Колум открыл рот, затем закрыл его. Спорить было не о чем. Он был уверен, что Дэниэл никогда не переедет.
   Колум позвал Скарлетт спуститься с лестницы, на которую она взобралась, инспектируя свежую штукатурку.
   — Я хочу, чтобы ты посмотрела, что сделали твои «лентяи», — сказал он.
   У Скарлетт от радости выступили слезы на глазах. Перед ней лежала прокошенная дорога, достаточно широкая для двуколки. Раньше ей приходилось ездить по ней верхом на пони. Последнюю неделю это было слишком тяжело. Теперь она снова сможет ездить к Кэтлин и брать молоко для чая и овсяной каши.
   — Я поеду сейчас же, — сказала она.
   — Тогда позволь зашнуровать твои ботинки.
   — Нет, они жмут мне в лодыжках. Я буду ходить босой. Теперь у меня есть коляска и дорога, по которой можно ездить.
   Колум с облегчением проследил, как она отъезжает, и вернулся в свой домик к своим книгам и трубке, а также к стакану хорошего виски с чувством заслуженной награды. Скарлетт О'Хара была — самая утомительная личность из всех, кого он когда-либо встречал.
   Но почему, удивлялся он, ему всегда хотелось добавить «бедная овечка», что бы он ни думал о ней?
   Она действительно выглядела бедной овечкой, когда неожиданно ворвалась к нему в комнату перед наступлением летних сумерек. Члены семьи очень любезно отклонили ее приглашение, а затем и призыв переехать в Баллихару.
   Колум полагал, что Скарлетт не способна плакать. Она не плакала, когда получила известие о разводе и даже тогда, когда весть о женитьбе Ретта нанесла ей последний удар. Но в эту дождливую теплую августовскую ночь она несколько часов всхлипывала и рыдала, пока не заснула на его кушетке — роскошь, не известная в ее двух спартанских комнатах. Он прикрыл ее легким одеялом и отправился в спальню. Он был рад, что опадала выход своему горю, и оставил ее одну. Сильные люди не любят свидетелей своей слабости.
   Он подумал, что снова ошибся. Узнает ли он эту женщину когда-нибудь до конца? Утром он нашел Скарлетт сидящей за кухонным столом; она ела яйца.
   — А знаешь, ты прав, Колум. Они гораздо вкуснее с солью… Начни искать хороших арендаторов моих домов. Они должны быть состоятельными людьми, потому что в этих домах все самое лучшее, и я хочу получить хорошие деньги.
   Скарлетт была глубоко оскорблена, хотя никогда и не показывала этого.
   Несколько раз в неделю она продолжала ездить к Дэниэлю в двуколке и работала так же упорно, как всегда в Баллихаре, хотя ее беременность становилась все обременительней. К концу сентября город был восстановлен. Каждое здание было чистым, заново покрашено снаружи и внутри, с крепкими дверями и хорошими трубами, с непромокаемыми крышами. Население стремительно росло.
   В городе открылись еще два бара, мастерская по ремонту обуви и конской сбруи, галантерейный магазин, приехал престарелый пастор в маленькую католическую церковь, два школьных учителя, которые начнут занятия, как только из Дублина придет разрешение, нервный молодой адвокат, надеющийся иметь свою практику, с еще более нервной молодой женой, постоянно разглядывающей людей на улице сквозь кружевную занавеску. Дети фермеров играли на улице, а их жены сидели на ступеньках крыльца и сплетничали. Каждый день почтальон из Трима доставлял почту джентльмену ученого вида, который открыл в однокомнатной пристройке к галантерейному магазину книжный магазин, где также можно было купить писчую бумагу и чернила. Через год ожидалось открытие почты, и наконец доктор заключил договор об аренде самого большого дома, чтобы начать заселение в первой неделе ноября.
   Последняя новость была особенно приятной для Скарлетт. Единственная больница в округе размещалась в работном доме в Дюншолине, на расстоянии четырнадцати миль отсюда. Она никогда не бывала в работном доме, последнем прибежище неимущих, и надеялась, что никогда не будет. Скарлетт твердо верила в необходимость работы вместо попрошайничества, и она предпочла бы не видеть несчастных, которые заканчивали там свою жизнь. И это, конечно, было не место для рождения ребенка. Личный доктор, это больше подходило ей. Он будет все время под рукой, так как дети часто болеют крупом, ветрянкой и тому подобными болезнями. Теперь только оставалось найти кормилицу с середины ноября и привести в порядок дом.
   — А где твоя прекрасная Фицпатрик, Колум? Мне казалось, что она согласилась приехать ко мне месяц назад.
   — Она действительно согласилась месяц назад и уведомила об этом за месяц, как делает каждый приличный человек. Она будет здесь первого октября, то есть в следующий четверг. Я предложил ей пожить у меня.
   — Вот как? А я думала, что она будет экономкой у меня. Почему она не остается здесь?
   — Потому, Скарлетт, дорогая, что твой дом — единственный в Баллихаре, который до сих пор не отремонтирован.
   Скарлетт с удивлением оглядела свою комнату-кухню. Она никогда не обращала внимания на то, как выглядит ее жилище; это было временное удобное место наблюдения за работой в городе.
   — Здесь отвратительно, не так ли? — сказала она. — Лучше мы побыстрее доделаем дом, чтобы я могла переехать. — Она улыбнулась, но с трудом. — Дело в том, Колум, что я совершенно измотана. Я буду рада разделаться с работой и немного отдохнуть.
   Скарлетт не сказала о том, что работа стала для нее только работой после того, как кузины отказались переехать к ней. Она не испытывает радости от возрождения земель О'Хара, если сами О'Хара не будут наслаждаться этой землей. Она снова и снова старалась понять, почему они отказались. Единственной причиной, которую она видела, было нежелание жить слишком близко к ней: они не любили ее, несмотря на всю их доброту и теплое отношение. Она чувствовала себя одинокой среди них, даже когда была вместе с Колумом. Она верила, что он ее друг, но это он сказал ей, что они никогда не приедут. Он понимал их, был одним из них.
   Все время теперь болела спина. На распухших ногах мучительно больно ходить. Она уже не хотела ребенка. Он делал ее больной, и именно благодаря ему ей впервые пришла в голову идея купить Баллихару. И ей еще мучиться шесть — нет, шесть с половиной недель.
   «Если бы у меня были силы, я бы завопила», — мрачно подумала она. Но она выдавила еще одну слабую улыбку для Колума.
   Он выглядит так, как будто хочет сказать что-то и не знает что. Ну, я не могу помочь ему. Я совершенно не в состоянии разговаривать.
   В дверь постучали.
   — Иду! — крикнул Колум. И правда, побежал как заяц. Улыбаясь, вернулся в кухню с пакетом в руке. — Это миссис Фланаган из магазина. Она принесла табак, который ты заказывала для бабушки. Я возьму его для нее.
   — Нет. — Скарлетт вскочила на ноги. — Она просила меня достать. Это единственная вещь, о которой она просила. Запряги пони и помоги мне залезть в коляску. Я хочу сама отвезти.
   — Я поеду с Тобой.
   — Колум, здесь едва хватает места для меня; перестань об этом говорить! Подай коляску и только помоги мне сесть в нее. Пожалуйста. Одному Богу известно, как я вылезу из нее.
   Скарлетт была не в восторге, увидев кузена Сина выходящим из коттеджа бабушки на шум ее коляски. «Страшный Син» — так звала его Скарлетт про себя, точно так же она всегда думала о своем кузене Стивене в Саванне — «Страшный Стивен».
   Они заставляли Скарлетт поеживаться, потому что всегда молча наблюдали, как другие О'Хара разговаривали и смеялись. Ее не интересовали люди, которые не болтали и не смеялись, или люди себе на уме. Когда Син предложил ей руку, чтобы помочь войти в дом, она неуклюже отступила в сторону.
   — Не нужно, — сказала она весело, — я прекрасно могу обойтись сама. Син нервировал ее даже больше, чем Стивен. Все неудачники заставляли ее нервничать, а Син был О'Хара, которому не везло. Он был третий сын Патрика. Старший сын умер. Джейми работал в Триме, поэтому, когда Патрик умер в 1861 году, Син унаследовал ферму. Ему было «только» тридцать два в то время, и он думал, что это «только» оправдывает все его неудачи. Он делал все так плохо, что был реальный шанс потерять арендованный участок земли.
   Дэниэл, как старший, созвал всех детей Патрика. Хотя ему было шестьдесят семь, он ощущал в себе больше силы, чем Син и его собственный сын Симус, которому тоже было «только» тридцать два. Он работал всю жизнь рядом с братом; теперь, когда Патрик умер, не стоит молча смотреть, как губится дело их жизни. Син должен уйти.
   И Син ушел. Но не совсем. Уже двадцать лет он живет с бабушкой, позволяя ей ухаживать за собой. Он отказался выполнять какую-либо работу на ферме Дэниэла. Скарлетт пошла прочь от него так быстро, как могли нести ее босые опухшие ноги.
   — Девочка Джералда! — воскликнула бабушка. — Я рада видеть тебя, молодая Кэти-Скарлетт.
   Скарлетт верила ей. Она всегда верила бабушке.
   — Я принесла тебе табак, старая Кэти-Скарлетт, — с искренней веселостью сказала она.
   — Как здорово! Выкуришь трубку со мной?
   — Нет, спасибо, бабушка. Я еще не настолько ирландка.
   — Жаль. А я такая ирландка, какими Бог сотворил их. Набей мне трубку.
   В крошечном коттедже было тихо. Скарлетт положила ноги на табурет и закрыла глаза. Тишина была успокаивающей.
   Скарлетт пришла в бешенство, когда услышала крики на улице. Неужели нельзя побыть полчаса в тишине? Она поспешила во двор фермы, готовая наорать на любого, кто шумел.
   То, что она увидела, было настолько ужасным, что она забыла свой гнев, боль в спине, агонию в ногах — все, кроме страха. Во дворе фермы Дэниэла стояли солдаты, констебли и офицер на гарцующей лошади с обнаженной саблей в руке. Солдаты устанавливали треножник из стволов деревьев. Скарлетт заковыляла через двор к рыдающей в дверях Кэтлин.
   — Вот еще одна, — сказал солдат. — Посмотрите на нее. Эти ирландцы плодятся как кролики. Почему они вместо этого не научатся носить ботинки?
   — В постели ботинки не нужны, — сказал другой, — или под кустом.
   Англичане засмеялись. Констебли уставились в землю.
   — Эй, вы! — громко крикнула Скарлетт. — Вы, на лошади. Что вы и ваши рядовые делаете на этой ферме?
   — Это ты мне, девка? — Офицер опустил вниз свой длинный нос.
   Она подняла подбородок и уставилась на него своими холодными зелеными глазами.
   — Я не девка, сэр, а вы не джентльмен, даже если вы и офицер.
   У него открылся рот. Теперь его нос был едва заметен, наверное потому, что у рыб нет носов, а он был похож на выброшенную на берег рыбу. Горячая радость борьбы наполняла ее энергией.
   — Но ты не ирландка, — сказал офицер. — Ты та американка?
   — Не ваше дело, кто я есть. А вот что вы здесь делаете — мое дело.
   Объясните.
   Офицер вспомнил, кем он был. Он закрыл рот и выпрямил спину. Скарлетт заметила, что солдаты оцепенели и смотрели сначала на нее, а затем на офицера. Констебли поглядывали, прищурив глаза.
   — Я выполняю приказ правительства Ее Величества о выселении людей, проживающих на этой ферме, за неуплату арендной платы. — Он помахал свернутой бумагой.
   Сердце Скарлетт подступило к горлу. Она подняла подбородок выше. За спинами солдат она увидела Дэниэла и его сыновей, бежавших с полей с вилами и дубинами, готовых к бою.
   — Здесь, очевидно, ошибка, — сказала Скарлетт. — Сколько не уплачено?
   Скорее, подумала она, ради Бога скорее, ты, длинноносый дурак. Если кто-нибудь из О'Хара ранит солдата, они будут отправлены в тюрьму или хуже.
   Все, казалось, замедляло скорость. Офицер целую вечность вынимал и разворачивал свиток. Дэниэл и Симус, и Патрик, и Тимоти двигались как будто под водой. Скарлетт расстегнула блузку. Ее пальцы — как сосиски, пуговицы — как неудержимые куски жира.
   — Тридцать один фунт восемь шиллингов и девять пенсов, — сказал офицер. Скарлетт показалось, что ему потребовалось по часу на каждое слово. Затем она услышала крики с поля, увидела бегущих мужчин О'Хара, на ходу размахивающих кулаками и орудиями. Она неистово рванула бечевку вокруг шеи, затем схватила мешочек с деньгами за его крепко завязанный верх.
   Ее пальцы нащупали монеты, сложенные банкноты, и в благодарность она тихо прошептала молитву. Это была зарплата всех рабочих Баллихары, более пятидесяти фунтов. Теперь Скарлетт была холодна и нетороплива, как тающее мороженое.
   Она сняла шнурок с шеи через голову и позвякала мешочком.
   — Там есть лишние, за ваши труды, грубиян, — сказала она. Ее рука была крепка и точна. Мешочек попал офицеру в лицо. Шиллинги и пенсы посыпались по его мундиру на землю.
   — Выясните недоразумение, — сказала Скарлетт, — и заберите этот хлам с собой!
   Она повернулась спиной к солдатам.
   — Ради Бога, Кэтлин, — прошептала она, — беги в поле останови мужчин, пока они не наделали беды.
   Позднее она встретилась лицом к лицу со старым Дэниэлом. Она посерела. Предположим, она не привезла бы табак? Предположим, его не прислали сегодня? Она пристально посмотрела на дядю и завопила:
   — Почему ты не сказал, что тебе нужны деньги? Я бы с радостью дала тебе их!
   — О'Хара не берут милостыню, — сказал Дэниэл.
   — Милостыню? Это не милостыня, когда дает твоя семья, дядя Дэниэл.
   Дэниэл посмотрел на нее старыми-старыми глазами.
   — То, что не заработано твоими собственными руками, — милостыня, — сказал он. — Мы слышали твою историю, молодая Скарлетт О'Хара. — Когда мой брат Джералд потерял рассудок, почему ты не обратилась к его братьям в Саванне? Они все твоя семья.
   У Скарлетт затряслись губы. Он был прав. Она не просила и не принимала помощь ни от кого. Она несла всю тяжесть одна. Ее гордость не допустила бы никакой уступчивости, никакой слабости.
   Она посмотрела на худые, прямые плечи дяди, гордый наклон его головы. И поняла. Она бы сделала то же самое. Она поняла также, почему была не права, предлагая Баллихару взамен земли, где он проработал всю жизнь. Это сделало бы его работу бессмысленной, работу его сыновей, его братьев, его отца, отца его отца.
   — Роберт поднял ренту, не правда ли? Из-за того, что я сделала это дерзкое замечание по поводу его перчаток. Он собирался отплатить мне — через вас.
   — Роберт жадный человек, но нельзя сказать, что это не связано с тобой.
   — Разреши мне помочь? Это будет честью для меня.
   Скарлетт увидела одобрение в глазах старого Дэниэла, затем вспышку юмора:
   — Сын Патрика работает в конюшне в Биг Хаусе. У него замечательная идея разводить лошадей. Его можно было бы отправить учиться, имея деньги.
   — Благодарю тебя, — сказала Скарлетт.
   — Будет кто-нибудь ужинать, или я должна все выбросить свиньям? — сказала Кэтлин с притворным гневом.
   — Я так голодна, что могу заплакать, — сказала Скарлетт. «Я счастлива, — подумала она. — У меня все болит с головы до пят, но я счастлива. Если этот ребенок не будет гордиться, что он О'Хара, я сверну ему шею».

Глава 61

   — Вам нужна кухарка, — сказала миссис Фицпатрик. — Я не умею готовить.
   — Я тоже, — ответила Скарлетт. Миссис Фицпатрик взглянула на нее. —
   — Я тоже не умею готовить, — поспешно повторила Скарлетт. Несмотря на уверения Колума, она решила, что не сумеет поладить с этой женщиной. «Она не понравилась мне прямо с того момента, когда я спросила, как ее зовут, а она ответила: „Миссис Фицпатрик“, зная, что я имела в виду ее имя. Я никогда не звала своих слуг „миссис“ или „мистер“, или „мисс“. Но ведь у меня не было белых слуг. Кэтлин, горничная, не в счет, да и Бриди — тоже. Они мои кузины. Я рада, что миссис Фицпатрик не приходится мне „родственницей“.
   Миссис Фицпатрик была довольно высокой — по крайней мере, на полголовы выше Скарлетт. Она не отличалась излишней полнотой, но и худой ее назвать было нельзя. Своей твердостью и основательностью она напоминала дерево, а возраст ее невозможно было определить наверняка. У нее, как у большинства ирландских женщин, была идеальная кожа, наверное, благодаря мягкому и влажному климату. На щеках всегда играл яркий румянец. У миссис Фицпатрик был широкий некрасивый нос с горбинкой, а губы, напротив, казались яркой узкой полоской. Но поразительнее всего выделялись ее темные брови. Они образовывали неширокую легкую дугу над ее голубыми глазами и являли собой довольно странный контраст со снежно-белыми волосами. На ней было строгое серое платье со скромным белым воротничком и манжетами. Ее сильные работящие руки были чинно сложены на коленях. Скарлетт взглянула на свои огрубевшие ладони… Руки миссис Фицпатрик были гладкими, аккуратными, с маленькими круглыми ногтями.
   В ирландском говоре миссис Фицпатрик улавливались английские нотки. Голос ее звучал мягко, но был несколько лишен музыкальности.
   Скарлетт поняла, что миссис Фицпатрик — деловая и практичная женщина. Эта мысль успокоила ее: она могла иметь дело с практичной женщиной, не важно, нравилась та ей или нет.
   — Я уверена, что вам пригодятся мои услуги, миссис О'Хара, — сказала миссис Фицпатрик, и не оставалось сомнений, что она была абсолютно уверена во всех своих словах и поступках. Скарлетт почувствовала раздражение: может быть, эта женщина бросает ей вызов? Или собирается задавать тон в доме?
   А миссис Фицпатрик все продолжала говорить:
   — Мне очень приятно было познакомиться с вами, и я рада работать у вас. Для меня большая честь — быть экономкой в доме Той Самой О'Хары.
   Что она имеет в виду?
   Темные брови удивленно взметнулись вверх:
   — Неужели вы не знаете? Все только и говорят об этом, — миссис Фицпатрик улыбнулась. — В наше время ни одна женщина не сделала бы такого, и быть может, через сотни лет — тоже. Люди зовут вас Та Самая О'Хара — Наша О'Хара. Во времена великих Королей у каждой семьи был свой глава, представитель, почетный член клана. Один ваш далекий предок был гордостью семьи, и его назвали Тот Самый О'Хара. А теперь это имя вновь — для вас.
   — Я не понимаю, что вы имеете в виду? Что я теперь должна делать?
   — Вы уже все сделали. Вас уважают, вам верят, вами восхищаются и гордятся. Это имя не унаследовано, оно присвоено вам. Теперь Скарлетт О'Хара должна просто быть самой собой. Вы — Наша О'Хара.
   — Я думаю, мне не помешает чашка чая, — слабо сказала Скарлетт. Она не знала, о чем говорила миссис Фицпатрик. Она шутила? Насмехалась? Нет, она была не из тех женщин, которые шутят. Что она имела в виду, говоря «Та Самая О'Хара»? Скарлетт попробовала сказать это вслух. Та Самая ОаХара — звучит как барабанная дробь. Глубоко в тайниках ее души что-то загорелось. Наша О'Хара! Ее зеленые глаза вспыхнули: Наша О'Хара!
   «Мне придется думать об этом и завтра, и каждый день до конца жизни. Я понимаю всю ответственность, но чувствую себя такой сильной! „Оставайтесь такой, какая вы есть“, — сказала миссис Фицпатрик. Но почему Наша О'Хара?»
   — Ваш чай, миссис О'Хара.
   — Спасибо, миссис Фицпатрик.
   Несмотря ни на что, спокойная уверенность этой женщины перестала раздражать Скарлетт и стала ей даже нравиться. Она взяла чашку и взглянула на миссис Фицпатрик:
   — Пожалуйста, выпейте со мной чая. Нам нужно поговорить: у нас только полтора месяца, а сделать необходимо очень многое.
   Скарлетт никогда не была в Биг Хаусе. Миссис Фицпатрик тщательно скрывала свое любопытство и восторг. Раньше она была экономкой в очень известной семье, управляла делами в огромном доме, но он значительно проигрывал в сравнении с домом в Баллихаре. Она помогла Скарлетт вставить огромный ключ странной формы в замочную скважину и налегла на дверь: та никак не открывалась.
   — Плесень, — сказала миссис Фицпатрик, почувствовав неприятный запах в доме. — Нам понадобится целая армия женщин с тряпками и щетками, чтобы навести порядок. Но давайте сначала посмотрим кухню. Ни одна кухарка не согласится приехать в дом, где нет первоклассной кухни. А эту часть дома можно отремонтировать и немного позже. Пока не стоит просто обращать внимания на клочья обоев, свисающие со стен, и на следы животных на полу — кухарка даже не увидит этих комнат.
   Галереи с резными колоннами присоединяли к основному зданию два крыла. Женщины пошли по одной из них и оказались в большой угловой комнате. Все двери открывались в коридоры, ведущие в другие комнаты и на лестницу.
   — У вас здесь будет распоряжаться управляющий, — сказала миссис Фицпатрик, когда они вернулись в угловую комнату. — Остальные комнаты будут служить кладовыми и жильем для слуг. Управляющие не живут в Биг Хаусе, так что вам придется снять квартиру в городе, достаточно большую, чтобы она соответствовала званию управляющего имением. А это будет что-то вроде его кабинета.
   Скарлетт ответила не сразу. Она совсем не так представляла себе это помещение и кабинет управляющего. Ретт говорил, что в крыле дома в Данморе всегда располагались гости. Но в ее планы не входило держать для гостей дюжину комнат, а вот кабинет, как у Ретта, был ей необходим. Она решила, что закажет у мебельщика стол даже больших размеров, чем у Ретта, на стенах развесит карты имения и будет, как он, смотреть в окно. Только она будет видеть Баллихару, а не груду обожженных кирпичей, и у нее будут поля, засеянные пшеницей, а не клумбы с цветами.
   — Управляющим в Баллихаре буду я, так как не хочу, чтобы имением распоряжался посторонний.
   — Миссис О'Хара, вы же не представляете, что говорите. Это займет все ваше время. Необходимо будет заниматься не только запасами и обустройством, но и выслушивать, улаживать разногласия между рабочими, фермерами, горожанами.
   — Я займусь этим. Мы поставим вдоль этого коридора скамьи, чтобы люди могли сесть. Каждое первое воскресенье месяца после мессы я буду принимать всех, у кого возникнут проблемы.
   Экономка поняла, что возражать бесполезно.
   — И еще вот что, миссис Фицпатрик, нигде не будет никаких плевательниц, ясно?
   Миссис Фицпатрик кивнула, хотя никогда не слышала этого слова: в Ирландии табак не жевали, а курили.
   — Хорошо, — сказала Скарлетт. — Теперь давайте найдем кухню, которая вас так беспокоит. Она, наверное, в другом крыле.
   — У вас разве хватает сил так много ходить? — поинтересовалась миссис Фицпатрик.
   — Это необходимо, — ответила Скарлетт. От хождения у нее болели ноги и спина, но даже и речи быть не могло о том, чтобы прекратить это. Ее испугало состояние дома. Неужели за полтора месяца можно все сделать? Но дом должен быть готов — в нем родится ребенок.
   — Великолепно! — воскликнула миссис Фицпатрик, увидев кухню. Она похожа на пещеру со множеством углублений и нишами в два яруса. Под потолком был огромный светильник. Скарлетт никогда раньше не видела такого огромного зала. В дальнем его конце находился внушительных размеров камин. Двери по обе стороны от него вели в помещение для мытья посуды — с северной стороны и в пустую комнату — с южной.
   — Здесь могут спать кухарки. Это самое удобное и продуманное строение, какое мне доводилось видеть. — Миссис Фицпатрик указала наверх. Небольшой коридорчик вел на второй этаж. — Мое жилье будет над комнатой кухарки. Тогда они и служанки не смогут увидеть, что я наблюдаю за ними. Это будет держать их в напряжении. Этот коридор ведет на второй этаж главного здания, так что вы тоже можете приходить и сверху смотреть, что делается на кухне. Они будут работать не переставая.
   — А почему я не могу просто зайти на кухню и проверить?
   — Потому что они сразу все бросят и застынут в ожидании указаний, а их стряпня тем временем подгорит.
   — Вы говорите «они» и «горничные». А что с кухаркой? Я думала, у нас будет она одна.
   Миссис Фицпатрик широким жестом обвела помещение:
   — Одна женщина не справится со всем этим. Опытная кухарка не возьмется за это. Мне бы хотелось увидеть кладовые и прачечную. Это, наверно, в подвале. Вы хотите спуститься?
   — Не очень. Я лучше посижу на воздухе — надоел этот запах. Скарлетт направилась к двери, ведущей в заросший травой сад, окруженный каменной стеной. Она вернулась на кухню. Вторая дверь вела в галерею с колоннами. Скарлетт опустилась на пол и прислонилась спиной к одной из колонн. Тяжелая усталость навалилась на нее. Она и понятия не имела, что в доме столько работы — снаружи он выглядел как новый.
   Ребенок зашевелился, и Скарлетт рассеянно потрогала ножку, толкавшую ее изнутри.
   — Эй, малышка, — пробормотала она, — что ты об этом думаешь? Они зовут твою мать «Наша О'Хара». Надеюсь, тебе это нравится? Лично мне — да. — Скарлетт закрыла глаза, чтобы успокоиться.
   Тут вышла миссис Фицпатрик, отряхивая с платья паутину.
   — Это подойдет, — сказала она. — А теперь нам обеим не мешало бы хорошенько поесть. Мы пойдем в бар Кеннеди.
   — В бар? Дамы не ходят в бар без сопровождения.
   — Это ваш бар, — улыбнулась миссис Фицпатрик. — Вы можете ходить туда, когда захотите. Вы — Та Самая О'Хара.
   Действительно, решила Скарлетт, это была не Атланта и не Чарльстон. Почему бы ей не пойти в бар? Неужели она не сама настелила там полы?! Тем более, что все говорили, что миссис Кеннеди, жена хозяина бара, готовит превосходные блинчики с мясом, которые тают во рту.
   Погода испортилась, начались дожди. Не кратковременные грибные дождики, к которым привыкла Скарлетт, а настоящие ливни, длившиеся порой несколько часов. Фермеры жаловались, что почва была недостаточно тверда, и они не могли идти удобрять только что расчищенные поля. Но Скарлетт, заставлявшая себя работать каждый день до полного изнеможения и контролировавшая ход дел в Бит Хаусе, благословляла эту грязь, успокаивавшую боль в ее распухших ногах. Она вообще отказалась от туфель и держала на пороге тазик с водой, чтобы мыть ноги при входе в дом. Когда Колум увидел это, он расхохотался: