Страница:
Потом она снова взяла со стола солонку и, осторожно насыпав соль на свою ладонь, любезно предложила ее Луису. Однако он не шелохнулся, и тогда Эми поднесла руку поближе к его лицу.
— Лизни, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Лизни.
И ее объял трепет при виде того, как напряглись и заиграли мускулы под его белой рубашкой, когда он поднял ее руку к своей склоненной голове.
От первого же прикосновения его шелковистого языка к чувствительной коже она затрепетала. Луис не терял времени даром. Он медленно, почти лениво слизывал соль с ладони Эми, целовал и посасывал ладонь, которую тоже «кололи иголочки»; все это продолжалось, пока Эми не почувствовала, как ее объемлют жар и слабость, а сердце разрывается от переполнявших ее чувств. Не отрывая глаз от головы, склоненной над ее рукой, затаив дыхание, она могла только молиться, чтобы он скорее прекратил эти игры… ведь иначе ей никак не удастся очнуться от наваждения.
Капитан не прекратил своих игр, пока не удостоверился, что на ладони у Эми не осталось ни одной крупинки соли, хотя бы и самой крошечной. Когда же эта цель была достигнута, он шутливо, как бы дразня, прикусил ее ладонь своими белыми зубами. Однако при всей «шутливости» прикусил он ее достаточно сильно, чтобы Эми дернулась.
Он поднял голову и всмотрелся в ее лицо. Эми вздрогнула, когда он поднес еще влажную маленькую ладонь к своей груди и прижал к сердцу.
К сердцу, которое билось почти так же часто, как и ее сердце.
Так и удерживая в этом положении ее руку, Луис взял со стола свой стакан с текилой и осушил его одним глотком.
— Потанцуй со мной, querida, — сказал он и слизнул уцелевшую крупинку соли с уголка рта Эми.
И снова они танцевали.
Или если даже и не танцевали по-настоящему, они стояли обняв друг друга, покачиваясь в ритме взаимного обольщения и неизменно приближаясь к ярко горящему костру. Невысказанным осталось их общее подчинение странному неодолимому желанию, которое завлекало обоих все ближе и ближе к яростному жару этих прекрасных смертельных языков пламени.
Какая-то могучая сила манила их в обжигающее пекло, в самую преисподнюю.
Затягивая за собой друг друга, они медленно, но неотвратимо огибали огромный костер, словно рассчитывая за стеной огня обрести уединение. Они и нашли его с дальней стороны костра — место, чтобы быть вдвоем, чтобы быть вместе, чтобы позволить расплавленной лаве страсти вырваться на поверхность.
Танцуя в опасной близости от разбушевавшегося огня, бросая вызов его стихийной мощи, сжигаемая страстью пара наслаждалась шквалом боли и упоения, который уносил их от всего мира.
Посреди толпы они были одни.
Буйство огненных потоков удерживало прочих гостей на почтительном расстоянии от костра — от арены жгучего крепнущего желания. Эти двое могли касаться друг друга, могли вершить танец, исполненный такого откровенного сладострастия, словно они были язычниками, не ведающими стыда.
То была блаженная, сладостная пытка.
Каждый из них загорался от огня, пылающего в другом. Никогда еще этот огонь не обжигал их так жестоко.
Они уже взмокли от пота, и, как ни странно, это только усиливало их лихорадочное встречное влечение. И даже влажная плотность ткани, облегающей разгоряченную кожу, которую и без того уже осыпали тысячи незримых искр, вносила свою — и не малую — лепту в нарастающую мощь телесной жажды.
Сквозь влажные тяжелые складки сине-белой юбки Эми ощущала горячий напор мужской плоти, требовательно прижатой к ее животу, а ее затвердевшие соски, контуры которых явственно обрисовывались под натянувшейся тканью белой мексиканской блузы, терлись о его широкую грудь.
Эми облизнула пересохшие губы, и ее свободная рука змейкой проскользнула между их телами. Эми отважно расстегнула пуговицы его белой рубашки, вздохнула и прижала свои истомившиеся груди к его скользкой от пота коже. Она вздрогнула от досады, поскольку покрой мексиканской блузы не позволял с такой же легкостью раздвинуть и половинки ее лифа, чтобы даже этой эфемерной преграды не осталось между нею и Луисом.
Эми задрожала сильнее, когда Луис запустил руку в светлые волосы, запрокинул ее голову и, наклонившись к ямочке внизу шеи, вдохнул в себя блестевшие там бусинки пота. Коснувшись горячими губами ее уха, он глухо сказал:
— Querida, мне больше не вынести. Я должен взять тебя прямо здесь, где мы стоим.
С участившимся дыханием, уткнув голову в его плечо, Эми отозвалась:
— Так чего нам ждать? Давай уйдем.
— Нельзя.
Оторвав голову от его плеча, она взглянула ему в лицо:
— Но ведь придется… Мы не можем… Боже мой… не здесь.
Луис охнул, в его глазах была неподдельная мука. Он рывком поднес их связанные руки к ее лицу:
— Обычай требует, чтобы мы оставались среди танцующих, пока кто-нибудь нас не развяжет.
— Нет… нет! Что, если нас никто не развяжет? — Закрыв глаза, она уронила голову на его плечо. — Я так хочу тебя! Я не…
— Что, что, querida? Что ты сказала?
Эми подняла голову и умоляюще взглянула на него. Не переставая ласкать его грудь, она, едва дыша, прошептала:
— Я сказала, что хочу тебя. Я хочу, чтобы ты был со мной. Я так хочу тебя, что у меня все болит.
— Mi querida, — тихим низким голосом откликнулся он.
Услышать именно это ее признание — вот чего он ждал весь вечер. Он не стал напоминать ей слова, брошенные ею ранее, — будто бы только в день ее смерти она скажет, что хочет его.
Он сделал другое: поспешно увлек Эми снова по другую сторону от костра и принялся целовать ее закрытые глаза, так что она никак не смогла бы увидеть, как он высоко поднял свободную руку. То был условный сигнал, поданный Педрико Вальдесу.
Лейтенант увидел поднятую руку Луиса. Он улыбнулся, бросил сигару, растер ее каблуком и спустился с подмостков, которые служили для него наблюдательным пунктом.
Через несколько секунд он уже стоял около пары, танцующей в стороне от прочих перед ревущим костром.
С улыбкой он сообщил им новость — очаровательная сеньорита Мария Герреро любезно согласилась «выкупить» их. Она даст «бал искупления» у себя дома ровно через три недели.
Он быстро развязал их запястья, поклонился и отступил на шаг. Луис сердечно поблагодарил:
— Gracias. Gracias, amigo20 .
К тому моменту, когда Педрико захлопал в ладоши, призывая всех к молчанию, Луис успел застегнуть пуговицы своей влажной рубашки. Когда он повернулся и выступил вперед, толпа затихла.
На прекрасном испанском языке он обратился к присутствующим:
— Четыре дня назад я получил депешу от нашего президента Бенито Хуареса. Этим приказом и мне, и вам предписано оставаться здесь в полной готовности — мы будем стоять здесь лагерем до особого распоряжения. Поэтому, друзья, продолжайте веселиться. На завтра утренняя побудка отменяется.
Толпа восторженно загудела. Луис немедленно повернулся к Эми, уже не обращая внимания на свист и возгласы толпы.
— Скажи это снова, — твердо приказал он, и взвивающиеся к небу струи огня отражались в его черных пронизывающих глазах. — Скажи, что ты меня хочешь.
— Я хочу тебя, — прошептала Эми, и это прозвучало почти как рыдание. — Я хочу тебя. Возьми меня, мой капитан.
Глава 28
— Лизни, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Лизни.
И ее объял трепет при виде того, как напряглись и заиграли мускулы под его белой рубашкой, когда он поднял ее руку к своей склоненной голове.
От первого же прикосновения его шелковистого языка к чувствительной коже она затрепетала. Луис не терял времени даром. Он медленно, почти лениво слизывал соль с ладони Эми, целовал и посасывал ладонь, которую тоже «кололи иголочки»; все это продолжалось, пока Эми не почувствовала, как ее объемлют жар и слабость, а сердце разрывается от переполнявших ее чувств. Не отрывая глаз от головы, склоненной над ее рукой, затаив дыхание, она могла только молиться, чтобы он скорее прекратил эти игры… ведь иначе ей никак не удастся очнуться от наваждения.
Капитан не прекратил своих игр, пока не удостоверился, что на ладони у Эми не осталось ни одной крупинки соли, хотя бы и самой крошечной. Когда же эта цель была достигнута, он шутливо, как бы дразня, прикусил ее ладонь своими белыми зубами. Однако при всей «шутливости» прикусил он ее достаточно сильно, чтобы Эми дернулась.
Он поднял голову и всмотрелся в ее лицо. Эми вздрогнула, когда он поднес еще влажную маленькую ладонь к своей груди и прижал к сердцу.
К сердцу, которое билось почти так же часто, как и ее сердце.
Так и удерживая в этом положении ее руку, Луис взял со стола свой стакан с текилой и осушил его одним глотком.
— Потанцуй со мной, querida, — сказал он и слизнул уцелевшую крупинку соли с уголка рта Эми.
И снова они танцевали.
Или если даже и не танцевали по-настоящему, они стояли обняв друг друга, покачиваясь в ритме взаимного обольщения и неизменно приближаясь к ярко горящему костру. Невысказанным осталось их общее подчинение странному неодолимому желанию, которое завлекало обоих все ближе и ближе к яростному жару этих прекрасных смертельных языков пламени.
Какая-то могучая сила манила их в обжигающее пекло, в самую преисподнюю.
Затягивая за собой друг друга, они медленно, но неотвратимо огибали огромный костер, словно рассчитывая за стеной огня обрести уединение. Они и нашли его с дальней стороны костра — место, чтобы быть вдвоем, чтобы быть вместе, чтобы позволить расплавленной лаве страсти вырваться на поверхность.
Танцуя в опасной близости от разбушевавшегося огня, бросая вызов его стихийной мощи, сжигаемая страстью пара наслаждалась шквалом боли и упоения, который уносил их от всего мира.
Посреди толпы они были одни.
Буйство огненных потоков удерживало прочих гостей на почтительном расстоянии от костра — от арены жгучего крепнущего желания. Эти двое могли касаться друг друга, могли вершить танец, исполненный такого откровенного сладострастия, словно они были язычниками, не ведающими стыда.
То была блаженная, сладостная пытка.
Каждый из них загорался от огня, пылающего в другом. Никогда еще этот огонь не обжигал их так жестоко.
Они уже взмокли от пота, и, как ни странно, это только усиливало их лихорадочное встречное влечение. И даже влажная плотность ткани, облегающей разгоряченную кожу, которую и без того уже осыпали тысячи незримых искр, вносила свою — и не малую — лепту в нарастающую мощь телесной жажды.
Сквозь влажные тяжелые складки сине-белой юбки Эми ощущала горячий напор мужской плоти, требовательно прижатой к ее животу, а ее затвердевшие соски, контуры которых явственно обрисовывались под натянувшейся тканью белой мексиканской блузы, терлись о его широкую грудь.
Эми облизнула пересохшие губы, и ее свободная рука змейкой проскользнула между их телами. Эми отважно расстегнула пуговицы его белой рубашки, вздохнула и прижала свои истомившиеся груди к его скользкой от пота коже. Она вздрогнула от досады, поскольку покрой мексиканской блузы не позволял с такой же легкостью раздвинуть и половинки ее лифа, чтобы даже этой эфемерной преграды не осталось между нею и Луисом.
Эми задрожала сильнее, когда Луис запустил руку в светлые волосы, запрокинул ее голову и, наклонившись к ямочке внизу шеи, вдохнул в себя блестевшие там бусинки пота. Коснувшись горячими губами ее уха, он глухо сказал:
— Querida, мне больше не вынести. Я должен взять тебя прямо здесь, где мы стоим.
С участившимся дыханием, уткнув голову в его плечо, Эми отозвалась:
— Так чего нам ждать? Давай уйдем.
— Нельзя.
Оторвав голову от его плеча, она взглянула ему в лицо:
— Но ведь придется… Мы не можем… Боже мой… не здесь.
Луис охнул, в его глазах была неподдельная мука. Он рывком поднес их связанные руки к ее лицу:
— Обычай требует, чтобы мы оставались среди танцующих, пока кто-нибудь нас не развяжет.
— Нет… нет! Что, если нас никто не развяжет? — Закрыв глаза, она уронила голову на его плечо. — Я так хочу тебя! Я не…
— Что, что, querida? Что ты сказала?
Эми подняла голову и умоляюще взглянула на него. Не переставая ласкать его грудь, она, едва дыша, прошептала:
— Я сказала, что хочу тебя. Я хочу, чтобы ты был со мной. Я так хочу тебя, что у меня все болит.
— Mi querida, — тихим низким голосом откликнулся он.
Услышать именно это ее признание — вот чего он ждал весь вечер. Он не стал напоминать ей слова, брошенные ею ранее, — будто бы только в день ее смерти она скажет, что хочет его.
Он сделал другое: поспешно увлек Эми снова по другую сторону от костра и принялся целовать ее закрытые глаза, так что она никак не смогла бы увидеть, как он высоко поднял свободную руку. То был условный сигнал, поданный Педрико Вальдесу.
Лейтенант увидел поднятую руку Луиса. Он улыбнулся, бросил сигару, растер ее каблуком и спустился с подмостков, которые служили для него наблюдательным пунктом.
Через несколько секунд он уже стоял около пары, танцующей в стороне от прочих перед ревущим костром.
С улыбкой он сообщил им новость — очаровательная сеньорита Мария Герреро любезно согласилась «выкупить» их. Она даст «бал искупления» у себя дома ровно через три недели.
Он быстро развязал их запястья, поклонился и отступил на шаг. Луис сердечно поблагодарил:
— Gracias. Gracias, amigo20 .
К тому моменту, когда Педрико захлопал в ладоши, призывая всех к молчанию, Луис успел застегнуть пуговицы своей влажной рубашки. Когда он повернулся и выступил вперед, толпа затихла.
На прекрасном испанском языке он обратился к присутствующим:
— Четыре дня назад я получил депешу от нашего президента Бенито Хуареса. Этим приказом и мне, и вам предписано оставаться здесь в полной готовности — мы будем стоять здесь лагерем до особого распоряжения. Поэтому, друзья, продолжайте веселиться. На завтра утренняя побудка отменяется.
Толпа восторженно загудела. Луис немедленно повернулся к Эми, уже не обращая внимания на свист и возгласы толпы.
— Скажи это снова, — твердо приказал он, и взвивающиеся к небу струи огня отражались в его черных пронизывающих глазах. — Скажи, что ты меня хочешь.
— Я хочу тебя, — прошептала Эми, и это прозвучало почти как рыдание. — Я хочу тебя. Возьми меня, мой капитан.
Глава 28
Эми видела, как задвигались мускулы под блестящей кожей у него на шее, когда он с очевидным трудом сглотнул. В его сверкающих глазах светилась странная смесь страсти и нежности. Даже твердые линии его рта смягчились: теперь в них обнаружилась чувственная полнота.
Бесследно исчезла обычная для него непроницаемая завеса холодности. И даже звучание его голоса выдавало удивительную уязвимость, когда без тени сарказма он произнес:
— И я тебя хочу. Никого и ничего в этом мире я не хотел так, как тебя.
— Луис, — едва выговорила Эми, и ее дрожащая рука медленно поднялась к его груди.
Он взял ее за руку и переплел свои длинные бронзовые пальцы с ее пальцами, тонкими и белыми, и позвал:
— Пойдем.
Эми не стала спрашивать куда. Она просто кивнула, готовая куда угодно с ним идти. Готовая что угодно с ним делать. Потому что чувствовала то же, что и он. Так, как она сейчас его хотела, она не хотела никого и ничего за всю свою жизнь.
Стараясь не отставать от широко шагающего Луиса, Эми меньше всего думала о гостях и о том, как они на все это посмотрят.
Приливная волна нарастающей страсти подхватила и унесла неведомо куда обычное для Эми фанатическое стремление хранить в тайне от всех окружающих подробности своей личной жизни.
В эту теплую майскую ночь она не была разумной, невозмутимой, уравновешенной молодой вдовой, имени которой никогда не касалось даже самое легкое дуновение скандала. Голову кружил хмельной вихрь — отчасти, конечно, по милости огненной текилы; но она была опьянена до потери рассудка своим смуглым неотразимым спутником, решительно уводившим ее прочь от веселящегося общества. И то, что их уход может породить шепотки и пересуды, ни в коей мере ее не заботило.
Это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме жгучей потребности оказаться в объятиях Луиса, ощу-тить его влажное нагое тело, смотреть не отрываясь в поразительные темные глаза, пока он властно увлекает ее за собой на вершину экстаза.
Луис не повел Эми в асиенду. Держа ее за руку, он быстро обогнул беснующийся костер и направился на северо-восток, удаляясь от площадки, где гудела хмельная фиеста Cinco de Mayo. И от особняка.
Твердо утрамбованная земля отзывалась под ногами глухим стуком, пока они проходили мимо скопления многочисленных хозяйственных служб и надворных построек Орильи. Они пересекли небольшую плоскую полоску пустынной почвы, и наконец, спускаясь по пологому склону, Эми увидела освещенную лунным светом черепичную крышу сарая, стоящего несколько поодаль от прочих построек. Это была конюшня, которую Луис оборудовал в сарае для своего призового жеребца Ноче.
Почуяв их запах, большой вороной начал подавать голос задолго до того, как они подошли к высокой ограде кораля. Когда Луис распахнул ворота и за руку ввел Эми в кораль, было видно, что Ноче ждет их и рад их видеть. Он хотел поиграть, но хозяин явно не собирался на этот раз баловать своего любимца.
Как только за вошедшей парой захлопнулись ворота, Луис сжал Эми в объятиях и начал целовать. Ноче оскорбленно заржал и выразительно толкнул Луиса мордой в спину. Когда же страстный поцелуй завершился, жеребец последовал за парочкой по ровной песчаной площадке, время от времени прихватывая зубами плечо Луиса.
— Что это он сегодня не в духе? — спросила Эми, когда Луис повел ее к оштукатуренной конюшне.
Из пространства, залитого лунным светом, они вступили в темный сарай. Луис прижал Эми спиной к стене, провел ладонями по ее тонким рукам и объяснил:
— Он ревнует.
— Ко мне? Ноче никогда ко мне не ревновал.
— Не к тебе. Ко мне.
Его глаза блеснули во тьме.
— Как это может быть, — не поняла Эми. Ее пальцы уже усердно колдовали над пуговицами рубашки Луиса.
— Он знает, почему мы здесь.
Руки Луиса поднялись и легли на шею Эми; большие пальцы рисовали медленные ласковые кружки в ямке между ее ключицами.
— Ты надо мной смеешься, — неуверенно возмутилась Эми. Ее голова откинулась назад, так что затылок прижался к двери. Она пытливо вгляделась в глаза Луиса. — Откуда Ноче может знать…
Горячие губы Луиса заставили ее замолчать. Поцелуй был огневым и неистовым, но длился лишь несколько секунд. Потом губы Луиса коснулись опущенных век Эми. И только потом он ответил:
— Он знает. В этом сарае он покрывает кобыл из табунов Орильи.
Кровь бросилась в лицо Эми и зашумела в ушах. Но этот шум не заглушал громкого ржания нервного жеребца. Он беспокойно носился взад и вперед мимо открытой двери конюшни, и звуки, которые он издавал, красноречиво свидетельствовали, что его возмущение не знает границ.
Луис не обращал внимания на громкие протесты жеребца. Высвободив низ белой мексиканской блузы Эми из-под плотно повязанного пояса юбки, Луис снял с нее блузу.
Его пламенный взгляд устремился к высокой груди, прикрытой теперь только липнущим влажным атласом сорочки с кружевами. Блуза выпала из рук Луиса. Он нетерпеливо сорвал с себя промокшую белую рубашку, и Эми видела, как бугрятся и натягиваются мышцы под блестящей бронзовой кожей.
Внезапно почувствовав, что ей трудно дышать, Эми тихо предложила:
— Может быть, лучше оставить Ноче в покое. Пойдем в асиенду.
Выражение глаз у Луиса было почти безумным, когда он приблизился к ней еще на шаг. Он сильно сжал пальцами запястье Эми и поднес к своей обнаженной груди. Медленно, глядя ей в глаза, он провел ее руку сверху вниз — по груди, через серебряный пояс, поверх шершавой ткани черных брюк, пока ладонь Эми не легла прямо на твердый таран, рвущийся наружу с такой силой, что, казалось, брюкам грозит очевидная опасность вот-вот лопнуть.
— До дома мне не продержаться, — признался Луис, удивленный своим заявлением не меньше, чем Эми.
Его умение властвовать над собственным телом до сих пор ни разу ему не изменило. Он мог подолгу сохранять могучую готовность; он умел, прежде чем срываться в водоворот собственного экстаза, проводить женщину, отдавшуюся ему, через один пик наслаждения за другим. Но сегодня все шло не так. Все шло не так, когда в его объятиях замирала эта златокудрая красавица, чье легчайшее прикосновение пронизывало его молниями; эта Далила с лицом ангела, которая была его первой и единственной любовью.
Он был слишком возбужден, он желал ее слишком сильно.
— Все должно произойти здесь, — сказал он честно. — Прямо здесь — сейчас же.
— Да, о да… — прошептала Эми, едва дыша, придвигаясь к нему, так что ее колено оказалось у него между бедрами, а тем временем любопытные тонкие пальчики пробегали вверх-вниз по горячему твердому стволу его вожделения. И сама она вздрагивала, когда чувствовала, какую дрожь порождает в нем эта легкая ласка.
Внезапно схватив Эми за запястье, Луис оторвал от себя ее руку. Положив ладонь сзади ей на шею, под путаницей ее длинных светлых волос, он приапек ее к себе и поцеловал со всей страстью, со всей жаждой, которые его сжигали. И как только разлучились их горячие губы, он быстро повернул ее, так чтобы она оказалась к нему спиной, и тесно прижал к себе.
И пока вороной жеребец рыл копытами песок и громко ржал не далее как в шести футах от них, Луис глухо спросил, хотя говорить сейчас ему было трудно:
— Ты знаешь, как занимаются любовью лошади?
Его руки опустились ей на голые плечи. От неожиданного вопроса у Эми едва язык не отнялся. Она судорожно вздохнула, когда пальцы Луиса, захватив кружевные лямки ее сорочки, раздвинули их и спустили с плеч.
Она так еще и не ответила ему. В воображении у нее пронеслись видения не из приятных: она представила себе больших возбужденных жеребцов, взгромоздившихся на испуганных, насильно удерживаемых на месте кобылиц, и ей сразу стало страшно… и тревожно. Она невольно прислушивалась к дикому ржанию Ноче и грохоту его копыт: он все так же носился кругами по коралю, громыхая подковами по земле.
Заговорил Луис. Глубоким выразительным голосом он сообщил:
— Сначала жеребец кусает кобылу.
Он наклонил голову, так что лицо его приблизилось к нежному изгибу между шеей и плечом Эми, и прижался губами к светлой атласной коже. Он поцеловал ее, медленно прочертив кончиком языка горячий влажный кружок, а потом открыл рот пошире и вдавил острые зубы в мягкую плоть Эми. Она вздрогнула, откинула голову и почувствовала, что ей не хватает воздуха, когда тонкая сорочка соскользнула у нее с груди и задержалась на талии. Слегка дернувшись, Эми чуть слышно охнула.
Еще раз позволив своим губам присосаться к шее Эми, Луис перенес их к ее уху и вкрадчиво прошептал:
— Потом он начинает всячески к ней подбираться и обхаживать ее.
Как драгоценную ношу, он принял в ладони отяжелевшие налитые груди Эми. Ласково надавливая подушечками пальцев затвердевшие соски, он целовал шею Эми и утыкался в нее носом, она же тем временем изворачивалась, возбужденная, распаленная страстью, не владеющая собой.
Не прерывая ласк и поцелуев, Луис искусно маневрировал, направляя ее к середине сарая, где на дощатом полу было навалено сено, образующее там мягкий ковер. Все время подталкивая ее в нужную сторону своим неподатливым телом, он держал ее вплотную к себе, тогда как она задыхалась, слабо упиралась и предпринимала безнадежные попытки воспротивиться тому, что должно было произойти.
Они достигли середины сарая. Луис остановился и, не намеренный перемещаться дальше, осыпал успокаивающими поцелуями сопротивляющуюся женщину, пока она, признав себя побежденной, не прильнула к нему, уронив голову на его плечо.
— Когда кобыла кончает брыкаться и уже не пытается избавиться от него, — продолжал Луис свои методичные пояснения, — жеребец понимает, что может считать ее своей, и покрывает ее.
Луис слегка сдавил руками груди Эми, а затем обнял ее стан и спросил:
— Ты моя?
— Я… да. Да, я твоя.
— Ты позволишь мне взять тебя так, как жеребец покрывает кобылу? Ты позволишь мне заняться с тобой любовью в этом положении?
Луис замолк и даже дыхание затаил в ожидании ответа. Судорожно вцепившись пальцами в черную ткань его брюк, натянувшуюся на сильных бедрах, она качнула головой, прерывисто вздохнула и наконец почти беззвучно проговорила:
— Да. Да. Возьми меня так, как жеребец берет кобылу. Пусть все так и будет.
Новый вал неукротимого желания прокатился по телу Луиса. Одни лишь ее слова довели его до того, что он едва не взорвался раньше времени. Он стоял, боясь двинуться. Тогда Эми — все еще в его объятиях — шевельнулась и закинула ему за шею обнаженные гибкие руки.
Во тьме послышался ее шепот:
— Ты покажешь мне, как это?.. Я не уверена, что точно знаю… Я никогда…
— Ах, маленькая моя… — пробормотал он; кровь закипела у него в жилах. — Конечно, покажу чудо мое чудное. Покажу…
Несколько долгих мгновений они, застыв на месте, смотрели друг на друга. А затем, словно по молчаливому уговору, оба отступили на шаг и начали торопливо раздеваться. В то время как черный скакун продолжал свой безумный бег, оглашая возмущенным ржанием залитые лунным светом просторы, сжигаемые страстью нетерпеливые любовники срывали с себя все покровы в густом полумраке конюшни.
Постылые одежды были сдернуты с тел и небрежно отброшены в сторону. Через несколько секунд Луис был обнажен полностью, а Эми — почти полностью, потому что ей никак не удавалось освободиться от красного шарфа, которым она была подпоясана: упрямый узел никак не хотел развязываться.
Эми растерянно взглянула на Луиса в надежде на его помощь. Он немедленно отвел от пояса ее руки и сам принялся за дело.
Однако влажный шарф, завязанный узлом, не поддавался. Терять времени Луис не стал. Он намотал длинный шарф вокруг своей руки и подтащил Эми к себе. Поцеловав ее поднятое к нему лицо, он произнес:
— Все в порядке. Я об этом позабочусь.
Он снова повернул ее к себе спиной, передвинул красный шарф вокруг тонкой талии Эми, так что зловредный узел оказался у нее на пояснице. Потом завел оба конца шарфа себе за спину, перехватил каждый из них другой рукой и, обернув таким образом вокруг своего торса, связал их у себя на животе.
Он снова прижал к себе спину Эми и, зарывшись лицом в облако ее золотистых волос, сказал:
— Мне это нравится. Мне нравится, что теперь ты привязана ко мне.
— И мне тоже, — отозвалась она, почти бездыханная. — Мне тоже.
Ее глаза закрылись, когда рука Луиса, горячая и уверенная, продвинулась по ее голому животу к треугольнику влажных завитков. Какой-то краткий, но блаженный срок он просто обволакивал ее собой, крепко притиснув ее ягодицы к своей пульсирующей мужской плоти.
Потом его длинные искусные пальцы пропутешествовали через золотые завитки, и из груди Эми вырвался долгий вздох, когда он начал ласкать ее именно таким способом, какой — а теперь это уже было ему известно — нравился ей больше всего.
В первую же ночь, которую они вместе провели в постели, он легко нашел ключ, который открывал выход ее на удивление бурным вспышкам страсти. И теперь, когда его пальцы дотронулись до этого чувствительного места, он обнаружил, что оно уже набухло, налилось и исполнено шелковистой влажности.
— Сладкая малышка, — прошептал он. Просунув ногу между ее лодыжками, он заставил ее пошире расставить ступни, и когда в промежутке оказалось достаточно места для обеих его ног, он медленно и нежно принудил ее опуститься на колени и сам сделал то же.
Оба нагие — если не считать красного шарфа, которым они были привязаны друг к другу, — они стояли на коленях в слабом лунном свете, просачивающемся через открытую дверь сарая. Эми блаженно вздыхала, когда горячие поцелуи Луиса обжигали чувствительную кожу ее спины, а в промежутках он нашептывал ей ласковые слова на трех языках — английском, испанском и на языке ацтеков — языке науатль.
В ее крови разгорался жаркий огонь. Такой жаркий, что когда она, направляемая Луисом, встала на четвереньки, это показалось ей самым естественным положением, какое только можно придумать, — идеальным способом дарить и принимать любовные ласки. Все, все было таким, как должно быть, — красный шарф, туго натянутый между ними, Луис, стоящий на коленях позади нее, и громкие удары сердца у него в груди.
Одной рукой обвив ее бедра, другой он схватил собственное орудие и вдвинул его пульсирующий конец в ожидающее женское тепло.
Он был осторожен, входя в ее лоно. Оба задохнулись от наслаждения. Он подался назад, почти освободив ее от своего присутствия внутри, прежде чем позволить себе последующий натиск. Он намеренно заставлял себя продвигаться понемногу, медленно и без неистовства, опасаясь, как бы нечаянно не причинить ей боль.
Этого оказалось достаточно, чтобы ей захотелось большего. Покачивая бедрами в безотчетной попытке вобрать его в себя как можно полнее, Эми вздыхала, и издавала стоны, и выгибала спину, и ее груди покачивались в такт с этими непроизвольными движениями.
В какой-то момент затуманенный ум Эми вдруг прояснился, и она в растерянности обнаружила, что прямо за дверью сарая громко сопит обозленный Ноче, а не далее чем в сотне ярдов отсюда раздаются возгласы и смех гостей.
Мгновенное осознание реальности было подобно грозовой вспышке. И вместе с осознанием — потрясение. Да неужели все это происходит на самом деле? Это она, Эми Салливен Парнелл, голая, стоя на четвереньках, предается любовным утехам в сарае, как какое-то дикое животное, в то время как в паре ярдов от нее громыхает копытами и оскорбленно ржет взбудораженный жеребец, а на расстоянии брошенного камня буйно веселится сотня людей?
Луис, который улавливал малейшую перемену в ее настроении, почувствовал, как застыло ее тело, и догадался, какая тому причина. И сразу понял, что следует этому противопоставить.
— Никого нет в мире, кроме нас двоих, радость моя. Ни единой души. — Его голос оставался тихим и спокойным, но в висках гудел колокол, и лихорадочное вожделение пересиливало в нем все другие чувства. — Только мы, querida.
Он проникал в ее лоно все глубже, увеличивая размах своих толчков, заполняя собой воспламененную женщину и изгоняя не просто способность мыслить здраво, но и самый ничтожный след любой мысли.
И тело, и душа Эми откликнулись мгновенно. Ретивый вороной, шумная толпа, ее собственное минутное отрезвление — все было забыто. Никого не осталось на земле, кроме них двоих, чьи влажные тела так подходили одно к другому и дарили такой восторг.
Эми вздохнула, и ее бедра снова начали то ритмичное покачивание и кружение, которое заставляло мужчину, связанного с ней шарфом, стонать от нарастающего наслаждения, и шепотом подбадривать и превозносить ее. Только этот голос она и слышала.
Ладони ее рук, ее колени и пальцы ног сминали сено на полу сарая; пряди распущенных волос спадали на глаза, — Эми действительно была подобна какому-то дикому, неприрученному существу, тонущему в море чисто телесного блаженства. Ее любовник чувствовал это и еще больше распалялся от ее полной самозабвенности и стремился дать ей еще большее наслаждение.
Луис наклонился вперед, схватил Эми за плечи и рывком потянул вверх. Какое-то время они стояли оба на коленях — а его плоть все еще находилась внутри ее, — и он жарким шепотом твердил, как она прекрасна и какая это сладость — быть с ней. Потом он снова сменил положение, увлекая за собой и ее: теперь он сидел на корточках с широко разведенными коленями, пристроив Эми у себя на мускулистых бедрах. Обвив рукой ее шею, он снова положил ее голову к себе на плечо.
Тихо-тихо он сказал:
— Никогда еще ты не давала мне такого наслаждения. — Легким поцелуем он коснулся ее виска. — И никогда я так не хотел дать еще больше наслаждения тебе.
— А ты уже это делаешь. — Она вздохнула. — По-моему, наслаждения уже чересчур много.
— Не может быть чересчур много. — Голос Луиса звучал низко и хрипло. — Даже достаточно не может быть.
Бесследно исчезла обычная для него непроницаемая завеса холодности. И даже звучание его голоса выдавало удивительную уязвимость, когда без тени сарказма он произнес:
— И я тебя хочу. Никого и ничего в этом мире я не хотел так, как тебя.
— Луис, — едва выговорила Эми, и ее дрожащая рука медленно поднялась к его груди.
Он взял ее за руку и переплел свои длинные бронзовые пальцы с ее пальцами, тонкими и белыми, и позвал:
— Пойдем.
Эми не стала спрашивать куда. Она просто кивнула, готовая куда угодно с ним идти. Готовая что угодно с ним делать. Потому что чувствовала то же, что и он. Так, как она сейчас его хотела, она не хотела никого и ничего за всю свою жизнь.
Стараясь не отставать от широко шагающего Луиса, Эми меньше всего думала о гостях и о том, как они на все это посмотрят.
Приливная волна нарастающей страсти подхватила и унесла неведомо куда обычное для Эми фанатическое стремление хранить в тайне от всех окружающих подробности своей личной жизни.
В эту теплую майскую ночь она не была разумной, невозмутимой, уравновешенной молодой вдовой, имени которой никогда не касалось даже самое легкое дуновение скандала. Голову кружил хмельной вихрь — отчасти, конечно, по милости огненной текилы; но она была опьянена до потери рассудка своим смуглым неотразимым спутником, решительно уводившим ее прочь от веселящегося общества. И то, что их уход может породить шепотки и пересуды, ни в коей мере ее не заботило.
Это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме жгучей потребности оказаться в объятиях Луиса, ощу-тить его влажное нагое тело, смотреть не отрываясь в поразительные темные глаза, пока он властно увлекает ее за собой на вершину экстаза.
Луис не повел Эми в асиенду. Держа ее за руку, он быстро обогнул беснующийся костер и направился на северо-восток, удаляясь от площадки, где гудела хмельная фиеста Cinco de Mayo. И от особняка.
Твердо утрамбованная земля отзывалась под ногами глухим стуком, пока они проходили мимо скопления многочисленных хозяйственных служб и надворных построек Орильи. Они пересекли небольшую плоскую полоску пустынной почвы, и наконец, спускаясь по пологому склону, Эми увидела освещенную лунным светом черепичную крышу сарая, стоящего несколько поодаль от прочих построек. Это была конюшня, которую Луис оборудовал в сарае для своего призового жеребца Ноче.
Почуяв их запах, большой вороной начал подавать голос задолго до того, как они подошли к высокой ограде кораля. Когда Луис распахнул ворота и за руку ввел Эми в кораль, было видно, что Ноче ждет их и рад их видеть. Он хотел поиграть, но хозяин явно не собирался на этот раз баловать своего любимца.
Как только за вошедшей парой захлопнулись ворота, Луис сжал Эми в объятиях и начал целовать. Ноче оскорбленно заржал и выразительно толкнул Луиса мордой в спину. Когда же страстный поцелуй завершился, жеребец последовал за парочкой по ровной песчаной площадке, время от времени прихватывая зубами плечо Луиса.
— Что это он сегодня не в духе? — спросила Эми, когда Луис повел ее к оштукатуренной конюшне.
Из пространства, залитого лунным светом, они вступили в темный сарай. Луис прижал Эми спиной к стене, провел ладонями по ее тонким рукам и объяснил:
— Он ревнует.
— Ко мне? Ноче никогда ко мне не ревновал.
— Не к тебе. Ко мне.
Его глаза блеснули во тьме.
— Как это может быть, — не поняла Эми. Ее пальцы уже усердно колдовали над пуговицами рубашки Луиса.
— Он знает, почему мы здесь.
Руки Луиса поднялись и легли на шею Эми; большие пальцы рисовали медленные ласковые кружки в ямке между ее ключицами.
— Ты надо мной смеешься, — неуверенно возмутилась Эми. Ее голова откинулась назад, так что затылок прижался к двери. Она пытливо вгляделась в глаза Луиса. — Откуда Ноче может знать…
Горячие губы Луиса заставили ее замолчать. Поцелуй был огневым и неистовым, но длился лишь несколько секунд. Потом губы Луиса коснулись опущенных век Эми. И только потом он ответил:
— Он знает. В этом сарае он покрывает кобыл из табунов Орильи.
Кровь бросилась в лицо Эми и зашумела в ушах. Но этот шум не заглушал громкого ржания нервного жеребца. Он беспокойно носился взад и вперед мимо открытой двери конюшни, и звуки, которые он издавал, красноречиво свидетельствовали, что его возмущение не знает границ.
Луис не обращал внимания на громкие протесты жеребца. Высвободив низ белой мексиканской блузы Эми из-под плотно повязанного пояса юбки, Луис снял с нее блузу.
Его пламенный взгляд устремился к высокой груди, прикрытой теперь только липнущим влажным атласом сорочки с кружевами. Блуза выпала из рук Луиса. Он нетерпеливо сорвал с себя промокшую белую рубашку, и Эми видела, как бугрятся и натягиваются мышцы под блестящей бронзовой кожей.
Внезапно почувствовав, что ей трудно дышать, Эми тихо предложила:
— Может быть, лучше оставить Ноче в покое. Пойдем в асиенду.
Выражение глаз у Луиса было почти безумным, когда он приблизился к ней еще на шаг. Он сильно сжал пальцами запястье Эми и поднес к своей обнаженной груди. Медленно, глядя ей в глаза, он провел ее руку сверху вниз — по груди, через серебряный пояс, поверх шершавой ткани черных брюк, пока ладонь Эми не легла прямо на твердый таран, рвущийся наружу с такой силой, что, казалось, брюкам грозит очевидная опасность вот-вот лопнуть.
— До дома мне не продержаться, — признался Луис, удивленный своим заявлением не меньше, чем Эми.
Его умение властвовать над собственным телом до сих пор ни разу ему не изменило. Он мог подолгу сохранять могучую готовность; он умел, прежде чем срываться в водоворот собственного экстаза, проводить женщину, отдавшуюся ему, через один пик наслаждения за другим. Но сегодня все шло не так. Все шло не так, когда в его объятиях замирала эта златокудрая красавица, чье легчайшее прикосновение пронизывало его молниями; эта Далила с лицом ангела, которая была его первой и единственной любовью.
Он был слишком возбужден, он желал ее слишком сильно.
— Все должно произойти здесь, — сказал он честно. — Прямо здесь — сейчас же.
— Да, о да… — прошептала Эми, едва дыша, придвигаясь к нему, так что ее колено оказалось у него между бедрами, а тем временем любопытные тонкие пальчики пробегали вверх-вниз по горячему твердому стволу его вожделения. И сама она вздрагивала, когда чувствовала, какую дрожь порождает в нем эта легкая ласка.
Внезапно схватив Эми за запястье, Луис оторвал от себя ее руку. Положив ладонь сзади ей на шею, под путаницей ее длинных светлых волос, он приапек ее к себе и поцеловал со всей страстью, со всей жаждой, которые его сжигали. И как только разлучились их горячие губы, он быстро повернул ее, так чтобы она оказалась к нему спиной, и тесно прижал к себе.
И пока вороной жеребец рыл копытами песок и громко ржал не далее как в шести футах от них, Луис глухо спросил, хотя говорить сейчас ему было трудно:
— Ты знаешь, как занимаются любовью лошади?
Его руки опустились ей на голые плечи. От неожиданного вопроса у Эми едва язык не отнялся. Она судорожно вздохнула, когда пальцы Луиса, захватив кружевные лямки ее сорочки, раздвинули их и спустили с плеч.
Она так еще и не ответила ему. В воображении у нее пронеслись видения не из приятных: она представила себе больших возбужденных жеребцов, взгромоздившихся на испуганных, насильно удерживаемых на месте кобылиц, и ей сразу стало страшно… и тревожно. Она невольно прислушивалась к дикому ржанию Ноче и грохоту его копыт: он все так же носился кругами по коралю, громыхая подковами по земле.
Заговорил Луис. Глубоким выразительным голосом он сообщил:
— Сначала жеребец кусает кобылу.
Он наклонил голову, так что лицо его приблизилось к нежному изгибу между шеей и плечом Эми, и прижался губами к светлой атласной коже. Он поцеловал ее, медленно прочертив кончиком языка горячий влажный кружок, а потом открыл рот пошире и вдавил острые зубы в мягкую плоть Эми. Она вздрогнула, откинула голову и почувствовала, что ей не хватает воздуха, когда тонкая сорочка соскользнула у нее с груди и задержалась на талии. Слегка дернувшись, Эми чуть слышно охнула.
Еще раз позволив своим губам присосаться к шее Эми, Луис перенес их к ее уху и вкрадчиво прошептал:
— Потом он начинает всячески к ней подбираться и обхаживать ее.
Как драгоценную ношу, он принял в ладони отяжелевшие налитые груди Эми. Ласково надавливая подушечками пальцев затвердевшие соски, он целовал шею Эми и утыкался в нее носом, она же тем временем изворачивалась, возбужденная, распаленная страстью, не владеющая собой.
Не прерывая ласк и поцелуев, Луис искусно маневрировал, направляя ее к середине сарая, где на дощатом полу было навалено сено, образующее там мягкий ковер. Все время подталкивая ее в нужную сторону своим неподатливым телом, он держал ее вплотную к себе, тогда как она задыхалась, слабо упиралась и предпринимала безнадежные попытки воспротивиться тому, что должно было произойти.
Они достигли середины сарая. Луис остановился и, не намеренный перемещаться дальше, осыпал успокаивающими поцелуями сопротивляющуюся женщину, пока она, признав себя побежденной, не прильнула к нему, уронив голову на его плечо.
— Когда кобыла кончает брыкаться и уже не пытается избавиться от него, — продолжал Луис свои методичные пояснения, — жеребец понимает, что может считать ее своей, и покрывает ее.
Луис слегка сдавил руками груди Эми, а затем обнял ее стан и спросил:
— Ты моя?
— Я… да. Да, я твоя.
— Ты позволишь мне взять тебя так, как жеребец покрывает кобылу? Ты позволишь мне заняться с тобой любовью в этом положении?
Луис замолк и даже дыхание затаил в ожидании ответа. Судорожно вцепившись пальцами в черную ткань его брюк, натянувшуюся на сильных бедрах, она качнула головой, прерывисто вздохнула и наконец почти беззвучно проговорила:
— Да. Да. Возьми меня так, как жеребец берет кобылу. Пусть все так и будет.
Новый вал неукротимого желания прокатился по телу Луиса. Одни лишь ее слова довели его до того, что он едва не взорвался раньше времени. Он стоял, боясь двинуться. Тогда Эми — все еще в его объятиях — шевельнулась и закинула ему за шею обнаженные гибкие руки.
Во тьме послышался ее шепот:
— Ты покажешь мне, как это?.. Я не уверена, что точно знаю… Я никогда…
— Ах, маленькая моя… — пробормотал он; кровь закипела у него в жилах. — Конечно, покажу чудо мое чудное. Покажу…
Несколько долгих мгновений они, застыв на месте, смотрели друг на друга. А затем, словно по молчаливому уговору, оба отступили на шаг и начали торопливо раздеваться. В то время как черный скакун продолжал свой безумный бег, оглашая возмущенным ржанием залитые лунным светом просторы, сжигаемые страстью нетерпеливые любовники срывали с себя все покровы в густом полумраке конюшни.
Постылые одежды были сдернуты с тел и небрежно отброшены в сторону. Через несколько секунд Луис был обнажен полностью, а Эми — почти полностью, потому что ей никак не удавалось освободиться от красного шарфа, которым она была подпоясана: упрямый узел никак не хотел развязываться.
Эми растерянно взглянула на Луиса в надежде на его помощь. Он немедленно отвел от пояса ее руки и сам принялся за дело.
Однако влажный шарф, завязанный узлом, не поддавался. Терять времени Луис не стал. Он намотал длинный шарф вокруг своей руки и подтащил Эми к себе. Поцеловав ее поднятое к нему лицо, он произнес:
— Все в порядке. Я об этом позабочусь.
Он снова повернул ее к себе спиной, передвинул красный шарф вокруг тонкой талии Эми, так что зловредный узел оказался у нее на пояснице. Потом завел оба конца шарфа себе за спину, перехватил каждый из них другой рукой и, обернув таким образом вокруг своего торса, связал их у себя на животе.
Он снова прижал к себе спину Эми и, зарывшись лицом в облако ее золотистых волос, сказал:
— Мне это нравится. Мне нравится, что теперь ты привязана ко мне.
— И мне тоже, — отозвалась она, почти бездыханная. — Мне тоже.
Ее глаза закрылись, когда рука Луиса, горячая и уверенная, продвинулась по ее голому животу к треугольнику влажных завитков. Какой-то краткий, но блаженный срок он просто обволакивал ее собой, крепко притиснув ее ягодицы к своей пульсирующей мужской плоти.
Потом его длинные искусные пальцы пропутешествовали через золотые завитки, и из груди Эми вырвался долгий вздох, когда он начал ласкать ее именно таким способом, какой — а теперь это уже было ему известно — нравился ей больше всего.
В первую же ночь, которую они вместе провели в постели, он легко нашел ключ, который открывал выход ее на удивление бурным вспышкам страсти. И теперь, когда его пальцы дотронулись до этого чувствительного места, он обнаружил, что оно уже набухло, налилось и исполнено шелковистой влажности.
— Сладкая малышка, — прошептал он. Просунув ногу между ее лодыжками, он заставил ее пошире расставить ступни, и когда в промежутке оказалось достаточно места для обеих его ног, он медленно и нежно принудил ее опуститься на колени и сам сделал то же.
Оба нагие — если не считать красного шарфа, которым они были привязаны друг к другу, — они стояли на коленях в слабом лунном свете, просачивающемся через открытую дверь сарая. Эми блаженно вздыхала, когда горячие поцелуи Луиса обжигали чувствительную кожу ее спины, а в промежутках он нашептывал ей ласковые слова на трех языках — английском, испанском и на языке ацтеков — языке науатль.
В ее крови разгорался жаркий огонь. Такой жаркий, что когда она, направляемая Луисом, встала на четвереньки, это показалось ей самым естественным положением, какое только можно придумать, — идеальным способом дарить и принимать любовные ласки. Все, все было таким, как должно быть, — красный шарф, туго натянутый между ними, Луис, стоящий на коленях позади нее, и громкие удары сердца у него в груди.
Одной рукой обвив ее бедра, другой он схватил собственное орудие и вдвинул его пульсирующий конец в ожидающее женское тепло.
Он был осторожен, входя в ее лоно. Оба задохнулись от наслаждения. Он подался назад, почти освободив ее от своего присутствия внутри, прежде чем позволить себе последующий натиск. Он намеренно заставлял себя продвигаться понемногу, медленно и без неистовства, опасаясь, как бы нечаянно не причинить ей боль.
Этого оказалось достаточно, чтобы ей захотелось большего. Покачивая бедрами в безотчетной попытке вобрать его в себя как можно полнее, Эми вздыхала, и издавала стоны, и выгибала спину, и ее груди покачивались в такт с этими непроизвольными движениями.
В какой-то момент затуманенный ум Эми вдруг прояснился, и она в растерянности обнаружила, что прямо за дверью сарая громко сопит обозленный Ноче, а не далее чем в сотне ярдов отсюда раздаются возгласы и смех гостей.
Мгновенное осознание реальности было подобно грозовой вспышке. И вместе с осознанием — потрясение. Да неужели все это происходит на самом деле? Это она, Эми Салливен Парнелл, голая, стоя на четвереньках, предается любовным утехам в сарае, как какое-то дикое животное, в то время как в паре ярдов от нее громыхает копытами и оскорбленно ржет взбудораженный жеребец, а на расстоянии брошенного камня буйно веселится сотня людей?
Луис, который улавливал малейшую перемену в ее настроении, почувствовал, как застыло ее тело, и догадался, какая тому причина. И сразу понял, что следует этому противопоставить.
— Никого нет в мире, кроме нас двоих, радость моя. Ни единой души. — Его голос оставался тихим и спокойным, но в висках гудел колокол, и лихорадочное вожделение пересиливало в нем все другие чувства. — Только мы, querida.
Он проникал в ее лоно все глубже, увеличивая размах своих толчков, заполняя собой воспламененную женщину и изгоняя не просто способность мыслить здраво, но и самый ничтожный след любой мысли.
И тело, и душа Эми откликнулись мгновенно. Ретивый вороной, шумная толпа, ее собственное минутное отрезвление — все было забыто. Никого не осталось на земле, кроме них двоих, чьи влажные тела так подходили одно к другому и дарили такой восторг.
Эми вздохнула, и ее бедра снова начали то ритмичное покачивание и кружение, которое заставляло мужчину, связанного с ней шарфом, стонать от нарастающего наслаждения, и шепотом подбадривать и превозносить ее. Только этот голос она и слышала.
Ладони ее рук, ее колени и пальцы ног сминали сено на полу сарая; пряди распущенных волос спадали на глаза, — Эми действительно была подобна какому-то дикому, неприрученному существу, тонущему в море чисто телесного блаженства. Ее любовник чувствовал это и еще больше распалялся от ее полной самозабвенности и стремился дать ей еще большее наслаждение.
Луис наклонился вперед, схватил Эми за плечи и рывком потянул вверх. Какое-то время они стояли оба на коленях — а его плоть все еще находилась внутри ее, — и он жарким шепотом твердил, как она прекрасна и какая это сладость — быть с ней. Потом он снова сменил положение, увлекая за собой и ее: теперь он сидел на корточках с широко разведенными коленями, пристроив Эми у себя на мускулистых бедрах. Обвив рукой ее шею, он снова положил ее голову к себе на плечо.
Тихо-тихо он сказал:
— Никогда еще ты не давала мне такого наслаждения. — Легким поцелуем он коснулся ее виска. — И никогда я так не хотел дать еще больше наслаждения тебе.
— А ты уже это делаешь. — Она вздохнула. — По-моему, наслаждения уже чересчур много.
— Не может быть чересчур много. — Голос Луиса звучал низко и хрипло. — Даже достаточно не может быть.