Родионов Станислав. Долгое дело

   - Он не карьерист, - заключила Аделаида Сергеевна. - Проверим на пьянство.
   - Да что вы! - встрепенулась Юлия. - Только сухое по праздникам.
   - Ясно. Проверим на секс. Посматривает ли он на женские ноги?
   - Бывает... Иногда.
   - Снится ли ему бокс, драка или война?
   - Ни разу не говорил.
   - Когда видит красивую женщину, что делает?
   - Ну, отворачивается.
   - Ага. И он любит мягкую белую булку, не так ли?
   - Любит, - растерянно согласилась Юлия и хотела спросить, как это она узнала, но спросила другое: - Булка... к чему?
   - Фрейд, милочка, свою сексуальную теорию строил на сновидениях. Я ее строю на вкусах. Ваш муж любит мягкую булку. Вы думаете, он действительно ее любит? Да плевал он на мягкую булку - это в нем проявляется подсознательное желание мять белое мягкое женское тело.
   - Боже мой...
   - Ничего не поделаешь. Ярко выраженный генотип бабника.
   - Но он никуда не ходит.
   - Выжидает, милочка, выжидает. Все мужчины чего-нибудь выжидают. Ведь не зря вы забеспокоились. Почувствовали, что он выжидает.
   Теперь ее клиентка не беспокоилась, теперь она испугалась. Все поступки мужа, мелкие и покрупнее, которым она раньше не придавала значения, все его слова, сказанные прямо или брошенные вскользь, вдруг приобрели смысл, выстроились в четкую линию, как солдаты по команде, - выжидал. Иначе откуда бы в доме скука и брюзжание?
   - Что же делать? - спросила она словами, которые, казалось, упали на мягкий ковер да там и заглохли.
   - Найти, милочка, женскую доминанту, - потребовала Аделаида Сергеевна.
   Юлия готова была ее найти, что и показала своим видом, скрестив руки на коленях и согнувшись.
   - Ваша доминанта должна быть выше доминант тех женщин, которые окружают вашего мужа. Это достигается путем увеличения коэффициента современности. Я понятно говорю?
   Юлия только кивнула, надеясь на последующие слова, более ясные. И они последовали:
   - Во-первых, милочка, нужно иметь пару хобби, которые синхронизировались бы с интересами мужа. Чем он увлекается?
   - Хоккеем.
   - Милочка, я понимаю, это противно, но вам тоже придется полюбить хоккей, смотреть его по телевизору, ходить на стадион и кричать "шайбу-шайбу"...
   - Это нетрудно, - согласилась Юлия.
   - Читайте спортивную литературу, выучите фамилии хоккеистов, обсуждайте, спорьте, переживайте. Неплохо бы вам познакомиться с живым нападающим или полузащищающим и ввести его в дом.
   - А где его взять?
   - Ну, это моя забота. Где-нибудь около стадиона. Что еще любит муж?
   - Рыбалку.
   - А у вас, наверное, и аквариума нет? Эх, милочка, вы должны не просто любить рыбу, а стать ихтиологом. Бредить мормышкой и всякой там уклейкой.
   Юлия напряженно смотрела на советчицу, стараясь ничего не упустить. Все это она вроде бы слышала и раньше - уважать мужа, - но в словах Аделаиды Сергеевны была какая-то убедительность. И говорила она не совсем про уважение, да и не простыми бабьими словами.
   - Но у вас должно быть и свое, дамское хобби. Что-нибудь изящное и достаточно дорогое. Например, неплохо бы вам бредить розами или духами. И об этом должен знать весь мир. Муж, знакомые, сослуживцы прямо-таки обязаны вам их дарить. Милочка, вы не представляете, как аромат этих самых роз и духов поэтично ложится на женщину.
   Ей хотелось видеть лицо Аделаиды Сергеевны, но оно было там, за ярким кругом, уже в процеженном свете абажура, который скрадывал черты, оставляя очертания.
   - Иногда покуривайте. Научитесь дымить красиво, как это делают в фильмах шпионки или девицы легкого поведения. Употребляйте сигареты только одного сорта - дорогого и редкого. Курение повышает коммуникабельность женщины.
   Хозяйка подняла к лицу руку, в которой блеснул белесый огонек. Потом мигнул другой огонек, рубиновый, и такой же рубиновый дым поплыл вверх, к рубиновым книгам. Может быть, так падал свет, или прутик торшера бросил тень, но Юлии показалось, что в губах Аделаиды Сергеевны зажата длиннющая сигара.
   - Вы, милочка, я вижу, употребляете чай. "Стакан чая" теперь звучит, как, скажем, "миска капусты". Кофе, только кофе! Чашечка кофе. Никаких растворимых, никаких электрокофемолок. Только ручная мельница. Почему? Я отвечу. Молоть кофе в ручной мельнице - это искусство. По-домашнему свободна, с сигаретой, с шуткой, в чуть распахнутом халатике, на глазах мужчины вы мелете, кипятите и разливаете кофе. В конце концов, у мужчины, если он таковой, возникает страсть не к напитку, а к вам...
   Аделаида Сергеевна говорила об одежде, походке, интерьере, косметике, сиамской кошке... Ее сигарета-сигара была давно выкурена. И давно рассеялся дым, почему-то не оставив своего застойного духа.
   - Умейте красиво выпить. Не ломайтесь. Никаких грубых и дешевых напитков. Вот так: "Рюмочку коньяку, пожалуйста". Или: "Будьте любезны, бокал шампанского". Кстати, мужчин впечатляет, когда женщина в самое неподходящее время капризно захочет выпить. И еще кстати: будьте пикантны, будьте чуть фривольны. Давайте мужчинам легкие авансы, не выплачивая всей суммы. Это их бодрит. А вы станете душой общества.
   Хозяйка, видимо, устала. Ее голос сделался глуше, и казалось, что теперь он долетает из-под портьеры. Устала и клиентка, в голове которой все смешалось - когда пить чашечку коньяку и когда рюмочку кофе.
   - И последнее, милочка. Старайтесь быть остроумной. Это опять вошло в моду. Например, закурите сигарету и серьезно заметьте: "Одна сигарета сокращает жизнь на пятнадцать минут". Все усмехнутся, поскольку это банальщина. Тогда вы помолчите и добавьте: "Лошади". И не носите в конце апреля меха. Смешно и жарко.
   Аделаида Сергеевна вздохнула и сказала вроде бы самой себе:
   - Боже, сколько мороки за сто рублей.
   Клиентка молчала, не в силах переключиться с ее уроков на это прозаическое замечание. Хозяйка поднялась и окрепшим голосом приказала:
   - Рой, проводи тетю.
   З а я в л е н и е  п р о к у р о р у. Обращаюсь к вам с просьбой, которую, откровенно говоря, не могу точно сформулировать.
   Я прожил с женой семь лет. Как говорится, в мире и согласии. В доме все есть, зарабатываю хорошо. Примерно с апреля месяца все круто изменилось - в ее поведении стали возникать странности. Началось все с розового прозрачного халата с одной пуговицей, да и той наверху. Я думал, что для сна. Ну купила и купила. Однако на следующий день она встретила меня в этом халате посреди передней: губы накрашены, волосы в начесе, улыбка на лице, и во всем какая-то неестественность. Обычно мы обедаем на кухне. А тут смотрю, стол накрыт в большой комнате, цветы в вазе, проигрыватель работает... Во время обеда она вдруг закурила, хитренько на меня глянула и спрашивает: "А знаешь ли ты, что от одной сигареты лошадь подыхает за пятнадцать минут?" Потом позвала на кухню, стала молоть кофе и два раза спросила про лошадь. Про эту дохнущую лошадь она спрашивает меня почти каждый день. Полнейший позор наступил, когда в гости пришел мой начальник Егор Кузьмич. Она трижды спросила его про лошадь, ворочала глазами, распахивала этот халатик, выкурила пачку сигарет и выпила коньяку больше Егора Кузьмича. Все ее фокусы мне трудно и перечислить. Она, например, завела сиамского кота, который ползает по стенкам и орет благим матом. Вдруг объявила, что умрет, если не увидит м'куу-м'бембу. Хобби, говорит, у нее такое. Кто бы к нам ни пришел, она каждого спрашивала, нет ли у него дома м'куу-м'бембы. Я отправился в библиотеку и с большим трудом выяснил, что этот самый м'куу-м'бембу есть динозавр, якобы обитающий в Центральной Африке, но которого не видел ни один европеец. Скажем, в автобусе или в кино она может вдруг сказать, что ей ужасно хочется рюмочку коньяку. Всхохатывала не к месту, стала петь не мужским и не женским, а каким-то блеющим голосом... Я уже хотел обратиться к психиатру, когда случилась история похуже...
   Однажды я выходил со стадиона и вдруг увидел, как моя жена прошла в раздевалку для спортсменов. Естественно, я притаился под трибуной. Вышла она с хоккеистом, о чем-то поговорила и пошла домой. Тут уж все ее фокусы стали понятны - так сказать, внезапная любовь. Дома спросил прямо: встречалась с мужчиной? Отвечает, что это не мужчина. А кто же, говорю, м'куу-м'бемба, что ли? Тут она совершенно ошарашила: заявила, что познакомилась с хоккеистом не для себя, а для меня. На кой черт мне хоккеист, да еще не из той команды, за которую я болею! В общем сел я писать заявление в народный суд о разводе. Тут она расплакалась и все рассказала...
   Оказывается, ходила к какой-то предсказательнице, которая за сто рублей и научила ее всем этим глупостям. Не денег жалко, а ведь семью могла разрушить, товарищ прокурор. Поэтому я так все подробно и описал. Адрес этой гадалки я прилагаю.
   И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Я часто слышу, что природа ничего не делает зря, - все у нее продумано, все у нее рассчитано. Взять хотя бы размножение. Диву даешься, как она заботится о продлении рода... Есть существа, которые только и живут для размножения. Ну, хотя бы та рыба, которая, отметав икру, сразу погибает. Оказывается, и человек начинает стареть только потому, что миновал продуктивный возраст для деторождения. Природу даже не интересует дальнейшая судьба организма-родителя: размножившись, он может умирать, стареть, болеть... Вот как изворотливо борется природа за продление жизни на земле! Только она, мудрая природа, не знает, для чего эта жизнь нужна. Потому что природа не имеет разума. Я вроде бы имею. Поэтому и обязан узнать, для чего я, мы, все...
   Весна - это всегда неожиданность. Солнце, которое вдруг, обязательно вдруг вспыхивает над головой и уже остается там на все лето. Небо оказывается, над городом есть голубое небо, а за ним есть и космос. Теплый воздух с какими-то неясными щемящими запахами, хотя еще ничего не цветет и не распускается, - или весной сердце может щемить от запаха мокрого асфальта и отсыревших скамеек? Становится больше женщин, может быть, и не больше, а просто они освободились от шуб и дурацких дубленок, вроде бы уменьшили свои здоровенные продуктовые сумки и веселее застучали каблуками.
   Но такой весны не было. Рябинин подошел к окну, вглядываясь в густой белый воздух, в котором медленно ехали автомобили, помигивая тусклыми фарами. Туман ли это, мелкий ли дождь, или зимнее небо прощально опустилось на землю и начало медленно съедать снег? И не было неожиданности. Весна пришла втихомолку, выдавая себя только грязью и мутными ручьями, секущими остатки плотно слоенного снега на панелях. Да вот светло - шесть часов вечера, а светло.
   Тихо открылась дверь. Рябинин обернулся.
   - Скоро уходите? - спросил Александр Иванович, комендант здания.
   - Сейчас. А что?
   - Окно будем разгерметизировать. Оставьте ключ в дверях.
   "Разгерметизировать". Язык портили на глазах. Ведь есть простые и точные слова: открывать, распечатывать, в конце концов раскупоривать... Но можно понять и коменданта - он стремился быть современным и в своем маленьком деле хоть так приобщиться к научно-технической революции. Кстати, из этого загерметизированного окна дуло всю зиму. И все-таки весна пришла, коли окна разгерметизируют.
   Рябинин собрал бумаги и уложил их в сейф.
   В юности, когда он воспитывал в себе волю, изучая учебники психологии и пособия для безвольных, среди прочих усвоил одну полезную рекомендацию: не подрывать волю явно невыполнимыми планами. Теперь он волю уже не воспитывал и, может быть, поэтому составлял ежедневные, еженедельные и ежегодные планы, которые невозможно было выполнить ни в дни, ни в недели, ни в годы. Он это знал и все-таки на понедельник написал столбиком четырнадцать пунктов, из которых сделает, дай бог, половину. Сделает главное. Например, проведет все необходимые допросы и вряд ли прочтет вторую главу "Науки о запахах", первую осилил месяц назад. Выполнит очную ставку и определенно не пойдет на лекцию "Психология подростка". Сходит в столовую, которая в плане не значится, но не успеет в буфет за стаканом молока, который в плане записан и который нужно бы выпить ради гастрита.
   Рябинин тешил себя надеждой, что стоит ему расследовать дела, томящиеся в сейфе, как наступит другая жизнь: нормальная, плановая, с одиннадцатичасовым стаканом молока. Этой надежде было много лет, ровно столько, сколько он работал следователем, потому что дела в сейфе никак не кончались.
   Он клал "Науку о запахах" в портфель и на стук двери не обернулся, полагая, что начинается разгерметизация.
   - Хорошо, что не ушли, - сказал прокурор.
   Рябинин обернулся, увидел у него в руках бумажки и подумал совершенно обратное, потому что эти бумажки означали появление пятнадцатого пункта в плане.
   - Базалова заболела. Посмотрите эти странные жалобы.
   Слово "странные" прокурор чуть выделил, намекая, что жалобы интересны. Мол, не просто работа, а интересная работа, мол, специально для вас.
   Рябинин взял разномерные листки, схваченные на уголках скрепкой, опустил их в портфель рядом с "Наукой о запахах" и шумно вздохнул.
   - Там опросить человека три да решить вопрос о составе преступления, понял его вздох прокурор.
   - Хитрый вы, Юрий Артемьевич, - буркнул Рябинин, надевая плащ.
   - Почему же?
   Прокурор потянулся к своему носу, намереваясь его пошатать, но руки не донес. Эта привычка - в задумчивости пошатывать нос - стала притчей во языцех. На новогоднем вечере даже была пропета частушка: "Когда вопросы он решает, то нос усиленно шатает. Хорошо, шатает свой, а не чей-нибудь чужой". Юрий Артемьевич справился с некрасивой привычкой - теперь вцепился в подбородок и двигал челюсть туда-сюда.
   - Эти жалобы я видел у вас на столе еще вчера. Мне вы принесли их сегодня, в пятницу, в самом конце дня, намекая, что можно поработать дома.
   Прокурор улыбнулся и отпустил подбородок.
   - Я и сам беру работу на дом.
   - Сами можете, а загружать подчиненного не имеете права.
   - Ну, чем вы будете заниматься два дня? Смотреть телевизор?
   - Не держу.
   - Играть в домино, карты, шахматы?
   - Не играю.
   - Болеть за какую-нибудь команду?
   - Век не болел.
   - Копаться в земле? У вас нет участка. Тогда, пить вино?
   - Гостей не жду.
   - Может быть, вы стоите в очереди за коврами?
   - Нет, - поддержал игру Рябинин.
   - Сергей Георгиевич, вы не умеете отдыхать, как все нормальные люди...
   - Упустили рыбалку, прибивание полочек, обед у тещи, прогулки с пуделем и вязание крючком.
   - Этим вы тоже не занимаетесь. А если не умеете отдыхать, тогда работайте.
   - А если у меня есть хобби? - спросил Рябинин.
   - Не представляю вас собирающим значки, спичечные наклейки или бутылочные этикетки...
   - А серьезного увлечения вы не представляете? - улыбнулся Рябинин, говоря уже не о себе.
   - Уж не ищете ли вы смысл жизни? - улыбнулся и прокурор.
   - Ищу, - неожиданно для себя и чуть с вызовом признался следователь.
   - Ну, это не хобби, - посерьезнел Беспалов, заметив, что его подчиненный заметно покраснел.
   - Да, это не хобби.
   Юрий Артемьевич на секунду задержал его руку в своей: хотел сказать, или спросить, или хотел поспорить... Но они уже прошли коридор и были у выхода.
   То зимнее небо, которое, спасаясь от солнца, опустилось на землю, теперь опустилось и на Рябинина. Липким холодом оно коснулось лица, но больше всего ему подошли стекла очков, которые сразу побелели от незримых капель, словно кто-то шел рядом и бесшумно работал распылителем. Идти пешком сразу расхотелось - только очки будешь протирать. Рябинин шагнул в троллейбус, который по воде подкатил с шипением...
   Лида была дома. Она пролетела мимо, коснувшись губами его щеки, и понеслась на кухню - видимо, только что пришла и готовила еду. Там уже что-то шипело.
   Рябинин быстренько разделся до трусов и приоткрыл дверь на балкон. Одна из тех мыслей, которые потоком бегут в нашем сознании и пропадают невесть куда, вдруг попыталась остановиться. Но с балкона ринулся холодный воздух частичка зимнего неба, и Рябинин взял гантели. Тело, просидевшее день неподвижно, теперь наслаждалось работой; оно уже перестало чувствовать холод и порозовело. Но был еще резиновый жгут, который то щелкал по спине, опадая, то дрожал, растягиваясь на вытянутых руках.
   - Кушать подано! - донеслось из кухни.
   Рябинин трусцой пробежал в ванную. Телу предстоял еще один праздник горячая вода. И тело праздновало вместе с душой, потому что, как известно, душа человека обитает в его же собственном теле...
   Лида сидела за столом в своем любимом халате - зеленом, линялом, из мягкой фланели. Волосы, брошенные свободно, как им бросилось, закрывали всю спину и плечи. Казалось, Лида выглядывает из шалашика.
   - А ведь я догадался, почему ты любишь этот халат, - сообщил он, приглаживая мокрый затылок.
   - Почему же?
   - Зеленое идет к твоим волосам. Ты, наверное, даже в авторучку набираешь зеленые чернила.
   - А я догадалась, почему все тебя считают умным.
   - Ну и почему? - теперь спросил он, зная, что его сейчас подденут.
   - Ты очень долго думаешь. Этот халат пора уже выбрасывать.
   - Кстати, долго думать - достоинство. Долгодумов значительно меньше, чем быстродумов.
   Лида положила ему салат. Рябинин поддел бледный листик и вздохнул:
   - Никто меня умным и не считает.
   - И даже сам?
   - Сам тем более.
   - Отчего ж такое самоуничижение?
   - Причин много...
   - Например?
   - Сегодня мне загадали загадку, а я не смог отгадать.
   - Возьми отсрочку, - профессионально посоветовала Лида, которая благодаря его стараниям сносно разбиралась в уголовном процессе.
   Рябинин улыбнулся, представляя загадку в процессуальном документе.
   - Два раза вызывал одного свидетеля, и он все приходил навеселе. Пригрозил, что отправлю в вытрезвитель. Наконец явился трезвый, дал показания, подписал протокол и говорит: "Товарищ следователь, все вы спрашиваете... А если я вас спрошу?" Пожалуйста, отвечаю. Думал его интересует дело. А он решил проверить мои умственные способности. "Отгадайте загадку: висит груша - нельзя скушать".
   - Как же ты не отгадал? Ведь лампочка!
   У Лиды загорелись глаза. Она перестала есть и выпрямилась, забросив волосы назад, подальше с покатых плеч. Перед ним сидела девочка, готовая отгадывать загадки, прыгать через скакалочку и бегать взапуски. Наивная девочка, которой уже за тридцать. Которая полагает, что в прокуратуре загадывают детские загадки про лампочки. Рябинин смотрел на нее, позабыв про салат, и давил радость, которая показалась бы ей беспричинной и от которой он получал наслаждение, - она, слава богу, никогда не повзрослеет. Да и что такое женщина, как не девочка, которая стала женственной. В нем тоже сидел мальчишка, и Рябинин не знал, как это сказывается на его личности, - себя не видно. Но ему нравились люди, которые не запечатали своей детской души жизненным опытом. Душа не окно, быстро не разгерметизируешь.
   - Не лампочка.
   - "Висит груша - нельзя скушать" всегда была лампочкой.
   - Нет, это тетя Груша повесилась.
   Секунды три она смотрела на него приоткрыв рот. Потом засмеялась, и обрадованные волосы опять застелили плечи. Она их вновь отбросила, мгновенно перестав смеяться.
   - Дурацкая загадка.
   - Как раз для следователя, с трупом.
   Рябинин принялся за чай - напиток номер один. Он мог пить его всегда и везде. Мог пить как вино, вместо вина, в веселой компании и уж тем более в одиночестве. Когда Лида на кухне заваривала чай, он из комнаты безошибочно выкрикивал ей сорт. Все хотел завести чайник в прокуратуре, да как-то стеснялся бегать со стаканами. А чай был бы ему полезнее отдыха. В столовском же буфете стоял импортный никелированный агрегат, пофыркивающий и погудывающий, - теперь все пили кофе. Без молока и сахара. Из маленьких чашечек. Смакуя.
   - Еще налить? - спросила Лида, чуть тревожа голос: третий стакан.
   - Конечно.
   Чай для Рябинина был не просто напитком. Как многие городские жители, инстинктивно жаждущие связи с природой, он чувствовал ее даже в чае. Чай и есть частичка природы. Он пах травами, да и сам был обыкновенным сушеным листом. Стакан чая - его нужно пить только из стакана, - поставленный на солнце, солнцем же и вспыхнет, словно эта звезда плеснула в него свою огненную жидкость, потому что чай жил под солнцем и запас бушующего света не на одну заварку. Для чая не годились маленькие чашечки, вроде кофейных, его там не видно, да и не идет ему манерность, как, скажем, не идет писать на маленьких пачках членистоногие выражения "Росглавдиетчайпром". Нужно очень просто и очень кратко - "Чай". Только золотом. Казалось бы, не наше слово, а давно обрусело и стало своим, как "дом" или "хлеб". Есть длинный и нежный цветок "иван-чай". Но нет и не могло быть "иван-кофе" или "иван-какао".
   - Еще? - удивилась Лида, удивляясь этому каждый вечер.
   - Последнюю.
   - Водянка будет. Может быть, теперь кофейку? - хитренько спросила она.
   Если чай Рябинин считал самой природой, то кофе относил к продукту научно-технической революции, к ее издержкам. Когда он видел чашку темной дегтярной жидкости с ободком желтой пены, ему казалось, что ее зачерпнули из мутного городского ручья. Тут напечатанное на коробке слово "Ростовкофецикорпродукт" его не коробило. Он не верил любителям кофе, подозревая их в простой приверженности моде.
   - Спасибо.
   Рябинин поднялся и поцеловал Лиду.
   - Что будешь делать? - спросила она.
   - Прокурор дал небольшой матерьяльчик. Уж посмотрю сразу, чтобы завтра быть свободным.
   - Небольшой? - Она прищурилась, и ее серые глаза потемнели: эти большие и небольшие матерьяльчики бывали почти каждый выходной.
   - Крохотный, - заверил Рябинин и, чувствуя от чая некоторую тяжесть, прошел в комнату к своему огромному столу.
   Ампирная старинная лампа сияла позолотой, как собор. Он сел в кресло и включил ее, хотя в комнате было еще светло, - для уюта. Желтый свет упал на крупно исписанные листки его статьи, а может быть, целой монографии, озаглавленной "Виновное поведение". Для кого писал, кому она нужна... Только для себя, с единственной целью - выговориться, отдать свои мысли бумаге, потому что они мешали, толкали на споры, которые никогда не приносили ему облегчения. Впрочем, статью можно предложить какому-нибудь юридическому журналу.
   Он начал разгребать место...
   Статью подсунул под папку с выписками и вырезками о достижениях криминалистической техники. Пачку журналов осторожно сдвинул вправо так, чтобы она вторым боком стиснула пачку книг. Пишущую машинку переставил на самый край. Дневник пока заткнул между кипой обвинительных заключений и куском лилового флюорита, который под абажурным светом казался черным. Свинцовый кастет, употребляемый как грузик, был отправлен в кучу, второй год растущую в том месте, где стол примыкал к стене: беглые записи, письма, брошюрки, конспекты, фотографии... Перед собой оставил только портрет Иринки, которая сейчас была у Лидиной мамы, - выпросила ее пожить в предшкольный год. И от этого у Рябинина частенько портилось настроение и ныло сердце.
   Место было расчищено. Он извлек прокурорский материал и начал читать, ни к чему не прислушиваясь и не приглядываясь, но чувствуя каждый Лидин шаг. Вот она включила воду - моет посуду. Выключила. Вытирает, позвякивая ложками. Отбросила волосы, и они, видимо, недовольно и сухо зашуршали. Идет в комнату. Дождался... Оказывается, он тихо и нетерпеливо ждал, когда она сядет в кресло, включит торшер и возьмет книгу. Тогда можно не оборачиваясь протянуть руку, которая котенком уткнется в ее теплое плечо.
   Он засмеялся:
   - Ты когда-нибудь видела м'куу-м'бембу?
   - Видела, - спокойно ответила Лида.
   Рябинин повернул к ней голову - она сидела в кресле с ногами, свободно там умещаясь.
   - Где же?
   - У себя на работе. Сидит в соседней комнате. Двадцать лет пишет кандидатскую диссертацию. Дурак дураком. Черный, уже лысый, нахальный. Типичный этот... которого ты назвал.
   Рябинину нравилась ее свободная фантазия, которая соединяла, казалось бы, несоединимое.
   - А что? - Она кивнула на его листки. - Вашу мембу украли или убили?
   Он вышел из-за стола, потому что все прочел и осталось только спланировать вызовы свидетелей. И подумать, какой тут будет состав преступления, а думалось лучше всего на ходу.
   - Мошенничество. Например, за деньги одна дама предсказала молодоженам, что их брак окажется долговечным.
   - И правильно предсказала?
   - Пока живут.
   - Сережа, тогда я не понимаю, что такое мошенничество.
   - Завладение чужим имуществом путем обмана.
   - Какой же она допустила обман? Гадали добровольно. Деньги отдали сами. И предсказание, возможно, сбудется.
   - Другую женщину за деньги учила обращаться с мужем.
   - И правильно делала.
   - Это почему же?
   - А кто девушек этому учит? В школе? В семье? Подружки?
   - Сердце.
   - Сердце научит любить.
   - А любовь сама знает, как обращаться с любимым человеком, - убежденно ответил Рябинин.
   Он подошел к ней и аккуратно, как тончайшей золотой проволокой, обмотал свою руку ее волосами. Лида закрыла книгу и не мигая смотрела на торшер, как смотрят в огонь. Она уже была во власти той мысли, которую готовила для ответа.
   - Сережа, должно быть место, куда человек мог бы пойти и спросить о том, что его мучает. Например, о совести, о сомнениях, о той же любви, о тоске своей...
   - К батюшке, что-ли?
   - Не-ет, ведь хочется знать мнение не кого-нибудь, а государства.
   - Есть общественные организации.
   - Не-ет, тут нужен специалист по человеческой душе.