Риплей Александра. Скарлетт

   Та же самая старшая сестра вышла на звук дверного звонка. Скарлетт приготовилась к бою.
   — Настоятельница ждет вас, — сказала сестра. — Идите за мной.
   Скарлетт была ошеломлена, когда покинула монастырь десятью минутами позже. Настоятельница сразу же согласилась поговорить с епископом.
   Она сказала, что известит ее очень скоро. Нет, она не может сказать, когда это будет, но определенно в течение очень короткого времени. Она сама вернется в Чарльстон на следующей неделе.
   Скарлетт была в эйфории. Ее глаза были такими радостными, что в маленьком магазине на Альберкон-стрит бакалейщик забыл взять с нее деньги за украшенную бантом коробку шоколадных конфет, которую она выбрала в подарок дену.
   Ее отличное расположение духа сопровождало ее на протяжении последних приготовлений к праздничному обеду, которыми она занялась, когда вернулась в дом дедушки Робийяра. Но оно потускнело, когда она узнала, что ее идея может прийти на обед только ради шести его особенно любимых блюд. Ее воодушевление совсем исчезло, когда тетушки проинформировали ее, что ей не разрешается пробовать многие из деликатесов, которые будут на столе.
   — Скоромное запрещено во время Великого Поста, — строго сказала Полина. — Никакой подливки в рисе или овощах, которые вы будете есть.
   — И будь осторожной, Скарлетт. Постарайся, чтобы папа этого не заметил, — добавила Полина шепотом. — Он не одобряет поста.
   Ее глаза наполнились печалью.
   «Плач по отсутствию еды, — подумала Скарлетт. — Но я не виню ее». От ароматов кухни у нее у самой текли слюнки.
   — Для нас будет суп. И рыба, — сказала Элали с внезапной радостью. —
   И пирог тоже, замечательный пирог. Настоящее пиршество, Скарлетт.
   — Запомни, сестра, — предупредила Полина, — обжорство — грех.
   Скарлетт оставила их, она чувствовала, как ее раздражение выходит из под контроля. Это всего-навсего обед, напомнила она самой себе, успокойся. Даже с дедушкой за столом это не может быть так плохо. Что может испортить этот старик?
   Он мог, и Скарлетт узнала это однажды, запретить говорить за столом на всех языках, кроме французского.
   Ее «С днем рождения, дедушка», было проигнорировано, как будто она этого и не говорила. На приветствия тетушек последовал холодный кивок, и он сел на огромный, подобный трону, стул во главе стола.
   Пьер Огюст Робийяр перестал быть болезненным старцем в ночной рубашке. Безупречно одетый в старомодный сюртук и накрахмаленную рубашку, он выглядел мощнее, когда он сел, его военная осанка впечатляла. Его седые волосы были похожи на гриву старого льва, глаза под огромными белыми бровями были похожи на ястребиные, его большой костлявый нос напоминал клюв хищника. Определенно, так замечательно начавшийся день стремительно терял свою прелесть для Скарлетт. Она положила развернутую салфетку себе на колени и приготовилась к тому, чего она сама еще не знала.
   Вошел Жером, неся большую серебряную супницу на серебряном подносе размером с маленький столик. Глаза у Скарлетт расширились от удивления. Она никогда в жизни не видела такого серебра. Оно было богато инкрустировано. Целый лес из деревьев окружал ножку супницы, их сплетенные ветви и листья тянулись к ободку и окружали его. Лес был населен зверями и птицами — медведями, ланями, вепрями, зайцами, фазанами и даже совами и белками, которые сидели на ветвях деревьев. Крышка супницы была сделана в форме пня, обвитого виноградной лозой, на каждой веточке которой висела миниатюрная гроздь спелого винограда. Жером поставил супницу перед своим хозяином и поднял крышку рукой в белой перчатке. Изпод крышки выбилось облако пара, затуманив серебро и распространяя восхитительный аромат креветочного супа.
   Полина и Элали наклонились вперед, вдыхая вкусный запах. Жером взял суповую тарелку с серванта и положил ее рядом с супницей. Пьер Робийяр поднял серебряный черпак и наполнил тарелку. Полузакрытыми глазами он следил за тем, как Жером унес тарелку и поставил ее перед Полиной.
   Церемония была повторена для Элали, затем для Скарлетт. Ее руки так и чесались, чтобы схватить ложку. Но она держала руки на коленях, пока ее дед обслуживал себя и пробовал суп. Он пожал плечами с выражением неудовольствия и бросил ложку в тарелку.
   Элали слегка всхлипнула.
   «Старое чудовище», — подумала Скарлетт. Она начала есть суп. Он был очень вкусным. Она старалась поймать взгляд Элали и показать ей, что суп ей очень нравится, но Элали была совершенно подавлена. Скарлетт потеряла всю симпатию к теткам. Если они терпят такое обращение, то они заслуживают быть голодными. Но она не хотела, чтобы старик помешал ей обедать.
   Полина спросила что-то у своего отца, но она говорила по-французски, и Скарлетт не поняла, что сказала ее тетушка. Ответ ее дедушки был коротким, очевидно, он сказал что-то обидное. Скарлетт начала выходить из себя. Явно, что он нарочно собирается все испортить. «О, как бы мне хотелось говорить по-французски. Я бы тогда не сидела и не терпела всю его мерзость».
   Она молчала, пока Жером убирал суповые тарелки и серебряные подставки и ставил на их место другие тарелки, ножи для рыбы и вилки. Это казалось бесконечным.
   Но жареная сельдь заслуживала того, чтобы ее подождать. Скарлетт посмотрела на деда. Он не осмелился показать, что ему это не нравится. Он съел два маленьких кусочка. Звук ножа и вилки, упавших на тарелку, был ужасно громким. Полина и Элали сразу же перестали есть рыбу, которая еще оставалась у них на тарелках. Скарлетт дерзко глядела на деда поверх каждого кусочка пищи, который она подносила ко рту. Но даже она начинала терять аппетит. Неудовольствие старика было отравляющим.
   Но следующее блюдо восстановило ее аппетит. Сваренные в котелке голуби выглядели, как печеные яблоки, а подлива была похожа на мощную коричневую реку, текущую через картофельное пюре, а из турнепса были выложены легкие, как воздух, гнезда мяса. Пьер Робийяр погрузил зубья своей вилки в подливу, а затем поднес их ко рту. Это было все!
   Скарлетт думала, что она вот-вот взорвется. И только отчаянная мольба в глазах ее тетушек заставила ее сдержаться. Как можно быть таким злобным, как ее дедушка? Просто невозможно было, чтобы ему не понравилась еда. И ему было не так уж тяжело есть, даже с его зубами. Да и если бы их вообще не было, что за дело. Она знала, что он любит хорошую еду. После того как она заставила положить масло и подливу в ту кашицу, которую ему обычно Приносили, тарелка вернулась на кухню чистой, как будто ее вылизала собака. Нет, тут должны быть другие причины. И она видела их по его глазам. Они сверкали, когда он видел жалкое отчаяние тетушек. Он предпочитает заставлять их страдать, чем наслаждаться обедом. Обедом в день рождения, между прочим.
   Какая разница была между этим празднеством и тем, которое было на дне рождения Патриции!
   Скарлетт взглянула на скелетообразное прямое тело деда и его самодовольное невозмутимое лицо. Она презирала его за то, что он изводил тетушек. Но даже больше она презирала их самих за то, что они выносили его старческие пытки. У них не было ни капли достоинства. Как они могут сидеть и терпеть все это! Она сидела за столом дедушки в очаровательной розовой гостиной прекрасного розового дома и была охвачена возмущением и отвращением. Даже по отношению к себе самой. «А почему бы мне не сказать ему, как отвратительно все, что он делает? Мне не нужно знать французский, чтобы сделать это, он понимает по-английски так же, как и я. Я же взрослая женщина, а не ребенок, которому нельзя говорить, пока ему не разрешат. Что со мной? Это очень глупо».
   Но она продолжала сидеть спокойно, не прислоняясь спиной к спинке кресла и держа левую руку все время на коленях. Как будто ребенок, старающийся вести себя в обществе наилучшим образом. Присутствие ее матери было незаметно и даже невоображаемо, но Эллин Робийяр О'Хара была здесь, в доме, где она выросла, за столом, за которым она сидела так же, как сейчас Скарлетт, положив левую руку на накрахмаленную салфетку на коленях. И во имя ее любви, чтобы заслужить ее одобрение, Скарлетт была неспособна противостоять тирании Пьера Робийяра.
   Казалось, прошла целая вечность, пока она сидела, наблюдая за чопорной и медленной работой Жерома. Снова и снова менялись тарелки, ножи, вилки, и Скарлетт казалось, что это никогда не кончится. Пьер Робийяр последовательно пробовал и отодвигал каждое тщательно отобранное и приготовленное блюдо, которое ему предлагалось. К тому моменту, когда Жером внес праздничный пирог, напряженность и страдание достигли апогея. Скарлетт с трудом могла неподвижно сидеть на стуле, так велико было ее желание сбежать.
   Пирог был покрыт блестящей украшенной завитками меренгой, обильно обсыпанный серебристым драже.
   На верхушке вазы серебряной филигранью вились ветки папоротника и были установлены миниатюрные шелковые флаги Франции, армии императора Наполеона и полка, в котором служил Пьер Робийяр. Старик заворчал, возможно от удовольствия, когда все это поставили перед ним. Он посмотрел из-под полуопущенных век на Скарлетт и сказал по-английски:
   — Разрежь его.
   «Он надеется, что я собью флажки, — подумала она, — но я не собираюсь доставить ему это удовольствие». Как только она взяла у Жерома нож для пирога своей правой рукой, она быстро подняла блестящую вазочку с пирога левой рукой и поставила ее на стол. Затем она посмотрела прямо в глаза деду со сладчайшей улыбкой.
   Губы его передернуло.
   — И вы думаете, он ел это? — с чувством спросила Скарлетт. — Ничего подобного! Ужасный старик поддел своей вилкой не больше двух крошек после того, как он поскреб прекрасную меренгу, как будто она была литой или что-то в этом роде, и положил их в рот с таким видом, как будто он оказывает величайшую любезность. Затем он заявил, что слишком устал, чтобы открывать свои подарки, и удалился в свою комнату. Я хотела переломать его костлявую шею.
   Морин О'Хара затряслась от смеха.
   — Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала Скарлетт, — он был низок и груб.
   Она разочаровалась в жене Джейми. Она рассчитывала встретить понимайте, а не насмешку.
   — Конечно же, вы видите, Скарлетт, глупость всего этого. Представьте себе только ваших бедных тетушек, придумывающих, как бы доставить ему удовольствие, и его самого в ночной рубашке, придумывающего, как бы досадить им. Старый грубиян! Козни старых проказников всегда находили слабое место в твоем сердце. Я так и вижу его сейчас, строящего планы в предвкушений обеда.
   — И разве вы не можете догадаться, что он заставил своего человека тайком принести все эти замечательные блюда, чтобы он смог наесться досыта за закрытыми дверьми. Старый мошенник! Его изощренные злые выходки меня смешат.
   Смех Морин был так заразителен, что в итоге Скарлетт сама рассмеялась. Она правильно сделала, что пришла в никогда не закрывающуюся кухню Морин после этого ужасного праздничного обеда.
   — А теперь давайте отведаем нашего пирога, — довольно сказала она. — Вы теперь умеете, разрежьте его, он там, под полотенцем, на кухонном столе. Отрежьте несколько лишних кусков, молодежь скоро вернется из школы. А я тем временем заварю свежий чай.
   Только Скарлетт уселась у огня с чашкой и тарелкой, как дверь с громким шумом открылась, и пять молодых О'Хара заполнили кухню. Скарлетт узнала рыжеволосых дочерей Морин: Мэри Кейт и Хелен. Маленький мальчик был Майкл О'Хара, две младшие девочки — его сестры Клара и Пег. У всех были темные курчавые волосы, которые нуждались в причесывании, голубые глаза с темными ресницами и загребущие маленькие руки, которые Морин приказала им немедленно помыть.
   — Но нам лучше не мыть руки, — попытался объяснить Майкл. — Мы собираемся пойти в хлев поиграть с поросятами.
   — Свиньи живут в свинарнике, — сказал крошка Пег с важным видом, — так, Морин?
   Скарлетт была шокирована. В ее обществе дети никогда не называли взрослых по имени. Но Морин не находила в этом ничего необычного.
   — Они живут в свинарнике, если никто не выпускает их оттуда, — сказала она, подпрыгнув. — Вы же не думали о том, чтобы взять свинок из свинарника, чтобы поиграть, ведь так?
   Майкл и его сестры засмеялись так, как будто шутка Морин была самой смешной из тех, которые они когда-либо слышали. Потом они убежали через кухню к задней двери, которая вела в широкий двор.
   Скарлетт посмотрела на горящие в очаге угли, блестящий медный чайник, сковородки, висящие над камином. «Забавно», — подумала она. Она может никогда больше не ступить ногой в кухню, когда плохие времена в Таре закончатся. Но это было другое. Это было место жизни, место, где было счастьем находиться, а не просто комната, где готовилась пища и мылись тарелки. Как ей хотелось остаться. Старинная красота дедушкиной гостиной заставляла ее дрожать, когда она думала о ней.
   Но она сама принадлежала к гостиным, а не к кухням. Она леди, привыкшая к слугам и роскоши. Она торопливо допила чай и поставила чашку на блюдце.
   — Вы спасли мне жизнь, Морин. Я думала, сойду с ума, если мне придется остаться с тетушками. Но мне действительно пора идти.
   — Какая жалость! Вы даже не доели пирога. Мне говорили, что пироги у меня получаются неплохие.
   Хелен и Мэри Кейт подошли к стулу матери с пустыми тарелками в руках.
   — Возьмите кусочек, только не все. Скоро придут малыши.
   Скарлетт начала надевать перчатки.
   — Мне нужно идти, — повторила она.
   — Нужно — значит нужно. Я надеюсь, что вы побудете у нас подольше на танцах в субботу, Скарлетт? Джейми сказал мне, что он собирается научить вас танцевать рил. Может, и Колум вернется к этому времени.
   — О, Морин! У вас будет еще одна вечеринка в субботу?
   — Не то чтобы вечеринка. Но у нас всегда музыка и танцы, когда рабочая неделя завершена и мужчины приносят домой заработанные деньги. Пойдете?
   Скарлетт покачала головой.
   — Я не могу. Мне бы очень хотелось, но меня не будет в Саванне.
   Тетушки надеялись, что она поедет с ними в Чарльстон в субботу утренним поездом. Вдруг Скарлетт подумала, что Ретт может быть уже в доме у дедушки. Ей не нужно было уходить из дома. Она вскочила на ноги.
   — Мне нужно бежать. Спасибо, Морин. Я обязательно зайду перед тем, как уеду.
   Может, ей удастся привести Ретта встретиться с О'Хара. Он здесь будет к месту, еще один высокий мужчина, со всеми высокими темноволосыми О'Хара. Но он может прислониться к стене в той приводящей в бешенство элегантной манере, ему свойственной, и смеяться над ними всеми. Он всегда смеялся над ее полуирландским происхождением, насмехаясь, когда она повторяла то, что папа говорил ей сотни раз. Веками О'Хара были крупными и могущественными землевладельцами, вплоть до битвы при Бойне.
   «Я не знаю, что в этом смешного. Почти у всех, кого я знаю, отобрали землю янки.
   Что же плохого в том, что у папиной семьи землю отобрали англичане? Я думаю спросить об этом Джейми и Морин, если будет возможность. Если Ретт не заберет меня раньше».

Глава 38

   Обещанное письмо Генри Гамильтона было доставлено в дом Робийяра, как только стемнело. Скарлетт схватилась за него, как за веревку, брошенную утопающему. Она уже целый час слушала ссору тетушек, решающих, кого следовало винить за реакцию их отца на свой день рождения.
   — Это о моей собственности в Атланте, — сказала Скарлетт. — Пожалуйста, извините меня, но я возьму его в свою комнату.
   Она не желала ждать, пока они согласятся. Она заперла дверь комнаты. Ей хотелось смаковать каждое слово.
   «Что за беспорядок Вы устроили», — начиналось письмо без всяческих приветствий. Почерк старого адвоката был таким неровным от волнения, что невозможно было читать. Скарлетт поморщилась и поднесла письмо ближе к лампе.
   «Какой беспорядок Вы устроили. В понедельник меня посетил напыщенный старый дурак, которых обычно я стараюсь избегать. Он презентовал мне предназначенный Вам банковский чек на полмиллиона долларов. Вся эта сумма была заплачена Реттом.
   Во вторник меня изводил другой старый дурак, на этот раз адвокат. Он спрашивал меня, где Вы. Его клиент. Ваш супруг, хотел это знать. Я не сказал ему, что Вы в Саванне».
   Скарлетт застонала. Кого это дядя Генри называл старым дураком, когда он сам им являлся. Ничего удивительного, что Ретт не приехал за ней. И она опять вгляделась в путаный почерк Генри.
   «…потому что Ваша телеграмма пришла после его ухода, и к тому же в это время я не знал, где Вы. Я ему еще не сказал, где Вы, потому что не знаю, что Вы собираетесь делать, зато у меня есть замечательная идея: не принимать в этом ни малейшего участия.
   Этот судебный адвокат имел два вопроса от Ретта. Первый: где Вы? Второй: хотите ли Вы развода?
   Итак, Скарлетт, я не знаю, что Вы там замышляете через голову Ретта, чтобы получить от него все эти деньги, я не хочу этого знать. Что бы он там ни сделал, давать Вам основание для развода с ним не мое дело. Я никогда не пачкал руки в деле о разводе. И не собираюсь начинать это сейчас. Вы можете только потерять время и, между прочим, деньги. В Южной Каролине, где сейчас живет Ретт, разводы запрещены.
   Если же Вы будете упорствовать в этом дурацком занятии, я дам Вам имя адвоката в Атланте, который почти уважаем, несмотря на то, что он ведет бракоразводные дела. Но я предупреждаю Вас, что Вам придется передать ему или кому-нибудь еще все Ваши дела. Я не собираюсь вести их для Вас. Если Вы думаете, что, получив развод с Реттом, Вы будете свободны, чтобы выйти замуж за Эшли Уилкса, позвольте Вам сказать, что Вы хорошо сделаете, если подумаете еще раз. Эшли сейчас намного лучше, чем все ожидали. Мисс Индия и моя глупая сестра содержат удобный дом специально для него и его мальчика. Если Вы войдете в его жизнь. Вы все разрушите. Предоставьте несчастного себе самому, Скарлетт».
   «Действительно, предоставить Эшли себе самому! Хотела бы я знать, каким довольным и процветающим он бы был, если бы я оставила его одного. Дядя Генри из всех, кого я знаю, должен иметь больше здравого смысла и не приставать ко мне, как старая сварливая служанка, и изобретать всевозможные грязные домыслы». Он знает все о строительстве домов на окраине города. Скарлетт была глубоко уязвлена. Дядя Генри был последним из близких к отцу и к тому же ближайшим другом в Атланте; и его обвинения резали по живому. Она пробежала глазами несколько оставшихся строчек, а затем нацарапала ответ, чтобы Панси взяла его на телеграф.
   АДРЕС В САВАННЕ НЕ СЕКРЕТ ТЧК РАЗВОД НЕ ТРЕБУЕТСЯ ТЧК ДЕНЬГИ ЗОЛОТОМ ВПР
   Если бы дядя Генри не кудахтал, как курица, она могла бы доверить ему купить золото и положить в ее сейф. Но у человека, у которого не хватило ума дать Ретту ее адрес, могло не хватить ума и для других дел тоже. Скарлетт начала нервно грызть ногти, беспокоясь о своих деньгах. Может, ей нужно поехать в Атланту и поговорить с Генри, своими банкирами и Джо Коллтоном. Может, ей стоит купить больше земли на окраине города и поставить там больше домов. Такой дешевизны, как сейчас, больше никогда не будет, пока чувствуются последствия паники, до сих пор влияющие на деловую активность.
   Нет! Сначала она должна сделать первоочередные дела. Ретт старался ее найти. Она улыбнулась про себя. «Он дурачит меня со всеми этими разговорами о разводе или переводом денег, как будто наше дело уже закончено. Что это значит — только одно имеет значение — то, что он хотел знать, где я. Он не станет долго сидеть на месте, если дядя Генри скажет ему».
   — Не будь смешной, Скарлетт, — сказала Полина холодно. — Конечно, ты поедешь домой завтра. Мы всегда возвращаемся домой в Чарльстон в субботу.
   — Но это не значит, что я должна сделать так же. Я говорю вам, что я решила еще немного побыть в Саванне.
   Скарлетт не могла позволить Полине остановить ее. Ничто не могло остановить ее, когда она знала, что Ретт ее ищет. Она примет его прямо здесь, в этой элегантной, розовой с золотом гостиной, она должна заставить его попросить ее вернуться. После того как он испытает такое же унижение, она согласится, и затем он обнимет ее и поцелует.
   — Скарлетт! Будь любезна отвечать на вопросы, когда я их тебе задаю.
   — Что такое, тетушка Полина?
   — Что ты собираешься делать? Где ты собираешься жить?
   — Как где? Здесь, конечно.
   Скарлетт не пришло в голову, что ее могуг и не пригласить остаться в доме деда так долго, как она того хочет. Традиции гостеприимства горячо и заботливо охранялись на Юге, и было неслыханно, если гостя выпроваживали раньше, чем он сам решал уехать.
   — Папа не любит сюрпризов, — грустно предположила Элали. — Я думаю, что смогу проинструктировать Скарлетт относительно обычаев, принятых в этом доме, без вашей помощи, сестра. Конечно же, ты можешь, сестра. Я ничего другого и не предлагала.
   — Я пойду и спрошу разрешения у дедушки, — сказала Скарлетт, вставая. — Хотите ли пойти со мной?
   «Трепещут, — подумала она, — в ужасе от того, что визит к нему без специального приглашения мог вывести деда из себя. Черт возьми! Какую низость еще он может им уготовить!» Большими шагами она прошагала по холлу, сопровождаемая шепчущимися и беспокойными тетушками, и постучалась в дверь деда.
   — Антрэ, Жером.
   — Это не Жером, дедушка, это я, Скарлетт. Могу я войти?
   На мгновение установилось молчание. Затем глубокий, строгий голос
   Пьера Робийяра позвал:
   — Входи.
   Скарлетт вскинула голову и триумфально улыбнулась тетушкам перед тем, как открыть дверь.
   Ее решимость немного поникла, когда она посмотрела на ястребиное лицо старика. Но она уже не могла остановиться. Она прошла полпути по толстому ковру с уверенным видом.
   — Я только собираюсь сказать вам, что хочу ненадолго задержаться после того, как тетя Элали и тетя Полина уедут.
   — Почему? Скарлетт была в тупике. Она не собиралась объяснять причин. И она не понимает, почему она должна это делать.
   — Потому что я так хочу, — сказала она.
   — Почему? — снова спросил старик.
   Решительные зеленые глаза Скарлетт встретились с его замутненными голубыми.
   — У меня есть причины, — сказала она. — Вы возражаете?
   — Что, если так? Это уже было невыносимо. Она не может вернуться в Чарльстон. Это было бы равно поражению. Она должна остаться в Саванне.
   — Если вы не хотите, чтобы я оставалась здесь, я ухожу к своим родственникам. О'Хара меня уже пригласили.
   Рот Пьера Робийяра искривился в подобии улыбки.
   — Я понимаю, что вам не претит спать в гостиной вместе со свиньями.
   Щеки Скарлетт покраснели. Ей всегда было известно, что дед не одобрял замужества ее матери. Он никогда не принимал Джералда О'Хара в своем доме. Она хотела защитить отца и родных от его предрассудков против ирландцев. Если бы только у нее не было ужасного подозрения, что дети приводили в дом маленьких поросят, чтобы поиграть с ними.
   — Забудь об этом, — сказал дед. — Оставайся, если хочешь. Мне это абсолютно безразлично.
   Он закрыл глаза, выпуская ее тем самым из поля своего зрения и внимания.
   Скарлетт с трудом удержалась от того, чтобы не хлопнуть дверью, когда она покинула комнату. И что за противный старик! Но тем не менее она добилась того, чего хотела. Она улыбнулась тетушкам.
   — Все в порядке, — сказала она.
   Весь день Скарлетт бодро шагала вместе с тетушками, оставляя их карточки в домах всех их друзей и знакомых. «Уехали», — было от руки написано в нижнем левом углу. Этот обычай не существовал в Атланте, но был обязателен в старых городах на побережье Джорджии и Южной Каролины. Скарлетт думала, что это чистая трата времени — упреждать людей, что ты уехал. Тем более, что всего несколькими днями ранее тетушки измучили себя, оставляя карточки в тех же самых домах и тем же самым людям, информируя их о том, что они приехали. Скарлетт была уверена, что большинство из этих людей не утруждали себя тем, что оставляли карточки в доме Робийяра. Здесь определенно не было гостей.
   В субботу она настояла на том, чтобы пойти с тетушками на железнодорожную станцию, и она посмотрела за тем, чтобы Панси поставила их чемоданы точно там, где они хотели, чтобы их можно было видеть и чтобы никто их не стащил. Она поцеловала их тонкие морщинистые щеки, вернулась на людную платформу и помахала на прощание, когда поезд с пыхтением отправлялся со станции.
   — Мы остановимся у булочной на Бротон-стрит, перед тем как поехать домой, — сказала она извозчику: до обеда было еще далеко.
   Она послала Панси на кухню заказать чашку кофе и сняла перчатки. Каким милым и спокойным был этот дом, когда тетки уехали. Но в холле был целый слой пыли. Она должна сказать несколько слов Жерому. И остальным слугам тоже, если понадобится. Она не хотела, чтобы все выглядело так запущенно, котла приедет Ретт.
   Как будто бы прочитав ее мысли, позади нес появился Жером. Скарлетт даже вздрогнула. Почему этот человек не может произвести мало-мальски приличного шума, когда он подходит?
   — Вам послание, мисс Скарлетт.
   Он держал серебряный поднос с телеграммой.
   Ретт! Скарлетт с жадностью схватила тонкую бумагу неуклюжими пальцами.
   — Спасибо, Жером. Посмотри за моим кофе, пожалуйста.
   Дворецкий был слишком любопытен, по ее мнению. Она не хотела, чтобы он читал из-за ее плеча.
   Как только он ушел, она вскрыла послание.
   — Черт! — сказала она.
   Телеграмма была от дяди Генри.