— Так-так, опиши-ка эту девушку, детка, — обиженно попросил он. — Опиши ее. Видите, мистер Уэксфорд, у нас здесь есть внимательный наблюдатель, который ничего не упускает.
Не обращая внимания на эти слова, Уэксфорд спросил:
— Как она выглядела?
— Ну, конечно, не совсем шик-блеск — вы меня понимаете? — Парень хихикнул. — Короткие волосы, одета была в темно-синее пальто, на руках перчатки, — добавил он так, словно эта последняя деталь была какой-то неслыханной принадлежностью особого рода.
— Полный и детальный портрет, — ехидно заметил Тил. — Какого цвета у нее глаза, какой рост — не имеет никакого значения. Главное, на ней были перчатки. Теперь остается всего лишь найти подходящую юную леди в перчатках — и убийца перед вами! Вперед! А теперь — давай, беги к своему зеркалу, детка, и посмотри, кто из нас умнее.
Только очутившись на улице, Уэксфорд вспомнил, что оставил «Утопию» на столе у Тила. Ну и пусть остается! Он не мог допустить даже мысли подняться из-за нее еще раз по этим лестницам да вновь угодить в колоссальный скандал, который наверняка сейчас разразился между двумя сожителями. Вместо этого направился в конец тупика, где у мостовой стояли два коротких и толстых каменных столба, и стал рассматривать уродливую церковь.
Как и в одежде Пегги Поуп, здесь каждая деталь, которая была частью очень непривлекательного целого, казалась выбранной специально для того, чтобы сделать это целое еще более отвратительным. Уэксфорд спрашивал себя, что за люди проектировали это чудовище и когда его построили? В его архитектуре не было никаких признаков классицизма или готики и вообще аналогий с каким бы то ни было стилем. Приземистое и убогое сооружение. Возможно, в углублениях с обратной его стороны и есть какие-то окна, но на фасаде находился единственный круг из красного стекла размером чуть больше велосипедного колеса. Он был расположен над закругленным фронтоном из коричневатого кирпича. По всему фасаду, сложенному красным кирпичом, проглядывали малоприметные поперечные вкрапления черного и бледно-желтого кирпича.
Маленькая дверь походила на садовую калитку. Уэксфорд попробовал открыть ее, но она оказалась запертой. Остановившись у гранитной таблички, он прочитал: «Храм Апокалипсиса. Только избранные спасутся».
Тяжелая рука, опустившаяся на его плечо, заставила Уэксфорда обернуться.
— Уходите, — сказал стоявший перед ним бородатый человек в черном. — Здесь не место грешникам.
— Будьте добры убрать руку с моего пальто, — резко потребовал Уэксфорд.
Видимо не ожидая такого вызова, человек подчинился. Он свирепо смотрел на Уэксфорда бесцветными глазами, сверкавшими фанатичным блеском.
— Я вас не знаю.
— Что, однако, не дает вам права действовать так агрессивно. Я вас знаю. Вы — священник этой церкви.
— Пастырь. Чего вы хотите?
— Я — офицер полиции, расследую дело об убийстве мисс Лавди Морган.
Пастырь спрятал руки под свою черную мантию.
— Убийстве? Не знаю я ни о каком убийстве. Я не читаю газет. Мы в стороне от всего этого.
— Истинно по-христиански, — заметил Уэксфорд. — Эта девушка посещала вашу церковь, вы знали ее.
— Нет. — Пастырь энергично закачал головой. Он выглядел злым и глубоко оскорбленным. — Я долго отсутствовал, был болен, и кто-то другой исполнял мои обязанности. Может быть, она приходила к нему. Может быть, по неведению он принял ее за одну из пятисот.
— Пятисот?
— Нас именно столько: это — число избранных на всей земле. Мы никого не обращаем в свою веру. Быть одним из «Детей Апокалипсиса» — это значит появиться на свет у родителей, которые оба — члены нашего братства; таким образом, с рождением численность увеличивается, а со смертью — уменьшается. Пятьсот. — Подобрав тяжелые складки своего одеяния и обернув их вокруг себя, он пробормотал: — У меня много работы. Удачного вам дня, — и направился к Куипс-Лейн.
Уэксфорд пошел к северным воротам кладбища. С этой стороны земля была отдана под могилы католиков. Судя по всему, здесь недавно кого-то хоронили, потому что цветы, принесенные родными и друзьями покойного, увядали на мартовском ветру. Он пошел по незнакомой тропинке, которая вилась среди могил приверженцев греческой ортодоксальной веры, и заметил эпитафию на могиле русской княгини. Ее имя напомнило ему романы Толстого со списком действующих лиц. Уэксфорд попытался разобрать надпись, сделанную кириллицей, но тут чья-то тень надвинулась на могилу и незнакомый голос произнес:
— Татьяна Александровна Кратова.
Уже во второй раз за сегодняшний день произошла неожиданность именно в момент чтения. Кто же на этот раз? Еще один церковный священник, который тоже будет делать ему замечания и корить за невежество? На этот раз он сам медленно повернулся и встретился глазами с крупным человеком в короткой дубленке. Он стоял, засунув руки в карманы, и, улыбаясь, следил за Уэксфордом.
— Вы знаете, кто она такая? — спросил Уэксфорд. — Как случилось, что она похоронена здесь?
Человек кивнул.
— Существует очень немного вещей, которых я не знаю и которые касаются этого кладбища да и самого Кенберна, — ответил он. В его последних словах прозвучал какой-то юношеский энтузиазм. — Я — эксперт по Кенберн-Вейл, ходячий кладезь информации. — Он постучал себя по голове. — Здесь находятся ненаписанные книги по истории и географии.
— Так, значит, вы… — как же его называл Говард? — Вы — «Нотберн пропертиз»? — задал он глупый вопрос.
— Президент, — кивнул человек и крепко пожал руку Уэксфорда. — Стивен Дербон. Как поживаете?
Глава 7
Они вышли на поляну, продуваемую ветром, и теперь, когда Уэксфорд разглядел своего нового знакомого более внимательно, он обнаружил, что перед ним состоятельный человек. На нем был костюм, стоивший такую сумму, о которой Уэксфорд не мог и мечтать, туфли ручной работы и часы с широким золотым браслетом.
— Вы приезжий, не так ли? — спросил Дербон.
— Я в отпуске.
— И решили посмотреть место, где недавно было совершено убийство?
Хотя тон Дербона оставался дружеским и приятным, Уэксфорду показалось, что в нем сквозят нотки неприязни, которую он и сам иногда испытывал, разговаривая с этими отвратительными любителями достопримечательностей.
— Я, конечно, слышал об этом убийстве, — отозвался он, — но меня интересует само кладбище.
— Вы, вероятно, не согласитесь с людьми, которые предлагают передать эту землю в пользование государства и начать здесь строительство.
— Я не знал, что существует такая проблема, — сказал Уэксфорд и, увидев, что его собеседник нахмурился, спросил: — А вы против строительства? Против обновления этого места?
— Вовсе нет, — энергично возразил Дербон. — Я сам довольно активно участвую в преобразованиях в Кенберн-Вейл. Не знаю, какие места вам уже удалось посмотреть, но, к примеру, к обустройству Копленд-сквер я имею непосредственное отношение — это моя работа! Или дом старого Монфорта. Целью деятельности моей компании является восстановление, насколько это возможно, сооружений, построенных в георгианскую и ранневикторианскую эпохи. Я пытаюсь уберечь их от необоснованного уничтожения, которое сейчас происходит. Не желаю видеть, как такие достопримечательности, вроде, например, этого кладбища, сровняют с землей, чтобы… — Он простер руки и горячо продолжил: — Чтобы на их месте появились безликие бетонные джунгли!
— Вы живете в Кенберн-Вейл? — поинтересовался Уэксфорд, когда они вместе шли по тропинке, ведущей к «собору Святого Петра» и главным воротам.
— Я здесь родился и люблю каждую пядь этой земли, но живу в Челси на Лейсбрук-Плейс. Кенберн-Вейл не нравится моей супруге. Настанет день, когда я добьюсь своего. У меня мечта сделать из него новый Ньюхемпстед; он станет преемником фешенебельного Челси. Я смогу сделать это, смогу! — Он снова воздел руку, задев ею ветку падуба, с которой на них обрушился дождь пыли. — Хочу показать людям все, что здесь есть на самом деле, то, что скрыто за грязью, накопившейся за век, — прекрасные фасады, большие скверы… Я конечно же мог бы показать вам кладбище, только не думаю, что у вас есть время, и… ну, в общем, это довольно… я не в состоянии…
— Убийство, — сказал Уэксфорд, интуитивно почувствовав причину. — Это убийство на какое-то время испортило ваше отношение к нему?
— В каком-то смысле — да. Да, испортило. — Дербон одобрительно взглянул на собеседника. — Вы очень умны, если догадались об этом. Понимаете, все усугубляется тем, что именно эта девушка приходила ко мне в поисках работы. Я сам беседовал с ней. То, что ее тело положили в эту могилу, представляется мне осквернением. — Он пожал плечами. — Давайте не будем говорить об этом. Что вы думаете вон о том сооружении? — спросил он, указывая на здание из песчаника. — Возведено в 1855 году, и никаких следов готики, при этом утрачено искусство соперничества с классикой, и здесь налицо эксперимент с византийским стилем. Обратите внимание на длину этих колони… — И, подхватив Уэксфорда под руку, он погрузился в лекцию об архитектурных стилях, пересыпая ее специальными словами и терминами, которые Уэксфорду почти ни о чем не говорили. Некоторая неразбериха, возникшая в голове слушателя, передалась рассказчику; он внезапно остановился и сказал: — Я вам надоел.
— Нет-нет, что вы! Просто я не очень сведущий в этом человек, но все очень интересно и увлекательно.
— Правда? — Президент «Нотберн пропертиз» явно не привык к такой чуткой аудитории. — Вот что я вам скажу, — увлеченно продолжил он, — что, если нам встретиться как-нибудь вечером? В Лейсбрук-Хаус. Я покажу вам карты этого места, каким оно было сто пятьдесят лет назад. У меня есть документы, касающиеся этих старых домов, которые действительно вас заинтересуют. Что вы об этом скажете?
— С большим удовольствием.
— Давайте подумаем: сегодня вторник. Что, если в субботу вечером? Приходите в половине девятого, немного выпьем и вместе посмотрим карты. А сейчас, может быть, подвезти вас куда-нибудь?
Но Уэксфорд отказался от последнего предложения. Этот человек был так добр и радушен, что представиться ему сейчас инспектором, да еще связанным с полицейской частью Кенберн-Вейл, означало бы оказаться в его глазах шпионом.
Однако вместо того, чтобы вернуться в полицейскую часть, Уэксфорд пошел в восточном направлении вдоль Ламмас-Гроув, решив отыскать магазин «Ситансаунд». Припаркованная полицейская машина указала ему на магазин раньше, чем вывеска. За рулем сидел сержант Клементс. Он радостно поприветствовал Уэксфорда:
— Вы уже пообедали, сэр?
— Я подумал, что смогу сделать это в вашей столовой, — ответил, усаживаясь рядом с ним, старший инспектор. — Что вы мне посоветуете?
— Я всегда стараюсь обедать дома, если есть возможность. Я живу здесь за углом. Мне нравится видеться с мальчишкой — ведь он уже спит, когда я возвращаюсь с работы.
— Вашим сыном?
Клементс ответил не сразу. Он пристально смотрел на молодого человека, выгружавшего что-то из фургона «Ситансаунд», но Уэксфорду показалось, что сержант делает вид, будто отвлекся от разговора, поэтому повторил свой вопрос. Здоровый розовый цвет щек Клементса сменился темно-красным. Откашлявшись, он объяснил:
— На самом деле мы хотим его усыновить. Нам дали его на три месяца — испытательный срок, но его мать уже подписала согласие, и на будущей неделе мы получим постановление. — Руки сержанта медленно скользили по рулю. — Если его мать передумает, это, наверное, убьет мою жену.
Его растерянность и неуверенность передались и Уэксфорду, однако в этом он ничем не мог помочь собеседнику.
— Ну, если она дала согласие…
— Да, конечно, сэр. Именно это я и говорю жене. На девяносто девять процентов это так. Все оформлено в официальных инстанциях, но бывает, что родные матери меняют решение в последнюю минуту, и тогда суд на их стороне, даже если эта мать давала письменное согласие.
— Вы знаете мать ребенка?
— Нет, сэр, так же как и она нас. Для нее мы — лишь порядковый номер. Это делается через так называемого агента по надзору из органов опеки; на самом деле нам дали испытательный срок. Когда наступит назначенный день, мы с женой должны будем пойти в суд; жена будет сидеть с мальчиком на коленях, — милая деталь, не правда ли? — потом вынесут постановление, и ребенок станет нашим навсегда, как будто это наш собственный сын. — Голос Клементса дрогнул. — Однако ничто не может помочь изгнать мысль, что существует один процент вероятности — что-то может пойти не так.
Уэксфорд уже начал жалеть, что затронул эту тему. Руль, по которому скользили руки сержанта, стал влажным, и Уэксфорд заметил, как пульсирует вена на его левом виске. Когда Клементс произнес последние слова, показалось, что он вот-вот расплачется.
— Как я понял, мистер Форчун сейчас находится в магазине? — спросил Уэксфорд, меняя тему разговора. — А что это за парень в фургоне?
— Это Брайан Грегсон, сэр. По-моему, вам о нем говорили. У него хорошие друзья — все они постарались обеспечить ему алиби. — Сержант уже переключился с личных проблем на расследуемое дело, поэтому голос его стал спокойнее. — Это один из инженеров «Ситансаунда» — единственный холостяк.
Уэксфорд припомнил, что Говард упоминал о Грегсоне, но только по делу, а не по фамилии.
— А что известно о его алиби и почему оно ему необходимо? — спросил он.
— Он чуть ли не единственный мужчина, который общался с так называемой Лавди Морган.
Траппер, смотритель кладбища, видел, как Грегсон однажды вечером подвозил ее на фургоне домой, а один из техников сказал, что этот парень иногда разговаривал с ней в магазине.
— Негусто, не правда ли? — заметил Уэксфорд.
— Да и с алиби на тот вечер в пятницу у него тоже негусто. Он утверждает, что был в «Сайк-клаб» в Ноттинг-Хилл — это местечко, куда заходят выпить, сэр. Бог знает что еще они делают там, но эти четверо негодяев говорят, будто он находился там вместе с ними с семи до девяти. Трое из них уже были под следствием. Нельзя верить ни единому их слову. Ну посмотрите на него, сэр! Вам не кажется, что ему есть что скрывать?
Брайан Грегсон был изящным, красивым молодым человеком и выглядел моложе своего возраста (по словам Говарда, ему было двадцать два года). Его тонкие, как у подростка, руки казались слишком слабыми для того, чтобы поднимать ящики, которые он перетаскивал из фургона в магазин. На взгляд Уэксфорда, у него был вид человека, который полагал, что если он будет суетиться, создавая впечатление поглощенного выполнением трудной работы, то сможет остаться незамеченным и избежать назойливого внимания представителей власти. Но как бы он ни старался бегать туда и обратно со своим грузом, его работа неизбежно должна была прерваться: когда он в очередной раз приблизился к кузову фургона, исподволь поглядывая на полицейскую машину, из «Ситансаунда» вышел рыжеволосый человек с резкими чертами лица, кивнул ему и позвал:
— Грегсон! На минуточку!
— Это инспектор Бейкер, сэр, — пояснил Клементс. — Сейчас он из него все выжмет, скажет ему пару слов, которые его отец давно уже должен был ему сказать.
Уэксфорд огорчился, хорошо понимая, что сейчас произойдет; он был готов выскочить из машины, но не в его власти было воспрепятствовать этому.
— Порочный, как и вся нынешняя молодежь, — продолжал между тем Клементс. — Возьмите хотя бы этих девиц, рожающих внебрачных детей; у них ведь не больше понятия об ответственности, чем… чем у кроликов. — Последнее слово он применил, восхищаясь собственной прозорливостью, видимо полагая, что старший инспектор, будучи человеком из провинции, должен быть хорошо знаком с поведением этих млекопитающих. — Они не умеют за ними ухаживать. Если бы вы видели нашего мальчика, когда мы его только взяли! Худой, бледный, из носа все время течет. По-моему, он не видел свежего воздуха с самого дня своего рождения. Это несправедливо! — горячо воскликнул сержант. — Они не хотят этих детей; они бы сделали аборт, если бы не было уже поздно, тогда как у такой честной, порядочной, набожной женщины, как моя жена, выкидыш за выкидышем, и это разрывает ее сердце. Я бы посадил их всех за решетку, я бы…
— Ну что вы, не расстраивайтесь, сержант… — Уэксфорд не знал, что сказать, дабы его успокоить. Он пытался вспомнить какие-нибудь обычные слова утешения, но прежде чем отыскал их, дверь машины открылась, и Говард представил его инспектору Бейкеру.
С того самого момента, как они сели за стол в пабе «Великий князь», стало ясно, что Бейкер из тех людей, которые, как некоторые нетерпеливые ученые и философы, вначале создают теорию, а затем подгоняют под нее факты, а все, что не вписывается в схему, должно быть признано негодным, тогда как самые незначительные данные чрезмерно преувеличиваются. Уэксфорд размышлял над этим про себя, не произнося ни слова. После обязательного рукопожатия и бормотания нескольких неискренних дежурных слов Бейкер изо всех сил постарался исключить Уэксфорда из обсуждения, ловко распорядившись усадить его в конце стола, а сам сел напротив Говарда.
Было совершенно ясно, что для Бейкера Грегсон был кандидатом в убийцы Лавди Морган. Свое предположение он основывал на репутации этого молодого человека: судимость за грабеж, друзья и то, что инспектор назвал мужской дружбой с Лавди:
— Он крутился около нее в магазине, сэр, подвозил ее на своем фургоне.
— Нам известно, что он однажды подвозил ее.
У Бейкера был резкий неприятный голос. Несмотря на то что ему удалось избавиться от грамматических ошибок, в его речи остались характерные для кокни[11] интонации; все, о чем он ни говорил, звучало очень резко.
— Найти свидетеля для каждого раза, когда они были вместе, — нереально, на это мы не можем рассчитывать. В этом магазине только они молодого возраста, и не говорите мне, что такая девица, как Морган, не поощряла внимания этого Грегсона.
Опустив глаза, Уэксфорд смотрел в свою тарелку. Ему никогда не нравилось, когда женщин называли только по фамилии, не упоминая их имен, — шла ли речь о проститутке или преступнице. Лавди не была ни той ни другой. Он поднял глаза и взглянул на Говарда, когда тот спросил:
— Что вы можете сказать о мотивах?
Бейкер пожал плечами:
— Морган вначале поощряла его ухаживания, а потом дала от ворот поворот.
Уэксфорд не хотел перебивать инспектора, но не выдержал:
— На кладбище?
Инспектор среагировал как старомодные родители за обеденным столом, когда их перебивает ребенок — существо, имеющее право только сидеть и есть рядом, но не говорить. Правда, Бейкер всем своим видом давал понять, что предпочел бы еще и не видеть Уэксфорда. Он посмотрел на старшего инспектора пронзительным и неодобрительным взглядом и попросил повторить то, что он только что сказал.
Уэксфорд повторил:
— По-вашему, люди могут захотеть заниматься любовью на кладбище?
На какой-то момент показалось, что сейчас он, как Клементс, скажет, что «они» могут делать что угодно и где угодно. Бейкер был явно разочарован упоминанием Уэксфорда о занятии любовью, но не выразил этого прямо, а только заметил:
— У вас конечно же есть более удачные предположения?
— Да, у меня есть несколько вопросов, — нерешительно произнес Уэксфорд. — Насколько мне известно, кладбище закрывается в шесть часов. Чем занимался Грегсон весь этот вечер?
Говард, очень расстроенный поведением Бейкера и пытавшийся как-то компенсировать эту бесцеремонность исключительной деликатностью и вежливостью по отношению к дяде, предупреждал каждое его желание и, наполняя его стакан яблочным соком, сразу же ответил:
— Примерно до половины второго он был на Копленд-роуд с миссис Кирби, потом вернулся в «Ситансаунд». Затем отправился в один дом на Монмут-стрит — это рядом с Вейл-парком, Рэдж, — а потом он долго (до половины шестого) ремонтировал телевизор на Куинс-Лейн, после чего отправился домой к родителям, которые живут в Шефердс-Буш.
— Тогда я не вижу…
Бейкер катал шарик из хлебного мякиша с видом человека, глубоко погруженного в свои мысли. Подняв голову, он сказал таким тоном, который обычно называют едва сдерживаемым раздражением:
— То, что кладбище закрывается в шесть часов, еще не означает, что никто не может войти туда и выйти обратно. В стенах есть проломы — один из них, кстати, в конце Ламмас-роуд, — и вандалы продолжают разрушать их дальше. Это проклятое место надо перепахать и отстроить заново. — Сделав такое заявление, в корне противоречившее точке зрения Стивена Дербона, Бейкер глотнул джина и кашлянул. — Ну, это к слову. Имейте в виду, мистер Уэксфорд, что вы не знаете этот район так хорошо, как мы, и утреннего осмотра кладбища для этого еще не достаточно.
— Ну ладно, Майк, — смущенно пробормотал Говард. — Мистер Уэксфорд старается узнать, потому и спрашивает.
Уэксфорд был очень огорчен, услышав, что его новый знакомый, даже, скорее, противник, носил имя его напарника Вердена. Это его расстроило даже больше, чем ответ инспектора, но он ничего не сказал. Бейкер вряд ли заметил мягкий укор Говарда, поэтому, пожав плечами, продолжал:
— Грегсон мог войти на кладбище и выйти оттуда так же легко, как вы можете выпить содержимое вашего стакана.
Уэксфорд сделал глоток «содержимого» и предпринял новую попытку, чтобы Говард не подумал, что он обиделся:
— У вас есть медицинское заключение?
— Мы перейдем к этому через минуту. Грегсон встретил ее на Куиис-Лейп в половине шестого, и они отправились в уединенное место на кладбище. Она испугалась, возможно, даже закричала, и он задушил ее, чтобы замолчала.
«Почему они не пошли в ее комнату? — спрашивал себя Уэксфорд. — Почему не в ее комнату в доме, где никто не задавал никаких вопросов? И почему она ушла днем, если собиралась встретиться с Грегсоном только после работы?» Все эти вопросы он должен обсудить с Говардом, но только не сейчас. Он понимал, что, по представлениям Бейкера, обсуждение — это когда он что-то констатирует, а остальные, так сказать, участники дискуссии соглашаются, восхищаются и тем самым воодушевляют его. Дав свою собственную, очень ограниченную картину преступления, Бейкер повернулся к Говарду и попытался вполголоса обсудить с ним выводы медицинского заключения.
Однако Говард решительно не собирался исключать из обсуждения своего дядю. Отдавая себе отчет в том, что Уэксфорд пока не очень много знал об особенностях характера убитой, он все же настоял на том, чтобы дядя рассказал о проведенной утром работе.
— Она была очень неиспорченной девушкой, — начал Уэксфорд. Он чувствовал себя уверенно, потому что Бейкер вряд ли мог сказать, что был так же хорошо осведомлен о личности умершей девушки, как о географии Кенберн-Вейл. — Она была очень тихой и застенчивой, боялась ходить на вечеринки, и вполне возможно, что всего лишь раз в жизни была в общественном месте. — Ему было приятно увидеть на лице Бейкера некое подобие улыбки одобрения. Это придало ему смелости задать вопрос, который ставил под сомнение теорию инспектора: могла ли такая девушка пойти одна с почти незнакомым человеком в уединенное место? Она бы побоялась это сделать.
Бейкер продолжал натужно улыбаться.
— Но есть кое-что другое, что поразило меня…
— Говори, Рэдж. Это может быть важно.
— Двадцать девятое февраля был вторник. Интересно, не потому ли ее положили в склеп Монфорта, что знали: обычно туда заходят только в последний вторник месяца, и этот вторник уже прошел?
Бейкер продолжал скептически слушать, но глаза Говарда округлились от удивления.
— Ты полагаешь, убийца забыл, что нынешний год — високосный и в месяце был лишний вторник?
— Это вполне возможно, не так ли? Не думаю, что такой парень, как Грегсон, мог знать о склепе и о договоре на уборку. Но тот, кто убил ее, знал это и потому решил положить тело там. Почему-то ему надо было, чтобы мертвую Лавди обнаружили только через несколько недель.
— Интересно, — протянул Говард. — Что ты об этом думаешь, Майк?
Человек, который не был Верденом, хотя и носил то же имя, что и Верден, и даже имел с ним некоторое сходство черт лица, поднял брови и, растягивая слова, произнес:
— Относительно другой точки зрения вашего… э-э-э… дяди, сэр?
Было совершенно очевидно, что заминка, которую он сделал перед словом «дяди», была специально направлена на то, чтобы подчеркнуть семейственность, но на этот раз он зашел слишком далеко: всегда вежливое и спокойное лицо Говарда нахмурилось, а пальцы забарабанили но бокалу с вином, и Бейкер понял, что это — предостережение. Он пожал плечами, улыбнулся и с холодной вежливостью продолжил:
— Вы называли Морган тихой и неиспорченной девушкой, мистер Уэксфорд, но я уверен, что вы знаете, как обманчива бывает внешность, тогда как медицинское заключение о смерти не обманывает. Думаю, вы будете удивлены, узнав, что, согласно этому заключению, в прошлом году она родила ребенка.
Не обращая внимания на эти слова, Уэксфорд спросил:
— Как она выглядела?
— Ну, конечно, не совсем шик-блеск — вы меня понимаете? — Парень хихикнул. — Короткие волосы, одета была в темно-синее пальто, на руках перчатки, — добавил он так, словно эта последняя деталь была какой-то неслыханной принадлежностью особого рода.
— Полный и детальный портрет, — ехидно заметил Тил. — Какого цвета у нее глаза, какой рост — не имеет никакого значения. Главное, на ней были перчатки. Теперь остается всего лишь найти подходящую юную леди в перчатках — и убийца перед вами! Вперед! А теперь — давай, беги к своему зеркалу, детка, и посмотри, кто из нас умнее.
Только очутившись на улице, Уэксфорд вспомнил, что оставил «Утопию» на столе у Тила. Ну и пусть остается! Он не мог допустить даже мысли подняться из-за нее еще раз по этим лестницам да вновь угодить в колоссальный скандал, который наверняка сейчас разразился между двумя сожителями. Вместо этого направился в конец тупика, где у мостовой стояли два коротких и толстых каменных столба, и стал рассматривать уродливую церковь.
Как и в одежде Пегги Поуп, здесь каждая деталь, которая была частью очень непривлекательного целого, казалась выбранной специально для того, чтобы сделать это целое еще более отвратительным. Уэксфорд спрашивал себя, что за люди проектировали это чудовище и когда его построили? В его архитектуре не было никаких признаков классицизма или готики и вообще аналогий с каким бы то ни было стилем. Приземистое и убогое сооружение. Возможно, в углублениях с обратной его стороны и есть какие-то окна, но на фасаде находился единственный круг из красного стекла размером чуть больше велосипедного колеса. Он был расположен над закругленным фронтоном из коричневатого кирпича. По всему фасаду, сложенному красным кирпичом, проглядывали малоприметные поперечные вкрапления черного и бледно-желтого кирпича.
Маленькая дверь походила на садовую калитку. Уэксфорд попробовал открыть ее, но она оказалась запертой. Остановившись у гранитной таблички, он прочитал: «Храм Апокалипсиса. Только избранные спасутся».
Тяжелая рука, опустившаяся на его плечо, заставила Уэксфорда обернуться.
— Уходите, — сказал стоявший перед ним бородатый человек в черном. — Здесь не место грешникам.
— Будьте добры убрать руку с моего пальто, — резко потребовал Уэксфорд.
Видимо не ожидая такого вызова, человек подчинился. Он свирепо смотрел на Уэксфорда бесцветными глазами, сверкавшими фанатичным блеском.
— Я вас не знаю.
— Что, однако, не дает вам права действовать так агрессивно. Я вас знаю. Вы — священник этой церкви.
— Пастырь. Чего вы хотите?
— Я — офицер полиции, расследую дело об убийстве мисс Лавди Морган.
Пастырь спрятал руки под свою черную мантию.
— Убийстве? Не знаю я ни о каком убийстве. Я не читаю газет. Мы в стороне от всего этого.
— Истинно по-христиански, — заметил Уэксфорд. — Эта девушка посещала вашу церковь, вы знали ее.
— Нет. — Пастырь энергично закачал головой. Он выглядел злым и глубоко оскорбленным. — Я долго отсутствовал, был болен, и кто-то другой исполнял мои обязанности. Может быть, она приходила к нему. Может быть, по неведению он принял ее за одну из пятисот.
— Пятисот?
— Нас именно столько: это — число избранных на всей земле. Мы никого не обращаем в свою веру. Быть одним из «Детей Апокалипсиса» — это значит появиться на свет у родителей, которые оба — члены нашего братства; таким образом, с рождением численность увеличивается, а со смертью — уменьшается. Пятьсот. — Подобрав тяжелые складки своего одеяния и обернув их вокруг себя, он пробормотал: — У меня много работы. Удачного вам дня, — и направился к Куипс-Лейн.
Уэксфорд пошел к северным воротам кладбища. С этой стороны земля была отдана под могилы католиков. Судя по всему, здесь недавно кого-то хоронили, потому что цветы, принесенные родными и друзьями покойного, увядали на мартовском ветру. Он пошел по незнакомой тропинке, которая вилась среди могил приверженцев греческой ортодоксальной веры, и заметил эпитафию на могиле русской княгини. Ее имя напомнило ему романы Толстого со списком действующих лиц. Уэксфорд попытался разобрать надпись, сделанную кириллицей, но тут чья-то тень надвинулась на могилу и незнакомый голос произнес:
— Татьяна Александровна Кратова.
Уже во второй раз за сегодняшний день произошла неожиданность именно в момент чтения. Кто же на этот раз? Еще один церковный священник, который тоже будет делать ему замечания и корить за невежество? На этот раз он сам медленно повернулся и встретился глазами с крупным человеком в короткой дубленке. Он стоял, засунув руки в карманы, и, улыбаясь, следил за Уэксфордом.
— Вы знаете, кто она такая? — спросил Уэксфорд. — Как случилось, что она похоронена здесь?
Человек кивнул.
— Существует очень немного вещей, которых я не знаю и которые касаются этого кладбища да и самого Кенберна, — ответил он. В его последних словах прозвучал какой-то юношеский энтузиазм. — Я — эксперт по Кенберн-Вейл, ходячий кладезь информации. — Он постучал себя по голове. — Здесь находятся ненаписанные книги по истории и географии.
— Так, значит, вы… — как же его называл Говард? — Вы — «Нотберн пропертиз»? — задал он глупый вопрос.
— Президент, — кивнул человек и крепко пожал руку Уэксфорда. — Стивен Дербон. Как поживаете?
Глава 7
…нет такого, кто не кажется себе столь умным, что ему нет надобности одобрять другого.
Они вышли на поляну, продуваемую ветром, и теперь, когда Уэксфорд разглядел своего нового знакомого более внимательно, он обнаружил, что перед ним состоятельный человек. На нем был костюм, стоивший такую сумму, о которой Уэксфорд не мог и мечтать, туфли ручной работы и часы с широким золотым браслетом.
— Вы приезжий, не так ли? — спросил Дербон.
— Я в отпуске.
— И решили посмотреть место, где недавно было совершено убийство?
Хотя тон Дербона оставался дружеским и приятным, Уэксфорду показалось, что в нем сквозят нотки неприязни, которую он и сам иногда испытывал, разговаривая с этими отвратительными любителями достопримечательностей.
— Я, конечно, слышал об этом убийстве, — отозвался он, — но меня интересует само кладбище.
— Вы, вероятно, не согласитесь с людьми, которые предлагают передать эту землю в пользование государства и начать здесь строительство.
— Я не знал, что существует такая проблема, — сказал Уэксфорд и, увидев, что его собеседник нахмурился, спросил: — А вы против строительства? Против обновления этого места?
— Вовсе нет, — энергично возразил Дербон. — Я сам довольно активно участвую в преобразованиях в Кенберн-Вейл. Не знаю, какие места вам уже удалось посмотреть, но, к примеру, к обустройству Копленд-сквер я имею непосредственное отношение — это моя работа! Или дом старого Монфорта. Целью деятельности моей компании является восстановление, насколько это возможно, сооружений, построенных в георгианскую и ранневикторианскую эпохи. Я пытаюсь уберечь их от необоснованного уничтожения, которое сейчас происходит. Не желаю видеть, как такие достопримечательности, вроде, например, этого кладбища, сровняют с землей, чтобы… — Он простер руки и горячо продолжил: — Чтобы на их месте появились безликие бетонные джунгли!
— Вы живете в Кенберн-Вейл? — поинтересовался Уэксфорд, когда они вместе шли по тропинке, ведущей к «собору Святого Петра» и главным воротам.
— Я здесь родился и люблю каждую пядь этой земли, но живу в Челси на Лейсбрук-Плейс. Кенберн-Вейл не нравится моей супруге. Настанет день, когда я добьюсь своего. У меня мечта сделать из него новый Ньюхемпстед; он станет преемником фешенебельного Челси. Я смогу сделать это, смогу! — Он снова воздел руку, задев ею ветку падуба, с которой на них обрушился дождь пыли. — Хочу показать людям все, что здесь есть на самом деле, то, что скрыто за грязью, накопившейся за век, — прекрасные фасады, большие скверы… Я конечно же мог бы показать вам кладбище, только не думаю, что у вас есть время, и… ну, в общем, это довольно… я не в состоянии…
— Убийство, — сказал Уэксфорд, интуитивно почувствовав причину. — Это убийство на какое-то время испортило ваше отношение к нему?
— В каком-то смысле — да. Да, испортило. — Дербон одобрительно взглянул на собеседника. — Вы очень умны, если догадались об этом. Понимаете, все усугубляется тем, что именно эта девушка приходила ко мне в поисках работы. Я сам беседовал с ней. То, что ее тело положили в эту могилу, представляется мне осквернением. — Он пожал плечами. — Давайте не будем говорить об этом. Что вы думаете вон о том сооружении? — спросил он, указывая на здание из песчаника. — Возведено в 1855 году, и никаких следов готики, при этом утрачено искусство соперничества с классикой, и здесь налицо эксперимент с византийским стилем. Обратите внимание на длину этих колони… — И, подхватив Уэксфорда под руку, он погрузился в лекцию об архитектурных стилях, пересыпая ее специальными словами и терминами, которые Уэксфорду почти ни о чем не говорили. Некоторая неразбериха, возникшая в голове слушателя, передалась рассказчику; он внезапно остановился и сказал: — Я вам надоел.
— Нет-нет, что вы! Просто я не очень сведущий в этом человек, но все очень интересно и увлекательно.
— Правда? — Президент «Нотберн пропертиз» явно не привык к такой чуткой аудитории. — Вот что я вам скажу, — увлеченно продолжил он, — что, если нам встретиться как-нибудь вечером? В Лейсбрук-Хаус. Я покажу вам карты этого места, каким оно было сто пятьдесят лет назад. У меня есть документы, касающиеся этих старых домов, которые действительно вас заинтересуют. Что вы об этом скажете?
— С большим удовольствием.
— Давайте подумаем: сегодня вторник. Что, если в субботу вечером? Приходите в половине девятого, немного выпьем и вместе посмотрим карты. А сейчас, может быть, подвезти вас куда-нибудь?
Но Уэксфорд отказался от последнего предложения. Этот человек был так добр и радушен, что представиться ему сейчас инспектором, да еще связанным с полицейской частью Кенберн-Вейл, означало бы оказаться в его глазах шпионом.
Однако вместо того, чтобы вернуться в полицейскую часть, Уэксфорд пошел в восточном направлении вдоль Ламмас-Гроув, решив отыскать магазин «Ситансаунд». Припаркованная полицейская машина указала ему на магазин раньше, чем вывеска. За рулем сидел сержант Клементс. Он радостно поприветствовал Уэксфорда:
— Вы уже пообедали, сэр?
— Я подумал, что смогу сделать это в вашей столовой, — ответил, усаживаясь рядом с ним, старший инспектор. — Что вы мне посоветуете?
— Я всегда стараюсь обедать дома, если есть возможность. Я живу здесь за углом. Мне нравится видеться с мальчишкой — ведь он уже спит, когда я возвращаюсь с работы.
— Вашим сыном?
Клементс ответил не сразу. Он пристально смотрел на молодого человека, выгружавшего что-то из фургона «Ситансаунд», но Уэксфорду показалось, что сержант делает вид, будто отвлекся от разговора, поэтому повторил свой вопрос. Здоровый розовый цвет щек Клементса сменился темно-красным. Откашлявшись, он объяснил:
— На самом деле мы хотим его усыновить. Нам дали его на три месяца — испытательный срок, но его мать уже подписала согласие, и на будущей неделе мы получим постановление. — Руки сержанта медленно скользили по рулю. — Если его мать передумает, это, наверное, убьет мою жену.
Его растерянность и неуверенность передались и Уэксфорду, однако в этом он ничем не мог помочь собеседнику.
— Ну, если она дала согласие…
— Да, конечно, сэр. Именно это я и говорю жене. На девяносто девять процентов это так. Все оформлено в официальных инстанциях, но бывает, что родные матери меняют решение в последнюю минуту, и тогда суд на их стороне, даже если эта мать давала письменное согласие.
— Вы знаете мать ребенка?
— Нет, сэр, так же как и она нас. Для нее мы — лишь порядковый номер. Это делается через так называемого агента по надзору из органов опеки; на самом деле нам дали испытательный срок. Когда наступит назначенный день, мы с женой должны будем пойти в суд; жена будет сидеть с мальчиком на коленях, — милая деталь, не правда ли? — потом вынесут постановление, и ребенок станет нашим навсегда, как будто это наш собственный сын. — Голос Клементса дрогнул. — Однако ничто не может помочь изгнать мысль, что существует один процент вероятности — что-то может пойти не так.
Уэксфорд уже начал жалеть, что затронул эту тему. Руль, по которому скользили руки сержанта, стал влажным, и Уэксфорд заметил, как пульсирует вена на его левом виске. Когда Клементс произнес последние слова, показалось, что он вот-вот расплачется.
— Как я понял, мистер Форчун сейчас находится в магазине? — спросил Уэксфорд, меняя тему разговора. — А что это за парень в фургоне?
— Это Брайан Грегсон, сэр. По-моему, вам о нем говорили. У него хорошие друзья — все они постарались обеспечить ему алиби. — Сержант уже переключился с личных проблем на расследуемое дело, поэтому голос его стал спокойнее. — Это один из инженеров «Ситансаунда» — единственный холостяк.
Уэксфорд припомнил, что Говард упоминал о Грегсоне, но только по делу, а не по фамилии.
— А что известно о его алиби и почему оно ему необходимо? — спросил он.
— Он чуть ли не единственный мужчина, который общался с так называемой Лавди Морган.
Траппер, смотритель кладбища, видел, как Грегсон однажды вечером подвозил ее на фургоне домой, а один из техников сказал, что этот парень иногда разговаривал с ней в магазине.
— Негусто, не правда ли? — заметил Уэксфорд.
— Да и с алиби на тот вечер в пятницу у него тоже негусто. Он утверждает, что был в «Сайк-клаб» в Ноттинг-Хилл — это местечко, куда заходят выпить, сэр. Бог знает что еще они делают там, но эти четверо негодяев говорят, будто он находился там вместе с ними с семи до девяти. Трое из них уже были под следствием. Нельзя верить ни единому их слову. Ну посмотрите на него, сэр! Вам не кажется, что ему есть что скрывать?
Брайан Грегсон был изящным, красивым молодым человеком и выглядел моложе своего возраста (по словам Говарда, ему было двадцать два года). Его тонкие, как у подростка, руки казались слишком слабыми для того, чтобы поднимать ящики, которые он перетаскивал из фургона в магазин. На взгляд Уэксфорда, у него был вид человека, который полагал, что если он будет суетиться, создавая впечатление поглощенного выполнением трудной работы, то сможет остаться незамеченным и избежать назойливого внимания представителей власти. Но как бы он ни старался бегать туда и обратно со своим грузом, его работа неизбежно должна была прерваться: когда он в очередной раз приблизился к кузову фургона, исподволь поглядывая на полицейскую машину, из «Ситансаунда» вышел рыжеволосый человек с резкими чертами лица, кивнул ему и позвал:
— Грегсон! На минуточку!
— Это инспектор Бейкер, сэр, — пояснил Клементс. — Сейчас он из него все выжмет, скажет ему пару слов, которые его отец давно уже должен был ему сказать.
Уэксфорд огорчился, хорошо понимая, что сейчас произойдет; он был готов выскочить из машины, но не в его власти было воспрепятствовать этому.
— Порочный, как и вся нынешняя молодежь, — продолжал между тем Клементс. — Возьмите хотя бы этих девиц, рожающих внебрачных детей; у них ведь не больше понятия об ответственности, чем… чем у кроликов. — Последнее слово он применил, восхищаясь собственной прозорливостью, видимо полагая, что старший инспектор, будучи человеком из провинции, должен быть хорошо знаком с поведением этих млекопитающих. — Они не умеют за ними ухаживать. Если бы вы видели нашего мальчика, когда мы его только взяли! Худой, бледный, из носа все время течет. По-моему, он не видел свежего воздуха с самого дня своего рождения. Это несправедливо! — горячо воскликнул сержант. — Они не хотят этих детей; они бы сделали аборт, если бы не было уже поздно, тогда как у такой честной, порядочной, набожной женщины, как моя жена, выкидыш за выкидышем, и это разрывает ее сердце. Я бы посадил их всех за решетку, я бы…
— Ну что вы, не расстраивайтесь, сержант… — Уэксфорд не знал, что сказать, дабы его успокоить. Он пытался вспомнить какие-нибудь обычные слова утешения, но прежде чем отыскал их, дверь машины открылась, и Говард представил его инспектору Бейкеру.
С того самого момента, как они сели за стол в пабе «Великий князь», стало ясно, что Бейкер из тех людей, которые, как некоторые нетерпеливые ученые и философы, вначале создают теорию, а затем подгоняют под нее факты, а все, что не вписывается в схему, должно быть признано негодным, тогда как самые незначительные данные чрезмерно преувеличиваются. Уэксфорд размышлял над этим про себя, не произнося ни слова. После обязательного рукопожатия и бормотания нескольких неискренних дежурных слов Бейкер изо всех сил постарался исключить Уэксфорда из обсуждения, ловко распорядившись усадить его в конце стола, а сам сел напротив Говарда.
Было совершенно ясно, что для Бейкера Грегсон был кандидатом в убийцы Лавди Морган. Свое предположение он основывал на репутации этого молодого человека: судимость за грабеж, друзья и то, что инспектор назвал мужской дружбой с Лавди:
— Он крутился около нее в магазине, сэр, подвозил ее на своем фургоне.
— Нам известно, что он однажды подвозил ее.
У Бейкера был резкий неприятный голос. Несмотря на то что ему удалось избавиться от грамматических ошибок, в его речи остались характерные для кокни[11] интонации; все, о чем он ни говорил, звучало очень резко.
— Найти свидетеля для каждого раза, когда они были вместе, — нереально, на это мы не можем рассчитывать. В этом магазине только они молодого возраста, и не говорите мне, что такая девица, как Морган, не поощряла внимания этого Грегсона.
Опустив глаза, Уэксфорд смотрел в свою тарелку. Ему никогда не нравилось, когда женщин называли только по фамилии, не упоминая их имен, — шла ли речь о проститутке или преступнице. Лавди не была ни той ни другой. Он поднял глаза и взглянул на Говарда, когда тот спросил:
— Что вы можете сказать о мотивах?
Бейкер пожал плечами:
— Морган вначале поощряла его ухаживания, а потом дала от ворот поворот.
Уэксфорд не хотел перебивать инспектора, но не выдержал:
— На кладбище?
Инспектор среагировал как старомодные родители за обеденным столом, когда их перебивает ребенок — существо, имеющее право только сидеть и есть рядом, но не говорить. Правда, Бейкер всем своим видом давал понять, что предпочел бы еще и не видеть Уэксфорда. Он посмотрел на старшего инспектора пронзительным и неодобрительным взглядом и попросил повторить то, что он только что сказал.
Уэксфорд повторил:
— По-вашему, люди могут захотеть заниматься любовью на кладбище?
На какой-то момент показалось, что сейчас он, как Клементс, скажет, что «они» могут делать что угодно и где угодно. Бейкер был явно разочарован упоминанием Уэксфорда о занятии любовью, но не выразил этого прямо, а только заметил:
— У вас конечно же есть более удачные предположения?
— Да, у меня есть несколько вопросов, — нерешительно произнес Уэксфорд. — Насколько мне известно, кладбище закрывается в шесть часов. Чем занимался Грегсон весь этот вечер?
Говард, очень расстроенный поведением Бейкера и пытавшийся как-то компенсировать эту бесцеремонность исключительной деликатностью и вежливостью по отношению к дяде, предупреждал каждое его желание и, наполняя его стакан яблочным соком, сразу же ответил:
— Примерно до половины второго он был на Копленд-роуд с миссис Кирби, потом вернулся в «Ситансаунд». Затем отправился в один дом на Монмут-стрит — это рядом с Вейл-парком, Рэдж, — а потом он долго (до половины шестого) ремонтировал телевизор на Куинс-Лейн, после чего отправился домой к родителям, которые живут в Шефердс-Буш.
— Тогда я не вижу…
Бейкер катал шарик из хлебного мякиша с видом человека, глубоко погруженного в свои мысли. Подняв голову, он сказал таким тоном, который обычно называют едва сдерживаемым раздражением:
— То, что кладбище закрывается в шесть часов, еще не означает, что никто не может войти туда и выйти обратно. В стенах есть проломы — один из них, кстати, в конце Ламмас-роуд, — и вандалы продолжают разрушать их дальше. Это проклятое место надо перепахать и отстроить заново. — Сделав такое заявление, в корне противоречившее точке зрения Стивена Дербона, Бейкер глотнул джина и кашлянул. — Ну, это к слову. Имейте в виду, мистер Уэксфорд, что вы не знаете этот район так хорошо, как мы, и утреннего осмотра кладбища для этого еще не достаточно.
— Ну ладно, Майк, — смущенно пробормотал Говард. — Мистер Уэксфорд старается узнать, потому и спрашивает.
Уэксфорд был очень огорчен, услышав, что его новый знакомый, даже, скорее, противник, носил имя его напарника Вердена. Это его расстроило даже больше, чем ответ инспектора, но он ничего не сказал. Бейкер вряд ли заметил мягкий укор Говарда, поэтому, пожав плечами, продолжал:
— Грегсон мог войти на кладбище и выйти оттуда так же легко, как вы можете выпить содержимое вашего стакана.
Уэксфорд сделал глоток «содержимого» и предпринял новую попытку, чтобы Говард не подумал, что он обиделся:
— У вас есть медицинское заключение?
— Мы перейдем к этому через минуту. Грегсон встретил ее на Куиис-Лейп в половине шестого, и они отправились в уединенное место на кладбище. Она испугалась, возможно, даже закричала, и он задушил ее, чтобы замолчала.
«Почему они не пошли в ее комнату? — спрашивал себя Уэксфорд. — Почему не в ее комнату в доме, где никто не задавал никаких вопросов? И почему она ушла днем, если собиралась встретиться с Грегсоном только после работы?» Все эти вопросы он должен обсудить с Говардом, но только не сейчас. Он понимал, что, по представлениям Бейкера, обсуждение — это когда он что-то констатирует, а остальные, так сказать, участники дискуссии соглашаются, восхищаются и тем самым воодушевляют его. Дав свою собственную, очень ограниченную картину преступления, Бейкер повернулся к Говарду и попытался вполголоса обсудить с ним выводы медицинского заключения.
Однако Говард решительно не собирался исключать из обсуждения своего дядю. Отдавая себе отчет в том, что Уэксфорд пока не очень много знал об особенностях характера убитой, он все же настоял на том, чтобы дядя рассказал о проведенной утром работе.
— Она была очень неиспорченной девушкой, — начал Уэксфорд. Он чувствовал себя уверенно, потому что Бейкер вряд ли мог сказать, что был так же хорошо осведомлен о личности умершей девушки, как о географии Кенберн-Вейл. — Она была очень тихой и застенчивой, боялась ходить на вечеринки, и вполне возможно, что всего лишь раз в жизни была в общественном месте. — Ему было приятно увидеть на лице Бейкера некое подобие улыбки одобрения. Это придало ему смелости задать вопрос, который ставил под сомнение теорию инспектора: могла ли такая девушка пойти одна с почти незнакомым человеком в уединенное место? Она бы побоялась это сделать.
Бейкер продолжал натужно улыбаться.
— Но есть кое-что другое, что поразило меня…
— Говори, Рэдж. Это может быть важно.
— Двадцать девятое февраля был вторник. Интересно, не потому ли ее положили в склеп Монфорта, что знали: обычно туда заходят только в последний вторник месяца, и этот вторник уже прошел?
Бейкер продолжал скептически слушать, но глаза Говарда округлились от удивления.
— Ты полагаешь, убийца забыл, что нынешний год — високосный и в месяце был лишний вторник?
— Это вполне возможно, не так ли? Не думаю, что такой парень, как Грегсон, мог знать о склепе и о договоре на уборку. Но тот, кто убил ее, знал это и потому решил положить тело там. Почему-то ему надо было, чтобы мертвую Лавди обнаружили только через несколько недель.
— Интересно, — протянул Говард. — Что ты об этом думаешь, Майк?
Человек, который не был Верденом, хотя и носил то же имя, что и Верден, и даже имел с ним некоторое сходство черт лица, поднял брови и, растягивая слова, произнес:
— Относительно другой точки зрения вашего… э-э-э… дяди, сэр?
Было совершенно очевидно, что заминка, которую он сделал перед словом «дяди», была специально направлена на то, чтобы подчеркнуть семейственность, но на этот раз он зашел слишком далеко: всегда вежливое и спокойное лицо Говарда нахмурилось, а пальцы забарабанили но бокалу с вином, и Бейкер понял, что это — предостережение. Он пожал плечами, улыбнулся и с холодной вежливостью продолжил:
— Вы называли Морган тихой и неиспорченной девушкой, мистер Уэксфорд, но я уверен, что вы знаете, как обманчива бывает внешность, тогда как медицинское заключение о смерти не обманывает. Думаю, вы будете удивлены, узнав, что, согласно этому заключению, в прошлом году она родила ребенка.