Сантос Морис
Тсантса

   Морис Сантос
   ТСАНТСА
   Перевод А. Сыровой
   Для тех читателей, которые не знают значения слова "Тсантса", - а в этом нет ничего удивительного - я начну с определения.
   Оно индейское по своему происхождению и до сих пор знакомо только индейским племенам живарес, обитающим на экваторе в районах, где европеец - крайне редкий гость. Оно означает военный трофей: голову врага, которая была отрублена, но не скальпирована. Способы, которыми при этом пользуются, до сих пор остаются тайной. Они не только предохраняют отрубленные головы от разложения, но значительно уменьшают их пропорции, в результате чего те достигают размеров апельсина или утиного яйца. Самое странное в этой усадке, вызванной сокращением тканей, то, что оно не влечет за собой изменения черт лица жертвы. Лицо остается вполне узнаваемым, только уменьшается. Как будто мы смотрим на него в перевернутый бинокль, вот и все.
   Если верить теориям, которые выдвигаются исследователями, изучавшими процесс приготовления этих зловещих трофеев, то вот его улучшенный рецепт. Но я боюсь, он может повергнуть в уныние моих читателей, особенно представительниц слабого пола, даже больше, чем рецепт великого Вателя, который, описывая способ приготовления жаркого, начинает такими словами: "Возьмите трех упитанных уток..."
   Но вот рецепт исследователей:
   "Возьмите голову врага, не снимая волос; позаботьтесь, чтобы это была свежеотрубленная голова. С помощью очень острого инструмента - прекрасно подойдут ножницы для потрошения дичи - сделайте надрез вокруг скальпа, начиная со впадины на задней части шеи. Очень важно учесть, чтобы линия надреза не касалась волос и заканчивалась на лбу, как раз там, где начинают расти волосы. Это помогает скрыть надрез.
   Делая мягкие, но уверенные движения, которые вы легко приобретете после третьей-четвертой головы, приподнимите кончики надреза, который вы сделали, и постепенно снимайте всю кожу с черепа и мускулов лица, принимая все возможные меры, чтобы не повредить ее. Внутрь этого мягкого покрова положите круглый камень, размеры которого должны быть чуть меньше, чем размеры головы. Камень должен быть нагрет до температуры кипящего масла.
   Зашейте рану, увлажните лицо начинающим бродить фруктовым соком - вино также замечательно подойдет для этой помывки в который вы положили гранатовые корки или кожуру любого другого фрукта, богатого дубильными веществами, и выставьте свое изделие ручной работы на солнце на восемь часов, сохраняя от мух, которые наверняка попытаются попробовать это вкусненькое блюдо.
   На следующий день удалите швы и замените камень другим, тоже горячим, как и первый, но меньшего размера.
   Повторяя эту процедуру каждый день, до тех пор, пока давшие усадку ткани прекратят дальнейшее сокращение, вы, наконец, получите голову, о которой мечтали, и будете вознаграждены за своим усилия.
   Чтобы предохранить результаты вашего труда от порчи, необходимо положить кусочек камфары в рот тсантсы, перед первой операцией, конечно, так как позже губы, которые, между прочим, следует сшить швом, затвердеют и не дадут возможности вам это сделать. Следуя этим инструкциям, вы будете иметь возможность сохранить вашу тсантсу на радость последующих поколений".
   Именно в Марселе, благодаря содействию доктора Маршана, я впервые посетил клинику для душевнобольных. Самое странное заключается в том, что во время этого первого визита мне тут же пришлось столкнуться с одним из самых любопытных случаев душевной болезни, который когда-либо встречался в моей практике, точно так же, как человек, никогда не бравший в руки карты, тем не менее выигрывает банк в Монте-Карло.
   Возможно, я должен сказать, что, хотя мой первый легкий успех вдохновил меня на упорное продолжение поисков, мне необходимо было огромное терпение, чтобы найти другие, не менее интересные случаи.
   Эта частная лечебница в Марселе была неподалеку от зоологического сада, и у меня тут же возникло странное впечатление от посещения больных, которые жили взаперти, когда я только что наблюдал за животными в их тесных клетках.
   Доктор Маршан, с которым я был совершенно откровенен о цели своего визита, оглядел меня с ног до головы с задумчивым, довольно мрачным выражением лица. Неожиданно он просветлел.
   - Я понял, - воскликнул он с облегчением. - Как вы можете легко понять, я связан профессиональной тайной. Большинство моих пациентов (доктор некоторое время колебался) из состоятельных семей города и окрестностей. Чем меньше о них говорят, тем больше довольны их родственники.
   Однако среди них есть мужчина лет сорока, уроженец других мест. Его семья живет в Бразилии. Она оплачивает его содержание на год вперед, присылая раз в год банковский чек. Они никогда не интересуются его здоровьем, за что я их не виню, так как он неизлечим. Только изредка спрашивают, жив ли он и продолжать ли им оплату стоимости его лечения.
   Я полагаю, что могу рассказать вам об этом больном, так как, вероятнее всего, не причиню вреда ни ему, ни его родственникам. Хотите пройти со мной?
   Я молча согласился и последовал за доктором Маршаном на третий этаж относительно новой части здания, предназначенной для "отдыха" выздоравливающих. Там были люди, большинство из которых никогда уже не увидит Марсель, разве что сквозь зарешеченные окна своих комнат, которые, следует отметить, были чистыми и удобными.
   Доктор Маршан постучал в дверь, которая, насколько я помню, была расположена в углу коридора.
   - Войдите, - ответил низкий голос.
   Вытянув ноги во всю длину, закутанный в шаль поверх халата, в кресле сидел мужчина, еще довольно молодой, с мужественными чертами лица.
   Что меня поразило в нем больше всего, так это изящество его рук - рук, скорее, мумии, нежели человека - очень длинных и истощенных.
   Потом мое внимание привлекло его лицо. Я не мог оторвать от него глаз.
   Черты лица были правильными, над красивыми яркими глазами темнели изумительной формы брови; губы тоже были, я бы сказал, слишком правильной формы и чувственные. Тем не менее, я не получил никакого удовольствия, глядя на это лицо.
   В нем чего-то не хватало. Вскоре я понял, чего именно, когда мужчина поднялся, чтобы поприветствовать нас.
   Он был высоким и с первого взгляда казался хорошо сложенным, но голова его не соответствовала всему остальному. Она не портила внешности, если вы видели его в профиль, но коща он смотрел прямо, вы тут же ощущали, что она была непропорциональна его телу. Про себя я сравнил ее с головкой хлыста для верховой езды. Лоб его, хотя и не был откинут назад, был как будто стиснут, что создавало неприятное впечатление.
   "Последний из рода", - подумал я и сел. У меня было время оглядеться вокруг, пока доктор интересовался здоровьем пациента. Здесь были книги - много книг на различных языках. Полное собрание сочинений Пруста соседствовало с собранием сочинений Томаса Манна, избранные труды Лоренса и Хаксли - с трудами Д'Аннунцио.
   Судя по идеальному порядку, в котором содержалась комната, трудно было представить себе, что ее хозяин - умственно больной человек.
   - Мой друг хотел бы с вами познакомиться, - сказал ему доктор, закончив со своими обычными вопросами. - Он изучает метафизические, а также и научные проблемы. Поэтому мы заговорили о вас. По вполне понятным причинам, я не стал посвящать его в суть дела, но если вы почувствуете расположение, вы можете рассказать ему все точно так, как мне, когда прибыли в Марсель. Могу себе вообразить, как вы его заинтересуете. Вы также сможете оказать помощь любому, если это будет необходимо, кто соблазнится и захочет повторить вслед за вами этот опасный эксперимент.
   Я должен признаться, что такая преамбула доктора чрезвычайно возбудила мое любопытство, и в душе я молился, чтобы пациент не нашел убежища в упорном молчании. Психиатры подтвердят, что именно так чаще всего и бывает.
   - Мой эксперимент! - воскликнул Хосе Ф., так звали пациента. - Вы хотите сказать, доктор, - мое преступление. Вы нашли аргумент, чтобы побудить меня повторить в самый последний раз повествование о событиях, которые привели меня сюда.
   Доктор Маршан поднялся.
   - Вы понимаете, дон Хосе, что я знаю вашу историю наизусть. Вы никогда не меняете ее содержание или даже порядок следования событий. Поэтому вы извините меня, если я оставлю вас наедине со своим другом. Вы знаете, как много гостей (я обратил внимание, что доктор, насколько это было возможно, избегал слова "пациент") спрашивают меня каждую минуту. Мне бы не хотелось, чтобы они на меня рассердились.
   - Идите, доктор. Ваш друг присоединится к вам, как только я ему все расскажу. Пожалуйста, отметьте, я не говорю "как только он во все поверит".
   Доктор исчез, но перед этим он протянул мне пачку сигарет.
   - Они пригодятся, - сказал он. - История, которую вам предстоит услышать, не из коротких.
   - Мне нет необходимости представляться, - начал мой собеседник. - Достаточно знать, что я француз и не имею никакого отношения к титулу "дон Хосе", дарованному мне доктором Маршаном, которому хочется немного позабавиться. Мой отец родился в Бразилии и сколотил состояние, занимаясь производством сахара. Когда он умер, то оставил состояние своему брату, который является моим опекуном или, скорее, стал таковым, когда я оказался в приюте. Моя мать умерла при родах, произведя меня на свет. И как только я достиг соответствующего возраста, я поступил в колледж в Рио-де-Жанейро.
   Я думаю - и доктор разделяет мою точку зрения - что именно недостаток материнской ласки, которую не могли возместить ни знакомство с равнодушными товарищами по учебе, ни отношения со священниками, стал причиной моего сознательного и растущего желания находиться в женском окружении еще до наступления половой зрелости. Я могу даже пойти дальше и признаться, что это было желание, чтобы мною руководила, учила, воспитывала и оказывала влияние представительница прекрасной половины, которая была бы нежна и в то же время своевольна.
   Я заметил, что дон Хосе выделил слово "своевольна" с особым удовлетворением.
   "Да, - подумал я, - без сомнения, передо мной жертва мазохизма".
   А мистер Ф. продолжал свой рассказ.
   - Все женщины, которых я знал в бразильском обществе, казались мне слишком мягкими и покорными, чтобы соответствовать моему идеалу. Века португальского господства и строгость в соблюдении религиозных обычаев приготовили их к исполнению своих обязанностей, а также ко всяческим жертвам, которых требует замужество. С другой стороны, они совершенно теряются, когда сталкиваются с непредвиденными трудностями. Во время путешествия, например, они напуганы всем: незнакомой пищей, иностранными языками, даже испанским, несмотря на то, что он тесно связан с их родным языком; малейший пустяк огорчает их, они боятся всего - вида неизвестного им насекомого, например, или даже обращения к слугам, которых они до того не видели.
   Я быстро понял, что здесь, в Рио, во всяком случае, среди бразилианок, никогда не найду себе молодую, энергичную избранницу (тут я вновь обратил внимание, как он с особым удовольствием подчеркнул "энергичная"), которая избавила бы меня от мужского окружения, в котором я был заточен с самого раннего детства. Мне претила мужская грубость с ее вульгарностью и склонностью к преследованию.
   (При слове "преследование" я насторожился. Предстояло ли мне услышать признания человека, страдающего манией преследования? Для меня это имело бы особый интерес, но я понял, что ошибся).
   - Рио, как вы знаете - морской порт, куда каждый год океанские суда привозят толпы иностранцев со всего света. Некоторые оседают здесь, чтобы заработать деньги или даже вернуть утраченное состояние.
   Некоторых привлекает необыкновенная красота бразильской столицы с ее бесчисленными пляжами и чудесным берегом; другие приезжают изучать страну с ее самобытной культурой и неистощимыми богатствами.
   И вот как раз, когда американский пассажирский лайнер "Нью Стар" пришвартовался к берегу, я встретил Элис и ее мать.
   Они приехали в Рио-де-Жанейро, чтобы получить наследство брата Элис. Пока он был жив, его отрицательные качества и определенные недостатки заставляли родственников сторониться его. Но как только семья узнала о наследстве, они тут же заговорили о его достоинствах и не стыдясь объявили о своих претензиях.
   Тут Хосе Ф. внезапно остановился.
   - Семья, о которой я упоминаю, - заметил он, - очень хорошо известна. Напомните, как их фамилия... Хойет?
   Жестом я дал понять, что это так.
   - Трудности, с которыми было связано "размораживание" денежных средств, заставили миссис Хойет и ее дочь остаться в Бразилии, где они могли жить, тратя понемногу это свалившееся на их голову богатство. Я представляю, что средства миссис Хойет в Нью-Йорке были весьма скромные и что их поездка в Бразилию, которая дала им возможность жить, не тратя доход в Америке, должно быть, оказалась для них счастливой. Во всяком случае, мать и дочь выехали из отеля и сняли комнаты в Рио, в одном из небольших домов, приютившихся в тени небоскребов, которые окаймляют побережье Копакабаны.
   Пока я слушал это повествование, которое было, по-видимому, прологом к приключениям Хосе Ф., я не мог не задуматься над тем, что, если его рассудок и был поврежден, в его разговоре не было заметно следов этого, и я не мог не восхищаться правильностью изложения мыслей и восторгался его логикой и соблюдением строгой хронологии.
   - Если я не ошибаюсь, меня представили миссис Хойет на благотворительном базаре. Я старался понравиться ей прежде, чем увидел не дочь, которая была истинной красавицей, и она это оценила, сознавая, что моя изысканная любезность была бескорыстной. Я думаю, она была несколько раздражена тем, что вынуждена быть "мамой прекрасной Элис" и никто не обращает внимание на то, что она сама еще довольно хороша.
   Когда мы пили третий бокал шампанского, она решила, что я - "хороший мальчик", и познакомила меня со своей дочерью.
   Я пригласил Элис на танго. О, это танго! Я не могу забыть его до сих пор.
   ("Бог ты мой, - думал я. - Если он не обойдет вниманием описание своего первого танго с мисс Хойет, когда же мы доберемся до главного?")
   - Мисс Хойет танцевала великолепно, но я заметил нечто любопытное: хотя ее движения соответствовали моим, она не полностью отдавалась партнеру.
   Не поймите меня неправильно. Не могло быть и речи о каком-то сопротивлении с ее стороны; это совсем расстроило бы наш танец. Ну, как мне вам объяснить? В общем, я понял, она делала вид, что подчиняется мне, а в действительности, именно она "вела", хотя я вряд ли сознавал это.
   Взявшись за руки, мы кружились в танце под сияющими люстрами бального зала Казино. А миссис Хойет в это время в безнадежном одиночестве курила сигареты в углу, облокотившись на мраморный стол, за которым стояли пустующие в ожидании нас стулья.
   Я пустил в ход всю свою изобретательность, чтобы заставить партнершу приблизиться к тому месту, где сидела ее мать. Всякий раз, без особого, как я уже заметил раньше, давления с ее стороны, она заставляла меня сторониться той части зала. Возможно, как я себе представляю, надзор, под которым ее держала мать, каким бы добрым он ни был, сковывал свободу.
   Поверьте, я был на седьмом небе. Наконец-то я встретил человека, который "подчинял" меня своей воле, что являлось тайным желанием моего сердца.
   Как вы можете себе вообразить, наши отношения не закончились после этого вечера. Мы встречались день за днем, вместе гуляли по Рио и его восхитительным окрестностям. Нас часто можно было увидеть под сенью деревьев знаменитого ботанического сада. Там, в тиши аллей, окруженных тропическими деревьями, образующими свод, у меня была возможность понаблюдать и постепенно узнать странный характер этой девушки.
   Она не любила прекрасное, но живо интересовалась всем уродливым, чудовищным. Она могла пройти мимо роз, даже не заметив их, мимо магнолий,, не наслаждаясь их чудным ароматом, но останавливалась у растений, поедающих насекомых, завороженная этим зрелищем, хотя оно было отвратительным. Она подолгу стояла, уставившись на ужасные чашечки ароника.
   - Посмотри на этот цветок, - говорила она. - Разве он не похож на паука? Как паук, который только что поймал бабочку! А этот аронник кажется искусственным, как будто он сделан из кусочка змеиной кожи.
   Я испытывал некоторую неловкость, конечно, но только слегка! Свойственные молодости излишества, думал я, и любование, вызванное необычными формами.
   Мы также посещали зоологический сад в Рио и бродили и любовались - во всяком случае, я - изумительной коллекцией экзотических птиц.
   - Я хочу, чтобы мы пришли сюда в четверг, - сказала мисс Хойет.
   - Почему именно в четверг? - спросил я.
   - Потому что по четвергам кормят змей, - спокойно ответила она.
   Мы в в самом деле пошли туда в тот день, и даже теперь я искренне жалею об этом. Если вы не видели, как питон сначала душит, а потом медленно заглатывает морскую свинку или кролика, которых ему дают, вам трудно себе представить, какое это отвратительное и ужасное зрелище. Ужасно, без преувеличения. Все неминуемое и преднамеренное всегда казалось мне ужасным. Как медленно приближались змеи к предназначенной им добыче, чтобы очаровать их, а не запугать с первого взгляда. С какой неторопливостью они мяли и душили их, с какой осмотрительностью заглатывали все еще трепещущую жертву. Это похоже на неумолимый ход минутной стрелки часов. Со стороны может показаться, что стрелка замерла. Тем не менее, через час она сделает полный круг по циферблату и определит время последнего дыхания многих простых смертных.
   Казалось, мой собеседник начал волноваться. Я стал слегка нервничать и украдкой измерил расстояние, которое отделяло меня от двери и звонка.
   Мистер Ф. заметил, что мое внимание отвлеклось, но, к счастью, понял это по-своему.
   - Не беспокойтесь, - сказал он. - Нас никто не потревожит. Доктор Маршан строго наказал, чтобы никто не нарушал наш покой. (Что касается меня, я очень сожалел о такой предусмотрительности доктора.)
   - Это не мое дело - описывать характер наших отношений. Однако я должен признаться, что я полностью находился под обаянием этой Цирцеи, которая распространяла на меня свою злую чарующую силу.
   Я понял совершенно ясно, что единственное, с чем она считалась, было ее собственное удовольствие, но не мое. Но я был настолько увлечен, что ее удовольствие было моей единственной радостью. Я был ее пленником. Я был покорен, невидимые нити опутали меня так, что я этого не почувствовал. И поверите ли вы, мне все время казалось, что я перед ней в долгу, что я всем ей обязан; я постоянно пытался отделаться от этой мысли, засыпал ее скромными подарками, которые, как принято говорить, способствуют взаимной привязанности.
   Чтобы удостоверяться, что мои подарки будут приятны, я позволял мисс Хойет выбирать их на свой вкус. Одним словом, все повторялось, как в том известном танго. Я думал, что сам вел партнершу, а в действительности, это она заставляла меня следовать за ней.
   Первое, что привлекло ее, был крошечный рубин, выставленный в витрине антикварного магазина "Кристобальд Бразерс", где можно купить бабочку, вставленную между кусочками стекла, португальские распятья, крупные аквамарины или бериллы самых разнообразных оттенков.
   - Если бы этот рубин принадлежал мне, я бы вставила его в совершенно другую оправу, - намекнула Элис.
   Я купил камень и предложил его ей.
   - Этот рубин не имеет большой ценности, потому что он непрозрачен, поэтому я позволяю вам предложить его мне. Но он доставляет мне значительно больше удовольствия, чем совершенно прозрачный камень. Он напоминает мне каплю запекшейся крови.
   И действительно, когда Элис положила этот неограненный рубин величиной с горошину на бледную ладонь, можно было подумать, что она оцарапала ее о куст ежевики и большая капля крови выступила из невидимой ранки.
   В другой раз это, был горный хрусталь, в котором удивительно красиво смотрелся искусно вставленный в него турмалин.
   - О, мой дорогой, - воскликнула она, - посмотри на него. Как будто сочится кровь! Видел ли ты когда-нибудь что-либо подобное? Как ты думаешь, он очень дорогой? Было бы ужасно, если бы он попал в руки того, кто не сможет по достоинству оценить всей драмы, заложенной в нем.
   Стоило ли говорить, что я сделал своей подруге предложение принять от меня камень, из которого будто бы каплями вытекала кровь.
   Вот так начался наш роман. Миссис Хойет едва ли проявляла интерес к нам; я потерял ее расположение сразу же, как только начал ухаживать за ее дочерью.
   Однако однажды, когда я увидел ее в одиночестве в холле отеля, я остановился и предложил ей выпить чашечку кофе.
   - Как вам угодно, - ответила она довольно холодно.
   Коща мы пришли в кондитерскую, миссис Хойет отказалась от кофе и предпочла портвейн. Под влиянием алкоголя она стала, нельзя сказать, чтобы более дружелюбной, но, во всяком случае, более разговорчивой.
   Мы рассказывали друг другу о Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, о жизни в Вашингтоне и Бостоне, который, как я признался ей, был моим любимым городом.
   Мои слова, вполне искренние, казалось, несколько смягчили ее.
   - Я родилась в Бостоне, - призналась она.
   Когда несколькими минутами позднее я уходил, проводив ее до дверей ее небольшого дома, она посмотрела мне прямо в глаза и произнесла довольно таинственную фразу, значение которой я осознал гораздо позже:
   - Мой дорогой мальчик, не поддавайтесь всяким прихотям Элис; не уступайте ей никогда.
   - Мне показалось, она намеренно подчеркнула слово "всяким", как будто хотела, чтобы я почувствовал и понял угрожающую мне опасность.
   Примерно через месяц Элис и я снова оказались в антикварном магазине "Кристобальд Бразерс" и, чтобы убить время, обследовали его весь.
   В одной из витрин, которая была освещена несколько хуже остальных и ускользнула от нашего внимания раньше, мы увидели несколько ухмыляющихся масок из Китая и Японии и идолов полинезийского происхождения. Они лежали вокруг очень странного предмета, который я вам должен описать. Вы знаете, что такое "тсантса"? Я ответил, что знаю.
   - В таком случае, это некоторым образом сократит мое повествование, - сказал мистер Ф. - Во всяком случае, я должен отметить, что та тсантса была выставлена на продажу не совсем в обычном виде.
   На гипсовой основе был закреплен стеклянный стержень, на него надета крошечная человеческая головка величиной не больше апельсина.
   То место, где стержень вонзался в шею, было скрыто украшением из перьев колибри, наличие которого, вместо того, чтобы смягчать суровый вид этого трофея, только усиливало его. Длинные волосы, достигающие гипсовой основы, касались ее кончиками прядей. При малейшем колебании воздуха они оживляли таким образом эту жутковатого вида маленькую фигурку. Стеклянный стержень, без сомнения, опирался на свод черепа в самом центре скальпа, так что голова тоже слегка покачивалась при малейшем дуновении ветерка. И я могу заверить вас, что эта видимость покорности в безжизненном лице производила, мягко говоря, глубокое впечатление. Элис Хойет уставилась на этот слегка покачивающийся предмет, завороженная им, и, не замечая того, что делает, кивала головой, как тсантса. Мне и в самом деле казалось, что она задает вопросы этой мумии и получает удовлетворяющие ее ответы.
   - Боже мой! - воскликнула вдруг Элис. - Это первая вещь за всю мою жизнь, которую бы я страстно желала иметь... Если только...
   Я не мог не заметить, что моя возлюбленная первый раз за все время нашего знакомства не использовала свою обычную манеру, которая давала ей возможность добиваться исполнения ее желаний окольными путями. Нет, она говорила совершенно открыто. Я также заметил, что с ее стороны было не очень любезно дать мне понять, как мало она ценила те небольшие подарки, которые я ей преподносил до того момента, в сравнении с этим новым сокровищем. Но что меня больше всего потрясло, так это то, что молодая, красивая и очаровательная девушка имела желание обладать такой совершенно отталкивающей вещицей. Я не стал скрывать от нее того, что думаю. Но мои высказывания были встречены без особого понимания.
   - Мне не нужен этот сувенир, - ответила Элис, взглянув на меня своими бледными голубыми глазами цвета барвинка, подобных которым я не видел больше никогда, разве что у очень маленьких детей. - Нет, я хочу не этот сувенир. Тот, что мне нужен, будет несколько иным. Мы поговорим с тобой об этом в другой раз, когда ты будешь в ином расположении духа.
   И мы молча вышли из магазина. Это молчание обеспокоило меня, как будто нас ожидала какая-то опасность.
   С тех пор Элис очень изменилась, по крайней мере, по отношению ко мне.
   Она всегда была дружелюбна - нет, пожалуй, это слишком но она никогда не была столь желанна, как тогда. Однако больше не могло идти и речи о любезностях в большом и малом, которые она мне до сих пор оказывала, хотя и очень скупо.
   Правда, мы часто гуляли и обедали вместе, но все наши встречи - как бы это поточнее выразить? - были платоническими. Настолько платоническими - и я так переживал, - что впоследствии нервы мои совсем расшатались, так как, наверное, легче пережить отсутствие знаков внимания, благосклонности, чем потерять их, когда ты к ним начинаешь привыкать.
   ("Теперь понятно, - подумал я, - вот что стало причиной беды: подавление либидо, полового влечения, с неизбежными последствиями. Как бы Фрейду понравилась вся эта история!")