– А везде, вот и тут…
Левко набрал ноль два. Услышав спокойный голос дежурного, наконец и сам успокоился. Сообщил:
– Только что в парке напротив Дома офицеров на меня совершено нападение. Стреляли из автоматов. Прошу срочно разыскать полковника Задонько из министерства.
– Что-что? – не понял дежурный. – Кто звонит?
– Моя фамилия Моринец. Полковник Задонько из министерства в курсе дела. Прошу разыскать его.
– Откуда вы?
– Из Министерства здравоохранения. Спрятался тут. Повторяю: на меня совершено нападение, стреляли из автоматов. Немедленно разыщите полковника Задонько.
– Из автоматов?.. В центре города?.. Бог знает что!..
– Повторяю: следует разыскать полковника Задонько. Как можно скорее.
– Как вас найти?
– Позади Министерства здравоохранения, первый дом справа. Моринец взглянул на обозначенный на аппарате номер телефона, назвал его. – Свяжите меня с Задонько.
– Хорошо! – дежурный наконец сообразил, что его не разыгрывают. – Подождите, вам позвонят.
Задонько и правда позвонил через несколько минут.
– Высылаю наряд милиции – сообщил. И добавил с сожалением: – Я же просил тебя, парень, поберечься.
По телефону не было смысла объяснять, как все случилось, и Моринец лишь кашлянул в ответ. А полковник еще спросил:
– Заметил, кто стрелял?
– Увы… У меня было лишь нескольку секунд, чтобы ноги в руки взять. Слава Богу, что не попали.
– Когда все кончится, сходи во Владимирский собор и поставь большую свечку. Самую большую. Перед иконой Николая-угодника.
И положил трубку.
Увидев милицейскую машину, Левко открыл дверь. Лишь теперь осознал весь ужас того, что случилось. Его стало даже слегка трясти, но как-то подобрался весь, потер ладонью лоб и окончательно пришел в себя.
Григорий Коляда с Сидоренко в это время ехали троллейбусом. Спрятали автоматы в рюкзаки и удирали домой. Вышли на площади Толстого, направились к парку, что перед университетом, сели там на пустую скамью.
Григорий сказал с упреком:
– Сопля ты, Олег, не мог подкосить?
– Не привык я к «Калашникову». А ты бы лучше помолчал… Как договаривались? Ты начинаешь, я подстраховываю. Кто тебе мешал свалить его первой же очередью? Бежит себе человек по аллее, дождись, подпусти ближе, прицелься хорошо и строчи сколько угодно…
– Честно скажу: нервы подвели. Как увидел, мандраж начался, вот и не попал. Строчу и ничего не вижу.
– Оба мы идиоты: такое дело спартачили. Что Луганский скажет?
– А ну его…
– Луганский – Луганским, но ведь задание самого шефа!
– Туда же и шефа… За пятьсот кусков!..
– Не говори, деньги стоящие.
– Плакали наши пятьсот кусочков. Горькими слезами. – Григорий повернулся к Сидоренко, глаза у него блудливо блеснули. – А что, если отрапортовать: дело сделано…
– Ты меня в такую историю не втягивай. Завтра же узнают, и амба нам.
– Откуда?
– Откуда-откуда… Разве Луганский телефона Левко не знает? Да и вообще, если бы мы его подкосили, завтра все газеты шумели бы: трагическая гибель олимпийского чемпиона! Некрологи и всякая там фигня…
– Я об этом не подумал.
– Потому что мозги у тебя навыворот.
– На две твои головы хватит. – Григорий поднялся. – Не будем выяснять отношения, давай разбегаться.
Они и в самом деле разбежались: Григорий на Артема, Олег – на Отрадный. Не зная, что осталось им гулять всего несколько дней.
Милицейская машина доставила Моринца к Задонько.
– Доигрался? – только и спросил полковник.
– Сам себя ругаю, – признался Левко.
– Что случилось, то случилось. Есть Бог на свете – обошлось. А свечку все же советую поставить.
– Обязательно. Кто такой шеф, выяснили?
– Большая птица в силки попалась, представить даже трудно. Леонид Александрович Яровой, бывший первый обкомовский секретарь.
– Правда?!
– Зачем мне, Левко, перед тобой таиться. Все равно узнаешь: не сегодня, так завтра.
– Как-то в голове не укладывается.
– Вот оно как поворачивается! На круги свои, сказано в Библии. Был шишкой и остался шишкой.
– Будете арестовывать?
– А за что, Левко? Пока против него у нас ничего нет.
– А фирма «Канзас»?
– Дело это, Левко, долгое и канительное. Побывал я в той фирме – небось, мошенники, но еще доказательства собрать надо.
– Я в вас верю – справитесь.
– Как в народе говорят? Твоими бы устами, да мед пить. Значит, договорились: будешь сидеть дома и нос не высунешь. Так?
– Опекся на молоке, на воду станешь дуть.
– Дуй, дуй, – усмехнулся полковник, – а пока ты на воду будешь дуть, мы тут покрутимся. Для общего блага.
СНОВА КЛИЕНТЫ «КАНЗАСА»
КИРИЛЮК ПЛЮС ГАПОЧКА
ЯРОВОЙ И ЛУГАНСКИЙ
«ИНКОВЕСТ»
Левко набрал ноль два. Услышав спокойный голос дежурного, наконец и сам успокоился. Сообщил:
– Только что в парке напротив Дома офицеров на меня совершено нападение. Стреляли из автоматов. Прошу срочно разыскать полковника Задонько из министерства.
– Что-что? – не понял дежурный. – Кто звонит?
– Моя фамилия Моринец. Полковник Задонько из министерства в курсе дела. Прошу разыскать его.
– Откуда вы?
– Из Министерства здравоохранения. Спрятался тут. Повторяю: на меня совершено нападение, стреляли из автоматов. Немедленно разыщите полковника Задонько.
– Из автоматов?.. В центре города?.. Бог знает что!..
– Повторяю: следует разыскать полковника Задонько. Как можно скорее.
– Как вас найти?
– Позади Министерства здравоохранения, первый дом справа. Моринец взглянул на обозначенный на аппарате номер телефона, назвал его. – Свяжите меня с Задонько.
– Хорошо! – дежурный наконец сообразил, что его не разыгрывают. – Подождите, вам позвонят.
Задонько и правда позвонил через несколько минут.
– Высылаю наряд милиции – сообщил. И добавил с сожалением: – Я же просил тебя, парень, поберечься.
По телефону не было смысла объяснять, как все случилось, и Моринец лишь кашлянул в ответ. А полковник еще спросил:
– Заметил, кто стрелял?
– Увы… У меня было лишь нескольку секунд, чтобы ноги в руки взять. Слава Богу, что не попали.
– Когда все кончится, сходи во Владимирский собор и поставь большую свечку. Самую большую. Перед иконой Николая-угодника.
И положил трубку.
Увидев милицейскую машину, Левко открыл дверь. Лишь теперь осознал весь ужас того, что случилось. Его стало даже слегка трясти, но как-то подобрался весь, потер ладонью лоб и окончательно пришел в себя.
Григорий Коляда с Сидоренко в это время ехали троллейбусом. Спрятали автоматы в рюкзаки и удирали домой. Вышли на площади Толстого, направились к парку, что перед университетом, сели там на пустую скамью.
Григорий сказал с упреком:
– Сопля ты, Олег, не мог подкосить?
– Не привык я к «Калашникову». А ты бы лучше помолчал… Как договаривались? Ты начинаешь, я подстраховываю. Кто тебе мешал свалить его первой же очередью? Бежит себе человек по аллее, дождись, подпусти ближе, прицелься хорошо и строчи сколько угодно…
– Честно скажу: нервы подвели. Как увидел, мандраж начался, вот и не попал. Строчу и ничего не вижу.
– Оба мы идиоты: такое дело спартачили. Что Луганский скажет?
– А ну его…
– Луганский – Луганским, но ведь задание самого шефа!
– Туда же и шефа… За пятьсот кусков!..
– Не говори, деньги стоящие.
– Плакали наши пятьсот кусочков. Горькими слезами. – Григорий повернулся к Сидоренко, глаза у него блудливо блеснули. – А что, если отрапортовать: дело сделано…
– Ты меня в такую историю не втягивай. Завтра же узнают, и амба нам.
– Откуда?
– Откуда-откуда… Разве Луганский телефона Левко не знает? Да и вообще, если бы мы его подкосили, завтра все газеты шумели бы: трагическая гибель олимпийского чемпиона! Некрологи и всякая там фигня…
– Я об этом не подумал.
– Потому что мозги у тебя навыворот.
– На две твои головы хватит. – Григорий поднялся. – Не будем выяснять отношения, давай разбегаться.
Они и в самом деле разбежались: Григорий на Артема, Олег – на Отрадный. Не зная, что осталось им гулять всего несколько дней.
Милицейская машина доставила Моринца к Задонько.
– Доигрался? – только и спросил полковник.
– Сам себя ругаю, – признался Левко.
– Что случилось, то случилось. Есть Бог на свете – обошлось. А свечку все же советую поставить.
– Обязательно. Кто такой шеф, выяснили?
– Большая птица в силки попалась, представить даже трудно. Леонид Александрович Яровой, бывший первый обкомовский секретарь.
– Правда?!
– Зачем мне, Левко, перед тобой таиться. Все равно узнаешь: не сегодня, так завтра.
– Как-то в голове не укладывается.
– Вот оно как поворачивается! На круги свои, сказано в Библии. Был шишкой и остался шишкой.
– Будете арестовывать?
– А за что, Левко? Пока против него у нас ничего нет.
– А фирма «Канзас»?
– Дело это, Левко, долгое и канительное. Побывал я в той фирме – небось, мошенники, но еще доказательства собрать надо.
– Я в вас верю – справитесь.
– Как в народе говорят? Твоими бы устами, да мед пить. Значит, договорились: будешь сидеть дома и нос не высунешь. Так?
– Опекся на молоке, на воду станешь дуть.
– Дуй, дуй, – усмехнулся полковник, – а пока ты на воду будешь дуть, мы тут покрутимся. Для общего блага.
СНОВА КЛИЕНТЫ «КАНЗАСА»
Сеньков заглянул в кабинет Лутака. От его взгляда Кузьму Анатольевича чуть не затошнило. Обругал себя последними словами: ведь еще вчера мог смыться. Договорился с Яровым и Сушинским, да и билет на самолет до Риги уже лежал в кармане.
Кузьма Анатольевич чуть не заплакал – счастье было таким близким и возможным… И надо же случиться такому…
Взгляд у Сенькова был нахальный и зловещий. Даже посмел подморгнуть Лутаку перед тем, как переступить порог кабинета. Затем спросил:
– Где товар, уважаемый Кузьма Анатольевич?
– Вы дали нам десять дней форы. Сегодня лишь девятый.
– Какая разница: девять или десять?
– Завтра должен прибыть поезд.
– Не кормите нас баснями.
– Ей бо… – Лутак поднял руку, чтобы перекреститься.
– И как вам не стыдно, господин Лутак? Не богохульствуйте.
Сеньков пропустил в кабинет не менее противных Лутаку типов – длинноносого еврея Рутгайзера и председателя акционерного общества «Радуга» Хоменко. Лутак не очень-то любил евреев и с удовольствием рассказывал антисемитские анекдоты. Но теперь типично украинская рожа Хоменко показалась ему такой же мерзкой, как и физиономия Рутгайзера. Может, даже еще более мерзкой. Вспомнил, как пересчитывал в прошлый раз Хоменко, сколько именно должен поставить «Канзас» его фирме дубленок и кожаных курток. Скупердяй проклятый, решил, и единственное, что приятно, – никогда в жизни не увидишь ни одной из уже оплаченных дубленок. Аж на сто двадцать миллионов…
Сеньков спросил:
– Как дела в прибалтийских портах? Жаль, давно не был в Риге. Прекрасный город: набережная Даугавы, Домский собор…
Лутак засуетился, вытянул из кармана билет в Ригу, демонстративно помахал им чуть ли не под самым носом Рутгайзера.
– Поздно, – хмуро откликнулся тот.
– Как поздно? Вчера звонили из Клайпеды: началась перегрузка товаров с кораблей на железную дорогу.
– Брешет и глазом не моргнув, – заметил Сеньков. – А что делают с брехунами?
– Господа, неужели вы и в самом деле собираетесь меня бить? – заканючил Кузьма Анатольевич.
– Собираемся, – подтвердил Сеньков.
«У-у, нахал! – метнул на него лютый взгляд Лутак. – Ну и пес паршивый! Какая сволочь! Но ведь я сам… Дождался, мог же еще вчера вылететь – долго бы разыскивали меня. Товаров им захотелось… Видиков, дубленок и сапожек итальянских… Мне самому они нужны, однако не мелочусь же. Но, кажется, могут-таки побить…»
От этой мысли заныло в груди, едва не заплакал.
– Заходите, хлопцы. – Указал на Лутака пальцем. – Видите этого типа? Гляньте, какой респектабельный. Очки золотые нацепил, а прохвост-прохвостом. Гнусный мошенник, но ведь и мы не лыком шиты. Правильно говорю, господин Рутгайзер?
– Солидарен на все сто процентов. У нас сегодня поистине коллективная солидарность.
– Точно, – присоединился Хоменко, – собрались самые состоятельные клиенты фирмы «Канзас», и наше общее собрание объявляю открытым.
«Ах ты ж пес шелудивый, – скривился Лутак. – Чихать я хотел на твои миллионы. И знал бы ты, кто на самом деле стоит за мной! Жаль, не выпросил у Ярового амбалов – неизвестно, кто кого б…»
Но придется смириться: сила солому ломит. Подумав так, Кузьма Анатольевич принял решение не сопротивляться: Христос терпел и нам велел…
Не кощунствуй, в тот же миг одернул себя, но мысли мельтешили, не задерживаясь, обгоняя одна другую, как это и бывает во время опасности.
«Прорваться… – вдруг решился на отчаянную попытку, но, лишь взглянув на парней Сенькова, понял: не выйдет, сразу задержат, только еще больше рассвирепеют. В конце концов, будь, что будет. Тяжел твой хлеб насущный о, Боже!»
– И что же мы решаем на нашем общем собрании? – спросил Рутгайзер.
– Об упреждающих мерах по отношению к руководству фирмы «Канзас», – предложил Сеньков, недобро усмехаясь.
– Я – за! – поддержал Хоменко.
– Кто бы возражал? – отозвался Рутгайзер.
– Господа, – обратился ко всем Сеньков чуть ли не торжественно, – уважаемые господа, как вы, наверно, помните, на нашей предыдущей встрече господину Лутаку был предъявлен ультиматум: на протяжении десяти дней поставить товары, заказанные нашими коммерческими структурами. Товары, за которые мы уже давно рассчитались с фирмой «Канзас». Я правильно говорю?
– Лучше нельзя сформулировать, – заявил Рутгайзер. А Хоменко в подтверждение только махнул рукой.
– Итак, обозначенный срок миновал, – продолжал Сеньков, – но нет ни видеотехники, ни компьютеров, ни дубленок. Вообще, нет ничего, и этот факт наводит на грустные размышления. Я бы сказал, на ужасные предположения, что фирма «Канзас» – логово мошенников и нас просто обобрали. Да не на какой-то там паршивый миллион или два, а на огромнейшие суммы. В связи с этим предлагаю: прибегнув как к превентивной мере – наказать господина Лутака розгами.
Кузьма Анатольевич поднялся с места.
– Не имеете права – вы ответите за это!
– А вы имеете право лишать нас миллионов? – ехидно спросил Сеньков. Он широким жестом смахнул со стола кожаные папки, спросил у Лутака: – Сами обнажитесь или помочь?
Кузьма Анатольевич пугливо оглянулся: слава Богу, нет Сушинского – он перетерпит все, кроме сочувственного взгляда этого пройдохи, слишком много думающего о себе.
А Сеньков смотрит на него пронзительно и жестко, хотя едва уловимая ирония и скривила его губы. Вдруг Лутаку захотелось рвануть на себе рубаху, таким образом проявив свое возмущение и протест, не даться молодым и крепким парням: плакаться, лягаться, кусаться – все, что угодно, только не уподобиться жирной свинье, покорно ложащейся под нож резника. Но энергия и эмоции вспыхнули в нем и сразу угасли: Кузьма Анатольевич стал дрожащими пальцами расстегивать брюки, все еще не веря, что его сейчас станут пороть.
Но что говорит этот изувер Сеньков? Кузьма Анатольевич прислушался и последние сомнения его развеялись: да, спасенья нет, помощи ждать неоткуда.
– Я приказал своим мальчикам, – сообщил Сеньков, – наломать березовых прутьев в парке. Ну-ка, Васек, дай попробовать, – взял у парня розгу, взмахнул ею так, словно рубил кому-то голову саблей. Услышав мелодичный свист, довольно прищурился. – Помогите ему, дорогие мои… – кивнул на Лутака.
Кузьма Анатольевич, презирая себя, спустил брюки и даже трусы. Охранники Сенькова повалили его на стол, свистнула розга и Кузьма Анатольевич завизжал, будто недорезанный поросенок.
– Давайте, мальчики! – подбадривал своих амбалов Сеньков. – Во имя процветания фирмы «Канзас»!
– Не надо, – запросился Лутак, – больно!
– Конечно, больно, – согласился Рутгайзер, – но ведь нам еще больнее. Сейчас ты встанешь и пойдешь, ну, неделю задница посаднит, а нам что делать? Обанкротимся!
«Ты обанкротишься, жидовская морда! – подумал Лутак. – Тебе восемьсот миллионов все равно, что чихнуть!»
Сеньков поднял руку.
– Хватит! – велел. Перевернул Лутака на спину, наклонившись над его лицом, заглянул в глаза. – Для первого раза хватит, – уточнил, – так будет с каждым, кто посмеет мошенничать. Мы даем тебе еще неделю. После этого сам понимаешь!..
«Недели мне достаточно, – не без злорадства подумал Лутак, – через неделю „Канзас“ лопнет и можете искать меня в следственном изоляторе. Под надежной охраной».
Пообещал:
– Через неделю обязательно рассчитаемся.
Кузьма Анатольевич чуть не заплакал – счастье было таким близким и возможным… И надо же случиться такому…
Взгляд у Сенькова был нахальный и зловещий. Даже посмел подморгнуть Лутаку перед тем, как переступить порог кабинета. Затем спросил:
– Где товар, уважаемый Кузьма Анатольевич?
– Вы дали нам десять дней форы. Сегодня лишь девятый.
– Какая разница: девять или десять?
– Завтра должен прибыть поезд.
– Не кормите нас баснями.
– Ей бо… – Лутак поднял руку, чтобы перекреститься.
– И как вам не стыдно, господин Лутак? Не богохульствуйте.
Сеньков пропустил в кабинет не менее противных Лутаку типов – длинноносого еврея Рутгайзера и председателя акционерного общества «Радуга» Хоменко. Лутак не очень-то любил евреев и с удовольствием рассказывал антисемитские анекдоты. Но теперь типично украинская рожа Хоменко показалась ему такой же мерзкой, как и физиономия Рутгайзера. Может, даже еще более мерзкой. Вспомнил, как пересчитывал в прошлый раз Хоменко, сколько именно должен поставить «Канзас» его фирме дубленок и кожаных курток. Скупердяй проклятый, решил, и единственное, что приятно, – никогда в жизни не увидишь ни одной из уже оплаченных дубленок. Аж на сто двадцать миллионов…
Сеньков спросил:
– Как дела в прибалтийских портах? Жаль, давно не был в Риге. Прекрасный город: набережная Даугавы, Домский собор…
Лутак засуетился, вытянул из кармана билет в Ригу, демонстративно помахал им чуть ли не под самым носом Рутгайзера.
– Поздно, – хмуро откликнулся тот.
– Как поздно? Вчера звонили из Клайпеды: началась перегрузка товаров с кораблей на железную дорогу.
– Брешет и глазом не моргнув, – заметил Сеньков. – А что делают с брехунами?
– Господа, неужели вы и в самом деле собираетесь меня бить? – заканючил Кузьма Анатольевич.
– Собираемся, – подтвердил Сеньков.
«У-у, нахал! – метнул на него лютый взгляд Лутак. – Ну и пес паршивый! Какая сволочь! Но ведь я сам… Дождался, мог же еще вчера вылететь – долго бы разыскивали меня. Товаров им захотелось… Видиков, дубленок и сапожек итальянских… Мне самому они нужны, однако не мелочусь же. Но, кажется, могут-таки побить…»
От этой мысли заныло в груди, едва не заплакал.
– Заходите, хлопцы. – Указал на Лутака пальцем. – Видите этого типа? Гляньте, какой респектабельный. Очки золотые нацепил, а прохвост-прохвостом. Гнусный мошенник, но ведь и мы не лыком шиты. Правильно говорю, господин Рутгайзер?
– Солидарен на все сто процентов. У нас сегодня поистине коллективная солидарность.
– Точно, – присоединился Хоменко, – собрались самые состоятельные клиенты фирмы «Канзас», и наше общее собрание объявляю открытым.
«Ах ты ж пес шелудивый, – скривился Лутак. – Чихать я хотел на твои миллионы. И знал бы ты, кто на самом деле стоит за мной! Жаль, не выпросил у Ярового амбалов – неизвестно, кто кого б…»
Но придется смириться: сила солому ломит. Подумав так, Кузьма Анатольевич принял решение не сопротивляться: Христос терпел и нам велел…
Не кощунствуй, в тот же миг одернул себя, но мысли мельтешили, не задерживаясь, обгоняя одна другую, как это и бывает во время опасности.
«Прорваться… – вдруг решился на отчаянную попытку, но, лишь взглянув на парней Сенькова, понял: не выйдет, сразу задержат, только еще больше рассвирепеют. В конце концов, будь, что будет. Тяжел твой хлеб насущный о, Боже!»
– И что же мы решаем на нашем общем собрании? – спросил Рутгайзер.
– Об упреждающих мерах по отношению к руководству фирмы «Канзас», – предложил Сеньков, недобро усмехаясь.
– Я – за! – поддержал Хоменко.
– Кто бы возражал? – отозвался Рутгайзер.
– Господа, – обратился ко всем Сеньков чуть ли не торжественно, – уважаемые господа, как вы, наверно, помните, на нашей предыдущей встрече господину Лутаку был предъявлен ультиматум: на протяжении десяти дней поставить товары, заказанные нашими коммерческими структурами. Товары, за которые мы уже давно рассчитались с фирмой «Канзас». Я правильно говорю?
– Лучше нельзя сформулировать, – заявил Рутгайзер. А Хоменко в подтверждение только махнул рукой.
– Итак, обозначенный срок миновал, – продолжал Сеньков, – но нет ни видеотехники, ни компьютеров, ни дубленок. Вообще, нет ничего, и этот факт наводит на грустные размышления. Я бы сказал, на ужасные предположения, что фирма «Канзас» – логово мошенников и нас просто обобрали. Да не на какой-то там паршивый миллион или два, а на огромнейшие суммы. В связи с этим предлагаю: прибегнув как к превентивной мере – наказать господина Лутака розгами.
Кузьма Анатольевич поднялся с места.
– Не имеете права – вы ответите за это!
– А вы имеете право лишать нас миллионов? – ехидно спросил Сеньков. Он широким жестом смахнул со стола кожаные папки, спросил у Лутака: – Сами обнажитесь или помочь?
Кузьма Анатольевич пугливо оглянулся: слава Богу, нет Сушинского – он перетерпит все, кроме сочувственного взгляда этого пройдохи, слишком много думающего о себе.
А Сеньков смотрит на него пронзительно и жестко, хотя едва уловимая ирония и скривила его губы. Вдруг Лутаку захотелось рвануть на себе рубаху, таким образом проявив свое возмущение и протест, не даться молодым и крепким парням: плакаться, лягаться, кусаться – все, что угодно, только не уподобиться жирной свинье, покорно ложащейся под нож резника. Но энергия и эмоции вспыхнули в нем и сразу угасли: Кузьма Анатольевич стал дрожащими пальцами расстегивать брюки, все еще не веря, что его сейчас станут пороть.
Но что говорит этот изувер Сеньков? Кузьма Анатольевич прислушался и последние сомнения его развеялись: да, спасенья нет, помощи ждать неоткуда.
– Я приказал своим мальчикам, – сообщил Сеньков, – наломать березовых прутьев в парке. Ну-ка, Васек, дай попробовать, – взял у парня розгу, взмахнул ею так, словно рубил кому-то голову саблей. Услышав мелодичный свист, довольно прищурился. – Помогите ему, дорогие мои… – кивнул на Лутака.
Кузьма Анатольевич, презирая себя, спустил брюки и даже трусы. Охранники Сенькова повалили его на стол, свистнула розга и Кузьма Анатольевич завизжал, будто недорезанный поросенок.
– Давайте, мальчики! – подбадривал своих амбалов Сеньков. – Во имя процветания фирмы «Канзас»!
– Не надо, – запросился Лутак, – больно!
– Конечно, больно, – согласился Рутгайзер, – но ведь нам еще больнее. Сейчас ты встанешь и пойдешь, ну, неделю задница посаднит, а нам что делать? Обанкротимся!
«Ты обанкротишься, жидовская морда! – подумал Лутак. – Тебе восемьсот миллионов все равно, что чихнуть!»
Сеньков поднял руку.
– Хватит! – велел. Перевернул Лутака на спину, наклонившись над его лицом, заглянул в глаза. – Для первого раза хватит, – уточнил, – так будет с каждым, кто посмеет мошенничать. Мы даем тебе еще неделю. После этого сам понимаешь!..
«Недели мне достаточно, – не без злорадства подумал Лутак, – через неделю „Канзас“ лопнет и можете искать меня в следственном изоляторе. Под надежной охраной».
Пообещал:
– Через неделю обязательно рассчитаемся.
КИРИЛЮК ПЛЮС ГАПОЧКА
– Разговаривал с Задонько, – сообщил полковник Кирилюк, – интуиция все же меня не подвела: банда киевская. Возвращаемся домой.
Майор Гапочка пожал плечами.
– Приказ?
– Начальство распорядилось.
– Но ведь вы не довели дело до конца.
– Разве вы не поняли? Банда киевская.
– А как быть с делом майора Нечипоренко?
– Боюсь, оно нам не по зубам.
– Есть свидетель, видевший парня в джинсах и светлой тенниске. Именно с ним Нечипоренко сел в «Ладу». А потом – мрак.
– Ваш свидетель смог бы узнать того парня?
– Думаю, да.
– А я думаю, что шатается этот типчик в тенниске сейчас по Крещатику или по проспекту Грушевского…
– Все возможно, полковник…
– Единственное, что сказал Задонько: банда киевская. Установлено точно. Детали, естественно, по телефону не обсуждали.
– Уже чуть ли не целая неделя минула, как исчез Нечипоренко. Боюсь я за него…
– Мы не сентиментальные девушки, а офицеры милиции. Нечипоренко погиб, это факт.
– Офицер милиции, полковник, пока не нашел труп, не имеет права на такой вывод.
– И все же уверен: в душе вы согласны со мной.
– Все равно, должны заниматься поисками до конца.
– Если найдем в Киеве убийцу, проблемы с подтверждением личности не будет. Привезем в Лижин.
– Кстати, помните показания Нины Хомячок? О типе, который соблазнил Лесю Савчук? Хомячок утверждала: был в джинсах и белой тенниске.
– Джинсы и тенниски едва ли не все мужчины на Украине носят. Униформа своего рода.
– Парень, общавшийся с Савчук, был одет в белую тенниску с надписью, кажется на английском.
– А что ваш свидетель показывает?
– Светлая тенниска – это точно. А вот относительно надписи?.. Да и еще латинскими буквами…
– Уточните. Как-никак, а деталь важная.
– Вы, Иван Пантелеймонович, верите, что поймаем бандитов?
– Без веры, майор, нам в милиции нечего делать. Да и по тону Задонько я почувствовал: дела наши идут к завершению. Не вешайте нос, майор.
– А я – оптимист, и заядлый.
– Оптимизму нам бы и в самом деле добавить: по килограмму на каждого офицера.
– Кое-кто такого веса не выдержит.
– А что тяжелее – оптимизм или пессимизм? – Оптимистам легче дышать.
– И я так считаю. Выходит, майор, вес тут ни при чем. Собирайтесь, через час отправляемся в Киев.
Майор Гапочка пожал плечами.
– Приказ?
– Начальство распорядилось.
– Но ведь вы не довели дело до конца.
– Разве вы не поняли? Банда киевская.
– А как быть с делом майора Нечипоренко?
– Боюсь, оно нам не по зубам.
– Есть свидетель, видевший парня в джинсах и светлой тенниске. Именно с ним Нечипоренко сел в «Ладу». А потом – мрак.
– Ваш свидетель смог бы узнать того парня?
– Думаю, да.
– А я думаю, что шатается этот типчик в тенниске сейчас по Крещатику или по проспекту Грушевского…
– Все возможно, полковник…
– Единственное, что сказал Задонько: банда киевская. Установлено точно. Детали, естественно, по телефону не обсуждали.
– Уже чуть ли не целая неделя минула, как исчез Нечипоренко. Боюсь я за него…
– Мы не сентиментальные девушки, а офицеры милиции. Нечипоренко погиб, это факт.
– Офицер милиции, полковник, пока не нашел труп, не имеет права на такой вывод.
– И все же уверен: в душе вы согласны со мной.
– Все равно, должны заниматься поисками до конца.
– Если найдем в Киеве убийцу, проблемы с подтверждением личности не будет. Привезем в Лижин.
– Кстати, помните показания Нины Хомячок? О типе, который соблазнил Лесю Савчук? Хомячок утверждала: был в джинсах и белой тенниске.
– Джинсы и тенниски едва ли не все мужчины на Украине носят. Униформа своего рода.
– Парень, общавшийся с Савчук, был одет в белую тенниску с надписью, кажется на английском.
– А что ваш свидетель показывает?
– Светлая тенниска – это точно. А вот относительно надписи?.. Да и еще латинскими буквами…
– Уточните. Как-никак, а деталь важная.
– Вы, Иван Пантелеймонович, верите, что поймаем бандитов?
– Без веры, майор, нам в милиции нечего делать. Да и по тону Задонько я почувствовал: дела наши идут к завершению. Не вешайте нос, майор.
– А я – оптимист, и заядлый.
– Оптимизму нам бы и в самом деле добавить: по килограмму на каждого офицера.
– Кое-кто такого веса не выдержит.
– А что тяжелее – оптимизм или пессимизм? – Оптимистам легче дышать.
– И я так считаю. Выходит, майор, вес тут ни при чем. Собирайтесь, через час отправляемся в Киев.
ЯРОВОЙ И ЛУГАНСКИЙ
Они встретились в парке у памятника Пушкину. Леонид Александрович немного нервничал, зная, что разговор предвидится весьма не простой. Однако ничем не выдавал своего настроения: как всегда, лицо его светилось доброжелательностью.
Луганский появился на несколько минут раньше: расположился на свободной скамье, всем своим видом выказывая беззаботность, хотя и догадывался – шеф даром не позовет и, наверно, предстоит очередная операция.
Увидев Ярового, Иван Павлович изобразил на лице улыбку, хотя внутреннее напряжение не спало. Знал: каждый новый их рейд таит все большую опасность – милиция тоже не сидит, сложа руки, дерзкие операции под Ребровицей и на Узловой не могли не вызвать соответствующую реакцию, а значит, все подразделения транспортной милиции и службы безопасности приведены в боевую готовность.
Яровой сел рядом с Иваном Павловичем, со стороны их можно было принять за давно не видевшихся приятелей, явно обрадовавшихся этой встрече. Леонид Александрович прижался плечом к Луганскому, как бы подчеркивая интимность встречи, но разговор начал совсем в ином ключе:
– На вашей деятельности, Иван Павлович, к сожалению, придется поставить точку.
– Как так? – оторопел Луганский, поскольку не мог даже представить такой поворот событий.
– А очень просто, – объяснил Яровой жестко, – мавр сделал свое дело…
– И может идти ко всем чертям? Именно это вы имеете в виду?
Однако Яровой уже успел понять, что передал кутье меда.
– Я не хочу сказать, что вы мне совсем не нужны, – сказал примирительно, – но на данном этапе ваши услуги – ни к чему.
– Испугались?
– И это имеет место, – признался Яровой. – Давайте поразмыслим: мой бизнес уже не требует незаконно добытых товаров, так зачем рисковать?
– А что будет со мной? Со всеми моими парнями? Они настроены на постоянную работу – и вдруг такое… Кто им будет платить?
– Еще за месяц уплачу я. Вы лично не пострадаете: полтора миллиона компенсации, думаю, достаточно?..
Огонек вспыхнул во взгляде Луганского, но сразу погас. Полтора миллиона – неплохо, но ведь парни взбунтуются, и кто знает, чем это кончится? Ведь подбирал он их сам – людей серьезных, готовых на все, для них убрать человека – все равно, что лишний раз чихнуть. Их гнев неминуемо упадет на его голову.
Луганский разволновался, но взял себя в руки, решив, что гнев и прочие эмоции – плохие советчики в этом разговоре.
Повторил:
– Представьте себе реакцию моих парней, когда сообщим о вашем решении. Они повесят меня на первом же суку.
– А кто сказал, что я предлагаю распустить команду? Все должно оставаться по-прежнему. Только у вас будут развязаны руки. Считаю, от этого только выиграете.
Иван Павлович задумался.
– Предлагаете, чтобы мы продолжали свою деятельность?
– Да.
– А грузовики?
– Передаются в ваше распоряжение. Бесплатно.
– А Михайловка с Кандаловкой?
– На Михайловке ставьте крест. А Родзянко в Кандаловке еще можно использовать. Придется только платить и советую не скупиться.
Луганский снова задумался. Затем спросил:
– А как быть с товаром?
– Это уже ваша забота, – похлопал его по плечу Яровой. – Завяжете контакты с коммерсантами, найдете деловых людей. Тут вам особых проблем решать не придется.
«Ах ты ж гад, – подумал Иван Павлович, – использовал меня, выпил ведро крови, а теперь в кусты?»
Спросил:
– А оружие?
– Остается у вас.
– Под Лижином мы уже наследили, – грустно констатировал Луганский. – Туда уже не сунешься. Жаль, у нас там хорошая девка была – имели полную информацию.
– Новую девку найдете.
– Не исключено: свято место пусто не бывает.
– А вы, вижу, приободрились.
– Знаете, вы меня сразу будто обухом по голове… Да и с хлопцами разговор предстоит нелегкий.
– А что в наше время легко?
– И то правда.
Луганский уже немного пришел в себя, точнее, примирился с тем, что отныне все перекладывается на его плечи. И раньше основная тяжесть опасности лежала на нем, но теперь придется решать много других проблем.
«Ничего, – решил, – не святые горшки лепят, как-то выдюжим. Придется крутиться, но подберу двоих-троих ушлых парней, Григория Коляду, еще Олега Сидоренко, у них все же есть головы на плечах – сообразим собственное предприятие. Бизнес, так бизнес, все теперь покупается и продается, а мы что – рыжие? Может, когда-нибудь и собственный магазинчик откроем, где-то на периферии, не в каком-то вшивом поселке, а скажем, в Белой Церкви, где люд более или менее зажиточный».
А Яровой продолжал:
– Подумайте, как оформить грузовики. Лучше всего – создать малое предприятие по обслуживанию населения. И на этом получите прибыль, правда, паршивую, но рубль к рублю, глядишь, уже и тысяча…
– Что сейчас тысяча!.. – отмахнулся Луганский.
– Не пренебрегайте и копейками.
«Хорошо тебе, – подумал Иван Павлович, – особняк на Козинке и денег куры не клюют, а как нам, бедным и несчастным?»
Злость закипела в груди, злость и зависть, как чуть ли не у каждого из обычных и не очень обеспеченных обывателей к миллионерам или власть имущим.
«Однако, ведь и я оторву полтора миллиона, – мелькнула мысль, – можно считать, стану миллионером».
А Яровой шутливо толкнул Ивана Павловича в плечо, предложив:
– Сбежимся завтра.
– Говорили о компенсации…
– Да, полтора миллиона. Также завтра. Созвонимся. Яровой совсем уже было собрался идти, но вдруг хлопнул себя по лбу и снова опустился на скамейку.
– А как с тем, как его, Моринцем?
Этого вопроса Луганский боялся больше всего. Думал, именно в связи с Моринцем и вызвал его Леонид Александрович. Развел руками.
– К сожалению, не вышло…
– Ты что, сдурел! Я же приказал: убрать!
– Судьба была на стороне Моринца.
– Судьба, говоришь? А про мою судьбу, да и про свою подумал?
– Лучшим хлопцам поручил, но Моринец оказался удачливее. Одним словом – олимпийский чемпион. Из автоматов не достали.
Яровой посидел еще немного. Видно, его опасения не оправданы. Ну, стукнул этот Моринец про Михайловку, но ведь у Василия Григорьевича чисто, милиционеры попали впросак, так и черт с ними…
Что Моринец может знать? Фактически, дулю с маком. Что поезд ограбили? Но ведь милиция об этом и так знает. Ну, взял его Луганский в Рудыки… И сидел этот чемпион под усадьбой: откуда мог узнать, кто именно живет в ней? Может, бывший чекист, приятель Луганского, или просто хороший знакомый, с которым Иван Павлович привык попивать водку?
Если трезво рассудить, может, и лучше, что попытка убрать Моринца сорвалась. Поднялась бы вонь на весь мир: и лучшие силы милиции бросили бы на поиски. А с милицией, хоть и не та она, что лет шесть-семь назад, шутить не стоит.
Эти соображения приглушили тревогу Ярового и он, почти успокоившись, направился к выходу из парка. Чего нельзя было сказать о Луганском. Сидел, словно на иголках: и как он просчитался с этим вшивым чемпионом! Как не сработал его многолетний чекистский опыт? Был убежден: про Михайловку мог стукнуть только Левко. Только он. Коляда – железо. Прочие – тоже свои в доску, к тому же, на Коляде и Сидоренко уже висит убийство. Да почти все они – типичные амбалы, с одной извилиной, им лишь бы деньги получить… Выходит, Моринец!
А Льва Моринца завербовал именно он – не таился, был уверен, что тот ради денег пойдет на все.
Если даже не Моринец, то нынче, после нападения в парке, Левко, без сомнения, прозрел. Может, и не стоило напускать на него Коляду с Сидоренко?
Однако, что сделано, того не вернуть. Но Моринец знает и его адрес, и фамилию, все о нем, даже номер машины. А если знает Моринец, знает и милиция: надо, как говорят урки, рвать когти. Удивительно, что к нему до сих пор не пришли. А дома у него автомат…
Подумав об этом, Иван Павлович почувствовал, как отяжелело все тело. До фени теперь все: и амбалы, и грузовики, и планы, о которых они только что рассуждали с Яровым. Не до жиру, быть бы живу…
Но ведь завтра следует вырвать у Ярового полтора миллиона. Если его заберут, хоть бы Мария не бедствовала.
Иван Павлович внимательно осмотрелся, видно, его еще не «ведут», но, пожалуй, точно определить трудно: милицейские ищейки теперь ушлые и надо иметь особенно зоркий глаз, чтобы засечь хвост. У него, правда, зоркий и тренированный, но все может быть…
Луганский неспешно побрел в глубину парка. Заметил: никто не поднялся с ближайших скамеек. Сделал большой крюк, прибавив шагу, и, выйдя из парка, сел в «Ладу». Развернулся на виадуке подле завода «Большевик» и отправился домой. Все время поглядывал в зеркальце заднего осмотра, но ничего подозрительного не заметил.
Марии не было дома. Иван Павлович вытянул из тайника в шкафу автомат, положил в чемодан и, не дожидаясь лифта, сбежал по лестнице вниз. На большой скорости проехал мост Патона и припарковал машину неподалеку от памятника Гоголю. Мелькнула мысль: день не может быть сплошь плохим, если он рядом с Пушкиным и Гоголем вытянул чемодан, добрался до лодочной станции, взял на прокат шлюпку. Выгреб из канала в Русановский пролив и осторожно, чтобы не привлечь внимание пляжников, утопил чемодан. Лишь тогда облегченно вздохнул и возвратился на улицу Чекистов.
В кабинете Задонько зазвонил телефон. – Докладывает лейтенант Слипчук, – услышал полковник. – Наш объект приблизительно в одиннадцать часов встретился в Пушкинском парке с Яровым.
– Уверены, что с Яровым?
– У меня фотография Ярового и не мог перепутать. Они разговаривали минут двадцать. Потом объект сел в собственную «Самару» и возвратился домой на улицу Чекистов. Вышел через несколько минут с чемоданчиком. Отправился на Русановку, ехал быстро, но я не отстал. На лодочной станции взял шлюпку и посреди Русановского пролива утопил чемоданчик. Эта акция нами зафиксирована на фотопленку. Потом объект возвратился домой. Продолжаю наблюдение.
– Хорошо, лейтенант. Место, где утоплен чемодан, запомнили?
– А как же!
– Благодарю за службу. – Полковник положил трубку.
– Засуетились… – усмехнулся. – Но поздно.
Луганский появился на несколько минут раньше: расположился на свободной скамье, всем своим видом выказывая беззаботность, хотя и догадывался – шеф даром не позовет и, наверно, предстоит очередная операция.
Увидев Ярового, Иван Павлович изобразил на лице улыбку, хотя внутреннее напряжение не спало. Знал: каждый новый их рейд таит все большую опасность – милиция тоже не сидит, сложа руки, дерзкие операции под Ребровицей и на Узловой не могли не вызвать соответствующую реакцию, а значит, все подразделения транспортной милиции и службы безопасности приведены в боевую готовность.
Яровой сел рядом с Иваном Павловичем, со стороны их можно было принять за давно не видевшихся приятелей, явно обрадовавшихся этой встрече. Леонид Александрович прижался плечом к Луганскому, как бы подчеркивая интимность встречи, но разговор начал совсем в ином ключе:
– На вашей деятельности, Иван Павлович, к сожалению, придется поставить точку.
– Как так? – оторопел Луганский, поскольку не мог даже представить такой поворот событий.
– А очень просто, – объяснил Яровой жестко, – мавр сделал свое дело…
– И может идти ко всем чертям? Именно это вы имеете в виду?
Однако Яровой уже успел понять, что передал кутье меда.
– Я не хочу сказать, что вы мне совсем не нужны, – сказал примирительно, – но на данном этапе ваши услуги – ни к чему.
– Испугались?
– И это имеет место, – признался Яровой. – Давайте поразмыслим: мой бизнес уже не требует незаконно добытых товаров, так зачем рисковать?
– А что будет со мной? Со всеми моими парнями? Они настроены на постоянную работу – и вдруг такое… Кто им будет платить?
– Еще за месяц уплачу я. Вы лично не пострадаете: полтора миллиона компенсации, думаю, достаточно?..
Огонек вспыхнул во взгляде Луганского, но сразу погас. Полтора миллиона – неплохо, но ведь парни взбунтуются, и кто знает, чем это кончится? Ведь подбирал он их сам – людей серьезных, готовых на все, для них убрать человека – все равно, что лишний раз чихнуть. Их гнев неминуемо упадет на его голову.
Луганский разволновался, но взял себя в руки, решив, что гнев и прочие эмоции – плохие советчики в этом разговоре.
Повторил:
– Представьте себе реакцию моих парней, когда сообщим о вашем решении. Они повесят меня на первом же суку.
– А кто сказал, что я предлагаю распустить команду? Все должно оставаться по-прежнему. Только у вас будут развязаны руки. Считаю, от этого только выиграете.
Иван Павлович задумался.
– Предлагаете, чтобы мы продолжали свою деятельность?
– Да.
– А грузовики?
– Передаются в ваше распоряжение. Бесплатно.
– А Михайловка с Кандаловкой?
– На Михайловке ставьте крест. А Родзянко в Кандаловке еще можно использовать. Придется только платить и советую не скупиться.
Луганский снова задумался. Затем спросил:
– А как быть с товаром?
– Это уже ваша забота, – похлопал его по плечу Яровой. – Завяжете контакты с коммерсантами, найдете деловых людей. Тут вам особых проблем решать не придется.
«Ах ты ж гад, – подумал Иван Павлович, – использовал меня, выпил ведро крови, а теперь в кусты?»
Спросил:
– А оружие?
– Остается у вас.
– Под Лижином мы уже наследили, – грустно констатировал Луганский. – Туда уже не сунешься. Жаль, у нас там хорошая девка была – имели полную информацию.
– Новую девку найдете.
– Не исключено: свято место пусто не бывает.
– А вы, вижу, приободрились.
– Знаете, вы меня сразу будто обухом по голове… Да и с хлопцами разговор предстоит нелегкий.
– А что в наше время легко?
– И то правда.
Луганский уже немного пришел в себя, точнее, примирился с тем, что отныне все перекладывается на его плечи. И раньше основная тяжесть опасности лежала на нем, но теперь придется решать много других проблем.
«Ничего, – решил, – не святые горшки лепят, как-то выдюжим. Придется крутиться, но подберу двоих-троих ушлых парней, Григория Коляду, еще Олега Сидоренко, у них все же есть головы на плечах – сообразим собственное предприятие. Бизнес, так бизнес, все теперь покупается и продается, а мы что – рыжие? Может, когда-нибудь и собственный магазинчик откроем, где-то на периферии, не в каком-то вшивом поселке, а скажем, в Белой Церкви, где люд более или менее зажиточный».
А Яровой продолжал:
– Подумайте, как оформить грузовики. Лучше всего – создать малое предприятие по обслуживанию населения. И на этом получите прибыль, правда, паршивую, но рубль к рублю, глядишь, уже и тысяча…
– Что сейчас тысяча!.. – отмахнулся Луганский.
– Не пренебрегайте и копейками.
«Хорошо тебе, – подумал Иван Павлович, – особняк на Козинке и денег куры не клюют, а как нам, бедным и несчастным?»
Злость закипела в груди, злость и зависть, как чуть ли не у каждого из обычных и не очень обеспеченных обывателей к миллионерам или власть имущим.
«Однако, ведь и я оторву полтора миллиона, – мелькнула мысль, – можно считать, стану миллионером».
А Яровой шутливо толкнул Ивана Павловича в плечо, предложив:
– Сбежимся завтра.
– Говорили о компенсации…
– Да, полтора миллиона. Также завтра. Созвонимся. Яровой совсем уже было собрался идти, но вдруг хлопнул себя по лбу и снова опустился на скамейку.
– А как с тем, как его, Моринцем?
Этого вопроса Луганский боялся больше всего. Думал, именно в связи с Моринцем и вызвал его Леонид Александрович. Развел руками.
– К сожалению, не вышло…
– Ты что, сдурел! Я же приказал: убрать!
– Судьба была на стороне Моринца.
– Судьба, говоришь? А про мою судьбу, да и про свою подумал?
– Лучшим хлопцам поручил, но Моринец оказался удачливее. Одним словом – олимпийский чемпион. Из автоматов не достали.
Яровой посидел еще немного. Видно, его опасения не оправданы. Ну, стукнул этот Моринец про Михайловку, но ведь у Василия Григорьевича чисто, милиционеры попали впросак, так и черт с ними…
Что Моринец может знать? Фактически, дулю с маком. Что поезд ограбили? Но ведь милиция об этом и так знает. Ну, взял его Луганский в Рудыки… И сидел этот чемпион под усадьбой: откуда мог узнать, кто именно живет в ней? Может, бывший чекист, приятель Луганского, или просто хороший знакомый, с которым Иван Павлович привык попивать водку?
Если трезво рассудить, может, и лучше, что попытка убрать Моринца сорвалась. Поднялась бы вонь на весь мир: и лучшие силы милиции бросили бы на поиски. А с милицией, хоть и не та она, что лет шесть-семь назад, шутить не стоит.
Эти соображения приглушили тревогу Ярового и он, почти успокоившись, направился к выходу из парка. Чего нельзя было сказать о Луганском. Сидел, словно на иголках: и как он просчитался с этим вшивым чемпионом! Как не сработал его многолетний чекистский опыт? Был убежден: про Михайловку мог стукнуть только Левко. Только он. Коляда – железо. Прочие – тоже свои в доску, к тому же, на Коляде и Сидоренко уже висит убийство. Да почти все они – типичные амбалы, с одной извилиной, им лишь бы деньги получить… Выходит, Моринец!
А Льва Моринца завербовал именно он – не таился, был уверен, что тот ради денег пойдет на все.
Если даже не Моринец, то нынче, после нападения в парке, Левко, без сомнения, прозрел. Может, и не стоило напускать на него Коляду с Сидоренко?
Однако, что сделано, того не вернуть. Но Моринец знает и его адрес, и фамилию, все о нем, даже номер машины. А если знает Моринец, знает и милиция: надо, как говорят урки, рвать когти. Удивительно, что к нему до сих пор не пришли. А дома у него автомат…
Подумав об этом, Иван Павлович почувствовал, как отяжелело все тело. До фени теперь все: и амбалы, и грузовики, и планы, о которых они только что рассуждали с Яровым. Не до жиру, быть бы живу…
Но ведь завтра следует вырвать у Ярового полтора миллиона. Если его заберут, хоть бы Мария не бедствовала.
Иван Павлович внимательно осмотрелся, видно, его еще не «ведут», но, пожалуй, точно определить трудно: милицейские ищейки теперь ушлые и надо иметь особенно зоркий глаз, чтобы засечь хвост. У него, правда, зоркий и тренированный, но все может быть…
Луганский неспешно побрел в глубину парка. Заметил: никто не поднялся с ближайших скамеек. Сделал большой крюк, прибавив шагу, и, выйдя из парка, сел в «Ладу». Развернулся на виадуке подле завода «Большевик» и отправился домой. Все время поглядывал в зеркальце заднего осмотра, но ничего подозрительного не заметил.
Марии не было дома. Иван Павлович вытянул из тайника в шкафу автомат, положил в чемодан и, не дожидаясь лифта, сбежал по лестнице вниз. На большой скорости проехал мост Патона и припарковал машину неподалеку от памятника Гоголю. Мелькнула мысль: день не может быть сплошь плохим, если он рядом с Пушкиным и Гоголем вытянул чемодан, добрался до лодочной станции, взял на прокат шлюпку. Выгреб из канала в Русановский пролив и осторожно, чтобы не привлечь внимание пляжников, утопил чемодан. Лишь тогда облегченно вздохнул и возвратился на улицу Чекистов.
В кабинете Задонько зазвонил телефон. – Докладывает лейтенант Слипчук, – услышал полковник. – Наш объект приблизительно в одиннадцать часов встретился в Пушкинском парке с Яровым.
– Уверены, что с Яровым?
– У меня фотография Ярового и не мог перепутать. Они разговаривали минут двадцать. Потом объект сел в собственную «Самару» и возвратился домой на улицу Чекистов. Вышел через несколько минут с чемоданчиком. Отправился на Русановку, ехал быстро, но я не отстал. На лодочной станции взял шлюпку и посреди Русановского пролива утопил чемоданчик. Эта акция нами зафиксирована на фотопленку. Потом объект возвратился домой. Продолжаю наблюдение.
– Хорошо, лейтенант. Место, где утоплен чемодан, запомнили?
– А как же!
– Благодарю за службу. – Полковник положил трубку.
– Засуетились… – усмехнулся. – Но поздно.
«ИНКОВЕСТ»
Возвратившись домой, Леонид Александрович не почувствовал себя спокойно и за железной дверью. Снял пиджак, швырнул на кресло, налил полстакана коньяку и опорожнил его одним духом. Но не отпустило: на душе лежал камень, не покидало предчувствие опасности, хотя здравый смысл и подсказывал – признаки этой опасности преувеличены. Однако здравому смыслу противоречили внутренний голос и интуиция, а интуиция Ярового никогда не подводила. Ей доверял безоговорочно и часто принимал совсем неординарные решения, которые, на первый взгляд, были не в ладу с логикой. Но редко когда ошибался. И дельцы из его окружения день ото дня все больше изумлялись исключительной проницательности Леонида Александровича.