Страница:
— Можно прокрутить эту сцену еще раз, пожалуйста?
Но Эдмунда больше не интересовала Флетчер, и больше у него не было энергии, которую он мог растрачивать на Альрауне. Все его внимание было направлено на Майкла Соллиса. Он знал и был точно уверен, кем был Соллис.
Но Эдмунд не знал, что он теперь собирался с этим делать.
— Вам не следует спрашивать, — ответил Лайам Дэвлин, услышав ее вопрос.
Флетчер посмотрела на Люси, а потом сказала:
— Я получила кое-что, мисс Трент. Не совсем то, чего я ожидала, но кое-что, на самом деле очень интересное. Больше я ничего не могу вам сказать.
— Я и не ожидала, что вы сможете, — ответила Люси. — Хотя я рада, что это не была пустая трата времени.
— По-моему, это не была пустая трата времени, мисс Трент, — сказал Лайам, и Люси удивленно взглянула на него, потому что она впервые слышала, как он говорит серьезно. — Большое вам спасибо за то, что организовали это. — Он одарил Люси еще одной своей ироничной улыбкой и вышел.
Инспектор сказала:
— Для меня это также не было пустой тратой времени.
К тому времени, когда Эдмунд добрался до дома, уже стемнело, и он обошел весь дом, задергивая шторы и включая свет. Потом он налил себе выпить и сел у маленького столика в гостиной, у самого телефона.
Но перед тем как набрать номер, он какое-то время колебался. Детали плана, который сформировался, пока он ехал домой, были хорошо продуманы. Эдмунд еще раз проверил каждую, пока поезд уносил его из Лондона. Но осмелится ли он выполнить этот план?
«Конечно, ты осмелишься, — сказал голос Криспина в его голове. — Доверься своему инстинкту... Если ты не можешь, тогда доверься моему... Разве я когда-нибудь тебя подводил?..»
Последнее время бывало, что два голоса — вкрадчивый убеждающий голос Криспина и хитрый детский голос Альрауне — раздавались у Эдмунда в голове одновременно, так что не всегда было понятно, кто из них говорил. Казалось, будто вы слышите два голоса, перебивающие друг друга. Несколько раз Эдмунда сбивали с толку эти перебивающие друг друга голоса, но он быстро различал их.
Теперь, же когда он набрал номер Майкла Соллиса, не было сомнений, кто руководил им. Это точно был Криспин, и, когда Майкл взял трубку, именно Криспин очень вежливо и очаровательно спросил:
— Соллис? О, хорошо. Я надеялся, что ваш номер записан у меня правильно. Это Эдмунд Фэйн.
— Чем я могу вам помочь? — Голос Соллиса звучал вежливо, но не очень дружелюбно.
— Речь идет о доме моей тети, — сказал Эдмунд. — Как вы знаете, ваша компания получает само здание и сады, но вещи, хранящиеся внутри, переходят ко мне.
— Да, я знаю.
— Сотрудники аукционной фирмы приедут на следующей неделе, чтобы упаковать и увезти все вещи, — говорил Эдмунд. — Я оставляю кое-что для своего дома... — Не было надобности упоминать, что он имел в виду письменный стол восемнадцатого века и кресла для гостиной от Шератона. — Я подумал, — продолжал Эдмунд, — что, если вы будете использовать дом для бездомных подростков, вам может понадобиться какая-то основная мебель. Шкафы или столы. Холодильнику тоже всего пара лет. И в садовом сарае есть хороший набор садовых инструментов.
Соллис медленно проговорил:
— Да, я думаю, нам бы это очень пригодилось. Вы предлагаете все это просто так, или мы можем договориться о сумме?
— О, мне ничего не нужно. Я буду рад отдать их вам, если это принесет какую-то пользу.
— Большое вам спасибо.
— Вы можете приехать сюда в какой-нибудь день и посмотреть, какие вещи захотите взять? — спросил Эдмунд. — Это должно быть на следующей неделе, потому что люди из аукционной компании приедут в пятницу. Мне нужно знать, что можно позволить им забрать, а что оставить на месте.
— Я, наверное, смогу приехать во вторник, — сказал Соллис. — Это будет удобно?
Эдмунд сделал вид, что сверяется с ежедневником, а потом ответил, что во вторник ему вполне удобно. На этот день у него не были назначены встречи.
— Вы останетесь на ночь? Дьявольски долго ездить туда-обратно в один день. Я могу забронировать вам комнату в «Белом олене» — вы останавливались там в прошлый раз, да? Или вы можете переночевать в самом доме — электричество все еще работает.
Он почувствовал, как на том конце провода сомневаются. А потом:
— Я все же не буду оставаться — сказал Майкл. — Если я выйду достаточно рано, я могу приехать к вам еще утром. Тогда у меня будет целых три или четыре часа на дом.
Не идеально, конечно. Эдмунд хотел, чтобы Соллис провел в доме всю ночь. Но суть хорошего плана была в том, что он мог быть переделан по ходу дела, поэтому Эдмунд сказал:
— Хорошо. Мне все еще нужно кое-что там прибрать, так что я буду там с десяти часов.
— Если нужно будет поднять что-нибудь тяжелое или передвинуть что-то массивное, может быть, я смогу помочь вам.
— Это будет очень мило с вашей стороны. Боюсь, это мрачное занятие — разбирать вещи человека, который только что умер, — сказал Эдмунд.
Глава 26
Глава 27
Но Эдмунда больше не интересовала Флетчер, и больше у него не было энергии, которую он мог растрачивать на Альрауне. Все его внимание было направлено на Майкла Соллиса. Он знал и был точно уверен, кем был Соллис.
Но Эдмунд не знал, что он теперь собирался с этим делать.
* * *
— Вы узнали то, что хотели? — спросила Люси инспектора Флетчер, когда они расходились. — Или мне не следует спрашивать?— Вам не следует спрашивать, — ответил Лайам Дэвлин, услышав ее вопрос.
Флетчер посмотрела на Люси, а потом сказала:
— Я получила кое-что, мисс Трент. Не совсем то, чего я ожидала, но кое-что, на самом деле очень интересное. Больше я ничего не могу вам сказать.
— Я и не ожидала, что вы сможете, — ответила Люси. — Хотя я рада, что это не была пустая трата времени.
— По-моему, это не была пустая трата времени, мисс Трент, — сказал Лайам, и Люси удивленно взглянула на него, потому что она впервые слышала, как он говорит серьезно. — Большое вам спасибо за то, что организовали это. — Он одарил Люси еще одной своей ироничной улыбкой и вышел.
Инспектор сказала:
— Для меня это также не было пустой тратой времени.
К тому времени, когда Эдмунд добрался до дома, уже стемнело, и он обошел весь дом, задергивая шторы и включая свет. Потом он налил себе выпить и сел у маленького столика в гостиной, у самого телефона.
Но перед тем как набрать номер, он какое-то время колебался. Детали плана, который сформировался, пока он ехал домой, были хорошо продуманы. Эдмунд еще раз проверил каждую, пока поезд уносил его из Лондона. Но осмелится ли он выполнить этот план?
«Конечно, ты осмелишься, — сказал голос Криспина в его голове. — Доверься своему инстинкту... Если ты не можешь, тогда доверься моему... Разве я когда-нибудь тебя подводил?..»
Последнее время бывало, что два голоса — вкрадчивый убеждающий голос Криспина и хитрый детский голос Альрауне — раздавались у Эдмунда в голове одновременно, так что не всегда было понятно, кто из них говорил. Казалось, будто вы слышите два голоса, перебивающие друг друга. Несколько раз Эдмунда сбивали с толку эти перебивающие друг друга голоса, но он быстро различал их.
Теперь, же когда он набрал номер Майкла Соллиса, не было сомнений, кто руководил им. Это точно был Криспин, и, когда Майкл взял трубку, именно Криспин очень вежливо и очаровательно спросил:
— Соллис? О, хорошо. Я надеялся, что ваш номер записан у меня правильно. Это Эдмунд Фэйн.
— Чем я могу вам помочь? — Голос Соллиса звучал вежливо, но не очень дружелюбно.
— Речь идет о доме моей тети, — сказал Эдмунд. — Как вы знаете, ваша компания получает само здание и сады, но вещи, хранящиеся внутри, переходят ко мне.
— Да, я знаю.
— Сотрудники аукционной фирмы приедут на следующей неделе, чтобы упаковать и увезти все вещи, — говорил Эдмунд. — Я оставляю кое-что для своего дома... — Не было надобности упоминать, что он имел в виду письменный стол восемнадцатого века и кресла для гостиной от Шератона. — Я подумал, — продолжал Эдмунд, — что, если вы будете использовать дом для бездомных подростков, вам может понадобиться какая-то основная мебель. Шкафы или столы. Холодильнику тоже всего пара лет. И в садовом сарае есть хороший набор садовых инструментов.
Соллис медленно проговорил:
— Да, я думаю, нам бы это очень пригодилось. Вы предлагаете все это просто так, или мы можем договориться о сумме?
— О, мне ничего не нужно. Я буду рад отдать их вам, если это принесет какую-то пользу.
— Большое вам спасибо.
— Вы можете приехать сюда в какой-нибудь день и посмотреть, какие вещи захотите взять? — спросил Эдмунд. — Это должно быть на следующей неделе, потому что люди из аукционной компании приедут в пятницу. Мне нужно знать, что можно позволить им забрать, а что оставить на месте.
— Я, наверное, смогу приехать во вторник, — сказал Соллис. — Это будет удобно?
Эдмунд сделал вид, что сверяется с ежедневником, а потом ответил, что во вторник ему вполне удобно. На этот день у него не были назначены встречи.
— Вы останетесь на ночь? Дьявольски долго ездить туда-обратно в один день. Я могу забронировать вам комнату в «Белом олене» — вы останавливались там в прошлый раз, да? Или вы можете переночевать в самом доме — электричество все еще работает.
Он почувствовал, как на том конце провода сомневаются. А потом:
— Я все же не буду оставаться — сказал Майкл. — Если я выйду достаточно рано, я могу приехать к вам еще утром. Тогда у меня будет целых три или четыре часа на дом.
Не идеально, конечно. Эдмунд хотел, чтобы Соллис провел в доме всю ночь. Но суть хорошего плана была в том, что он мог быть переделан по ходу дела, поэтому Эдмунд сказал:
— Хорошо. Мне все еще нужно кое-что там прибрать, так что я буду там с десяти часов.
— Если нужно будет поднять что-нибудь тяжелое или передвинуть что-то массивное, может быть, я смогу помочь вам.
— Это будет очень мило с вашей стороны. Боюсь, это мрачное занятие — разбирать вещи человека, который только что умер, — сказал Эдмунд.
Глава 26
Разбирать вещи человека, который только что умер, — это действительно мрачное занятие, а если этот умерший был жестоко убит, все становится гораздо хуже. Но после того, как люди детектива Флетчер закончили обыскивать дом, Франческа поняла, что, кроме нее, больше некому было разбирать вещи Трикси.
Франческа довольно робко предложила директору, что, возможно, школа должна принять на себя ответственность за то, чтобы упаковать и увезти вещи Трикси, но директор немедленно ответил:
— О, я думаю, мы не должны вмешиваться во все это.
— Но, понимаете, у нее не было настоящей семьи, — сказала Фран.
— Я знаю. Это очень тяжело. Конечно, вы прожили в этом доме последние несколько недель...
Какая забота. Фран решила, что сама с этим разберется. Полиция, казалось, искала конкретное завещание Трикси, но, похоже, оно было спрятано так, как если бы это была викторианская мелодрама и в последней главе открылись бы тайные браки и неизвестные наследники.
Банковские заявления и счета были в порядке, и единственным долгом Трикси были двести фунтов на ее кредитке с тех пор, как в прошлом месяце Трикси купила новую собачью конуру. Также оказалось, что дом полностью принадлежал Трикси, и это удивило Фран, которая предполагала, что была закладная на дом. Но, возможно, Трикси получила деньги или сам дом в наследство от своих родителей, ведь Фран знала, что они умерли, когда Трикси была еще очень молодой. Там также был сберегательный счет в строительном обществе и пара страховых полисов, оба со сроком действия на пятнадцать лет.
— Я думаю, она собиралась рано уйти на пенсию, — сказала инспектор Флетчер, готовясь оставить Фран одну с ее мрачным делом. — Ей было почти сорок, да?
Фран ответила, что она не знала точно, сколько лет было Трикси, об этом никогда не заходила речь. Она спросила, правда ли полиция считала, что кто-то совершил это кошмарное убийство из-за дома в северном Лондоне и из-за нескольких тысяч фунтов?
— Сейчас, мисс Холланд, мы готовы верить чему угодно и кому угодно. Но я должна сказать, что, мне кажется, это не связано с корыстным денежным расчетом. Пока что, кстати, мы не смогли найти никого из родственников, кроме старой тетки, по возрасту уже прабабушки, но даже самое живое воображение не сможет представить ее как убийцу.
— Я знаю, что Трикси ездила к ней по праздникам, — задумчиво сказала Франческа, — но мне кажется, ей по меньшей мере девяносто лет. Я думаю, она не смогла бы доехать даже до Ашвуда, не говоря уж о другом месте.
— Я тоже так думаю.
Итак, из всего этого получалось, что никто больше не был готов принять на себя ответственность за вещи Трикси. Фран подумала, что она может начать в пятницу, субботу придется провести в «Квандам филмс», раз уж ее об этом попросила инспектор, а закончить все в воскресенье. Будет не очень приятно прерываться, хотя она была заинтригована перспективой увидеть «Альрауне».
Она отдала собак в Службу защиты животных со строгими инструкциями, что собакам должны найти хороший дом, причем он должен быть сразу для всех трех. Трикси никогда бы не простила Фран, если бы ее обожаемых собачек разлучили, и Фран решила, что вполне можно согласиться с этим, чтобы ее потом не преследовало капризное и обвиняющее привидение только из-за того, что его собакам не нашли достаточно роскошного дома.
Сам по себе разбор вещей занял меньше времени, чем боялась Фран, и к середине воскресенья она разобрала уже больше половины. Работая, она думала о вчерашнем просмотре «Альрауне». Она считала фильм тревожным, но довольно волнующим.
Трикси была не очень аккуратна, но, по крайней мере, она не была сорокой, хранившей связки старых писем, открыток или даже фотографий. Только на шкафу лежало несколько снимков, спрятанных в большие конверты. Фран, которая любила разглядывать старые фотографии, даже когда это были фотографии семей или друзей других людей, отложила конверты, решив, что попозже она посмотрит их, хотя весьма грустно, что у Трикси за всю ее жизнь было всего несколько убранных на шкаф воспоминаний. В целом, наверное, лучше не окружать себя сентиментальными вещами, но это значило, что многое из очарования прошлого было потеряно. Еще не так давно по старым письмам можно было легко воссоздать целые жизни или возродить любовные романы по театральным и танцевальным программкам или по поцарапанным граммофонным записям.
Но она с трудом представляла себе сегодняшних молодых людей, утаскивающих плакаты с поп-концертов или распечатки электронных писем. Это укрепило ее решение уничтожить все, оставшееся от этого ужасного брака: письма Маркуса, билеты в театр, счет из отеля, в котором они провели свой первый романтический уик-энд и не вылезали из постели, пока не пришло время ехать домой. Глупая романтика, цинично думала Фран и, с желанием выгнать Маркуса и его предательство из своей памяти, продолжала упорно работать, составляя опись мебели и содержимого ящиков и стенных шкафов. Неужели, если у вас нет семьи, вы становитесь просто напечатанным списком кастрюль, посуды и кретоновых кресел?
К середине дня она наконец-то закончила и стояла в спальне Трикси с ноющей спиной и мышцами шеи, с чувством неприятной неряшливости, жутко голодная. Люди, брошенные неверными мужьями, должны терять аппетит и растворяться до вида теней прежних самих себя, но Фран была не притихшей викторианской героиней или тонкой как палка моделью двадцать первого века, так что она не думала перестать есть только потому, что собиралась развестись. Она занималась тем, что таскала коробки, книги и одежду туда-сюда с самого завтрака и пропустила ланч.
Она вылила суп из какой-то консервной банки в кастрюлю, чтобы подогреть его, и включила духовку, чтобы сделать себе тосты к супу. Пока печка нагревалась, она просмотрела фотографии, которые принесла вниз, пытаясь распределить, кто кому и кем приходится. Женщина слегка деревенского вида, стоявшая перед милым старым каменным коттеджем, могла быть матерью Трикси, а женщины с прическами пятидесятых годов могли быть тетями. Даты стояли правильно? Да, почти так. Там была пара снимков крепкого, какого-то воинственно настроенного ребенка, в котором Фран через несколько мгновений узнала саму Трикси. Фотографии большей частью были сделаны в саду или были похожи на каникулы на побережье.
Но кроме этого там было кое-что весьма интересное. Фран перевернула последнюю фотографию из конверта, думая, что укажет все это как просто «фотографии» и впишет это в список для неизвестной старой тетки.
Последняя фотография была черно-белым снимком размером с открытку, и сделана она была в каком-то непонятном городе. На ней был в три четверти роста снят ребенок восьми или девяти лет в пиджачке из рубчатого плиса. У ребенка были глубоко посаженные глаза и темные волосы, которые падали на лоб, и что-то в его глазах показалось Франческе слегка холодным. Я бы не хотела встретить тебя в темной аллее в безлунную ночь, подумала Фран, а потом посмотрела на надпись на белой полоске у нижнего края фотографии и тут же почувствовала, будто гигантская невидимая рука сжала ее желудок.
Внизу были написаны только имя и дата.
«Альрауне. 1949».
В конце концов она взяла квадратное стекло от вставленного в рамку снимка заснеженного Тироля и положила его поверх фотографии. В этот момент она почувствовала запах горелого, и это напомнило ей, что духовка все еще была включена. Кухня была полна дыма, так что она быстро выключила духовку. Фран больше не хотела есть, что было нелепо, потому что Альрауне — ребенок, призрак, легенда — не могла с ней ничего сделать. Ты меня ничуть не трогаешь, сказала Фран загадочному взгляду Альрауне.
Но кухня неожиданно показалась ей холодной и неприветливой, Фран подавила дрожь и с беспокойством посмотрела на дверь в сад. Верхняя часть двери была стеклянной, так что Фран могла видеть очертания толстой лавровой изгороди между этим и соседним домами, а также кадки зимних анютиных глазок, которые Трикси выращивала, потому что они расцвечивали сад в разные цвета, когда все остальное вокруг умирало, да и собаки не пытались зарыть под ними кости.
Начался дождь, и ветви изгороди, которую Трикси никак не могла подрезать этой осенью, начали стучать в окно. Фран встала, чтобы задернуть шторы, потому что уже начинало темнеть, и опустить жалюзи над верхней частью двери. Кухня тут же стала более дружелюбной и более безопасной. Но ты совсем не стала дружелюбнее или безопаснее, сказала она фотографии Альрауне. Интересно, где же Трикси нашла тебя? Ты была просто частью ее расследования в Ашвуде? Или ты побудила ее к целому проекту? Встретившись с непреклонным взглядом ребенка, Франческа склонилась к тому, что последняя мысль была более вероятна, потому что если чье-то лицо отпечатается у тебя в мозгу... Было почти шесть часов, и, хотя она никогда в жизни не нуждалась в еде меньше, чем сейчас, если она съест что-то, это может оторвать ее от мыслей о призраках, вглядывающихся в окна. Она уже была готова включить газ, чтобы подогреть суп, как вдруг услышала снаружи что-то, что точно не было дождем или колышущейся лавровой изгородью и что было слишком реальным для призрака. Шаги. Шаги приближались по засыпанной гравием дорожке, приближались медленно, как будто идущий не был уверен в том, что его радостно поприветствуют, или не хотел, чтобы его услышали.
Фран стояла в центре кухни, глядя в полуосвещенный холл и на старомодные викторианские панели из грязноватого стекла на двери. Тишина. Никого там нет все-таки. А потом темный силуэт — однозначно силуэт мужчины — остановился на пороге, и рука потянулась к дверному молотку.
На этот раз сердце Фран подпрыгнуло к самому горлу, даже хотя логика ясно указывала ей на то, что это наверняка был кто-то из школы, кто-то, кто хотел узнать, были ли какие-нибудь новости об убийце Трикси, бедной старой Трикси, или даже глава совета, который хотел узнать, как продвигается упаковывание вещей Трикси. Перед тем как она подошла открыть дверь на стук, какой-то инстинкт заставил Фран снять кухонное полотенце и бросить его на фотографию Альрауне.
— Я мог бы придумать оправдание, что ты забыла что-то вчера в «Квандам» и я принес это назад, — сказал мужчина, стоявший на пороге, — но я решил не делать этого. Правда в том, что я просто хотел тебя снова увидеть.
Воротник его плаща был поднят, его волосы казались слегка дымчатыми от дождя. Но его глаза были такие же: серые, светлые, обрамленные черными ресницами, и улыбка была все та же — по виду сдержанная, но с робким обещанием чего-то, что было совсем не сдержанным.
— Здравствуй, Майкл, — сказала Франческа. — Проходи.
С ним было легко, так же, как в доме Деборы Фэйн или вчера в просмотровом зале. Не было неловкости: это было похоже на встречу со старым и проверенным другом, с тем, с которым ты всегда на одной волне, даже если вы не виделись много лет. Франческа подумала, что это, скорее всего, было из-за того ужасного происшествия в «Ашвуде», а потом она снова посмотрела на Майкла и поняла, что это не имеет к «Ашвуду» никакого отношения.
Он сидел за кухонным столом, пока Фран варила кофе, говорил о вчерашнем фильме и спрашивал, как она справилась с вопросами полиции.
— Хорошо. Полицейские были более вежливы, чем я ожидала. Я должна была сделать заявление и сообщить им как можно больше информации о Трикси. Когда дошло до этого, оказалось, что сказать им я могу не так уж много. А ты?
— Ну, так же. Вопросы о том, когда, где и как, и может ли кто-то это подтвердить, сэр. В принципе, никто не может ничего подтвердить о моих передвижениях, — сказал Майкл. — Я живу один.
Итак, он не был женат и, судя по его словам, не был связан с кем-то серьезными отношениями. Франческа была очень удивлена. С его внешностью у него должны были быть, по крайней мере, возможности. Да, но была эта сдержанность; это должно сильно затруднять сближение с ним. Неожиданно ей захотелось проверить, сможет ли она это сделать. Конечно, это будет просто удовлетворение любопытства, и ничего больше.
Кухня была старомодной — Трикси считала, что покупать модные приспособления, когда старые все еще прекрасно работали, — это пустая трата денег, и не могла понять, зачем нужно переклеивать обои или красить двери каждые пять минут, когда собаки обдирают все когтями, как только вы отвернетесь. Однако Майкл очень гармонично вписался в эту обстановку. Фран, исподтишка изучая его поверх кофейной кружки, думала, что он не принадлежал целиком миру высоких технологий, фаст-фуда или музыки в супермаркетах. Она вспомнила свое первое впечатление о нем как о ком-то, чей дом был в общей студенческой комнате в Оксфорде, но, снова увидев его, она изменила мнение. И представила Майкла на фоне старого дома, не очень большого или живописного места с камином, просто старенький домик с множеством книг, которые уже тщательно прочитаны, и, возможно, милый беспорядок старых программок пьес или выставок, которые смотрели и которыми наслаждались, и еще, может быть, заметки для книги, которую он никогда не соберется написать...
А потом она вспомнила, что его работа заставляла его окунаться в мир бездомных подростков и квартир в бетонно-блочных небоскребах, в сферу наркотиков, преступлений и мрачных жестоких молодых людей, и ее мнение о нем еще раз повернулось, как калейдоскоп, переменивший цвета и фигуры, хотя она не была уверена, как распадутся эти цвета и фигуры сейчас.
Она как раз подумала о том, как он отреагирует, если она предложит сделать для них омлет, — время приближалось к семи часам, — когда Майкл сказал:
— У тебя, наверное, есть какие-то договоренности на сегодняшний вечер... Я знаю, что учителям всегда нужно быть на родительских собраниях и всяких таких мероприятиях... Но если нет, я заметил итальянский ресторанчик как раз по дороге. Он выглядел вполне прилично. Если ты не возражаешь против пасты или против того, чтобы провести в моем обществе пару часов...
Приглашение было идеальным: с одной стороны, он вел себя естественно, а с другой — обеспечил ей вежливый способ отказа, который не заставит никого из них чувствовать себя неловко. Фран тут же сказала, что любит пасту.
— И единственное, чем я собиралась заниматься сегодня вечером, — это упаковывать вещи Трикси.
— Мне стоит позвонить и заказать столик?
— Я думаю, не обязательно. У них обычно много посетителей на неделе, потому что готовят там действительно хорошо, но в воскресенье вечером там всегда тихо. Что если я только сполосну эти кофейные чашки, а потом сбегаю наверх, чтобы быстренько освежиться?
Она могла влезть во что-нибудь более приличное, чем древние джинсы и пыльная футболка, которые были на ней, хотя не было необходимости говорить об этом.
— Хорошо.
Он принес свою чашку к раковине, Фран повернула краны и, даже не подумав об этом, потянулась за полотенцем, закрывающим фотографию.
Майкл тут же увидел фото, прочел косую надпись под ним и заметно вздрогнул, как будто кто-то неожиданно посветил ему в лицо слишком ярким светом или как будто его ударили. Франческа, все еще держа в руках полотенце, повернулась, чтобы посмотреть на него. Когда он наконец заговорил, его голос был напряженным и резким и так отличался от его нормального голоса, что казалось, будто какой-то незнакомец занял его место.
— Откуда у тебя это? Фран осторожно сказала:
— Это было среди вещей Трикси. Я нашла сегодня днем. Я не уверена, что с этим делать, я даже не уверена, что я должна вообще с этим что-то делать. — Когда он не ответил, она продолжила: — Трикси довольно много говорила о Лукреции фон Вольф и об Альрауне, пока составляла воедино части исследования, так что эти истории стали мне хорошо знакомы. Но я думала, что многие из них были просто преувеличениями журналистов. Пока я не увидела фотографию, я вообще не думала, что Альрауне на самом деле существовала.
Майкл очень мягко сказал:
— Альрауне существовала. — Его глаза все еще были направлены на фотографию.
Фран не знала, что сказать. Но так как он все еще выглядел потрясенным и потому что они точно не могли притворяться, что ничего не произошло, она сказала:
— Я не знаю, почему это было в вещах Трикси, но не думаю, что это имеет какое-то отношение к ее семье.
— Не имеет.
Выражение его глаз потеплело, и Фран вдруг захотелось приблизиться к нему и обнять его. Чтобы отогнать эту нелепую мысль, она сказала:
— Я думаю, это что-то из того, что она выяснила, да? Я имею в виду... для того, кто интересуется жизнью Лукреции фон Вольф, это должно очень многого стоить.
— Ода.
Фран не представляла, что кроется за всем этим, но было ясно, что что-то все же кроется, и, пытаясь приблизиться к сути, она сказала:
— Э... Майкл, я не уверена, что ты знаешь о Лукреции фон Вольф...
— Довольно много, — сказал он. — Я очень много знаю о Лукреции фон Вольф.
Он остановился, а потом, как будто заставлял себя погрузиться по шею в ледяную воду, сказал:
— Лукреция фон Вольф была моей бабушкой. Я действительно очень хорошо ее знал.
Калейдоскоп снова повернулся, и на этот раз цветные фигуры упали в абсолютно другой, полностью невероятной форме. Его бабушка, думала Фран. Это не может быть правдой. Он не может ожидать, что я поверю этому.
Она сказала:
— Но ты не мог знать Лукрецию. Она умерла больше пятидесяти лет назад. Она умерла в Ашвуде... она убила себя, чтобы избежать обвинения в двойном убийстве. Это легенда... это одно из самых знаменитых убийств этого времени.
— Лукреция не умерла в Ашвуде в тот день, — сказал Майкл. — Когда мне было восемь лет, я сбежал к ней и прожил в ее доме, вместе с ней самой, последующие десять лет.
Франческа довольно робко предложила директору, что, возможно, школа должна принять на себя ответственность за то, чтобы упаковать и увезти вещи Трикси, но директор немедленно ответил:
— О, я думаю, мы не должны вмешиваться во все это.
— Но, понимаете, у нее не было настоящей семьи, — сказала Фран.
— Я знаю. Это очень тяжело. Конечно, вы прожили в этом доме последние несколько недель...
Какая забота. Фран решила, что сама с этим разберется. Полиция, казалось, искала конкретное завещание Трикси, но, похоже, оно было спрятано так, как если бы это была викторианская мелодрама и в последней главе открылись бы тайные браки и неизвестные наследники.
Банковские заявления и счета были в порядке, и единственным долгом Трикси были двести фунтов на ее кредитке с тех пор, как в прошлом месяце Трикси купила новую собачью конуру. Также оказалось, что дом полностью принадлежал Трикси, и это удивило Фран, которая предполагала, что была закладная на дом. Но, возможно, Трикси получила деньги или сам дом в наследство от своих родителей, ведь Фран знала, что они умерли, когда Трикси была еще очень молодой. Там также был сберегательный счет в строительном обществе и пара страховых полисов, оба со сроком действия на пятнадцать лет.
— Я думаю, она собиралась рано уйти на пенсию, — сказала инспектор Флетчер, готовясь оставить Фран одну с ее мрачным делом. — Ей было почти сорок, да?
Фран ответила, что она не знала точно, сколько лет было Трикси, об этом никогда не заходила речь. Она спросила, правда ли полиция считала, что кто-то совершил это кошмарное убийство из-за дома в северном Лондоне и из-за нескольких тысяч фунтов?
— Сейчас, мисс Холланд, мы готовы верить чему угодно и кому угодно. Но я должна сказать, что, мне кажется, это не связано с корыстным денежным расчетом. Пока что, кстати, мы не смогли найти никого из родственников, кроме старой тетки, по возрасту уже прабабушки, но даже самое живое воображение не сможет представить ее как убийцу.
— Я знаю, что Трикси ездила к ней по праздникам, — задумчиво сказала Франческа, — но мне кажется, ей по меньшей мере девяносто лет. Я думаю, она не смогла бы доехать даже до Ашвуда, не говоря уж о другом месте.
— Я тоже так думаю.
Итак, из всего этого получалось, что никто больше не был готов принять на себя ответственность за вещи Трикси. Фран подумала, что она может начать в пятницу, субботу придется провести в «Квандам филмс», раз уж ее об этом попросила инспектор, а закончить все в воскресенье. Будет не очень приятно прерываться, хотя она была заинтригована перспективой увидеть «Альрауне».
Она отдала собак в Службу защиты животных со строгими инструкциями, что собакам должны найти хороший дом, причем он должен быть сразу для всех трех. Трикси никогда бы не простила Фран, если бы ее обожаемых собачек разлучили, и Фран решила, что вполне можно согласиться с этим, чтобы ее потом не преследовало капризное и обвиняющее привидение только из-за того, что его собакам не нашли достаточно роскошного дома.
Сам по себе разбор вещей занял меньше времени, чем боялась Фран, и к середине воскресенья она разобрала уже больше половины. Работая, она думала о вчерашнем просмотре «Альрауне». Она считала фильм тревожным, но довольно волнующим.
Трикси была не очень аккуратна, но, по крайней мере, она не была сорокой, хранившей связки старых писем, открыток или даже фотографий. Только на шкафу лежало несколько снимков, спрятанных в большие конверты. Фран, которая любила разглядывать старые фотографии, даже когда это были фотографии семей или друзей других людей, отложила конверты, решив, что попозже она посмотрит их, хотя весьма грустно, что у Трикси за всю ее жизнь было всего несколько убранных на шкаф воспоминаний. В целом, наверное, лучше не окружать себя сентиментальными вещами, но это значило, что многое из очарования прошлого было потеряно. Еще не так давно по старым письмам можно было легко воссоздать целые жизни или возродить любовные романы по театральным и танцевальным программкам или по поцарапанным граммофонным записям.
Но она с трудом представляла себе сегодняшних молодых людей, утаскивающих плакаты с поп-концертов или распечатки электронных писем. Это укрепило ее решение уничтожить все, оставшееся от этого ужасного брака: письма Маркуса, билеты в театр, счет из отеля, в котором они провели свой первый романтический уик-энд и не вылезали из постели, пока не пришло время ехать домой. Глупая романтика, цинично думала Фран и, с желанием выгнать Маркуса и его предательство из своей памяти, продолжала упорно работать, составляя опись мебели и содержимого ящиков и стенных шкафов. Неужели, если у вас нет семьи, вы становитесь просто напечатанным списком кастрюль, посуды и кретоновых кресел?
К середине дня она наконец-то закончила и стояла в спальне Трикси с ноющей спиной и мышцами шеи, с чувством неприятной неряшливости, жутко голодная. Люди, брошенные неверными мужьями, должны терять аппетит и растворяться до вида теней прежних самих себя, но Фран была не притихшей викторианской героиней или тонкой как палка моделью двадцать первого века, так что она не думала перестать есть только потому, что собиралась развестись. Она занималась тем, что таскала коробки, книги и одежду туда-сюда с самого завтрака и пропустила ланч.
Она вылила суп из какой-то консервной банки в кастрюлю, чтобы подогреть его, и включила духовку, чтобы сделать себе тосты к супу. Пока печка нагревалась, она просмотрела фотографии, которые принесла вниз, пытаясь распределить, кто кому и кем приходится. Женщина слегка деревенского вида, стоявшая перед милым старым каменным коттеджем, могла быть матерью Трикси, а женщины с прическами пятидесятых годов могли быть тетями. Даты стояли правильно? Да, почти так. Там была пара снимков крепкого, какого-то воинственно настроенного ребенка, в котором Фран через несколько мгновений узнала саму Трикси. Фотографии большей частью были сделаны в саду или были похожи на каникулы на побережье.
Но кроме этого там было кое-что весьма интересное. Фран перевернула последнюю фотографию из конверта, думая, что укажет все это как просто «фотографии» и впишет это в список для неизвестной старой тетки.
Последняя фотография была черно-белым снимком размером с открытку, и сделана она была в каком-то непонятном городе. На ней был в три четверти роста снят ребенок восьми или девяти лет в пиджачке из рубчатого плиса. У ребенка были глубоко посаженные глаза и темные волосы, которые падали на лоб, и что-то в его глазах показалось Франческе слегка холодным. Я бы не хотела встретить тебя в темной аллее в безлунную ночь, подумала Фран, а потом посмотрела на надпись на белой полоске у нижнего края фотографии и тут же почувствовала, будто гигантская невидимая рука сжала ее желудок.
Внизу были написаны только имя и дата.
«Альрауне. 1949».
* * *
Франческа долго сидела за кухонным столом, глядя на загадочное лицо темноглазого ребенка, время 2? времени касаясь рукой поверхности фотографии, как будто она могла каким-то образом впитать в себя прошлое через кончики пальцев или как будто искала ключ, который мог открыть дверь в прошлое.В конце концов она взяла квадратное стекло от вставленного в рамку снимка заснеженного Тироля и положила его поверх фотографии. В этот момент она почувствовала запах горелого, и это напомнило ей, что духовка все еще была включена. Кухня была полна дыма, так что она быстро выключила духовку. Фран больше не хотела есть, что было нелепо, потому что Альрауне — ребенок, призрак, легенда — не могла с ней ничего сделать. Ты меня ничуть не трогаешь, сказала Фран загадочному взгляду Альрауне.
Но кухня неожиданно показалась ей холодной и неприветливой, Фран подавила дрожь и с беспокойством посмотрела на дверь в сад. Верхняя часть двери была стеклянной, так что Фран могла видеть очертания толстой лавровой изгороди между этим и соседним домами, а также кадки зимних анютиных глазок, которые Трикси выращивала, потому что они расцвечивали сад в разные цвета, когда все остальное вокруг умирало, да и собаки не пытались зарыть под ними кости.
Начался дождь, и ветви изгороди, которую Трикси никак не могла подрезать этой осенью, начали стучать в окно. Фран встала, чтобы задернуть шторы, потому что уже начинало темнеть, и опустить жалюзи над верхней частью двери. Кухня тут же стала более дружелюбной и более безопасной. Но ты совсем не стала дружелюбнее или безопаснее, сказала она фотографии Альрауне. Интересно, где же Трикси нашла тебя? Ты была просто частью ее расследования в Ашвуде? Или ты побудила ее к целому проекту? Встретившись с непреклонным взглядом ребенка, Франческа склонилась к тому, что последняя мысль была более вероятна, потому что если чье-то лицо отпечатается у тебя в мозгу... Было почти шесть часов, и, хотя она никогда в жизни не нуждалась в еде меньше, чем сейчас, если она съест что-то, это может оторвать ее от мыслей о призраках, вглядывающихся в окна. Она уже была готова включить газ, чтобы подогреть суп, как вдруг услышала снаружи что-то, что точно не было дождем или колышущейся лавровой изгородью и что было слишком реальным для призрака. Шаги. Шаги приближались по засыпанной гравием дорожке, приближались медленно, как будто идущий не был уверен в том, что его радостно поприветствуют, или не хотел, чтобы его услышали.
Фран стояла в центре кухни, глядя в полуосвещенный холл и на старомодные викторианские панели из грязноватого стекла на двери. Тишина. Никого там нет все-таки. А потом темный силуэт — однозначно силуэт мужчины — остановился на пороге, и рука потянулась к дверному молотку.
На этот раз сердце Фран подпрыгнуло к самому горлу, даже хотя логика ясно указывала ей на то, что это наверняка был кто-то из школы, кто-то, кто хотел узнать, были ли какие-нибудь новости об убийце Трикси, бедной старой Трикси, или даже глава совета, который хотел узнать, как продвигается упаковывание вещей Трикси. Перед тем как она подошла открыть дверь на стук, какой-то инстинкт заставил Фран снять кухонное полотенце и бросить его на фотографию Альрауне.
— Я мог бы придумать оправдание, что ты забыла что-то вчера в «Квандам» и я принес это назад, — сказал мужчина, стоявший на пороге, — но я решил не делать этого. Правда в том, что я просто хотел тебя снова увидеть.
Воротник его плаща был поднят, его волосы казались слегка дымчатыми от дождя. Но его глаза были такие же: серые, светлые, обрамленные черными ресницами, и улыбка была все та же — по виду сдержанная, но с робким обещанием чего-то, что было совсем не сдержанным.
— Здравствуй, Майкл, — сказала Франческа. — Проходи.
С ним было легко, так же, как в доме Деборы Фэйн или вчера в просмотровом зале. Не было неловкости: это было похоже на встречу со старым и проверенным другом, с тем, с которым ты всегда на одной волне, даже если вы не виделись много лет. Франческа подумала, что это, скорее всего, было из-за того ужасного происшествия в «Ашвуде», а потом она снова посмотрела на Майкла и поняла, что это не имеет к «Ашвуду» никакого отношения.
Он сидел за кухонным столом, пока Фран варила кофе, говорил о вчерашнем фильме и спрашивал, как она справилась с вопросами полиции.
— Хорошо. Полицейские были более вежливы, чем я ожидала. Я должна была сделать заявление и сообщить им как можно больше информации о Трикси. Когда дошло до этого, оказалось, что сказать им я могу не так уж много. А ты?
— Ну, так же. Вопросы о том, когда, где и как, и может ли кто-то это подтвердить, сэр. В принципе, никто не может ничего подтвердить о моих передвижениях, — сказал Майкл. — Я живу один.
Итак, он не был женат и, судя по его словам, не был связан с кем-то серьезными отношениями. Франческа была очень удивлена. С его внешностью у него должны были быть, по крайней мере, возможности. Да, но была эта сдержанность; это должно сильно затруднять сближение с ним. Неожиданно ей захотелось проверить, сможет ли она это сделать. Конечно, это будет просто удовлетворение любопытства, и ничего больше.
Кухня была старомодной — Трикси считала, что покупать модные приспособления, когда старые все еще прекрасно работали, — это пустая трата денег, и не могла понять, зачем нужно переклеивать обои или красить двери каждые пять минут, когда собаки обдирают все когтями, как только вы отвернетесь. Однако Майкл очень гармонично вписался в эту обстановку. Фран, исподтишка изучая его поверх кофейной кружки, думала, что он не принадлежал целиком миру высоких технологий, фаст-фуда или музыки в супермаркетах. Она вспомнила свое первое впечатление о нем как о ком-то, чей дом был в общей студенческой комнате в Оксфорде, но, снова увидев его, она изменила мнение. И представила Майкла на фоне старого дома, не очень большого или живописного места с камином, просто старенький домик с множеством книг, которые уже тщательно прочитаны, и, возможно, милый беспорядок старых программок пьес или выставок, которые смотрели и которыми наслаждались, и еще, может быть, заметки для книги, которую он никогда не соберется написать...
А потом она вспомнила, что его работа заставляла его окунаться в мир бездомных подростков и квартир в бетонно-блочных небоскребах, в сферу наркотиков, преступлений и мрачных жестоких молодых людей, и ее мнение о нем еще раз повернулось, как калейдоскоп, переменивший цвета и фигуры, хотя она не была уверена, как распадутся эти цвета и фигуры сейчас.
Она как раз подумала о том, как он отреагирует, если она предложит сделать для них омлет, — время приближалось к семи часам, — когда Майкл сказал:
— У тебя, наверное, есть какие-то договоренности на сегодняшний вечер... Я знаю, что учителям всегда нужно быть на родительских собраниях и всяких таких мероприятиях... Но если нет, я заметил итальянский ресторанчик как раз по дороге. Он выглядел вполне прилично. Если ты не возражаешь против пасты или против того, чтобы провести в моем обществе пару часов...
Приглашение было идеальным: с одной стороны, он вел себя естественно, а с другой — обеспечил ей вежливый способ отказа, который не заставит никого из них чувствовать себя неловко. Фран тут же сказала, что любит пасту.
— И единственное, чем я собиралась заниматься сегодня вечером, — это упаковывать вещи Трикси.
— Мне стоит позвонить и заказать столик?
— Я думаю, не обязательно. У них обычно много посетителей на неделе, потому что готовят там действительно хорошо, но в воскресенье вечером там всегда тихо. Что если я только сполосну эти кофейные чашки, а потом сбегаю наверх, чтобы быстренько освежиться?
Она могла влезть во что-нибудь более приличное, чем древние джинсы и пыльная футболка, которые были на ней, хотя не было необходимости говорить об этом.
— Хорошо.
Он принес свою чашку к раковине, Фран повернула краны и, даже не подумав об этом, потянулась за полотенцем, закрывающим фотографию.
Майкл тут же увидел фото, прочел косую надпись под ним и заметно вздрогнул, как будто кто-то неожиданно посветил ему в лицо слишком ярким светом или как будто его ударили. Франческа, все еще держа в руках полотенце, повернулась, чтобы посмотреть на него. Когда он наконец заговорил, его голос был напряженным и резким и так отличался от его нормального голоса, что казалось, будто какой-то незнакомец занял его место.
— Откуда у тебя это? Фран осторожно сказала:
— Это было среди вещей Трикси. Я нашла сегодня днем. Я не уверена, что с этим делать, я даже не уверена, что я должна вообще с этим что-то делать. — Когда он не ответил, она продолжила: — Трикси довольно много говорила о Лукреции фон Вольф и об Альрауне, пока составляла воедино части исследования, так что эти истории стали мне хорошо знакомы. Но я думала, что многие из них были просто преувеличениями журналистов. Пока я не увидела фотографию, я вообще не думала, что Альрауне на самом деле существовала.
Майкл очень мягко сказал:
— Альрауне существовала. — Его глаза все еще были направлены на фотографию.
Фран не знала, что сказать. Но так как он все еще выглядел потрясенным и потому что они точно не могли притворяться, что ничего не произошло, она сказала:
— Я не знаю, почему это было в вещах Трикси, но не думаю, что это имеет какое-то отношение к ее семье.
— Не имеет.
Выражение его глаз потеплело, и Фран вдруг захотелось приблизиться к нему и обнять его. Чтобы отогнать эту нелепую мысль, она сказала:
— Я думаю, это что-то из того, что она выяснила, да? Я имею в виду... для того, кто интересуется жизнью Лукреции фон Вольф, это должно очень многого стоить.
— Ода.
Фран не представляла, что кроется за всем этим, но было ясно, что что-то все же кроется, и, пытаясь приблизиться к сути, она сказала:
— Э... Майкл, я не уверена, что ты знаешь о Лукреции фон Вольф...
— Довольно много, — сказал он. — Я очень много знаю о Лукреции фон Вольф.
Он остановился, а потом, как будто заставлял себя погрузиться по шею в ледяную воду, сказал:
— Лукреция фон Вольф была моей бабушкой. Я действительно очень хорошо ее знал.
Калейдоскоп снова повернулся, и на этот раз цветные фигуры упали в абсолютно другой, полностью невероятной форме. Его бабушка, думала Фран. Это не может быть правдой. Он не может ожидать, что я поверю этому.
Она сказала:
— Но ты не мог знать Лукрецию. Она умерла больше пятидесяти лет назад. Она умерла в Ашвуде... она убила себя, чтобы избежать обвинения в двойном убийстве. Это легенда... это одно из самых знаменитых убийств этого времени.
— Лукреция не умерла в Ашвуде в тот день, — сказал Майкл. — Когда мне было восемь лет, я сбежал к ней и прожил в ее доме, вместе с ней самой, последующие десять лет.
Глава 27
В конце концов Франческа решила приготовить омлет, потому что удивительные откровения Майкла однозначно помешали осуществиться их идее сходить в ресторан и попытаться съесть что-нибудь, похожее на пищу нормального, цивилизованного человека.
— Прости, Франческа, я не хотел, чтобы это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Нет причин, почему мы все же не можем пойти поесть, — сказал Майкл с сожалением, но Фран тут же ответила, что они, конечно же, не могут никуда идти. Если Майкл думает, что она собирается обсуждать Лукрецию фон Вольф и Альрауне с официантами и другими посетителями, подслушивающими их разговор, то ему следует подумать еще раз.
— Ты собираешься обсуждать Лукрецию и Альрауне?
— Ну конечно, если это не чересчур личное. Ты ешь омлет?
Он поднял перед собой ладони, шутливо сдаваясь, и сказал:
— Да, конечно, я ем омлет.
Когда Фран полезла в холодильник за яйцами и сыром, Майкл спросил:
— Где ты держишь тарелки и ножи? Я накрою на стол.
— В том шкафу. Спасибо. Ты не возражаешь, если мы поедим здесь? Столовая слишком мрачная.
— Ничуть не возражаю, — сказал Майкл, раскладывая ножи и вилки на столе. — Но рассказывать историю своей жизни — это самое личное из откровений. Все равно что рассказывать свои сны.
— Ты забываешь, что я жила с историей жизни Лукреции и с Альрауне с тех пор, как Трикси начала свое исследование, — сказала Фран.
Ясно, что нельзя спрашивать его о том, как он сбежал из дома, но, должно быть, можно спросить его о Лукреции и о тех годах, что он провел с ней. Лукреция... Интересно, я ему верю? И, что даже более важно, доверяю ли я ему, потому что, в конце концов, я на самом деле почти ничего о нем не знаю. Я думаю, я могу позвонить завтра в ЧАРТ и проверить, работает ли он на них, но это ничего не расскажет мне о его детстве. Естественно, он не мог жить с Лукрецией. Она умерла много лет назад. Если это какой-то розыгрыш, то он очень тщательно продуман, если Майкл не сумасшедший, конечно, потому что, я думаю, это возможно. Но она снова посмотрела на него и поняла, что он никак не мог быть сумасшедшим. Он был абсолютно и безусловно нормальным. А теперь, когда ты исключил все возможности, мой дорогой Ватсон, что бы ни оставалось, как бы невероятно это ни выглядело, это должно быть правдой.
— Прости, Франческа, я не хотел, чтобы это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Нет причин, почему мы все же не можем пойти поесть, — сказал Майкл с сожалением, но Фран тут же ответила, что они, конечно же, не могут никуда идти. Если Майкл думает, что она собирается обсуждать Лукрецию фон Вольф и Альрауне с официантами и другими посетителями, подслушивающими их разговор, то ему следует подумать еще раз.
— Ты собираешься обсуждать Лукрецию и Альрауне?
— Ну конечно, если это не чересчур личное. Ты ешь омлет?
Он поднял перед собой ладони, шутливо сдаваясь, и сказал:
— Да, конечно, я ем омлет.
Когда Фран полезла в холодильник за яйцами и сыром, Майкл спросил:
— Где ты держишь тарелки и ножи? Я накрою на стол.
— В том шкафу. Спасибо. Ты не возражаешь, если мы поедим здесь? Столовая слишком мрачная.
— Ничуть не возражаю, — сказал Майкл, раскладывая ножи и вилки на столе. — Но рассказывать историю своей жизни — это самое личное из откровений. Все равно что рассказывать свои сны.
— Ты забываешь, что я жила с историей жизни Лукреции и с Альрауне с тех пор, как Трикси начала свое исследование, — сказала Фран.
Ясно, что нельзя спрашивать его о том, как он сбежал из дома, но, должно быть, можно спросить его о Лукреции и о тех годах, что он провел с ней. Лукреция... Интересно, я ему верю? И, что даже более важно, доверяю ли я ему, потому что, в конце концов, я на самом деле почти ничего о нем не знаю. Я думаю, я могу позвонить завтра в ЧАРТ и проверить, работает ли он на них, но это ничего не расскажет мне о его детстве. Естественно, он не мог жить с Лукрецией. Она умерла много лет назад. Если это какой-то розыгрыш, то он очень тщательно продуман, если Майкл не сумасшедший, конечно, потому что, я думаю, это возможно. Но она снова посмотрела на него и поняла, что он никак не мог быть сумасшедшим. Он был абсолютно и безусловно нормальным. А теперь, когда ты исключил все возможности, мой дорогой Ватсон, что бы ни оставалось, как бы невероятно это ни выглядело, это должно быть правдой.