Страница:
Наверное, нет нужды особо отмечать, что с каждым поколением их число уменьшалось. Действительно, кому охота таскать под мышками по неродившемуся ребенку. Среди прочего, они мешали бросать копье и, уж конечно, не способствовали изобретению баскетбола. Продолжение рода доставляло слишком много хлопот, и все меньше белдорианцев взваливали на себя такую ношу.
И вот тут Игглот, белдорианец, только-только достигший половой зрелости, случайно потерся о свою подругу Марлит, когда они спали в пещере, и обнаружил, что на ощупь она очень приятная. Поэтому прикоснулся к ней снова. Вообще-то она всегда крепко спала, но все эти прикосновения разбудили ее, она пришла к выводу, что ей это нравится, и ответила ему взаимностью. Следующий месяц они только и делали, что трогали друг друга в разных местах, прерываясь лишь для того, чтобы съесть сандвич.
Прикосновения вообще были приятны, но, когда они потрогали друг друга там, по телу побежали искры. В тот же день сандвичи у них закончились и, поскольку рты остались не у дел, они изобрели целование. Еще семь лет ушло на то, чтобы методом проб и ошибок сделать следующий шаг, но в конце концов одним дождливым осенним днем они изобрели половой акт.
Конечно, если бы все эти изобретения остались достоянием только этой парочки, галактическая история пошла бы другим и существенно менее интересным путем. Но случилось так, что Барлотут, самый близкий друг Игглота, как-то раз заглянул к нему, чтобы узнать, не пойдет ли тот на рыбалку.
— Уходи, — пробормотал Игглот. — Я занят.
— И когда ты освободишься? — добродушно спросил Барлотут, который в общем-то никуда не торопился.
— Через год, начиная со следующего четверга, — рявкнула Марлит.
До этого момента Барлотут и не подозревал, что Игглот не один, в пещере было довольно темно, но теперь он прищурил все свои пять глаз и всмотрелся в темноту.
— А что это вы тут делаете? — полюбопытствовал он.
— Мы не знаем, как это называется, — ответил Игглот. — Но очень приятно! Тебе стоит попробовать.
— Нет ничего приятнее рыбалки! — уверенно заявил Барлотут.
— Отлично. — Игглот тяжело дышал. — Иди ловить рыбу и оставь нас одних.
Барлотут уже собрался ответить, но тут Марлит начала все громче и громче смеяться, а потом издала радостный (и рвущий барабанные перепонки) крик.
— Хорошо. — Барлотут повернулся и пошел прочь. — Если это действительно так приятно, я попробую.
Он попробовал, поделился своими впечатлениями, и скоро все белдорианцы делали это. Поначалу изобретение не принесло результатов, они по-прежнему носили неродившихся младенцев под мышками, но мутация — великая вещь, так что скоро младенцы больше не отпочковывались, а секс стал настолько популярен, что распространился по всей галактике среди как разумных, так и неразумных видов, хотя я предполагаю, что пересечь межгалактическую пропасть ему все же не удалось и в Туманности Андромеды размножение по-прежнему происходит почкованием.
Вот так все произошло и, появись сейчас перед нами Игглот и Марлит, я уверен, что мы все аплодировали бы им стоя. А если бы они перестали трогать друг друга, чтобы уделить нам минимум внимания, я в не меньшей степени уверен, что они испытывали бы законное чувство глубокого удовлетворения, узнав, с каким энтузиазмом все и каждый внедряют их изобретение в жизнь.
По моему разумению, они изобрели не только половой акт, они изобрели мутацию.
* * *
— Я ничего этого не знал, — признал Катастрофа Бейкер.
— Вселенная полна тайн, — изрек Ахмед Альфардский. — Странно, конечно, — задумчиво продолжил он, — но большинство из них может быть раскрыто в постели с представителем противоположного пола.
— И нет ничего более противоположного, чем женщины, — уточнил Никодемий Мейфлауэр, с восхищением глядя на Золушку.
— Только представьте себе, — продолжил Бейкер. — Если бы не эти двое белдорианцев, которые жили миллиарды лет тому назад, я бы сейчас смотрел на Силиконовую Карни и ничего не чувствовал.
— Сейчас ты ничего и не почувствуешь, — отрезала Карни. — Так что не распускай руки.
Все рассмеялись, Катастрофа Бейкер громче остальных.
Я сверился с часами за стойкой. Обычно мы начинали закрываться через полчаса, но герои спали меньше, чем обычные люди. Опять же, в этот вечер они настроились на долгий разговор. А кроме того, следовало приглядывать за вражескими кораблями, вот я и велел Регги держать бар открытым до последнего клиента.
Бейкер допил стакан, подошел к Большому Рыжему.
— Спроси Эйнштейна, кто изобрел Бога.
Большой Рыжий передал вопрос и практически сразу получил ответ.
— Он говорит, что дебаты еще продолжаются и нет полной ясности в том, кто кого изобрел, Бог — нас или мы — Бога.
— Может кто-то третий изобрел и нас, и Бога, — предположил Макс, который просто не мог держать рот на замке.
— А может, Эйнштейн и должен направить все ресурсы своего мозга на поиски ответа на этот вопрос? — спросил Бейкер.
В молчании они дожидались ответа Эйнштейна. Пауза не затянулась.
— Он говорит, что предпочел бы поискать ответ на другой вопрос: что появилось первым, курица или яйцо?
— Даже представить себе не могу, — признался Бейкер. — Но в любом случае я снимаю шляпу перед тем, кто изобрел сковородку.
— Вы просто ничего не понимаете, — подал голос преподобный Билли Карма. — Бог изобрел все. Он просто использует людей и инопланетян как свои инструменты.
— Да? — вскинулся Макс. — Тогда, может, ты скажешь мне, зачем он изобрел прыщи и чесотку?
— Нельзя оценить добро, не познав зла, вот нельзя и оценить хорошее здоровье, не узнав, что есть болезнь.
— А почему я должен это оценивать? — не унимался Макс. — Почему я не могу просто наслаждаться хорошим здоровьем? Или Бог — эгоистичная примадонна и требует, чтобы все денно и нощно возносили Ему хвалу?
— Ты же знаешь, что я терпеть не могу такие разговоры. — Билли Карма повернулся к Аргилю. — Давай лучше поговорим о боге сексуальной потенции. Может, это богохульство, но этот бог куда интересней всех философских вопросов.
— А меня очень интересуют философские вопросы, — ответил многоцветный инопланетянин.
— Я предчувствовал, что услышу от тебя такие слова, — пробормотал Билли Карма.
— Более того, — продолжил Аргиль, — в молодости я тратил все свои деньги на поиск ответов на вечные вопросы.
— И тебе удалось найти эти ответы?
— Случалось.
— Поделишься с нами?
Аргиль пожал плечами, превратившись в живой калейдоскоп.
— Почему нет?
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И МАГ КЛУБЯЩИХСЯ ТУМАНОВ
И вот тут Игглот, белдорианец, только-только достигший половой зрелости, случайно потерся о свою подругу Марлит, когда они спали в пещере, и обнаружил, что на ощупь она очень приятная. Поэтому прикоснулся к ней снова. Вообще-то она всегда крепко спала, но все эти прикосновения разбудили ее, она пришла к выводу, что ей это нравится, и ответила ему взаимностью. Следующий месяц они только и делали, что трогали друг друга в разных местах, прерываясь лишь для того, чтобы съесть сандвич.
Прикосновения вообще были приятны, но, когда они потрогали друг друга там, по телу побежали искры. В тот же день сандвичи у них закончились и, поскольку рты остались не у дел, они изобрели целование. Еще семь лет ушло на то, чтобы методом проб и ошибок сделать следующий шаг, но в конце концов одним дождливым осенним днем они изобрели половой акт.
Конечно, если бы все эти изобретения остались достоянием только этой парочки, галактическая история пошла бы другим и существенно менее интересным путем. Но случилось так, что Барлотут, самый близкий друг Игглота, как-то раз заглянул к нему, чтобы узнать, не пойдет ли тот на рыбалку.
— Уходи, — пробормотал Игглот. — Я занят.
— И когда ты освободишься? — добродушно спросил Барлотут, который в общем-то никуда не торопился.
— Через год, начиная со следующего четверга, — рявкнула Марлит.
До этого момента Барлотут и не подозревал, что Игглот не один, в пещере было довольно темно, но теперь он прищурил все свои пять глаз и всмотрелся в темноту.
— А что это вы тут делаете? — полюбопытствовал он.
— Мы не знаем, как это называется, — ответил Игглот. — Но очень приятно! Тебе стоит попробовать.
— Нет ничего приятнее рыбалки! — уверенно заявил Барлотут.
— Отлично. — Игглот тяжело дышал. — Иди ловить рыбу и оставь нас одних.
Барлотут уже собрался ответить, но тут Марлит начала все громче и громче смеяться, а потом издала радостный (и рвущий барабанные перепонки) крик.
— Хорошо. — Барлотут повернулся и пошел прочь. — Если это действительно так приятно, я попробую.
Он попробовал, поделился своими впечатлениями, и скоро все белдорианцы делали это. Поначалу изобретение не принесло результатов, они по-прежнему носили неродившихся младенцев под мышками, но мутация — великая вещь, так что скоро младенцы больше не отпочковывались, а секс стал настолько популярен, что распространился по всей галактике среди как разумных, так и неразумных видов, хотя я предполагаю, что пересечь межгалактическую пропасть ему все же не удалось и в Туманности Андромеды размножение по-прежнему происходит почкованием.
Вот так все произошло и, появись сейчас перед нами Игглот и Марлит, я уверен, что мы все аплодировали бы им стоя. А если бы они перестали трогать друг друга, чтобы уделить нам минимум внимания, я в не меньшей степени уверен, что они испытывали бы законное чувство глубокого удовлетворения, узнав, с каким энтузиазмом все и каждый внедряют их изобретение в жизнь.
По моему разумению, они изобрели не только половой акт, они изобрели мутацию.
* * *
— Я ничего этого не знал, — признал Катастрофа Бейкер.
— Вселенная полна тайн, — изрек Ахмед Альфардский. — Странно, конечно, — задумчиво продолжил он, — но большинство из них может быть раскрыто в постели с представителем противоположного пола.
— И нет ничего более противоположного, чем женщины, — уточнил Никодемий Мейфлауэр, с восхищением глядя на Золушку.
— Только представьте себе, — продолжил Бейкер. — Если бы не эти двое белдорианцев, которые жили миллиарды лет тому назад, я бы сейчас смотрел на Силиконовую Карни и ничего не чувствовал.
— Сейчас ты ничего и не почувствуешь, — отрезала Карни. — Так что не распускай руки.
Все рассмеялись, Катастрофа Бейкер громче остальных.
Я сверился с часами за стойкой. Обычно мы начинали закрываться через полчаса, но герои спали меньше, чем обычные люди. Опять же, в этот вечер они настроились на долгий разговор. А кроме того, следовало приглядывать за вражескими кораблями, вот я и велел Регги держать бар открытым до последнего клиента.
Бейкер допил стакан, подошел к Большому Рыжему.
— Спроси Эйнштейна, кто изобрел Бога.
Большой Рыжий передал вопрос и практически сразу получил ответ.
— Он говорит, что дебаты еще продолжаются и нет полной ясности в том, кто кого изобрел, Бог — нас или мы — Бога.
— Может кто-то третий изобрел и нас, и Бога, — предположил Макс, который просто не мог держать рот на замке.
— А может, Эйнштейн и должен направить все ресурсы своего мозга на поиски ответа на этот вопрос? — спросил Бейкер.
В молчании они дожидались ответа Эйнштейна. Пауза не затянулась.
— Он говорит, что предпочел бы поискать ответ на другой вопрос: что появилось первым, курица или яйцо?
— Даже представить себе не могу, — признался Бейкер. — Но в любом случае я снимаю шляпу перед тем, кто изобрел сковородку.
— Вы просто ничего не понимаете, — подал голос преподобный Билли Карма. — Бог изобрел все. Он просто использует людей и инопланетян как свои инструменты.
— Да? — вскинулся Макс. — Тогда, может, ты скажешь мне, зачем он изобрел прыщи и чесотку?
— Нельзя оценить добро, не познав зла, вот нельзя и оценить хорошее здоровье, не узнав, что есть болезнь.
— А почему я должен это оценивать? — не унимался Макс. — Почему я не могу просто наслаждаться хорошим здоровьем? Или Бог — эгоистичная примадонна и требует, чтобы все денно и нощно возносили Ему хвалу?
— Ты же знаешь, что я терпеть не могу такие разговоры. — Билли Карма повернулся к Аргилю. — Давай лучше поговорим о боге сексуальной потенции. Может, это богохульство, но этот бог куда интересней всех философских вопросов.
— А меня очень интересуют философские вопросы, — ответил многоцветный инопланетянин.
— Я предчувствовал, что услышу от тебя такие слова, — пробормотал Билли Карма.
— Более того, — продолжил Аргиль, — в молодости я тратил все свои деньги на поиск ответов на вечные вопросы.
— И тебе удалось найти эти ответы?
— Случалось.
— Поделишься с нами?
Аргиль пожал плечами, превратившись в живой калейдоскоп.
— Почему нет?
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
Рос я (начал Аргиль) очень любопытным. Доставал всех трех моих родителей бесконечными вопросами и наконец, чтобы отделаться от меня, они купили мне компьютер, который я тут же окрестил МО, то есть Машина Ответов.
Поначалу она могла отвечать практически на все мои достаточно простые вопросы. Разумеется, она не знала, почему все лифты приезжают вместе или почему ни один взрослый не может открыть бутылочку, снабженную специальной крышкой, предназначенной для того, чтобы до содержимого не добрались дети, но с большинством вопросов справлялась без труда.
К примеру, как и любой ребенок, я спрашивал, почему небо зеленое.
МО тратила на поиск ответа одну или две наносекунды, чтобы ответить, что на моей планете небо зеленое, потому что все континенты покрыты зеленой травой, а океаны — слоем быстро растущих и дурно пахнущих водорослей, но вообще-то небо бывает всех цветов, включая синий, лиловый, фиолетовый, индиго, желтый, красный, оранжевый, розовато-лиловый, бежевый, красновато-коричневый и лакричный.
Или я мог спросить: «Как высоко оно находится?» — еще один любимый вопрос подрастающих оболтусов.
МО объясняла, что все относительно, и высоко — оно разное, в зависимости от того, где ты находишься, на вершине горы или в долине, тем самым побуждая меня к более конкретному мышлению и точному выражению своих мыслей.
А когда у меня появлялись лишние кредитки, я покупал МО новые блоки памяти и более мощные процессоры. Со временем усложнялись и вопросы.
* * *
— Например? — спросил Макс, который никак не мог избавиться от привычки прерывать рассказчика.
— Например, — ответил Аргиль, — я — не млекопитающее и у моего народа три пола, но почему меня тянет к грудастым женщинам?
— Чертовски хороший вопрос, — кивнул Макс. — И что ответила МО?
* * *
Что это универсальная константа (сказал Аргиль) и мне не стоит ломать над этим голову.
Подрастая и набираясь ума, я как-то спросил, сопровождается ли шумом падение дерева в пустом лесу. МО, как мне показалось, со вздохом объяснила, что без деревьев нет леса, и мой вопрос лишен здравого смысла.
Или я задавал вопрос: если Бог создал меня, то кто создал Бога? МО отвечала, что первая половина вопроса безосновательная, если только я не смогу доказать, что Бог создал меня, в чем она, МО, очень сомневается.
В общем, я покупал МО процессоры и блоки памяти, заставлял постоянно работать на пределе возможностей.
К примеру, поскольку я покланяюсь тридцати семи богам, а люди — одному, я решил доказать, что они не правы. Провел кое-какие исследования и выяснил, что человечество очень уж полагается на Первый причинный аргумент. Вы все его знаете: для каждого следствия есть причина, и когда, двигаясь назад, вы добираетесь до самой первой причины, за которой ничего нет, вы называете ее Богом. Вот я и спросил МО, сможет ли она опровергнуть Первый причинный аргумент.
— Безусловно, — без запинки ответила она. — Чтобы опровергнуть его, надо просто доказать, что не у всего есть первичность.
— Хорошо, значит, ты можешь его опровергнуть. — Тут я понял, что опять выражаюсь недостаточно ясно. — Опровергнешь?
— Если хочешь. Рассмотрим множество отрицательных целых чисел, Последнее, самое большое — минус один. Предпоследнее — минус два. А первого, минус бесконечность, не существует.
— Великолепно! — воскликнул я, но тут же у меня возникли сомнения. — А может, это всего лишь исключение? Единственное, которое только подтверждает правило, которым руководствовались тысячелетия?
— Хочешь получить другие доказательства — пожалуйста, — ответила МО. — Рассмотрим все правильные дроби. Последняя, самая большая, единица, поделенная на единицы. Следующая, единица, поделенная на два, то есть одна вторая. Потом одна третья и так далее. А первой дроби, единицы, поделенной на бесконечность, не существует.
— Спасибо, МО.
— Это слишком легкий вопрос. Задай какой-нибудь потруднее.
— Другим доказательством существования Бога является общепринятый постулат епископа Баркли* [8]: Бог — невидимый наблюдатель. Можешь ты его опровергнуть?
МО задумалась на три наносекунды.
— Нет, но я могу показать, насколько тривиально это утверждение.
— Тривиально? В каком смысле?
— Подожди, пока я загляну в стихотворную библиотеку, — ответила МО. — Ага, вот оно. Итак, я могу сжать все сказанное епископом Баркли, каждый его довод, каждое слово его трудов, в простенькое стихотворение из четырех строк:
Мой отточен слух и всевидящ взгляд,
Он фиксирует все, что видит подряд.
И ночью, и днем, далек как звезда,
Я есть Бог, и я рядом всегда.
— Согласись, — продолжила МО, — то, что можно выразить фривольным стишком, никоим образом не тянет на вселенскую мудрость. И потом, при таком раскладе Бог превращается в Любопытного Тома* [9]. Да кто захочет поклоняться божеству, постоянно подсматривающему за всеми?
— Раз ты это утверждаешь…
— Только что утвердила, — ответила МО.
Шли годы, я жаждал новых знаний, и наконец пришел день, когда я начал искать ответ на главный вопрос нашей жизни.
Но тут возникла проблема: МО не обладала достаточной мощностью, чтобы осознать этот вопрос. Да, она могла в полнаносекунды рассчитать диаметр электрона или указать время Большого Взрыва с точностью до семнадцати минут… но я требовал от нее невозможного.
Я понимал, что единственная возможность получить нужные мне ответы — увеличить Мощность МО в тысячи, может, в десятки тысяч раз. На это требовались деньги, больше, чем я мог заработать за несколько жизней.
Однако я не сомневался, если я доведу мощность МО до требуемого уровня и она ответит на все мои вопросы, галактика от этого только выиграет. Вот почему я и ограбил крупнейший банк нашей планеты. План был безупречный: МО, которая также хотела повысить свой интеллектуальный потенциал, внесла в него свою лепту. Признаюсь, уже наполняя мешки деньгами, я вознес молитву Мориксомету, Богу гнусных деяний, совершаемых ради благородных целей. Я уверен, что Он услышал меня и простил, и искренне сожалею о шестнадцати невинных прохожих, так некстати оказавшихся рядом с банком.
Все до последней кредитки я потратил на процессоры и блоки памяти для МО, с тем чтобы наконец-то задать Вопрос.
— Ты готова? — спросил я.
— Роджер* [10]! — последовал ответ.
— Тогда слушай. — Я выдержал театральную паузу. — Почему?
Обычно на обдумывание ответа у МО уходило меньше секунды. Действительно сложные вопросы требовали порядка полминуты. На этот раз пауза затянулась на одиннадцать минут, после чего машина ответила:
— Почему нет?
Вот тогда я понял, что денег всей планеты не хватит для того, чтобы создать искусственный мозг, способный ответить на Главный вопрос. Полетел в Пограничье и стал известным преступником, хотя никто не знал, что я грабил, насиловал и убивал по благороднейшей из причин.
По прошествии шестнадцати лет я почувствовал, что собрал достаточно денег, и вложил их все в развитие мозга МО. После чего она стала как минимум в три раза умнее Центрального компьютера на Делуросе VIII.
Я активировал МО и вновь задал Вопрос:
— Почему?
На этот раз она гудела, урчала и мигала три дня и три ночи, рассматривая все возможные ответы, каждую альтернативу, все нюансы секрета нашего существования. И наконец наступил момент, к которому мы оба шли много лет: МО произнесла, а я услышал Главный ответ.
— Потому что.
— И это все? — изумился я.
— Это все, — подтвердила МО.
Вот тогда я понял, что Главный вопрос так и останется неотвеченным.
— Спасибо, — пробормотал я.
— Всегда готова услужить, — ответила МО.
В итоге я полностью порвал с прошлым, расстался с МО, вернулся в Пограничье, на этот раз, чтобы больше не уезжать. И теперь задаю только один вопрос: «Где бар?» Однако по-прежнему люблю грудастых женщин.
* * *
— Значит, МО существует? — спросил О’Грейди.
— Да. А что?
— Она не может ответить на Главный вопрос, но, готов спорить, рассчитать вероятность результатов игр следующей недели ей вполне по силам.
— Я думаю, это так благородно, провести полжизни в поисках секрета нашего существования. — Золушка вздохнула. — Жаль только, что ради этого пришлось убивать и насиловать людей.
— Все это ерунда, — отмахнулся Макс. — Мы здесь только для того, чтобы наделать множество себе подобных и с чувством выполненного долга лечь в могилу.
— Тогда нам чертовски повезло, что белдорианцам удалось совместить полезное с приятным, — вставил Никодемий Мейфлауэр.
— Нет, я с этим не согласен, — покачал головой Большой Рыжий. — Я думаю, у каждого из нас своя цель. Если бы вы спросили Мейджика Абдул-Джордана, хочет ли он стать отцом выводка восемнадцатифутовых мальчиков и девочек, думаю, он ответил бы, что скорее бы застрелился, чем обрек на такие страдания своих отпрысков.
— Правильно, — поддержал его Маленький Майк Пикассо. — Воспроизводить себе подобных — это хорошо, но ради чего? Я бы скорее создал произведение искусства, которое останется в веках, чем способствовал появлению на свет десятка детей, обреченных на скучную, обыденную жизнь.
— Никто из тех, кто добирается до «Аванпоста», не может пожаловаться на скучную, обыденную жизнь, — заметил Бард. — Так с чего ты решил, что именно такая ждет их потомков?
— Ты же знаешь, что на детях природа отдыхает, — ответил ему Макс Три Ствола. — Так что это еще вопрос, какими уникумами будут наши дети. Я вот не могу припомнить никого из наших родителей, чья слава гремела бы по всему Пограничью. Мы просто выродки. Конечно, великие и героические, но все равно выродки.
Никодемий Мейфлауэр с ним не согласился.
— Ты хочешь сказать, что Эйнштейн и Золушка не могут родить ребенка с его умом и ее внешностью?
— Я полагаю, куда вероятнее, что у их ребенка будет ее ум и его внешность, — ответил Макс.
— И что ты хочешь этим сказать? — сверкнула глазами Золушка.
— Только не подумай, что я хотел тебя обидеть, — продолжил Макс. — Но разве кто-нибудь мог заранее предвидеть, что мы все, собравшиеся в этой таверне, станем такими? Твоя мать была самой сексуальной женщиной во всем секторе галактики? Отец Катастрофы Бейкера выкашивал целые батальоны, прежде чем улечься в постель со священной жрицей? Есть у Маленького Майка Пикассо пять братьев и сестер, ваяющих произведения искусства, которые могут сойти за творения старых мастеров? Я гoворю, мы все уникумы, и не вижу в этом ничего странного.
— В этом и нет ничего странного, — отозвался Бард. — Но возникают серьезные сомнения насчет научности положений генетики.
— Велика беда, — пожал плечами Макс. — Ты когда-нибудь видел ген?
— Я никогда не видел и сверхнового, — ответил Бард. — Но у меня есть достоверные свидетельства их существования.
— Будешь и дальше спорить со мной, не позволю тебе писать обо мне в твоей книге, — пригрозил Макс.
— Будешь и дальше говорить глупости, я сам тебя вычеркну.
— Если вычеркнешь меня из этой книги, я размозжу тебе голову! — взревел Макс, который, похоже, был не в ладах с логикой.
— Размозжи мне голову, и эта книга никогда не будет написана, — парировал Бард.
— Я как-то об этом не подумал, — пробурчал Макс. — Ладно, живи. — Он помолчал. — Так о чем мы говорили?
— О глобальных истинах и смысле жизни, — ответил Никодемий Мейфлауэр. — О вечном.
— Только мы решили, что ответов никто не знает, — добавил Маленький Майк Пикассо.
— Кто-то знает, — возразил Катастрофа Бейкер, который долго молчал (во всяком случае, для него).
Аргиль покачал головой:
— Даже МО не знала.
— МО ошибалась. Есть один человек, который знает тайны Вселенной и цель жизни.
— А ты с ним знаком, не так ли?
— Если уж на то пошло, да.
Поначалу она могла отвечать практически на все мои достаточно простые вопросы. Разумеется, она не знала, почему все лифты приезжают вместе или почему ни один взрослый не может открыть бутылочку, снабженную специальной крышкой, предназначенной для того, чтобы до содержимого не добрались дети, но с большинством вопросов справлялась без труда.
К примеру, как и любой ребенок, я спрашивал, почему небо зеленое.
МО тратила на поиск ответа одну или две наносекунды, чтобы ответить, что на моей планете небо зеленое, потому что все континенты покрыты зеленой травой, а океаны — слоем быстро растущих и дурно пахнущих водорослей, но вообще-то небо бывает всех цветов, включая синий, лиловый, фиолетовый, индиго, желтый, красный, оранжевый, розовато-лиловый, бежевый, красновато-коричневый и лакричный.
Или я мог спросить: «Как высоко оно находится?» — еще один любимый вопрос подрастающих оболтусов.
МО объясняла, что все относительно, и высоко — оно разное, в зависимости от того, где ты находишься, на вершине горы или в долине, тем самым побуждая меня к более конкретному мышлению и точному выражению своих мыслей.
А когда у меня появлялись лишние кредитки, я покупал МО новые блоки памяти и более мощные процессоры. Со временем усложнялись и вопросы.
* * *
— Например? — спросил Макс, который никак не мог избавиться от привычки прерывать рассказчика.
— Например, — ответил Аргиль, — я — не млекопитающее и у моего народа три пола, но почему меня тянет к грудастым женщинам?
— Чертовски хороший вопрос, — кивнул Макс. — И что ответила МО?
* * *
Что это универсальная константа (сказал Аргиль) и мне не стоит ломать над этим голову.
Подрастая и набираясь ума, я как-то спросил, сопровождается ли шумом падение дерева в пустом лесу. МО, как мне показалось, со вздохом объяснила, что без деревьев нет леса, и мой вопрос лишен здравого смысла.
Или я задавал вопрос: если Бог создал меня, то кто создал Бога? МО отвечала, что первая половина вопроса безосновательная, если только я не смогу доказать, что Бог создал меня, в чем она, МО, очень сомневается.
В общем, я покупал МО процессоры и блоки памяти, заставлял постоянно работать на пределе возможностей.
К примеру, поскольку я покланяюсь тридцати семи богам, а люди — одному, я решил доказать, что они не правы. Провел кое-какие исследования и выяснил, что человечество очень уж полагается на Первый причинный аргумент. Вы все его знаете: для каждого следствия есть причина, и когда, двигаясь назад, вы добираетесь до самой первой причины, за которой ничего нет, вы называете ее Богом. Вот я и спросил МО, сможет ли она опровергнуть Первый причинный аргумент.
— Безусловно, — без запинки ответила она. — Чтобы опровергнуть его, надо просто доказать, что не у всего есть первичность.
— Хорошо, значит, ты можешь его опровергнуть. — Тут я понял, что опять выражаюсь недостаточно ясно. — Опровергнешь?
— Если хочешь. Рассмотрим множество отрицательных целых чисел, Последнее, самое большое — минус один. Предпоследнее — минус два. А первого, минус бесконечность, не существует.
— Великолепно! — воскликнул я, но тут же у меня возникли сомнения. — А может, это всего лишь исключение? Единственное, которое только подтверждает правило, которым руководствовались тысячелетия?
— Хочешь получить другие доказательства — пожалуйста, — ответила МО. — Рассмотрим все правильные дроби. Последняя, самая большая, единица, поделенная на единицы. Следующая, единица, поделенная на два, то есть одна вторая. Потом одна третья и так далее. А первой дроби, единицы, поделенной на бесконечность, не существует.
— Спасибо, МО.
— Это слишком легкий вопрос. Задай какой-нибудь потруднее.
— Другим доказательством существования Бога является общепринятый постулат епископа Баркли* [8]: Бог — невидимый наблюдатель. Можешь ты его опровергнуть?
МО задумалась на три наносекунды.
— Нет, но я могу показать, насколько тривиально это утверждение.
— Тривиально? В каком смысле?
— Подожди, пока я загляну в стихотворную библиотеку, — ответила МО. — Ага, вот оно. Итак, я могу сжать все сказанное епископом Баркли, каждый его довод, каждое слово его трудов, в простенькое стихотворение из четырех строк:
Мой отточен слух и всевидящ взгляд,
Он фиксирует все, что видит подряд.
И ночью, и днем, далек как звезда,
Я есть Бог, и я рядом всегда.
— Согласись, — продолжила МО, — то, что можно выразить фривольным стишком, никоим образом не тянет на вселенскую мудрость. И потом, при таком раскладе Бог превращается в Любопытного Тома* [9]. Да кто захочет поклоняться божеству, постоянно подсматривающему за всеми?
— Раз ты это утверждаешь…
— Только что утвердила, — ответила МО.
Шли годы, я жаждал новых знаний, и наконец пришел день, когда я начал искать ответ на главный вопрос нашей жизни.
Но тут возникла проблема: МО не обладала достаточной мощностью, чтобы осознать этот вопрос. Да, она могла в полнаносекунды рассчитать диаметр электрона или указать время Большого Взрыва с точностью до семнадцати минут… но я требовал от нее невозможного.
Я понимал, что единственная возможность получить нужные мне ответы — увеличить Мощность МО в тысячи, может, в десятки тысяч раз. На это требовались деньги, больше, чем я мог заработать за несколько жизней.
Однако я не сомневался, если я доведу мощность МО до требуемого уровня и она ответит на все мои вопросы, галактика от этого только выиграет. Вот почему я и ограбил крупнейший банк нашей планеты. План был безупречный: МО, которая также хотела повысить свой интеллектуальный потенциал, внесла в него свою лепту. Признаюсь, уже наполняя мешки деньгами, я вознес молитву Мориксомету, Богу гнусных деяний, совершаемых ради благородных целей. Я уверен, что Он услышал меня и простил, и искренне сожалею о шестнадцати невинных прохожих, так некстати оказавшихся рядом с банком.
Все до последней кредитки я потратил на процессоры и блоки памяти для МО, с тем чтобы наконец-то задать Вопрос.
— Ты готова? — спросил я.
— Роджер* [10]! — последовал ответ.
— Тогда слушай. — Я выдержал театральную паузу. — Почему?
Обычно на обдумывание ответа у МО уходило меньше секунды. Действительно сложные вопросы требовали порядка полминуты. На этот раз пауза затянулась на одиннадцать минут, после чего машина ответила:
— Почему нет?
Вот тогда я понял, что денег всей планеты не хватит для того, чтобы создать искусственный мозг, способный ответить на Главный вопрос. Полетел в Пограничье и стал известным преступником, хотя никто не знал, что я грабил, насиловал и убивал по благороднейшей из причин.
По прошествии шестнадцати лет я почувствовал, что собрал достаточно денег, и вложил их все в развитие мозга МО. После чего она стала как минимум в три раза умнее Центрального компьютера на Делуросе VIII.
Я активировал МО и вновь задал Вопрос:
— Почему?
На этот раз она гудела, урчала и мигала три дня и три ночи, рассматривая все возможные ответы, каждую альтернативу, все нюансы секрета нашего существования. И наконец наступил момент, к которому мы оба шли много лет: МО произнесла, а я услышал Главный ответ.
— Потому что.
— И это все? — изумился я.
— Это все, — подтвердила МО.
Вот тогда я понял, что Главный вопрос так и останется неотвеченным.
— Спасибо, — пробормотал я.
— Всегда готова услужить, — ответила МО.
В итоге я полностью порвал с прошлым, расстался с МО, вернулся в Пограничье, на этот раз, чтобы больше не уезжать. И теперь задаю только один вопрос: «Где бар?» Однако по-прежнему люблю грудастых женщин.
* * *
— Значит, МО существует? — спросил О’Грейди.
— Да. А что?
— Она не может ответить на Главный вопрос, но, готов спорить, рассчитать вероятность результатов игр следующей недели ей вполне по силам.
— Я думаю, это так благородно, провести полжизни в поисках секрета нашего существования. — Золушка вздохнула. — Жаль только, что ради этого пришлось убивать и насиловать людей.
— Все это ерунда, — отмахнулся Макс. — Мы здесь только для того, чтобы наделать множество себе подобных и с чувством выполненного долга лечь в могилу.
— Тогда нам чертовски повезло, что белдорианцам удалось совместить полезное с приятным, — вставил Никодемий Мейфлауэр.
— Нет, я с этим не согласен, — покачал головой Большой Рыжий. — Я думаю, у каждого из нас своя цель. Если бы вы спросили Мейджика Абдул-Джордана, хочет ли он стать отцом выводка восемнадцатифутовых мальчиков и девочек, думаю, он ответил бы, что скорее бы застрелился, чем обрек на такие страдания своих отпрысков.
— Правильно, — поддержал его Маленький Майк Пикассо. — Воспроизводить себе подобных — это хорошо, но ради чего? Я бы скорее создал произведение искусства, которое останется в веках, чем способствовал появлению на свет десятка детей, обреченных на скучную, обыденную жизнь.
— Никто из тех, кто добирается до «Аванпоста», не может пожаловаться на скучную, обыденную жизнь, — заметил Бард. — Так с чего ты решил, что именно такая ждет их потомков?
— Ты же знаешь, что на детях природа отдыхает, — ответил ему Макс Три Ствола. — Так что это еще вопрос, какими уникумами будут наши дети. Я вот не могу припомнить никого из наших родителей, чья слава гремела бы по всему Пограничью. Мы просто выродки. Конечно, великие и героические, но все равно выродки.
Никодемий Мейфлауэр с ним не согласился.
— Ты хочешь сказать, что Эйнштейн и Золушка не могут родить ребенка с его умом и ее внешностью?
— Я полагаю, куда вероятнее, что у их ребенка будет ее ум и его внешность, — ответил Макс.
— И что ты хочешь этим сказать? — сверкнула глазами Золушка.
— Только не подумай, что я хотел тебя обидеть, — продолжил Макс. — Но разве кто-нибудь мог заранее предвидеть, что мы все, собравшиеся в этой таверне, станем такими? Твоя мать была самой сексуальной женщиной во всем секторе галактики? Отец Катастрофы Бейкера выкашивал целые батальоны, прежде чем улечься в постель со священной жрицей? Есть у Маленького Майка Пикассо пять братьев и сестер, ваяющих произведения искусства, которые могут сойти за творения старых мастеров? Я гoворю, мы все уникумы, и не вижу в этом ничего странного.
— В этом и нет ничего странного, — отозвался Бард. — Но возникают серьезные сомнения насчет научности положений генетики.
— Велика беда, — пожал плечами Макс. — Ты когда-нибудь видел ген?
— Я никогда не видел и сверхнового, — ответил Бард. — Но у меня есть достоверные свидетельства их существования.
— Будешь и дальше спорить со мной, не позволю тебе писать обо мне в твоей книге, — пригрозил Макс.
— Будешь и дальше говорить глупости, я сам тебя вычеркну.
— Если вычеркнешь меня из этой книги, я размозжу тебе голову! — взревел Макс, который, похоже, был не в ладах с логикой.
— Размозжи мне голову, и эта книга никогда не будет написана, — парировал Бард.
— Я как-то об этом не подумал, — пробурчал Макс. — Ладно, живи. — Он помолчал. — Так о чем мы говорили?
— О глобальных истинах и смысле жизни, — ответил Никодемий Мейфлауэр. — О вечном.
— Только мы решили, что ответов никто не знает, — добавил Маленький Майк Пикассо.
— Кто-то знает, — возразил Катастрофа Бейкер, который долго молчал (во всяком случае, для него).
Аргиль покачал головой:
— Даже МО не знала.
— МО ошибалась. Есть один человек, который знает тайны Вселенной и цель жизни.
— А ты с ним знаком, не так ли?
— Если уж на то пошло, да.
КАТАСТРОФА БЕЙКЕР И МАГ КЛУБЯЩИХСЯ ТУМАНОВ
Я, как вы знаете, не философ (начал Бейкер). В моем деле универсальные истины большой роли не играют. Я хочу сказать, увидев злодея, творящего злодеяния, не останавливаешься, чтобы задаться вопросом, виновато ли общество в том, что он стал злодеем, и соответствует ли наказание его прегрешениям. Нет, просто отправляешь сукина сына к праотцам, а уж потом тревожишься о последствиях.
Вот почему я не стремился к встрече с Магом Клубящихся Туманов. Люди доверяли ему свои секреты, надежды, мечты, но меня это не трогало.
Зато меня очень интересовала Звезда Вифлеема, самая красивая синекожая девица, которую мне доводилось видеть. Мутант, с синей кожей и оранжевыми глазами, в остальном она могла дать фору Золушке. Уж извини, но это правда.
Впервые я увидел ее на Прего Миноулли IV. Она как раз выходила из отеля, и я влюбился в нее с первого взгляда. Сомневаюсь, что она заметила меня, но какое это имело значение? Мое сердце так и выпрыгивало из груди, в горле пересохло, ладони вспотели, и по собственному опыту я знал, что это симптомы вечной любви.
Пару часов я болтался в вестибюле отеля, чтобы выразить ей свои чувства, подхватить на руки и унести в номер, где мы могли провести медовый месяц, но она вернулась в сопровождении плотного, коренастого мужчины в тюрбане и плаще, усеянных звездами и полумесяцами. Я сразу подошел и галантно ей поклонился.
— Мэм, я восхищался вами издалека, но пришло время объявить о моей самозабвенной любви и восхититься вами вблизи.
— Оставь нас в покое! — буркнул мужчина, толкнув меня в плечо. Выше он просто не доставал.
Первым ударом я врезал ему по ребрам, вторым вышиб девять зубов, мягко намекая на то, что не следует так разговаривать со мной, но, когда повернулся к синекожему идеалу женственности, она уже исчезла в кабине воздушного лифта. В отеле было порядка тысячи пятисот номеров и я уже собрался вышибить двери всех, но найти ее, когда подумал о более быстром и не столь утомительном способе. Шагнул к лежащему на полу парню в тюрбане, оттащил его к стене, присел рядом.
— Привет, сосед.
С криком ужаса он свернулся в позу зародыша.
— Да перестань. — Я развернул его, стараясь не обращать внимания на треск и хруст костей. — Я же не хотел причинять тебе вреда. Просто не люблю, когда меня толкают недомерки в тюрбанах, а потом, ты стоял между мной и самой прекрасной женщиной галактики.
— Мне нужен врач.
— Действительно, раньше я этого не замечал, но ты сильно шепелявишь, дружище.
— Я не шепелявил, пока ты не вышиб мне все зубы, — фыркнул он.
Вернее, плюнул, потому что теперь ничто не мешало слюне вылетать изо рта.
— Ты ко мне несправедлив. — Я силком раздвинул ему челюсти. — У тебя осталось еще много зубов, как минимум дюжина… и если ты хочешь их сохранить, начинай-ка отвечать на мои вопросы.
Он хотел что-то сказать, но лишь всхлипнул.
— Эта синекожая леди, с которой ты пришел. Как ее зовут?
— Звезда Вифлеема.
— Вифлеем — это что, пьеса, фильм? — спросил я в надежде услышать, что это стрип-шоу.
— Ее имя! — проверещал он. — А теперь отпусти меня.
— Скоро отпущу, — пообещал я. — Поверь мне, сидеть на твоей груди — удовольствие маленькое. Но, раз я собирался провести остаток дней с этой леди, хотелось бы узнать о ней побольше. Для начала скажи, где она работает?
— Она и я работаем на одной планете, — ответил он, а потом отключился, то ли от страха, то ли от недостатка воздуха.
Мне не хотелось общаться с местными жандармами, которые все еще злились на меня за стычку в баре «Аристотель», после которой полдесятка их коллег попали в больницу, поэтому я поднял парня в тюрбане, перекинул через плечо, вынес на свежий ночной воздух и бродил по городу чуть ли не час, пока не нашел пункт экстренной помощи, где его и оставил.
(Мне следовало задать вопрос-другой, когда я увидел, что остальные пациенты — животные, но по крайней мере ветеринар работал и ночью, чего я не мог сказать об этих богатых, закормленных врачах.)
Вернувшись в отель, я спросил портье, где мне найти Звезду Вифлеема. Он вытащил на трехмерный дисплей компьютера карту звездного неба и уже начал искать, но я схватил портье за шиворот, пару раз тряхнул, чтобы убедиться, что привлек его внимание, и вежливо сообщил ему, что Звездой Вифлеема может быть что угодно, включая и небесное тело, но интересующая меня носит обтягивающее платье и живет в отеле.
Он извинился и приказал механическому уборщику подтереть маленькую лужу, образовавшуюся на полу, после чего сверился с регистрационной книгой. И внезапно побледнел, как полотно.
— Такое ощущение, что ты увидел призрака, — заметил я.
— Я просто представил себе, что сейчас будет.
Я не понял, что он хотел этим сказать, да меня это и не интересовало.
— Так в каком она номере?
— Она выписалась полчаса тому назад, — ответил портье и сжался, будто ожидал, что потолок рухнет ему на голову.
— И куда она поехала? — спросил я.
— Сейчас посмотрю. — Он буквально уткнулся в компьютер носом.
— Знаешь, — заметил я, глядя на его руки, — тебе надо обратиться к врачу до того, как тремор усилится.
— Я так и сделаю, как только закончится смена. Ага, она успела на лайнер, улетевший на Данте II.
— Что еще ты о ней знаешь? — я надеялся, он скажет мне, замужем ли она, а если да — любит ли своего мужа.
— Только то, что ее спутник назвался ассистентом Мага Клубящихся Туманов.
— Мага Клубящихся Туманов? — повторил я, гадая, а есть ли хоть у кого из участников этой истории, за исключением меня, нормальные имя и фамилия.
— Да, — кивнул портье. — Я его никогда не видел, но говорят, что он может предсказывать будущее, объяснять все тайны Вселенной и даже знает, как лягут кости.
— С таким не грех и подружиться, — признал я. — Надеюсь, он не писаный красавец?
— Он — мастер магии, — ответил портье. — Для такого внешность ничего не значит.
Меня больше волновало другое: что значит внешность для Звезды Вифлеема, но я оставил эти мысли при себе, отправился в космопорт, поднялся на борт своего корабля и направил его к Данте II, планете звездной системы Вергилий, затерявшейся в Спиральном Рукаве.
Вот почему я не стремился к встрече с Магом Клубящихся Туманов. Люди доверяли ему свои секреты, надежды, мечты, но меня это не трогало.
Зато меня очень интересовала Звезда Вифлеема, самая красивая синекожая девица, которую мне доводилось видеть. Мутант, с синей кожей и оранжевыми глазами, в остальном она могла дать фору Золушке. Уж извини, но это правда.
Впервые я увидел ее на Прего Миноулли IV. Она как раз выходила из отеля, и я влюбился в нее с первого взгляда. Сомневаюсь, что она заметила меня, но какое это имело значение? Мое сердце так и выпрыгивало из груди, в горле пересохло, ладони вспотели, и по собственному опыту я знал, что это симптомы вечной любви.
Пару часов я болтался в вестибюле отеля, чтобы выразить ей свои чувства, подхватить на руки и унести в номер, где мы могли провести медовый месяц, но она вернулась в сопровождении плотного, коренастого мужчины в тюрбане и плаще, усеянных звездами и полумесяцами. Я сразу подошел и галантно ей поклонился.
— Мэм, я восхищался вами издалека, но пришло время объявить о моей самозабвенной любви и восхититься вами вблизи.
— Оставь нас в покое! — буркнул мужчина, толкнув меня в плечо. Выше он просто не доставал.
Первым ударом я врезал ему по ребрам, вторым вышиб девять зубов, мягко намекая на то, что не следует так разговаривать со мной, но, когда повернулся к синекожему идеалу женственности, она уже исчезла в кабине воздушного лифта. В отеле было порядка тысячи пятисот номеров и я уже собрался вышибить двери всех, но найти ее, когда подумал о более быстром и не столь утомительном способе. Шагнул к лежащему на полу парню в тюрбане, оттащил его к стене, присел рядом.
— Привет, сосед.
С криком ужаса он свернулся в позу зародыша.
— Да перестань. — Я развернул его, стараясь не обращать внимания на треск и хруст костей. — Я же не хотел причинять тебе вреда. Просто не люблю, когда меня толкают недомерки в тюрбанах, а потом, ты стоял между мной и самой прекрасной женщиной галактики.
— Мне нужен врач.
— Действительно, раньше я этого не замечал, но ты сильно шепелявишь, дружище.
— Я не шепелявил, пока ты не вышиб мне все зубы, — фыркнул он.
Вернее, плюнул, потому что теперь ничто не мешало слюне вылетать изо рта.
— Ты ко мне несправедлив. — Я силком раздвинул ему челюсти. — У тебя осталось еще много зубов, как минимум дюжина… и если ты хочешь их сохранить, начинай-ка отвечать на мои вопросы.
Он хотел что-то сказать, но лишь всхлипнул.
— Эта синекожая леди, с которой ты пришел. Как ее зовут?
— Звезда Вифлеема.
— Вифлеем — это что, пьеса, фильм? — спросил я в надежде услышать, что это стрип-шоу.
— Ее имя! — проверещал он. — А теперь отпусти меня.
— Скоро отпущу, — пообещал я. — Поверь мне, сидеть на твоей груди — удовольствие маленькое. Но, раз я собирался провести остаток дней с этой леди, хотелось бы узнать о ней побольше. Для начала скажи, где она работает?
— Она и я работаем на одной планете, — ответил он, а потом отключился, то ли от страха, то ли от недостатка воздуха.
Мне не хотелось общаться с местными жандармами, которые все еще злились на меня за стычку в баре «Аристотель», после которой полдесятка их коллег попали в больницу, поэтому я поднял парня в тюрбане, перекинул через плечо, вынес на свежий ночной воздух и бродил по городу чуть ли не час, пока не нашел пункт экстренной помощи, где его и оставил.
(Мне следовало задать вопрос-другой, когда я увидел, что остальные пациенты — животные, но по крайней мере ветеринар работал и ночью, чего я не мог сказать об этих богатых, закормленных врачах.)
Вернувшись в отель, я спросил портье, где мне найти Звезду Вифлеема. Он вытащил на трехмерный дисплей компьютера карту звездного неба и уже начал искать, но я схватил портье за шиворот, пару раз тряхнул, чтобы убедиться, что привлек его внимание, и вежливо сообщил ему, что Звездой Вифлеема может быть что угодно, включая и небесное тело, но интересующая меня носит обтягивающее платье и живет в отеле.
Он извинился и приказал механическому уборщику подтереть маленькую лужу, образовавшуюся на полу, после чего сверился с регистрационной книгой. И внезапно побледнел, как полотно.
— Такое ощущение, что ты увидел призрака, — заметил я.
— Я просто представил себе, что сейчас будет.
Я не понял, что он хотел этим сказать, да меня это и не интересовало.
— Так в каком она номере?
— Она выписалась полчаса тому назад, — ответил портье и сжался, будто ожидал, что потолок рухнет ему на голову.
— И куда она поехала? — спросил я.
— Сейчас посмотрю. — Он буквально уткнулся в компьютер носом.
— Знаешь, — заметил я, глядя на его руки, — тебе надо обратиться к врачу до того, как тремор усилится.
— Я так и сделаю, как только закончится смена. Ага, она успела на лайнер, улетевший на Данте II.
— Что еще ты о ней знаешь? — я надеялся, он скажет мне, замужем ли она, а если да — любит ли своего мужа.
— Только то, что ее спутник назвался ассистентом Мага Клубящихся Туманов.
— Мага Клубящихся Туманов? — повторил я, гадая, а есть ли хоть у кого из участников этой истории, за исключением меня, нормальные имя и фамилия.
— Да, — кивнул портье. — Я его никогда не видел, но говорят, что он может предсказывать будущее, объяснять все тайны Вселенной и даже знает, как лягут кости.
— С таким не грех и подружиться, — признал я. — Надеюсь, он не писаный красавец?
— Он — мастер магии, — ответил портье. — Для такого внешность ничего не значит.
Меня больше волновало другое: что значит внешность для Звезды Вифлеема, но я оставил эти мысли при себе, отправился в космопорт, поднялся на борт своего корабля и направил его к Данте II, планете звездной системы Вергилий, затерявшейся в Спиральном Рукаве.