Робертс Нора. Северное сияние

   — А Отто где?
   — Он в кабинете. Звонит Бингу.
   — Пойду к Хоули. Как туда пройти?
   — Я вас провожу. — Она заложила страницу и пошла по коридору направо. — Это здесь. — Она постучала в дверь. — Доктор? Пришел шеф Бэрк.
   — Пусть войдет.
   Обычная смотровая. Стол, умывальник, вращающееся кресло. Врач был в байковой рубахе, в распахнутом вороте просматривалось теплое белье. Он зашивал Хоули порез над глазом. Когда Нейт вошел, доктор на секунду отвлекся от своего занятия.
   Молодой, лет тридцати пяти, подтянутый, с белокурой бородой и курчавыми светлыми волосами. Зеленые глаза скрывали очки с небольшими круглыми стеклами.
   — Кен Дарби, — представился он. — Я бы подал вам руку, но они у меня заняты.
   — Рад познакомиться. Ну как пациент?
   — Несколько порезов и ушибов. Повезло тебе, Хоули.
   — Ты мою машину еще не видел. Черт бы его побрал. Этот Эд водит, как восьмидесятилетняя старушка, потерявшая очки.
   — Придется вам подышать в эту трубку.
   Хоули с сомнением посмотрел на алкометр.
   — Я не пьян.
   — Тогда тем более проблем нет, так ведь?
   Хоули поворчал, но подчинился. Кен как раз закончил накладывать швы.
   — Ну-ка, посмотрим, — сказал Нейт. — На границе нормы. Стало быть, мне решать, штрафовать вас или нет за вождение в нетрезвом виде.
   — Вот же пакость.
   — Но поскольку прибор показывает границу нормы, а вы никаких признаков неадекватности не проявляете, то я ограничусь предупреждением. В следующий раз, когда поедете на подледный лов и пропустите пару рюмок, за руль, уж будьте любезны, не садитесь.
   — А мне теперь и садиться не за что.
   — Поскольку с лося спрос невелик, придется вашей страховой компании разбираться со страховщиком Эда. Хоули, еще у вас два штрафа за превышение скорости.
   — А, радары… Это все мерзавцы в Анкоридже придумали.
   — Возможно. Как получите машину из ремонта, постарайтесь не нарушать скоростной режим, а если выпить случится — наймите кого-нибудь, чтобы вас отвез. И мы с вами прекрасно поладим. Вас подвезти?
   Хоули почесал в затылке. Кен уже обрабатывал ему царапину на лбу.
   — Пожалуй. Мне надо бы на пикап свой взглянуть. И с Бингом переговорить.
   — Как закончите тут, приходите в участок. Мы вас отвезем домой.
   — И это будет справедливо.
   Эду решение Нейта понравилось куда меньше. Он сидел на койке в смотровой, на щеках были следы ожогов от подушек безопасности, губа распухла — в момент столкновения он ее прикусил.
   — Он же пьяный был!
   — В пределах нормы. По сути дела, виновник аварии — лось, а в лес штрафную квитанцию не пошлешь. Не повезло вам, вот и все. Лось помешал двум автомобилям разъехаться. Но вы оба застрахованы, чего, полагаю, не скажешь о лосе. Серьезно никто не пострадал. Я бы сказал, легко отделались.
   — Я бы не назвал это везением, шеф. Машина в кювете, лицо разбито.
   — Это с какой стороны посмотреть…
   Эд встал и вздернул подбородок.
   — Так-то вы собираетесь обеспечивать в Лунаси правопорядок?
   — В основном.
   — Мне казалось, мы вам платим не только за то, чтобы вы просиживали штаны в кабинете.
   — В данном случае я их просиживал в автомобиле, когда выезжал на аварию.
   — Мне ваш тон не нравится. Можете не сомневаться, я обсужу сегодняшний инцидент и ваше поведение с нашим мэром.
   — Очень хорошо. Вас подвезти домой или в банк?
   — Как-нибудь сам доберусь.
   — Тогда я вас не задерживаю.
   В коридоре он столкнулся с Отто. Единственным признаком, по которому можно было понять, что он слышал разговор, были поднятые брови. Но когда они вдвоем вышли на улицу, Отто заговорил:
   — Врага себе нажил.
   — А мне казалось, я так дружелюбен — больше не бывает. — Нейт пожал плечами. — Вряд ли можно ожидать от человека приветливости, когда машина разбита, а на лицо накладывают швы.
   — Это уж точно. Эд у нас любит важничать, да и покомандовать не прочь. Денег у него больше, чем у кого бы то ни было, и он не любит, когда об этом забывают.
   — Хорошо, что предупредил.
   — Хоули мужик что надо. В лесу ориентируется, как у себя дома, и в горы мастерски ходит. К тому же колоритный. Туристы таких любят. По большей части он никого не трогает. Попивает, но не надирается. Сказать, что я думаю? Ты вынес справедливое решение.
   — А это — самое главное. Спасибо. Оформишь? А я пока съезжу посмотрю, как там наш тягач.
   Это был лишь предлог, но он об этом умолчал.
   Бинга он застал в компании угрюмого невысокого мужика, откапывающего внедорожник из канавы. Положение обязывало остановиться, выйти из машины и спросить, не нужна ли помощь.
   — Сами справимся. Не впервой. — Бинг швырнул лопату снега прямо Нейту под ноги.
   — Тогда не буду мешать.
   — Козел, — прошипел Бинг ему в спину. Нейт обернулся. Подумал.
   — Козел — это лучше, чем чичако, или хуже?
   Коротышка фыркнул, воткнул лопату в снег и оперся на нее. Бинг смерил Нейта взглядом.
   — То же самое.
   — А… Я просто уточнил.
   Нейт сел в машину, Бинг ухмылялся ему вслед.
   Он поехал дальше от города, дорога огибала озеро.
   Он заранее удостоверился, что Мег живет именно в этой стороне, и сейчас убедился, увидев на заледеневшей глади озера ее самолет.
   Он свернул на боковую дорогу — судя по всему, вырубленную прямо в лесу, — и подъехал к дому.
   Он и сам не знал, чего ожидал, но уж точно — не такого. Уединенное место и головокружительные виды, открывающиеся во все стороны, были в порядке вещей. Какое местоположение — такие и виды.
   Но дом оказался на удивление милым. Насколько он понял, это был усовершенствованный вариант лесной избушки. Дерево, стекло, крытое крыльцо с двух сторон, на окнах — ярко-красные ставни.
   От подъездной дорожки к переднему крыльцу вела вырубленная в снегу тропинка. От дома к другим постройкам были протоптаны тропинки поуже. Одна из этих построек, примерно на полпути к лесу, стояла на сваях.
   На крыльце была аккуратно сложена поленница.
   Солнце уже величаво вставало из-за гор, заливая землю бледным рассветом. На крыше дома было три трубы, из одной вился дымок.
   Нейт поставил машину и заглушил двигатель.
   До него донеслись звуки музыки.
   Они заполняли весь мир. Над бескрайней белой пустыней вместе с рассветными лучами лился сильный и нежный женский голос в сопровождении струнных и духовых.
   Нейт вышел из машины, и этот голос взмыл над ним, как если бы он рождался из самого воздуха, из земли или с небес.
   Тут он увидел ее — красная аляска, движущаяся по белому пространству между озером и домом. Рядом с женской фигурой трусили две собаки.
   Он не стал ее окликать — не был уверен, что она услышит. Перед глазами словно застыла картина, и шторка воображаемого объектива захлопнулась: темноволосая женщина в красном, шагающая по девственно белой снежной равнине, по бокам — два красивых пса, а за спиной — величественные рассветные горы.
   Собаки первыми увидели его, а скорее — учуяли. Воздух прорезал лай, нарушив гармонию природы и музыки. Псы рванули к нему со скоростью пули.
   Он хотел было спрятаться в машине, но побоялся, что это лишь укрепит его положение чичако и козла.
   Он остался стоять и принялся мысленно уговаривать собак, как заклинание повторяя одни и те же слова: «Хорошие собачки, добрые, умные собачки».
   Он приготовился отразить бросок, молясь, чтобы тот пришелся не в горло. Взметнув столб снега, собаки остановились в каком-то футе от его ног. Они нетерпеливо подрагивали боками, обнажив зубы. Боевая стойка.
   У обоих псов глаза были льдисто-голубые — точь-в-точь как у хозяйки.
   Нейт выдохнул, выпустив клуб пара.
   — Господи, — проговорил он. — Какие же вы красавцы!
   — Рок! Булл! — позвала собак Мег. — Это свой.
   Псы мгновенно расслабились и принялись обнюхивать пришельца.
   — Если погладить — руку не откусят? — прокричал он.
   — Теперь уже нет.
   Поверив на слово, он, не снимая перчатки, погладил и даже потрепал одну собаку, потом другую, а те уже дружелюбно жались к нему.
   — А ты не робкого десятка, Бэрк.
   — Я рассудил, что в их представлении не являюсь лакомым куском. Это у тебя ездовые собаки?
   — Нет. — Она уже подошла. Щеки от мороза порозовели. —Я на собаках не езжу, но предки у них — ездовые. А эти тут со мной наслаждаются жизнью.
   — Глаза у них — в точности как у тебя.
   — Наверное, в прошлой жизни я была лайкой. А ты тут как оказался?
   — Да так… А что это у тебя за музыка?
   — Лорина Маккеннит. Нравится?
   — Потрясающе! Божественный голос. Она улыбнулась:
   — Ты не в честь праздника решил прокатиться?
   — Праздника? — Он напрягся.
   — Ну, как же, Новый год.
   — Ах, да! Нет. У нас на Озерном небольшое ДТП случилось. И я ищу главного свидетеля. Может, ты его видела. Здоровенный тип, на четырех ногах, в смешной шляпе. — Он изобразил руками рога.
   «Милашка, — подумала Мег, — что же у тебя глаза такие грустные? Даже когда смеешься».
   — Вообще-то, я тут таких даже двух видела.
   — В таком случае придется снять с тебя показания.
   — Не исключаю, что мне, возможно, понравится давать показания, это я решу позже. А сейчас мне нужно слетать в одно место. Я как раз шла загнать собак и выключить музыку.
   — А куда конкретно?
   — Да вот, взялась отвезти кое-какой груз в одно местечко. И надо поторапливаться, а то на праздник не успею. — Она вздернула подбородок. — Не хочешь составить компанию?
   Нейт глянул на самолет и подумал: «В этой колымаге? Да ни за какие коврижки».
   — Я на службе. Может, как-нибудь в другой раз.
   — Конечно. Рок, Булл, домой! Я сейчас, — добавила она, повернувшись к Нейту.
   Собаки резво побежали к будке — таковой оказалось одно из строений во дворе. Усовершенствованный вариант, украшенный тотемными рисунками в стиле первобытного искусства.
   «Наслаждаются жизнью», — мысленно повторил он.
   Мег скрылась в доме. В следующий миг музыка смолкла.
   Она снова показалась в дверях, но уже с рюкзаком на плече.
   — Пока, шеф. Потом решим, когда ты снимешь с меня то, что ты называешь показаниями.
   — Буду ждать. Удачного полета.
   Она снова тряхнула головой и зашагала к самолету.
   Он проводил ее взглядом.
   Зашвырнув поклажу внутрь, она залезла в кабину.
   Было слышно, как завелся мотор, его оглушительный рев прорезал тишину. Завертелся винт, и самолет двинулся по льду. Лопасти крутились все быстрее, и в конце концов самолет оторвал лыжи ото льда и взмыл в небо.
   В окно пилотской кабины он видел ее черные волосы и красную парку, потом осталось лишь смутное пятно.
   Задрав голову, он смотрел, как она описывает круги, набирая высоту. Один раз она даже качнула крыльями, — попрощалась, решил он.
   А потом растворилась в синеве.

ГЛАВА 5

   По шуму можно было догадаться, что подготовка к празднику в разгаре. Лестничный проем и даже вентиляционные шахты сотрясались от танцевальной музыки. Гудели голоса — казалось, звук отлетает от стен и половиц. Раздавался смех. И топот ног — по-видимому, танцы уже начались.
   Он сидел один в темноте.
   На него накатила депрессия. Неожиданно, без предупреждения. Только что он сидел за столом и разбирал бумаги — и вдруг на него обрушилась черная тяжесть и придавила страшным весом.
   Так случалось и раньше, и всякий раз — абсолютно внезапно. Ни малейшего замешательства, никакой тоски, и вдруг — резкий переход от света к тьме.
   Это была не безнадежность. Безнадежность — это отсутствие надежды, а для этого надо иметь четкое представление о самой надежде. И это не было горе, отчаяние или гнев. С любой из этих эмоций он бы справился.
   Это была пустота. Бездонная, пустая черная дыра, в которой нечем было дышать и которая поглощала его целиком.
   Функционировать он мог и в этой пустоте, этому он уже научился. Если ничего не делать, люди не оставят тебя в покое, а их сочувствие и беспокойство будут лишь сильнее заталкивать в пучину.
   Он мог ходить, говорить, существовать. Он только не мог жить. Такое у него было ощущение, когда на него накатывала эта пакость. Ходячая смерть — вот как он себя чувствовал.
   Такое же ощущение у него было после гибели Джека, когда под действием наркотиков боль пузырилась и отступала, а мысли о случившемся устилали дорогу к забытью.
   Но функционировать он мог.
   Он закончил работу, запер участок. Приехал назад в «Приют», пошел наверх, к себе в номер. Разговаривал с людьми. Не помнил, с кем и о чем, но помнил, как двигал губами и изо рта вылетали слова.
   Он поднялся к себе и запер дверь. И теперь сидел в темноте.
   Какого черта он здесь делает, в этом захолустье? Холод, мрак, безлюдье… Неужели он такой прямолинейный, такой предсказуемый, что ничего другого не придумал, как выбрать себе город вечной зимы, в точности отражающий его внутреннее состояние?
   И что он хотел доказать своим выбором? Тем, что приехал, нацепил жетон и делает вид, что ему по-прежнему нравится его работа? Прячется — вот что он на самом деле делает. Прячется от себя, от того, кем он был раньше, от того, что потерял. Но это же невозможно — прятаться от того, что сидит в тебе каждый час и каждую минуту и только того и ждет, чтобы выскочить и плюнуть тебе в лицо.
   Он запасся таблетками. А как же! Привез с собой немалый запас. Таблетки от депрессии, таблетки от бессонницы, чтобы уснуть глубоко — без ночных кошмаров.
   Все это он давно бросил пить, поскольку от депрессии или бессонницы лекарства не спасали, зато он переставал ощущать себя.
   Вернуться он не мог, двигаться дальше — тоже, почему бы тогда не осесть тихонько здесь? Погрузиться в этот мрак. Погружаться в него все глубже и глубже, до тех пор, пока не останется никакой возможности выползти на свет из этой пропасти. В глубине души он понимал, что здесь ему самое место — в этой темноте и пустоте, здесь он может упиваться собственным страданием.
   А что? В этом состоянии даже хозяйство вести можно. Находятся же чокнутые, которые живут в картонных коробках под каким-нибудь мостом. Простая, незатейливая жизнь в картонной коробке — никому от тебя ничего не нужно.
   Ему вспомнилась поговорка: «Как дерево упало, так пусть и лежит». Что зря трепыхаться?
   Сама мысль о том, чтобы осесть здесь и хоть как-то наладить свою жизнь, была ему отвратительна.
   Так. Если сейчас не спуститься на первый этаж, кто-нибудь явится к нему наверх. А это будет еще хуже. Он поднялся, не сдержав проклятий, — таких усилий от него потребовало это простое перемещение в пространстве. Неужели эти смутные шевеления в душе, похожие на проблески жизни, были не более чем насмешкой? И судьба лишь показывает ему, что значит жить, прежде чем снова спихнуть его в темную дыру, откуда нет выхода?
   Что ж, сегодня у него еще достанет сил выползти на свет, хотя бы из злости. И сил пережить эту ночь, последнюю ночь в году. А раз так, то почему бы хоть сегодня не отвлечься?
   Но сегодня он на дежурстве. Он накрыл рукой бляху на груди. Надо снять. Смешно, что какая-то железяка помогает ему держаться. Но он уже и с этим смирился. Ничего, продержимся.
   Он включил свет и чуть не ослеп. Усилием воли заставил себя отойти от выключателя, так сильно было желание погасить лампу и опять погрузиться в темноту.
   Он прошел в ванную, открыл холодную воду. Плеснул в лицо, надеясь обмануть себя — дескать, холодная вода смоет усталость, которая ужом вьется вокруг депрессии.
   Долго изучал себя в зеркале, искал признаки, которые бы его выдали. Но нет, обычный мужик, никаких особых знаков не отпечаталось. Немного усталые глаза, немного впалые щеки, но ничего из ряда вон выходящего.
   Если и у окружающих будет такое же мнение, что ж, это его устроит.
   Едва Нейт открыл дверь, как на него обрушилось веселье. И опять первым желанием было вернуться и забиться в свое логово, но он заставил себя двинуться вперед.
   Отто и Питера он сегодня отпустил. Ешьте, пейте, веселитесь. У обоих были друзья и родные — те, с кем можно вспомнить былое. Нейт, наоборот, уже давно пытался стереть прошлое из своей памяти, и сегодняшний день в этом смысле ничем не отличался от всех других.
   С тяжелым сердцем он спустился вниз.
   Музыка играла на полную громкость. Вполне приличная музыка, лучше, чем он ожидал. В зале было битком. Столы сдвинули к стенам, чтобы освободить место для танцев, на радость посетителям. Потолок украшали гирлянды и шары, да и люди были одеты под стать обстановке.
   Некоторые ветераны были в костюмах, которые Пич описала ему как аляскинский смокинг. Крепкие рабочие костюмы, вычищенные и отглаженные по случаю праздника. На некоторых даже были допотопные узкие галстуки с зажимом и, что самое смешное, карнавальные шляпы из бумаги.
   Из женщин многие были в блестящих платьях и юбках, с забранными наверх волосами и в туфлях на каблуках. Он увидел Хопп, она нарядилась в фиолетовое вечернее платье и танцевала с Гарри Майнером — фокстрот? тустеп? Нейт в этом не разбирался. Роза сидела у бара на табурете, а рядом стоял какой-то мужчина — по-видимому, ее муж Дэвид. Он нежно гладил ее плечи.
   Ей что-то сказала медсестра из приемного покоя, и она засмеялась. Потом подняла глаза на мужа. Встретилась с ним взглядом. Нейт видел, как между ними пульсирует любовь. Тепло, нежность. И почувствовал себя еще более одиноким и застывшим.
   Ни одна женщина никогда не смотрела на него такими глазами. Даже в браке женщина, которую он считал своей, ни разу не одарила его этим взглядом, полным беззаветной, обнаженной любви.
   Он отвернулся.
   Пристальным взором полицейского он обшарил толпу. Оценивающим, все примечающим. Это тоже отдаляет его от людей, Нейт это знал. Но изменить что-либо был не в силах.
   Вот Эд, а вот его задавака Арлин. Вон Митч с радиостанции, русые волосы стянуты в хвост, рука обвивает девушку, которая заметно уступает ему по привлекательности. Кен с гавайской гирляндой цветов на шее оживленно беседует с Профессором — тот в своем всегдашнем твидовом пиджаке.
   Друзья-товарищи. Отчасти собутыльники, но все равно — они все тут друзья-товарищи. А он — чужак.
   На него пахнуло духами Чарлин, но скрыться он не успел — она уже была тут как тут. Он и глазом не успел моргнуть, как его уже обвивали гибкие женские руки, теплые, блестящие губы скользили по его губам, язык поддразнивал. Ее рука поглаживала и легонько сжимала ему ягодицу.
   Потом Чарлин скользнула прочь и томно улыбнулась.
   — С Новым годом, Нейт! Это — на тот случай, если мне не удастся сегодня тобой завладеть.
   Он практически потерял дар речи и с ужасом почувствовал, что краснеет. Неужели его так смутила эта беззастенчивая атака?
   — А где ты все время прячешься? — Она обвила его руками за шею. — Мы тут уже больше часа веселимся, а ты до сих пор со мной не танцевал.
   — Были… дела.
   — Работа, работа и работа. Почему ты не хочешь расслабиться?
   — Мне нужно поговорить с мэром.
   — Нет, в такое время у нас не занимаются общественными делами. Это же праздник! Давай же, потанцуй со мной. А потом выпьем шампанского.
   — Мне правда нужно кое с чем разобраться. — Он зажал ей рот рукой, надеясь сбить с нее раж, и поискал глазами Хопп, свою спасительницу. И замер. На него смотрела Мег.
   Она улыбнулась ему своей ленивой, словно замедленной улыбкой и шутливо подняла бокал, приветствуя его.
   Перед ней проплыла танцующая пара, и он потерял ее из виду.
   — В другой раз — обещаю. Я… — Он увидел знакомое лицо и ухватился, как за соломинку: — Отто, Чарлин хочет танцевать.
   Не дав им опомниться, Нейт поспешно ретировался. Он пробрался в другой конец зала и лишь тогда перевел дух.
   — Странно, я думала, ты смелый.
   Рядом с ним возникла Мег. Теперь у нее в руках было два бокала.
   — Внешность обманчива. Я ее до смерти боюсь.
   — Не стану врать, что Чарлин безобидная. Чего нет, того нет. Однако, если не хочешь, чтобы она тебя имела, придется ей так и сказать. Прямо, громко и четко. Вот, я тебе выпить принесла.
   — Я при исполнении.
   Она фыркнула:
   — Не думаю, что бокал дешевого шампанского способен повредить. Послушай, Бэрк. Весь город до единого сейчас здесь.
   — И правда. — Он взял бокал, но пить не стал. Вместо этого он внимательно ее оглядел. На ней было платье. По-видимому, так это следовало называть, хотя внешне казалось, что она просто намазала тело чем-то красным. Чем-то, что идеально подчеркивало ее спортивную фигуру. У него в голове пронеслось сразу несколько мыслей, которые все подпадали под определение «преступных». Волосы она оставила распущенными. Черным дождем они падали на сливочно-белые плечи. Стройные, мускулистые ноги смотрелись еще более сексуально в красных туфлях на высоченных каблуках.
   И запах от нее шел какой-то необыкновенный. Так пахнут прохладные, таинственные сумерки.
   — Выглядишь потрясающе.
   — Я всегда привожу себя в порядок, если ситуация позволяет. А вот у тебя усталый вид. — «Будто он раненый», — подумала Мег. Она это сразу приметила, когда он только спускался по лестнице. Он шел, как человек, который знает, что у него в теле рана, но не имеет сил ее искать.
   — Никак к вашему времени не привыкну. — Он хлебнул шампанского. По вкусу оно напоминало лимонад.
   — Ты сюда пришел развлекаться или так и будешь стоять с хмурым видом?
   — Второе, пожалуй, ближе к истине.
   Мег покачала головой:
   — А ты все же попробуй расслабиться. Посмотришь, что из этого выйдет. — Она протянула руку и сняла с него бляху.
   — Эй!
   — Если понадобится — достанешь. — Она засунула жетон ему в нагрудный карман. — А сейчас давай танцевать.
   — То, что они там выделывают, я не умею.
   — Не страшно. Я буду вести.
   Она так и сделала, чем вызвала его смех. В горле запершило, но тяжесть частично ушла.
   — Музыканты местные?
   — Здесь все местные. Пианистка — Минди. Она преподает в начальной школе. На гитаре — Парго. Работает в банке. На скрипке — Чак. Рейнджер из Денали. Федерал, но такой милый, что мы все делаем вид, что у него нормальная работа. За ударными — наш Большой Майк. Он тут поваром. Ты это все заносишь в память?
   — Не понял?
   — У тебя такое лицо, будто ты заносишь все имена и фамилии в специальный файл у себя в голове.
   — Память — полезная штука.
   — Есть вещи, которые бывает полезно забыть. — Она посмотрела вправо. — Ой, мне там машут. Макс и Кэрри Хоубейкер. Они делают нашу газету, «Лунатик» называется. Их почти всю неделю не было в городе. Жаждут взять интервью у нового шефа полиции.
   — А я думал, это вечеринка.
   — Как только смолкнет музыка, они тебя все равно поймают.
   — Не поймают, если мы с тобой ускользнем и устроим свою вечеринку.
   Она подалась чуть назад и взглянула ему прямо в глаза.
   — Если ты это серьезно, я не против.
   — С чего бы я стал шутить?
   — Это вопрос. Как-нибудь заставлю тебя на него ответить.
   Не дав ему опомниться, она развернулась, помахала рукой и увлекла Нейта в дальний угол импровизированного танцпола. Представила всех друг другу и ускользнула, оставив его в ловушке.
   — Очень рады с вами познакомиться. — Макс энергично пожал Нейту руку. — Мы с Кэрри только что вернулись, так что собрание, где вас представляли, пропустили. Я бы хотел, чтобы вы уделили немного своего времени интервью «Лунатику».
   — Что-нибудь придумаем.
   — Можно хоть сейчас. Сели бы где-то в сторонке в вестибюле…
   — Макс, давай не сейчас. — Кэрри улыбнулась. — Сегодня обойдемся без работы. Но прежде чем веселиться дальше, я бы хотела спросить вас, шеф Бэрк, не возражаете ли вы, если мы откроем в газете полицейскую рубрику. На мой взгляд, это давало бы людям представление о том, что вы делаете, как управляетесь. Раз у нас теперь есть официальное полицейское управление, хотелось бы, чтобы «Лунатик» информировал о его работе.
   — Всю информацию вам предоставит Пич.
   Мег пробралась к бару, взяла себе шампанского и села на табурет, наблюдая за танцующими. Рядом села Чарлин.
   — Я его первая приметила.
   — Главное — кого он первым приметил, нет?
   — Ты на него смотришь только потому, что я его хочу.
   — А тебе, Чарлин, все равно, кого хотеть, главное, чтоб инструмент был. — Мег залпом осушила бокал. — И вообще, я не на него смотрю. — Она улыбнулась своим мыслям. — Вперед, можешь не стесняться. От сердца не отрываю.
   — Первый интересный мужчина за последние месяцы. — С вновь обретенной откровенностью Чарлин нагнулась к дочери. — Представляешь, он каждое утро завтракает с Джесси. Ну, чем не прелесть? И ты бы видела, как он с братцами Мэки разобрался! А кроме того, у него есть какая-то тайна. — Она вздохнула. — Мужчины с тайнами — это моя слабость.
   — Твоя слабость — любой мужчина, главное, чтобы у него стоял.
   Чарлин с негодованием скривила губы.
   — Обязательно так грубить?
   — Ты специально ко мне подсела, чтобы сообщить, что рассчитываешь залезть в постель к новому шефу полиции. И это, по-твоему, не грубость, хоть ее всю ленточками перевяжи? Я же просто оставляю ленточки в стороне.
   — Дочь своего отца.
   — Ты это всегда говоришь, — буркнула Мег вслед удаляющейся Чарлин.
   Ее место заняла Хопп.
   — Вам лишь бы поспорить. Сколько осадков выпало за прошлый раз — тоже спорите?
   — Это для нас слишком философский вопрос. Вы что пьете?
   — Да хотела взять еще этого мерзкого шампанского.
   — Я налью. — Мег прошла за стойку, налила бокал и пополнила свой. — Чарлин претендует на добрый кусок нашего шефа.