Сальгари Эмилио. Священный меч Будды

   — Э! — воскликнул американец. — Что это за человек, который открыто одевается европейцем?
   — Хозяин, джина! — крикнул прибывший субъект. — А если у тебя нет джина, неси мне бренди.
   — О! — обрадовался капитан. — Он пьет джин и бренди! Я готов держать пари на десять унций золота, что этот молодой человек…
   — Не бирманец?
   — Именно, Джеймс.
   — Что, если я с ним поговорю и предложу ему бутылку испанского вина?
   — Блестящая мысль, Джеймс.
   — Эй, молодой человек, вы позволите? — спросил американец, поднимая бутылку.
   Моряк при этих словах поднял глаза и пристально посмотрел на американца.
   — Да, сэр, — пробормотал он.
   — А' Ты говоришь по-английски?
   — Немного, — отвечал субъект, протягивая свою чашку американцу, который наполнил ее доверху. — Вы пьете вино, сэр?
   — И еще какое, мальчик.
   — Вы англичанин?
   — Американец самой чистейшей воды.
   — Это одно и то же.
   — Эй, мальчик, уж не географ ли ты?
   — Я много путешествовал, сэр.
   — Но ведь ты не бирманец. Может быть…
   — Я сиамец из Бангкока, сэр.
   — Моряк?
   — Одно время я был моряком и плавал на испанских и английских судах.
   — Ты давно в Амарапуре?
   — Уже четыре года. У меня свое судно, и я ловлю рыбу или путешествую.
   — Пей же, пожалуйста, пока твоя чашка полна, — сказал капитан, велевший подать две бутылки джина.
   — Но, сэр…
   — Пей, пожалуйста, раз мы угощаем.
   — Моряк никогда не отказывается распить бутылочку. За ваше здоровье, господа!
   — И за твое, молодой человек, — отвечал капитан.
   Наши путешественники и сиамец опорожнили чашки, которые тотчас же были снова наполнены.
   — Скажи мне, молодой человек, ты буддист? — спросил капитан.
   — Я верую только в Бога, — отвечал сиамец. — Один испанский миссионер убедил меня, что Будда не Бог, и я принял религию Христа.
   — Тем лучше; мы тоже христиане. Если ты и не буддист, то тем не менее наверняка слышал о священном мече Будды.
   — И не одну сотню раз.
   — Ах, — воскликнул капитан, с большим трудом подавивший крик радости. — Ты, может быть, даже видел это чудесное оружие?
   — Нет, потому что оно спрятано.
   — А тебе известно, где?
   — Говорят, что его спрятали в Киум-Доджэ — королевском монастыре в Амарапуре.
   Из груди каждого из искателей приключений вырвался крик.
   — Что с вами? — спросил удивленный сиамец. Капитан посадил его возле себя.
   — Послушай меня, сиамец, — сказал он ему с волнением. — Как ты думаешь, можно ли ночью пробраться в Киум-Доджэ?
   — Для чего этот вопрос?
   — Ты узнаешь об этом после. Отвечай на мой вопрос.
   — Да, если перелезть через стену.
   — Ты знаешь, где спрятан меч?
   — Мне говорили, что он укрыт под руками огромной каменной статуи, изображающей Гадму.
   Капитан обтер пот, струившийся у него со лба.
   — Слушай, сиамец. Мы состоим на службе у Хиен-Фунга, теперешнего китайского императора, и…
   — Теперь я все понял, — перебил его сиамец, улыбаясь. — Хиен-Фунг послал вас в Бирму, чтобы вернуть себе священный меч?
   — Ты угадал. Хочешь заработать пятьдесят унций золота?
   — Что я должен сделать, чтобы их заработать? — спросил сиамец, в глазах которого блеснул алчный огонек.
   — Провести нас в Киум-Доджэ. Ты согласен?
   — За пятьдесят унций золота я готов проводить вас на край света. Рассчитывайте на меня, господа.
   Руки путешественников протянулись к сиамцу, который крепко пожал их.
   — В полночь в Киум-Доджэ, — сказал он, кладя в карман десять унций золота, данные ему капитаном на покупку веревок и железных инструментов.
   — В полночь, — отвечали авантюристы.
   Они опорожнили последнюю бутылку, пожали руку храброму моряку и расстались.

XVI. Киум-Доджэ

   Трудно передать чувство беспокойства и нетерпения, с которым авантюристы ожидали роковой полуночи. Вернувшись в свои развалины, они с часами в руках отсчитывали каждую протекшую минуту. Время тянулось бесконечно, стрелки, казалось, именно сегодня двигались как-то особенно медленно. Как ни странно, эти люди, не побоявшиеся страшных опасностей, совершившие одно из самых чудесных путешествий, которые когда-либо совершались по дикому Индокитайскому полуострову, испытавшие уже столько разочарований, дрожали теперь, как в лихорадке.
   Впрочем, им было отчего дрожать, и даже очень. Это была предпоследняя карта в игре смелых авантюристов. Если священный меч Будды не найдется в Городе Бессмертных, где искать его тогда? В великой пагоде Швемадо? А если его и в Швемадо не окажется? Страх перед возможной неудачей заставлял дрожать людей, которые сотни раз с улыбкой смотрели в глаза смерти.
   Когда стрелки часов показали половину двенадцатого, они вскочили на ноги, как один человек, и с карабинами в руках бросились к выходу.
   — Смелей, друзья! — сказал капитан дрожащим голосом. — Мы разыгрываем предпоследнюю карту.
   Друзья вышли на улицу. Ночь была восхитительная, теплая, напоенная пряными ароматами. Яркая луна сияла на небе, смутно отражаясь в водах реки и заливая своим светом уснувший Город Бессмертных; дул свежий ветерок, приносивший с собой чудные запахи; слышался мелодичный звон колокольчиков, которыми увешаны пагоды. Ни одного освещенного окна, ни одной отворенной двери, ни души на улицах. Ни звука, ни крика, ни песни. Слышался только рокот великой реки, ударявшей свои воды о берега, утесы и сотни стоящих на якорях лодок.
   Продвигаясь вперед осторожно, один за другим, с ружьями под мышкой, готовые скорее сразиться с ночной стражей, чем отступить хотя бы на один шаг, в двенадцать часов они пришли на широкую площадку, где величественно возвышался Киум-Доджэ, или королевский монастырь, одно из самых красивых зданий Амарапуры, достойное соперничать с пагодами Швемадо, Рангуна, Пагана и Мьянауна.
   Огромный монастырь был окружен стенами и разноцветными колоннами; весь в украшениях, в золоте, в арках, шпилях, башнях, он поднимался вверх несколькими этажами, один другого меньше, и оканчивался украшением из позолоченного железа.
   — Это Киум-Доджэ? — спросил американец восторженно.
   — Да, — отвечал капитан.
   Через несколько минут после этого появился уже знакомый нам моряк, таща с собой целый арсенал всевозможных инструментов; в руке он держал фонарь.
   — Вы все здесь? — спросил прибывший.
   — Все, — отвечал Лигуза.
   Тогда сиамец внимательно осмотрел площадку и, удостоверившись, что никто за ними не следит, зажег фонарь и вернулся к искателям приключений.
   — Пойдемте, — сказал он.
   Все пошли за проводником и остановились около полуразвалившейся кирпичной стены, подъем на которую, несмотря на незначительную ее высоту, всего несколько метров, был довольно опасен, так как она могла развалиться от малейшего толчка и произвести этим совсем нежелательный шум.
   — Как же мы поднимемся? — спросил поляк.
   — Мы составим лестницу из наших собственных тел, — отвечал капитан.
   Американец, чувствовавший себя в эту минуту способным поднять целый дом, прислонился к стене, а на его плечи взобрались капитан, потом поляк и, наконец, сиамец. Мин Си с неподражаемой легкостью взобрался на самую вершину этой живой колонны, а оттуда вскочил на край стены.
   Живая колонна распалась в ту минуту, как китаец размотал длинную и крепкую веревку. Он привязал один ее конец к толстому железному брусу, а другой бросил вниз своим товарищам.
   Через несколько минут все уже были наверху и, усевшись на краю стены, стали прислушиваться, сдерживая дыхание и с любопытством рассматривая всю громаду монастырского здания, отбрасывавшую на них гигантскую тень.
   Они ничего не слышали и ничего не видели сквозь целый лес разноцветных колонн, окружавших и поддерживавших здание. Лишь в воздухе, колеблемые ночным ветерком, позвякивали позолоченные цепочки и колокольчики на башнях и изогнутых наподобие арок желобах.
   — Держите револьверы наготове и давайте спускаться, — сказал сиамец, выхватывая из ножен длинный нож.
   Вытянув наверх веревку и перебросив ее внутрь ограды, они один за другим стали спускаться в глубоком молчании.
   На фундаменте высотой в двенадцать футов возвышался огромный монастырь, целиком построенный из дерева, окруженный сотнями колонн, покрытых позолотой, мастерски высеченными балюстрадами и громадной площадкой. Сиамец с ножом в правой и фонарем в левой руке, капитан, американец, китаец и поляк с револьверами в руках поднялись по лестнице, заскрипевшей под тяжестью их шагов. Они уже миновали платформу и углубились в галерею, шедшую к храму, когда внезапно все остановились, ударившись один о другого.
   Из трещины около алтарей проскальзывал небольшой луч света» отражавшийся на позолоченной балюстраде.
   — Стой, — прошептал сиамец, у которого мурашки побежали по спине.
   Тогда капитан вырвал у него фонарь и смело двинулся вперед по галерее.
   Американец, поляк, сиамец и китаец, воодушевленные примером, бросились за ним.
   Так прошли они всю галерею, перелезли через вторую балюстраду и вошли внутрь храма с бесчисленными колоннами, покрытыми золотом, стоявшими на расстоянии пяти метров одна от другой, причем по мере того, как смельчаки приближались к центру зала, колонны становились все выше и выше.
   Дойдя до этого места, неустрашимые авантюристы были вынуждены остановиться во второй раз. Они увидели две зеленоватые точки, блестевшие в темноте, и услышали глухое ворчание, в котором не было ничего человеческого, и резкое звяканье цепи.
   — Что это такое? — спросил Корсан, бледнея.
   Новое звяканье цепи раскатилось по храму, вызывая эхо.
   — Может быть, это разъяренный Гадма? — проговорил сиамец дрожащим голосом.
   — Я не верю в Гадму, — отвечал капитан почти с яростью.
   — Однако…
   — А вот мы сейчас узнаем.
   Он сделал четыре или пять шагов вперед и поднял фонарь. В пяти шагах от него рычал великолепный королевский тигр, прикованный цепью к колонне.
   — Тигр! — почти крикнул капитан, скорее удивившись, чем испугавшись.
   — Убьем его, — прошептал сиамец.
   — Замрите! Или мы пропали!
   — Но ведь мы иначе не пройдем, — сказал поляк. — Тигр загораживает нам дорогу.
   — Пройдем, — отвечал капитан, двинувшийся прямо на зверя.
   — Джорджио! Джорджио! — пытался остановить его американец.
   — Вперед, Джеймс!
   Тигр, который до этого времени лежал, свернувшись как кошка, увидев приближающихся к нему людей, встал, ощетинившись, сощурив глаза и открыв пасть.
   — Стреляй! — скомандовал капитан.
   Раздались три выстрела, за которыми последовал страшный рев и звяканье цепи. Тигр, убитый насмерть, сделал два прыжка в воздухе, потом упал, отчаянно забившись в судорогах агонии. Поляк добил его четвертым выстрелом прямо в ухо.
   — Где бог? — спросил капитан, кидаясь вперед.
   Сиамец приблизился к перегородке, деливший храм на две равные части, и отдернул занавес вышиной почти в восемнадцать футов. Тотчас же свет фонаря упал на громадных размеров каменную статую, сидящую на золотом троне.
   Капитан, американец, поляк и китаец кинулись к Гадме. Тот же крик, который потряс храм в Юаньяне, раздался перед статуей бирманского бога.
   — Ничего!.. Опять ничего!.. — простонал капитан, задыхаясь.
   И он остановился, окаменев, бледный, с искаженным лицом, со стоящими дыбом волосами, судорожно сжатыми руками и глазами, яростно устремленными на руки Гадмы, в которых не было священного меча Будды.
   Тогда припадок ярости напал на этих людей, которые второй раз видели, как разрушались их надежды. Они бросились в разные стороны, поднимая пыль столбом в храме, сдвигая с места идолов, опрокидывая вазы, оббивая колонны, шаря во всех углах. Не найдя ничего в зале, они бросились шарить по галереям, взбирались на крыши, башни, желоба, железные шпили, потом вернулись опять в храм — все напрасно: священного меча Будды не было в королевском монастыре Амарапуры.
   — Все кончено! — воскликнул американец, потерявший всякую надежду. — Меч Будды не существует!
   Капитан, все еще продолжавший кидать свирепые взгляды на бога, вздрогнул при этих словах. Этот стальной человек, только на одно мгновение согнувшийся под сильным ударом, выпрямился снова, еще более энергичный, чем прежде.
   — Нет! — твердо произнес он. — Нет, не все еще кончено, друзья! Нет, последняя надежда еще не потеряна. Кто говорит, что священный меч Будды не существует? Он существует, Джеймс, существует, и мы найдем его в Швемадо!
   Энергичный голос, уверенность, с какой говорил капитан, имя Швемадо, странно отозвавшееся в сердцах этих храбрых людей, вернули всем надежду.
   — В Швемадо! В Швемадо! — произнесли в один голос Корсан, Казимир и Мин Си.
   — Да, друзья, в великой пагоде Швемадо! — воскликнул капитан. — Все указывают, все говорят про Швемадо. Да, священный меч Будды там, я это чувствую.
   Теперь им больше нечего было делать в этом монастыре. Четверо искателей приключений и сиамец покинули зал, прошли по галерее и вышли на платформу.
   Они поспешно перелезли через стену и грузно упали по другую ее сторону.
   — Куда мы идем? — спросил американец.
   — Мы отправляемся в Пегу.
   Капитан повернулся к сиамцу и положил ему в руку остальные сорок унций золота со словами:
   — Ты их заработал.
   Честный моряк принял их почти с негодованием.
   — Я не должен брать их, — прошептал он, — так как священный меч Будды не найден. Когда вы едете, господа?
   — Через час, если будет возможно.
   — Послушайте меня, сэр. У меня много знакомых в городе, и я могу узнать кое-что об оружии, которое вы разыскиваете. Что, если бы вы отложили свой отъезд на пять или шесть часов?
   — Хорошо.
   — Тогда ровно в полдень приходите опять в таверну. Я надеюсь, что принесу вам какое-нибудь известие.
   — Мы будем ждать, — отвечал капитан. — Пойдемте в наше убежище, друзья!

XVII. Сагайн

   Нашим неудачникам не сиделось в развалинах пагоды и, чтобы как-нибудь убить время до назначенного сиамцем часа, они отправились добывать лодку для предстоящего путешествия и кстати возобновить запас провизии, так как то, что имелось по части съестного, пришло в совершенную негодность. Хлопоты по приобретению лодки и провизии были окончены очень скоро. За десять унций золота они получили одну из тех выдолбленных из цельного ствола лодок с приподнятыми кормой и носом, которые столь обычны на бирманских реках. Кроме того, за ту же плату они приобрели парус, весла, запасы риса и сушеной рыбы и, в качестве возбуждающего, несколько бутылей прекрасного местного пива.
   Оставив поляка на молу караулить лодку, капитан, американец и китаец направились к таверне, отстоявшей не очень далеко от берега. Народу в ней было много, но сиамец еще не приходил, хотя двенадцать часов уже пробило.
   — Будем ждать, а пока позавтракаем, — сказал капитан. Через несколько долгих часов нетерпеливого ожидания юноша показался в дверях.
   — Ничего? — спросил капитан, кидаясь ему навстречу.
   — Напротив, — отвечал сиамец. — За мной следует лодочник, который многое может вам сообщить.
   Он еще не кончил, как лодочник уже входил в таверну, насвистывая веселую песенку. Это был низенький человечек, очень бедно одетый.
   — Пройдем в эту комнату, — предложил сиамец, указывая на соседнюю пустую комнату.
   — Говорят, ты знаешь, где спрятан священный меч Будды, — сказал капитан.
   — Да, милорд, — отвечал лодочник, бегло говоривший по-английски.
   — Хочешь ты заработать двадцать унций золота?
   — Что я должен сделать? За двадцать унций я наношу смертельный удар ножом.
   — Скажи мне, где спрятан меч. Пей, а потом говори.
   — Выслушайте меня внимательно, милорд. В 1822 году, если я не ошибаюсь, князь Юнь-цзи продал священный меч нашему королю за громадную, как говорят, сумму. До 1839 года меч хранился под руками Гадмы в Киум-Доджэ, здесь в Амарапуре, затем, неизвестно по какой причине, он был перенесен и замурован в великой пагоде Швемадо в Пегу.
   — В Швемадо! — воскликнул капитан, вскочивший на ноги как от действия пружины. — В Швемадо, сказал ты?
   — Да, милорд.
   — И ты его видел?
   — Я его видел и трогал вот этими руками.
   Капитан, страшно взволнованный, внимательно посмотрел на бирманца. Остальные сидели, как очарованные.
   — В каком месте? Скажи мне, скажи скорее!
   — Почти на самой вершине пагоды, тотчас же после лестницы.
   — Неужели это правда?
   — Правда.
   — Поклянись!
   — Я клянусь Гадмой — богом, которому поклоняюсь, — сказал торжественно бирманец.
   — Ты умеешь рисовать?
   — Как и все бирманцы.
   — Сделай мне рисунок пагоды и отметь то место, где был замурован священный меч Будды.
   Бирманец взял бумагу и карандаш, которые дал ему капитан, но, начертив несколько линий, остановился.
   — Зачем же вам этот рисунок, милорд? — спросил он.
   — Чтобы свезти его в Европу, — отвечал капитан.
   — Уж не для того ли, чтобы украсть священный меч?
   — Европейцы не верят в Будду; они не знали бы, что им делать с оружием, которому поклоняются буддисты.
   — Вы правы, милорд.
   Лодочник, успокоившись, снова взялся за карандаш, и с той тонкостью и точностью, которыми отличаются бирманцы от всех остальных народов, начертил эскиз великой пагоды.
   Капитан вырвал бумагу у него из рук и жадно впился в нее глазами. Взгляд его упал на значок, поставленный над лестницей, на башне, имеющей форму ствола дерева.
   — Здесь он был спрятан? — спросил Лигуза, стараясь скрыть свое волнение.
   — Да, там, где этот значок, — сказал лодочник.
   — Едем, друзья! — воскликнул капитан.
   Затем капитан вынул из кармана двадцать унций и отдал их бирманцу, в то время как американец передавал столько же сиамцу.
   — Едем, друзья! — повторял он. Сиамец протянул ему руку.
   — Да благоприятствует вам судьба! — проговорил он.
   — Спасибо, мой храбрый друг, — ответил капитан.
   — Если тебе случится когда-нибудь быть в Кантоне, спроси в датской колонии капитана Джорджио Лигузу, и я заранее обещаю исполнить все, чтобы ты ни попросил.
   В последний раз пожали они руку храброму моряку и вихрем вылетели из таверны.
   — Скорей, скорей! — торопил их капитан. — У меня огонь горит в жилах.
   Чуть не бегом летели они по улицам, остановившись лишь на несколько минут возле пагоды, чтобы захватить спрятанные там карабины. Когда все трое подбежали к молу, навстречу им кинулся карауливший лодку поляк.
   — Ну? — обращаясь к капитану, спросил нетерпеливый юноша.
   — Теперь к Швемадо, мальчик, — отвечал Лигуза, — священный меч там!
   — Ура! К Швемадо! — заорал Казимир.
   Авантюристы попрыгали в лодку. Капитан взялся за руль, американец вооружился длинным багром, а китаец и Казимир схватились за весла.
   Поляк и китаец погрузили весла в воду, и лодка, управляемая искусной рукой, медленно поплыла по Иравади, с большим трудом прокладывая себе проход между множеством барок, лодок и небольших парусных судов, шедших вниз и вверх по течению.
   В семь часов вечера глазам путешественников представились освещенные последними лучами солнца Ава, или, точнее, Ратнапура— Город Драгоценностей, — со своими огромными развалинами и грандиозными монументами на левом берегу и Сагайн с бесчисленными пагодами — на правом. Сотни и сотни лодок сновали от одного берега к другому, так как между городами не существует моста, из-за значительной ширины и глубины реки.
   Капитан, посоветовавшись с китайцем, направил лодку к Сагайну, и в половине восьмого они высадились на мол.
   Сагайн, Циккаин, Тсигаин или, еще вернее, Шагаин расположен у подошвы холма на крутом, малодоступном берегу. В былые времена, когда в нем жили короли, город был многолюден и великолепен; теперь в нем насчитывается всего несколько тысяч жителей, громадные развалины дворцов и масса храмов всех размеров и форм.
   Со стороны реки город имеет стену, больше уже не отвечающую своему назначению.
   По другую сторону он окружен большими садами, в основном состоящими из старых тамариндов необычайной толщины.
   По-видимому, Сагайну назначено судьбой вернуть себе часть былого великолепия, так как по мере того как Ава приходит все в больший упадок, он все более и более заселяется. В нем, конечно, уже никогда не будет, как прежде, ста пятидесяти тысяч жителей, но, без сомнения, он скоро станет большим торговым городом, так как отстоит не очень далеко от процветающих факторий дельты.

XVIII. В трюме

   Путешественники, привязав свою лодку к дереву, отправились искать гостиницу, но поиски их оказались напрасными, и они к вечеру вернулись на мол, чтобы провести ночь в лодке. Лодки не оказалось — ее кто-то украл или она затонула. Тогда они вошли в первую попавшуюся чужую барку, на которой в это время никого не было, спустились в трюм и улеглись там спать.
   Когда они проснулись, проспав часов четырнадцать, они с удивлением увидели, что барка плывет. Поднявшись по лестнице, которая вела из трюма наверх, они остановились под люком и стали прислушиваться. Было слышно, как скрипели мачты и хлопали паруса; кроме того, раздавались звуки нескольких голосов и торопливые шаги.
   — Мы имеем здесь дело с бирманцами, — сказал капитан.
   — Вы уверены в этом? — спросил американец.
   — До меня донеслось несколько слов из их разговора.
   — Как они нас встретят?
   — Не знаю, так как боюсь, что эти люди на государственной службе. Вчера вечером я видел, как развевался на корме королевский флаг.
   — Ну все равно. Стучите.
   — Э-эй!… Э-эй… — закричал капитан, приблизив губы к щели.
   По-видимому, этот крик привел весь экипаж в смятение. Послышались крики команды, потом поспешные шаги и, наконец, глухой голос спросил:
   — Кто говорит?
   Американец отвечал таким страшным ударом кулака, что затрещали доски.
   — Отворите! — загремел капитан.
   На палубе послышался лязг сабли, потом четыре глухих удара, как бы от четырех ружей, которые ставят рядом на полу, и прежний голос спросил по-китайски:
   — Как вы очутились там? Кто вас туда впустил?
   — Мы ошиблись лодкой, — отвечал капитан. — Мы были все пьяны вчера вечером, было темно, и мы вошли в этот трюм.
   — Сколько вас?
   — Четверо.
   — Бирманцы?
   — Нет, китайцы с северной границы. А ты кто?
   — Капитан.
   — Куда вы держите путь?
   — Мы идем в Пром на государственном судне.
   — Нам тоже надо было в Пром. Открой люк, и я дам тебе горсть золота за беспокойство.
   Бирманец, который, по-видимому, очень любил драгоценный металл, снял цепи и поднял люк, но вдруг с силой его захлопнул, испустив при этом крик удивления.
   — Мы пропали! — проговорил Лигуза, поспешно отступая.
   — Почему? — спросил Корсан. — Я ничего не понимаю.
   — Разве вы не узнали этого бирманца?
   — Нет, Джорджио.
   — Это капрал, который видел нас в Амарапуре.
   — Не может быть!
   — Уверяю вас. Мы оба друг друга узнали.
   — Однако ловко же мы попались! Что теперь делать?
   — Надо постараться подкупить этого разбойника. Бирманцы все более или менее сребролюбивы.
   — Тогда давайте стучать, Джорджио. Золота у нас достаточно. Капитан опять взобрался на лестницу и стал стучать карабином.
   В продолжение нескольких минут никто не отвечал, потом капрал опять подошел.
   — Что нужно моим пленникам? — спросил он, потрясая своей саблей.
   — Послушай меня всего только в течение пяти минут, — сказал капитан. — Ты ведь узнал нас, не правда ли?
   — Да, мой милый, и клянусь тебе, что на этот раз ты уж от меня не отделаешься.
   — Я хочу предложить тебе золота, но ты должен выпустить меня на палубу.
   Капрал рассмеялся.
   — Ты думаешь, что я не видел твой карабин? — возразил он. — Ба! Я ведь не так глуп, чтобы дать себя обмануть. Если ты не имеешь ничего против, поговорим через люк.
   — Раз ты не хочешь отворить, поговорим через запертый люк, — отвечал капитан. — Скажи мне, если я предложу тебе двести унций золота за нашу свободу, согласишься ты нас отпустить?
   — Нет, — отвечал капрал.
   — А если я предложу тебе пятьсот?
   — Даже если и тысячу предложишь, я не соглашусь. Король даст мне за вас пять, может быть, десять, а может и двадцать тысяч.
   — Подлец! — крикнул капитан, начинавший терять свое хладнокровие.
   — Нечего сердиться, сам виноват, — сказал капрал.
   — Послушай меня еще, мошенник! Если я предложу тебе тысячу унций сейчас, а четыре тысячи в Рангуне.
   — Я плыву в Пром, а не в Рангун.
   — Если мне удастся тебя поймать, я тебя задушу!
   — Как тебе угодно!
   Капрал удалился, весело смеясь. Корсан стал колотить в люк кулаками и карабином, но это ни к чему не привело.
   — Успокойтесь! — сказал Лигуза, успевший вернуть себе свое обычное хладнокровие. — Мы найдем какое-нибудь средство, чтобы удрать от них.
   — Но как это сделать?
   — Разве наши ножи не с нами?
   — Ну, так что же?
   — Мы сделаем отверстие сначала над уровнем воды, потом пустим на дно это проклятое судно, а сами выйдем.
   — Но ведь бирманцы нас увидят, — заметил маленький китаец,
   — Ночью не очень-то хорошо видно, Мин Си.
   — За дело! За дело! — торопил янки.