Страница:
У Изяслава задрожали колени: значит, этому старику предназначена и Селия?
Остромир взял княжью грамоту, неторопливо, с достоинством развернул, прочел. На его лице не дрогнул ни один мускул, и нельзя было понять, какие вести содержались в грамоте, что они ему сулят. Задумчиво пропустил в кулаке бороду, затем вдруг встрепенулся и обратился к дружинникам:
- Мой внук Ян Вышатич проводит вас, угостит.
Изяслав вместе со всеми пошел за Яном. Тот указал киевским воинам светлицы, где они на время разместятся. Изяслав удивлялся сообразительности и умению повелевать, точности и краткости приказаний Яна. Отрок постарался задержаться в одном из переходов. Когда Ян увел последних троих воинов в светлицу, Изяслав устремился в обратный путь, к светлице Остромира. Он был уже у цели, когда навстречу попался челядин. Изяслав юркнул в боковой узкий переход, но при этом задел локтем заморскую амфору, стоящую на высокой подставке. За его спиной послышался негромкий удар и огорченный возглас челядина.
У Остромировой светлицы Изяслав огляделся - никого. До него доносились голоса посадника и боярина. Иногда раздавался еще один голос Вышаты. Он был погромче, позвончее. Вот снова заговорил Вышата, спросил боярина:
- Родич Чудина ничего не передавал?
- Ничего, - ответил Жарислав.
"Правду сказывал воевода - забывчив боярин, - подумал Изяслав. Вестимо, память намозолил, все перезабыл. А весть важная, может стоить Остромиру головы..."
И вдруг на него нашло озарение: вот как он заполучит Селию!
Отрок так обрадовался, так отдался своему воображению, уже видя желанное, что не расслышал шагов. Он повернул голову, почувствовав чей-то пристальный взгляд.
Посадник Остромир, выйдя из светлицы, удивленно смотрел на него.
Изяслав оцепенел, не мог сдвинуться с места. Он ожидал, что сейчас Остромир позовет слуг. Но посадник тихо сказал:
- Иди за мной.
Остромир привел отрока в небольшую овальную комнату, заглянул в глаза, спросил:
- Кто ты?
- Зовут меня Изяславом. Князь одарил именем.
- За что?
- На ловах живот* ему сберег.
_______________
* Т. е. жизнь.
Посадник понимающе посмотрел на отрока:
- Князь послал тебя сюда соглядатаем?
- Не соглядатаем. Боярин Жарислав стар, забывчив.
Взгляд посадника стал насмешливым, это обидело отрока. Он сказал запальчиво:
- И тебе забыл он передать важную весть из чудского племени.
Лицо посадника не изменило выражения, только искорки в глазах потухли.
- Говори.
Изяслав передал посаднику слова старейшины. Остромир, казалось, не придал этому значения. С невозмутимым видом достал из-за пояса мешочек с деньгами, подал отроку. Изяслав понял: плата за весть, которой посадник якобы не придал значения.
И тогда он решился. Не принимая денег, опустился на колени, проговорил:
- Не надо монет. Отдай мне рабыню Селию. Слюбились мы. Двух рабов верных будешь иметь...
Посадник оторопел, отступил на шаг. Но вот смысл просьбы дошел до него, он насупился:
- Та девка заморская сыну моему Вышате отдана. У него и проси. Вот уж где сатана не сможет, туда девку пошлет.
Мешочек, звякнув, упал на пол...
Остромир строго спросил:
- Больше никаких дел ко мне не имеешь?
- Нет, - поднимаясь с колен, сказал Изяслав. - Дело у меня к князю Ростиславу Владимировичу.
Остромир прищурился, впился взглядом в отрока. Но тут же притушил взгляд, вскользь заметил:
- Ростислав Владимирович в этом терему живет. Могу передать ему княжьи слова.
От посадника не укрылось замешательство отрока.
- У меня дело до него. Хочу в его дружину проситься...
Посадник заглянул в глаза отроку, проговорил:
- Скажешь, зачем послали тебя к Ростиславу, вдвое больше монет отсыплю.
Отрок молчал.
- А то и рабыню отдам...
Изяслав закусил губу, отрицательно покачал головой.
- Ладно, - улыбнулся посадник. - Испытывал тебя. Хороший воин у князя. Молодец. Мой челядин проводит тебя.
2
Ростислав Владимирович сидел спиной к вошедшему. Не оглянулся. Дописал что-то, свернул лист в трубку и только тогда встал из-за стола и повернулся.
Был он высок, широк в плечах и тонок в поясе. Одет просто и удобно в косоворотку из тончайшего льна с затейливой тмутараканской вышивкой на груди и рукавах, в длинные штаны с напуском на мягкий касожский сапог с мягкой же выворотной подошвой - удобнее не сыщешь для верховой езды. Из-под шелковой наголовной повязки спадали на высокий лоб светлые кудри.
- Здравствуй, воин, - протянул отроку руку.
Изяслав замешкался. Впервые князь - хоть и безнадельный - протягивал ему руку, как равному. Даже во рту пересохло и голос охрип:
- Челом тебе бью от великого князя киевского Изяслава Ярославича!
Рыжие усы князя шевельнулись, глаза залучились радостью:
- От самого?
Изяслав поспешно отстегнул меч, протянул Ростиславу так, чтобы тот увидел имя на рукояти. Проговорил торжественно, подражая Ярославичу:
- Князь наказывал: мечом этим охраняй границы от врагов наших!
- Границы? - На мгновение Ростислав задумался. Но был он быстр мыслью и молниеносно понял тайный смысл княжьего послания.
- Ну, спасибо же стрыю* моему, великому князю! Чем отблагодарить тебя, отроче? Проси. Моего в этом тереме не много. Но что мое - отдам. Что смогу - сделаю.
_______________
* С т р ы й - дядя, брат отца.
Казалось бы, сама судьба второй раз за короткое время испытывает Изяслава. И он вторично высказал заветное.
Засмеялся Ростислав:
- Твоему горю легко помочь. Если боярин не продаст рабыню, выкрадем ее! Одним грехом меньше, одним больше - мне все равно. Баба да бес - один у них вес. А какому боярину ее привезли?
- Вышате Остромирову, - сказал отрок и увидел, как сник молодой князь. Ростислав с сожалением вздохнул:
- Говорил он мне про эту девку. По сердцу пришлась. Попробую попросить для тебя. Да навряд ли отдаст. А выкрасть не могу. Вышата - друг мой...
И развел руками.
Такое искреннее сожаление звучало в голосе Ростислава Владимировича, что Изяславу стало немножко легче от его сочувствия.
- Прости, княже, - сказал он. - Спасибо на добром слове.
И ответил на безмолвный вопрос Ростислава:
- А ничего иного мне не нужно.
- Ты погоди горевать. Поговорить все же попробую, - молвил Ростислав.
- Сегодня наша дружина обратно в Киев отплывает с новгородскими купцами, - напомнил отрок.
- Скажу посаднику, чтобы тебя оставили в Новгороде.
- И Турволода, друга моего... - попросил Изяслав.
- Ладно, - кивнул Ростислав. - Через две недели другая ватага купцов в Киев собирается. С ней и пойдете.
3
- Ну что ж, оставайся в Новгороде, - сказал боярин Жарислав и внимательно поглядел на отрока. - А уж матери твоей я привет передам, не волнуйся.
И так он это сказал, что недоброе предчувствие сжало сердце отрока. Понял он, что боярин давно узнал его. А почему виду не подал - неизвестно. Может, задумал недоброе?
Он волновался бы еще больше, если бы знал, что один только вид сына бывшей челядинки приводил боярина в ярость. Она возрастала в той мере, в какой боярин должен был ее сдерживать. Ведь молодых Жариславичей князь сроду не осыпал милостями. Как и его родитель Ярослав, презирал за его ремесло - не подобает-де низкое занятие боярину. В голове Жарислава созревал новый замысел...
Изяслав-отрок, как было положено, проводил боярина до пристани, помахал на прощанье рукой. А когда шел обратно, тяжко вздыхал.
...На второй день Ростислав Владимирович сам разыскал отрока, проговорил угрюмо:
- Виделся я с Вышатой. Не отдаст он тебе рабыню. А на меня обиду не держи. Великому князю передай: наказ его буду выполнять свято, живот за него положу без страха.
В этом отрок не сомневался. Радовало его, что такого сыновца имеет князь, и что любит его, и что именно ему, Изяславу-отроку, выпал случай отвезти подарок Ростиславу.
- Счастливого тебе пути, отроче, - сказал Ростислав. - Услышишь обо мне. Захочешь - приезжай. Ближним боярином будешь, разделишь со мной и радость и горе.
- Пусть удача сопутствует тебе, - ответил Изяслав.
Молодой князь ушел, а отрок еще долго думал о нем, радовался, что есть на свете такие люди, как Изяслав Ярославич и племянник его Ростислав.
Минуло два дня. Изяслав никак не мог смириться с мыслью, что Селия для него потеряна навсегда. Однажды, проходя по огромному теремному двору, он услышал песню. Нежный голос выводил на незнакомом языке печальную мелодию. Воин остановился. Это голос Селии! Изяслав вглядывался в окна терема с разноцветными стеклами и слюдой. Там тоскует Селия. Если бы можно было вбежать к ней, обнять! Но стены и люди отделяют их друг от друга. Легче разломать стены, чем уговорить людей.
А Селия сидела на подушках в пышно убранной светелке. На ковре около нее лежало ненавистное зеркало, над головой висела золоченая клетка с попугаем. И сама Селия значила тут не больше заморской диковинной птицы, привезенной для забавы русоволосого холодного Вышаты. Рабыня покачивалась в лад мелодии и рассыпала, словно бисер, восточные слова:
Подобна ласточке моя печаль тревожная,
Подобна беркуту моя печаль тревожная,
Терзает душу мне печаль могучим беркутом,
Трепещет, прячется моя печаль, как ласточка...
Вспоминала Селия благоуханные дворцы Хорезм-шаха. Вспоминала, как темной ночью из степи нагрянули разбойники и похитили ее. Как стояла она на царьградском торжище, а жадные глаза и цепкие руки ощупывали ее. И когда нашелся человек, вступившийся за нее, красным цветком расцвела любовь в сердце Селии, всю нежность она отдала ему. А теперь в этом чужом дворце ее ждет смерть. Тут не найдется никого, кто бы вступился за нее перед ревнивицей, женой Вышаты - Марфутой. Селия прячет лицо в подушку. Ей стыдно признаться себе: Вышата ей нравится. Правда, он чужой, он холодный, он может легко и помиловать ее и казнить. Но он сильный господин, сильнее Изяслава.
Изяслав стоит у терема. Песня кончилась. Но в ушах словно еще звучит дорогой голос.
Здесь отрока и застал Турволод, почти силой потащил за собой. Слышались тяжелые удары городского била*. Призывные звуки распластали над толпой медные крылья, взбудоражили ее, завертели.
_______________
* Б и л о - здесь: колокол; вообще то, ч е м б ь ю т,
колотушка.
- На вече! - раздавались крики, и многосотенная толпа хлынула к вечевому месту - широкой площади. Она закружила Изяслава, как щепку, понесла с собой. Все лица были повернуты к дубовому помосту, на котором стояли посадник Остромир, Вышата, архиепископ, бояре с посохами и несколько купцов в расшитых кафтанах.
Остромир выступил вперед, поднял руку:
- Жалуются гости богатые, купцы немецкие! - крикнул он. - Плачутся: воины-де полоцкие побивают. Что будем делать?
Он отступил в сторону. Бояре пропустили вперед немецкого купца с изуродованным лицом. Купец запричитал о разорении, причиняемом полоцкими воинами.
Толпа загудела, закричала вся разом - кто кого перекричит, загремела гневно.
Ударило било - чтоб утихли. Стал говорить архиепископ. Он напомнил о том, сколько горя принесли распри, молвил о послушании и каре небесной. После него говорили выборные златокузнецов и шерстобитов. Один предложил отряжать при караванах усиленные дружины, второй - ходить на Днепр, минуя полоцкие заставы, через озеро Селигер, Волгу, Вазузу, Гжать.
Изяслава потрясло увиденное и услышанное. Посадник спрашивает простых людей: "Что делать?" Выходит, в Новгороде советчики не только бояре, но и гончары, и градоделы, и даже, может быть, смерды. Дивен город и дивен ряд - закон его. Дивен, а верен. Вон сколько советов измыслили новгородцы. Один посадник столькими мудростями не начинен.
Изяслав не знал, что на вече говорят лишь о том, что предлагают посадник и бояре. Он не замечал, что в толпе стоят десятки дружинников, тиунов и подкупленные боярами и посадниками ремесленники и громче всех кричат как раз то, что нужно их господину. Он слышал только, что посадник спрашивает совета у простого люда, и был потрясен этим...
Глава III
РЕЗОИМЕЦ ЖАРИСЛАВ
1
Семилетний мальчик стоял у церкви Софии и жалобно всхлипывал. В двух шагах от него остановился боярин с необычайно мягкими движениями и длинными жилистыми руками. Он спросил у мальчика певучим голосом:
- Отчего печалишься, муже храбрый? Или рать проиграна, или рожь не скошена?
Мальчик невольно улыбнулся сквозь слезы. Он поведал доброму прохожему, как резоимец грек Константин отнял у них подворье, как отец пошел в холопы, а мать умерла в печали, как его, сирого, отдали родственникам и как плохо ему там жилось.
Боярин порылся в кошеле, вытащил оттуда витой сладкий хлеб. Отломил кусок, протянул мальчику:
- Откушай, муже. Вкусно?
- Вкусно, - еле-еле ответил мальчонка, давясь большим куском, который сразу же сунул в рот и теперь никак не мог разжевать.
- Ешь, ешь, - проговорил боярин и внезапно спросил: - Пойдешь ко мне жить? Работа легкая, козочек пасти. А с Константином-кровопивцем мы еще расплатимся. Худо ему будет!
Лицо боярина, покрытое сетью морщин, светилось лаской и заботой. У него самого было шестеро сыновей, он очень любил детей. На его подворье всегда находился десяток ребятишек. Боярин ставил их на легкие работы. В свободное время ребята ходили в гости к соседям и всем рассказывали об обидчиках их семей, о резоимцах Константине и Павле, Вартане, о черномазом Гаварии и патлатом Урсе. И всюду дети - ангельские души - расхваливали господина и хозяина, боярина Жарислава.
Услышав обещание отомстить Константину, мальчик доверился неожиданному покровителю. Он подскочил к нему, вложил в сухую сильную ладонь свою грязную ручонку, крикнул:
- Хочу к тебе!
Боярин погладил мальчонку по голове и улыбнулся. В тот же миг его лицо преобразилось от оскала острых щучьих зубов.
2
Мать Изяслава-отрока, Микулиха, как ее называли все на Копыревом конце, доила корову. Подумать только - корова... С тех пор как надорвался на княжьей работе Микула, муж, да вскорости и умер, не только коровы, и козы на подворье не было. А теперь - корова! И к тому же куплена на те деньги, что принес сын с княжьей службы. Тот самый, что держался за материн подол, боясь отойти на шаг, тот самый, что обнимал ее за шею, прижимался мягким тельцем и путался пальцами в ее волосах. И вот сын заработал деньги и отдал ей. Может ли быть у матери большее счастье?!
Глядит не наглядится Микулиха, как упругими струйками бьет теплое молоко из тяжелого коровьего вымени в глиняный корчажек, любуется не налюбуется.
- Ну и радость у тебя, Микулиха, ну и радость! - слышится от ворот певучий голос.
Корчажек падает из рук Микулихи. Молоко течет на землю - белое мешается с черным. Женщина узнала этот голос. Она медленно оборачивается. Перед ней - улыбающееся лицо боярина Жарислава. Боярин разевает широкую пасть и ласково говорит:
- Бог в помощь, Лаленка. (И ведь не родные, не близкие, а боярин помнит, как ее называли в молодости.) Услышал про твое благоденствие, про удачу сыночка. Твое чадушко у князя - знатный муж. Гривнами князь пожаловал, обогатил. Я и подумал: дай проведаю. За мужем твоим, Микулой, должок запомнился. Шесть лет дожидался терпеливо, знал - в нестатке вы. Нынче ж година подошла. При деньгах ты. У меня и знак Микулы есть на бересте.
Сзади Жарислава стоят сыновья Склир и Мечислав. Высокий, костистый Склир протянул отцу кусок бересты, на котором под двумя рядами букв нацарапан крест.
- Гляди, Лаленка, голубка, - продолжает Жарислав, - две гривны да двадцать ногат взял Микула. Лета текли - резы* текли. За шесть лет натекло... - Боярин поднял глаза к небу. - Натекло, Лаленка, три гривны и девятнадцать ногат. А долг платежом красен.
_______________
* Р е з ы - зарубки, метки для счету, т. е. долги.
Закон "Русской правды" гласил, что сумма процентов - рез - не должна превышать более чем вдвое первоначальный долг. Тут и Жарислав ничего поделать не мог.
Женщина оцепенела. Таких денег отроду в доме не водилось. Если продать все, что она имеет, и то столько не выручить. И на что брал Микула две гривны? Она знает лишь о долге в двадцать ногат. С отчаянием смотрит Микулиха на берестяную грамоту, на грубый крестик. Все, все перечеркнуто этим знаком. Крест поставлен на всех ее надеждах. Теперь боярин может забрать ее в полные челядинки, владеть ее жизнью и смертью. Она вспомнила давнее.
А Жариславу и вспоминать не нужно. Никогда не забывал. И деньги Микуле занял нарочно. После его смерти хотел наложить лапы на его жену, да девятнадцать лет прошло. Присмотрелся к Лаленке - стара стала, негожа.
А встреча с Изяславом-отроком разбередила старую рану. Жарислав очень искусно подправил берестяную грамоту. Двадцать ногат переделал в две гривны и двадцать ногат. С тем и пришел.
- Ведаю, Лаленка, долг отдать можешь, - говорит Жарислав. - И тебе лучше. Деньги отдашь - на душе полегчает. После они по ветру разлетятся. И ни мне, ни тебе. На твое же благо пришел. Ибо глаголет Господь наш Исус Христос: "Возлюби ближнего, яко самого себя".
Микулиха стояла без кровинки в лице. Из-за спины Жарислава его сыновья, Склир и Мечислав, выткнулись, знаки подают отцу: хватит речи вести, пора дело делать. А из-за плетня глядят соседи, любопытствуют, сочувствуют.
Микулиха не знает, что делать. Платить нечем. И долг признать нельзя. Микула не брал таких денег. И сказать нельзя. Еще больше разгневается резоимец. Потащит на княжий суд, приведет свидетелей.
Не выдержала женщина, заплакала. Жарислав ласково утешает, советует:
- Слезоньки - сор. Выкинь их - полегчает, на душе чище станет. А коровушку продай. И огород продай, и рало*. Верни долг, голубушка. О душе твоей забочусь. Освободи ее, облегчи. Долги у изголовья стоят, спать не дают.
_______________
* Р а л о - соха.
Сквозь слезы, как сквозь туман, видит Микулиха: Склир Жариславич подходит к корове, отвязывает. Бросилась к нему, голосит: "Не отдам!" Отмахнулся Склир так, что старая упала.
Но тут разнесся, прогремел мощный басовитый голос Славяты:
- Не к добру, боярин, разгулялся!
Кожемякский староста Славята и с ним еще несколько кожемяк вошли во двор. Славята поднял Микулиху, поставил на ноги рядом с собой, повернулся к Жариславу;
- Зачем пришел?
Услышав ответ боярина, разгневался:
- Вылгать гривны хочешь? Взял лычко, а отдай ремешок? Микула брал только двадцать ногат. Я - видок*.
_______________
* В и д о к - свидетель.
Затрясся, зашипел Жарислав, да делать нечего:
- Писец попутал грамоту. Я не разобрался. По-божески: "Не умыслю зла на ближнего". Двадцать ногат и резы - будет гривна и четырнадцать ногат.
Славята кивнул одному из кожемяк. Тот подался с подворья и спустя немного времени возвратился с деньгами: кожемяки сложились - Микулиху выручать из беды.
В пояс женщина поклонилась Славяте. А он улыбается:
- И вы же кожемяки. Твой сын был у меня в захребетниках. А не осадить Жарислава - сегодня к тебе, завтра - ко мне. Дай волю щуке - житья рыбице не будет.
Он простился и пошел со двора - жилистый, плечистый.
3
Неподалеку от хаты Микулихи кожемякам повстречались смерды* из близлежащих сел. Они везли на нескольких возах-колымагах необработанные шкуры быков и коней - на продажу. Кожемяки остановили смердов, приценились к товару. Наметанный глаз Славяты сразу же определил, какие шкуры лучше, но раньше старосты к возу подскочил Михаил Молот и ударил по рукам со смердом:
- Мое. Беру!
_______________
* С м е р д - холоп; позже - крепостной.
Остальные кожемяки с любопытством смотрели на Славяту. Они заметили, что и он устремился к этой колымаге, и знали: староста не привык ни отступать, ни уступать.
Славята разозлился. Неужели же он не заслуживает уступки? Он, не раз выводивший кожемяк из беды, отстаивавший их права в тяжбах с боярами и купцами, помогавший заключать выгодные сделки? Староста уже сбил шапку на затылок, готовясь гаркнуть: "Мое!" Его пальцы задержались за ухом, и вдруг Славята как-то обмяк... Пересилил себя, заулыбался и сказал Михаилу Молоту:
- Ладные шкуры. Молодец купец, сразу приметил.
Напряженность прошла. Кожемяки зашумели, стали торговаться, перешучиваться. Славята купил шкуры у другого смерда и пошел к своему дому впереди воза, показывая дорогу. Он несколько раз почесал за ухом. В том месте был шрам.
Шрам напоминал ему о юности, о ее порывах и ошибках. Славята рос смекалистым и остромыслым, да к тому же сильным и выносливым парнем. Это делало его прирожденным вожаком. Еще в ранней молодости за ним всюду следовала орава кожемякских сынов, боготворивших своего главаря. Постепенно Славята научился понимать людей, их желания, разгадывать их замыслы, подчинять себе. Но вместе с тем он привык решать за других, не спрашивая их согласия. Ему стало казаться, что он рожден повелевать, а другие - подчиняться. Он особенно остро возненавидел бояр. Ведь многие из них были значительно глупее и слабее его, а власть имели большую.
Однажды, в пору сватовства Славяты, кожемяки сообща выжгли и выкорчевали большой участок леса под огороды. Славяту подговорили родители невесты, чтобы он захватил себе наилучший кусок. Другие кожемяки не согласились с этим.
Славята заперся в своем доме. Он был взбешен. Ах, они так?! Хорошо же! Он не будет больше вмешиваться в их дела!
И когда вспыхнул кулачный бой между гончарами, шерстобитами и кожемяками, Славята не вышел из дому. Он злорадно прислушивался к крикам и шуму. Раньше он всегда был среди дерущихся, прокладывал тяжелыми кулаками дорогу, вел за собою кожемяк. Теперь же пусть обходятся без него!
Он ожидал, что кожемяки не выдержат натиска шерстобитов и гончаров и можно будет вдоволь посмеяться над своими товарищами. Но кожемяки справились и без него.
Услышав, что шум драки удаляется, пристыженный Славята выскочил из дому и бросился к своим. Кожемяки встретили его хмурыми взглядами.
- Раньше в углу дрожал? На готовое пришел? - спросил Михаил Молот.
Славята не успел ответить. Кто-то сзади накинул ему на голову полушубок. Его сбили с ног. На плечи, на голову посыпались удары. Славята попробовал сопротивляться. Это еще больше разозлило кожемяк.
Славяту без сознания оставили на дороге. Мать еле втащила его в дом. Лишь через несколько дней Славята очнулся. И по мере того, как он выздоравливал и набирался сил, в нем крепло желание узнать имена тех, кто бил его, и отомстить. Первым пострадал бы сосед Михаил Молот, если бы нежданно-негаданно он сам не заглянул в гости. Михаил принес мясо белок.
Славята отодвинул от себя подарок, приподнялся с постели, спросил:
- Кто бил?
Сосед выдержал взгляд, на вопрос ответил вопросом:
- А за что били?
- Кто бил?! - зарычал Славята.
- Все били. И я бил. За дело. Правый суд не разлад. Будешь мстить всем кожемякам?
Смелость ответа обескуражила Славяту. Он опустился на лавку, молча указал соседу на дверь. Михаил вышел, а избитый долго думал над его словами.
Спустя несколько дней Славята вышел на улицу и первый, как ни в чем ни бывало, поздоровался с соседями. Он вел себя по-прежнему, участвовал в советах, был в гуще кулачных боев. От минувшего осталась лишь памятка шрам за ухом. Кожемяки оценили разум Славяты и выбрали его старостой. И когда кто-то возразил, что он, дескать, битый, Михаил Молот первый откликнулся:
- За одного битого двух небитых дают.
С тех пор всегда, если старосту подмывало вознестись над товарищами, забрать себе лучшее из общей добычи, он притрагивался пальцем к заушному шраму...
4
Стоголовое, сторукое чудище гуляет по Подолию. То замашет оно лапами и выпустит когти, то плюнет камнем и проломит крышу дома, то полыхнет пожарами. И рев у чудища ни с чем не сравнимый: неумолчный, как рокот днепровских порогов, грозный, как рычание раненого вепря, дикий и заунывный, как вой голодных волков, яростно-веселый, как гром в летнюю грозу. И нет для чудища ни закона звериного, ни преграды. Это - люди. Их около сотни. Не видно среди них ни гончаров, ни ложкарей, ни кузнецов, ни прочих подольских ремесленников. Все больше прокутившиеся, задолжавшие купцы да холопы Жарислава.
Впереди толпы хромает, будто приплясывает, иссохший человечек с ясными голубыми глазами. Но в руке он сжимает узловатую дубину. Он не вожак толпы. Он просто передний баран, на шею которого хозяин повесил колокольчик. И называют человечка весело и незлобиво - Кочеток. Он смеется и поджигает плетень, ограждающий двор резоимца Константина. Несколько людей из толпы устремляются во двор, а остальных Кочеток увлекает за собой дальше. Ему нужно добраться до дома Абделя. До дома того, кто лишил его жены, детей, убогой хаты, кто сделал его калекой и продал в холопы боярину Жариславу. У Кочетка очень смирный нрав. Он и мухи не обидит. Но теперь пламя обиды охватило его душу. Он впервые почувствовал себя вольным и сильным, сильнее Жарислава, сильнее князя.
А недалеко отсюда, за Подольскими воротами, в островерхом тереме, боярин Жарислав мелкими шажками бегает по светлице и потирает руки. Дело сделано. Это он изо дня в день подогревал злобу Кочетка, науськивая его на иноплеменника Абделя, это он повесил колокольчик на шею головному барану. Толпа погромит чужеплеменных резоимцев, как метла, пройдет по Подолию и очистит его от соперников Жарислава.
С гордостью думает боярин о своей силе. Ибо могущество не в княжьей власти, не в блестящих мечах отроков, золоченых шеломах, червленых щитах. Нет. Настоящая, неподдельная сила и власть - в золотых, серебряных кружочках, что он спрятал в подпол. Золотые динары и милиарисии, серебряные дирхемы, куны, резаны - вот его всемогущие воины. И сейчас толпа добывает ему новые дружины этих богатырей.
Остромир взял княжью грамоту, неторопливо, с достоинством развернул, прочел. На его лице не дрогнул ни один мускул, и нельзя было понять, какие вести содержались в грамоте, что они ему сулят. Задумчиво пропустил в кулаке бороду, затем вдруг встрепенулся и обратился к дружинникам:
- Мой внук Ян Вышатич проводит вас, угостит.
Изяслав вместе со всеми пошел за Яном. Тот указал киевским воинам светлицы, где они на время разместятся. Изяслав удивлялся сообразительности и умению повелевать, точности и краткости приказаний Яна. Отрок постарался задержаться в одном из переходов. Когда Ян увел последних троих воинов в светлицу, Изяслав устремился в обратный путь, к светлице Остромира. Он был уже у цели, когда навстречу попался челядин. Изяслав юркнул в боковой узкий переход, но при этом задел локтем заморскую амфору, стоящую на высокой подставке. За его спиной послышался негромкий удар и огорченный возглас челядина.
У Остромировой светлицы Изяслав огляделся - никого. До него доносились голоса посадника и боярина. Иногда раздавался еще один голос Вышаты. Он был погромче, позвончее. Вот снова заговорил Вышата, спросил боярина:
- Родич Чудина ничего не передавал?
- Ничего, - ответил Жарислав.
"Правду сказывал воевода - забывчив боярин, - подумал Изяслав. Вестимо, память намозолил, все перезабыл. А весть важная, может стоить Остромиру головы..."
И вдруг на него нашло озарение: вот как он заполучит Селию!
Отрок так обрадовался, так отдался своему воображению, уже видя желанное, что не расслышал шагов. Он повернул голову, почувствовав чей-то пристальный взгляд.
Посадник Остромир, выйдя из светлицы, удивленно смотрел на него.
Изяслав оцепенел, не мог сдвинуться с места. Он ожидал, что сейчас Остромир позовет слуг. Но посадник тихо сказал:
- Иди за мной.
Остромир привел отрока в небольшую овальную комнату, заглянул в глаза, спросил:
- Кто ты?
- Зовут меня Изяславом. Князь одарил именем.
- За что?
- На ловах живот* ему сберег.
_______________
* Т. е. жизнь.
Посадник понимающе посмотрел на отрока:
- Князь послал тебя сюда соглядатаем?
- Не соглядатаем. Боярин Жарислав стар, забывчив.
Взгляд посадника стал насмешливым, это обидело отрока. Он сказал запальчиво:
- И тебе забыл он передать важную весть из чудского племени.
Лицо посадника не изменило выражения, только искорки в глазах потухли.
- Говори.
Изяслав передал посаднику слова старейшины. Остромир, казалось, не придал этому значения. С невозмутимым видом достал из-за пояса мешочек с деньгами, подал отроку. Изяслав понял: плата за весть, которой посадник якобы не придал значения.
И тогда он решился. Не принимая денег, опустился на колени, проговорил:
- Не надо монет. Отдай мне рабыню Селию. Слюбились мы. Двух рабов верных будешь иметь...
Посадник оторопел, отступил на шаг. Но вот смысл просьбы дошел до него, он насупился:
- Та девка заморская сыну моему Вышате отдана. У него и проси. Вот уж где сатана не сможет, туда девку пошлет.
Мешочек, звякнув, упал на пол...
Остромир строго спросил:
- Больше никаких дел ко мне не имеешь?
- Нет, - поднимаясь с колен, сказал Изяслав. - Дело у меня к князю Ростиславу Владимировичу.
Остромир прищурился, впился взглядом в отрока. Но тут же притушил взгляд, вскользь заметил:
- Ростислав Владимирович в этом терему живет. Могу передать ему княжьи слова.
От посадника не укрылось замешательство отрока.
- У меня дело до него. Хочу в его дружину проситься...
Посадник заглянул в глаза отроку, проговорил:
- Скажешь, зачем послали тебя к Ростиславу, вдвое больше монет отсыплю.
Отрок молчал.
- А то и рабыню отдам...
Изяслав закусил губу, отрицательно покачал головой.
- Ладно, - улыбнулся посадник. - Испытывал тебя. Хороший воин у князя. Молодец. Мой челядин проводит тебя.
2
Ростислав Владимирович сидел спиной к вошедшему. Не оглянулся. Дописал что-то, свернул лист в трубку и только тогда встал из-за стола и повернулся.
Был он высок, широк в плечах и тонок в поясе. Одет просто и удобно в косоворотку из тончайшего льна с затейливой тмутараканской вышивкой на груди и рукавах, в длинные штаны с напуском на мягкий касожский сапог с мягкой же выворотной подошвой - удобнее не сыщешь для верховой езды. Из-под шелковой наголовной повязки спадали на высокий лоб светлые кудри.
- Здравствуй, воин, - протянул отроку руку.
Изяслав замешкался. Впервые князь - хоть и безнадельный - протягивал ему руку, как равному. Даже во рту пересохло и голос охрип:
- Челом тебе бью от великого князя киевского Изяслава Ярославича!
Рыжие усы князя шевельнулись, глаза залучились радостью:
- От самого?
Изяслав поспешно отстегнул меч, протянул Ростиславу так, чтобы тот увидел имя на рукояти. Проговорил торжественно, подражая Ярославичу:
- Князь наказывал: мечом этим охраняй границы от врагов наших!
- Границы? - На мгновение Ростислав задумался. Но был он быстр мыслью и молниеносно понял тайный смысл княжьего послания.
- Ну, спасибо же стрыю* моему, великому князю! Чем отблагодарить тебя, отроче? Проси. Моего в этом тереме не много. Но что мое - отдам. Что смогу - сделаю.
_______________
* С т р ы й - дядя, брат отца.
Казалось бы, сама судьба второй раз за короткое время испытывает Изяслава. И он вторично высказал заветное.
Засмеялся Ростислав:
- Твоему горю легко помочь. Если боярин не продаст рабыню, выкрадем ее! Одним грехом меньше, одним больше - мне все равно. Баба да бес - один у них вес. А какому боярину ее привезли?
- Вышате Остромирову, - сказал отрок и увидел, как сник молодой князь. Ростислав с сожалением вздохнул:
- Говорил он мне про эту девку. По сердцу пришлась. Попробую попросить для тебя. Да навряд ли отдаст. А выкрасть не могу. Вышата - друг мой...
И развел руками.
Такое искреннее сожаление звучало в голосе Ростислава Владимировича, что Изяславу стало немножко легче от его сочувствия.
- Прости, княже, - сказал он. - Спасибо на добром слове.
И ответил на безмолвный вопрос Ростислава:
- А ничего иного мне не нужно.
- Ты погоди горевать. Поговорить все же попробую, - молвил Ростислав.
- Сегодня наша дружина обратно в Киев отплывает с новгородскими купцами, - напомнил отрок.
- Скажу посаднику, чтобы тебя оставили в Новгороде.
- И Турволода, друга моего... - попросил Изяслав.
- Ладно, - кивнул Ростислав. - Через две недели другая ватага купцов в Киев собирается. С ней и пойдете.
3
- Ну что ж, оставайся в Новгороде, - сказал боярин Жарислав и внимательно поглядел на отрока. - А уж матери твоей я привет передам, не волнуйся.
И так он это сказал, что недоброе предчувствие сжало сердце отрока. Понял он, что боярин давно узнал его. А почему виду не подал - неизвестно. Может, задумал недоброе?
Он волновался бы еще больше, если бы знал, что один только вид сына бывшей челядинки приводил боярина в ярость. Она возрастала в той мере, в какой боярин должен был ее сдерживать. Ведь молодых Жариславичей князь сроду не осыпал милостями. Как и его родитель Ярослав, презирал за его ремесло - не подобает-де низкое занятие боярину. В голове Жарислава созревал новый замысел...
Изяслав-отрок, как было положено, проводил боярина до пристани, помахал на прощанье рукой. А когда шел обратно, тяжко вздыхал.
...На второй день Ростислав Владимирович сам разыскал отрока, проговорил угрюмо:
- Виделся я с Вышатой. Не отдаст он тебе рабыню. А на меня обиду не держи. Великому князю передай: наказ его буду выполнять свято, живот за него положу без страха.
В этом отрок не сомневался. Радовало его, что такого сыновца имеет князь, и что любит его, и что именно ему, Изяславу-отроку, выпал случай отвезти подарок Ростиславу.
- Счастливого тебе пути, отроче, - сказал Ростислав. - Услышишь обо мне. Захочешь - приезжай. Ближним боярином будешь, разделишь со мной и радость и горе.
- Пусть удача сопутствует тебе, - ответил Изяслав.
Молодой князь ушел, а отрок еще долго думал о нем, радовался, что есть на свете такие люди, как Изяслав Ярославич и племянник его Ростислав.
Минуло два дня. Изяслав никак не мог смириться с мыслью, что Селия для него потеряна навсегда. Однажды, проходя по огромному теремному двору, он услышал песню. Нежный голос выводил на незнакомом языке печальную мелодию. Воин остановился. Это голос Селии! Изяслав вглядывался в окна терема с разноцветными стеклами и слюдой. Там тоскует Селия. Если бы можно было вбежать к ней, обнять! Но стены и люди отделяют их друг от друга. Легче разломать стены, чем уговорить людей.
А Селия сидела на подушках в пышно убранной светелке. На ковре около нее лежало ненавистное зеркало, над головой висела золоченая клетка с попугаем. И сама Селия значила тут не больше заморской диковинной птицы, привезенной для забавы русоволосого холодного Вышаты. Рабыня покачивалась в лад мелодии и рассыпала, словно бисер, восточные слова:
Подобна ласточке моя печаль тревожная,
Подобна беркуту моя печаль тревожная,
Терзает душу мне печаль могучим беркутом,
Трепещет, прячется моя печаль, как ласточка...
Вспоминала Селия благоуханные дворцы Хорезм-шаха. Вспоминала, как темной ночью из степи нагрянули разбойники и похитили ее. Как стояла она на царьградском торжище, а жадные глаза и цепкие руки ощупывали ее. И когда нашелся человек, вступившийся за нее, красным цветком расцвела любовь в сердце Селии, всю нежность она отдала ему. А теперь в этом чужом дворце ее ждет смерть. Тут не найдется никого, кто бы вступился за нее перед ревнивицей, женой Вышаты - Марфутой. Селия прячет лицо в подушку. Ей стыдно признаться себе: Вышата ей нравится. Правда, он чужой, он холодный, он может легко и помиловать ее и казнить. Но он сильный господин, сильнее Изяслава.
Изяслав стоит у терема. Песня кончилась. Но в ушах словно еще звучит дорогой голос.
Здесь отрока и застал Турволод, почти силой потащил за собой. Слышались тяжелые удары городского била*. Призывные звуки распластали над толпой медные крылья, взбудоражили ее, завертели.
_______________
* Б и л о - здесь: колокол; вообще то, ч е м б ь ю т,
колотушка.
- На вече! - раздавались крики, и многосотенная толпа хлынула к вечевому месту - широкой площади. Она закружила Изяслава, как щепку, понесла с собой. Все лица были повернуты к дубовому помосту, на котором стояли посадник Остромир, Вышата, архиепископ, бояре с посохами и несколько купцов в расшитых кафтанах.
Остромир выступил вперед, поднял руку:
- Жалуются гости богатые, купцы немецкие! - крикнул он. - Плачутся: воины-де полоцкие побивают. Что будем делать?
Он отступил в сторону. Бояре пропустили вперед немецкого купца с изуродованным лицом. Купец запричитал о разорении, причиняемом полоцкими воинами.
Толпа загудела, закричала вся разом - кто кого перекричит, загремела гневно.
Ударило било - чтоб утихли. Стал говорить архиепископ. Он напомнил о том, сколько горя принесли распри, молвил о послушании и каре небесной. После него говорили выборные златокузнецов и шерстобитов. Один предложил отряжать при караванах усиленные дружины, второй - ходить на Днепр, минуя полоцкие заставы, через озеро Селигер, Волгу, Вазузу, Гжать.
Изяслава потрясло увиденное и услышанное. Посадник спрашивает простых людей: "Что делать?" Выходит, в Новгороде советчики не только бояре, но и гончары, и градоделы, и даже, может быть, смерды. Дивен город и дивен ряд - закон его. Дивен, а верен. Вон сколько советов измыслили новгородцы. Один посадник столькими мудростями не начинен.
Изяслав не знал, что на вече говорят лишь о том, что предлагают посадник и бояре. Он не замечал, что в толпе стоят десятки дружинников, тиунов и подкупленные боярами и посадниками ремесленники и громче всех кричат как раз то, что нужно их господину. Он слышал только, что посадник спрашивает совета у простого люда, и был потрясен этим...
Глава III
РЕЗОИМЕЦ ЖАРИСЛАВ
1
Семилетний мальчик стоял у церкви Софии и жалобно всхлипывал. В двух шагах от него остановился боярин с необычайно мягкими движениями и длинными жилистыми руками. Он спросил у мальчика певучим голосом:
- Отчего печалишься, муже храбрый? Или рать проиграна, или рожь не скошена?
Мальчик невольно улыбнулся сквозь слезы. Он поведал доброму прохожему, как резоимец грек Константин отнял у них подворье, как отец пошел в холопы, а мать умерла в печали, как его, сирого, отдали родственникам и как плохо ему там жилось.
Боярин порылся в кошеле, вытащил оттуда витой сладкий хлеб. Отломил кусок, протянул мальчику:
- Откушай, муже. Вкусно?
- Вкусно, - еле-еле ответил мальчонка, давясь большим куском, который сразу же сунул в рот и теперь никак не мог разжевать.
- Ешь, ешь, - проговорил боярин и внезапно спросил: - Пойдешь ко мне жить? Работа легкая, козочек пасти. А с Константином-кровопивцем мы еще расплатимся. Худо ему будет!
Лицо боярина, покрытое сетью морщин, светилось лаской и заботой. У него самого было шестеро сыновей, он очень любил детей. На его подворье всегда находился десяток ребятишек. Боярин ставил их на легкие работы. В свободное время ребята ходили в гости к соседям и всем рассказывали об обидчиках их семей, о резоимцах Константине и Павле, Вартане, о черномазом Гаварии и патлатом Урсе. И всюду дети - ангельские души - расхваливали господина и хозяина, боярина Жарислава.
Услышав обещание отомстить Константину, мальчик доверился неожиданному покровителю. Он подскочил к нему, вложил в сухую сильную ладонь свою грязную ручонку, крикнул:
- Хочу к тебе!
Боярин погладил мальчонку по голове и улыбнулся. В тот же миг его лицо преобразилось от оскала острых щучьих зубов.
2
Мать Изяслава-отрока, Микулиха, как ее называли все на Копыревом конце, доила корову. Подумать только - корова... С тех пор как надорвался на княжьей работе Микула, муж, да вскорости и умер, не только коровы, и козы на подворье не было. А теперь - корова! И к тому же куплена на те деньги, что принес сын с княжьей службы. Тот самый, что держался за материн подол, боясь отойти на шаг, тот самый, что обнимал ее за шею, прижимался мягким тельцем и путался пальцами в ее волосах. И вот сын заработал деньги и отдал ей. Может ли быть у матери большее счастье?!
Глядит не наглядится Микулиха, как упругими струйками бьет теплое молоко из тяжелого коровьего вымени в глиняный корчажек, любуется не налюбуется.
- Ну и радость у тебя, Микулиха, ну и радость! - слышится от ворот певучий голос.
Корчажек падает из рук Микулихи. Молоко течет на землю - белое мешается с черным. Женщина узнала этот голос. Она медленно оборачивается. Перед ней - улыбающееся лицо боярина Жарислава. Боярин разевает широкую пасть и ласково говорит:
- Бог в помощь, Лаленка. (И ведь не родные, не близкие, а боярин помнит, как ее называли в молодости.) Услышал про твое благоденствие, про удачу сыночка. Твое чадушко у князя - знатный муж. Гривнами князь пожаловал, обогатил. Я и подумал: дай проведаю. За мужем твоим, Микулой, должок запомнился. Шесть лет дожидался терпеливо, знал - в нестатке вы. Нынче ж година подошла. При деньгах ты. У меня и знак Микулы есть на бересте.
Сзади Жарислава стоят сыновья Склир и Мечислав. Высокий, костистый Склир протянул отцу кусок бересты, на котором под двумя рядами букв нацарапан крест.
- Гляди, Лаленка, голубка, - продолжает Жарислав, - две гривны да двадцать ногат взял Микула. Лета текли - резы* текли. За шесть лет натекло... - Боярин поднял глаза к небу. - Натекло, Лаленка, три гривны и девятнадцать ногат. А долг платежом красен.
_______________
* Р е з ы - зарубки, метки для счету, т. е. долги.
Закон "Русской правды" гласил, что сумма процентов - рез - не должна превышать более чем вдвое первоначальный долг. Тут и Жарислав ничего поделать не мог.
Женщина оцепенела. Таких денег отроду в доме не водилось. Если продать все, что она имеет, и то столько не выручить. И на что брал Микула две гривны? Она знает лишь о долге в двадцать ногат. С отчаянием смотрит Микулиха на берестяную грамоту, на грубый крестик. Все, все перечеркнуто этим знаком. Крест поставлен на всех ее надеждах. Теперь боярин может забрать ее в полные челядинки, владеть ее жизнью и смертью. Она вспомнила давнее.
А Жариславу и вспоминать не нужно. Никогда не забывал. И деньги Микуле занял нарочно. После его смерти хотел наложить лапы на его жену, да девятнадцать лет прошло. Присмотрелся к Лаленке - стара стала, негожа.
А встреча с Изяславом-отроком разбередила старую рану. Жарислав очень искусно подправил берестяную грамоту. Двадцать ногат переделал в две гривны и двадцать ногат. С тем и пришел.
- Ведаю, Лаленка, долг отдать можешь, - говорит Жарислав. - И тебе лучше. Деньги отдашь - на душе полегчает. После они по ветру разлетятся. И ни мне, ни тебе. На твое же благо пришел. Ибо глаголет Господь наш Исус Христос: "Возлюби ближнего, яко самого себя".
Микулиха стояла без кровинки в лице. Из-за спины Жарислава его сыновья, Склир и Мечислав, выткнулись, знаки подают отцу: хватит речи вести, пора дело делать. А из-за плетня глядят соседи, любопытствуют, сочувствуют.
Микулиха не знает, что делать. Платить нечем. И долг признать нельзя. Микула не брал таких денег. И сказать нельзя. Еще больше разгневается резоимец. Потащит на княжий суд, приведет свидетелей.
Не выдержала женщина, заплакала. Жарислав ласково утешает, советует:
- Слезоньки - сор. Выкинь их - полегчает, на душе чище станет. А коровушку продай. И огород продай, и рало*. Верни долг, голубушка. О душе твоей забочусь. Освободи ее, облегчи. Долги у изголовья стоят, спать не дают.
_______________
* Р а л о - соха.
Сквозь слезы, как сквозь туман, видит Микулиха: Склир Жариславич подходит к корове, отвязывает. Бросилась к нему, голосит: "Не отдам!" Отмахнулся Склир так, что старая упала.
Но тут разнесся, прогремел мощный басовитый голос Славяты:
- Не к добру, боярин, разгулялся!
Кожемякский староста Славята и с ним еще несколько кожемяк вошли во двор. Славята поднял Микулиху, поставил на ноги рядом с собой, повернулся к Жариславу;
- Зачем пришел?
Услышав ответ боярина, разгневался:
- Вылгать гривны хочешь? Взял лычко, а отдай ремешок? Микула брал только двадцать ногат. Я - видок*.
_______________
* В и д о к - свидетель.
Затрясся, зашипел Жарислав, да делать нечего:
- Писец попутал грамоту. Я не разобрался. По-божески: "Не умыслю зла на ближнего". Двадцать ногат и резы - будет гривна и четырнадцать ногат.
Славята кивнул одному из кожемяк. Тот подался с подворья и спустя немного времени возвратился с деньгами: кожемяки сложились - Микулиху выручать из беды.
В пояс женщина поклонилась Славяте. А он улыбается:
- И вы же кожемяки. Твой сын был у меня в захребетниках. А не осадить Жарислава - сегодня к тебе, завтра - ко мне. Дай волю щуке - житья рыбице не будет.
Он простился и пошел со двора - жилистый, плечистый.
3
Неподалеку от хаты Микулихи кожемякам повстречались смерды* из близлежащих сел. Они везли на нескольких возах-колымагах необработанные шкуры быков и коней - на продажу. Кожемяки остановили смердов, приценились к товару. Наметанный глаз Славяты сразу же определил, какие шкуры лучше, но раньше старосты к возу подскочил Михаил Молот и ударил по рукам со смердом:
- Мое. Беру!
_______________
* С м е р д - холоп; позже - крепостной.
Остальные кожемяки с любопытством смотрели на Славяту. Они заметили, что и он устремился к этой колымаге, и знали: староста не привык ни отступать, ни уступать.
Славята разозлился. Неужели же он не заслуживает уступки? Он, не раз выводивший кожемяк из беды, отстаивавший их права в тяжбах с боярами и купцами, помогавший заключать выгодные сделки? Староста уже сбил шапку на затылок, готовясь гаркнуть: "Мое!" Его пальцы задержались за ухом, и вдруг Славята как-то обмяк... Пересилил себя, заулыбался и сказал Михаилу Молоту:
- Ладные шкуры. Молодец купец, сразу приметил.
Напряженность прошла. Кожемяки зашумели, стали торговаться, перешучиваться. Славята купил шкуры у другого смерда и пошел к своему дому впереди воза, показывая дорогу. Он несколько раз почесал за ухом. В том месте был шрам.
Шрам напоминал ему о юности, о ее порывах и ошибках. Славята рос смекалистым и остромыслым, да к тому же сильным и выносливым парнем. Это делало его прирожденным вожаком. Еще в ранней молодости за ним всюду следовала орава кожемякских сынов, боготворивших своего главаря. Постепенно Славята научился понимать людей, их желания, разгадывать их замыслы, подчинять себе. Но вместе с тем он привык решать за других, не спрашивая их согласия. Ему стало казаться, что он рожден повелевать, а другие - подчиняться. Он особенно остро возненавидел бояр. Ведь многие из них были значительно глупее и слабее его, а власть имели большую.
Однажды, в пору сватовства Славяты, кожемяки сообща выжгли и выкорчевали большой участок леса под огороды. Славяту подговорили родители невесты, чтобы он захватил себе наилучший кусок. Другие кожемяки не согласились с этим.
Славята заперся в своем доме. Он был взбешен. Ах, они так?! Хорошо же! Он не будет больше вмешиваться в их дела!
И когда вспыхнул кулачный бой между гончарами, шерстобитами и кожемяками, Славята не вышел из дому. Он злорадно прислушивался к крикам и шуму. Раньше он всегда был среди дерущихся, прокладывал тяжелыми кулаками дорогу, вел за собою кожемяк. Теперь же пусть обходятся без него!
Он ожидал, что кожемяки не выдержат натиска шерстобитов и гончаров и можно будет вдоволь посмеяться над своими товарищами. Но кожемяки справились и без него.
Услышав, что шум драки удаляется, пристыженный Славята выскочил из дому и бросился к своим. Кожемяки встретили его хмурыми взглядами.
- Раньше в углу дрожал? На готовое пришел? - спросил Михаил Молот.
Славята не успел ответить. Кто-то сзади накинул ему на голову полушубок. Его сбили с ног. На плечи, на голову посыпались удары. Славята попробовал сопротивляться. Это еще больше разозлило кожемяк.
Славяту без сознания оставили на дороге. Мать еле втащила его в дом. Лишь через несколько дней Славята очнулся. И по мере того, как он выздоравливал и набирался сил, в нем крепло желание узнать имена тех, кто бил его, и отомстить. Первым пострадал бы сосед Михаил Молот, если бы нежданно-негаданно он сам не заглянул в гости. Михаил принес мясо белок.
Славята отодвинул от себя подарок, приподнялся с постели, спросил:
- Кто бил?
Сосед выдержал взгляд, на вопрос ответил вопросом:
- А за что били?
- Кто бил?! - зарычал Славята.
- Все били. И я бил. За дело. Правый суд не разлад. Будешь мстить всем кожемякам?
Смелость ответа обескуражила Славяту. Он опустился на лавку, молча указал соседу на дверь. Михаил вышел, а избитый долго думал над его словами.
Спустя несколько дней Славята вышел на улицу и первый, как ни в чем ни бывало, поздоровался с соседями. Он вел себя по-прежнему, участвовал в советах, был в гуще кулачных боев. От минувшего осталась лишь памятка шрам за ухом. Кожемяки оценили разум Славяты и выбрали его старостой. И когда кто-то возразил, что он, дескать, битый, Михаил Молот первый откликнулся:
- За одного битого двух небитых дают.
С тех пор всегда, если старосту подмывало вознестись над товарищами, забрать себе лучшее из общей добычи, он притрагивался пальцем к заушному шраму...
4
Стоголовое, сторукое чудище гуляет по Подолию. То замашет оно лапами и выпустит когти, то плюнет камнем и проломит крышу дома, то полыхнет пожарами. И рев у чудища ни с чем не сравнимый: неумолчный, как рокот днепровских порогов, грозный, как рычание раненого вепря, дикий и заунывный, как вой голодных волков, яростно-веселый, как гром в летнюю грозу. И нет для чудища ни закона звериного, ни преграды. Это - люди. Их около сотни. Не видно среди них ни гончаров, ни ложкарей, ни кузнецов, ни прочих подольских ремесленников. Все больше прокутившиеся, задолжавшие купцы да холопы Жарислава.
Впереди толпы хромает, будто приплясывает, иссохший человечек с ясными голубыми глазами. Но в руке он сжимает узловатую дубину. Он не вожак толпы. Он просто передний баран, на шею которого хозяин повесил колокольчик. И называют человечка весело и незлобиво - Кочеток. Он смеется и поджигает плетень, ограждающий двор резоимца Константина. Несколько людей из толпы устремляются во двор, а остальных Кочеток увлекает за собой дальше. Ему нужно добраться до дома Абделя. До дома того, кто лишил его жены, детей, убогой хаты, кто сделал его калекой и продал в холопы боярину Жариславу. У Кочетка очень смирный нрав. Он и мухи не обидит. Но теперь пламя обиды охватило его душу. Он впервые почувствовал себя вольным и сильным, сильнее Жарислава, сильнее князя.
А недалеко отсюда, за Подольскими воротами, в островерхом тереме, боярин Жарислав мелкими шажками бегает по светлице и потирает руки. Дело сделано. Это он изо дня в день подогревал злобу Кочетка, науськивая его на иноплеменника Абделя, это он повесил колокольчик на шею головному барану. Толпа погромит чужеплеменных резоимцев, как метла, пройдет по Подолию и очистит его от соперников Жарислава.
С гордостью думает боярин о своей силе. Ибо могущество не в княжьей власти, не в блестящих мечах отроков, золоченых шеломах, червленых щитах. Нет. Настоящая, неподдельная сила и власть - в золотых, серебряных кружочках, что он спрятал в подпол. Золотые динары и милиарисии, серебряные дирхемы, куны, резаны - вот его всемогущие воины. И сейчас толпа добывает ему новые дружины этих богатырей.