Сальгари Эмилио. Священный меч Будды

   — Великий Боже! — стонал поляк, вскакивая. — Я умираю! Помогите, капитан, помогите! А! Каналья канонир отравил двух джентльменов!
   Между тем капитан помирал со смеху.
   — Клянусь пушкой! — гремел янки, на самом деле думавший, что он отравился. — Чему же вы смеетесь! Неужели вам смешно видеть нас умирающими от яда?
   — Мои несчастные друзья, — сказал наконец капитан Джорджио, — вы попробовали перцееда в сильной приправе. Разве вы не знаете, что эти птицы питаются перцем?
   — Перцем?! В этой проклятой стране есть птицы, питающиеся перцем, и, должно быть, в таком же количестве, как мы, люди, упиваемся виски? Эй, Казимир, утешься! Это был только перец.
   — Но у меня все горло в огне.
   — Затушим огонь великолепной уткой! Ну же, полно!
   Оба джентльмена напали на остатки жаркого и так исправно работали зубами, что десять минут спустя остались одни кости. Обильное запивание жемчужной водой Сицзяна, как прозвал ее американец, окончательно уничтожило огненный вкус перцееда.
   В четыре часа капитан решил наконец переправляться. Путешественники поспешили забраться на плот, захватив с собой оружие, провизию и палатку. Поляк стал к рулю, остальные трое поместились у носовой части, вооружившись длинными шестами.
   Плот, отойдя от берега, минуту поскрипел, раскачиваясь на одном месте, а потом поплыл по середине реки с быстротой семивесельной шлюпки.
   Стоявшим у носовой части наконец удалось, упираясь шестами в дно реки, придать плоту боковое направление, но это продолжалось всего несколько минут. Подгоняемый течением, заливавшим борта, плот попал в водоворот и так бешено завертелся, что наполовину обломался.
   Поляк, нетвердо державшийся на ногах, хотел одним ударом шеста направить его на нужный путь, но был сбит с ног. Руль и шесты в одно мгновение были вырваны у них из рук.
   — Проклятие! — заревел Казимир.
   Плот, ставший добычей водоворотов, которых так много на середине Сицзяна, кружился с такой страшной скоростью, что можно было подумать, что они попали в ужасный водоворот Мальстрем в Норвегии. Он то выбивался из водоворота и летел к востоку с быстротой стрелы, то вдруг мгновенно останавливался, попав во власть новых пучин, угрожающе ревевших вокруг него.
   Четыре путешественника, не будучи в состоянии остановить этот беспорядочный бег, собрались в центре плота, навьючив на себя все свои принадлежности, твердо убежденные в том, что им придется потерпеть крушение на песчаных отмелях, деливших на многие каналы яростное течение реки. Иногда они чувствовали, как под их ногами выпячивался тростник, как будто царапая дном по твердой земле.
   — Смотри в оба! — крикнул внезапно капитан.
   Плот налетел прямо на песчаный островок, ударился об него со страшной силой, подпрыгнул над водой, и большая его часть разлетелась в щепки. Затем, дробясь на более и более мелкие куски о новые отмели, жалкие остатки плота с едва державшимися на них пассажирами полетели вниз по течению.
   Нельзя было терять больше ни одной минуты. Капитан, Корсан, Казимир и китаец вытащили из обломков плота несколько толстых тростниковых палок и, работая шестами как веслами, старались направить плот к берегу, что и удалось им наконец после длительных усилий.

XII. Ужасная ночь

   Место, где они вышли на берег, было очень красивое, но совершенно пустынное. Прямо перед ними расстилался великолепный, покрытый высокой травой луг, с разбросанными по нему обширными прудами, над которыми летало бесчисленное множество водоплавающих птиц; к югу луг окаймлялся густым кустарником, вползавшим наверх по цепи невысоких гор.
   — Прелестное местечко, — сказал Корсан, обводя глазами окрестности, — но я не вижу ни домов, ни обработанных полей.
   — Разве вам это не нравится? — спросил поляк.
   — Конечно нет, мой мальчик, так как я рассчитывал вкусно поужинать.
   — Зато здесь есть птицы.
   — Вечно одни птицы.
   — А может быть, нам удастся добыть и котлеты, — сказал китаец.
   — Где ты их видишь? — спросил американец, начиная причмокивать от предвкушаемого удовольствия.
   — Смотрите вон туда, прямо на мой палец; разве вы не видите, как что-то движется там в траве?
   Корсан, капитан и Казимир внимательно взглянули в указанном направлении и увидели странное животное, напоминающее свинью, только гораздо большего размера. Сходство еще больше усиливалось тем, что животное, так же как и свинья, взрывало землю чем-то в роде хоботка.
   — Это тапир, — сказал капитан.
   — Мясо! — воскликнул Корсан. — Скорее ружья в руки и постараемся его окружить.
   — Не шумите, иначе он убежит в лес. Это очень пугливое животное, к которому трудно подойти близко. Ты, Казимир, оставайся здесь с Мин Си, а мы пойдем туда.
   — Пойдемте, — сказал американец. — Я с трудом сдерживаю себя.
   Капитан движением руки заставил его замолчать, и оба, не производя ни малейшего шума, прячась за кусты и высокую траву, поползли вперед. Продвигаясь шаг за шагом с тысячей предосторожностей, они подползли на расстояние двухсот метров к тапиру, который, наполовину скрываясь за тростниками, продолжал рыть землю, хрюкая как свинья. Здесь охотники остановились и зарядили карабины, но животное уже почуяло их, повернуло хоботок, сделало полуоборот и пустилось галопом по им же самим проложенной тропинке. Американец поспешно разрядил карабин, но пуля не попала в цель, так как животное ускорило шаг, убегая из-под выстрела.
   — Ах, разбойник! — крикнул взбешенный янки. — Беги вперед, но я все равно тебя догоню, хотя бы мне пришлось для этого исходить весь лес. Скажите мне, Джорджио, не кажется ли вам, что тапир походит на огромного кабана?
   — Да ведь тапир, Джеймс, и на самом деле кабан, только больше и толще. Ну, а теперь, мой храбрый охотник, что вы намереваетесь делать?
   — Черт возьми! Что я намереваюсь делать? Вот тропинка, которую зверь проложил для своей надобности. По ней удобнее всего будет добраться до его логовища.
   — Разве вы хотите искружить весь лес? Вероятно, его логовище далеко отсюда.
   — Все равно я его разыщу. Идете вы со мной?
   — Я буду ждать вас к ужину. Рассчитываю на полдюжины котлет из тапира.
   — Я вам их принесу, — отвечал американец.
   Охотники расстались. Капитан повернул назад, тщательно осматривая берега лежавших по дороге прудов, поросших тростником, в надежде убить несколько уток. А американец, держа ружье под мышкой, беглым шагом отправился вдогонку за тапиром.
   Зато и пришлось же ему походить! Казалось, тропинке никогда не будет конца. Раз десять он останавливался, думая, что видит тапира, несколько раз сворачивал с тропинки с целью осмотреть окрестности. Два часа спустя он остановился, вне себя от изумления: оказалось, что злополучный преследователь тапира сбился с дороги и шел уже по новой тропинке.
   — Клянусь Бахусом! — воскликнул он. — Где же я? Опять попал в переделку. Смелей, милый янки, поищем тропинку.
   Солнце быстро склонялось к горизонту, исчезая за высоким кустарником; сумерки начинали заметно сгущаться. Через полчаса в лесу должно было стать темнее, чем в жерле пушки. Американец, зная, что ночью еще труднее будет ориентироваться на незнакомой местности, убыстрил шаг, стараясь воспользоваться последними лучами солнца.
   Сначала он добрых полчаса шел вперед, по временам возвращаясь назад и осматривая купы пройденных деревьев, нагибаясь направо и налево, наконец стал влезать на самые высокие деревья в надежде разглядеть тропинку или дымок в своем лагере, но все было напрасно. Сумерки уже совсем сгустились, луна взошла, а он все еще шел вперед. Боясь еще более запутаться среди этого густого кустарника, Корсан решил провести ночь под небольшим тамариндом.
   Едва он растянулся на земле, как услышал глухое мяуканье не далее как в трехстах шагах от себя — одно из тех мяуканий, которые свойственны только тиграм и походят на настоящий рев. Американец сразу узнал, кто был новый гость; он поспешно вскочил на ноги и стоял в ожидании, сдерживая дыхание. Страшное мяуканье повторилось, но уже гораздо ближе.
   Американец был храбр, это было известно всем, но, слыша, как этот рев гулко раздавался под сводами деревьев, задрожал, как в лихорадке, и первой его мыслью было бежать. Но из боязни еще больше запутаться или встретиться со вторым тигром он не шелохнулся и продолжал стоять, прислонясь спиной к стволу тамаринда, с карабином в руках и ножом в зубах.
   Страшное мяуканье повторилось третий раз еще сильнее, еще грознее и еще ближе.
   — Проклятие! — проворчал Корсан. — Этот подлый зверь меня учуял, и теперь придется с ним сразиться.
   Он еще не кончил говорить, как послышался треск ветвей под железными когтями дикого зверя, потом раздвинулись кусты, и два лучистых, как у кошки, глаза устремились на тамаринд.
   Но охотник не растерялся, медленно поднял карабин, прицелился в зверя, злобно ворчавшего всего в шагах ста от него, и выстрелил; тигр сделал гигантский прыжок в сторону и затем ринулся на американца.
   Наступила страшная минута. Корсан сразу сообразил, что если дело дойдет до рукопашной, ему несдобровать. Он ухватился рукой за ближайшую ветку тамаринда и одним прыжком очутился на дереве.
   Тигр, только раздраженный легкой контузией, прыгнул на дерево, отдирая когтями большие куски коры, но, не удержавшись, свалился на землю. Он повторил попытку, но и на этот раз не смог достать до ветвей. Зверь обошел раза три или четыре вокруг дерева, теряя кровь из раны на шее, а затем, грозно мяукая и скрежеща зубами, отошел на три или четыре метра, не отрывая глаз от американца, не смевшего шелохнуться.
   К своему великому удивлению, бесстрашный американец, как он сам себя называл, почувствовал, что все тело его дрожит и даже волосы начинают шевелиться под шляпой.
   Минут пять тигр просидел на задних лапах, потом вдруг вскочил, разметывая траву длинным хвостом и испуская глухое рычание. Казалось, он готовится к новому нападению — может быть, к одному из тех могучих прыжков с разбега, которые сбивают с ног жертву, даже если это большое и сильное животное.
   Зверь то вытягивал, то сжимал свое туловище, мяукал, рычал, скаля зубы и выпуская когти, а потом вдруг подобрался, как бы готовясь к прыжку.
   Корсан, бледный как мертвец, но решивший дорого продать свою жизнь, быстро вложил заряд в дуло карабина, но вдруг с ужасом увидел, что с ним не было пистонницы, по всей вероятности оброненной у подножия тамаринда. Он обшарил все карманы в подкладке, поясе — все напрасно. Никакой надежды на спасение уже не оставалось.
   — Кончено! — прошептал он. — Через десять минут я буду в утробе тигра. Ах, если бы мои друзья были здесь! Добрый, милый Джорджио, я тебя больше не увижу!
   Но сейчас не время было предаваться отчаянию. Янки собрал все свои силы, весь запас храбрости, уселся покрепче на ветвях и, бросив карабин, теперь совершенно бесполезный, выхватил bowie-knife.
   Но все эти приготовления оказались излишними, так как тигр, по-видимому приготовившийся к нападению, обойдя несколько раз дерево и яростно мяукая, наконец удалился, исчезая в кустах. Он уже прошел около пятисот шагов и начал теряться во мраке ночи, как вдруг новое мяуканье пробудило глубокую тишину, царившую в лесу; оно доносилось с противоположной стороны на расстоянии трехсот или четырехсот метров.
   Услышав это мяуканье, тигр внезапно остановился, разом обернулся, наметил тамаринд и устремился к нему, делая пятифутовые прыжки.
   Как пуля пролетел он кустарник, с глазами, метавшими пламя, с открытым ртом, с выпущенными когтями, подпрыгивая так, как будто земля была покрыта тысячами и тысячами пружин необычайной силы.
   Американец взмахнул ножом в ту самую минуту, когда тигр отчаянным прыжком ринулся на тамаринд, цепляясь за нижние его ветви. Толчок был ужасный; янки бессознательно бросился на зверя и по рукоятку всадил нож в грудь хищника. Тигр, тяжело раненный, выпустил ветви и вцепился в ноги американца, буквально сдирая с них кожу.
   Человек и зверь, потеряв равновесие, тесно сплелись друг с другом и полетели вниз прямо на кусты и траву.
   Борьба становилась ужасной.
   Американец, очутившийся внизу, страшно крича, защищался ножом, руками, ногами и зубами; над ним бешено ревел тигр, разрывая в клочья одежду и мясо и стараясь стиснуть череп охотника своими могучими челюстями. Эта отчаянная борьба продолжалась всего двадцать секунд. Вдруг тигр испустил яростный рев: нож американца вонзился ему в сердце, и из широкой раны хлынул поток пенящейся крови. Зверь покачнулся, втянул когти, упал, снова поднялся, а затем повалился, кусая в последнем припадке ярости ветви, траву и землю.
   Лежа в кустарнике, с трудом переводя дыхание, оглушенный, покрытый кровью и пеной, с лицом, изможденным страданиями и волнением, с разодранной в клочья одеждой и истерзанным телом, американец был как во сне, передвигаясь ползком, глядя помутившимся взором на зверя и прислушиваясь к последним его рыканиям. С чрезвычайным усилием, вырвавшим мучительный крик, дотащился он до подножия тамаринда, возле которого нашел карабин и коробку с пистонами. Несчастный попытался подняться на ноги, но это ему не удалось.
   — Клянусь бомбой! Я должно быть, порядком помят!
   Затем он в полубессознательном состоянии упал около дерева, издавая глухие стенания. Американец дотронулся до ног и отдернул руки, покрытые кровью; дотронулся до плеч и почувствовал, что они тоже мокрые. Только тут он заметил, что весь окровавлен и истерзан; прислонясь к тамаринду, он обнажил ноги, разорванные до костей, и внимательно их осмотрел. Нужно было во что бы то ни стало остановить кровотечение, которое грозило смертью. Желание жить удваивало его силы; с лихорадочной поспешностью он разорвал платок на узкие полосы и, намочив их из походной фляжки, забинтовал раны. Затем обнажил плечи, истерзанные когтями животного, и поступил с ними так же, насколько это было возможно.
   Едва он все это окончил, как бессильно упал на траву. Американец пытался побороть внезапную потерю сил, но это ему не удавалось. А силы были нужны: на расстояние не далее полукилометра продолжал реветь второй тигр, который того и гляди мог пожаловать сюда.
   — Я пропал! — прошептал бедняга беззвучно.
   Взор его затуманился. Ему показалось, что деревья закружились в хороводе и что земля уплывает из-под его ног. Глаза закрылись, силы покинули его и несчастный упал без чувств у подножия тамаринда.
   Когда он пришел в себя, была еще ночь, а перед ним невдалеке, глухо рыча, ползал второй тигр. Нечеловеческим усилием американец схватил карабин.
   — Это вторая часть драмы, — проговорил он, стараясь улыбнуться. — Кто бы подумал, что китайские тигры сыграют со мной такую гадкую шутку?
   Тигр все приближался, шурша кустарником, то показывая в лунных лучах свою полосатую мантию, то прячась в тени высоких деревьев. Его сильно сузившиеся зрачки были устремлены на тамаринд.
   Зверь остановился в сорока шагах от охотника, вытянулся, потянул воздух, помахивая хвостом, как рассерженная кошка, и сел на задние лапы, устремив глаза на американца, который, стоя на коленях, дрожащими руками целился в него.
   Второй выстрел карабина раздался в лесу.
   Тигр подпрыгнул в воздухе и упал на землю бездыханным.
   Пуля угодила ему прямо в глаз.

XIII. Миао-цзи

   Капитан добрался до лагеря только к заходу солнца и принес с собой с полдюжины водяных невольников, несколько уток и дюжину дроздов, что обещало великолепный ужин, тем более что Мин Си удалось наловить в прудах довольно крупных раков, которые, по мнению китайца, вкусом должны были оказаться отнюдь не хуже тех, что подаются в Макао.
   Поляк, разводивший огонь, был удивлен при виде капитана, возвращающегося без своей Тени.
   — А сэр Джеймс, должно быть, тащит целого слона? — спросил он.
   — Нет, — отвечал капитан, смеясь, — он бегает наперегонки с тапиром, которого будто бы ранил.
   — А! Так нас в перспективе ожидают котлеты! Если так, то мы можем немного и подождать.
   — Если ты будешь ждать котлет из тапира, то останешься без ужина. Вот увидишь, что он вернется поздно и без добычи.
   — Ну, нечего делать! Будем разводить огонь.
   Расторопный юноша с помощью маленького китайца развел колоссальный костер и принялся жарить дичь в таком количестве, что ею можно было бы накормить пятнадцать человек. Тут же рядом на огне закипал горшочек, доверху набитый раками.
   Два часа спустя ужин был готов, но американец не показывался.
   За столом все сидели грустные, так как столь продолжительное отсутствие Корсана начинало беспокоить их.
   Ночь они провели в постоянной тревоге. Уже занялась заря, а американца все еще не было.
   Капитан вместе с Казимиром, поручив палатку китайцу, направились в лес, решив разыскать американца живым или мертвым.
   Солнце, начинавшее проливать красноватый свет, указывало дорогу путешественникам, которым теперь не надо было нагибаться, чтобы найти следы американца.
   Они шли уже более получаса по тропинке, протоптанной тапиром, время от времени оглашая лес криками, на которые откликались лишь дикие звери, спешившие укрыться в своих логовищах, когда вдруг громкий выстрел прокатился под зелеными сводами леса. Оба сразу узнали, кто стрелял.
   — Это карабин Джеймса! — воскликнул капитан, останавливаясь как вкопанный.
   — Да! Да! — подтвердил поляк. — Это его ружье, я узнаю его; я отличу его среди тысячи других.
   Раздался второй выстрел, разбудив своими раскатами еще дремавшее лесное эхо. Последний выстрел раздался в полумиле от них.
   — Бежим, бежим! — кричал Казимир. — Бум! Вот третий выстрел!
   — Вперед, Казимир, вперед! — кричал капитан. — Может быть, мы поспеем вовремя, чтобы спасти его.
   Они пустились бежать к тому месту, откуда раздавались выстрелы. Они летели, как ветер, перескакивая рвы и ручейки, сбегая то вниз, то вверх по волнистым извилинам почвы, продираясь через кустарник, несмотря на иглы, колючки и ветви, рвавшие одежду и кожу на руках. Надежда найти своего товарища живым окрыляла их.
   Вдруг их ушей достиг голос американца.
   — Гром и молния! — крикнул поляк.
   В два прыжка перескочили они небольшую речку и выбежали на поляну, посреди которой, под небольшим драконовым глазом, весь в крови, страшно изуродованный, в рваной одежде, лежал американец и тяжко стонал.
   Капитан бросился к нему и прижал его к своей груди.
   — Джеймс! Джеймс! Друг мой! — восклицал он. — О Боже! Вы весь в крови.
   Американец вцепился в своего друга.
   — Джорджио!.. Казимир!.. Друзья мои!.. — бормотал он. — Проклятый этот тигр! У меня нет больше сил… я погибший человек.
   — Что же с вами случилось? Кто привел вас в такое состояние? Ну же, отвечайте, что с вами случилось?
   — Что со мной случилось? Тигры, Джорджио, тигры.
   Бедняга не мог продолжать дальше и упал на землю почти без сознания.
   Его спутники, видя, что он не в состоянии идти сам, поспешно нарубили около дюжины ветвей, устроили носилки, настелили листьев, осторожно уложили на них бедного охотника и направились с ним в лагерь. Дорогой им пришлось много раз останавливаться, чтобы утолять жажду раненого, у которого началась сильнейшая лихорадка Несмотря на запрещение капитана, Корсан коротко рассказал происшествие последней ночи, разражаясь страшной бранью и угрозами в адрес тигров.
   — Если я выздоровею, — говорил он, — тогда горе тиграм. Я буду убивать их без пощады и толстеть от их мяса.
   Часов около восьми утра путешественники добрались наконец до лагеря. Китаец в одно мгновение приготовил из одеял мягкое ложе, положил на него американца, раздел донага и с видом настоящего медика внимательно осмотрел его раны.
   — Ну? — спросил американец, пронизывая своими глазами маленькие глазки китайца, как бы для того, чтобы прочесть его мысли. — Как ты думаешь? Буду я жить?
   — Вы дешево отделались, — отвечал Мин Си, дотрагиваясь до ран концом указательного пальца. — Но некоторое время вам придется лежать неподвижно.
   — Сколько именно? Говори сразу, милейший Мин Си!
   — По крайней мере дней восемь.
   — Что?! — воскликнул тот, бледнея. — Восемь дней! Ты принимаешь меня за бабу, китайский доктор?!
   — Какой нехороший пациент! — сказал китаец, смеясь. — Ворчит всего только из-за восьми или десяти дней неподвижного лежания!
   Седьмого июля, то есть четыре дня спустя, американец был вне всякой опасности; девятого ему было дозволено встать и выйти из палатки подышать свежим воздухом.
   Едва он сел на траву, как с уст его сорвалось громоподобное «О!» Он никак не хотел верить тому, что наконец покинул свою темницу.
   — Свобода, воздух, свет! — воскликнул янки. — Какое страшное мучение, друзья мои, быть приговоренным задыхаться в палатке! Еще день — и я умер бы от недостатка воздуха.
   Затем взгляд его устремился к огню, где на угольях жарилась целая дюжина котлет, распространяя аппетитный запах. Больной приподнялся, чтобы лучше рассмотреть лакомое блюдо, но силы, видимо, изменили ему, и несчастный Корсан, испуская стоны ярости и боли, прислонился к одному из кольев палатки.
   — Я точно пьяный, а между тем я и капли виски не брал в рот. Капитан хотел было помочь ему, но тот его оттолкнул.
   — Ола! — загремел разозлившийся американец. — Разве вы принимаете меня за бабу, что предлагаете мне руку? Я слаб, сознаюсь, но вина в том не моя, а ваша. Вы посадили меня на такую диету, которая истощила бы самого Геркулеса. Подождите, когда попадут мне на зубок вон те котлеты, что так аппетитно там жарятся, и я стану опять силен как бык.
   Все уселись перед котлетами, которые превкусно шипели на блюде из листьев, издавая запах, приятно щекотавший ноздри. Американец стал работать челюстями с угрожающей быстротой; казалось, что желудок его не имел дна. Если бы он не был еще болен, то наверняка проглотил бы большую часть приготовленных котлет.
   После ужина путешественники поспешили забраться под навес палатки, рассчитывая рано утром выступить в поход. Очередь первого дежурства была за поляком, который улегся недалеко от костра на открытом воздухе, чутко прислушиваясь к малейшему подозрительному шуму.
   Часов около одиннадцати его внимание было привлечено отдаленным топотом. Приподнявшись, он увидел, что на голубоватом фоне горизонта вырисовались очертания какого-то странного зверя.
   — О! — пробормотал он. — К какой породе принадлежит это животное? Что-то странное — и не слон, и не бегемот.
   Он чуть было не подал сигнал тревоги, но устыдился и спрятался в траве со взведенным курком карабина.
   Огромная тень животного приближалась с фантастической быстротой и время от времени издавала свист, похожий на удар кнута.
   — О! — крикнул вдруг поляк, вскакивая на ноги.
   В этой темной массе он узнал лошадь и всадника, вооруженного длинной аркебузой.
   Приняв его с перепугу за миао-цзи²³, он поднял карабин и прицелился. Но и бандит был настороже; он быстро зарядил карабин и выстрелил. Пуля просвистела мимо ушей поляка, который стал кричать так, как будто она застряла у него в теле:
   — К оружию! Бандиты!
   Спутники его выскочили из палатки. Капитан, увидев бандита, скакавшего на расстоянии ста пятидесяти шагов, выстрелил ему в спину. Послышался страшный крик, и лошадь со всадником упали, исчезая во мраке ночи.
   — Что это должно означать? — спросил американец.
   — Мы имеем здесь дело с миао-цзи, — пробормотал Мин Си, дрожавший от страха.
   — Миао-цзи или тонкинцы — это все равно» Идем вперед! — скомандовал капитан, хватаясь за пистолет. — Там кто-то стонет и, может быть, даже умирает.
   И в самом деле, из глубины густого кустарника слышались тяжелые стоны. Все четверо путешественников, думая, что бояться им нечего, бросились к этому месту, но к великому своему удивлению нашли одну только лошадь, которая билась в предсмертных судорогах.
   — Странно, — сказал американец, осмотрев все место. — Куда же девался сам разбойник? Эй! Друзья, откройте-ка хорошенько ваши глаза!
   — Берегитесь! Берегитесь! — крикнул в эту минуту Казимир.
   В темноте раздался залп аркебуз, сопровождаемый оглушающими криками. Среди густого облака пыли показалось пятнадцать или шестнадцать всадников, которые, как ураган, подлетели к палатке, спешились, взяли самое лучшее, что в ней было, а затем поспешно взобрались на коней и скрылись из глаз прежде, чем наши ограбленные путешественники успели схватиться за оружие.

XIV. Продолжение предыдущей

   Все четверо, еще не пришедшие в себя от неожиданного нападения, поспешили к палатке, которую грабители опустошили почти полностью. О преследовании похитителей нечего было и думать, так как ночь мешала определить точное число разбойников, к тому же они были в густом лесу среди совершенно незнакомой для них местности, где опасности грозили на каждом шагу. Неистовствовал только один американец, который казалось, готов был лопнуть от бешенства. Дать себя одурачить и ограбить каким-то китайским разбойникам — это было слишком для его самолюбия.
   — Если бы мне попалась в руки одна из этих собак, я бы ее задушил, — повторял он вне себя.
   — Успокойся, Джеймс, — сказал капитан. — Они ведь лишили нас очень немногого, потому что, собственно говоря, у нас почти ничего и не было.