Страница:
— Нет, я уверен… Сисель всхлипнула:
— Нет, это был не. папа. Я видела вот эту большую полку, она двигалась сама собой. Ее никто не толкал.
— Глупости и вздор, — сказала тетя Герд, ее обширная грудь колыхалась от негодования.
— Ах, мой бедный книжный шкаф! — запричитала Агнес, имея в виду старого отвратительного монстра.
— Стекло разбито. Посмотрите! В него влетела ваза и испортила мои лучшие книги! Вам это дорого обойдется, обещаю вам!
— Но мы… — начала было Гури и умолкла. Ясно, что им невозможно доказать свою невиновность, старухи хотели найти козла отпущения или, лучше, сразу трех. И, кстати, заработать на этом немного денег.
Пока они стояли, не в силах собраться с мыслями, старые каминные часы пролетели наискосок через комнату и врезались в стену с ужасным грохотом.
— Вот, вы видите, — сказал Уве. — Даже взрослый не сможет швырнуть их с такой силой.
Внезапно они услышали сдавленный стон тети Герд. Казалось, что у нее острый сердечный приступ, но это был только вскрик. Дрожащей белой рукой она безвольно показывала куда-то на стену за их спинами.
Все вместе уставились на обнаруженное ею.
Высоко вверху на стене, примерно в полуметре от потолка, на коричневых обоях виднелся глубокий отпечаток. Такой глубокий, что под обоями было смято дерево.
Все увидели, чем был оставлен след. Огромная звериная лапа с когтями.
Но каждый знал, что подобного животного не существует.
3
— Нет, это был не. папа. Я видела вот эту большую полку, она двигалась сама собой. Ее никто не толкал.
— Глупости и вздор, — сказала тетя Герд, ее обширная грудь колыхалась от негодования.
— Ах, мой бедный книжный шкаф! — запричитала Агнес, имея в виду старого отвратительного монстра.
— Стекло разбито. Посмотрите! В него влетела ваза и испортила мои лучшие книги! Вам это дорого обойдется, обещаю вам!
— Но мы… — начала было Гури и умолкла. Ясно, что им невозможно доказать свою невиновность, старухи хотели найти козла отпущения или, лучше, сразу трех. И, кстати, заработать на этом немного денег.
Пока они стояли, не в силах собраться с мыслями, старые каминные часы пролетели наискосок через комнату и врезались в стену с ужасным грохотом.
— Вот, вы видите, — сказал Уве. — Даже взрослый не сможет швырнуть их с такой силой.
Внезапно они услышали сдавленный стон тети Герд. Казалось, что у нее острый сердечный приступ, но это был только вскрик. Дрожащей белой рукой она безвольно показывала куда-то на стену за их спинами.
Все вместе уставились на обнаруженное ею.
Высоко вверху на стене, примерно в полуметре от потолка, на коричневых обоях виднелся глубокий отпечаток. Такой глубокий, что под обоями было смято дерево.
Все увидели, чем был оставлен след. Огромная звериная лапа с когтями.
Но каждый знал, что подобного животного не существует.
3
Он был просто турист, и только.
Вежливо обращаясь к людям с нижнего хутора, он интересовался дорогой на Ферьеусет.
— Что тебе там надо? — спросили его.
Молодой человек с дружелюбной улыбкой пояснил, что его интересуют безлюдные места. На его любезности никто не ответил.
— Я немного занимался фольклором, — продолжал он. — И до меня дошли некоторые слухи о Ферьеусете…
Он рассмеялся. Ответом было сосредоточенное молчание трех крестьян. Турист замолчал, почувствовав неловкость.
— Думается мне, тебе не следует даже пытаться туда ходить, — вымолвил наконец крестьянин. — То, что место это обезлюдело, еще ничего не значит.
— Да, вот как? Ну, с этим я и сам как-нибудь разберусь. Но если вы только покажете мне дорогу, то…
— Дороги туда больше нет. Но если тебе так уж нужно, иди до кромки леса. Там водопад. Иди оттуда вверх в гору и окажешься как раз в Ферьеусете.
— Да? — задорно переспросил турист. Но когда его веселая улыбка не вызвала никаких эмоций в ответ, он распрощался и отправился в путь.
Хуторской люд глядел ему вслед из-за занавесок.
Он был хорошо подготовлен для походов по лесам и полям. Брюки-гольф и тяжелые шнурованные башмаки, непромокаемая куртка, шляпа набекрень и туго набитый рюкзак, на котором висели, позвякивая, различные части снаряжения. Ему не пришлось бы страдать от нехватки оборудования.
Но в остальном…
Крестьянки качали головой и снова принимались за свою работу.
Ферьеусет совершенно увлек молодого человека, как только он услышал о нем на Рождество. Видимо, в свое время это был довольно большой хутор. Там даже ходил паром. «Усет» — Устье — означает, что имелась и река, которая впадала куда-то возле хутора. Следовательно, было и озеро.
Человек, рассказавший об этом, упоминал еще и маленькую церковь.
Надо было случиться чему-то невероятному, чтобы люди покинули селение с церковью.
Правда, в Норвегии полно захолустных деревень. Одни из них ютились на головокружительных обрывах, другие прятались глубоко в долинах. Из-за урбанизации страны и бурного потока эмигрантов в Америку множество подобных хуторов осталось пустыми. Лес подкрался вплотную и постепенно забрал назад всю ту землю, что люди когда-то отвоевали у него.
Заросшая дорога вдоль водопада была крутой и долгой. Ничего странного в том, что люди в конце концов переселились в долину. Непроходимая дорога была лучшим тому подтверждением.
Но была и другая причина, из-за которой он отправился в путь в одиночестве.
Предание о пустом хуторе, который постигла кара, дразнило его воображение.
Сперва он хотел взять с собой свою невесту, но тяжелые пешие переходы были не для нее. Кроме того, ее пугали эти жуткие народные предания. Нет уж, спасибо, она предпочла остаться летом в городе. Там было так захватывающе интересно! Многие известные лица отсутствовали, но вместо них прибыли новые.
Поэтому он путешествовал один.
Но, может быть, это и к лучшему. Женщины бывают слишком разговорчивыми; или жалуются, если их что-то не устраивает.
Местность постепенно начала выравниваться. Дорога долго шла по густому лесу, но путешественник заметил, как водопад превратился в спокойную реку, и почувствовал, что дышать стало легче.
Внезапно в просвете перед ним замелькала ранее скрытая панорама обжитой земли. Он продрался сквозь мохнатый ельник — и в следующий момент уже вышел на открытый простор.
Было довольно поздно, уже, должно быть, наступил вечер, но как обычно бывает ранним летом, земля освещалась закатом далеко к северу.
Этнограф-любитель и археолог, или как его еще можно было назвать, остановился, как зачарованный.
Да, там было озеро. Но не большое, он бы назвал его горным озером, пусть даже горы находились вдали. Устье реки действительно виднелось у другого, высокого, берега. Вернее, угадывалось, потому что над водой поднималась бледная завеса тумана, скрывавшая противоположный берег.
Юноша улыбнулся слегка, гордый оттого, что его догадка подтвердилась.
Теперь он понял, почему место называлось Ферьеусет. Там, где он стоял, было лишь каменистое бездорожье. Но другой берег был чрезвычайно красив в лучах заходящего солнца, он наверняка когда-то манил к себе первых поселенцев. И туда добирались единственным способом: вдоль заросшего берега вверх до устья реки — там течение было не таким стремительным, — а дальше переправлялись на лодке.
«Немыслимо поселиться тут», — подумал он, в то же время понимая здешних жителей. Домики, которые он мог разглядеть на другом берегу, располагались необычайно живописно на зеленых лужайках, спускавшихся прямо к озеру. Остатки маленькой церкви возвышались над полосой тумана, собственно, церковь была почти невредима; он увидел мельком черно-серые развалины домов, заметил большой полутораэтажный дом — посмотрите, должно быть деревня покинута не так давно! Дом как будто моргал ослепшими окнами, а крыша прогнулась, как спина у дряхлой клячи.
Прямо у церкви находилось кладбище, которое он намеревался посмотреть. Рядом шла узкая полоска земли, взбегающая на высокий холм, поросший ветвистыми деревьями, образовавшими круглую рощицу.
Над озером расстилался туман. Становилось все труднее рассматривать хутор.
Какая невероятная тишина! Все здесь пребывало в печальных воспоминаниях о прошедших днях.
Даже если люди здесь жили совсем изолированно от мира, трудно догадаться, почему они захотели покинуть свой родной край. Что могло случиться? Эпидемия? Или хутор умирал медленно и естественно, с годами постепенно пустел? А может быть, молодежь хотела в город?
Или все-таки есть что-то в этих загадочных легендах о хуторе, одержимом дьяволом? Предание не было особенно древним, оно внезапно появилось, как молния на небе, — так рассказывал ему приятель.
Нет, разумеется, нет, — он горько ухмыльнулся про себя. Конечно, не эти глупые слухи привели его сюда. Ему хотелось исследовать заброшенный хутор, может быть, даже сделать открытие, чтобы блестяще сдать университетский экзамен.
Но как ему перебраться на тот берег?
В худшем случае, ему придется плыть. Вода, наверняка холодная, но устье водопада вверху не казалось бурным. Там не было коварных подводных течений. Нужно попробовать.
Он уверенно начал двигаться через густые заросли вдоль берега, стараясь не сбиться со старой, едва виднеющейся тропинки.
Пройдя чуть больше половины пути, он внезапно остановился. Наморщив лоб, он всматривался в сторону устья. Глаза слезились от напряжения, так как туман стал действительно плотным.
Разве там остались люди?
Кругом все было так спокойно, стояла мертвая тишина. Однако он угадывал какое-то слабое движение внутри молочно-белой, колышущейся массы тумана.
Его сердце забилось быстрее. Этот звук? Шлепающий, скрипучий, ритмичный…
Господи, да это же лодка! Разве не стоит человек на корме? Кажется, он медленно шевелит веслом. Это… паромщик?
Он не мог как следует разглядеть. Лодка и фигура в ней казались только лишь серыми тенями. Деревня теперь целиком скрылась в дымке, даже церковную башенку не видно.
Но поскрипывание и плеск весла на корме слышались отчетливо.
Что ж, теперь он сможет переправиться.
Юноша поспешил вперед, крикнул «Эгей!» и позабыл все те кошмарные истории, которые слышал о Ферьеусете. Было бы чудесно попасть на другой берег сухим, как для него самого, так и для его рюкзака.
Он почти было оказался у кромки воды, когда мысль пронзила его: «Они же все уехали… Паромщик? Но не об этом ли как раз все легенды…»
Он не двинулся с места. Глядя прямо перед собой, не веря собственным глазам, закричал «Нет!» — и… затих.
Далеко отсюда, в южной Норвегии, рыбак выехал поутру на лодке, чтобы вытащить сети. Он умиротворенно прислушивался к крику озерных птиц, раздававшемуся в рассветной тишине, к плеску весел, мягко опускаемых в воду, к каплям, сбегавшим вниз при каждом новом погружении.
Этот утренний час казался ему лучшим временем дня. Сейчас ему не надо было думать о скотине в хлеву, о деньгах, которых вечно не хватало для большой семьи. Здесь он был свободен. Поэтому он никогда не брал с собой в лодку помощников, хотя дело пошло бы тогда быстрее.
Он и сам вытащит свои сети!
Взгляд рыбака скользил вдоль камышовых зарослей. Как раз в это время года лебеди выводят птенцов, поэтому он перестал грести, проплывая мимо гнезд. Невольно зауважаешь лебяжьи парочки, когда они шипят, вытянув шеи и хлопая крыльями.
Он поднял весла на корму. Что это там лежит в камышах? Это ведь не камень! Нет, что-то слабо колыхалось в воде на волнах, расходящихся от лодки.
Рыбак осторожно подплыл ближе, приглушенное тревожное чувство усиливалось.
Он не стал подплывать совсем близко. Потому что там было как раз то, что он больше всего боялся увидеть. Мускулы быстро начали работать, унося лодку прочь от страшного места к берегу, к людям!
Но ведь никого не объявляли пропавшим без вести?
Должно быть, это случилось ночью.
— Нет, это невыносимо.
Пристав Свег — вальяжный, обветренный человек пятидесяти лет — выпрямился и отряхнул свои насквозь промокшие брюки.
— Он долго лежал в воде, — продолжал он ехидным тоном. — Очень долго. Ты видишь это, Ульсен, не так ли? На нем остались явные следы этого пребывания. Но меня на самом деле удивляют несколько другие вещи. Посмотрим, сумеешь ли ты догадаться, какие!
Юный помощник пристава, который, как ему казалось, лучше разбирался во всем, чем этот дубовый Свег, сосредоточенно разглядывал набухший от воды труп на земле.
— Да-а, протянул он неуверенно. — Он с кем-то дрался.
— Да это же совершенно очевидно! Нет, ну ты больше ничего не видишь?
Ассистент чувствовал себя неважно, его тошнило.
— Да-а, — сказал он. — Да-а-а…
— Да снесись же ты, наконец, цыпленок ты этакий, а не кудахтай! — нетерпеливо вспыхнул пристав. — Посмотри на руки, на ноги и горло!
У молодого Ульсена было, очевидно, не так уж много мозгов, чтобы он мог разглядеть хоть что-нибудь. Но, чтобы выглядеть, как подобает человеку с высшим образованием, он все же нагнулся и принялся усердно изучать тело.
Наконец он выпрямился.
— У него рана на шее! Свег продолжил:
— Он, этот человек, был связан по рукам и ногам, это ты видишь? Все еще остались следы от затянутой веревки вокруг щиколоток и на запястьях. И… Запомни хорошенько, это самое странное. Да, да, я вижу рану на горле. Но обрати внимание на другое! Его тело выглядит так, как будто из него выкачали всю кровь!
— Да, точно, я это тоже заметил, — быстро произнес Ульсен. — Но я думал, что это и так хорошо видно.
«Ты думал! Мякинная голова! Если ты более образован, чем я, это вовсе не значит, что ты всеведущий! Господи, что мне сделать, чтобы с меня свалился этот мельничный жернов?»
Но пристав не высказал свои мысли вслух. Родители Ульсена принадлежали к влиятельнейшим кругам волости, они были порядочными людьми. Жаль, что у них такой сын, надутый как пузырь.
Он перевернул мертвеца. Большинство деталей одежды расползлось, но сохранился пояс, на котором болтались темные гнилые лохмотья.
На спине одежды не было. И там Свег обнаружил то, что заставило его обратиться за помощью к экспертам.
Перед ним стоял еще один молодой человек с высшим образованием. Но на этот раз более симпатичный.
Сандер Бринк учился в университете, но, обладая талантом, добился таких успехов, что его профессор, к которому, собственно, и обратился Свег, рекомендовал своего юного ученика. Сам научный руководитель собирался в Италию на раскопки и заодно в отпуск. Он, казалось, не мог обмануть ожиданий своей семьи. Поэтому и пришлось привлечь Сандера Бринка.
Свег осмотрел студента скептически. «Слишком молод и слишком хорош собой», — подумалось приставу. Но у Сандера оказалась мягкая, дружелюбная улыбка и приятный голос. «Женщины, должно быть, так и вешаются на него, — ухмыльнулся Свег. Карие глаза, необычно светлые волосы. Девушки, наверняка, не могут устоять перед его обаянием и предаются любовным грезам».
Но даже Свег должен был признать, что парень знает, о чем говорит. Сандер изучал историю культуры и религии, именно поэтому его и пригласили.
Этот молодой человек — наверняка ему нет еще двадцати трех — легко касался обнаженной спины, стоя у стола. Тело несчастного было прикрыто простыней, виднелась лишь бледно-синяя, сморщенная от воды кожа.
— Верно, это языческий символ, — произнес Сандер Бринк. — Разумеется, весьма примитивно и неуклюже вырезанный на коже, но эти птичьи головы…
— А что? — спросил Свег, который ничего не понимал в этих бессмысленных царапинах на спине.
— Здесь. Два клюва, повернутые друг к другу.
— Ну да, — сказал пристав, который по-прежнему не видел никаких клювов.
— Они были типичными для времени Меровингов.
— Что?
— Шестое — восьмое столетие. В Швеции этот период называется Вендель, после того, как нашли Вендель в Упланде. Здесь мы пользуемся термином «эпоха Меровингов», образовавшимся под влиянием древнего французского государства.
— Понятно. А что они делают на спине у этого человека?
— Вот в этом-то как раз и состоит проблема. Я не считаю причину их появления особенно приятной. Ученые знают очень мало об обычаях жертвоприношения в то время.
— Жертвоприношения?
— Да, но кое-что нам известно. Этот случай — по всем правилам совершенное ритуальное убийство, когда людям перерезают горло и собирают всю кровь в сосуд, который потом приносят богам в жертву. Затем убитых развешивают на деревьях.
— Аппетитно, — промямлил Свег.
Ульсен также присутствовал, но тотчас же вышел вон, как только Сандер Бринк начал рассказывать о языческих обычаях.
— Упсальские жертвоприношения наиболее известны. Это происходило каждые девять лет, и один свидетель рассказывал христианскому монаху Адаму из Бремена, что он собственными глазами видел семьдесят два мертвых тела. Там были лошади, собаки и люди, и все они висели в священном жертвенном лесу возле Упсалы в Швеции, — продолжил Сандер.
— Черт побери, но мы же сейчас в Норвегии 1891 года, — воскликнул Свег. — Вы хотите сказать, что и этот бедняга висел на дереве?
— Может быть, у него ведь остались ясные следы веревки вокруг рук и ног, но точно определить нельзя.
— Вокруг шеи тоже, — сухо добавил Свег.
— Да, сколько лет могло ему быть?
— Во всяком случае, не мальчишка. Рискну предположить, что около шестидесяти. Но теперь нелегко делать выводы, он плохо сохранился. Сейчас у меня мало времени, меня вызывают в один дом, наверху, в долине. Мой округ слишком велик. Вот и там еще одна удивительная история, я не знаю пока точно, в чем дело. На хуторе живут весьма примечательные сестры, и они утверждают, что у них в доме ночью бушевало привидение.
— Разве это дело волостного пристава? — улыбнулся Сандер, и Свег в очередной раз отметил необычайное обаяние молодого человека. Если бы у пристава была дочь подходящего возраста, он бы не преминул мимоходом представить ее. Но дочери не было.
— Собственно, нет, но старухи настаивают на возмещении убытков, и мне надо подняться туда, чтобы оценить ущерб.
Сандер задумчиво смотрел на него.
— А можно ли мне поехать с вами? Мне все равно надо остаться здесь на время, чтобы попытаться выяснить как можно больше о мертвом, и я не начну свою работу раньше завтрашнего дня.
— Да, конечно, — сказал пристав Свег. — Если только вы согласитесь поехать в моей старой бричке в компании с Ульсеном и со мной.
— С удовольствием! Благодарю за любезность! Свег хмыкнул. Уж кем-кем, но любезным человеком он себя не считал.
По дороге вдоль реки, поднимаясь в бричке вверх по извивающимся долинам, Свег подробнее рассказал о трех сестрах.
— Дамы определенно истеричны и агрессивны, они требуют неслыханного возмещения за то, что, очевидно, было сломано заранее.
— А кто должен платить?
— Какие-то родственники, которые были в гостях. Восьмилетняя девочка спала в комнате, когда началось это безобразие.
— Должно быть, сильная девчонка!
— Да. Родителям сегодня нужно отправиться за границу, они уже заказали места в отеле, а бедную девочку не на кого спихнуть. И родители не выдумали ничего лучше, чем оставить ее в этом доме!
— Почему же?
— Страшные дамы! Мне только пару раз доводилось с ними встречаться, но худших гарпий стоит поискать. Они изолированы в этом странном доме, да ты и сам скоро увидишь. Раньше им прислуживал один простоватый деревенский малый, но даже и он с ними долго не выдержал. На всем экономили, дрожали над каждой крошкой, а он, вероятно, не получил и эре за свою работу. Местные жители называют его «дом с привидениями», и никто не хочет туда ходить. Теперь осталось недалеко, за поворотом.
Сандер признался:
— Знаете, что я сделал, пока дожидался вас в волостной управе? Я послал приглашение одному лицу, наверняка сильно заинтересованному всем, что связано с этим домом.
— Ну да?
— Точно. Молодая девушка. Я ее лично не знаю, никогда не встречал, но мой отец в дружеских отношениях с ее дедом, его зовут Вильяр Линд. Девушке около двадцати лет, но она принадлежит к весьма известному роду…
— Люди Льда, вероятно?
— Вы правы. Вы знаете ее? Свег пробормотал:
— Думаете, еще одна экзальтированная душа выискалась?
— Нет, такие действительно существуют. И вы, наверное, также знаете, про них говорят, что они обладают сверхъестественными способностями. И эта девушка — ее зовут Бенедикте — должна быть весьма одарена в этом отношении. Если в этом вашем страшном доме есть привидение, она его быстро вытащит на свет.
— Хотел бы я сперва в этом убедиться. И будьте так любезны, не говорите о привидении при мне!
Дорога сделала поворот, и Сандер Бринк широко раскрыл глаза.
— О, Господи, — произнес он. — Я думаю, здесь и впрямь найдется работа для Бенедикте! Она скоро будет здесь, ее дом расположен не очень далеко отсюда.
— Да, тебе пришлось довольно долго нас ждать, так что она уже должна быть в пути, не так ли?
— Да. Я надеюсь на это, — сказал Сандер Бринк. — Только бы она оказалась дома и пожелала приехать!
Молодой Ульсен, который к своему стыду был отсажен назад, указал через плечо.
— За нами скачут два всадника. И очень быстро! Сандер повернулся.
— Да, это мой гонец. И с ним женщина, видите, как развеваются юбки. Слава Богу, теперь мы справимся с вашей головной болью! Пристав, мы можем смело заходить в этот дом со старыми каргами. Там не останется ни одного привидения!
Бенедикте играла с маленькой Ваньей дома в Линде-аллее, когда примчался посыльный. Девушке было девятнадцать; Ванье — дочери Ульвара и Агнеты — семь. Но поскольку Бенедикте была весьма ребячлива и, кроме того, обожала свою приемную сестру, они замечательно играли вместе.
Ванья обещала вырасти грациозной, изящной красавицей. Бенедикте не была особенно привлекательна. Высокого роста, плотная девушка с непослушными волосами, которые никак не хотели укладываться в кокетливые прически. Голос, как сигнальный горн, а руки, как два молота. Лицо несло много характерных особенностей Людей Льда, и поскольку она унаследовала от Хеннинга приятные, но довольно крупные черты, ее нельзя было назвать симпатичной.
Тем не менее Бенедикте завоевала расположение необычайно большого числа друзей. Кто-то, казалось, жалел ее. «Бедная девушка, она никогда не выйдет замуж с такой внешностью. Жаль, ведь она такая милая! Посмотрите только, как она приняла Ванью, словно свою младшую сестру, хотя они и не родственники совсем, во всяком случае, не близкие!» Такие разговоры несли оттенок двусмысленности. Но большинство друзей принимали ее такой, как есть, не замечая ничего, кроме теплых, ласковых глаз и всегда дружелюбной улыбки.
Хеннинг с облегчением видел, что Бенедикте не переняла многих отрицательных черт своего окружения, не поддавалась зову злой крови. Ребенком она, однако, бывала страшно вспыльчива, когда видела, что с ней обошлись несправедливо. Но с годами ее дружелюбие рождало только такие же ответные чувства, и она стала спокойнее.
Между тем никто не знал, что творилось в душе Бенедикте. Никому не было известно о кошмарных фантазиях, преследовавших ее по ночам. Маленькой девочкой она часто вбегала к отцу и Агнете в слезах, прося защиты и утешения. Но никогда не проговаривалась. Тот мир мрака, в который уносилась она, оставаясь одна в пустом и тихом доме, был ее собственным. Девочка бродила там над головокружительной бездной по темным коридорам, где ужасные создания выныривали из глубины, разглядывали ее и так же беззвучно исчезали. В те ночи ей открылись многие тайны потустороннего мира, она получила представление о сокровенных знаниях, но никогда, никогда этого не выдавала. Ибо она знала, что не нашлось бы ни одного человека на земле, кто смог бы разделить ее опыт и переживания.
Много раз она вступала в контакт с предками Людей Льда. Они помогали ей в полных опасности путешествиях в подсознание, они научили ее многим премудростям. Именно далекие предки стали настоящими друзьями, которые знали, что ей пришлось вынести. И они наделили девушку необходимой силой для того, чтобы с достоинством относиться к опрометчивым оценкам ее внешности от людей благожелательных и выслушивать откровенно злые комментарии недругов.
Она обладала волшебными знаниями. Отчасти собственными, до поры скрытыми. Частью теми, которыми ее одарили предки. Бенедикте могла выяснить происхождение и историю любого предмета, просто взяв его в руки. Были у нее и другие сверхъестественные способности. В тот день, когда ей исполнилось восемнадцать, Хеннинг позволил ей стать хозяйкой сокровищ Людей Льда, до этого он считал это опасным. Бенедикте пришла в восторг и была преисполнена благоговения, но отец знал, что она читала древние книги и экспериментировала с фамильными рецептами. Она изучала наследие предков с удовольствием, когда-нибудь это должно было ей пригодиться.
Но волшебный корень мандрагоры — алруне — Хеннинг оставил у себя.
Ему казалось, что он поступил правильно. Однажды, много веков назад, черный ангел дал ему корень, чтобы Хеннинг смог очутиться в краю Легенд. Он хорошо справился с задачей, так думалось ему, и это заслуга мандрагоры. Ибо что смог бы сделать маленький одиннадцатилетний мальчишка с двумя избранными братьями-близнецами, если бы не получил помощи?
Что ж, эти восемь лет с 1883 по 1891 были спокойными для Людей Льда.
Хеннинг был крепким крестьянином в Линде-аллее. Брак с Агнетой стал весьма счастливым и вывел ее из депрессии того, первого, года. Разумеется, то, что с ней сделал Ульвар, тяжело отразилось на Агнете, но когда она родила его дочь Ванью, терзания оставили ее. И в этом была большая заслуга Хеннинга. Его неизменная приветливость и понимание означали для Агнеты все. Он принял Ванью как своего собственного ребенка, и теперь у него уже были две маленькие дочери. Старшая сестра Ваньи, его родная дочь Бенедикте, любила маленькую сестричку, как она называла девочку. Лучшей няньки было не найти.
Малин, и ее Пер, и сын Кристофер по-прежнему жили в уезде, они так и не вернулись назад в Швецию. От их родителей, Кристера и Магдалены, в 1889 году пришло письмо, в котором говорилось, что два дворянских рода, которым Люди Льда верно служили на протяжении столетий, породнились. Сын Шарлотты Поссе Аксель Рейтерскьольд женился на дочери Оксенштернов Габриэлле. Круг замкнулся, служба Людей Льда была окончена.
Но в тот летний день во двор на Линде-аллее прискакал человек и стал спрашивать дочь Хеннинга Бенедикте. У гонца было письмо к ней, от какого-то незнакомого Сандера Бринка. Но отец этого Бринка был знаком с отцом Хеннинга Вильяром. Вся семья, включая незнакомца, собралась в большом доме на совет. Что ж, Вильяр хорошо отозвался о Сандере Бринке, оканчивающем университет, сказал, что тот, без сомнения, является многообещающим исследователем. Собственно, его имя Александер, но люди постоянно называют его коротко — Сандер.
Вежливо обращаясь к людям с нижнего хутора, он интересовался дорогой на Ферьеусет.
— Что тебе там надо? — спросили его.
Молодой человек с дружелюбной улыбкой пояснил, что его интересуют безлюдные места. На его любезности никто не ответил.
— Я немного занимался фольклором, — продолжал он. — И до меня дошли некоторые слухи о Ферьеусете…
Он рассмеялся. Ответом было сосредоточенное молчание трех крестьян. Турист замолчал, почувствовав неловкость.
— Думается мне, тебе не следует даже пытаться туда ходить, — вымолвил наконец крестьянин. — То, что место это обезлюдело, еще ничего не значит.
— Да, вот как? Ну, с этим я и сам как-нибудь разберусь. Но если вы только покажете мне дорогу, то…
— Дороги туда больше нет. Но если тебе так уж нужно, иди до кромки леса. Там водопад. Иди оттуда вверх в гору и окажешься как раз в Ферьеусете.
— Да? — задорно переспросил турист. Но когда его веселая улыбка не вызвала никаких эмоций в ответ, он распрощался и отправился в путь.
Хуторской люд глядел ему вслед из-за занавесок.
Он был хорошо подготовлен для походов по лесам и полям. Брюки-гольф и тяжелые шнурованные башмаки, непромокаемая куртка, шляпа набекрень и туго набитый рюкзак, на котором висели, позвякивая, различные части снаряжения. Ему не пришлось бы страдать от нехватки оборудования.
Но в остальном…
Крестьянки качали головой и снова принимались за свою работу.
Ферьеусет совершенно увлек молодого человека, как только он услышал о нем на Рождество. Видимо, в свое время это был довольно большой хутор. Там даже ходил паром. «Усет» — Устье — означает, что имелась и река, которая впадала куда-то возле хутора. Следовательно, было и озеро.
Человек, рассказавший об этом, упоминал еще и маленькую церковь.
Надо было случиться чему-то невероятному, чтобы люди покинули селение с церковью.
Правда, в Норвегии полно захолустных деревень. Одни из них ютились на головокружительных обрывах, другие прятались глубоко в долинах. Из-за урбанизации страны и бурного потока эмигрантов в Америку множество подобных хуторов осталось пустыми. Лес подкрался вплотную и постепенно забрал назад всю ту землю, что люди когда-то отвоевали у него.
Заросшая дорога вдоль водопада была крутой и долгой. Ничего странного в том, что люди в конце концов переселились в долину. Непроходимая дорога была лучшим тому подтверждением.
Но была и другая причина, из-за которой он отправился в путь в одиночестве.
Предание о пустом хуторе, который постигла кара, дразнило его воображение.
Сперва он хотел взять с собой свою невесту, но тяжелые пешие переходы были не для нее. Кроме того, ее пугали эти жуткие народные предания. Нет уж, спасибо, она предпочла остаться летом в городе. Там было так захватывающе интересно! Многие известные лица отсутствовали, но вместо них прибыли новые.
Поэтому он путешествовал один.
Но, может быть, это и к лучшему. Женщины бывают слишком разговорчивыми; или жалуются, если их что-то не устраивает.
Местность постепенно начала выравниваться. Дорога долго шла по густому лесу, но путешественник заметил, как водопад превратился в спокойную реку, и почувствовал, что дышать стало легче.
Внезапно в просвете перед ним замелькала ранее скрытая панорама обжитой земли. Он продрался сквозь мохнатый ельник — и в следующий момент уже вышел на открытый простор.
Было довольно поздно, уже, должно быть, наступил вечер, но как обычно бывает ранним летом, земля освещалась закатом далеко к северу.
Этнограф-любитель и археолог, или как его еще можно было назвать, остановился, как зачарованный.
Да, там было озеро. Но не большое, он бы назвал его горным озером, пусть даже горы находились вдали. Устье реки действительно виднелось у другого, высокого, берега. Вернее, угадывалось, потому что над водой поднималась бледная завеса тумана, скрывавшая противоположный берег.
Юноша улыбнулся слегка, гордый оттого, что его догадка подтвердилась.
Теперь он понял, почему место называлось Ферьеусет. Там, где он стоял, было лишь каменистое бездорожье. Но другой берег был чрезвычайно красив в лучах заходящего солнца, он наверняка когда-то манил к себе первых поселенцев. И туда добирались единственным способом: вдоль заросшего берега вверх до устья реки — там течение было не таким стремительным, — а дальше переправлялись на лодке.
«Немыслимо поселиться тут», — подумал он, в то же время понимая здешних жителей. Домики, которые он мог разглядеть на другом берегу, располагались необычайно живописно на зеленых лужайках, спускавшихся прямо к озеру. Остатки маленькой церкви возвышались над полосой тумана, собственно, церковь была почти невредима; он увидел мельком черно-серые развалины домов, заметил большой полутораэтажный дом — посмотрите, должно быть деревня покинута не так давно! Дом как будто моргал ослепшими окнами, а крыша прогнулась, как спина у дряхлой клячи.
Прямо у церкви находилось кладбище, которое он намеревался посмотреть. Рядом шла узкая полоска земли, взбегающая на высокий холм, поросший ветвистыми деревьями, образовавшими круглую рощицу.
Над озером расстилался туман. Становилось все труднее рассматривать хутор.
Какая невероятная тишина! Все здесь пребывало в печальных воспоминаниях о прошедших днях.
Даже если люди здесь жили совсем изолированно от мира, трудно догадаться, почему они захотели покинуть свой родной край. Что могло случиться? Эпидемия? Или хутор умирал медленно и естественно, с годами постепенно пустел? А может быть, молодежь хотела в город?
Или все-таки есть что-то в этих загадочных легендах о хуторе, одержимом дьяволом? Предание не было особенно древним, оно внезапно появилось, как молния на небе, — так рассказывал ему приятель.
Нет, разумеется, нет, — он горько ухмыльнулся про себя. Конечно, не эти глупые слухи привели его сюда. Ему хотелось исследовать заброшенный хутор, может быть, даже сделать открытие, чтобы блестяще сдать университетский экзамен.
Но как ему перебраться на тот берег?
В худшем случае, ему придется плыть. Вода, наверняка холодная, но устье водопада вверху не казалось бурным. Там не было коварных подводных течений. Нужно попробовать.
Он уверенно начал двигаться через густые заросли вдоль берега, стараясь не сбиться со старой, едва виднеющейся тропинки.
Пройдя чуть больше половины пути, он внезапно остановился. Наморщив лоб, он всматривался в сторону устья. Глаза слезились от напряжения, так как туман стал действительно плотным.
Разве там остались люди?
Кругом все было так спокойно, стояла мертвая тишина. Однако он угадывал какое-то слабое движение внутри молочно-белой, колышущейся массы тумана.
Его сердце забилось быстрее. Этот звук? Шлепающий, скрипучий, ритмичный…
Господи, да это же лодка! Разве не стоит человек на корме? Кажется, он медленно шевелит веслом. Это… паромщик?
Он не мог как следует разглядеть. Лодка и фигура в ней казались только лишь серыми тенями. Деревня теперь целиком скрылась в дымке, даже церковную башенку не видно.
Но поскрипывание и плеск весла на корме слышались отчетливо.
Что ж, теперь он сможет переправиться.
Юноша поспешил вперед, крикнул «Эгей!» и позабыл все те кошмарные истории, которые слышал о Ферьеусете. Было бы чудесно попасть на другой берег сухим, как для него самого, так и для его рюкзака.
Он почти было оказался у кромки воды, когда мысль пронзила его: «Они же все уехали… Паромщик? Но не об этом ли как раз все легенды…»
Он не двинулся с места. Глядя прямо перед собой, не веря собственным глазам, закричал «Нет!» — и… затих.
Далеко отсюда, в южной Норвегии, рыбак выехал поутру на лодке, чтобы вытащить сети. Он умиротворенно прислушивался к крику озерных птиц, раздававшемуся в рассветной тишине, к плеску весел, мягко опускаемых в воду, к каплям, сбегавшим вниз при каждом новом погружении.
Этот утренний час казался ему лучшим временем дня. Сейчас ему не надо было думать о скотине в хлеву, о деньгах, которых вечно не хватало для большой семьи. Здесь он был свободен. Поэтому он никогда не брал с собой в лодку помощников, хотя дело пошло бы тогда быстрее.
Он и сам вытащит свои сети!
Взгляд рыбака скользил вдоль камышовых зарослей. Как раз в это время года лебеди выводят птенцов, поэтому он перестал грести, проплывая мимо гнезд. Невольно зауважаешь лебяжьи парочки, когда они шипят, вытянув шеи и хлопая крыльями.
Он поднял весла на корму. Что это там лежит в камышах? Это ведь не камень! Нет, что-то слабо колыхалось в воде на волнах, расходящихся от лодки.
Рыбак осторожно подплыл ближе, приглушенное тревожное чувство усиливалось.
Он не стал подплывать совсем близко. Потому что там было как раз то, что он больше всего боялся увидеть. Мускулы быстро начали работать, унося лодку прочь от страшного места к берегу, к людям!
Но ведь никого не объявляли пропавшим без вести?
Должно быть, это случилось ночью.
— Нет, это невыносимо.
Пристав Свег — вальяжный, обветренный человек пятидесяти лет — выпрямился и отряхнул свои насквозь промокшие брюки.
— Он долго лежал в воде, — продолжал он ехидным тоном. — Очень долго. Ты видишь это, Ульсен, не так ли? На нем остались явные следы этого пребывания. Но меня на самом деле удивляют несколько другие вещи. Посмотрим, сумеешь ли ты догадаться, какие!
Юный помощник пристава, который, как ему казалось, лучше разбирался во всем, чем этот дубовый Свег, сосредоточенно разглядывал набухший от воды труп на земле.
— Да-а, протянул он неуверенно. — Он с кем-то дрался.
— Да это же совершенно очевидно! Нет, ну ты больше ничего не видишь?
Ассистент чувствовал себя неважно, его тошнило.
— Да-а, — сказал он. — Да-а-а…
— Да снесись же ты, наконец, цыпленок ты этакий, а не кудахтай! — нетерпеливо вспыхнул пристав. — Посмотри на руки, на ноги и горло!
У молодого Ульсена было, очевидно, не так уж много мозгов, чтобы он мог разглядеть хоть что-нибудь. Но, чтобы выглядеть, как подобает человеку с высшим образованием, он все же нагнулся и принялся усердно изучать тело.
Наконец он выпрямился.
— У него рана на шее! Свег продолжил:
— Он, этот человек, был связан по рукам и ногам, это ты видишь? Все еще остались следы от затянутой веревки вокруг щиколоток и на запястьях. И… Запомни хорошенько, это самое странное. Да, да, я вижу рану на горле. Но обрати внимание на другое! Его тело выглядит так, как будто из него выкачали всю кровь!
— Да, точно, я это тоже заметил, — быстро произнес Ульсен. — Но я думал, что это и так хорошо видно.
«Ты думал! Мякинная голова! Если ты более образован, чем я, это вовсе не значит, что ты всеведущий! Господи, что мне сделать, чтобы с меня свалился этот мельничный жернов?»
Но пристав не высказал свои мысли вслух. Родители Ульсена принадлежали к влиятельнейшим кругам волости, они были порядочными людьми. Жаль, что у них такой сын, надутый как пузырь.
Он перевернул мертвеца. Большинство деталей одежды расползлось, но сохранился пояс, на котором болтались темные гнилые лохмотья.
На спине одежды не было. И там Свег обнаружил то, что заставило его обратиться за помощью к экспертам.
Перед ним стоял еще один молодой человек с высшим образованием. Но на этот раз более симпатичный.
Сандер Бринк учился в университете, но, обладая талантом, добился таких успехов, что его профессор, к которому, собственно, и обратился Свег, рекомендовал своего юного ученика. Сам научный руководитель собирался в Италию на раскопки и заодно в отпуск. Он, казалось, не мог обмануть ожиданий своей семьи. Поэтому и пришлось привлечь Сандера Бринка.
Свег осмотрел студента скептически. «Слишком молод и слишком хорош собой», — подумалось приставу. Но у Сандера оказалась мягкая, дружелюбная улыбка и приятный голос. «Женщины, должно быть, так и вешаются на него, — ухмыльнулся Свег. Карие глаза, необычно светлые волосы. Девушки, наверняка, не могут устоять перед его обаянием и предаются любовным грезам».
Но даже Свег должен был признать, что парень знает, о чем говорит. Сандер изучал историю культуры и религии, именно поэтому его и пригласили.
Этот молодой человек — наверняка ему нет еще двадцати трех — легко касался обнаженной спины, стоя у стола. Тело несчастного было прикрыто простыней, виднелась лишь бледно-синяя, сморщенная от воды кожа.
— Верно, это языческий символ, — произнес Сандер Бринк. — Разумеется, весьма примитивно и неуклюже вырезанный на коже, но эти птичьи головы…
— А что? — спросил Свег, который ничего не понимал в этих бессмысленных царапинах на спине.
— Здесь. Два клюва, повернутые друг к другу.
— Ну да, — сказал пристав, который по-прежнему не видел никаких клювов.
— Они были типичными для времени Меровингов.
— Что?
— Шестое — восьмое столетие. В Швеции этот период называется Вендель, после того, как нашли Вендель в Упланде. Здесь мы пользуемся термином «эпоха Меровингов», образовавшимся под влиянием древнего французского государства.
— Понятно. А что они делают на спине у этого человека?
— Вот в этом-то как раз и состоит проблема. Я не считаю причину их появления особенно приятной. Ученые знают очень мало об обычаях жертвоприношения в то время.
— Жертвоприношения?
— Да, но кое-что нам известно. Этот случай — по всем правилам совершенное ритуальное убийство, когда людям перерезают горло и собирают всю кровь в сосуд, который потом приносят богам в жертву. Затем убитых развешивают на деревьях.
— Аппетитно, — промямлил Свег.
Ульсен также присутствовал, но тотчас же вышел вон, как только Сандер Бринк начал рассказывать о языческих обычаях.
— Упсальские жертвоприношения наиболее известны. Это происходило каждые девять лет, и один свидетель рассказывал христианскому монаху Адаму из Бремена, что он собственными глазами видел семьдесят два мертвых тела. Там были лошади, собаки и люди, и все они висели в священном жертвенном лесу возле Упсалы в Швеции, — продолжил Сандер.
— Черт побери, но мы же сейчас в Норвегии 1891 года, — воскликнул Свег. — Вы хотите сказать, что и этот бедняга висел на дереве?
— Может быть, у него ведь остались ясные следы веревки вокруг рук и ног, но точно определить нельзя.
— Вокруг шеи тоже, — сухо добавил Свег.
— Да, сколько лет могло ему быть?
— Во всяком случае, не мальчишка. Рискну предположить, что около шестидесяти. Но теперь нелегко делать выводы, он плохо сохранился. Сейчас у меня мало времени, меня вызывают в один дом, наверху, в долине. Мой округ слишком велик. Вот и там еще одна удивительная история, я не знаю пока точно, в чем дело. На хуторе живут весьма примечательные сестры, и они утверждают, что у них в доме ночью бушевало привидение.
— Разве это дело волостного пристава? — улыбнулся Сандер, и Свег в очередной раз отметил необычайное обаяние молодого человека. Если бы у пристава была дочь подходящего возраста, он бы не преминул мимоходом представить ее. Но дочери не было.
— Собственно, нет, но старухи настаивают на возмещении убытков, и мне надо подняться туда, чтобы оценить ущерб.
Сандер задумчиво смотрел на него.
— А можно ли мне поехать с вами? Мне все равно надо остаться здесь на время, чтобы попытаться выяснить как можно больше о мертвом, и я не начну свою работу раньше завтрашнего дня.
— Да, конечно, — сказал пристав Свег. — Если только вы согласитесь поехать в моей старой бричке в компании с Ульсеном и со мной.
— С удовольствием! Благодарю за любезность! Свег хмыкнул. Уж кем-кем, но любезным человеком он себя не считал.
По дороге вдоль реки, поднимаясь в бричке вверх по извивающимся долинам, Свег подробнее рассказал о трех сестрах.
— Дамы определенно истеричны и агрессивны, они требуют неслыханного возмещения за то, что, очевидно, было сломано заранее.
— А кто должен платить?
— Какие-то родственники, которые были в гостях. Восьмилетняя девочка спала в комнате, когда началось это безобразие.
— Должно быть, сильная девчонка!
— Да. Родителям сегодня нужно отправиться за границу, они уже заказали места в отеле, а бедную девочку не на кого спихнуть. И родители не выдумали ничего лучше, чем оставить ее в этом доме!
— Почему же?
— Страшные дамы! Мне только пару раз доводилось с ними встречаться, но худших гарпий стоит поискать. Они изолированы в этом странном доме, да ты и сам скоро увидишь. Раньше им прислуживал один простоватый деревенский малый, но даже и он с ними долго не выдержал. На всем экономили, дрожали над каждой крошкой, а он, вероятно, не получил и эре за свою работу. Местные жители называют его «дом с привидениями», и никто не хочет туда ходить. Теперь осталось недалеко, за поворотом.
Сандер признался:
— Знаете, что я сделал, пока дожидался вас в волостной управе? Я послал приглашение одному лицу, наверняка сильно заинтересованному всем, что связано с этим домом.
— Ну да?
— Точно. Молодая девушка. Я ее лично не знаю, никогда не встречал, но мой отец в дружеских отношениях с ее дедом, его зовут Вильяр Линд. Девушке около двадцати лет, но она принадлежит к весьма известному роду…
— Люди Льда, вероятно?
— Вы правы. Вы знаете ее? Свег пробормотал:
— Думаете, еще одна экзальтированная душа выискалась?
— Нет, такие действительно существуют. И вы, наверное, также знаете, про них говорят, что они обладают сверхъестественными способностями. И эта девушка — ее зовут Бенедикте — должна быть весьма одарена в этом отношении. Если в этом вашем страшном доме есть привидение, она его быстро вытащит на свет.
— Хотел бы я сперва в этом убедиться. И будьте так любезны, не говорите о привидении при мне!
Дорога сделала поворот, и Сандер Бринк широко раскрыл глаза.
— О, Господи, — произнес он. — Я думаю, здесь и впрямь найдется работа для Бенедикте! Она скоро будет здесь, ее дом расположен не очень далеко отсюда.
— Да, тебе пришлось довольно долго нас ждать, так что она уже должна быть в пути, не так ли?
— Да. Я надеюсь на это, — сказал Сандер Бринк. — Только бы она оказалась дома и пожелала приехать!
Молодой Ульсен, который к своему стыду был отсажен назад, указал через плечо.
— За нами скачут два всадника. И очень быстро! Сандер повернулся.
— Да, это мой гонец. И с ним женщина, видите, как развеваются юбки. Слава Богу, теперь мы справимся с вашей головной болью! Пристав, мы можем смело заходить в этот дом со старыми каргами. Там не останется ни одного привидения!
Бенедикте играла с маленькой Ваньей дома в Линде-аллее, когда примчался посыльный. Девушке было девятнадцать; Ванье — дочери Ульвара и Агнеты — семь. Но поскольку Бенедикте была весьма ребячлива и, кроме того, обожала свою приемную сестру, они замечательно играли вместе.
Ванья обещала вырасти грациозной, изящной красавицей. Бенедикте не была особенно привлекательна. Высокого роста, плотная девушка с непослушными волосами, которые никак не хотели укладываться в кокетливые прически. Голос, как сигнальный горн, а руки, как два молота. Лицо несло много характерных особенностей Людей Льда, и поскольку она унаследовала от Хеннинга приятные, но довольно крупные черты, ее нельзя было назвать симпатичной.
Тем не менее Бенедикте завоевала расположение необычайно большого числа друзей. Кто-то, казалось, жалел ее. «Бедная девушка, она никогда не выйдет замуж с такой внешностью. Жаль, ведь она такая милая! Посмотрите только, как она приняла Ванью, словно свою младшую сестру, хотя они и не родственники совсем, во всяком случае, не близкие!» Такие разговоры несли оттенок двусмысленности. Но большинство друзей принимали ее такой, как есть, не замечая ничего, кроме теплых, ласковых глаз и всегда дружелюбной улыбки.
Хеннинг с облегчением видел, что Бенедикте не переняла многих отрицательных черт своего окружения, не поддавалась зову злой крови. Ребенком она, однако, бывала страшно вспыльчива, когда видела, что с ней обошлись несправедливо. Но с годами ее дружелюбие рождало только такие же ответные чувства, и она стала спокойнее.
Между тем никто не знал, что творилось в душе Бенедикте. Никому не было известно о кошмарных фантазиях, преследовавших ее по ночам. Маленькой девочкой она часто вбегала к отцу и Агнете в слезах, прося защиты и утешения. Но никогда не проговаривалась. Тот мир мрака, в который уносилась она, оставаясь одна в пустом и тихом доме, был ее собственным. Девочка бродила там над головокружительной бездной по темным коридорам, где ужасные создания выныривали из глубины, разглядывали ее и так же беззвучно исчезали. В те ночи ей открылись многие тайны потустороннего мира, она получила представление о сокровенных знаниях, но никогда, никогда этого не выдавала. Ибо она знала, что не нашлось бы ни одного человека на земле, кто смог бы разделить ее опыт и переживания.
Много раз она вступала в контакт с предками Людей Льда. Они помогали ей в полных опасности путешествиях в подсознание, они научили ее многим премудростям. Именно далекие предки стали настоящими друзьями, которые знали, что ей пришлось вынести. И они наделили девушку необходимой силой для того, чтобы с достоинством относиться к опрометчивым оценкам ее внешности от людей благожелательных и выслушивать откровенно злые комментарии недругов.
Она обладала волшебными знаниями. Отчасти собственными, до поры скрытыми. Частью теми, которыми ее одарили предки. Бенедикте могла выяснить происхождение и историю любого предмета, просто взяв его в руки. Были у нее и другие сверхъестественные способности. В тот день, когда ей исполнилось восемнадцать, Хеннинг позволил ей стать хозяйкой сокровищ Людей Льда, до этого он считал это опасным. Бенедикте пришла в восторг и была преисполнена благоговения, но отец знал, что она читала древние книги и экспериментировала с фамильными рецептами. Она изучала наследие предков с удовольствием, когда-нибудь это должно было ей пригодиться.
Но волшебный корень мандрагоры — алруне — Хеннинг оставил у себя.
Ему казалось, что он поступил правильно. Однажды, много веков назад, черный ангел дал ему корень, чтобы Хеннинг смог очутиться в краю Легенд. Он хорошо справился с задачей, так думалось ему, и это заслуга мандрагоры. Ибо что смог бы сделать маленький одиннадцатилетний мальчишка с двумя избранными братьями-близнецами, если бы не получил помощи?
Что ж, эти восемь лет с 1883 по 1891 были спокойными для Людей Льда.
Хеннинг был крепким крестьянином в Линде-аллее. Брак с Агнетой стал весьма счастливым и вывел ее из депрессии того, первого, года. Разумеется, то, что с ней сделал Ульвар, тяжело отразилось на Агнете, но когда она родила его дочь Ванью, терзания оставили ее. И в этом была большая заслуга Хеннинга. Его неизменная приветливость и понимание означали для Агнеты все. Он принял Ванью как своего собственного ребенка, и теперь у него уже были две маленькие дочери. Старшая сестра Ваньи, его родная дочь Бенедикте, любила маленькую сестричку, как она называла девочку. Лучшей няньки было не найти.
Малин, и ее Пер, и сын Кристофер по-прежнему жили в уезде, они так и не вернулись назад в Швецию. От их родителей, Кристера и Магдалены, в 1889 году пришло письмо, в котором говорилось, что два дворянских рода, которым Люди Льда верно служили на протяжении столетий, породнились. Сын Шарлотты Поссе Аксель Рейтерскьольд женился на дочери Оксенштернов Габриэлле. Круг замкнулся, служба Людей Льда была окончена.
Но в тот летний день во двор на Линде-аллее прискакал человек и стал спрашивать дочь Хеннинга Бенедикте. У гонца было письмо к ней, от какого-то незнакомого Сандера Бринка. Но отец этого Бринка был знаком с отцом Хеннинга Вильяром. Вся семья, включая незнакомца, собралась в большом доме на совет. Что ж, Вильяр хорошо отозвался о Сандере Бринке, оканчивающем университет, сказал, что тот, без сомнения, является многообещающим исследователем. Собственно, его имя Александер, но люди постоянно называют его коротко — Сандер.