Роберсон Дженнифер. Разрушитель меча

   – И как же? – бросил я. – Ты хочешь сказать, что я стал мягким как Южная женщина?
   – Наоборот. Хотя некоторые, без сомнения, со мной поспорили бы – но только те люди, которые и не представляют, что движет мужчиной, – он пригладил богатую шелковую ткань своего расшитого бурнуса, кольца блеснули. – Те, кто понимают людей – или понимают тебя – говорят, что шахта и женщина сделали тебя более собранным. Что теперь ты опаснее, чем когда-либо. Раньше тебе было на все наплевать, ты жил в свое удовольствие… теперь жизнь и свобода значат для тебя очень много, теперь у тебя есть женщина, и ты уже не такой апатичный.
   – Апатичный? – в моей характеристике я бы поставил это определение на последнее место.
   – Мужчины, у которых нет дома – или пожившие в одиночестве – ходят с Пенджей, Песчаный Тигр. Им все равно, куда идти, лишь бы найти работу, женщину и вино, – он улыбнулся. – Боги благословили тебя необычным ростом, силой и реакцией, у тебя врожденный талант… Зачем такому одаренному человеку попусту тратить силу? Но нет, он просто отмахивается от насекомых вместо того, чтобы раздавить их и узнать, на что он способен… и если он предпочтет давить их, он него не будет спасения.
   Он замолчал, а я смотрел на него, сбитый с толку его выводами и умением судить о людях так легко и говорить с такой уверенностью.
   Я лежал неподвижно, помня о веревках.
   – Оставь ее в покое.
   – Нет, – он сделал шаг ко мне. – Ты понял, о чем я сейчас говорил? Ты из тех, кого нельзя купить. Ты – аномалия, Песчаный Тигр. Ты отличаешься от всех танцоров мечей, потому что они охотно продают себя, не понимая, что это тоже рабство, только другого сорта.
   Я подавил в себе злобу и постарался говорить спокойно.
   – Значит я тоже войду в твою коллекцию?
   – Нет. Танцоров мечей можно купить десяток за медяшку… конечно, может быть, ты стоишь и подороже, но не настолько, чтобы я захотел пополнить тобой мою коллекцию. Нет, – задумчиво повторил он. – Если бы мне понадобился танцор меча, я взял бы Аббу Бенсира.
   Я рявкнул не задумываясь:
   – Аббу Бенсира!
   – Я собираю все самое уникальное, Песчаный Тигр. Вот в чем дело. Ты очень хорошо танцуешь – седьмой ранг, кажется? – но Аббу… Аббу есть Аббу. Аббу Бенсир.
   Знаю, знаю. Глупо было хотя бы думать о ревности в моем положении, но я чувствовал себя задетым. Слова Умира больно ударили по самолюбию. Потому что хотя и без того плохо быть скрученным и брошенным в вонючий сарай из-за своей расхлябанности, еще хуже слышать, что ты не стоишь своего главного противника.
   Я мрачно покосился на него.
   – Слышал о Чоса Деи?
   Он слабо улыбнулся. Брови изогнулись в веселом недоумении.
   – Чоса Деи – Южная легенда. Конечно слышал.
   Я ухмыльнулся.
   – Он тоже собирал. Хотя в основном магию.
   – Значит мы очень похожи, волшебник из легенды и я, – рассмеялся Умир. – Мне пришлось овладеть частью магии.
   Всего лишь ЧАСТЬЮ, отметил я. Мне это почему-то показалось важным.
   – Так что дальше, танзир? Ты оставишь меня здесь на съедение крысам или придумал что-то поинтереснее?
   – Я думаю только о женщине, – он улыбнулся, заметив, что мои мускулы непроизвольно напряглись в попытке порвать веревки. – Я бы на твоем месте не старался так освободиться, Песчаный Тигр. Тебя связывает не веревка, а магия.
   Я окаменел.
   – Магия?
   – Руническое заклинание, если быть точным, – он пожал плечами. – У меня есть гримор.
   – Гри… что?
   – Гри-мор, – произнес он. – Коллеция магических заклинаний и родственного с ними колдовства. Она называется Книга Удре-Ната, Книга Поглощенной Души, – танзир улыбнулся. – Моя душа еще при мне… но уже заложена, – одна рука скрылась под бурнусом и появилась обратно с куском серо-коричневого шнура. – Примерно вот так, видишь? – он тихо произнес одно слово и шнур засиял. Это был тот самый омерзительный желто-зеленый свет, который шел из-за моей спины. – Вот. Руническое заклинание. Книга Удре-Ната полна таких мелочей и вещей посерьезнее, – он подошел поближе, немного наклонился и покачал сияющим шнуром перед моим лицом. – Видишь руны? Их сотни, все они сплетены в единую нить и их связь разорвать невозможно. Они крепче веревки. Вот что держит тебя, Песчаный Тигр. Горло, руки, ноги, – он махнул рукой. – Ты можешь мастерски владеть мечом, но тебе не удастся освободиться от магии.
   Похолодев от ужаса, я смотрел на короткий шнурок, свисающий с пальцев Умира. Приглушенный свет пульсировал; переплетенные руны образовывали причудливую живую веревку толщиной с женский мизинец.
   Он спрятал шнурок.
   – Я бы не стал так дергаться, – посоветовал он. – Такая веревка, завязанная узлом, при каждой попытке растянуть ее только сильнее сжимается. Если попытаешься развязаться, очень может быть, что петля на твоем горле затянется, а мне бы этого очень не хотелось.
   – Почему? – прохрипел я. – Зачем я тебе?
   – Не мне. Сабре.
   Каждый мускул замерз.
   – Ты мне не нужен, – сказал он, – а она давно тебя ищет. Ну и поскольку я никогда не откажусь заработать, я с радостью избавлюсь от тебя, получив за это деньги и благодарность Сабры. Кто знает, может и она мне когда-нибудь пригодится.
   – Она женщина, – сказал я в надежде переубедить его. – Ты будешь помогать женщине-танзиру?
   – Я буду помогать кому угодно, лишь бы получить желаемое, – он пожал плечами. – Я прагматист, Песчаный Тигр… сегодня Сабра правит домейном своего отца, а завтра все может измениться. В конце концов все меняется, – он расправил складки тяжелых рукавов. – Они уже должны были забрать женщину – Дел? – он кивнул. – Так что я ухожу, – он повернулся к лампе и задул ее. В перламутровом сиянии, связывающем меня, я едва видел его лицо.
   – Сабра прибудет из Искандара через день или два, так что все это время можешь крутиться как хочешь. А если вздумаешь кричать, вспомни, что ты в моем домейне. Я обещал людям вернуть поселению былое величие – и посоветовал им не вмешивались в мои дела.
   Я дернулся, но тут же застыл, почувствовав, что рунические узы сжались сильнее.
   – Подожди…
   Он подошел к двери, положил руку на щеколду и обернулся.
   – Я не убийца, не борджуни и не насильник. Я наслаждаюсь, рассматривая свою коллекцию. Может тебе станет легче, если ты узнаешь, что я не собираюсь причинять вред женщине.
   И на том спасибо. Но когда дверь за ним закрылась, я подумал, что он мог и соврать.
   Он мог врать обо всем.

28

   От рунических уз шло тошнотворное желто-зеленое сияние. Я лежал в полутьме и думал можно ли проверить узлы на крепость и при этом не задушить себя. Умир Безжалостный знал, что делал: обвязав магической веревкой мои лодыжки и запястья, он накинул одну петлю на горло, чтобы каждое движение рук или ног туже затягивало ее.
   Да поглотят его аиды. Хотя, он, кажется, и сам говорил, что рискует душой, владея Книгой Удре-Ната или как там в аиды он еще ее называл. Я мрачно уставился в темноту. Всю мою жизнь стараясь держаться подальше от магии, я видимо отказывался от очень полезных для жизни знаний. Оказалось, что весь Юг был просто усеян всякими магическими вещичками, грим-чем-то, колдунами с больным самолюбием, афритами… Аиды, пусть люди говорят что хотят, я-то знаю, что все это ловкие трюки и чушь.
   Только «чушь» Умира хорошо выполняла свою работу, не позволяя мне даже пошевелиться.
   Я лежал очень спокойно и внимательно изучал последствия своей невнимательности. Почки болели по-прежнему и я уже не сомневался, что еще пару дней они не позволят мне о себе забыть; несколько синяков, ссадин; пара больших и очень чувствительных кровоподтеков; болезненная припухлость на голове.
   И еще что-то неприятно давило на спину. Я задумался и понял: они оставили мне меч. За спиной, в ножнах и перевязи.
   Сначала я даже удивился такому промаху, а потом спросил сам себя: а почему бы нет? Со связанными руками добраться до меча я не мог, а, насколько мне было известно, Сабра интересовалась яватмой не меньше чем мной.
   А может кто-то пытался отобрать у меня Самиэля, но меч оттолкнул его?
   Если коснуться яватмы не зная ее имени, она может повести себя довольно вспыльчиво. Яватма умеет себя защитить. И еще она может призывать на помощь магию.
   Магия.
   Я задумчиво облизнул губы. Разве я не воспользовался силой магии всего несколько часов назад, чтобы вылечить колено и восстановить изуродованные руки?
   Разве я не подчинил Чоса Деи – ну ладно, часть его – своей воле?
   Я поежился. Веревка больно врезалась в горло, запястья, лодыжки.
   Я лежал в пыльной полутемной комнате и покрывался потом при каждой попытке сглотнуть так, что петля не затянулась туже. Мне нужно было найти способ уничтожить магическую стражу Умира.
   Только перед глазами все время стояла Дел, которая выпила слишком много акиви – неважно опьянела она после этого или нет – а потом получила удар в челюсть совсем не мягким кулаком, и одна никак не могла справиться со всеми людьми Умира.
 
   Я заснул, а проснувшись в неудобном положении от неожиданности дернулся и веревка тут же затянулась еще сильнее. Теперь она действительно врезалась в горло. Я откинул голову назад, пытаясь добиться хоть немного слабины, ударился макушкой о рукоять меча и выругался, шипя от отвращения, отчаяния, ярости.
   – Тупица, – хрипло прошептал я. – Твоему шодо не следовало бы давать тебе и…
   Но я не закончил. Именно сейчас мне совсем не хотелось думать о своем шодо. Он умер двенадцать лет назад, но до сих пор я по привычке отдавал на его суд каждый свой поступок, стараясь сам себе в этом не признаваться. Как и в том, что я стал танцевать неряшливо, решая исход каждого танца своими врожденными преимуществами – физическим превосходством и быстротой
   – а не тонкой техникой, которой шодо семь лет старался обучить меня.
   А ведь Умир был прав.
   Аиды. Надо попробовать.
   Закрыть глаза. Подумать о магии. О силе. О том, что мне сейчас нужнее всего.
   Подумать о Дел, о том, что если я не освобожусь, Умир может связать ее руническими веревками и затащить в логово, такое же неприступное как Гора Дракона, и скрыть ее за охраной, через которую я не прорвусь, какую бы силу я не призывал, потому что у него есть грим-что-то.
   Я представил себя со стороны – оставленного лежать в вонючей комнате, деревянные перегородки который были изъедены крысами, с удавкой на горле, едва позволявшей дышать, без еды и воды и даже возможности облегчиться…
   (…чего мне делать совсем не хотелось. Я заранее представлял, какая это будет боль. А все из-за того, что кто-то из людей Умира – а скорее всего этих кто-то было несколько – врезал мне ногой в неприятной близости от почек…) …пока мстительная дочь Аладара не приедет в Кууми, возвращаясь в свой домейн из Искандара через Харкихал, и не затащит меня в логово такое же неприступное как…
   Аиды.
   – Тебе поможет только магия, – мрачно прошептал я. – И давай поторопись.
   Но с магией торопиться нельзя. Особенно если где-то внутри вас скрывается злобный волшебник – или хотя бы часть его.
   Недостающая часть оставалась в мече.
   Я подумал о рунах, об их тошнотворном сиянии, о том, как их развязать.
   Часть рунической веревки Умир унес с собой под бурнусом. Она была обыкновенным шнурком, темной ленточкой. До тех пор, пока он не произнес одно слово.
   Что, в аиды, он сказал?
   Я задумался. Старался вспомнить, пока не заболела голова и пот не залил глаза. Вот тогда судороги начали сводить шею, руки и ноги и я понял, что, невзирая на петлю сжимающую горло, двигаться мне придется, потому что иначе очень скоро боль станет невыносимой.
   Умир Безжалостный. Который сказал, что Сабра может приехать через пару ДНЕЙ.
   Который говорил, что не хочет меня убивать. И который не мог не знать, что за два дня я в любом случае умру, дернусь я во сне или судороги сведут мышцы, и тогда петля затянется.
   И я задохнусь.
   А значит если я сам что-то не придумаю – и как можно быстрее – я буду мертв по «естественным причинам» задолго до приезда Сабры.
   Магия. Я зарыл глаза и подумал о ней, стараясь расслабиться.
   И уснул.
 
   Я проснулся как от толчка, задохнулся и выплюнул слово. Сам не понимая что говорю, просто повторив услышанные один раз от Умира звуки. Странное слово, похожее на постоянно ускользающую спину жеребца, когда он козлит и брыкается. Но я вспомнил его и я его произнес…
   И ничего не случилось.
   И…
   Нет. Кое-что случилось. Сияние усилилось.
   А я добивался совсем не этого.
   Я попытался снова, меняя интонацию.
   Ничего.
   Еще раз. И узлы сжалась.
   – Нет… – в отчаянии я еще сильнее прижал голову к мечу, пытаясь вырвать из горла впившуюся веревку. Спина болела, ноги сводило, почки полыхали огнем.
   – Развязать… – прохрипел я, – не завязать… развязать…
   Я снова вспомнил слово, оно засветилось у меня в голове, и попытался еще раз.
   Но теперь я произнес его наоборот.
   Свет померк. Давление не уменьшилось, но и не усилилось.
   Пока и этого было достаточно.
   Я снова сказал слово – наоборот.
   Ничего.
   – Развязать… – пробормотал я. И представил, как развязываются узлы.
   Ничего.
   Я от души выругался и сосредоточился. Представил рунические веревки, которые не мог видеть и никогда не видел, не считая короткого взгляда, брошенного на обрывок в руке Умира.
   Он свисал с тонких пальцев: путаница сияющих рун, переплетенных как нити в поводах Салсет.
   Я уже видел его перед собой.
   – Думай…
   Есть. Перед моими глазами застыли линии, узоры, узлы. Я подумал о своих собственных линиях и узорах, вырезанных на коже и заметных даже сквозь двухдневную щетину; потом об узорах, которые я рисовал в песке и пыли перед старым хустафой – переплетение узлов, линии скручиваются по две, по три, по четыре, потом расходятся, снова переплетаются и завязываются, потом к ним присоединяются другие…
   Я дышал так тяжело, что с пола поднялось облако пыли и глаза начали слезиться. Соленые капли стекали по щекам, рисуя узоры на грязной коже и я вспомнил первую встречу с Мехметом – пыль на его лице, запекшийся песок, жажда, истощение. Мехмет, в чьем акетни жил хустафа, бросающий песок, который однажды бросил его для меня и назвал меня джихади.
   Или не назвал?
   Дрожь сотрясла все тело. Я понял, что сейчас задохнусь, но веревка не затянулась. Хотя и легче еще не стало.
   Кожа чесалась и ныла, а я ничего не мог поделать.
   – …не думай… об этом…
   Но я думал. Потому что руки и ноги заледенели и от холода заболели суставы. Мне даже показалось, что это Северные морозы забрались на Юг и накрыли меня своим дыханием.
   Желудок сжался, кислый комок медленно пополз к горлу.
   Аиды, только не сейчас!
   Я выругался в пыльное облако. Меня бросало то в жар, то в холод, как при лихорадке.
   Аиды, сейчас не время…
   Комок уже подбирался к горлу.
   Сейчас мне нужна магия, а это…
   Магия.
   От которой всегда болят кости, чешется кожа, выворачивается желудок.
   Аиды, может она работает!
   С новыми силами – забыв обо всех болячках – я снова вернулся к попытке снять заклятие уз Умира.
   Я задыхался, покрывался потом, скрипел зубами, думал о рунах: они были на Севере, на Юге, на Границе. Я представлял себе как развязываются узлы, рассыпаются, расползаются…
   Все происходит наоборот.
   Я полностью расслабился.
   Когда мои глаза открылись, дыхание громом отдавалось в ушах. Я заставил себя выпрямиться. Пепел слетел с моей шеи, с запястий, с лодыжек. Я хрипло расхохотался, но задохнулся, скорчился и упал на бок, жадно вдыхая и выдыхая воздух вместе с грязью и кровью.
   Аиды, ненавижу магию. Мне от нее всегда плохо.
   Когда спазмы перестали корчить тело, я постарался выровнять дыхание. Я долго лежал в полной темноте, чувствуя как высыхает мокрая от пота кожа, потом, пошатываясь, поднялся.
   Дел.
   Баска, подожди еще немного, я уже иду.
   Я поднялся, сделал два неверных шага к двери, налег на нее всем телом и вырвал из стены высохшие под солнцем кожаные петли.
   И вырвался в рассвет.

29

   Спотыкаясь на каждом шагу, я добрался до кантины, больно ударился о дверной проем, не сумев вовремя остановиться, и тряхнул за плечо мирно спящего племянника Акбара.
   – Где она? Куда они ее повезли? Когда они уехали?
   Племянник только открыл рот от изумления.
   Одной рукой – в другой был меч – я скрутил его рубашку узлом под подбородком и оторвал его от подушки.
   – Я сказал, ГДЕ ОНА?
   – Женщина? – уточнил он.
   – Нет, кобыла, – я выпустил его. – До меня сюда приходили люди…
   Он расправил одежду.
   – Да, но…
   – Куда они поехали?
   – К Северным воротам, но…
   – Она не ранена?
   – Нет. Но…
   – Харкихал, – сразу понял я. – Они увезли ее в Харкихал – если конечно нет другого…
   – Где, в аиды, ты был? – спросил знакомый голос.
   Я даже подпрыгнул, торопливо обернулся и не поверил своим глазам.
   – А что ты делаешь ЗДЕСЬ?
   Это был тупик. Дел нахмурилась. Светлые брови удивленно взлетели и на лбу появилась морщинка – похоже что единственной ее проблемой было плохое настроение.
   Но это уже мелочи.
   – Я хочу сказать… – я замолчал, представляя, каким дураком должен выглядеть. – Они приходили за тобой?
   Клинок Бореал в ее руках сверкнул.
   – Эти люди? Да.
   – Но… – я сел – точнее рухнул – на край постели племянника Акбара.
   – Я ничего не понимаю.
   – Они приходили, – объяснила Дел, – но к счастью меня не было в комнате. Я искала тебя на конюшне.
   Хвала валхайлу.
   – Меня?
   – Да. Ты же перед уходом сказал, что идешь проверить лошадей, – она нахмурилась сильнее и посмотрела на меня с укором. – Я подождала, ты не вернулся и я пошла тебя искать, – Дел пожала плечами. – Потом я услышала как они пришли. И затихла. Я стояла в конюшне, с жеребцом, – она осмотрела меня с ног до головы. – Знаешь, Тигр, сейчас ты выглядишь еще хуже чем два дня назад.
   Чувствовал я себя так же. Тогда болели голова и колено, теперь я затруднился бы сказать, к какой части моего тела люди Умира не приложили свои кулаки и сандалии.
   – Я был уверен, что придется тебя спасать, – неохотно признал я.
   – Со мной все нормально, – сразу ответила она и потише добавила: – Но спасибо за намерение.
   Племянник Акбара наконец-то решился вмешаться в нашу беседу.
   – Могу я снова лечь спать? – поинтересовался он.
   – А-а, – я поднялся с его кровати и потер грязную щеку, двигаясь медленно, чтобы не болели почки – или хотя бы болели не так сильно. – Лучше нам отсюда убраться и побыстрее.
   Дел шагнула в сторону, пропуская меня в дверь и пошла за мной по общей комнате.
   – Почему ты уверен, что они вернутся? Они приходили сюда и не нашли то, что искали. Иногда уже обысканная комната лучшее укрытие.
   – Они вернутся, – я прошел мимо столов, сердито отпихивая стулья, и направился в нашу комнату. – У меня предчувствие, что Умир не сдастся.
   – Кто?
   – Умир. Безжалостный. Тот, который хотел купить тебя.
   – Он?
   – Теперь он хочет украсть тебя, – я откинул полог с нашей дороги и прислонился к дверному косяку. – Как на твой взгляд, я реален?
   Светлые брови взлетели куда-то вверх.
   – Что?
   – Ладно, забудь, – я слабо махнул рукой. – Просто… собирай вещи. А я займусь лошадьми.
   – Наши вещи уже на конюшне, – остановила меня Дел. – Когда эти люди ушли, я собралась и подготовила лошадей.
   – Подготовила?..
   – Оседлала… и сумки собраны, они у седел, – она объясняла очень терпеливо и вежливо, словно не хотела обидеть меня, но знала, что этого не избежать. – И фляги полны.
   Наверное я действительно плохо выглядел.
   – Ну значит… – я выпрямился и тут же сморщился от боли. – Думаю, пора уезжать.
   Дел посмотрела на меня и не выдержала:
   – Судя по твоему виду, ты не в состоянии куда-то ехать.
   – Раньше меня это не останавливало, – скрипнув зубами, я прижал ладонь к пояснице. – Поехали, баска. Сабра уже в пути и Умир скоро вернется.
   Спеша как могли, мы с Дел пошли на конюшню, вывели кобылу и жеребца, и гнедой тут же начал хлестать воздух хвостом и оттопыривать губу. Покрасовавшись, он решил для кобылы этого недостаточно и тихий рассвет огласился оглушительным визгливым ржанием. Мое правое ухо было как раз около морды жеребца. Можно только удивляться, какой громкий у лошадей голос.
   Я шлепнул гнедого по носу.
   – Не сейчас, безмозг…
   Дел вскочила на кобылу и расправила складки широкого бурнуса. Рукоять Бореал над ее левым плечом сверкнула в лучах восходящего солнца.
   – Если ты так торопишься..
   – Я иду. Я ид… аиды, лошадь, это делать обязательно? – я стер кусок слюнявой слизи с грязной левой щеки. – Кобыла идет до ближайшего поселения, – объявил я, – где мы обменяем ее на мерина, – я вставил левую ногу в стремя, левой рукой ухватился за короткую гриву жеребца – я всегда подрезаю ее – и подтянул себя наверх. Не доставив удовольствия моим почкам, о чем они не преминули мне сообщить. – Они выехали из главных ворот, значит нам лучше ехать другой дорогой, – я повернул жеребца и повел его за угол кантины. – Умир не знает, куда мы направляемся, а поскольку я знаю, что он знает, что мы знаем, что Сабра идет за нами, Джула это последнее место, где нас будут искать.
   – А он не мог отправить людей и к другим воротам?
   – Стены рушатся, на случай если ты этого не заметила. Мы найдем какой-нибудь пролом, – мы обогнули кантину и выехали на улицу. – Я не думаю…
   Но что я не думал, Дел так и не узнала. Из полутьмы, еще сражавшейся с лучами восходящего солнца, вышел мужчина и ухватил повод жеребца, заставив гнедого остановиться.
   – Я бросаю тебе вызов, – объявил он, – на формальную схватку в круге.
   – Незбет, – оскалился я. – У нас на это нет времени.
   – Вызов Шодо, – отрезал он. – Или ты снова отговоришься раной, надеясь скрыть свою трусость?
   Дел почувствовала себя задетой.
   – Просто убей его, Тигр, – посоветовала она.
   – Вызов Шодо, – повторил Незбет, на всякий случай покрепче сжимая повод.
   – Давай встретимся позже, – предложил я. – Сейчас мы несколько заняты…
   – Тигр, – позвала Дел и я уловил в ее голосе беспокойство. – Идут остальные.
   – Люди Умира? Нет, – тут же ответил я сам на свой вопрос, потому что увидел «остальных».
   – Они танцоры мечей, – сообщил Незбет. – Осман, Маудин, Хасан. Второй и третий ранги. Все достойные люди, – он улыбнулся. – Посмеешь ли ты отвергнуть мой вызов и перед ними, Песчаный Тигр-трус?
   Я слез с жеребца и передал конец повода Дел.
   – Подержи его, – попросил я. – Много времени это не займет.
   Я наблюдал как меняется взгляд Незбета: сначала удивление, потом гордость и неожиданное удовольствие, и только после этого пропали последние сомнения: он наконец-то получил танец мечей с величайшим мастером Юга.
   Если, как Умир, он не считал таковым Аббу.
   Я выскользнул из бурнуса, стараясь не застонать из-за почек, и перекинул бурнус через седло.
   – Тогда давай начнем, – предложил я. – Мы зря прожигаем здесь день.
   Незбет наконец-то отпустил повод.
   – Ты серьезно?
   Я оскалил ровные зубы.
   – Вызов Шодо, разве не так? Чтобы указать мне мое место? – я показал пальцем на улицу. – Мне некогда, рисуй круг побыстрее.
   – Но вызов брошен ТЕБЕ, – нерешительно напомнил он. – Ты имеешь право…
   Я приложил разведенные пальцы к сердцу и склонил голову.
   – Я доверяю эту честь тебе. Рисуй быстрее, Незбет!
   – …не правильно, – пробормотал он, но отошел от меня на улицу и начал рисовать круг.
   Я посмотрел на трех приближавшихся танцоров мечей, потом в другую сторону улицы, беспокойно потеребил пряжку перевязи, снова взглянул на трио и, в конце концов, повернулся к Дел.
   – Может тебе лучше поехать, а я догоню.
   – Нет.
   – Я Умиру не нужен, он охотится за тобой. Если ты задержишься только из-за этого…
   – Я остаюсь, – улыбнулась Дел. – Должен же кто-то подержать твою лошадь.
   Я вздохнул, наклонился, чтобы развязать и расшнуровать сандалии.
   – Снова теряем время… – побормотал я. – А все из-за глупого выскочки, возжелавшего стать шишкой… – я скинул сандалии. – Ему следовало хорошенько подумать, прежде чем бросать этот вызов… глупому клещу Пенджи давно нужно было внушить, что нельзя быть таким навязчивым…
   – я вынул руку из перевязи, освобождаясь от ремней. – Трижды проклятое козье отродье. Кем он себя воображает?
   Дел с высоты своей кобылы поинтересовалась с веселым любопытством:
   – Ты когда-нибудь себя слушаешь?
   – Слушаю себя? Конечно я слушаю себя. Я не глухой. Как я могу не слушать то, что говорю?
   Дел заулыбалась широко и искренне.
   – Ну тогда попробуй прислушаться.
   – У меня на это нет времени, – прорычал я и снова посмотрел на улицу.
   – Ты наконец-то закончил с этой штукой?
   Незбет выпрямился. Белые зубы сверкнули на смуглом Южном лице.
   – Войди в круг, – предложил он.
   – Сейчас, – я вынул из ножен меч, бросил перевязь на сандалии и шагнул на улицу. Краем глаза я видел, как три свидетеля Незбета выстраиваются вдоль стены кантины. МОЙ свидетель, на лошади, шлепнул сандалией по носу жеребца, чтобы напомнить ему о хороших манерах. Я запоздало подумал, что мог бы отвести гнедого в сторону. Все-таки жеребец, а кобыла есть кобыла.
   – Ну хорошо, Незбет, – я остановился у круга. – Вызов Шодо говоришь…