Страница:
Когда адмирал дочитал, фельдмаршал спросил:
- Я полагаю, фюрер будет доволен?
- Несомненно, - кивнул адмирал.
Фон Бок вызвал адъютанта и приказал ему отнести это в штаб для разработки конкретных действий всех частей группы армий.
IV
С наблюдательного пункта 5-й армии хорошо просматривались извилистые линии окопов, догорающее село и коробки ползущих танков. Село было в ложбине.
Эта ложбина теперь напоминала большую пепельницу с грудой незатушенных окурков, над которыми вился, растушевывался по небу дым. Кругами летал над Бородинским полем двухфюзеляжный самолет-разведчик.
В селе окруженном немцами, еще дралась какая-то часть- бухали минометы, слабо доносилась перестрелка.
Ходы сообщения армейского НП заполнили телефонисты связные, бойцы штабной охраны. Генерал Лелюшенко, всего пять дней как назначенный командующим этой армией - в кожаном пальто, без фуражки, выделяясь этим среди других - говорил по телефону, одновременно поглядывая в стереотрубу и делая пометки на карте.
- Фланг растяните... Людей не дам! Своими обходитесь. Писарей в дивизии много. Вот и резерв. А больше ни метра назад! Танки? Я их отсюда вижу. Нарочно катаются чтобы засечь артиллерию. Дураками считают нас.
Третьи сутки армия вела непрерывные бои. Местами противник оттеснил дивизии, глубоко вклинился в боевые порядки, а теперь наращивал ударную силу, чтобы расколоть линию фронта и прорваться к Москве.
Невзоров стоял в узком ходе сообщения. Ему было приказано выяснить, налажена ли связь по радио с дивизиями, пробивавшимися из Вяземского котла? Генштаб рассчитывал этими войсками уплотнить здесь оборону. Но в штабе армии ничего сказать не могли.
Две группы разведчиков, посланных в тыл немцам, еще не вернулись. А на рассвете захватили "языка", который сообщил, что много русских и несколько генералов, двигавшихся по тылам немцев, попали в ловушку.
- Как же это вышло? - спросил Невзоров у капитана из армейской разведки.
- "Язык" тут сидит. Метров двести.
- Хорошо бы уточнить, - сказал Невзоров.
Капитан повел его в овражек за наблюдательным пунктом. Десятка три мотоциклистов собралось тут.
Штабные автобусы были укрыты копнами соломы.
- Оборона вроде кружева теперь, - рассказывал капитан. - Иные батальоны сзади нас. Под утро два немца-связиста заплутались и к хозроте линию телефона вывели. Обозники беседовать начали с каким-то штабом... доходчивым русским языком. А мы голову ломаем, из-за чего у фрицев переполох. Может, думаем, наши прорываются?
Этот невысокий молодой капитан, со смешливыми глазами, длинным розоватым шрамом на лбу, с плохо выбритым узким подбородком, был в замызганной шинели и солдатской шапке. Он то и дело весело поглядывал на Невзорова.
- Дивизия ополченцев где занимает оборону? - спросил Невзоров.
- Левее. Уже знаете?.. Да, шестьдесят танков. Это не фунт изюма. Один полк смяли.
- Какой? - Невзоров остановился. - Какой полк?
Тот назвал полк, в котором была Марго.
- И что же? - спросил Невзоров.
Капитан покачал головой:
- Танкисты фельдмаршала Клюге [Фон Клюге - командующий 4-й армией.] здесь пленных не берут. Огнеметами выжигали траншею.
Невзоров ежедневно читал сводки потерь на фроктах. А мысль о том, что в сводке добавится безликая единица, зачеркивающая неповторимую взбалмошность Марго, лукавый смех, теплоту глаз - все, живо хранимое памятью, - словно оглушила... Он просто не думал о странности человеческой психики, где не действуют законы математики, а единица оказывается значимее больших чисел, и эта странность определяется тем, что все, не затрагивающее чувство, смещается в более или менее абстрактные понятия. Не думал он и о том, что именно этот парадокс человеческой психики дает политикам возможность толкнуть массы на битву, когда созрели условия, хотя люди давно поняли бессмысленность войн. Эмоциональный опыт истории плохо передается по наследству...
Он как бы в тумане сейчас видел Марго, с растрепанной прической, немного запыхавшуюся, в легком ситцевом платье, бегущую к нему через сквер у Большого театра. И даже не понял, отчего вдруг капитан присел.
Снаряд разорвался у наблюдательного пункта.
- Вы подполковник, не истинный штабник, - засмеялся капитан. - Те сразу носом землю роют...
- Идемте, - глухо сказал Невзоров.
- Я как раз в дивизии ополченцев был, - прибавил капитан. - Двадцать семь танков горело. И штук десять бронетранспортеров. Полк зажали в колечко, но дальше двинуться не могли...
У замаскированного грузовика ходил коренастый боец в телогрейке. На соломе поеживался от колючего ветра "язык". Он был смуглый, черноволосый, с темными блестящими глазами, видно живой по натуре, а сейчас испуганный, отчего лицо застыло, маленький рот напрягся. Желтая тонкосуконная шинель, высокое кепи с галунами не подходили к русской зиме. Увидев командиров, он вскочил и, разведя локти, прихлопнул ладони к бедрам.
- Чистокровный француз - усмехнулся капитан. - Из Вердена. И фамилия Брюньон... Только Пьер, а не Кола.
- Француз? - переспросил Невзоров.
- Oui... oui... France... - закивал пленный. - Je suis francais [Да, да... Франция... Я француз (франц.).].
- Немцы притащили сюда их легион. Четыре батальона во Франции только наскребли, - пояснил капитан. - И за день мы ополовинили.
Пленный вдруг о чем-то заговорил, будто всхлипывая и сильно картавя.
- Что болтает? - спросил капитан.
- Говорит, что их обманули... немцы обманули, - сказал боец. - Вроде обещали, что на парад в Москву едут.
Лицо этого бойца показалось Невзорову очень знакомым. А француз торопливо произнес еще несколько слов.
- Про каких-то сумасшедших говорит, - -перевел боец. - Я же французский плохо знаю.
- Ша, браток. Подполковнику спросить кой-чего требуется. Да мы ни в зуб ногой... Уяснил?
Боец улыбнулся, поглядывая на Невзорова:
- Мы знакомы... Шубин я. Ну еще у Галицыной тогда были.
- Да. да, - отозвался Невзоров. - Конечно, вспомнил.
- Ну вот... Елки-моталки! - воскликнул капитан, удивленный тем, что Невзоров без радости, отчужденно и холодно принял встречу со старым знакомым.
- Как пленного взяли? - спросил Невзоров.
- Да сам он и взял, - ответил капитан. - Молодчага парень!
- Наступали они, - проговорил Шубин. - А мы в контратаку. Элементарно.
Француз напряженно следил за их лицами, очевидно пытаясь угадать, что говорят и как решится его судьба.
Острый кадык его дергался, будто, не раскрывая рта, он поспешно глотал что-то.
- Меня интересует, - сказал Невзоров, - где перехватили наших? Сколько было там генералов?
Шубин, растирая толстым пальцем лоб, начал медленно строить фразу. На шее у него висел автомат, за брезентовым поясом торчала граната. И лишь то, как он растирал лоб, напоминало прежнего чудака-студента.
- Je veus supplio! [Я вас умоляю! (франц.)] - воскликнул пленный и стал что-то быстро объяснять.
- Говорит, что не знает... Слышал об этом... И еще:
можно ли наказывать за то, чего не совершил он... Справедливость должна быть выше... предубеждений, - коротко перевел Шубин и спросил у Невзорова: - Давно из Москвы?
- Часа три.
- Сила! И Галицыну видели?
- Нет, не видел, - сухо проговорил Невзоров. - Что ж, капитан, с этим "языком" бесполезно терять время. Куда его денете?
- Мыслишка есть, чтобы отпустить, - хитро щурясь, сказал капитан. - В целях культурно-массовых общений... Утихнет немного, и отведем его за передок.
И будь здоров.
Невзоров понял, что решило так более высокое начальство, имея определенную цель. Но было странно думать, как пленный уйдет назад, где ему вручат автомат или огнемет. И главное, ни у капитана, ни у Шубина это не вызывает протеста.
- Что ж, - сказал он, хмурясь. - Идемте, капитан.
V
У оврага разорвались два снаряда. Потом на склоне холма, заслоняя небо, метнулись черные султаны дыма.
Невзоров едва успел спрыгнуть в траншею.
Позиции, хорошо видимые раньше, окутало завесой гари; казалось, и воздух там стал черным. А с юга плыли немецкие самолеты в белых облачках разрывов. Гул их моторов даже не был слышен.
Командарм теперь надел каску и в бинокль разглядывал "юнкерсы". Штабной полковник занял его место у телефонов.
- Танки на стыке прорвались, - доложил он.
- А, черти! - сказал командарм. - Нашли лазейку... Выдвигайте артиллерию.
- "Тополь"... "Тополь"! - закричал полковник в трубку. - Гости с коробочками идут. Увидел? Выдвигай музыкантов на прямую дорожку. Что гостей считать? Лишь бы огурцов у тебя хватило...
Этот нехитрый шифр, ясный любому, но упорно используемый для телефонных разговоров, чтобы враг, который сумеет подслушать, не догадался, означал:
танки где-то на стыке миновали рубеж, идут далее и замаскированной батарее приказано встретить их. Лица командиров, стоящих здесь, обрели выражение тревоги.
Невзоров пытался увидеть что-либо в дымной завесе, а там лишь блестками клубились огни. На этот же дым "юнкерсы" высыпали бомбы. Полковник то и дело сообщал командующему об атаках танков на разных участках.
- 322-й полк обошли...
- Пленного на участке 133 взяли. Мотодивизия СС "Райх" атакует...
И Невзоров догадался, что немцы осуществляли искусный тактический прием, рассчитанный штабами до минут: одновременный удар артиллерии, бомбардировщиков и танков. Он мысленно поразился четкости развития этого удара.
- На участке 17-го полка глубокий прорыв, - доложил полковник. Полосухин сообщает: 32-ю дивизию рассекли...
Кто-то сказал, что пора двинуть резерв - танковую бригаду, оставленную на крайность, ибо крайность уже наступила. Лелюшенко молчал, покусывая губу и не опуская бинокля.
В двух километрах от наблюдательного пункта выкатывали на огневую позицию противотанковые пушки. А сверху к ним устремились "юнкерсы". Пелена дыма немного раздвинулась, образовался коридор, где было и горящее село и двигалось множество низеньких танков. От них летели цветные ракеты - сигналы авиации.
- "Тополь".. "Тополь"! - закричал полковник осевшим голосом - Видишь?.. На деревню смотри.
В этот же момент появился запыхавшийся полковник - интендант с мотоциклетными очками на фуражке - и торопливо начал докладывать командарму о вагоне овса, который разгружают.
- Какой овес? - изумленно перебил командарм. - Вы что?
- Для лошадей. Этот не гнилой .. Сам ел, как вы приказали!
Капитан-разведчик около Невзорова точно подавился смехом. Лелюшенко, должно быть, наконец вспомнив, что приказывал этому интенданту, только махнул рукой и отвернулся. Интендант отошел.
- Что вы, Никодим Федотыч, - весело сказал капитан - Еще овес?.. Танки вон.
Интендант хлопнул себя ладонью по красной шее- Танки что... А этот овес у меня вот где!
Танки быстро увеличивались в размерах и, как бы сбрасывая остатки дыма, четко проявлялись на заснеженном поле. "Юнкерсы" пикировали с вибрирующим гулом моторов и ревом сирен.
- Двадцать пять танков! - крикнул наблюдатель. - Шесть остановились. Горят!
- Молодец, - сказал полковник. - Ох, молодец!
Железные нервы. Воюет как бог!
- Что у Полосухина?
- Держится, - ответил полковник. - Держится 32-я.
Эта 32-я сибирская дивизия прикрывала шоссе на Москву, и там будто горела, дымилась земля на всю глубину обороны. Но вдруг полковник доложил:
- У Полосухина фланг смяли...
Невзоров увидел, как из жерл танковых пушек вырвались бледные лоскуты огня. И мгновенно оглушительный треск разрывов свалил его. В долю секунды пересох рот, казалось, треск вонзился с затылка.
- Сигнал танковой бригаде! - распорядился командарм.
Невзоров уже встал, комкая фуражку. Никто и не глядел на него. Капитан тормошил сидящего интенданта, у которого изо рта и ноздрей текла кровь, а лицо обрело неестественно бурый цвет. Взрывная волна оказалась гибельной при его полнокровии.
- Вот и овес, - проговорил капитан.
Часть танков обтекала высоту, а часть шла на батарею, расстреливая ее. Десяток танков горели, выбрасывая клубы жирной копоти. Снег вокруг точно обугливался. Автоматчики группами бежали по этому черному снегу. Капитан скрылся в землянке и появился уже с ручным пулеметом и винтовкой. Винтовку он кинул Невзорову:
- Берите, подполковник! Разминка от штабных сидений...
А танки уже давили батарею. Гул моторов, лязг железа просекали выстрелы. За щитком единственной уцелевшей еще пушки, среди груд издолбанной, выпроставшей рыже-глиняное нутро земли, Невзоров видел артиллериста. Снопик огня из пушки уперся в танк, и гусеницы размяли орудие, точно спичечный коробок.
Брызгами отлетали колеса, щепки патронного ящика, латунные гильзы. Но и танк застыл, крутнувшись на месте. А другие уже ползли к наблюдательному пункту. Казалось, ничто не остановит стальные машины с грохочущими зевами орудий, с блещущими, точно исподлобья, огоньками пулеметов. И следом за танками бежали автоматчики.
Невзоров испытал щемящую жалость к себе: умереть вдруг от пули рядового немецкого солдата, которому не дано, как ему, оценивать события масштабами фронтов... Он выстрелил в бегущего автоматчика и заметил с каким-то облегчением, что попал, убил его.
Рядом тряслась прижатая к пулемету голова капитана.
Словно горячей тряпкой хлестнуло по лицу Невзорова, едкий дым забил рот.
- Командарм! - закричал кто-то. - Командарма ранило... Носилки!
"А-а, - мелькнуло в сознании Невзорова. - Что же будет?"
И вдруг навстречу танкам полетели сверлящие огненные жгуты. Запылали две машины, третья взорвалась, разбрасывая черную копоть. По полю неслись другие танки.
"Атака, - вспомнил Невзоров. - Атака последнего резерва..."
Танковый бой скоротечен. Бешеный лязг гусениц, частые выстрелы... И уже на поле стояли только подбитые машины с раскиданными гусеницами, опущенными стволами пушек. Иные горели дымными кострами, внутри них рвались патроны. А танки резервной бригады уходили дальше в завесу гари.
Мимо Невзорова на носилках пронесли командарма, укрытого до подбородка солдатской шинелью. Невзоров посторонился, отодвигая винтовку. Что-то ост сое царапнуло ладонь. В прикладе торчал осколок.
- Везет, - проговорил капитан. - Счастливым родк - лись. Заберите на память как сувенир.
Полковник уже опять кричал в телефонную трубку:
- "Седьмого" мне давай! "Седьмой"? Что? У "Первого" гости... Гости в белых халатах. Ясно! Жив, жив... Остальное нормально... Коробочки до вас идут. Наши коробочки! Чтобы там не спутали впотьмах, где поп, а где попова дочка...
- Ловко сработали, - заметил капитан, глядя на подбитые танки.
- Ловко? - сдавленно проговорил Невзоров, чувствуя мелкий озноб в ногах. - Если к армейскому НП танки добрались...
- В этом и фокус, - ответил капитан. - Мы их в своей обороне, как жерновами перетираем. Новая тактика. Вот и распылили они удар. Завтра опять навалятся. Опять что-то мозговать надо.
Невзоров увидел бегущего дядю Васю с карабином в руках и еще трех шоферов. Лейтенант из охраны бросился навстречу.
- Что случилось? - крикнул Невзоров.
- Да на выручку идем. Говорят, немец прорвался, - ответил запыхавшийся дядя Вася. Три немолодых уже, как и он, шофера в замасленных солдатских бушлатах стояли позади. Винтовка была еще у одного, другой сжимал штык, а третий держал заводную ручку грузовика.
- Те-те-те, - весело сказал капитан, оглядывая их растерянные лица. На выручку? И какой дурак пустил сюда?
- Я выясню, товарищ капитан, - оправдывался лейтенант. - Бегут еще, демаскируют... Прикажете арестовать?
- И кто-то еще надеется понять русский характер, - усмехнулся капитан.
VI
На четвертый день боев фронт у Можайска был прорван, и закрыть этот прорыв оказалось пока нечем.
Ставка разрешила использовать резерв, который успели сосредоточить в лесах за Москвой. Но требовался еще хоть день, чтобы войска перебросить, развернуть в боевой порядок Ночью по тревоге подняли военные училища, командирский резерв Генерального штаба и спешно всех отправили к месту прорыва.
Без тяжелого вооружения, с гранатами против танков и самоходной артиллерии они могли держаться лишь несколько часов. Отряды московских рабочих заняли оборону по улицам города близ Минского и Волоколамского шоссе.
Суматоха в штабе усилилась и оттого, что забежавший интендантский генерал рассказал о немецких мотоциклистах, появившихся на дороге у Тушина. Но потом выяснилось, что это был отряд милиции.
Над Москвой еще висела предутренняя, сумрачная октябрьская темнота с редким мокрым снегом и ветром.
Невзоров сидел в аппаратной, куда поступали донесения из армий. Календарь на столике указывал вчерашнее, 17-е число: долгота дня 10 часов 15 минут. Тут же оставил кто-то взятую у пленного и уже переведенную на русский язык директиву Гитлера о порядке захвата Москвы.
"Фюрер вновь решил, что капитуляция не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому надо считаться в еще большей степени с аналогичным положением в Москве. Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в город. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство. Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их за счет Германии. Чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их. Это должно быть доведено до сведения всех командиров".
Через раскрытую дверь соседней комнаты виднелись заляпанные окопной грязью сапоги. Там, на диване, спал генерал армии Жуков. Час назад он вернулся с переднего края, молча ушел в эту комнату и лег.
Адъютант его рассказал, что по дороге в штаб одного полка наткнулись на прорвавшиеся танки, сплошного переднего края уже нет.
Восьмой день Жуков командовал армиями под Москвой. И уже говорили о его своеобразной тактике нанесения беспрерывных контрударов, о том, что сам он бывал там, где наиболее опасно, и о жестком его характере. Но то, что мог он спать при надвигавшейся катастрофе, было непостижимо. Ко всему еще с минуты на минуту должно начаться экстренное заседание Ставки.
Подбегая к аппаратам связи, штабные работники изумленно глядели в открытую дверь: не потерял ли голову новый командующий фронтом, знает же, чем грозит бездействие? Об этом думал и Невзоров, когда вдруг Жуков поднялся, быстрыми шагами направился к аппарату связи. Лицо его с тяжелым, как бы раздвоенным подбородком, с запавшими щеками и высоким, без морщин лбом не носило и малейших следов сна.
- Что Можайск? - спросил он.
- Не отвечает.
- Передавайте... Всем командирам дивизий, полков, батальонов.
- Открытым текстом? - лейтенант у аппарата растерянно вскинул голову.
- Передавайте! - резко бросил Жуков. - Части противника достигли зоны сплошных минных укреплений. Приказываю: немедленно и самой суровой мерой карать за взрыв квадратов, не заполненных еще целиком немецкими войсками. Особую выдержку проявлять на участках...
И Жуков стал называть участки фронта, где зияли бреши, пробитые немецкими танками.
"Что это? - думал Невзоров. - Там нет минных полей. Ничего нет.. Командующий фронтом заблуждается".
У соседнего аппарата дежурный, принимая какую-то шифрованную телеграмму, вскочил и вытянулся. Лента бумаги зазмеилась к полу. Невзоров оглянулся, увидел Главнокомандующего.
Коротким взмахом руки Главнокомандующий приказал всем сидеть и не мешать Жукову. Он был явно раздражен, а нос и веки припухли, покраснели от сильного насморка, которым еще мучился после гриппа.
В мягких сапогах, неслышно ступая, он подошел к Жукову, остановился за его спиной.
Жуков диктовал еще, что приказ следует везде и немедленно уничтожить, чтобы не попал к противнику И лейтенант отстукивал на аппарате последнюю фразу.
- Число и время добавьте, - проговорил Сталин. - Будет убедительнее. . Задумано хорошо.
Жуков резко повернулся, никак, видимо, не ожидал здесь увидеть Главнокомандующего.
Хитро щуря глаза, Сталин рукой, в которой держал трубку, обнял его за шею, притянул к своей щеке и тут же, отпустив, будто оттолкнул, скрывая под усами быструю усмешку, добавил:
- Но Ставка ждет командующего фронтом пять минут Это беспорядок!
И, взмахом руки пригласив Жукова идти следом, он зашагал к выходу. Было слышно только четкое, уверенное постукивание каблуков генерала армии. Майор из оперативного отдела штаба, подмигнув Невзорову, тихо сказал:
- Видел как? А под Горками узкий проход открыл, немецкие танки ринулись И с трех сторон артиллерия прямой наводкой била. Столько железного лома, что хоть металлургический завод открывай.
Прошел еще час томительного напряжения. Медленно, по-зимнему светало. Были отданы распоряжения закрыть противотанковыми ежами шоссе на въездах.
Огромный город на холмах притаился в мертвой тишине. Редкие снежинки липли к веткам голых тополей.
На подоконнике дрались воробьи. По безлюдной улице, мимо штаба, весело притоптывая, радуясь и снегу, и тому, что из холодного бомбоубежища ведут опять в дом, где есть игрушки, где тепло, шагали малыши.
И, как наседка около цыплят, суетилась, размахивала руками закутанная в платок юная воспитательница.
Походка ее была легкая, стремительная, точно у Марго. Невзоров видел, как она подняла упавшего малыша, что-то строго выговаривая, как скрылась за поворотом.
"Какие жертвы несем, - думал он - Мыслимо ли, чтобы такие жертвы оказались напрасны? А чем искупятся они?"
Гулко застучал в тишине аппарат. Из штаба одной армии сообщили, что на участке прорыва немцы вдруг остановились. А спустя немного времени такие же донесения начали поступать с иных участков.
Что заставило фон Бока приостановить наступление: ожесточенное упорство русских, невиданные еще потери собственных войск и намерение подтянуть к фронту механизированные части, скованные раньше окруженной под Вязьмой группировкой, чтобы усиленным кулаком расколоть московскую оборону, или боязнь, что имеющиеся танки превратятся в груды лома на минных полях, когда ему дали перехваченный приказ Жукова?.. Иногда ход великих событий меняется от незначительной детали, если она, точно капля, переполнит чашу. Но об этой детали сразу все забывают, ибо она кажется абсолютно несущественной, слишком малой, чтобы повлиять на события, где участвуют миллионы людей, решается их судьба. И есть факторы, которые во многом заранее предопределяют исход борьбы, сколько бы и с каким бы переменным успехом ни велась эта борьба. Люди еще не научились видеть такие факторы они мало зависят от энергии государственных деятелей, от таланта полководцев, а коренятся в характере народа.
Еще никто не знал, что история делала большой зигзаг и это октябрьское утро с мокрым снегом и ветром несет перелом судеб многих народов земли. Все немецкие командиры и Гитлер были твердо уверены, что короткая передышка даст возможность лучше изготовиться и окончательно сломить русских, а Невзоров и все штабисты думали о том лишь, что есть время подтянуть несколько резервных дивизий, закрыть ими опасные участки фронта и продолжить борьбу.
VII
К Москве начали докатываться отзвуки канонады.
В полосе более двухсот километров по фронту громыхала тяжелая артиллерия. Одна за другой волнами шли эскадрильи "юнкерсов", "хейнкелей", "фокке-вульфов". Подмосковные леса содрогались от взрывов снарядов, бомб, мин. Огневого шквала такой силы еще никогда не испытывала земля. В обход Москвы с севера фельдмаршал Бок двинул около тысячи танков. За танками устремилась пехота. Фельдмаршал отдал приказ танковым дивизиям не допустить отхода русских армий за Волгу и окружить их между Истрой и Клином.
Ночью он по телефону сообщил об этом Гитлеру.
- Я не ошибся, Бок! - крикнул Гитлер в трубку. - Русский медведь уже обессилел, и надо лишь добить его...
У фюрера было какое-то совещание, и послышались возгласы, аплодисменты.
Гитлер поздравил фельдмаршала с успехом и тут же не преминул заметить, что на юге успехи лучше, войска Рундштедта форсировали Дон, а за Доном начинается степь, где танкам открыт простор к Волге. Он зачитал несколько абзацев из газет, в которых иностранные обозреватели подсчитывали, сколько дней будет длиться агония России. Фон Бок кивал головой, радуясь, что его предвидения стали общим мнением.
Общее мнение складывается из видимых фактов, а потом, если замыслы, близкие к осуществлению, неожиданно дают иной результат, люди удивляются, всегда ищут чьи-то роковые ошибки.
В этот момент, когда фельдмаршал из своего штаба в лесу близ Смоленска говорил с Берлином, к линии фронта под Москвой уже шли русские дивизии, сформированные в Сибири и много дней ждавшие этого часа.
Глухо рокотали танки, окрашенные в белый цвет, двигалась артиллерия. Шли также дивизии, сформированные недавно в подмосковных лесах из ополченцев и бойцов, которые вырвались после окружения, и пополненные новобранцами. Одна такая дивизия имела приказ: к утру занять оборону восточнее Солнечногорска.
- Я полагаю, фюрер будет доволен?
- Несомненно, - кивнул адмирал.
Фон Бок вызвал адъютанта и приказал ему отнести это в штаб для разработки конкретных действий всех частей группы армий.
IV
С наблюдательного пункта 5-й армии хорошо просматривались извилистые линии окопов, догорающее село и коробки ползущих танков. Село было в ложбине.
Эта ложбина теперь напоминала большую пепельницу с грудой незатушенных окурков, над которыми вился, растушевывался по небу дым. Кругами летал над Бородинским полем двухфюзеляжный самолет-разведчик.
В селе окруженном немцами, еще дралась какая-то часть- бухали минометы, слабо доносилась перестрелка.
Ходы сообщения армейского НП заполнили телефонисты связные, бойцы штабной охраны. Генерал Лелюшенко, всего пять дней как назначенный командующим этой армией - в кожаном пальто, без фуражки, выделяясь этим среди других - говорил по телефону, одновременно поглядывая в стереотрубу и делая пометки на карте.
- Фланг растяните... Людей не дам! Своими обходитесь. Писарей в дивизии много. Вот и резерв. А больше ни метра назад! Танки? Я их отсюда вижу. Нарочно катаются чтобы засечь артиллерию. Дураками считают нас.
Третьи сутки армия вела непрерывные бои. Местами противник оттеснил дивизии, глубоко вклинился в боевые порядки, а теперь наращивал ударную силу, чтобы расколоть линию фронта и прорваться к Москве.
Невзоров стоял в узком ходе сообщения. Ему было приказано выяснить, налажена ли связь по радио с дивизиями, пробивавшимися из Вяземского котла? Генштаб рассчитывал этими войсками уплотнить здесь оборону. Но в штабе армии ничего сказать не могли.
Две группы разведчиков, посланных в тыл немцам, еще не вернулись. А на рассвете захватили "языка", который сообщил, что много русских и несколько генералов, двигавшихся по тылам немцев, попали в ловушку.
- Как же это вышло? - спросил Невзоров у капитана из армейской разведки.
- "Язык" тут сидит. Метров двести.
- Хорошо бы уточнить, - сказал Невзоров.
Капитан повел его в овражек за наблюдательным пунктом. Десятка три мотоциклистов собралось тут.
Штабные автобусы были укрыты копнами соломы.
- Оборона вроде кружева теперь, - рассказывал капитан. - Иные батальоны сзади нас. Под утро два немца-связиста заплутались и к хозроте линию телефона вывели. Обозники беседовать начали с каким-то штабом... доходчивым русским языком. А мы голову ломаем, из-за чего у фрицев переполох. Может, думаем, наши прорываются?
Этот невысокий молодой капитан, со смешливыми глазами, длинным розоватым шрамом на лбу, с плохо выбритым узким подбородком, был в замызганной шинели и солдатской шапке. Он то и дело весело поглядывал на Невзорова.
- Дивизия ополченцев где занимает оборону? - спросил Невзоров.
- Левее. Уже знаете?.. Да, шестьдесят танков. Это не фунт изюма. Один полк смяли.
- Какой? - Невзоров остановился. - Какой полк?
Тот назвал полк, в котором была Марго.
- И что же? - спросил Невзоров.
Капитан покачал головой:
- Танкисты фельдмаршала Клюге [Фон Клюге - командующий 4-й армией.] здесь пленных не берут. Огнеметами выжигали траншею.
Невзоров ежедневно читал сводки потерь на фроктах. А мысль о том, что в сводке добавится безликая единица, зачеркивающая неповторимую взбалмошность Марго, лукавый смех, теплоту глаз - все, живо хранимое памятью, - словно оглушила... Он просто не думал о странности человеческой психики, где не действуют законы математики, а единица оказывается значимее больших чисел, и эта странность определяется тем, что все, не затрагивающее чувство, смещается в более или менее абстрактные понятия. Не думал он и о том, что именно этот парадокс человеческой психики дает политикам возможность толкнуть массы на битву, когда созрели условия, хотя люди давно поняли бессмысленность войн. Эмоциональный опыт истории плохо передается по наследству...
Он как бы в тумане сейчас видел Марго, с растрепанной прической, немного запыхавшуюся, в легком ситцевом платье, бегущую к нему через сквер у Большого театра. И даже не понял, отчего вдруг капитан присел.
Снаряд разорвался у наблюдательного пункта.
- Вы подполковник, не истинный штабник, - засмеялся капитан. - Те сразу носом землю роют...
- Идемте, - глухо сказал Невзоров.
- Я как раз в дивизии ополченцев был, - прибавил капитан. - Двадцать семь танков горело. И штук десять бронетранспортеров. Полк зажали в колечко, но дальше двинуться не могли...
У замаскированного грузовика ходил коренастый боец в телогрейке. На соломе поеживался от колючего ветра "язык". Он был смуглый, черноволосый, с темными блестящими глазами, видно живой по натуре, а сейчас испуганный, отчего лицо застыло, маленький рот напрягся. Желтая тонкосуконная шинель, высокое кепи с галунами не подходили к русской зиме. Увидев командиров, он вскочил и, разведя локти, прихлопнул ладони к бедрам.
- Чистокровный француз - усмехнулся капитан. - Из Вердена. И фамилия Брюньон... Только Пьер, а не Кола.
- Француз? - переспросил Невзоров.
- Oui... oui... France... - закивал пленный. - Je suis francais [Да, да... Франция... Я француз (франц.).].
- Немцы притащили сюда их легион. Четыре батальона во Франции только наскребли, - пояснил капитан. - И за день мы ополовинили.
Пленный вдруг о чем-то заговорил, будто всхлипывая и сильно картавя.
- Что болтает? - спросил капитан.
- Говорит, что их обманули... немцы обманули, - сказал боец. - Вроде обещали, что на парад в Москву едут.
Лицо этого бойца показалось Невзорову очень знакомым. А француз торопливо произнес еще несколько слов.
- Про каких-то сумасшедших говорит, - -перевел боец. - Я же французский плохо знаю.
- Ша, браток. Подполковнику спросить кой-чего требуется. Да мы ни в зуб ногой... Уяснил?
Боец улыбнулся, поглядывая на Невзорова:
- Мы знакомы... Шубин я. Ну еще у Галицыной тогда были.
- Да. да, - отозвался Невзоров. - Конечно, вспомнил.
- Ну вот... Елки-моталки! - воскликнул капитан, удивленный тем, что Невзоров без радости, отчужденно и холодно принял встречу со старым знакомым.
- Как пленного взяли? - спросил Невзоров.
- Да сам он и взял, - ответил капитан. - Молодчага парень!
- Наступали они, - проговорил Шубин. - А мы в контратаку. Элементарно.
Француз напряженно следил за их лицами, очевидно пытаясь угадать, что говорят и как решится его судьба.
Острый кадык его дергался, будто, не раскрывая рта, он поспешно глотал что-то.
- Меня интересует, - сказал Невзоров, - где перехватили наших? Сколько было там генералов?
Шубин, растирая толстым пальцем лоб, начал медленно строить фразу. На шее у него висел автомат, за брезентовым поясом торчала граната. И лишь то, как он растирал лоб, напоминало прежнего чудака-студента.
- Je veus supplio! [Я вас умоляю! (франц.)] - воскликнул пленный и стал что-то быстро объяснять.
- Говорит, что не знает... Слышал об этом... И еще:
можно ли наказывать за то, чего не совершил он... Справедливость должна быть выше... предубеждений, - коротко перевел Шубин и спросил у Невзорова: - Давно из Москвы?
- Часа три.
- Сила! И Галицыну видели?
- Нет, не видел, - сухо проговорил Невзоров. - Что ж, капитан, с этим "языком" бесполезно терять время. Куда его денете?
- Мыслишка есть, чтобы отпустить, - хитро щурясь, сказал капитан. - В целях культурно-массовых общений... Утихнет немного, и отведем его за передок.
И будь здоров.
Невзоров понял, что решило так более высокое начальство, имея определенную цель. Но было странно думать, как пленный уйдет назад, где ему вручат автомат или огнемет. И главное, ни у капитана, ни у Шубина это не вызывает протеста.
- Что ж, - сказал он, хмурясь. - Идемте, капитан.
V
У оврага разорвались два снаряда. Потом на склоне холма, заслоняя небо, метнулись черные султаны дыма.
Невзоров едва успел спрыгнуть в траншею.
Позиции, хорошо видимые раньше, окутало завесой гари; казалось, и воздух там стал черным. А с юга плыли немецкие самолеты в белых облачках разрывов. Гул их моторов даже не был слышен.
Командарм теперь надел каску и в бинокль разглядывал "юнкерсы". Штабной полковник занял его место у телефонов.
- Танки на стыке прорвались, - доложил он.
- А, черти! - сказал командарм. - Нашли лазейку... Выдвигайте артиллерию.
- "Тополь"... "Тополь"! - закричал полковник в трубку. - Гости с коробочками идут. Увидел? Выдвигай музыкантов на прямую дорожку. Что гостей считать? Лишь бы огурцов у тебя хватило...
Этот нехитрый шифр, ясный любому, но упорно используемый для телефонных разговоров, чтобы враг, который сумеет подслушать, не догадался, означал:
танки где-то на стыке миновали рубеж, идут далее и замаскированной батарее приказано встретить их. Лица командиров, стоящих здесь, обрели выражение тревоги.
Невзоров пытался увидеть что-либо в дымной завесе, а там лишь блестками клубились огни. На этот же дым "юнкерсы" высыпали бомбы. Полковник то и дело сообщал командующему об атаках танков на разных участках.
- 322-й полк обошли...
- Пленного на участке 133 взяли. Мотодивизия СС "Райх" атакует...
И Невзоров догадался, что немцы осуществляли искусный тактический прием, рассчитанный штабами до минут: одновременный удар артиллерии, бомбардировщиков и танков. Он мысленно поразился четкости развития этого удара.
- На участке 17-го полка глубокий прорыв, - доложил полковник. Полосухин сообщает: 32-ю дивизию рассекли...
Кто-то сказал, что пора двинуть резерв - танковую бригаду, оставленную на крайность, ибо крайность уже наступила. Лелюшенко молчал, покусывая губу и не опуская бинокля.
В двух километрах от наблюдательного пункта выкатывали на огневую позицию противотанковые пушки. А сверху к ним устремились "юнкерсы". Пелена дыма немного раздвинулась, образовался коридор, где было и горящее село и двигалось множество низеньких танков. От них летели цветные ракеты - сигналы авиации.
- "Тополь".. "Тополь"! - закричал полковник осевшим голосом - Видишь?.. На деревню смотри.
В этот же момент появился запыхавшийся полковник - интендант с мотоциклетными очками на фуражке - и торопливо начал докладывать командарму о вагоне овса, который разгружают.
- Какой овес? - изумленно перебил командарм. - Вы что?
- Для лошадей. Этот не гнилой .. Сам ел, как вы приказали!
Капитан-разведчик около Невзорова точно подавился смехом. Лелюшенко, должно быть, наконец вспомнив, что приказывал этому интенданту, только махнул рукой и отвернулся. Интендант отошел.
- Что вы, Никодим Федотыч, - весело сказал капитан - Еще овес?.. Танки вон.
Интендант хлопнул себя ладонью по красной шее- Танки что... А этот овес у меня вот где!
Танки быстро увеличивались в размерах и, как бы сбрасывая остатки дыма, четко проявлялись на заснеженном поле. "Юнкерсы" пикировали с вибрирующим гулом моторов и ревом сирен.
- Двадцать пять танков! - крикнул наблюдатель. - Шесть остановились. Горят!
- Молодец, - сказал полковник. - Ох, молодец!
Железные нервы. Воюет как бог!
- Что у Полосухина?
- Держится, - ответил полковник. - Держится 32-я.
Эта 32-я сибирская дивизия прикрывала шоссе на Москву, и там будто горела, дымилась земля на всю глубину обороны. Но вдруг полковник доложил:
- У Полосухина фланг смяли...
Невзоров увидел, как из жерл танковых пушек вырвались бледные лоскуты огня. И мгновенно оглушительный треск разрывов свалил его. В долю секунды пересох рот, казалось, треск вонзился с затылка.
- Сигнал танковой бригаде! - распорядился командарм.
Невзоров уже встал, комкая фуражку. Никто и не глядел на него. Капитан тормошил сидящего интенданта, у которого изо рта и ноздрей текла кровь, а лицо обрело неестественно бурый цвет. Взрывная волна оказалась гибельной при его полнокровии.
- Вот и овес, - проговорил капитан.
Часть танков обтекала высоту, а часть шла на батарею, расстреливая ее. Десяток танков горели, выбрасывая клубы жирной копоти. Снег вокруг точно обугливался. Автоматчики группами бежали по этому черному снегу. Капитан скрылся в землянке и появился уже с ручным пулеметом и винтовкой. Винтовку он кинул Невзорову:
- Берите, подполковник! Разминка от штабных сидений...
А танки уже давили батарею. Гул моторов, лязг железа просекали выстрелы. За щитком единственной уцелевшей еще пушки, среди груд издолбанной, выпроставшей рыже-глиняное нутро земли, Невзоров видел артиллериста. Снопик огня из пушки уперся в танк, и гусеницы размяли орудие, точно спичечный коробок.
Брызгами отлетали колеса, щепки патронного ящика, латунные гильзы. Но и танк застыл, крутнувшись на месте. А другие уже ползли к наблюдательному пункту. Казалось, ничто не остановит стальные машины с грохочущими зевами орудий, с блещущими, точно исподлобья, огоньками пулеметов. И следом за танками бежали автоматчики.
Невзоров испытал щемящую жалость к себе: умереть вдруг от пули рядового немецкого солдата, которому не дано, как ему, оценивать события масштабами фронтов... Он выстрелил в бегущего автоматчика и заметил с каким-то облегчением, что попал, убил его.
Рядом тряслась прижатая к пулемету голова капитана.
Словно горячей тряпкой хлестнуло по лицу Невзорова, едкий дым забил рот.
- Командарм! - закричал кто-то. - Командарма ранило... Носилки!
"А-а, - мелькнуло в сознании Невзорова. - Что же будет?"
И вдруг навстречу танкам полетели сверлящие огненные жгуты. Запылали две машины, третья взорвалась, разбрасывая черную копоть. По полю неслись другие танки.
"Атака, - вспомнил Невзоров. - Атака последнего резерва..."
Танковый бой скоротечен. Бешеный лязг гусениц, частые выстрелы... И уже на поле стояли только подбитые машины с раскиданными гусеницами, опущенными стволами пушек. Иные горели дымными кострами, внутри них рвались патроны. А танки резервной бригады уходили дальше в завесу гари.
Мимо Невзорова на носилках пронесли командарма, укрытого до подбородка солдатской шинелью. Невзоров посторонился, отодвигая винтовку. Что-то ост сое царапнуло ладонь. В прикладе торчал осколок.
- Везет, - проговорил капитан. - Счастливым родк - лись. Заберите на память как сувенир.
Полковник уже опять кричал в телефонную трубку:
- "Седьмого" мне давай! "Седьмой"? Что? У "Первого" гости... Гости в белых халатах. Ясно! Жив, жив... Остальное нормально... Коробочки до вас идут. Наши коробочки! Чтобы там не спутали впотьмах, где поп, а где попова дочка...
- Ловко сработали, - заметил капитан, глядя на подбитые танки.
- Ловко? - сдавленно проговорил Невзоров, чувствуя мелкий озноб в ногах. - Если к армейскому НП танки добрались...
- В этом и фокус, - ответил капитан. - Мы их в своей обороне, как жерновами перетираем. Новая тактика. Вот и распылили они удар. Завтра опять навалятся. Опять что-то мозговать надо.
Невзоров увидел бегущего дядю Васю с карабином в руках и еще трех шоферов. Лейтенант из охраны бросился навстречу.
- Что случилось? - крикнул Невзоров.
- Да на выручку идем. Говорят, немец прорвался, - ответил запыхавшийся дядя Вася. Три немолодых уже, как и он, шофера в замасленных солдатских бушлатах стояли позади. Винтовка была еще у одного, другой сжимал штык, а третий держал заводную ручку грузовика.
- Те-те-те, - весело сказал капитан, оглядывая их растерянные лица. На выручку? И какой дурак пустил сюда?
- Я выясню, товарищ капитан, - оправдывался лейтенант. - Бегут еще, демаскируют... Прикажете арестовать?
- И кто-то еще надеется понять русский характер, - усмехнулся капитан.
VI
На четвертый день боев фронт у Можайска был прорван, и закрыть этот прорыв оказалось пока нечем.
Ставка разрешила использовать резерв, который успели сосредоточить в лесах за Москвой. Но требовался еще хоть день, чтобы войска перебросить, развернуть в боевой порядок Ночью по тревоге подняли военные училища, командирский резерв Генерального штаба и спешно всех отправили к месту прорыва.
Без тяжелого вооружения, с гранатами против танков и самоходной артиллерии они могли держаться лишь несколько часов. Отряды московских рабочих заняли оборону по улицам города близ Минского и Волоколамского шоссе.
Суматоха в штабе усилилась и оттого, что забежавший интендантский генерал рассказал о немецких мотоциклистах, появившихся на дороге у Тушина. Но потом выяснилось, что это был отряд милиции.
Над Москвой еще висела предутренняя, сумрачная октябрьская темнота с редким мокрым снегом и ветром.
Невзоров сидел в аппаратной, куда поступали донесения из армий. Календарь на столике указывал вчерашнее, 17-е число: долгота дня 10 часов 15 минут. Тут же оставил кто-то взятую у пленного и уже переведенную на русский язык директиву Гитлера о порядке захвата Москвы.
"Фюрер вновь решил, что капитуляция не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому надо считаться в еще большей степени с аналогичным положением в Москве. Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в город. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство. Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их за счет Германии. Чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их. Это должно быть доведено до сведения всех командиров".
Через раскрытую дверь соседней комнаты виднелись заляпанные окопной грязью сапоги. Там, на диване, спал генерал армии Жуков. Час назад он вернулся с переднего края, молча ушел в эту комнату и лег.
Адъютант его рассказал, что по дороге в штаб одного полка наткнулись на прорвавшиеся танки, сплошного переднего края уже нет.
Восьмой день Жуков командовал армиями под Москвой. И уже говорили о его своеобразной тактике нанесения беспрерывных контрударов, о том, что сам он бывал там, где наиболее опасно, и о жестком его характере. Но то, что мог он спать при надвигавшейся катастрофе, было непостижимо. Ко всему еще с минуты на минуту должно начаться экстренное заседание Ставки.
Подбегая к аппаратам связи, штабные работники изумленно глядели в открытую дверь: не потерял ли голову новый командующий фронтом, знает же, чем грозит бездействие? Об этом думал и Невзоров, когда вдруг Жуков поднялся, быстрыми шагами направился к аппарату связи. Лицо его с тяжелым, как бы раздвоенным подбородком, с запавшими щеками и высоким, без морщин лбом не носило и малейших следов сна.
- Что Можайск? - спросил он.
- Не отвечает.
- Передавайте... Всем командирам дивизий, полков, батальонов.
- Открытым текстом? - лейтенант у аппарата растерянно вскинул голову.
- Передавайте! - резко бросил Жуков. - Части противника достигли зоны сплошных минных укреплений. Приказываю: немедленно и самой суровой мерой карать за взрыв квадратов, не заполненных еще целиком немецкими войсками. Особую выдержку проявлять на участках...
И Жуков стал называть участки фронта, где зияли бреши, пробитые немецкими танками.
"Что это? - думал Невзоров. - Там нет минных полей. Ничего нет.. Командующий фронтом заблуждается".
У соседнего аппарата дежурный, принимая какую-то шифрованную телеграмму, вскочил и вытянулся. Лента бумаги зазмеилась к полу. Невзоров оглянулся, увидел Главнокомандующего.
Коротким взмахом руки Главнокомандующий приказал всем сидеть и не мешать Жукову. Он был явно раздражен, а нос и веки припухли, покраснели от сильного насморка, которым еще мучился после гриппа.
В мягких сапогах, неслышно ступая, он подошел к Жукову, остановился за его спиной.
Жуков диктовал еще, что приказ следует везде и немедленно уничтожить, чтобы не попал к противнику И лейтенант отстукивал на аппарате последнюю фразу.
- Число и время добавьте, - проговорил Сталин. - Будет убедительнее. . Задумано хорошо.
Жуков резко повернулся, никак, видимо, не ожидал здесь увидеть Главнокомандующего.
Хитро щуря глаза, Сталин рукой, в которой держал трубку, обнял его за шею, притянул к своей щеке и тут же, отпустив, будто оттолкнул, скрывая под усами быструю усмешку, добавил:
- Но Ставка ждет командующего фронтом пять минут Это беспорядок!
И, взмахом руки пригласив Жукова идти следом, он зашагал к выходу. Было слышно только четкое, уверенное постукивание каблуков генерала армии. Майор из оперативного отдела штаба, подмигнув Невзорову, тихо сказал:
- Видел как? А под Горками узкий проход открыл, немецкие танки ринулись И с трех сторон артиллерия прямой наводкой била. Столько железного лома, что хоть металлургический завод открывай.
Прошел еще час томительного напряжения. Медленно, по-зимнему светало. Были отданы распоряжения закрыть противотанковыми ежами шоссе на въездах.
Огромный город на холмах притаился в мертвой тишине. Редкие снежинки липли к веткам голых тополей.
На подоконнике дрались воробьи. По безлюдной улице, мимо штаба, весело притоптывая, радуясь и снегу, и тому, что из холодного бомбоубежища ведут опять в дом, где есть игрушки, где тепло, шагали малыши.
И, как наседка около цыплят, суетилась, размахивала руками закутанная в платок юная воспитательница.
Походка ее была легкая, стремительная, точно у Марго. Невзоров видел, как она подняла упавшего малыша, что-то строго выговаривая, как скрылась за поворотом.
"Какие жертвы несем, - думал он - Мыслимо ли, чтобы такие жертвы оказались напрасны? А чем искупятся они?"
Гулко застучал в тишине аппарат. Из штаба одной армии сообщили, что на участке прорыва немцы вдруг остановились. А спустя немного времени такие же донесения начали поступать с иных участков.
Что заставило фон Бока приостановить наступление: ожесточенное упорство русских, невиданные еще потери собственных войск и намерение подтянуть к фронту механизированные части, скованные раньше окруженной под Вязьмой группировкой, чтобы усиленным кулаком расколоть московскую оборону, или боязнь, что имеющиеся танки превратятся в груды лома на минных полях, когда ему дали перехваченный приказ Жукова?.. Иногда ход великих событий меняется от незначительной детали, если она, точно капля, переполнит чашу. Но об этой детали сразу все забывают, ибо она кажется абсолютно несущественной, слишком малой, чтобы повлиять на события, где участвуют миллионы людей, решается их судьба. И есть факторы, которые во многом заранее предопределяют исход борьбы, сколько бы и с каким бы переменным успехом ни велась эта борьба. Люди еще не научились видеть такие факторы они мало зависят от энергии государственных деятелей, от таланта полководцев, а коренятся в характере народа.
Еще никто не знал, что история делала большой зигзаг и это октябрьское утро с мокрым снегом и ветром несет перелом судеб многих народов земли. Все немецкие командиры и Гитлер были твердо уверены, что короткая передышка даст возможность лучше изготовиться и окончательно сломить русских, а Невзоров и все штабисты думали о том лишь, что есть время подтянуть несколько резервных дивизий, закрыть ими опасные участки фронта и продолжить борьбу.
VII
К Москве начали докатываться отзвуки канонады.
В полосе более двухсот километров по фронту громыхала тяжелая артиллерия. Одна за другой волнами шли эскадрильи "юнкерсов", "хейнкелей", "фокке-вульфов". Подмосковные леса содрогались от взрывов снарядов, бомб, мин. Огневого шквала такой силы еще никогда не испытывала земля. В обход Москвы с севера фельдмаршал Бок двинул около тысячи танков. За танками устремилась пехота. Фельдмаршал отдал приказ танковым дивизиям не допустить отхода русских армий за Волгу и окружить их между Истрой и Клином.
Ночью он по телефону сообщил об этом Гитлеру.
- Я не ошибся, Бок! - крикнул Гитлер в трубку. - Русский медведь уже обессилел, и надо лишь добить его...
У фюрера было какое-то совещание, и послышались возгласы, аплодисменты.
Гитлер поздравил фельдмаршала с успехом и тут же не преминул заметить, что на юге успехи лучше, войска Рундштедта форсировали Дон, а за Доном начинается степь, где танкам открыт простор к Волге. Он зачитал несколько абзацев из газет, в которых иностранные обозреватели подсчитывали, сколько дней будет длиться агония России. Фон Бок кивал головой, радуясь, что его предвидения стали общим мнением.
Общее мнение складывается из видимых фактов, а потом, если замыслы, близкие к осуществлению, неожиданно дают иной результат, люди удивляются, всегда ищут чьи-то роковые ошибки.
В этот момент, когда фельдмаршал из своего штаба в лесу близ Смоленска говорил с Берлином, к линии фронта под Москвой уже шли русские дивизии, сформированные в Сибири и много дней ждавшие этого часа.
Глухо рокотали танки, окрашенные в белый цвет, двигалась артиллерия. Шли также дивизии, сформированные недавно в подмосковных лесах из ополченцев и бойцов, которые вырвались после окружения, и пополненные новобранцами. Одна такая дивизия имела приказ: к утру занять оборону восточнее Солнечногорска.