Романова Елена. Блок-пост

   Этот противный мальчишка осмеливался совершать "детские неожиданности" в отсутствии папаши. А запах!!! Он постоянно кричит, и просит еду, не подождав окончания фильма "про красивую жизнь" или конца телефонного разговора о модных туфлях. Молодая мать не понимала, как можно орать два часа без перерыва. Потом приходилось идти на кухню разводить смесь, чтобы это исчадие ада, наконец-то, выключило свою сирену. Это чудовище не хочет лежать в мокрых и грязных пеленках – действует на нервы, пока не поменяешь.
   О том, чтобы кормить грудью, молодая мать и слушать не хотела: "Обойдется смесью.
   Не принц! Ради него форму груди портить! Не дождетесь!!!". Женщина предпочитала терпеть боль, чем кормить ребенка. А скоро и молоко пропало. Страданиям родильницы пришел конец.
   Мальчишка плохо рос, постоянно возникали проблемы – "не понос, так золотуха".
   Отец очень переживал, суетился, не знал, что делать. Приглашенные врачи не могли ничего объяснить. Ведь мать была сама любезность и забота. Литовская бабушка намекала зятю на плохую наследственность. Только папа мог принести в их семью дурную кровь.
   Однажды Эрик, брат мужа, увидел, как Эгле била ребенка. Мальчишка начинал плакать еще громче и противнее, чем вызывал у своей мучительницы новые приступы ярости. Прелестное личико молодой матери раскраснелось от натуги, а тельце ребенка покрылось синяками. Он неслышно подошел и больно сжал руку невестки. Его лицо было перекошено от гнева:
   – Не смей этого делать, тварь! Не смей!
   – Пусти, маньяк, мне больно! Это мой ребенок! Я его родила! Что хочу с ним, то и сделаю!
   – Только посмей! Я потом с тобой тоже самое сделаю!
   При этих словах Эрик грубо толкнул невестку на диван и едва удержался от того, чтобы ударить женщину. Он пообещал пристрелить ее при любом неосторожном движении. Эрик сам ухаживал за ребенком до возвращения брата.
   С приходом Ника в доме разразился ужасный скандал. Эгле пришлось признаться, в том, что она делала с ребенком: била и морила голодом. Вот оказывается, почему одной баночки смеси хватало на полмесяца. (Тем, кто оказывался в подобной ситуации хорошо известно, что обычно упаковки хватает на четыре или пять дней – в лучшем случае). И вот почему мальчик не растет и постоянно болеет – он просто все время голодный. Ник сначала не мог поверить, потом сказал:
   – Какая же ты злая и глупая, Эгле. За что ты ребенка мучаешь? Он чем виноват?!
   Меня ненавидишь, а на сынишке срываешь. Нашла развлечение – избивать мальчишку, который защититься не может. Ручки зачесались – вон с Эриком подерись. Эгле вдруг представила себе этот поединок. Хрупкая женщина против двухметрового мужчины, обученного убивать. И еле удержалась от глупого смеха.
   – Конечно, нашла. Я специально сына назвала твоим именем, чтобы мстить тебе за все.
   От этого признания даже Эрик "выпал в осадок".
   – За что ты хочешь мстить моему брату? За то, что он любит тебя, как безумный? За то, что дал тебе возможность жить без забот?! За то, что оплачивает твои капризы и эти подлые тряпки, которые уже вешать негде, и они валяются, где попало?! За то, что убирает за тобой, как за дитем малым?!
   – Жить в этой мерзкой халупе, в глуши! – перебила его женщина, – В моей семье женщины не стирают пеленки и не моют грязные детские задницы. Ты хочешь превратить меня в курицу!!! Ты и твой брат!!!
   – Ну что ты, дорогая невестка, – встрял в перепалку Эрик, – курица это все-таки птица. Рожденный ползать – летать не может.
   – Какого лешего ты суешься в нашу семью, кобель остроухий, – замахнулась Эгле на родственника подсвечником, – иди, своих девах поучай!
   – Я тебе не Ник,- перехватил мужчина ее руку, женщина вскрикнула, подсвечник со звоном покатился по полу, – Я тебе не позволю издеваться над братом. Не для того я искал брата столько лет, вынес его на себе из плена! Не для того он вытерпел столько боли и карабкался с тот света на этот, чтобы ты, змея, тешила свою извращенную фантазию. Я за него и за его сынишку весь этот ваш мир на уши поставлю и обратно переверну. Запомни это, девка портовая!
   Отец забрал ребенка к себе в комнату. Мужчины вместе заботились о ребенке до утра. Дама слышала разговор братьев, доносившийся из-за закрытой двери. Эрик уговаривал брата "выгнать эту стерву к чертям собачим, пешком и босиком". Ник отказывался – он считал, что Эгле пропадет без него: "она такая беспомощная", и он все еще любил ее. Этот факт грел душу женщины. Она знала, что пока муж ее любит, она может спокойно вить из него веревки, и при этом ничего не опасаться.
   Эгле была уверена, что Ник позлится на нее день другой и все равно простит любимой женушке все обиды. Куда он денется! Ей нечего боятся ни Эрика, ни кого-то еще.
   – Ну, как знаешь, брат. Если тебе нравится пресмыкаться перед ничтожеством, то это твое личное дело. Это ваша жизнь. Но издеваться над ребенком я не позволю, – сказал Эрик и быстро вышел из дома.
   Утром малыша отвезли в больницу, где не одни сутки боролись за его жизнь. Потом еще очень долго выхаживали. Отец буквально ночевал в больнице, неистово молился, чтобы мальчик поправился, приставал к врачам, просил объяснить, что происходит с ребенком, чем его лечат. Он казнил себя за то, что доверил ребенка женщине, которая сама нуждается в няньке. Мужчина искал себе оправдания и не находил.
   Дошло до того, что врачам пришлось лечить еще и папу, который сам заболел от переживаний. Молодая мать ни разу не появилась в клинике и даже не поинтересовалась по телефону состоянием своего сынишки.
   Когда муж не вернулся из больницы, Эгле впервые в жизни стало по настоящему страшно. Особенно, когда позвонил Эрик, и в довольно резких выражениях, объяснил невестке, кто она есть, и что из-за нее произошло. Женщина испугалась, что ее муж может умереть. Тогда никто ее не защитит от разъяренного деверя. В том, что месть будет ужасно, бедняжка не сомневалась. Красавица предпочла затаиться:
   – Все только и ждали, чтобы сдать меня в полицию, – вспоминала она, спустя много лет.
   – Вам было не жалко? Из-за Вас ребенок мог умереть!
   – Я тоже могла умереть из-за него при родах! Почему об этом никто не вспоминает?
   – Это не дает права издеваться над ребенком! Вас никто не принуждал давать ему жизнь.
   – А надо мной издеваться можно было?!
   Колдунья поняла, что с этой женщиной дискутировать на эту тему совершенно бесполезно. Эта принцесса была так уверена в своей правоте, что убедить в чем-то эту избалованную семилетнюю девочку с телом взрослой женщины практически невозможно. Приезжая красавица продолжала свой рассказ.
   Женщина-врач, которая выхаживала маленького Ника, оказывается, так ждала этого звонка, чтобы лично высказать горе-мамаше, что о ней думают она сама, юридические и божеские законы. А полицейские ждали первой возможности, чтобы арестовать мать-садистку. Все врачи, медсестры, полицейские и просто посетители настойчиво советовали Нику развестись с такой женой, подать на нее заявление в суд.
   Но не мог Ник просто так выгнать из дома женщину, которую он все еще любил. Она, конечно, заслужила того, чтобы ее с позором изгнали из страны, предварительно продержав несколько лет в тюрьме. У никсов, к великому счастью для Эгле, не было принято жаловаться властям на своих женщин. Даже на тех, которые были очень виноваты. Правда, законы тинга разрешали мужу жестоко наказывать жену, даже убить провинившуюся. Ник не стал пользоваться этим правом. Он очень сурово, как ему показалось, поговорил с женой, и та сделала вид, будто искренне раскаялась и пообещала исправиться. Но муж больше ей не доверял.
   Пришлось Нику нанимать нянечку для сына. Сытый, ухоженный и обласканный младенец сразу стал набирать вес, быстро расти и развиваться. Эгле очень задевало то, что мальчишка всегда радовался, увидев нянечку, ее жениха, или отца с дядей. Он оживлялся, радостно вскрикивал, и тянулся ручками. А при виде матери корчил недовольную гримасу и заходился в плаче. Немного подумав, дамочка решила, что все к лучшему.
   Женщина с радостью переложила все заботы о сыне на молоденькую девушку и ее жениха, – он приходил за компанию с нянькой. И вернулась к своим любимым занятиям – курить как паровоз, пролеживать диван и жаловаться на скуку и злого мужа маме и Вильнюсским подругам по телефону. Раз в неделю мамаша заходила в комнату сына, который уже перестал от нее шарахаться, чтобы посюсюкать с ним минут пятнадцать. На большее ее не хватало. На этом ее занятия заканчивались.
   Кроме одного – деградировать…
   После возвращения из больницы муж, казалось, целую вечность с ней не разговаривал, все время проводил с сыном. Супруг выдавал ей деньги, возил за покупками, но не было в его глазах прежнего обожания.
   Через некоторое время Ник опять стал уделять своей жене больше времени, опять их закружил ураган страсти. Эгле подозревала, что этот Ник задумал завести еще одного ребенка, чтобы крепче привязать женщину к себе.
   – Вы же понимаете, что это глупо! – с усмешкой сказала красавица, продолжая свой рассказ.
   – Конечно, глупо – согласилась с ней Хильдегарда – только влюбленный мужчина слушает не голос разума, а зов сердца. Он до последнего момента надеется на лучшее.
   Капризы Эгле не прекратились, она по-прежнему орала на няньку в отсутствие мужа, проигрывала все большие суммы в карты привокзальным шулерам в городке (до казино было слишком далеко ехать), по-прежнему брезговала сыном. Изнывая от безделья, дамочка продолжала деградировать. Даже внешне.
   Однажды взглянув в зеркало, молодая мать ужаснулась. К приходу мужа макияж был наложен. Красивый дорожный костюм надет. Отцепив от костюма ручки отчаянно верещавшего сына, Эгле ушла, чтобы не возвращаться. "Я люблю вас, похоронить себя в такой дыре может только полное ничтожество", – заявила она изумленной няньке. Ребенок заходился в плаче.
   "Пусть плачет, пусть плачет, о нем не тоскую"- крикнула Эгле с того берега опешившему от ее выступления мужу.
   Ник приехал в Вильнюс просить жену вернуться, но его не пустили на порог. "Любящий папа жены" встретил его за воротами шикарного особняка. Эгле сидела в коротком халатике на балконе – желанная и недоступная. "Не вспомню ни на одну минутку, ни старших, ни младших не в люльке малютку", – продекламировала красавица отрывок из датской баллады, улыбаясь "на тридцать два зуба".
   В этом произведении семнадцатого века рассказывалось как девица легкого поведения по имени Агнетте, бросила своих детей и, вдобавок, обворовала своего мужа – унесла из дома все ценности. Ситуация была схожая – красавица Эгле тоже сумела прихватить несколько весьма дорогих вещиц, ей не принадлежавших. Конечно, эти безделушки не сравнятся по стоимости с золотой арфой, но: с паршивой овцы – хоть шерсти клок!
   Как же смешон и жалок был ее бывший возлюбленный в этот момент. И Эгле веселилась над его растерянным взглядом и дрожащими от волнения руками.
   – Тебе не место с моей дочерью, голодранец, – надменно произнес тесть, – Ты был ее капризом, теперь каприз прошел. Ваш ребенок – с этой минуты только твоя проблема. Впредь будешь осторожнее. Не позорь уважаемую семью своим выродком.
   Желаю удачи, сынок!- и тут тесть протянул Нику тощенькую зелененькую пачку. Эгле, соблазнительно улыбнувшись, бросила с балкона пурпурную розу из вазочки.
   – Спасибо, я достаточно зарабатываю,- ответил Ник, швырнув деньги в лицо собеседнику и отбросив ногой упавший цветок, – В подачках не нуждаюсь. Папа аккуратно подобрал уцелевшие купюры.
   Больше Эгле его не видела. Но почему-то запомнился бывший муж уходящим по улице: медленно, тяжело переставляя ноги. Он оглянулся, и веселящейся женщине стало не по себе от этого взгляда. Бракоразводными документами занялся их семейный адвокат, и вскоре женщина была свободна как морской ветер.
   Эгле была снова обласкана любящей семьей. Чтобы избежать осложнений, ее замужество решено было скрыть. Для посторониих Эгле была в длительной заграничной командировке.
   Колдунья Хильдегарда внимательно и напряжено всматривалась в лицо приезжей дамы, которая так лихо открывала перед ней душу, почти хвастаясь своим умом и сообразительностью, своим умением подать себя и поставить на своем. Старшая Хильда тщетно пыталась найти хотя бы тень, хотя бы едва заметный след раскаяния, хотя бы малейшее желание (или желание желания) что-нибудь исправить, хоть как-то загладить свою вину перед брошенным мальчиком, как-то восполнить недополученную им материнскую ласку. Нет, ничего даже близкого, не было в душе плачущейся красавицы. Только детская обида, уязвленное самолюбие и желание во что бы то ни стало заполучить желанную игрушку. "Ребенок – последняя игрушка матери", – вспомнила слова свой наставницы мастерица. А Эгле тем временем продолжала своё жизнеописание.
   Она меняла мужей и покровителей как перчатки. В настоящее время женщина была замужем за одним очень ответственным чиновником. У нее было все – богатство, власть, возможность очаровывать высшее общество. Для имиджа образцовой семьи не хватало только детей. Родить сама Эгле уже не могла – многочисленные аборты в итоге осложнились бесплодием. Да и возраст был уже не для деторождения, и здоровье уже не девичье.
   И тут Эгле вспомнила о сыне, которого она оставила с отцом десять лет назад.
   Особой любви она к нему не испытывала, но ей нужен ребенок для упрочения семейного бизнеса. Тем более муж настаивает на ребенке и хочет усыновить мальчика из приюта.
   – Что хотели, то и получили. Неужели, предав ребенка, вы надеялись на то, что он вас встретит с распростертыми объятиями. Разве Вы были с ним, решали его детские проблемки. Сколько раз он сидел один в пустом доме! Сколько раз, когда ему было больно, страшно или просто одиноко он кричал "Мама! Мамочка!". Екнуло ли хоть раз Ваше сердце? Очень сомневаюсь. Скольких бед малыш избежал бы, если рядом была мама. Если бы Вы только знали, сколько напрасных слез пролил этот мальчик, когда каждое рождество просил вместо подарка вернуть маму. Но Вы ни разу не удосужились за десять лет позвонить, ни даже написать ему открытку. И вам не стыдно здесь проливать крокодиловы слезы, и умолять: "Помогите!". С какой такой радости я должна Вам помогать?
   Я знала детей, силой вырванных из материнских рук. Я знаю матерей, которых обманом заставили отказаться от ребенка. Я видела слезы девушек, которые оставляли детей в приютах из-за того, что им не на что было кормить ребенка или они боялись родительского гнева. Я могу понять мать, отказавшуюся от ребенка – тяжелого инвалида. Не оправдать, милочка, но понять. Ваш случай не из их числа.
   Если бы Вы раскаялись, то я бы помогла!
   Но Вам, дамочка, ребенок нужен только как деталь интерьера. Вы поиграете с ним, потешите свое честолюбие и бросите, когда возникнут проблемы. (Они появятся – поверьте мне на слово). Вы сделали это один раз, сделаете и снова. А мальчик будет страдать. Здесь его любят, здесь о нем заботятся. Здесь его понимают.
   – Именем Христа Спасителя, заклинаю Вас, помогите, – со слезами в голосе прошептала дама и вытащила солидную пачку долларов.
   – Нет, милочка, вы не можете просить меня именем Спасителя нашего, – ответила колдунья, – у Вас давно нет души. Вы ее давно на сундук с деньгами и барахлом променяли. Так и оставайтесь с ними, а ребенка не беспокойте! Он жил без Вас столько лет, проживет и дальше. И не трясите здесь своими бумажками – здесь не казино и не дом терпимости. Иди, блистай, наслаждайся свободой! Ты дорого за нее заплатила. Иначе потеряешь все, что имеешь.
   "Да что она себе позволяет, эта шарлатанка!"- подумала Эгле и направилась прочь от странного дома.
   Хозяйка же этого дома устало опустилась на стул и прекратила прием на этот день.
   Хильде было жалко убежавшую даму, жалко, не смотря на то, что она, по сути, ее соперница. Эта красавица ещё не знает, что ей предстоит. Она раскается, но будет слишком поздно. То, что предстоит услышать бедняжке, не пожелаешь самому заклятому врагу. Видеть в глазах своего ребенка ненависть или равнодушие – что может быть страшнее для матери. И как горько понимать, что ты сама в этом виновата, что не на кого переложить эту вину, не с кем разделить эту непосильную тяжесть.
   Две десятилетние девчушки, притихнув, сидели за столом, едва дыша. Мысли мамы и наставницы им были понятны. Малышки получили ещё один урок. Им нужно было время, чтобы все увиденное и услышанное отложилась в их головенках. Но главное девочки усвоили на всю жизнь.
 

Глава 9.Развенчанная королева.

 
   Улыбнулся спокойно и жутко,
   И сказал мне: "не стой на ветру!"
   А.Ахматова.
   Эгле, спустя некоторое время, опять оказалась на озере, с берегов которого она сбежала на встречу свободе и сомнительным приключениям. Эгле открыла дверь и вошла, предвкушая победу. Но, увиденное слегка поколебало ее уверенность. В доме явно бывала женщина. Было прибрано. В холодильнике стояли салатики и вино, на плите вкусно пахнущий суп, в микроволновой печке стоял пирог, источивший божественные ароматы. "Тут явно какая-то девица обхаживает моего мужа. Ну, ничего, я укажу, где ее место"- подумала дама.
   Отыскав в углу пепельницу, она закурила. Она села, приняв изящную позу, обнажила идеальной формы, в меру полную грудь. И стала жать. Вскоре послышались оживленные голоса, это вернулись хозяева.
   – Сейчас, деревенщина, ты вспомнишь, кто в доме генерал, а кто маршал. Не будь я Эгле Д…те, если ты уже через час не будешь умолять меня о прощении. Будет, что рассказать в пятницу на вечеринке, – самодовольно подумала красавица.
   – Здравствуй дорогой, – изобразив на лице нежность (лицо, забывшее это выражение, плохо слушалось), дама поприветствовала бывшего возлюбленного.
   Однако старший Ник был не в восторге от открывшегося зрелища. С трудом узнав свою бывшую жену, он насторожился.
   – Зачем ты пришла, Эгле? И прикройся, здесь ребенок, – равнодушно сказал мужчина.
   – Я имею право видеть сына! Я мать!!! – срываясь на крик, взвизгнула красавица.
   Беседа шла явно не так, как предполагала женщина.
   – Ты не мать, ты…(тут хозяин дома произнес короткое и обидное слово, которое обозначает как в России, так и в волшебной стране женщину легкого поведения)!
   Кукушка в павлиньих перьях!
   Это оскорбление породило надежду в душе бывшей хозяйки. Если он так злится, считала Эгле, значит, все еще любит. Женщина попыталась обнять мужчину, но тот лишь грубо оттолкнул ее:
   – Иди туда, откуда пришла. Не пытайся разжечь золу.
   Эгле приблизилась к сыну и попыталась обнять его "Милый мой малыш, я так скучала!" Но маленький Ник только сильнее прижимался к отцу – "Я Вас не знаю, госпожа!", и сообщил на ушко папе, что эта дама пыталась его похитить.
   – Ник, вспомни, как ты сам страдал без матери! Как тебе было плохо одному! – рыдала Эгле.
   – Папина мама умерла, – с обидой в голосе ответил за отца мальчик, – на то была воля божья! А меня мама бросила, совсем маленького бросила! Ты не моя мама! Мамы такие не бывают! Мамы так не поступают! Ты обманщица!
   Эгле плакала и билась в рыданиях. Потом начала униженно молить о прошении, заламывая руки, на что хозяин дома спокойно отвечал: "Мне тебе нечего прощать!
   Жила – как умела. Так и продолжай веселиться – только подальше отсюда".
   Убедившись, что слезы притворного раскаяния не растопили сердца мужчин, дама стала угрожать самоубийством на глазах у ребенка. ("Ты для этого слишком себя любишь" – усмехнувшись, говорил бывший муж).
   Видя, что безобразный спектакль затягивается, старший Ник усадил жену в уютное кресло, укрыл мягким теплым пледом, и заварил ей кофе, как в старые добрые времена. Бывшая жена ждала истерики, скандала, шквала оскорблений. Но бывший муж был до неприличия спокоен. Он не видел необходимости в излишних эмоциях.
   – Я очень любил тебя Эгле, – сказал он, – Десять лет назад я был готов душу отдать, чтобы ты вернулась. Если бы ты пришла тогда, я бы тебе все простил. Но ты предпочла свободу. Тебя не тронули слезы ребенка, ты отворачивалась от его ручек, которые тянулись к тебе. Он плакал, а ты потешалась над этим. Господи, я если бы я мог передать, что со мной творилось тогда! Не словами, а напрямую – из мозга в мозг, из души в душу! А как плакал маленький – у меня просто сердце разрывалось.
   Запомни на будущее, Эгле! Ребенок это не игрушка, у него так же есть чувства, ему так же бывает больно. Ты была в этом доме королевой. Теперь твое место занято, извини. Собирай свои тряпки и убирайся! Не смей приближаться к сыну.
   Надо было раньше вспомнить, что ты мать.
   – Ник, ты чудовище. Мне интересно, на какую корову ты меня променял.
   – Уж лучше корова, чем змея.
   – Интересно, что ты в ней нашел?
   – То, что в тебе нет – человека.
   – А как же я?
   – Живи, как знаешь.
   – Ты настраиваешь против меня собственного сына!
   – Это я настраиваю? Думаешь приятно, когда тебя называют "кукушкиным дитем" и "сироткой", пока мамочка развлекается.
   – Ты обольстил меня, а теперь хочешь избавиться. Ты просто использовал меня как инкубатор для своего мерзкого противного детеныша! Вы оба чудовища!
   – Эгле, ты сама уйдешь или позвать полицию?
   – Давай еще избей меня, солдафон! Тебе это ничего не стоит!!!
   – Мне некогда слушать твои истерики! И незачем.
   Старший Ник молча выставил чемоданы бывшей супруги на плотик, служивший крыльцом.
   Через некоторое время там же оказалась ее любимая пепельница и подшивки модных журналов десятилетней давности. Дверь домика закрылась перед ней навсегда.
   Вызванный патрульный катер уже ждал гостью.
   Громко хлопнув дверью, Эгле уехала. Вернуть ребенка любой ценой – превратилось в навязчивую идею. Работа в корпорации не сильно утомляла красавицу. Вся ее деятельность сводилась к приходу в офис и требованию денег. Все решения принимали специалисты, вовремя нанятые отцом дамочки. Поэтому, прилетев в Вильнюс, она подняли на ноги всех юристов, специалистов по НЛО, священнослужителей и прочую подобную им публику. Но все они, точно сговорившись, отвечали, что связываться со спецслужбами волшебной страны, а тем более открыто вредить ее сотруднику – очень вредно для здоровья. Так вредно, что можно до старости не дожить. И не помогали ни баснословные гонорары, ни угрозы, ни шантаж, ни слезные мольбы о помощи.
   Эгле несколько раз пыталась похитить сына, но ее верные боевики под любым предлогом отказывались от такого задания. А местные "братки", услышав название места, откуда надо выкрасть мальчика, убегали прочь от сумашедей бабы.
   Женщина стала много пить, пристрастилась к наркотикам. Ее бизнес трещал по швам.
   Ее муж ушел к секретарше, этой серой мышке, которая подарила своему любовнику очаровательную девочку. И он все-таки усыновил того самого парнишку из приюта. В голове звучал голос колдуньи "Ты променяла душу на сундук с деньгами и барахлом!
   Наслаждайся свободой!" Но самым страшным кошмаром был ровный голос ее сына: "Я Вас не знаю, госпожа!" Этот ужас преследовал ее всюду: и в постели с нужными людьми, в мрачном притоне среди наркоманов, и на светском рауте, и на бандитской сходке. "Я Вас не знаю, госпожа!" – слышала она от каждого малолетнего попрошайки на вокзале, от каждого играющего в скверике малыша. Несчастная бизнес-леди была готова отдать все свое состояние, чтобы только не видеть в изумрудных глазах сына этого леденящего душу холода, не слышать этой страшной фразы.
   Избавиться от кошмарных видений не ей помогли, ни святила психиатрии, ни католические священники, ни православные "батюшки", ни деревенские знахарки. Все они, почувствовав приближение Эгле, или спешили по срочным делам, или просто демонстративно закрывали двери перед ее носом. Женщина негодовала. Но что толку!!!
   И вдруг Эгле будто прозрела. Она поняла, что глупо и пошло растратила свою жизнь,
   – "жизнь для туловища". Никто из ее высокопоставленных мужей и любовников не любил ее. Даже те, которые готовы были уничтожить своего соперника ради прекрасной дамы. Они просто использовали ее деньги, связи, возможности, ее неотразимую внешность, ее бешеный темперамент. Они все для Эгле были денежными мешками, она для них – "дорогой куклой", "переходящим знаменем", символом удачи и процветания. Единственный, кому она действительна была дорога, так это смешной зеленоглазый парень. Он похож на выросшего, но так и не повзрослевшего, Питера Пена. Самое счастливое время в ее жизни – это те два года, которые она провела на тихом лесном озере, и лучшее, что сделала – родила сына.
   Как Ник смотрел на нее! Как смотрел… Как старался доставить ей удовольствие, иногда превозмогая боль. Как терпел ее капризы, и защищал от нападок своих друзей и родственников. Как покрыл преступление, фактически все простив.
   А как он радовался, когда Эгле родила мальчика, как он переживал за нее в этот трудный день. Не пил пиво, не развлекался с друзьями, а был вместе с женой.
   Держал ее за руку, побледневшими губами шептал молитвы, просил высшие силы не отнимать у него подругу. От его присутствия уходила боль, утраивались силы, появлялась уверенность, что все закончится хорошо. И как радовался Ник, видя, что она жива, что с ней все в порядке. О, если бы хватила ума это оценить вовремя.