездить по лицу младшего ученика Дайра Тоари. И какое же немыслимое счастье ниспослало в нашу школу маленького поганца Майона Тхиа! Я не знаю, как ему удалось разговорить Нену, и не узнаю никогда, потому что никогда не спрошу… из деликатности, надо думать. Но Тхиа удалось его разговорить – а сегодня и спасти. Насовсем.
Припомнив утреннюю сценку у ворот, я перевел дух. Конечно, вид был у Тхиа, если кто понимает – шантрапа шантрапой. Но Игла… Игла самая что ни на есть настоящая, великокняжеская.
Нет, теперь Нену в безопасности. Так я Тхиа и сказал.
– Безопасность – еще не все, – возразил Тхиа.
– Тогда чего ты хочешь? – полюбопытствовал я.
– Сосватать его, – ответил Тхиа, бесцеремонно вгрызаясь в мою лепешку.
– Что? – только и сумел выговорить я.
– Сосватать его, – повторил Тхиа с набитым тром. – Девушка ему попалась вроде хорошая. И поверь моему слову – он в нее влюбился по уши. А ей его, похоже, жалко… и она ведь знает, что он не виноват. Думаешь, у нее был кто-нибудь еще? До или после… ручаюсь, что нет. Так ей теперь так и киснуть в девицах? Я почти уверен, что она его не со злом вспоминает. Ей за ним хорошо будет. А он хоть виноватить себя перестанет.
– Это если все так, как ты думаешь, – напомнил я. – А если иначе?
– Если покуда и не так – сделаем, чтобы было так, – с непреложной уверенностью отозвался Тхиа. – На что, по-твоему, человеку язык дан?
Ответить на вопрос о предназначении языка я не успел. От дверей послышался хохот – да такой, что я аж вздрогнул. Казалось, дверь отворилась не человеческой рукой – хохот ее просто-напросто вышиб.
– Младший ученик Дайр Тоари! – воскликнул я в один голос с Тхиа. – тебе никогда не говорили, что подслушивать нехорошо?
– Говорили, – ответил Дайр. – Но я все равно буду.
С этими словами он переступил через порог и запер дверь.
– Я к чему все это рассказывал, – продолжил Тхиа как ни в чем не бывало. – Чтобы ты меня со сватовством отпустил. Без разрешения мастера школу покидать нельзя.
– А ты уверен, что я тебя отпущу? – поинтересовался я.
– Уверен, – ухмыльнулся Тхиа. – И меня, и младшего ученика Дайра Тоари. Меня для гонору дворянского, а господина Тоари – для солидности. Если один из Майонов сватает девушку за своего вассала – это никак уж не зазорный брак. За старшего ученика, между прочим, сватает. Вот и прикинь – если Дайр Тоари в нашей школе младший ученик, то каковы же старшие?
Вот же ведь шельмец!
– Я гляжу, ты и в самом деле все заранее продумал, – заметил я.
– Не все, – наисерьезнейшим образом возразил Тхиа. – Я не продумал, кто из учеников будет строить домик для новобрачных, покуда мы будем в отъезде. Но в конце-то концов, это тебе решать. Ты у нас мастер.
– Спасибо, что напомнил, – усмехнулся я. – А то я уж было начал сомневаться.
* * *
Надо ли говорить, что придумка Тхиа увенчалась ошеломляющим успехом. Я до сих пор понять не могу – то ли он так замечательно все спланировал, то ли просто-напросто предвидел. Сватовство проходило именно так, как он и предполагал – и добро бы только ему не пришлось отклоняться от заранее продуманной речи! Так ведь и ответы захваченных врасплох будущих родичей Нену совпадали с тем, что наговорил мне Тхиа еще перед отъездом, почти дословно. Нет, определенно Тхиа у нас талант в землю зарывает. Не знаю, талант свата, дипломата или просто ясновидящего, но что зарывает – несомненно.
Сахаи тоже вел себя в точности, как предсказано. Поначалу он перепугался до полусмерти… но если сам мастер надумал тебя женить – тут уж не отвертишься. А когда Тхиа невесту привез (опять же в точности такую, как предполагал)… да, в людях этот маленький паршивец разбирается получше моего. Только язык за зубами держать не умеет – а вот для этого и существую я. Со дня приезда невесты Нену улыбнулся целых четыре раза, я сам считал. Оставалось вовремя заткнуть Тхиа рот прежде чем он вслух этим улыбкам порадуется. Заткнуть рот Тхиа и вообще почти невозможно, а по такому случаю – тем более, но я справился. Мастер я или нет, в конце-то концов?
Свадьбу играли, разумеется, всей школой, да еще из трех окрестных сел доброжелателей в гости назвали, да из города, да еще невесть откуда столько народу набрело – я уж думал, что веселье кончится дракой с поножовщиной, как оно иной раз на селе случается. Но нет, Королевская школа есть Королевская школа, тут буяны разойтись поостерегутся. Народ пьянствовал чинно, и даже обычные непристойные советы новобрачным никто не выкрикивал: кто их знает, бойцов этих – а вдруг обидится кто? Тут-то и пойдет потеха. Если только нос на сторону своротят, считай, дешево отделался, а то ведь могут и… словом, за порядком надзирать мне не пришлось. К тому времени, когда на небо примостилась с краешку бледная по светлому еще времени луна, я проплясал три круга, выпил две чашки вина, слопал столько, что теперь суток двое лишний жир сгонять придется, поцеловал в щечку невесту, дал тычка Сахаи, два раза вдрызг разругался с Тхиа, заявил Лонсу, что если он будет жрать столько, я его неделю голодом проморю, велел Лериру кушать как следует, а то ведь посмотреть не на что, сущий призрак, произнес по настоянию прохиндея Тхиа торжественную речь… и почувствовал себя окончательно не у дел.
Новое это было ощущение. Новое и непривычное. Что, мастер Дайр Кинтар – думал, так уж без тебя и не обойтись? С одиночеством своеим я за последнее время если и не Смирился, то притерпелся как-то. А вот неудельность сегодняшняя оказалась для меня чем-то новым и, что греха таить, неприятным. Все мне казалось, что я должен зачем-то вскочить, куда-то бежать, что-то решать… но вскакивать было решительно незачем и бежать некуда. Я сидел на крылечке, лелеял в руках чашку с давно остывшим вином и время от времени прихлебывал. Взгляд мой то бесцельно скользил между редких еще звезд, то упирался в спины танцующих.
– Что загрустил, мастер? – Дайр присел на крыльцо рядом со мной. Вино в его чашке, налитой почти доверху даже не плеснулось.
Ни в какой другой день он не подошел бы ко мне и не заговорил у всех на виду. Младший ученик не смеет первым заговорить с мастером… а почему, кстати? Глупость несусветная. Но Хоть и глупость, зато общепринятая. Если уж мастер Дайр превратился в младшего ученика Дайра Тоари, значит, так тому и быть. Свой долг Дайр всегда исполнял истово, без малейших поблажек и уклонений. Раз он решил, что отныне его долг – быть младшим учеником, то от роли этой он ни на шаг не отступит. Но сегодня – особенный день. Свадьба сегодня. А по случаю свадьбы некоторые несообразности вполне уместны. В такой день даже самый зеленый из всех зеленых новичков, последний из принятых в школу может хлебнуть из своей чашки и спросить в порыве пьяной удали: “Что загрустил, мастер?”
А уж Дайр Тоари тем более может спросить.
– Не знаю, – рассеянно ответил я. – Пусто мне как-то. Одиноко. Вроде я совсем не у дел. Не нужен никому.
Я замолк и приотвернулся, глядя на танцующих. Тхиа, ухватив для пущего равновесия за плечи долговязых Тейна и Лерира, оплясывал что-то совершенно уже сумасшедшее.
Дайр проследил направление моего взгляда и усмехнулся.
– Ревнуешь, – без тени сомнения заявил он. – Что ж, этого следовало ждать. Мало тебе по жизни доставалось любви. Остерегись себя, пока не поздно. Слишком тяжелое бремя – твоя любовь. Может, в этом есть и моя вина… но именно в любви ты ревнив и властен.
Сперва я не понял его – спьяну, что ли? – а когда понял… нет, мой кулак угодил не в лицо Дайра Тоари, а туда, где он было всего мгновением назад.
– Ты хочешь сказать, – побелев от бешенства вымолвил я злыми, отяжелевшими губами, – что я… я и Тхиа…
– Нет, – снова усмехнулся Дайр. – Не хочу.
Он взял из моей руки чашку с вином и аккуратно поставил ее на перила. Странно, но из нее не пролилось ни капли, покуда я кулаками махал.
– Не хочу, – повторил он. – Как я могу такое сказать, если я в точности знаю, сколько раз ты сбегал в самоволку, чтобы с сельскими красотками в сене покувыркаться?
Мне внезапно сделалось жарко. Дайр, склонив голову и прищуря глаза, откровенно наслаждался моим смятением.
– Какой же ты боец, если не можешь даже в самоволку удрать так, чтобы не попасться? – продолжал Дайр. – Я ловил только тех, кто попадался. А для остальных это было недурным уроком. И притом не тем, который учитель в глотку впихивает, а с бою добытым.
Я запомню это, с пьяной мрачностью пообещал я себе. Запомню.
– А чего иного ты ждал? – поинтересовался Дайр. – Столько праней молодых в самом возрасте… жеребцы стоялые! Или вы будете по девицам бегать… или и впрямь недалеко до того, о чем ты подумал.
И это я тоже запомню.
– Но Тхиа прав, – задумчиво добавил Дайр, – так оно даже лучше. Плохо, когда не с кем на сене поваляться… но когда любить некого, это во сто крат хуже. Тхиа прав. Ну и что же, что семейных учеников ни в одной школе нет? Наша первая будет. Согласен?
Я кивнул.
– Так что ничего подобного я о тебе и думать не думал, – успокоительно добавил младший ученик Дайр Тоари.
– А тогда почему сказал? – ошеломленно спросил я.
– И на такого несмышленого оболтуса я оставил школу! – На мгновение из глаз смиренного младшего ученика обжигающе полыхнул прежний мастер Дайр. Полыхнул – и скрылся. – Нет, ты сам подумай. Часто ты, к примеру, слышал слова “родительская дружба”? Может, все-таки чаще “Родительская любовь”?
Я мог бы возразить, что о родительской любви я мало что знаю даже и понаслышке. Родителей моих санхийцы зарезали, когда я был совсем еще несмышленышем, так что мать с отцом я почти и не помню, и Дайр Тоари отлично об этом знает. Но… а стоит ли защищаться, придираясь к собеседнику, если прав не ты, а он?
– Пожалуй, – кивнул я.
Дайр усмехнулся чуть приметно, и я понял, что подставился он в разговоре умышленно. Привычно подсунул мне подначку. А раз уж я на нее не купился… что ж, значит, разговор будет продолжен.
– Вот так. И братскую любовь в разговоре поминают куда как чаще, чем братскую дружбу. Братья ведь не всегда еще и друзья… и даже чаще всего – нет. Запомни, мастер: родительство, учительство и братство – не дружба, а любовь. Дружбой они только могут стать. Иногда.
Он перевел усмешливый взгляд на Тхиа. Тот, наплясавшись, жадно глотал молодое вино. Ох, и голова у него будет назавтра болеть!
– Неужели ты не понимаешь? Тхиа не друг тебе. Не о чем вам пока еще дружить. Но он тебе брат, и ты сам это знаешь. Вы с ним, если разобраться, очень даже похожи. И не корчи такую морду! Не на внешность – судьбой похожи. У него ведь тоже жизнь была… не сладкая.
У кого – у Тхиа? У Майона Тхиа, знатного вельможи и сына вельможи… сына вельможи, саморучно составлявшее снадобье, которым он спину мою израненную пользовал… а замок – это такая громадная каменная штука, и в ней много – много этажей…
– Да, – сказал я.
– Вот о том я и толкую, – улыбнулся Дайр. – Друзьями вы еще станете. Никуда вам от этого не деться. А до той поры, пока он тебе всего лишь брат, за которого ты жизнь отдать готов… не ревнуй его, если ему хочется поиграть в мячик с кем-нибудь другим.
Вместо ответа просто молча кивнул, взял в руки свою чашку и осушил ее единым духом. На сердце у меня отчего-то здорово полегчало. Я спокойно и весело смотрел, как Тейн поддразнивает Лонса, а Лерир по своему обыкновению пялится на еду у себя в миске, словно не в силах решить, съедобно ли это, а если и да, то стоит ли откусывать. Легко мне было. Легко и радостно. Будто все мои испытания уже давно остались позади.
Я еще не знал тогда, что испытания мои только начинаются.
Зато это отлично знал младший ученик Дайр Тоари. Бывший мастер Дайр.
* * *
Я не знал, что скинуть школу на мои захрустевшие от непривычной тяжести плечи – одно… а вот получить согласие остальных Патриархов на смену мастера Королевской школы – совсем другое. А еще я не знал, почему такое простое житейское событие требует их согласия. Я не знал, не мог знать, что все прочие попытки воссоздать погибшую в боях с санхийцами школу потерпели неудачу. Школы закрыты, ученики по большей части разошлись по другим школам, мастера… впрочем, о мастерах разговор отдельный.
Мы были последней надеждой.
И мастер Дайр о судьбе остальных Королевских школ отлично знал.
Может, именно это знание и подвигло его на безумное решение. Совать со своего пылающего лба повязку мастера и окрутить ее, все еще жаркую от жгучих размышлений предыдущего владельца, на бесшабашную голову юнца, непривычного думать вообще. Сменить верное на гадательное. Верное поражение на гадательный успех. Нет – на тень успеха. На тень надежды.
Зато чем это кончится, бывший мастер Дайр не знал.
Как и я не знал, что посещение патриархов мне предстоит в самом скором времени.
Впрочем, жаловаться мне не на что. Не один я понятия не имел, что меня сыграли втемную.
Патриархи тоже ничего не знали.
За одним-единственным исключением. Ирхада, прозванный Спящим Патриархом. Он тоже не мог знать, что именно явит себя его взору в последней Королевской школе – но он мог, по крайности, предполагать.
Поэтому он путем-дорогой хранил молчание, остальные Патриархи брюзжали.
– Чем таскаться в такую даль, – ворчал патриарх Ниран, благообразно седой и длиннобородый, – не проще ли было сразу, скопом, закрыть все эти, с позволения сказать, школы – и дело с концом?
– Поношение самого понятия “школа”! – откликнулся Патриарх Ахану, тщетно пытаясь вытрясти дорожную пыль из своей воинственно торчащей бородки. – Ясно же, что мы сегодня там увидим. Что откроется нашим глазам.
– То, на что глаза бы не глядели, – поддержал Патриарх Хайет, откидывая волосы назад так, чтобы стала видна одинокая седая прядь в еще темных и густых кудрях (эх, и почему седина и залысины не торопятся осенить собой его такую несолидную с виду, несмотря на полувековой возраст, голову?). Он бы и сразу мог это сказать, не дожидаясь прочих – но ему, как самому младшему, первым высказываться не полагалось.
Патриарх Ирхада с трудом разлепил пересохшие губы.
– А я бы вот посмотрел, да, – раздумчиво сказал он. – Мне любопытно.
Больше он не произнес ни слова – но и сказанного хватило с лихвой. Патриархи смолкли, недоуменно перекатывая в мыслях странное заявление Ирхады, как вода перекатывает камешек, пока не сточит острые грани все до единой, начисто. Пока не станет камешек гладкой речной галькой, неспособной вонзиться, впиться, воткнуться, поранить – так, как ранит сомнением нежданное любопытство Спящего Патриарха. Любопытство? Эй, Ирхада – что любопытного может случиться, когда все давным-давно известно? Все будет, как и было, как в прошлые разы, как всегда… конечно, каждый вправе надеяться – вот ты и надеешься… тем более, что школа эта – последняя, а значит, и надежда тоже последняя… но мы устали от несбывшихся надежд. Мы слишком хорошо знаем, что встретит нас за стеной, окружающей школу.
Но стены не было.
Вместо стены последнюю Королевскую школу окружал легкий штакетник. Невысокая ограда, самое большее – до пояса. А за оградой…
– Ты был прав, – прошептал Хайет Ирхаде, уже не думая, кто тут старший, кто младший и чей черед высказываться. – Это и в самом деле любопытно.
То, что творилось за низенькой оградой, не походило ни на что, виденное Патриархами прежде. Нет – вообще ни на что.
Старшие ученики без всякого пригляду играли в какую-то затейливую игру. Два ручейка сплетаются, стекаются, разделяются вновь… удар выплеснулся волной, еще волна… растеклись, сомкнулись… Ирхада прав, действительно странно. А вот и еще одна странность: покуда старшие ученики развлекаются, младшие тренируются в поте лица. И не просто так, и не под присмотром кого-нибудь из старших, как во всех школах заведено: вот мастер Дайр среди них, да не один, а кем-то из первых учеников… и оба они на пару все это пацанье первоучебное гоняют… не иначе, мир перевернулся!
– Вы к кому, почтеннейшие? – с вежливым поклоном осведомился крупномясый верзила, скучающий у ограды. По виду тоже вроде из старших, а так – кто его разберет? С каких это пор в воротах дежурят старшие, а не младшие? Нет, уважаемые, мир не просто перевернулся – он сперва помер, а перевернулся уже в гробу! Только так, и никак иначе.
– Нам нужен мастер, – сухо ответил Ахану.
– Сей момент, – откликнулся верзила и – нет, чтобы ходу наддать! – заорал во всю глотку, не сходя с места. – Мастер, тут к вам пришли!
Если Ахану или другой кто (не Ирхада, разумеется!) ожидал, что мастер Дайр сейчас устроит караульщику выволочку за нерадивость, разочарование его поджидало неимоверное.
Мастер Дайр даже не шелохнулся в ответ на оклик. Зато стоявший рядом с ним юнец – наглое создание с таким повелительным разворотом плеч, что хоть умри – обернулся мгновенно.
– Да, Фарни, – крикнул он в ответ.
На лбу юнца, темная от пота почти до черноты, красовалась повязка мастера.
Учителя.
* * *
Наскоро выяснив положение дел, патриархи устроились наблюдать за тренировкой под крытым навесом. Очень удобно: и солнышком головы не напечет, и расположен навес как бы поодаль. А Патриархам лучше взирать издалека. Чтобы учеников не пугать. Учеников! Будто и того не довольно, что у меня с перепугу ноги словно кипятком налились, и голос отказывает напрочь. Нет, я крепился, конечно, и виду старался не подавать. Весь день только и старался, что виду не подавать.
А вечером мне пришлось нарушить мое новообретенное обыкновение ужинать вместе с учениками. Трапезовать мне пришлось с Патриархами, и ужин этот я до смертного своего часа не забуду.