Страница:
Колегормом выступил Куруфин, у которого был скверный характер.
В соответствии с ним он долго запугивал собравшихся силами и
мощью врага, а вывод сделал такой -- пусть Финрод отправляется
с Береном, а мы уж тут как-нибудь без него управимся.
Несчастный король понял, что если он сегодня не уйдет совершать
подвиги, то завтра его все одно так или иначе уберут, и почел
за лучшее отправиться в дорогу.
Осенним вечером Финрод и Берен с десятком спутников
покинули Нарогтронд, между делом перебили подвернувшийся под
руку отряд орков, и, воспользовавшись трофейной формой и
документами, добрались аж до башни Саурона, таким образом
предвосхитив один из подвигов четырех танкистов и собаки. Но
Саурона обмануть не удалось, и произошло знаменитое
столкновение Финрода и Саурона -- дуэль на песнях. Говорят, что
именно такое единоборство выбрал Саурон потому, что хотел
отыграться за поражение своего хозяина давным-давно, и если это
так, то цели своей он добился. Команда была побеждена и брошена
в глубокую яму, в которою время от времени забредал
волк-оборотень и съедал одного из товарищей -- не со зла, а
исключительно с голодухи.
В те мгновения, пока Берен летел вниз, сердце Лютиен
сковала морская болезнь, а добрая мамаша попыталась успокоить
дочку тем, что надежды на спасение парня все равно нету, и
нечего зря страдать. Лютиен действительно не хотела зря
страдать, а для того, чтобы страдать не зря, она решили сбежать
к Берену в компанию. Все тот же благородный и влюбленный Даэрон
вновь сдал Лютиен Тинголу, который несколько опешил, но
практической сметки не потерял. Для дочери был выстроен дом со
всеми мыслимыми удобствами, вплоть до зарешеченных окон, но
зато без дверей, и по мнению Тингола, этого должно было хватить
для возвращения Лютиен хорошего настроения. Но она не поняла
отцовской заботы и, усыпив охрану, сбежала, прикрывая свою
красоту плащом из собственных волос. ................
(Размышления автора о подробностях прикрытия красоты как всегда
опущены, а жаль. Хотелось бы наконец узнать, какие еще пошлости
могли родится в его воспаленном воображении.)
И случилось так, что пошла Лютиен прямиком в ту местность,
где сволочные Феанорычи из Нарогтронда развлекались волчьей
травлей. Главный волкодав по имени Хуан (хоть и не сильно
породистый, зато из Валинора родом) привел Лютиен к Колегорму,
который, заглянув под волосы, решил не торопить события и не
афишировать свою осведомленность по Береновским делам. Лютиен
же по молодости лет доверилась братьям, и в результате
оказалась под замком с перспективой насильной выдачи замуж за
Колегорма. Из этой ситуации был простой выход -- надо было и
Куруфину со скверным характером дать увидеть то, что под
волосами, а дальше Феанорычи все бы сделали сами. Но случилось
по-другому: в одну прекрасную ночь пес Хуан без церемоний
принес ей плащ, сказал: "Венсеремос, сеньорита!", и они вместе
бежали из Нарогтронда.
А тем временем в подземелье дела шли своим чередом.
Волк-оборотень доел почти всех арестованных, оставив Берена на
предпоследние кормление, а Финрода на последнее -- так его
попросил Саурон. Но Финрод разорвал оковы и в следующий заход
сам подставился волку, так что Берен остался один.
-- Финрод, Финрод, -- оплакивал Берен друга. -- Ну что б
тебе раньше эти оковы не разорвать, да и не только на себе, а и
на всех остальных тоже, глядишь, чего бы и нарисовалось, а
теперь совсем конец мне, несчастненькому...
Как раз в это время на мосту появилась Лютиен верхом на
Хуане. Встав на мосту, она запела песню, а Берен, услыхав ее
голос, упал в обморок, что, в общем-то, простительно -- столько
всего с ним случилось, а тут еще и песня. Саурон тоже эту песню
услыхал, и для разминки послал на мост волка, которого Хуан без
лишних слов отправил со снижением в сторону моря. Саурон пожал
плечами, послал следующего волка, и дальше все пошло как по
писаному -- волков у Саурона хватило часа на четыре, но потом
он решил, что разминка закончена, и, превратившись в волка,
двинулся вперед сам. На этот раз Хуану пришлось несколько
напрячься, но с помощью Лютиен, которая в критический момент
вкатила Саурону в глаза порцию СиЭс из баллончика, враг был
повержен, а чтоб не дергался, она пригрозила лишить его крайней
плоти и отослать к Моргроту. "И будет он вечно обзывать тебя
тем, кем ты тогда окажешься, если не уступишь мне власть над
твоей башней." Тогда Саурон признал себя побежденным,
превратился в летучую мышь и улетел переживать, а Лютиен встав
на мосту, на котором она и так уже давно стояла, объявила о
своей власти. Радостные вопли пленников и узников огласили
окрестности, но Берен все еще лежал в шоке от услышанной песни,
и пришлось Лютиен его откачивать. Радостные, они взглянули в
глаза друг другу, и день засиял над ними, и до самой осени
держалась в тех местах хорошая погода. Среди пищевых отходов
Берен отыскал фрагменты Финрода, и захоронил несколько наиболее
крупных рядом с башней, так что место в какой-то степени
очистилось. Теперь Берен и Лютиен снова были свободны, и, как
говорят легенды, куда-то "отправились через леса", видимо,
решив в этих лесах от души побродить. А выпущенные на волю
пленники и узники вернулись в Нарогтронд, и раскрыли местному
населению глаза на предательство Колегорма и скверный характер
Куруфина. Произошел новый переворот, и власть взял Финродов
брат Ордорет. Некоторые горячие головы предлагали заодно
порешить Феанорычей, но Ордорет на это ответил:
-- Интересненькое дело? А с кем же я тогда семейной
грызней буду развлекаться, с орками? Воля моя будет такая:
братьев не убивать, а попросту прогнать в шею, с побоями, но
без увечий. И жрать в дорогу не давать, чтоб злее были!
-- LET IT BE! -- ответил Колегорм и принялся сверкать
глазами, а Куруфин радостно засмеялся -- такое развитие событий
как нельзя лучше соответствовало его скверному характеру.
Прихватив с собой верного Хуана, братья отправились в
изгнание, и так случилось, что по дороге повстречали они Берена
с Лютиен, которые все никак не могли набродится по лесам.
Колегорм вспомнил о том, что он видел под волосами, и два
высокорожденных эльфа решили снизойти до разборки с Береном.
Лучше бы они этого не делали -- многоопытный диверсант и ниндзя
Берен ударом ноги в прыжке повалил Куруфина и его лошадь, а
пораженный такой крутостью пес Хуан с криком: "Но пасаран!" --
накинулся на своего хозяина Колегорма. Тот проклял пса, а потом
заодно и своего коня, но делу это не помогло, равно как и
Курфиновское проклятие в сторону Берена -- тот продолжал его
душить, и задушил бы, если б в Лютиен не проснулась
национальная эльфийская традиция оставлять в живых обиженных
родичей, чтобы потом было не так скучно. Берен послушался, и
отпустил недодушенную жертву, вернул братьям оружие и
недружелюбно пожелал счастливого пути. В качестве ответного
прощания Куруфин, о характере которого говорилось уже
достаточно, пустил дуплетом две стрелы, одну из которых
перехватил зубами Хуан, а вторая воткнулась Берену в грудь.
Но все обошлось -- Хуан принес некой травы, к которой
Лютиен добавила некого массажа, и снова стал Берен как
новенький. Но была у этого возрождения и оборотная сторона:
воспрянувший Берен вспомнил о своей клятве и сбежал от спящей
Лютиен искать на свою, мягко выражаясь, голову приключений. Но
отделаться от подруги не удалось -- верхом на Хуане она его
догнала, и многое было сказано ими друг другу.
Пока влюбленные лаялись, Хуан не теряя времени принес из
башни Саурона волчью шкуру и крылья летучей мыши -- для
маскировки. Увидев Лютиен в таком наряде, Берен поначалу чуть
не упал в обморок, и на кокетливый вопрос: "Ну как?" -- собрав
все свое мужество, ответил, что красивой женщине любой наряд к
лицу. Польщенная Лютиен напялила на него шкуру волка, и они
отправились в поход. По дороге Берен настолько вошел в образ,
что под конец пути начал завывать на луну, но, тем не менее,
появление уже один раз убитых волка и летучей мыши перед
Ангбандом было воспринято настороженно, тем более что рядом с
ними вприпрыжку бежал известный своей верностью Хуан.
В то время у ворот в замок жил волк Кархарот, записанный в
штат на должность сторожевого полкана. Из-за этого у Кархарота
со временем развился комплекс неполноценности, и иметь с ним
дело стало опасно. Но в Лютиен пробудилась древняя сила, и
притащила она к воротам цветной телевизор "Горизонт" пятого
поколения. Как раз в это время на экране показался доктор
Кашпировский, и едва услышав его голос, Кархарот заснул, как
убитый. Путь в замок был открыт. Берен и Лютиен долго бродили
по замку, усыпляя попадавшихся по дороге орков, драконов,
барлогов и прочую домашнюю живность, и, наконец, добрались до
тронного зала, где, пригорюнившись, сидел Моргот. Увидев
Лютиен, он приосанился, поправил корону и на миг представил
себе, как он будет .............. (ну, в общем, ясно, с
фрагментом, как обычно). Трудно было усыплять Моргота, но в
Лютиен проснулась еще одна древняя сила, и стала она молчать
голосом Алана Чумака. Через минуту в зале раздалось равномерное
похрапывание, Берен неаккуратно отковырял от короны один
сильмариль, и они с Лютиен рванули на выход. Но у ворот их
встретил проснувшийся Кархарот. Оплошал на этот раз доктор
Кашпировский -- вместо того, чтоб стать спокойней и добрее,
этот зверь стал злей и агрессивнее, и случилось так, что
оттяпал он руку Берену прямо вместе с камнем, а еще и манжету
от рубашки прихватил. Рубашка была давно не стираная, да и
камень жегся, и убежал Кархарот наводить ужас на северные
земли. А с Береном и Лютиен дальше получилось все как в сказке:
прилетели к воротам Ангбанда три орла и унесли обоих обратно в
Дориат, то есть двое несли, а третий гордо летел сам по себе
рядом, ибо был это самолично Страйк Игл Тородор (MANVE AIR
FORCE). Лютиен с Хуаном вновь применили испытанные средства
(травы и спецмассаж), и вновь ожил Берен, а оживши, увел Лютиен
бродить по лесам, и не торопились они переходить к другим
занятиям.
А в тем временем Тингол во дворце томился и страдал.
Сунулся он было к жене, но Мелиан нагнала на него холоду,
обрадовался было сообщению из Нарогтронда -- а следом и другое.
Извелся вконец Тингол, и когда, наконец, в Дориат ворвался
бешеный Кархарот, а из лесов ко дворцу вышли Берен и Лютиен, он
почувствовал даже облегчение.
-- Я пришел за тем, что принадлежит мне! -- гордо сказал
Берен, стоя, однако, при этом на коленях.
-- А как насчет... ну... ты сам знаешь чего?
-- С этим все в порядке. Камешек у меня в руке. Правда,
рука у волка в брюхе, ну так об этом-то уговору не было.
Тингол почесал в затылке, припоминая подходящее место из
сказки про Федота, и ответил:
-- Ну да ладно. За престиж разве черта не простишь.
Забирай девчонку в жены и катись куды хотишь. Только сначала с
волком разобраться помоги, а то ведь все как есть испоганит.
Берен, чувствуя некоторую вину за некрасивые поступки
волка и польщенный вниманием Тингола, согласился. Прихватив с
собой верного Хуана и еще кой-кого по мелочам, они двинулись на
охоту.
Волка выследили легко -- он пытался утолить жажду у
водопада, но сильмариль в брюхе Кархарота пылал, и вода,
которую он пил, вырывалась изо всех отверстий клубами пара.
Легенды рассказывают, что "При их приближении волк бросился в
атаку, и заполз в заросли, затаившись там". Такой способ
бросания в атаку был внове даже для опытного вояки Берена, и,
поговорив с Тинголом, он просто выставил вокруг охрану. Верный
же Хуан покинул охотников, за что Тингол про себя назвал его
собакой. А тени в лесу удлиннялись -- верный признак того, что
вот-вот, сейчас, все и начнется. И началось. Кархарот прыгнул
из зарослей, ударил Берена в грудь и примерился отъесть
следующую руку. Но из тех же зарослей выскочил Хуан, и,
возбужденно сказав, что "Соло ля люча, нос хара либрес, твою
мать!", бросился на волка.
Пока Хуан и Кархарот занимались своими делами, Тингол
занимался своими. Сидел Тингол рядом с Береном, который вдруг
стал ему родным и близким, и оплакивал неизбежную смерть друга.
Даже когда звери догрызли друг друга окончательно (счет
оказался один-один в пользу светлого дела), и из брюха волка
был извлечен сильмариль, и то не утешился Тингол, и лишь когда
Берен окончательно помер, эльфийский король начал
успокаиваться. Но не тут-то было. Лютиен снова подложила папе
свинью -- ее дух отправился к Мандосу, и пригрозила она, что
будет петь для него до скончания времен, или пока Берена не
вернут на этот свет. Разбираться пришлось долго, дело дошло до
Манве, который, как всегда, принялся вычислять, а что же думает
об этом Илюватор. Но песня Лютиен долетала и до Манве, и, в
конце концов, он сдался -- Берену было разрешено вернуться в
этот мир, но с твердым условием, что когда ему снова придется
помирать, Лютиен помрет вместе с ним тоже, и петь при этом не
будет.
Они вернулись сначала в Дориат, где Берену была
организована еще одна порция спецлечения, а потом, во избежание
новых приступов дружелюбия короля Тингола, удалились на
уединенный остров, и не было больше в песнях новой информации о
жизни Берена и Лютиен.
Подошла Бородина
Разыгралась драма
Наши перли поперек
Французы перли прямо...
В те дни по Белерианду только и разговоров шло, что про
подвиги Берена. Слушая их, наш старый знакомый Маэдрос то и
дело поглядывал на обрубок своей руки, размышляя, что если уж
человек однорукий Моргота обыграл, то однорукий эльф и вовсе
победит гада, так сказать, одной левой. И был создан "союз
Маэдроса", который назвали так потому, что поначалу он,
собственно, из одного Маэдроса и состоял. Занявшиеся, наконец,
долгожданными междусобойчиками эльфы для порядка выделили союзу
совсем немного бойцов, так что основной ударной силой у
Маэдроса вдруг оказались люди и гномы. Только давний приятель
Маэдроса Фингон Фингольфинович решился пойти на битву, да
засидевшийся в Гондолине Тургон в последний момент воспылал
боевым духом, и тоже выдвинул войско.
Армии долго маневрировали, строились, перестраивались и
снова строились по новой. А когда все было готово, Фингон
воскликнул:
-- День настал! Смотрите все, день настал, а ночь
проходит, -- и хотя факт наступления дня ни для кого секретом
не был, но тем не менее войска пришли в возбуждение, и начали
битву задолго до того, как армия врага приблизилась. Моргот
задрожал на своем троне, и планы его едва не оказались
нарушенными, но потом все пришло в норму. Эльфы и их союзники
проявляли чудеса доблести/героизма, орки гибли десятками тысяч,
предатели изничтожались под корень, но при этом побеждали
все-таки морготовцы. Даже выдающийся успех гномьего короля
Азгала, бросившегося с гранатой под танк... то есть, пардон, с
ножом под дракона, не смог повлиять на исход битвы -- она была
проиграна. Умный Тургон вновь сумел скрыться в своем Гондолине,
пока остатки людей во главе с Хурином прикрывали его отход --
Хурин сам решился на этот благородный поступок, зная, что в
Гондолин его все одно не пустят, и считая, что лучше погибнуть
геройским способом, чем каким-нибудь иначе. Но получилось
по-другому. На шестой день немногие уцелевшие закрепились на
обрывистом берегу реки и решили, что тут можно продержаться
хоть месяц. Но орки на глазах у изумленной публики устроили
между собой массовую резню, польза от которой оказалась
двоякой: во-первых -- выявились наиболее сильные, а во-вторых
-- из трупов слабых была наведена переправа, и случилось так,
что от всего отряда остался один Хурин. Тем не менее, он
исправно махал мечом, выкрикивая новую истину, которая озарила
его незадолго до этого:
-- День придет снова! -- кричал он, и этих криков он издал
до семидесяти, напророчив таким образом чуть больше двух
месяцев. Убедившись, что больше ничего принципиально нового от
Хурина не дождешься, враги связали его, и потащили в Ангбанд,
где Моргот, по своей извечной привычке проклял пленника, а для
того, чтобы окончательно его унизить, не стал ни убивать, ни
мучить. В Белерианде царила разруха. Орковские армии играючи
добивали остатки организованных эльфов, люди занялись
предательствами и мародерством, а скрытых королевствах
Гондолина и Нарогтронда горевали короли, предчувствуя свою
скорую гибель. Главный корабел Сэрдан послал в Валинор
несколько экипажей, но назад никто не вернулся, так что о том,
какие чувства вызвал очередной успех Моргота у валар, можно
только подозревать -- скорее всего, никаких. Остатки эльфов
были отправлены в рудники, и от того, что в те времена
потребность в уране была невелика, им легче не было. (См. опять
же "КвентаСредиземлаг").
Уно, уно, уно, ун моменто
Уно, уно, уно сантименто...
Белагунд родил Риан и Морвен, Риан родила Туора, Морвен
родила Турина, а еще Белагунд родил Лайлат, а Морвен родила
Ниенор, но жизнь показала, что лучше бы этого не делали.
Итак, жена Хурина Морвен родила Турина и отправила его в
Дориат к Тинголу. После истории с Береном Тингол очень
изменился, подобрел, и махнув рукою на секретность ("А, все
равно у меня двор уже не королевский, а так, проходной!"),
отдался король воспитанию маленького человеночка. Турин рос,
мужал, учился давить встречных орков, и казалось, что все
хорошо. Но как-то раз зашел Турин после боевых пропустить
стаканчик в дворцовом буфете, а какой-то эльф из местных,
Саэрос по имени, язвительно прошелся относительно людских
женщин вообще и Туриновской мамаши в частности. Натурально,
организовалась классическая драка в салуне с битием посуды и
опрокидыванием столов, и опять дали себя знать эльфийские
злопамятность и манера тянуть ссоры до бесконечности. Был бы
Саэрос человеком, так уже часа через два сидели бы они с
Турином в обнимку, со смехом вспоминая рожу буфетчика, когда на
него рушилась стойка, но Саэрос был в натуре эльф. На следующий
день он продолжил конфликт, но случилось так, что Турин
оказался сильнее, а Саэрос хилее, чем они думали сами, и
кончилось все по-мокрому. И сбежал Турин из Дориата, не обращая
внимания на доносящиеся вслед крики Тингола: "Вернись, я все
прощу!" -- считая, что от добра добра не ищут. После этого у
Турина все пошло наперекосяк, и все, за что бы он ни брался,
выходило неправильно. Друга своего убил, дракона не дорезал,
Нарогтронд довел до разрушения, любимую эльфиянку потерял, а
собственной сестре сделал ребенка и она утопилась, потом еще
одного друга убил -- словом, не жизнь пошла, а сплошные
неприятности. Надоело это Турину настолько, что, в конце
концов, он и сам зарезался. Это очень грустная история. В
общем, все умерли.
Дальше было еще хуже. Коварный Моргот решил окончательно
добить Хурина, и так морально надломленного хорошим обращением
в темнице, и выпустил его на волю. Престарелый герой добрел до
тех мест, где начинался Гондолин и попытался докричаться до
Тургона, но тот сказал:
-- Товарищи! Враг, который обычно просто не дремлет,
теперь и вовсе не спит. Поэтому бдительность, товарищи, должна
быть превыше всего. Я всегда уважал Хурина за его героизм, но
тем не менее в Гондолин не пущу.
Так что Хурин довольно долго шумел впустую, а агенты
Моргота снимали пеленги с его криков и делали на карте засечки.
Следующую остановку Хурин сделал в разрушенном и разграбленном,
но в то же время почему-то сказочно богатом Нарогтронде, откуда
прихватил самое дорогое из изделий гномов -- ожерелье
Наугламир, а почему его не утащил никто до того, можно только
смутно догадываться. С этим ожерельем Хурин пришел в Дориат, и
швырнул его с гневными словами к ногам Тингола, припомнив
королю и Турина, и Берена с Финродом. За мужа ответила Мелиан:
-- Хурин, тебя околдовал Моргот, и ты все видишь в
превратном свете. На самом деле все было по-другому....
запоминай: по-другому... по-другому....
Долго стоял Хурин неподвижно, лишь чуть покачиваясь в такт
словам Мелиан и глядя ей в глаза. И он поднял с пола ожерелье,
и с поклоном подал его Тинголу, сказав при этом уже совсем
другим тоном:
-- Прими, о вождь, эту скромную вещицу, а я, пожалуй,
брошусь в море, чтоб не смущать своим видом благородных и
возвышенных, и не напоминать им о грустном.
Говорят, он так и сделал, а Тингол, узнав об этом,
восхищено поцеловал супруге руку. Потом он оглядел Наугламир, и
решил, что нехудо бы вправить в него Береновский сильмариль.
Недолго думая, он вызвал гномов, дал задание, и стоял у них над
душой на протяжении всей работы. Гномы оказались тоже не
промах, и под конец заявили:
-- Ну все, пока, мы пошли.
-- То есть как пошли?
-- А вот так. Бусики эти отцы наши не для тебя делали, а
для Финрода, которого волк скушал исключительно через твою же
затею. Улавливаешь?
Тингол уловил.
-- Ах вы ..... (термин опущен) ...... (глагол опущен)
....... (прилагательное опущено)!
Эти слова окончательно разъярили гномов, и великий король
Тингол Серая Мантия первый и последний раз в своей жизни понял,
что такое всерьез ответить за свои слова. Само собой,
несдержанных гномов тоже порезали, но некачественно, и двое
сумели сбежать в свой Норгорд, где два с половиной месяца
подряд рассказывали о подлости и вероломстве эльфов.
А тем временем в Дориате происходили плохие перемены. Со
смертью Тингола Мелиан больше ничто не удерживало в Средиземье
-- такие мелочи, как целый народ, продолжающий на нее
надеяться, или дочка с внуком, в счет не шли. Мелиан наказала
беречь сильмариль, сняла напряжение с колючей проволоки и
отвалила не мешкая. Гномы же собрали войско, пришли в Дориат и
учинили резню, а изнежившиеся за сотни лет безбедной жизни
режимные эльфы оказать сопротивление не сумели. Но случилось
так, что когда гномье войско с победоносным видом возвращалось
обратно, лес наполнился звуками рогов, и посыпались стрелы --
это Берен решил тряхнуть стариной, и вместе со своим сыном
Диором во главе отряда зеленых эльфов совершил очередной акт
возмездия, и ни один из гномов не добрался до дома. В качестве
военного трофея Берену достался Наугламир с сильмарилем и
проклятие гномьего короля в придачу. Берен огорчился и приказал
бросить остальные сокровища в реку, видимо, опасаясь, что и их
кто-нибудь проклянет. После этого прославленный герой вернулся
к жене, а Диор отправился царствовать и править тем, что от
Дориата осталось.
Как-то раз осенней ночью в двери Менегрота кто-то
постучался, и оказался этот кто-то ни много ни мало, а
повелителем зеленых эльфов. Молча подал зеленый молодому королю
шкатулку, а в ней лежал все тот же Наугламир. Диор взглянул на
него, и понял две вещи -- что Берен/Лютиен окончательно
померли, и что зеленый повелитель оказался умнее, чем выглядел,
и не стал пытаться сильмариль заиграть. Надел Диор ожерелье, и
стал прекраснейшим из детей мира всех рас, хоть в школу
фотомоделей, хоть куда. Узнавшие об этом Феанорычи окрысились,
и принялись готовится к очередной усобице. На этот раз свара
получилась на славу. Диор перебил 42.8% сыновей Феанора (троих
из семи), но и сам погиб, а его детей жестокие враги бросили
умирать в лесу. Маэдрос, на которого отрезанная рука еще
оказывала облагораживающее действие, искал их и аукал, но чем
все это кончилось -- легенды умалчивают. Последние остатки
благолепия Дориата были порушены, а народ перебит, но последние
из синдара сбежали к морю, и среди них была дочь Диора,
Эльвинг, у которой в косметичке лежал Наугламир,
замаскированный под кооператорскую дешевку.
Злобные несчастья преследовали всю Хуринско-Туринскую
родню, но за всех отыгрался Туор, двоюродный брат Турина, хотя
и его жизнь складывалась поначалу весьма обыденно: в юности он
три года пахал в рабстве у нехороших людей, но потом сбежал и
занялся мелкой партизанщиной. И остался бы Туор рядовым героем,
но случилось так, что повелитель вод Ульмо решил вплотную
заняться Средиземьем: слишком часто стали плеваться в светлые
струи ручьев грязные орки, а поскольку ручьи тоже были Ульмовым
воплощением, то понятно, что такие дела ему в конце концов
надоели. В качестве орудия своего замысла Ульмо выбрал Туора --
иметь дело с эльфами ему уже надоело. И вот Ульмо заставил
Туора уйти с партизанской тропы, добраться до моря и навеки
полюбить эти синие просторы, в надежде, что Туор в
благодарность за экскурсию, не мешкая, примется за дело. Но
молодой человек поначалу ожиданий не оправдал. Он поселился на
побережье и предался лени и безделью, так что пришлось послать
семерых огромных лебедей, летящих с юга. Увидев их, Туор сразу
понял это как знак, дескать, он долго медлил, что делает честь
его понятливости, кто другой бы мог и не догадаться.
Так Туор пришел в покинутые залы первого города Тургона, и
нашел там его меч, кольчугу и щит с личным номером. Туор их
надел и вышел опять к морю. Там, среди восьмибалльного
волнения, раздался величественный голос повелителя вод.
Инструкции были краткими: добраться до Гондолина, а дальше все
само собой пойдет. Туор было застремался, и Ульмо дал ему в
провожатые эльфа-моряка, последнего из пытавшихся доплыть на
В соответствии с ним он долго запугивал собравшихся силами и
мощью врага, а вывод сделал такой -- пусть Финрод отправляется
с Береном, а мы уж тут как-нибудь без него управимся.
Несчастный король понял, что если он сегодня не уйдет совершать
подвиги, то завтра его все одно так или иначе уберут, и почел
за лучшее отправиться в дорогу.
Осенним вечером Финрод и Берен с десятком спутников
покинули Нарогтронд, между делом перебили подвернувшийся под
руку отряд орков, и, воспользовавшись трофейной формой и
документами, добрались аж до башни Саурона, таким образом
предвосхитив один из подвигов четырех танкистов и собаки. Но
Саурона обмануть не удалось, и произошло знаменитое
столкновение Финрода и Саурона -- дуэль на песнях. Говорят, что
именно такое единоборство выбрал Саурон потому, что хотел
отыграться за поражение своего хозяина давным-давно, и если это
так, то цели своей он добился. Команда была побеждена и брошена
в глубокую яму, в которою время от времени забредал
волк-оборотень и съедал одного из товарищей -- не со зла, а
исключительно с голодухи.
В те мгновения, пока Берен летел вниз, сердце Лютиен
сковала морская болезнь, а добрая мамаша попыталась успокоить
дочку тем, что надежды на спасение парня все равно нету, и
нечего зря страдать. Лютиен действительно не хотела зря
страдать, а для того, чтобы страдать не зря, она решили сбежать
к Берену в компанию. Все тот же благородный и влюбленный Даэрон
вновь сдал Лютиен Тинголу, который несколько опешил, но
практической сметки не потерял. Для дочери был выстроен дом со
всеми мыслимыми удобствами, вплоть до зарешеченных окон, но
зато без дверей, и по мнению Тингола, этого должно было хватить
для возвращения Лютиен хорошего настроения. Но она не поняла
отцовской заботы и, усыпив охрану, сбежала, прикрывая свою
красоту плащом из собственных волос. ................
(Размышления автора о подробностях прикрытия красоты как всегда
опущены, а жаль. Хотелось бы наконец узнать, какие еще пошлости
могли родится в его воспаленном воображении.)
И случилось так, что пошла Лютиен прямиком в ту местность,
где сволочные Феанорычи из Нарогтронда развлекались волчьей
травлей. Главный волкодав по имени Хуан (хоть и не сильно
породистый, зато из Валинора родом) привел Лютиен к Колегорму,
который, заглянув под волосы, решил не торопить события и не
афишировать свою осведомленность по Береновским делам. Лютиен
же по молодости лет доверилась братьям, и в результате
оказалась под замком с перспективой насильной выдачи замуж за
Колегорма. Из этой ситуации был простой выход -- надо было и
Куруфину со скверным характером дать увидеть то, что под
волосами, а дальше Феанорычи все бы сделали сами. Но случилось
по-другому: в одну прекрасную ночь пес Хуан без церемоний
принес ей плащ, сказал: "Венсеремос, сеньорита!", и они вместе
бежали из Нарогтронда.
А тем временем в подземелье дела шли своим чередом.
Волк-оборотень доел почти всех арестованных, оставив Берена на
предпоследние кормление, а Финрода на последнее -- так его
попросил Саурон. Но Финрод разорвал оковы и в следующий заход
сам подставился волку, так что Берен остался один.
-- Финрод, Финрод, -- оплакивал Берен друга. -- Ну что б
тебе раньше эти оковы не разорвать, да и не только на себе, а и
на всех остальных тоже, глядишь, чего бы и нарисовалось, а
теперь совсем конец мне, несчастненькому...
Как раз в это время на мосту появилась Лютиен верхом на
Хуане. Встав на мосту, она запела песню, а Берен, услыхав ее
голос, упал в обморок, что, в общем-то, простительно -- столько
всего с ним случилось, а тут еще и песня. Саурон тоже эту песню
услыхал, и для разминки послал на мост волка, которого Хуан без
лишних слов отправил со снижением в сторону моря. Саурон пожал
плечами, послал следующего волка, и дальше все пошло как по
писаному -- волков у Саурона хватило часа на четыре, но потом
он решил, что разминка закончена, и, превратившись в волка,
двинулся вперед сам. На этот раз Хуану пришлось несколько
напрячься, но с помощью Лютиен, которая в критический момент
вкатила Саурону в глаза порцию СиЭс из баллончика, враг был
повержен, а чтоб не дергался, она пригрозила лишить его крайней
плоти и отослать к Моргроту. "И будет он вечно обзывать тебя
тем, кем ты тогда окажешься, если не уступишь мне власть над
твоей башней." Тогда Саурон признал себя побежденным,
превратился в летучую мышь и улетел переживать, а Лютиен встав
на мосту, на котором она и так уже давно стояла, объявила о
своей власти. Радостные вопли пленников и узников огласили
окрестности, но Берен все еще лежал в шоке от услышанной песни,
и пришлось Лютиен его откачивать. Радостные, они взглянули в
глаза друг другу, и день засиял над ними, и до самой осени
держалась в тех местах хорошая погода. Среди пищевых отходов
Берен отыскал фрагменты Финрода, и захоронил несколько наиболее
крупных рядом с башней, так что место в какой-то степени
очистилось. Теперь Берен и Лютиен снова были свободны, и, как
говорят легенды, куда-то "отправились через леса", видимо,
решив в этих лесах от души побродить. А выпущенные на волю
пленники и узники вернулись в Нарогтронд, и раскрыли местному
населению глаза на предательство Колегорма и скверный характер
Куруфина. Произошел новый переворот, и власть взял Финродов
брат Ордорет. Некоторые горячие головы предлагали заодно
порешить Феанорычей, но Ордорет на это ответил:
-- Интересненькое дело? А с кем же я тогда семейной
грызней буду развлекаться, с орками? Воля моя будет такая:
братьев не убивать, а попросту прогнать в шею, с побоями, но
без увечий. И жрать в дорогу не давать, чтоб злее были!
-- LET IT BE! -- ответил Колегорм и принялся сверкать
глазами, а Куруфин радостно засмеялся -- такое развитие событий
как нельзя лучше соответствовало его скверному характеру.
Прихватив с собой верного Хуана, братья отправились в
изгнание, и так случилось, что по дороге повстречали они Берена
с Лютиен, которые все никак не могли набродится по лесам.
Колегорм вспомнил о том, что он видел под волосами, и два
высокорожденных эльфа решили снизойти до разборки с Береном.
Лучше бы они этого не делали -- многоопытный диверсант и ниндзя
Берен ударом ноги в прыжке повалил Куруфина и его лошадь, а
пораженный такой крутостью пес Хуан с криком: "Но пасаран!" --
накинулся на своего хозяина Колегорма. Тот проклял пса, а потом
заодно и своего коня, но делу это не помогло, равно как и
Курфиновское проклятие в сторону Берена -- тот продолжал его
душить, и задушил бы, если б в Лютиен не проснулась
национальная эльфийская традиция оставлять в живых обиженных
родичей, чтобы потом было не так скучно. Берен послушался, и
отпустил недодушенную жертву, вернул братьям оружие и
недружелюбно пожелал счастливого пути. В качестве ответного
прощания Куруфин, о характере которого говорилось уже
достаточно, пустил дуплетом две стрелы, одну из которых
перехватил зубами Хуан, а вторая воткнулась Берену в грудь.
Но все обошлось -- Хуан принес некой травы, к которой
Лютиен добавила некого массажа, и снова стал Берен как
новенький. Но была у этого возрождения и оборотная сторона:
воспрянувший Берен вспомнил о своей клятве и сбежал от спящей
Лютиен искать на свою, мягко выражаясь, голову приключений. Но
отделаться от подруги не удалось -- верхом на Хуане она его
догнала, и многое было сказано ими друг другу.
Пока влюбленные лаялись, Хуан не теряя времени принес из
башни Саурона волчью шкуру и крылья летучей мыши -- для
маскировки. Увидев Лютиен в таком наряде, Берен поначалу чуть
не упал в обморок, и на кокетливый вопрос: "Ну как?" -- собрав
все свое мужество, ответил, что красивой женщине любой наряд к
лицу. Польщенная Лютиен напялила на него шкуру волка, и они
отправились в поход. По дороге Берен настолько вошел в образ,
что под конец пути начал завывать на луну, но, тем не менее,
появление уже один раз убитых волка и летучей мыши перед
Ангбандом было воспринято настороженно, тем более что рядом с
ними вприпрыжку бежал известный своей верностью Хуан.
В то время у ворот в замок жил волк Кархарот, записанный в
штат на должность сторожевого полкана. Из-за этого у Кархарота
со временем развился комплекс неполноценности, и иметь с ним
дело стало опасно. Но в Лютиен пробудилась древняя сила, и
притащила она к воротам цветной телевизор "Горизонт" пятого
поколения. Как раз в это время на экране показался доктор
Кашпировский, и едва услышав его голос, Кархарот заснул, как
убитый. Путь в замок был открыт. Берен и Лютиен долго бродили
по замку, усыпляя попадавшихся по дороге орков, драконов,
барлогов и прочую домашнюю живность, и, наконец, добрались до
тронного зала, где, пригорюнившись, сидел Моргот. Увидев
Лютиен, он приосанился, поправил корону и на миг представил
себе, как он будет .............. (ну, в общем, ясно, с
фрагментом, как обычно). Трудно было усыплять Моргота, но в
Лютиен проснулась еще одна древняя сила, и стала она молчать
голосом Алана Чумака. Через минуту в зале раздалось равномерное
похрапывание, Берен неаккуратно отковырял от короны один
сильмариль, и они с Лютиен рванули на выход. Но у ворот их
встретил проснувшийся Кархарот. Оплошал на этот раз доктор
Кашпировский -- вместо того, чтоб стать спокойней и добрее,
этот зверь стал злей и агрессивнее, и случилось так, что
оттяпал он руку Берену прямо вместе с камнем, а еще и манжету
от рубашки прихватил. Рубашка была давно не стираная, да и
камень жегся, и убежал Кархарот наводить ужас на северные
земли. А с Береном и Лютиен дальше получилось все как в сказке:
прилетели к воротам Ангбанда три орла и унесли обоих обратно в
Дориат, то есть двое несли, а третий гордо летел сам по себе
рядом, ибо был это самолично Страйк Игл Тородор (MANVE AIR
FORCE). Лютиен с Хуаном вновь применили испытанные средства
(травы и спецмассаж), и вновь ожил Берен, а оживши, увел Лютиен
бродить по лесам, и не торопились они переходить к другим
занятиям.
А в тем временем Тингол во дворце томился и страдал.
Сунулся он было к жене, но Мелиан нагнала на него холоду,
обрадовался было сообщению из Нарогтронда -- а следом и другое.
Извелся вконец Тингол, и когда, наконец, в Дориат ворвался
бешеный Кархарот, а из лесов ко дворцу вышли Берен и Лютиен, он
почувствовал даже облегчение.
-- Я пришел за тем, что принадлежит мне! -- гордо сказал
Берен, стоя, однако, при этом на коленях.
-- А как насчет... ну... ты сам знаешь чего?
-- С этим все в порядке. Камешек у меня в руке. Правда,
рука у волка в брюхе, ну так об этом-то уговору не было.
Тингол почесал в затылке, припоминая подходящее место из
сказки про Федота, и ответил:
-- Ну да ладно. За престиж разве черта не простишь.
Забирай девчонку в жены и катись куды хотишь. Только сначала с
волком разобраться помоги, а то ведь все как есть испоганит.
Берен, чувствуя некоторую вину за некрасивые поступки
волка и польщенный вниманием Тингола, согласился. Прихватив с
собой верного Хуана и еще кой-кого по мелочам, они двинулись на
охоту.
Волка выследили легко -- он пытался утолить жажду у
водопада, но сильмариль в брюхе Кархарота пылал, и вода,
которую он пил, вырывалась изо всех отверстий клубами пара.
Легенды рассказывают, что "При их приближении волк бросился в
атаку, и заполз в заросли, затаившись там". Такой способ
бросания в атаку был внове даже для опытного вояки Берена, и,
поговорив с Тинголом, он просто выставил вокруг охрану. Верный
же Хуан покинул охотников, за что Тингол про себя назвал его
собакой. А тени в лесу удлиннялись -- верный признак того, что
вот-вот, сейчас, все и начнется. И началось. Кархарот прыгнул
из зарослей, ударил Берена в грудь и примерился отъесть
следующую руку. Но из тех же зарослей выскочил Хуан, и,
возбужденно сказав, что "Соло ля люча, нос хара либрес, твою
мать!", бросился на волка.
Пока Хуан и Кархарот занимались своими делами, Тингол
занимался своими. Сидел Тингол рядом с Береном, который вдруг
стал ему родным и близким, и оплакивал неизбежную смерть друга.
Даже когда звери догрызли друг друга окончательно (счет
оказался один-один в пользу светлого дела), и из брюха волка
был извлечен сильмариль, и то не утешился Тингол, и лишь когда
Берен окончательно помер, эльфийский король начал
успокаиваться. Но не тут-то было. Лютиен снова подложила папе
свинью -- ее дух отправился к Мандосу, и пригрозила она, что
будет петь для него до скончания времен, или пока Берена не
вернут на этот свет. Разбираться пришлось долго, дело дошло до
Манве, который, как всегда, принялся вычислять, а что же думает
об этом Илюватор. Но песня Лютиен долетала и до Манве, и, в
конце концов, он сдался -- Берену было разрешено вернуться в
этот мир, но с твердым условием, что когда ему снова придется
помирать, Лютиен помрет вместе с ним тоже, и петь при этом не
будет.
Они вернулись сначала в Дориат, где Берену была
организована еще одна порция спецлечения, а потом, во избежание
новых приступов дружелюбия короля Тингола, удалились на
уединенный остров, и не было больше в песнях новой информации о
жизни Берена и Лютиен.
Подошла Бородина
Разыгралась драма
Наши перли поперек
Французы перли прямо...
В те дни по Белерианду только и разговоров шло, что про
подвиги Берена. Слушая их, наш старый знакомый Маэдрос то и
дело поглядывал на обрубок своей руки, размышляя, что если уж
человек однорукий Моргота обыграл, то однорукий эльф и вовсе
победит гада, так сказать, одной левой. И был создан "союз
Маэдроса", который назвали так потому, что поначалу он,
собственно, из одного Маэдроса и состоял. Занявшиеся, наконец,
долгожданными междусобойчиками эльфы для порядка выделили союзу
совсем немного бойцов, так что основной ударной силой у
Маэдроса вдруг оказались люди и гномы. Только давний приятель
Маэдроса Фингон Фингольфинович решился пойти на битву, да
засидевшийся в Гондолине Тургон в последний момент воспылал
боевым духом, и тоже выдвинул войско.
Армии долго маневрировали, строились, перестраивались и
снова строились по новой. А когда все было готово, Фингон
воскликнул:
-- День настал! Смотрите все, день настал, а ночь
проходит, -- и хотя факт наступления дня ни для кого секретом
не был, но тем не менее войска пришли в возбуждение, и начали
битву задолго до того, как армия врага приблизилась. Моргот
задрожал на своем троне, и планы его едва не оказались
нарушенными, но потом все пришло в норму. Эльфы и их союзники
проявляли чудеса доблести/героизма, орки гибли десятками тысяч,
предатели изничтожались под корень, но при этом побеждали
все-таки морготовцы. Даже выдающийся успех гномьего короля
Азгала, бросившегося с гранатой под танк... то есть, пардон, с
ножом под дракона, не смог повлиять на исход битвы -- она была
проиграна. Умный Тургон вновь сумел скрыться в своем Гондолине,
пока остатки людей во главе с Хурином прикрывали его отход --
Хурин сам решился на этот благородный поступок, зная, что в
Гондолин его все одно не пустят, и считая, что лучше погибнуть
геройским способом, чем каким-нибудь иначе. Но получилось
по-другому. На шестой день немногие уцелевшие закрепились на
обрывистом берегу реки и решили, что тут можно продержаться
хоть месяц. Но орки на глазах у изумленной публики устроили
между собой массовую резню, польза от которой оказалась
двоякой: во-первых -- выявились наиболее сильные, а во-вторых
-- из трупов слабых была наведена переправа, и случилось так,
что от всего отряда остался один Хурин. Тем не менее, он
исправно махал мечом, выкрикивая новую истину, которая озарила
его незадолго до этого:
-- День придет снова! -- кричал он, и этих криков он издал
до семидесяти, напророчив таким образом чуть больше двух
месяцев. Убедившись, что больше ничего принципиально нового от
Хурина не дождешься, враги связали его, и потащили в Ангбанд,
где Моргот, по своей извечной привычке проклял пленника, а для
того, чтобы окончательно его унизить, не стал ни убивать, ни
мучить. В Белерианде царила разруха. Орковские армии играючи
добивали остатки организованных эльфов, люди занялись
предательствами и мародерством, а скрытых королевствах
Гондолина и Нарогтронда горевали короли, предчувствуя свою
скорую гибель. Главный корабел Сэрдан послал в Валинор
несколько экипажей, но назад никто не вернулся, так что о том,
какие чувства вызвал очередной успех Моргота у валар, можно
только подозревать -- скорее всего, никаких. Остатки эльфов
были отправлены в рудники, и от того, что в те времена
потребность в уране была невелика, им легче не было. (См. опять
же "КвентаСредиземлаг").
Уно, уно, уно, ун моменто
Уно, уно, уно сантименто...
Белагунд родил Риан и Морвен, Риан родила Туора, Морвен
родила Турина, а еще Белагунд родил Лайлат, а Морвен родила
Ниенор, но жизнь показала, что лучше бы этого не делали.
Итак, жена Хурина Морвен родила Турина и отправила его в
Дориат к Тинголу. После истории с Береном Тингол очень
изменился, подобрел, и махнув рукою на секретность ("А, все
равно у меня двор уже не королевский, а так, проходной!"),
отдался король воспитанию маленького человеночка. Турин рос,
мужал, учился давить встречных орков, и казалось, что все
хорошо. Но как-то раз зашел Турин после боевых пропустить
стаканчик в дворцовом буфете, а какой-то эльф из местных,
Саэрос по имени, язвительно прошелся относительно людских
женщин вообще и Туриновской мамаши в частности. Натурально,
организовалась классическая драка в салуне с битием посуды и
опрокидыванием столов, и опять дали себя знать эльфийские
злопамятность и манера тянуть ссоры до бесконечности. Был бы
Саэрос человеком, так уже часа через два сидели бы они с
Турином в обнимку, со смехом вспоминая рожу буфетчика, когда на
него рушилась стойка, но Саэрос был в натуре эльф. На следующий
день он продолжил конфликт, но случилось так, что Турин
оказался сильнее, а Саэрос хилее, чем они думали сами, и
кончилось все по-мокрому. И сбежал Турин из Дориата, не обращая
внимания на доносящиеся вслед крики Тингола: "Вернись, я все
прощу!" -- считая, что от добра добра не ищут. После этого у
Турина все пошло наперекосяк, и все, за что бы он ни брался,
выходило неправильно. Друга своего убил, дракона не дорезал,
Нарогтронд довел до разрушения, любимую эльфиянку потерял, а
собственной сестре сделал ребенка и она утопилась, потом еще
одного друга убил -- словом, не жизнь пошла, а сплошные
неприятности. Надоело это Турину настолько, что, в конце
концов, он и сам зарезался. Это очень грустная история. В
общем, все умерли.
Дальше было еще хуже. Коварный Моргот решил окончательно
добить Хурина, и так морально надломленного хорошим обращением
в темнице, и выпустил его на волю. Престарелый герой добрел до
тех мест, где начинался Гондолин и попытался докричаться до
Тургона, но тот сказал:
-- Товарищи! Враг, который обычно просто не дремлет,
теперь и вовсе не спит. Поэтому бдительность, товарищи, должна
быть превыше всего. Я всегда уважал Хурина за его героизм, но
тем не менее в Гондолин не пущу.
Так что Хурин довольно долго шумел впустую, а агенты
Моргота снимали пеленги с его криков и делали на карте засечки.
Следующую остановку Хурин сделал в разрушенном и разграбленном,
но в то же время почему-то сказочно богатом Нарогтронде, откуда
прихватил самое дорогое из изделий гномов -- ожерелье
Наугламир, а почему его не утащил никто до того, можно только
смутно догадываться. С этим ожерельем Хурин пришел в Дориат, и
швырнул его с гневными словами к ногам Тингола, припомнив
королю и Турина, и Берена с Финродом. За мужа ответила Мелиан:
-- Хурин, тебя околдовал Моргот, и ты все видишь в
превратном свете. На самом деле все было по-другому....
запоминай: по-другому... по-другому....
Долго стоял Хурин неподвижно, лишь чуть покачиваясь в такт
словам Мелиан и глядя ей в глаза. И он поднял с пола ожерелье,
и с поклоном подал его Тинголу, сказав при этом уже совсем
другим тоном:
-- Прими, о вождь, эту скромную вещицу, а я, пожалуй,
брошусь в море, чтоб не смущать своим видом благородных и
возвышенных, и не напоминать им о грустном.
Говорят, он так и сделал, а Тингол, узнав об этом,
восхищено поцеловал супруге руку. Потом он оглядел Наугламир, и
решил, что нехудо бы вправить в него Береновский сильмариль.
Недолго думая, он вызвал гномов, дал задание, и стоял у них над
душой на протяжении всей работы. Гномы оказались тоже не
промах, и под конец заявили:
-- Ну все, пока, мы пошли.
-- То есть как пошли?
-- А вот так. Бусики эти отцы наши не для тебя делали, а
для Финрода, которого волк скушал исключительно через твою же
затею. Улавливаешь?
Тингол уловил.
-- Ах вы ..... (термин опущен) ...... (глагол опущен)
....... (прилагательное опущено)!
Эти слова окончательно разъярили гномов, и великий король
Тингол Серая Мантия первый и последний раз в своей жизни понял,
что такое всерьез ответить за свои слова. Само собой,
несдержанных гномов тоже порезали, но некачественно, и двое
сумели сбежать в свой Норгорд, где два с половиной месяца
подряд рассказывали о подлости и вероломстве эльфов.
А тем временем в Дориате происходили плохие перемены. Со
смертью Тингола Мелиан больше ничто не удерживало в Средиземье
-- такие мелочи, как целый народ, продолжающий на нее
надеяться, или дочка с внуком, в счет не шли. Мелиан наказала
беречь сильмариль, сняла напряжение с колючей проволоки и
отвалила не мешкая. Гномы же собрали войско, пришли в Дориат и
учинили резню, а изнежившиеся за сотни лет безбедной жизни
режимные эльфы оказать сопротивление не сумели. Но случилось
так, что когда гномье войско с победоносным видом возвращалось
обратно, лес наполнился звуками рогов, и посыпались стрелы --
это Берен решил тряхнуть стариной, и вместе со своим сыном
Диором во главе отряда зеленых эльфов совершил очередной акт
возмездия, и ни один из гномов не добрался до дома. В качестве
военного трофея Берену достался Наугламир с сильмарилем и
проклятие гномьего короля в придачу. Берен огорчился и приказал
бросить остальные сокровища в реку, видимо, опасаясь, что и их
кто-нибудь проклянет. После этого прославленный герой вернулся
к жене, а Диор отправился царствовать и править тем, что от
Дориата осталось.
Как-то раз осенней ночью в двери Менегрота кто-то
постучался, и оказался этот кто-то ни много ни мало, а
повелителем зеленых эльфов. Молча подал зеленый молодому королю
шкатулку, а в ней лежал все тот же Наугламир. Диор взглянул на
него, и понял две вещи -- что Берен/Лютиен окончательно
померли, и что зеленый повелитель оказался умнее, чем выглядел,
и не стал пытаться сильмариль заиграть. Надел Диор ожерелье, и
стал прекраснейшим из детей мира всех рас, хоть в школу
фотомоделей, хоть куда. Узнавшие об этом Феанорычи окрысились,
и принялись готовится к очередной усобице. На этот раз свара
получилась на славу. Диор перебил 42.8% сыновей Феанора (троих
из семи), но и сам погиб, а его детей жестокие враги бросили
умирать в лесу. Маэдрос, на которого отрезанная рука еще
оказывала облагораживающее действие, искал их и аукал, но чем
все это кончилось -- легенды умалчивают. Последние остатки
благолепия Дориата были порушены, а народ перебит, но последние
из синдара сбежали к морю, и среди них была дочь Диора,
Эльвинг, у которой в косметичке лежал Наугламир,
замаскированный под кооператорскую дешевку.
Злобные несчастья преследовали всю Хуринско-Туринскую
родню, но за всех отыгрался Туор, двоюродный брат Турина, хотя
и его жизнь складывалась поначалу весьма обыденно: в юности он
три года пахал в рабстве у нехороших людей, но потом сбежал и
занялся мелкой партизанщиной. И остался бы Туор рядовым героем,
но случилось так, что повелитель вод Ульмо решил вплотную
заняться Средиземьем: слишком часто стали плеваться в светлые
струи ручьев грязные орки, а поскольку ручьи тоже были Ульмовым
воплощением, то понятно, что такие дела ему в конце концов
надоели. В качестве орудия своего замысла Ульмо выбрал Туора --
иметь дело с эльфами ему уже надоело. И вот Ульмо заставил
Туора уйти с партизанской тропы, добраться до моря и навеки
полюбить эти синие просторы, в надежде, что Туор в
благодарность за экскурсию, не мешкая, примется за дело. Но
молодой человек поначалу ожиданий не оправдал. Он поселился на
побережье и предался лени и безделью, так что пришлось послать
семерых огромных лебедей, летящих с юга. Увидев их, Туор сразу
понял это как знак, дескать, он долго медлил, что делает честь
его понятливости, кто другой бы мог и не догадаться.
Так Туор пришел в покинутые залы первого города Тургона, и
нашел там его меч, кольчугу и щит с личным номером. Туор их
надел и вышел опять к морю. Там, среди восьмибалльного
волнения, раздался величественный голос повелителя вод.
Инструкции были краткими: добраться до Гондолина, а дальше все
само собой пойдет. Туор было застремался, и Ульмо дал ему в
провожатые эльфа-моряка, последнего из пытавшихся доплыть на