Страница:
В пятницу у Аверина был отгул. Естественно, на полный свободный день он не рассчитывал — во второй половине дня надо встретиться с Долгушиным. Но первая половина — целиком его, и он честно продрых до одиннадцати часов, проснулся как новенький — отдохнувший, выспавшийся, с хорошим настроением и понял, как хороша праздная нега.
Пушинка заползла ему под одеяло, улеглась на груди хозяина и замурлыкала. С каждым днем она становилась все тяжелее.
— Кошка, а может, из тебя тигр вырастет? — спросил Аверин, гладя котенка. — Будешь меня по углам гонять. Или схрумкаешь… Нет, не схрумкает Пушинка. Пушинка меня любит. А?
Пушинка заурчала, потянулась.
— Эх, котяра. Пошли есть.
Аверин поднялся. Сделал зарядку, потягал гирю. Залез под душ. И почувствовал себя совсем хорошо.
Потом спустился к почтовому ящику. Взял газеты. Пришли «Правда» и «Вечерний мегаполис» — газета, где работала Светлана. Выписал он ее, желая польстить своей даме. Не желая расстраивать ее, он обычно не заикался, что более пошлая и бесполезная газетенка вряд ли найдется. Правда, это его сугубо личное мнение опровергалось огромным тиражом «Вечернего мегаполиса», сравнимым разве что с тиражом «Московского комсомольца».
Сварил себе пельмени, сделал кофе. Иногда, по воскресеньям, выходным и отпускам, он любил посидеть спокойно и пролистать за столом газету. Слышал, что читать за едой вредно. И теперь смог убедиться в этом, поперхнувшись, когда его взор упал на одну из статей.
Зазвонил телефон. Аверин нехотя поднял трубку. Легка на помине — звонила Света.
— Здравствуй, Светочка, — елейно и заискивающе проворковал он.
— Привет, негодяй.
— За что же ты меня так, дорогая?
— Ты нашу сегодняшнюю газету читал?
— Ага.
— Мне она только утром на глаза попалась… Ну, Аверин. Ну, трепло.
— Это ты про заговор?
— А про что же еще?
Взгляд Аверина скользнул по первой полосе газеты, аршинные буквы вопили: «Погромы будут», — говорит казначей фашистской организации. Читайте статью Ефима Кашина».
Статья начиналась на первой полосе и уходила на третью.
"Мы встретились с ним случайно. На одном из многочисленных фуршетов, которыми так богата сегодняшняя Москва и которые превратились в обязательную, хоть и порядочно наскучившую часть жизни московского интеллигента. Его можно принять за кого угодно — за лесоруба, вышибалу из ресторана, «нового русского». Он уплетал за обе щеки дармовое угощение, ничуть не стесняясь окружающих, и был вполне доволен собой. Обычный человек — не отмеченный ни интеллектом, ни образованием. Только в глазах его царил жестокий холод, а в повадках проскальзывало нечто неуловимо первобытное, звериное. Он пил, крякая, фужерами все что попало — водку, шампанское, заедая бутербродами с осетриной и колбасой. Он не хотел упускать дармовое угощение. И при взгляде на него рождалось смешанное чувство жалости и брезгливости. Не знаю, что толкнуло меня разговориться с ним. Видимо, участие к человеку, оказавшемуся одним в незнакомой компании. Не помню, с чего началась беседа. И о чем мы говорили — да так ли это и важно? Но на вопрос, чем он занимается, он вдруг неожиданно ответил:
— Я казначей.
И назвал одну из известных ура-патриотических организаций, прославившуюся крестными ходами, угрозами «некоренным», истово борющуюся с «мировым сионизмом». Я несколько опешил, мне не верилось в правдивость этого утверждения, но следующие минуты разговора развеяли мои сомнения. Этот человек был тем, за кого себя выдавал.
Мы говорили несколько минут. Он твердил набившие оскомину идеи о всемирном масонском заговоре, о евреях, продавших Россию, а заодно правящих ею (как можно править тем, что продал?). «Тель-авивское телевидение», рука Израиля — все это слышано не раз и воспринимается интеллигентными людьми только со смехом, тем более интеллект у собеседника оказался невысок, доводы избитые. Мне было бы скучно, но тут я напоролся на его взгляд. Ах, эти глаза. Они горели яростной уверенностью в своей правоте. В нем будто восстала дикарская, нецивилизованная, не признающая всего остального мира Россия.
— Ну, а как с погромами? — неожиданно спросил я его.
— Будут. Еще какие, — ответил он.
В его азиатских чертах таилась жестокая уверенность. И в этот миг мне стало по-настоящему страшно»…
— Как тебе? — спросила Света.
— С душой написано.
— Он в «Русскую мысль» во Франции уже намылился отсылать эту статью. Утром сегодня звонил. Спрашивал, не боюсь ли я общаться с такими типами.
— А ты что сказала?
— Что теперь уже боюсь… Ладно. А депутат?
— Это который? Митрофаныч?
— Он. Ему после разговора с тобой стало плохо с сердцем, и он уехал.
— Жалость какая. Не подох случаем?
— Как ты можешь?
— Значит, живой.
Аверин не стал спрашивать, где она набрала такое количество сумасшедших. Один маслины жует. Другой антисемитов ищет. Третий — на зоне гомиком работал. Склад достопримечательностей.
— А Мила твой телефон спрашивает, — закончила Светлана. — У тебя, правда, с ней ничего не было?
— Ей-Богу.
— Ох, врешь.
— Ну да. Посмотри в мои честные глаза.
— По телефону?
— Женское сердце чуять должно.
— Оно и чует, что ты мерзавец и кот.
— Ну и?
— Ну и я все равно тебя хочу.
— Ага.
— Вот тебе и ага.
Аверин вздохнул…
— Увидимся.
Повесил трубку.
Ему стало грустно и как-то неуютно. Запутался он с женщинами окончательно. Он привык к Свете и где-то даже любил ее. Где-то любил и Наташу. Был без ума от Маргариты. И получилось, что он винтик в общем механизме дурдома. Патологический бабник и сексуальный террорист.
Он посмотрел на телефон. Ему захотелось позвонить Маргарите. Услышать ее спокойный голос. Но он знал, что этого не получится. Маргарита уехала на повышение квалификации в Ленинград. И без нее, с одной стороны, тяжело, а с другой — облегчение. Она высасывала его силы. Что-то странное наблюдалось в их взаимоотношениях.
— А ну вас всех, — махнул он рукой. — Не нужен нам никто, а, Пушинка.
Пушинка мяукнула и стала тереться о его ноги. Потом дружески тяпнула за руку.
Он взял две бутылки с пивом и отправился к Егорычу. Тот открыл дверь. Его серый рабочий халат и руки были заляпаны краской.
— Чем ты тут занимаешься? — спросил Аверин.
— Плакаты пишу, — сказал он.
— Зачем?
— Очередная демонстрация у телевидения.
— Так. «Телявивидение — опиум для народа». Примитивно.
— Предложи получше.
— Пожалуйста. Если хочешь быть здоров, то наплюй на дикторов.
— Еще глупее. И ударение не правильное.
— Выпьем по глотку?
— Давай. У тебя отгул?
— Ага… Про меня в газете написали, — Аверин протянул Егорычу газету. По мере того, как тот читал, его лицо становилось все угрюмее.
— А когда ты в «Память» вступил?
— Это шутка, Егорыч…. Это страна психбольных. Здесь нельзя острить. Ведь любая самая абсурдная шутка и самое абсурдное предположение может оказаться реальностью. Здесь шутки воспринимают всерьез.
— Или серьезное как шутку, — кивнул Егорыч. — Это охлократия по Платону.
— Ладно. Давай дернем… А этому критику я набью морду.
— А он заявит, что это и был долгожданный погром…
— Пошли они все.
— Как он пишет — дикарская Русь. Это про тебя, Славик. На дикаря ты похож…
К пяти часам Аверина ждал Долгушин.
Начальник отдела РУОПа сидел в своем кабинете. Он играл в нарды с Савельевым, символизируя дружбу между РУОПом и МУРом. Долгушин был зол, как черт. Шашки он переставлял на доске с треском. Кидал кости так, что они часто слетали с доски и падали на пол.
— Да не злись ты, — успокаивал его Савельев.
— Скоты, — сказал Долгушин.
— Чего вы такие мрачные? — поинтересовался Аверин.
— Максура, помнишь, мы задерживали? — Долгушин бросил кости, выпал дубль «шесть-шесть».
— Известная личность, — кивнул Аверин.
— На, посмотри, — Долгушин протянул листок.
На нем довольно неплохо изображался грустный субъект в полосатой арестантской одежде, сидящий в камере с гирей на ноге. А ниже шли стихи, суть которых сводилась к тому, что поганые руоповцы шьют Максуру дело. Хотят обидеть невиновного. Но следователь Слава не дурак. Следователь Слава разберется. Следователь Слава решит по справедливости.
Максур контролировал рынок в ЦСКА. Хозяева рынка, как положено, платили ему мзду, пока тот не начал требовать все больше и больше, а затем и вообще выживать их и рассаживать своих людей. Директор рынка написал заявление, и в момент передачи денег Максура взяли. Все было запротоколировано, задокументировано, заснято на пленку.
— Ну? — спросил Аверин.
— Что ты думаешь? Следователь Слава действительно не дурак. Он взял у Максура десять тысяч баксов и отпустил его под подписку о невыезде. Вольноотпущенник в тот же день заявился на рынок, заявил, что торгаши поганые опозорили его перед всем городом. Наложил на них контрибуцию — десять тысяч на подкуп следователя и еще больше за позор.
— Отдали?
— А куда денутся? Кто из потерпевших после таких фортелей к нам пойдет?
— А где этот сукин кот — следователь?
— Черт его знает. Выпустил Максура и без всякого спроса куда-то снялся. Кажется, в Крым — деньги пропивать.
— М-да. Надо дело по нему возбуждать, — посоветовал Аверин.
— Ага, кому надо? Прокуратуре? Где доказательства? Кто видел передачу денег? Его даже с работы за прогул не выгонишь, поскольку следователей не хватает и некому работать.
— Лучше вообще следователей не иметь, чем таких.
— Эх, его счастье, что он уехал. Клянусь, если бы вчера его застал — он бы уже в больнице лежал. Изувечил бы сволочь! — Долгушин начал щелкать шашками и под конец зло произнес:
— Марс тебе!
— Давай новую, — предложил Савельев.
— Вот, Слав. А вчера взяли Арсена.
— Грузинского законника?
— Да. Взяли у ресторана «Ханой». Он выступал судьей в споре между солнцевскими и грузинской группировкой. На кармане граната и анаша — все как положено. Так народный судья его отпустил. Меру пресечения изменил. Говорит, мы подбросили все это богатство. Мне больше делать нечего, как гранаты на такое дело расходовать?
— Продажные шкуры, — согласился Аверин.
— Если я гранату и подброшу, то в народный суд. И без чеки. Совсем ополоумели. Не дают, сволочи, работать. Долгушин расставил шашки и опять стал кидать кубики.
— Что с делом по расстрелу Артема Смолина?
— Нашлось дело, — сказал Долгушин.
— Как?
— В урну подкинули около прокуратуры. Перед этим бандюки копии со всех документов сняли, изучили.
— И что решили с ОМСНом делать?
— Мы вчера парочку ихних крутых выдернули, объяснили им что к чему. Они утихли. Решили, что милиция была права… Кстати, помнишь, я слушок им пустил, что авторитетов мочить приказано по списку? Что ты думаешь — трое тут же уехали в Штаты.
— А если их на самом деле мочить начать — они пешком до границы бежать будут, — поддакнул Савельев.
— Будут, — закивал Долгушин. — Только кому это нужно? Никому ничего не нужно.
— Значит, можем спать спокойно. Объявленная московской мафией кровная месть отложена на неопределенное время, — заключил Аверин.
— Точно так. Когда-нибудь мы устроим этим тварям Варфоломеевскую ночь. Всем — бандитам, взяточникам, ворам. И тогда они поймут, как были не правы, испытывая наше долготерпение, — Долгушин устремил злой взор куда-то за окно.
— Твоими бы устами. Как бы нам Варфоломеевскую ночь не устроили.
Сотрудник милиции живет в боевой обстановке. Его жизнь — война. Естественно, на войне бывают и потери. Триста человек ежегодно — потери при исполнении служебных обязанностей. Слетевшие с тормозов преступники все чаще перешагивают через жизни сотрудников МВД, что раньше считалось недопустимым. Аверин недавно готовил справку об убийствах сотрудников милиции. Статистика и примеры удручали. Девяносто раз ударили ножом сотрудника прямо в помещении отделения милиции метрополитена Санкт-Петербурга. В подмосковной Щербинке братва во главе с местным авторитетом Фиделем замучила до смерти оперуполномоченного МУРа, а когда их поехали задерживать, Фидель подорвал гранату, которой убило еще двух сотрудников угрозыска. В Долгопрудном воры, недовольные опером, который копал под них, подстерегли его — убивали долго: сперва били с гестаповской жестокостью, потом застрелили из обреза. В Москве в Печатниках заживо сожгли в помещении опорного пункта участкового инспектора. Балашиха — бандиты расстреляли поджидающую их милицейскую засаду, убили оперативника и постового.
Преступный мир доходит уже до того, что объявляет войну целым подразделениям — притом войну явную. В Санкт-Петербурге кавказцы, недовольные действиями ОМОНа, пытавшегося навести порядок на рынках, подстерегли двух бойцов, подрезали ножами и попросили передать, что на следующий день назначают разборку всему ОМОНу. Ошарашенные сотрудники отряда сперва потеряли дар речи. Потом заявили, что объявляют забастовку или пишут все как один рапорта, если их не пустят на эту стрелку. Вызов был принят. Подключили РУОП. В назначенное время на место грядущей разборки начали стягиваться кавказцы. Их встретили достойно. Выместили всю накопившуюся злобу. Машины «скорой помощи» только успевали увозить пострадавших детей Кавказа. Урок пошел на пользу. Бандиты поняли, что существуют не только закон писаный и закон гор. Есть еще неписаный милицейский закон. И по нему бандит всегда останется в проигрыше. Погром в Питере кавказцы запомнили надолго. После присылали ходоков в ОМОН мириться: «Не правильно нас поняли. Мы с теми, кто это устроил, разберемся». И, видимо, разобрались, поскольку людей, придумавших забивать стрелку милиции, больше никто не видел. Случай не единичный. В других местах мафия пробовала идти на такие же шаги, но всегда оказывалась в проигрыше, поскольку бороться в открытую, силовыми методами пусть и с сильно ослабевшей, но все-таки еще достаточно мощной правоохранительной системой ни одна банда, как бы велика, богата и влиятельна она ни была, не в состоянии. Ну, а там, где не действует сила, действуют адвокаты, путаные законы, подкуп.
— Марс, — сказал Савельев.
— Ты смотри, играть научился, — покачал головой Долгушин. — Давай еще?
— И давно вы в нарды режетесь? — спросил Аверин.
— С утра, — сказал Долгушин. — Японская забастовка. Люди сидят на рабочих местах, работают, но спустя рукава… Слава, я же говорю — всем до фонаря. А нам больше других надо?
— Получается, что больше.
— Ты прав, — Долгушин кинул кости и начал быстро переставлять шашки.
Голова у Аверина была как налитая чугуном. Спал он плохо. На соседку нашел очередной бзик, и начиная с восьми вечера до восьми утра с периодичностью в полминуты она распахивала дверь своей квартиры, а затем с размаху захлопывала ее. Псих-больные отличаются большой физической силой, Аверин в очередной раз смог убедиться в этом. Била дверью она так, что дом, казалось, рухнет. К двум ночи Аверин уже созрел для того, чтобы вызвать «Скорую», но потом передумал. Стало жалко соседку. Ее уже забирали в дурдом, она выходила оттуда высохшая, тихая, какая-то пришибленная, от былой неистовости и агрессивности не оставалось и следа, и такая она вызывала у Аверина куда большую жалость, чем во время приступов. Но если так дальше пойдет, придется организовывать ей путевку в скорбное заведение.
Утром он отправился сразу на Петровку. Савельев планировал задержание бригады из Астрахани, которую некая коммерческая структура пригласила убрать банкира. Информация пришла из Астраханского угрозыска, и Аверин занимался ее реализацией. Савельев сидел в своем кабинете, злой и угрюмый.
— Чего скучаешь? — спросил Аверин. — Как с астраханцами?
— Заказ отменили. Они утром встретились с представителем заказчика и укатили обратно. Тормозить мы их не стали — бесполезно. Оружия у них при себе, естественно, не было.
— Плохо.
— Вот, посмотри, — Савельев протянул сегодняшнюю «Правду».
На всю последнюю полосу шла статья известной журналистки КРИМ-ПРЕСС-ТАСС Ларисы Кислицыной, посвященная ее излюбленной теме — противоправной деятельности Отари Квадраташвили и связям с мафией народного артиста СССР Иосифа Кобзева. Писала она достаточно откровенно, факты о деятельности оргпреступных группировок, о связях мафии с высшими чиновниками никто ни подтверждать, ни опровергать не собирался. Квадраташвили, правда, неоднократно звонил Кислицыной, говорил с ней предельно вежливо. «С женщинами не воюю, — обмолвился он. — Но если такая махина, как я, сдвинется с места, вы сами понимаете… Все эти публикации напоминают взаимоотношения Слона и Моськи. Когда Слону это надоест, он раздавит Моську». И в этих словах известного мафиози была своя правда. Мол, собака лает, караван идет. А в народе лишь укреплялось мнение, что мафия бессмертна. В новой России разоблачения не интересуют никого. В стране не существует понятия репутации, одиозные криминальные деятели откровенно демонстрируют свои связи с госчиновниками, и ни у кого не возникает даже вопроса — как же такое возможно? Компрматериалы неинтересны никому, кроме любителей жареного. Их даже нет смысла выкрадывать, за них не надо убивать, достаточно лишь процедить на все обвинения — да что вы, какая чепуха. Все привыкли ко всему. И что может сделать журналист, вскрывающий общественные язвы?
Значительная часть статьи в «Правде» посвящалась странным взаимоотношениям Отари Квадраташвили, Иосифа Кобзева с руководством Петровки, 38. Кобзев открыто призывал милицию и мафию сосуществовать на взаимовыгодных условиях. Он являлся председателем благотворительного фонда «Щит и муза», занимавшегося благотворительностью и поддерживающей сотрудников правоохранительных органов. Ни у кого в этих самых органах не возникало естественного желания дистанцироваться от человека с такой репутацией — ведь деньги не пахнут. Иосиф свободно чувствовал себя в кабинетах высоких милицейских боссов, в том числе и нынешнего начальника ГУВД Панкратьева. Последний, мастер спорта по борьбе, поддерживал добрые отношения и с Квадраташвили, который долгое время был тренером «Динамо». Да и сам Панкратьев — личность несколько странная. Еще в застой он, работая начальником ГАИ Москвы, имел большие неприятности с инспекцией по личному составу по поводу злоупотреблений служебным положением. Ветер перемен девяносто первого года вознес в кресло начальника ГУВД вечно улыбающегося глупой и наивной улыбкой функционера «ДемРоссии» Аркадия Мурашова. Гаврила Попов в бытность свою мэром после августовской революции хотел назначить типов, подобных Мурашову, и на должности заместителей начальника ГУВД, курирующих все службы. Тогда с милицией можно было бы попрощаться — она просто перестала бы функционировать. Но у кого-то хватило ума немножко опустить воспарившего победителя. Ограничились назначением Мурашова, к которому прилепилась кличка Аркашка. Аркашка в дело вникать не хотел, прославился попытками Приватизации собственности ГУВД, а также рядом своих интервью, в которых назвал себя «пофигистом» и утверждал, что разборки между преступными группировками — это нормально, с этим надо смириться, это результат рыночных отношений. Сменивший его Панкратьев, конечно, был профессионалом, но связи с личностями типа Квадраташвили и Кобзева и некоторые моменты его деятельности в ГАИ вызывали у сотрудников подозрения и недоверие к новому начальнику. Однако начальников не выбирают.
В статье Кислицына писала, что Отари и Кобзев толкутся в кабинете у Панкратьева, как у себя дома.
— Ну и что? — спросил Аверин, кладя газету на стол.
— Ноги Ларисы не будет в этом кабинете. По-дружески сказал ей — видел Отари и Кобзева, заходящих в кабинет начальника ГУВД… И пожалуйста — утром все в газете.
— Подальше надо от журналистов держаться. Про меня вон написали, что я казначей общества «Память».
— Что?!
— А ты как думал.
Просматривая сводки Петровки, Аверин почувствовал, как выступил холодный пот. На окраине обнаружен труп с удавкой на шее, в котором опознан гражданин Узбекистана, авторитетный преступник Игорь Нигманов по кличке Басмач. Тот самый, за которым охотился Леха Ледокол и которого повязали в Акоповке. Аверин опять задумался — а вообще, чем он занимается? Одолевали философские рассуждения о пределах допустимого в деле борьбы за справедливость. Но фотографии с мест происшествия, семья в Караганде, убитая лично Басмачом, списывали это все. Одной ядовитой гадиной на земле стало меньше.
Вторую половину дня Аверин провел на ковре в прокуратуре России — заместитель прокурора страны драл следователей и оперативников по громким нераскрытым заказным убийствам. А весь вечер просидел за справкой о помилованных преступниках. За год в стране выносится полторы сотни смертных приговоров при тридцати тысячах убийц — понятное дело, сдерживающий фактор смертной казни при таких цифрах невелик. Но и этого кому-то показалось много. При президенте России была создана комиссия по помилованию под председательством завсегдатая политтусовок и состоящая из нескольких человек, впадающих в религиозный экстаз при словах «общечеловеческие ценности» и бьющихся в истерике при упоминании о смертной казни. Комиссия состояла из поэтессы, психическая полноценность которой вызывала сильные сомнения, из батюшки, которому Бог не велел быть жестоким, из адвоката и еще нескольких человек подобной ориентации, как правило, если и видевших живых преступников, то только на тех же тусовках. Они не имели ни малейшего представления о предмете, единственный, у кого был кое-какой опыт в данной области — глубокий старик-писатель, полжизни проведший в ГУЛАГе. Нужно ли говорить, что они, как ангелы небесные, раздавали милосердие маньякам, киллерам, которые уже ни на что не надеялись, прекрасно осознавая тяжесть содеянного. За текущий год они оставили в силе лишь два смертных приговора. При голосовании о деле Чикатило лишь одного голоса не хватило, чтобы заменить ему смертную казнь. Аверин ознакомился с материалами и приступил к перечислению оеененных милостью комиссии преступников. Среди них находился магнитогорский маньяк Гридин — на протяжении нескольких месяцев он убивал в лифтах четырнадцати-пятнадцатилетних девушек. Нашумевшее ОД «Лифтер». Весь город грозил всеобщей забастовкой, если преступник не будет пойман. Помилован… Так, а вот типы помельче. Ганин — убил своего собутыльника. Отсидел восемь лет по другому преступлению. Вышел. Убил другого собутыльника. Жил у сожительницы. Она налила ему меньше водки, чем себе, — убил и ее. Потом, скрывая следы преступления, убил ее соседку… Тюмень — Кузьмин, Панов и Шляпников — нападения на владельцев автомашин, жертв убивали с особой жестокостью. Помилованы… Александр Сидоров — в Тобольске у дощатого туалета на улице дождался пожилую женщину, изнасиловал, задушил. Через несколько месяцев таким же образом разделался с еще одной старушкой. Помилован… Рецидивист Судариков и его приятель Суворинов решили заняться лихим делом, изготовили обрез и пошли на большую дорогу. Убили водителя и завладели его машиной. В ресторане познакомились с двумя женщинами и мужчиной, напросились к ним в гости, всех троих удушили телефонным шнуром. Дожидаясь рассвета, пока пойдет общественный транспорт, уютно попивали винцо около трупов и слушали музыку. Утром забрали ценные вещи — золото и штук двадцать томов беллетристики — и подались восвояси. Смертная казнь заменена… Ахмеднабиев — изнасиловал пятнадцатилетнюю девочку, та сообщила родителям, он выждал момент, завлек ее за город, заставил написать письмо, что та не имеет к нему претензий задушил. Через некоторое время вечером поймал машину, чтобы доехать до дома, не сошелся в вопросе оплаты и зарезал водителя. В камере набросился на своего сокамерника, избил, прыгал по нему ногами, а затем задушил. Расстрел заменен на лишение свободы… Иванов из Подольска — по пьяни лишился водительских прав. Сосед пообещал устроить его на работу. Иванов на последние деньги купил водку соседу, но взамен ничего не получил. Запил. Потом взял нож побольше и пошел мстить. В коридоре он и убил его. Жена несчастного попыталась выбежать из квартиры, втащил ее с лестничной площадки, зарезал на глазах у пятилетней дочки, а затем взялся и за нее — двенадцать ударов ножом. Несмотря на то что буквально искромсал ребенка, та выжила. Помилован… Рецидивист Семионов из Архангельска. Увидел работавшую на огороде гражданку, семидесяти пяти лет от роду, напал, изнасиловал, придушил. Через месяц вновь вышел на охоту, проник в дом, женщина, гладившая белье, ударила его утюгом — не помогло, оружие отлетело в сторону. Забил насмерть. Еще через месяц опять проник в дом, где жила пожилая женщина. Изнасиловал, забрал бутылку водки. Следующую женщину убил. Очередная жертва чудом осталась жива. Помилован… Ленинградская область — Антонов подрался с соседом, не долго думая, прирезал сначала его, а потом его знакомую. Задержали. В камере на двоих с сокамерником занимались мужеложеством с другим товарищем по отсидке. Показалось мало — стали избивать. Били три часа, подвешивали несчастного вверх ногами, опускали головой в унитаз и добили до смерти. Помилованы… Норильск — Бурлак. Привел в свою квартиру двоих игравших во дворе маленьких девочек. Набросил им веревки на шеи и удушил. Помилован… Кемеровская область — Геннадий Казутин изнасиловал тринадцатилетнего мальчика и убил. Помилован… Томская область — некто Сухинин пришел к своей тетке, напились оба, слово за слово, скандал — зарезал сначала ее, а затем двоих ее малолетних детей. Облил трупы растворителем и поджег. Помилован…