Сартаков Сергей. Журавли улетают на юг

   Таща на буксире небольшую баржу, катер наискось пересекал реку, приближался к плоту.
   Евсей Маркелыч погрозил кулаком: вот, мол, вам, знайте наших!
   - Ну, а ты к тетке Елене? - Евсей Маркелыч остановился на косогоре перевести дыхание.
   - Ага! - Варя кивнула головой.
   - Скажи, чтобы баньку истопила, - приду. Все одно ночь ночевать, чего ж не попариться!
   Внизу мягко шелестела Ангара, набегая отлогими волнами на каменистые отмели. Тени теперь лежали уже на всей реке, и плот на ее середине казался очень далеким и очень маленьким. Выстроившись в ряд, как моряки на палубе броненосца, стояли на кромке плота девчата.
   На берегу, в кузнице, с тонким звоном падали на наковальню молотки там клепали, ремонтировали металлический такелаж. За кузницей жужжало колесо - это перевивали веревочную снасть. Толстые черные канаты, как рельсы, лежали на земле.
   Тропинка разделилась на две. Варя свернула на левую. Александр пошел было с Евсеем Маркелычем.
   - А вы бы меня проводили, - сказала Варя.
   - Пожалуйста! - с готовностью откликнулся Александр.
   Высокие бурьяны - полынь и лебеда - плотной стеной стояли по сторонам тропинки, идти рядом было тесно и неловко. Александр взял девушку под руку. Варя шла, свободной рукой обламывая на ходу макушки горько пахнущей полыни.
   - Вот вы, значит, и домой приехали, - вдруг сказала она.
   - Не совсем еще.
   - Это считать нечего.
   - Если это считать нечего, так и вы тоже скоро дома будете.
   Варя высвободила руку и пошла вперед. Александр успел заметить, как напряженно у нее сдвинулись брови, совсем по-отцовски.
   - Буду, конечно...
   Верхушки полыни дождем летели на тропинку. Варя обрывала их и бросала обеими руками.
   - Счастливо вам на новом месте работать! - отрывисто сказала она, даже не оглядываясь на Александра.
   - Спасибо, Варенька... Эх, если бы вы знали, как мне сейчас домой хочется! Ничего другого на свете не надо - только бы домой!..
   Тропинка круто спускалась в небольшой овраг. Здесь уже стлались густые предосенние сумерки, холодом и сыростью тянуло от бурьянов. Варя остановилась и, резко повернувшись, глянула прямо в лицо Александру:
   - Ничего не надо?
   - Ничего! - улыбаясь, сказал Александр.
   Варя протянула ему руку:
   - Мне тут уже недалечко, дойду одна. До свиданья!
   - Варя, я провожу...
   - Нет, не надо! - Варя быстро пошла по тропинке.
   - Варя, подождите!..
   - Вы ведь домой торопитесь, вам некогда, - не оглядываясь, кинула она. - Мне тоже некогда!
   И, оставив ошеломленного Александра одного, на ходу слегка поводя плечами, Варя поднялась на противоположный скат оврага и скрылась за густыми бурьянами.
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   НОВОЕ РЕШЕНИЕ
   Евсей Маркелыч прирос к скамье. Все было сказано. И все было ясно. Давно следовало встать и уйти. Но он сидел, тискал в жестких ладонях фуражку, глядел в распахнутые створки окон, где лежали поздние, переходящие в чернь ночи сумерки, и не мог решиться встать. Встать - это значило согласиться. Встать - это значило принять все на свои плечи. И он сидел и молчал, чего-то еще выжидая.
   Это - и именно так - понимали и Петр Федорович, впотьмах жадно куривший папиросу за папиросой, и парторг леспромхоза Иван Антонович Глущенко, и Трифон Васильевич, начальник рейда. Они много уже говорили, и теперь, если замолчал Евсей Маркелыч, следовало и им помолчать. Дождаться, когда он встанет и тем самым скажет: да.
   Фиолетовое небо быстро темнело, как темнеет промокательная бумага, положенная на разлитые по столу чернила. Вызывающе четко где-то за спиной Евсея Маркелыча отщелкивал доли минут маятник ходиков.
   - Значит, плыть? - наконец сказал Евсей Маркелыч.
   Ему никто не ответил. Много раз повторялось, что надо плыть. Зачем же еще говорить!
   Петр Федорович встал:
   - Ты подумай еще. Мне хочется, чтобы ты сам понял.
   - Пошел я! - глухо сказал Евсей Маркелыч. - А слово мое: что ж, согласен, коли так дело сложилось...
   Наткнувшись на стол и с сердцем двинув его в сторону, он ощупью отыскал дверь, толкнул ее ногой и исчез в темноте.
   Петр Федорович вышел следом за ним на крыльцо, постоял, прислушиваясь к его неровным шагам, и мягко сказал через плечо:
   - Трифон Васильевич, надо будет им одеждой, обувью подсобить.
   Начальник рейда неохотно откликнулся:
   - Где взять? Нет у меня лишнего.
   - Дай из нелишнего.
   - И нелишнего нет.
   - Все равно дай. Ты понимаешь: девчата ехали на неделю, кто в чем; есть и вовсе налегке. Дай.
   - Ладно.
   Петр Федорович вернулся на свое место.
   - И снасть запасную - все, что есть у тебя на складе, им отдай.
   - С этим дело проще, кое-что наберу.
   - Команду бы усилить, человека три мужиков, - вмешался Глущенко.
   - Этого не могу. Сами знаете, Иван Антонович, нет на рейде ни одного мужчины, все в низовьях с плотами.
   - Знаю. И все-таки есть.
   - Где? Кто?
   - В Енисейске на ремонте "Сплавщика" у тебя четверо мужчин занято.
   Начальник рейда покачал головой:
   - Это квалифицированные рабочие. Их снимать нельзя.
   - У тебя срочного ремонта, кроме "Сплавщика", нет, - возразил Глущенко.
   - Срочного нет, а вообще ремонтных работ много и квалифицированных рабочих не хватает.
   - Пусть оставшиеся напряженнее поработают, - не уступал Глущенко, - а этих, как закончат ремонт, вместе с пароходом пошли. Пойми: девчатам нелегко будет.
   - Понимаю. Но...
   - Пошли! - строго сказал Петр Федорович. - Иван Антонович правильно говорит: нельзя это задание только на плечи Евсея Маркелыча с его командой перекладывать, на всех надо разложить.
   - Сделаю, - помолчав, ответил начальник рейда.
   - И еще одного человека надо послать, - сказал Глущенко. - Меня надо послать.
   - Сразу, отсюда? - спросил Петр Федорович.
   - Да.
   - А если тебе сперва в Енисейск поехать и поторопить людей с ремонтом? Так будет не лучше?
   - Пожалуй, лучше, - согласился Глущенко. - Здесь, пока плеса ровные, тихие и погода хорошая, поплывут одни. А я в Енисейске, может быть, еще и из одежды им чего-нибудь достану, кроме того, что даст Трифон Васильевич.
   - Договорились...
   У кузницы лоцман столкнулся с Александром.
   - На плот, Евсей Маркелыч? - спросил Александр, прибавляя шаг, чтобы не отстать от него.
   - Куда же еще!
   - А ты, кажется, в баню хотел?
   - В баню? Будет всем нам баня, - сказал лоцман так, что Александру не захотелось его расспрашивать.
   Молча они спустились с косогора - галька трещала и сыпалась под ногами, - молча приблизились к лодке.
   - Ну, а ты, парень, зачем? - неожиданно спросил Евсей Маркелыч. Взялся за лодку и толкнул ее на воду.
   - То есть как - зачем? - удивленно спросил Александр. - На плот. Ночевать.
   - Ночевать? - повторил Евсей Маркелыч. - Чего ж тебе на плоту ночевать? Взял бы в деревне устроился. Лучше... Либо в лодке переплыл бы Енисей на ту сторону, да и пешим ходом в Утесову и в Кондратьеву, значит. Недалеко здесь.
   - Не понимаю...
   Лодка покачивалась на воде. Словно придавленный темнотой, глухо шумел порог. На плоту мерцал небольшой костер.
   - Может, Петр Федорович тебя на катере свезет? - не скрывая раздражения, сказал Евсей Маркелыч и занес ногу в лодку. - Поговори с ним.
   - Да чего же ради я с плота уходить буду? - сказал Александр, все еще не понимая сердитого тона Евсея Маркелыча. - В Куликову мы все равно мимо Утесовой поплывем...
   - В Куликову мы не пойдем.
   - А куда же? Здесь остановимся?
   - Вниз! И мимо Куликовой, и мимо Утесовой, и мимо всего-всего на свете пойдем. На самый Дальний Север нам плыть велят. Еще почти на две тысячи километров.
   - На самый Север! - удивленно воскликнул Александр. - Ого-го!
   - Вот тебе и "ого-го"! Осень... а с кем поплыву? Одни ведь девчата. Тебе-то что: здоровому парню ходить по Кондратьевой, фасон каблуками давить... знаю.
   - Чем же я виноват? Ты что на меня-то сердишься? - примирительно сказал Александр.
   - Мне черт сейчас попадись - разорву на части! - закричал Евсей Маркелыч и оттолкнул лодку.
   Александр вскочил в нее на ходу.
   Евсей Маркелыч работал веслами так, будто хотел выворотить всю реку. Шумно вздыхая, сплевывал на воду.
   Девчата с плота, заслышав плеск воды, весело окликали:
   - Евсей Маркелыч! Дядя Евсей!
   Он не отзывался.
   Течением лодку снесло к нижнему концу плота. Евсей Маркелыч не захотел подниматься. Вылез на бревна, сказал Александру:
   - Хочешь, поднимайся один, не то девчат пошли - пригонят лодку на место.
   Из темноты спросил раздраженно:
   - Варвара в деревне ночевать осталась?
   И не стал ждать ответа - ушел.
   Сообщение о том, что плот будет сплавляться на Север, сначала девушек сразило. Притихшие, сидели они у гаснущего костра, смотрели на короткие языки пламени, трепыхающегося, как крылья подстреленной птицы, и говорили только об одном: а как же дома? Когда же домой?
   Лоцман хмурился, отвечал неохотно и не отрывал взгляда от пламени костра.
   - Вот это втравились в поездочку, - сказала Ксения.
   Евсей Маркелыч покосился на нее, поднялся, молча постоял, сложив руки за спиной, и, словно неся куль на плечах, ушел в шалашку.
   - А ты, Ксения, хотя поняла, почему на Север посылают? - сердито спросила ее Агаша.
   - Поняла... - буркнула Ксения. - Потому посылают, что послать больше некого.
   - Да я не об этом, - еще больше сердясь, сказала Агаша. - Про себя чего тут нам говорить! Почему плот наш посылают?
   - Евсей Маркелыч ясно сказал, - вмешалась Фима. - Лес на постройку нужен.
   - Надо раньше им было об этом подумать. - Ксения посмотрела на Фиму из-под нахмуренных бровей. - Защитница! Чего они там планировали!
   - Нет, Ксения, - сказала Ирина Даниловна, - ты, наверно, действительно не поняла. Планировали на Севере хорошо. И все, что им полагалось по плану, они тоже получили.
   - Получили - и будьте здоровы!
   - Ксения! Да ведь на Севере строят большой новый завод, и рабочие взялись тоже сверх плана целый цех построить! А без лесу ничего не построишь. И на месте лес не заготовишь. Там ведь тундра сплошная. Год полный зря потеряется. Вот наш плот и повернули туда. А так бы нам поставить его в Куликовой, и все.
   - В Куликову-то мы тоже по плану все сплавили, - заявила Луша.
   - Ты бухгалтер - все знаешь! - прошипела Ксения.
   - Знаю! - отрезала Луша. - Знаю, что и у нас этот плот тоже сверх плана.
   - Это-то и все знают, - сказала Поля.
   - У всех кругом все сверх плана, - бубнила Ксения, - на Севере сверх плана, в Куликовой сверх плана, у нас сверх плана. Поэтому и поплывем мы в дождях да в мокрых метелях купаться. Это нам тоже сверх плана. А лучше бы все по плану только работали...
   - Ксения, ты иди лучше спать, - попросила Поля, - а то от твоих слов Ангара замерзнет.
   - Я пойду спать, - сказала Ксения, - а дождями да буранами на Севере все равно душу выморит.
   - Смотря какая душа! - вскочила Поля. - А я так считаю: кислые разговоры надо нам прекратить. Самих себя стыдно... - и украдкой скосила глаза на Александра.
   - И потом, девушки, дело даже не в этом, - сказала Агаша. - О чем надо подумать бы нам? Стройка-то на Севере какая? Важная! А нам все равно?
   - Нет, не все равно! - закричала Луша.
   - Значит, и нам надо думать так, как думают те рабочие, что на Севере завод строят, - закончила Агаша.
   И девушки заговорили наперебой, доказывая друг другу - хотя с ними спорила только одна Ксения, - что плыть сейчас вниз, на Север, приходится не по обязанности, а из товарищеской поддержки и что прежде времени никогда унывать не надо.
   Так, споря, они всей гурьбой потянулись в шалашку. Задержались у подернувшегося пеплом костра сестры Надя и Груня, Ирина Даниловна и Александр.
   - Чудачка эта Ксения, - сказала Надя, подсаживаясь ближе к сестре. - И чего так расстраивается? Ехать так ехать.
   - Вы в низовьях не плавали? - спросил Александр.
   Сестры переглянулись:
   - Нет.
   - Почему она так низовьев боится?
   - Ну, там сильные штормы бывают, - разъяснила Надя, - и вообще Енисей как океан - берегов не видать.
   - А по мне, так все равно где ни плыть, - заявила Груня, - на реке везде одинаково.
   - Мышей я, конечно, тоже боюсь, - рассудительно заметила Надя, - а все-таки еще не так, как волков.
   - Угу, - с сомнением сказал Александр. - Вот не думал я, что вы и волков боитесь! Мне казалось, только мышей...
   - Ладно, - обиделась Надя, - смейтесь... А я поймаю водяную крысу да вам за воротник спущу - посмотрю, что вы скажете.
   - Закричу...
   - То-то же!
   И, подхватив под руку Груню, Надя с нею убежала в шалашку. На пороге они обе враз оглянулись, смешливо фыркнули: "Водяную крысу!" - и потерялись в черном просвете распахнутой двери.
   - Конечно, Евсей Маркелыч не зря заскучал, - заговорила Ирина Даниловна, проводив девушек ласковым взглядом. - Вы думаете, он это за себя? Нет, за всех нас беспокоится. Я так понимаю его. Снасть у нас неважная - это раз. Плот неглубокой осадки, весь, как пена, наверху - это два. С такой осадкой летом попасть в низовья, может, и ничего, а осенью забьет штормами. Да и счетом нас мало, мужчин нет никого. Девчата одни в такую даль не хаживали... Вот вам три уже получается. Начнутся дожди, холода, может, и снегу захватим, а во что каждый одет? Думали, дома будем через неделю - так и оделись. А на воде, да как попало одетому, - не работа. Значит, четыре. Это по-моему. А Евсей Маркелыч, он еще лучше все видит и понимает.
   - Да как же вам плыть тогда! - воскликнул Александр.
   - Ну, это тоже не разговор. Когда надо - люди все сделать могут.
   Они помолчали.
   - Я никогда не был на Севере, - заметил Александр, - знаю о нем только понаслышке.
   - На самом Севере и я не была. Рассказывают, интересно. Никакой дикости теперь там и в помине нет. Люди с большой охотой жить туда едут. Одно - что зимой там холода очень большие: и пятьдесят и шестьдесят градусов морозы бывают, и еще ночи очень длинные. Так это все куда же денешь? Природа! Конечно, человек своего добьется и климат там переменит, а пока хоть и морозы и ночи длинные, но в теплых домах и с электрическим светом живут. В Игарке - это уж совсем почти в тундре - и капуста и картошка на поле прямо растут, и не хуже нашей. Приспособили обработку земли, сорта новые вывели. Ирина Даниловна разгладила ладонью складку на рукаве. - Вот я иногда так подумаю: зачем у нас здесь, на Севере, в глухой тайге, заводы разные и целые города строят? Зачем пшеницу сеют и яблоки сажают? Ведь все это достается ох как трудно! То ли дело на юге: тепло, все обжито, легко работать. Там бы всему народу жить. А потом разберусь, и ясно мне: нет, не такие наши люди, чтобы искать, где от природы все получше да полегче, - они сами, своими руками все хотят сделать. И так сделать, чтобы везде мог жить человек, и не как попало, а хорошо. А земля - она не скупая, она все свое богатство всегда человеку отдает, только смелому человеку и настойчивому. Вот потому теперь у нас на Севере и пшеница растет, и редиска, и яблоки. Правильно я говорю? Странно так мне: недавно я прочитала в газете - американцы на Аляске и в Канаде, на самом Севере, военные аэродромы строят, танки туда завезли, парашютистов учат с самолетов на полярные льды прыгать. Нет чтобы там мирным делом заняться, а все мысли у них о войне. И с чего бы им туда свои танки везти? Честное слово, выходит, будто они нашей редиски боятся - что через Ледовитый океан переберется она и потом расти на их земле будет!
   - Не так, Ирина Даниловна, - возразил Александр. - Они не того боятся, что наша редиска у них расти будет, есть и такие люди - не хотят, чтобы у нас наша редиска росла.
   - Ну, это-то для них не сбудется, - жестко выговорила Ирина Даниловна, - сколько они с парашютами ни прыгай на льдины! Все равно мы здесь будем и хлеб сеять и картошку садить.
   Прикусила конец платка зубами и замолкла. Острее очертился профиль ее лица.
   ...Ночь плотнее ложится над Ангарой, кроет непроницаемой завесой берега. Ворчит и клокочет порог, то словно ластясь и уползая куда-то вдаль, за поворот, то неожиданно и громко нависая над самым плотом. Костер погас. В шалашке тихо - все спят. На реях вахтенных нет. Плот стоит на якоре; струи воды, звеня и всхлипывая, разбиваются о туго натянувшиеся цепи. Где-то на невидимой в ночи косе спросонья тонким голоском вскрикивает речной куличок.
   ...Перед рассветом с Енисея потянула холодная низовка. Вместе с нею налетела волна влажного, щекочущего в горле тумана. Ирина Даниловна зябко повела плечами.
   - Вот и ночь просидели. Спать не хотите? - спросила заботливо и тронула теплыми пальцами погрубевшую на холоде руку Александра.
   - Нет, не хочу, - ответил он, - отосплюсь дома.
   - Вы бы на прощанье Варе хотя доброе слово сказали, - наклонилась к нему Ирина Даниловна и быстро встала. Пошла и оглянулась. - Спокойной вам ночи.
   Александру спать не хотелось. Он прошел вдоль всего плота, вернулся обратно. Остановился близ погасшего костра, заложив руки за спину и раздумывая о словах Ирины Даниловны, о том, почему Варя сказала так горько: "Вы ведь домой торопитесь, вам некогда". Наступит день, потом несколько часов пути, и они расстанутся, чтобы больше не встретиться...
   Из шалашки вышла Фима. Сквозь мутную пелену тумана она не разглядела Александра, прошла недалеко от него, к самой кромке плота, повесила полотенце на толстую вагу, один конец которой лежал на бабке, нагнулась к реке и стала умываться. Александр стоял, смотрел на Фиму, обдумывая, как подшутить над ней, но в этот миг девушка выпрямилась и потянула к себе полотенце, вага покатилась и упала на босую ногу Фимы. Девушка глухо вскрикнула, замерла, а потом, прихрамывая, волоча ногу, побрела к шалашке.
   В один прыжок Александр настиг ее, схватил за плечо, повернул к себе лицом:
   - Ты что же это, девушка, делаешь? В армии за это расстреливали...
   На Александра смотрели глаза, наполненные слезами и болью.
   - Что?.. Что?.. - отрывисто сказала Фима и всхлипнула: - Чего тебе от меня надо?..
   - Так делают только трусы, - нахмурился Александр.
   - Ты сам трус, - едва разжимая зубы от боли, выговорила Фима. Крупные слезы так и катились у нее по щекам. - Меня поучаешь, а сам небось со всеми вместе не хочешь остаться... К мамочке на блинки торопишься...
   Слова Фимы, как огнем, обожгли Александра. Он не нашелся, что ей ответить.
   - Ну, пойди заяви, - пригибаясь и зажимая меж ладоней пришибленную ногу, еще сказала Фима, - пусть под суд... меня... Что я - нарочно, что ли?
   И, съежившись, тихо всхлипывая, она переступила через порог шалашки.
   Первым движением Александра - убежденного, что зашибла себе ногу Фима нарочно, - было пойти вслед за девушкой, всех разбудить и рассказать им о ее поступке. Но тут же он передумал и решил проверить. Подошел к ваге, поднял ее и забросил на бабку, потом тронул рукой - вага легко покатилась и упала на плот.
   В отношении себя Александр решил твердо: остаться на плоту, однако заранее об этом никому не рассказывая. Такое решение у него созрело прежде короткого разговора с Фимой, но теперь ее слова: "ты сам трус... к мамочке на блинки торопишься..." - жгли как огнем.
   Если Фима смогла сказать их, то думать так могли многие.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   ПЛОТ ГОТОВ
   Еще до зари подошел катер. Вырвавшись из серых разрозненных клочьев тумана, он чуть не налетел бортом на угол плота. Такой же, как вчера, черный и блестящий, только заспанный и недовольный, Пашка бросил легость Александру. Тот подхватил ее на лету. Сразу появился и Петр Федорович. Не дожидаясь, когда катер прижмется к плоту, он перескочил через ленту воды и очутился рядом с Александром.
   - Добрались? - спросил, ероша волосы.
   - Почти, - подтвердил Александр.
   - Мы здесь день целый простоим. Вырвется время - хотите, могу в Утесову подбросить на катере.
   - Да нет, спасибо, не надо. Я вижу, какая здесь спешка. Хочу помочь.
   - А! Ну и хорошо! - хлопнул Александра по плечу Петр Федорович. - Все же лишняя пара рук, да каких еще рук!
   В шалашке сразу поднялся галдеж. Петр Федорович будил девчат.
   - Быстро, быстро! Как это на море говорят: свистать всех наверх! шумел Петр Федорович, неумолимо продвигаясь вдоль нар и поднимая заспавшихся. А сам так и сиял широкой, простодушной улыбкой. - Учалку усилить, цепей добавить, якорь запасный привезти. В ночь сегодня уплыть обязательно. Тогда уж мы отоспимся.
   - Да... - бормотали спросонья девчата и тоже улыбались. Нельзя было сохранить хмурость на лице, когда смеялся Петр Федорович. - Да, вы-то отоспитесь, а мы?
   - А я как раз и есть самое главное, - подзуживал их Петр Федорович, я - директор. Я за вас всех ответчик. Сплю за всех, ем за всех, под суд пойду - тоже за всех.
   - Под суд-то за что вам идти?
   - А вот плот этот в срок не доставите или дорогой побьете - ну и кончено, пропал Петр Федорович, ждите себе нового директора.
   - За это не снимают.
   - За этот плот снимут. Обязательно снимут, - не то шутя, не то серьезно говорил Петр Федорович. - Как по-вашему: цех без потолков, без рам, без дверей останется на целый год, до новой навигации? Что, мне за это орден дадут?
   Девчата засмеялись. Почти все были уже на ногах.
   - Ну, а ты что, красавица? - добрался до Фимы Петр Федорович.
   - Сейчас встану.
   Прихрамывая, Фима первая вышла из шалашки. За ней потянулись остальные девчата.
   - С катера новый трос снимите, девушки! - крикнул им вслед Петр Федорович. - Кто у тебя там распорядится? - спросил он лоцмана.
   - Ирина знает, - сказал Евсей Маркелыч.
   Они остались вдвоем.
   - Ошлаговку новым тросом подкрепим, второй лежень вдоль плота протянем - ладно будет. Перегружать плот, чтобы увеличить осадку, сам понимаешь, некогда. Цепей тонны две еще подброшу - больше нет, - сразу становясь серьезным, сказал Петр Федорович. - А в ночь сегодня непременно с якоря снимитесь: дело-то к осени, каждый день дорог.
   - Так-то так, Петр Федорович, - не поднимая глаз, ответил Евсей Маркелыч. - Все это верно, а того подумать вы не хотите, что сколько сверху тросов ни клади, а плот тонок, на большой волне, как пленку, его разорвет.
   - Ты, Евсей Маркелыч, страхи свои преувеличиваешь.
   - Хорошо, пусть так. Не только плот легок оснасткой своей, - продолжал, рассуждая сам с собой, Евсей Маркелыч. - Команда тоже легкая у меня.
   - А я знаю: девчата выдержат, - проговорил Петр Федорович. - И ты это знаешь.
   - Выдержат! Выдержат, Петр Федорович! - вдруг вскрикнул Евсей Маркелыч, и нотка горечи и обиды прозвенела в его голосе. - Как не выдержать: выдерживали и еще выдержат! Хорошие до единой все девчата у меня. А тоже и пожалеть хочется.
   - Пожалеть? - поднял потемневшее лицо Петр Федорович. - Ты думаешь, у меня не сердце, а черепок? Только жалость, Евсей Маркелыч, это самое последнее чувство к человеку. Не жалеть, а ободрять, поддерживать надо человека. Жалостью и сильного человека можно убить.
   - Как жалеть.
   - А так, одной жалостью, ничем ему не помогая. - Петр Федорович хлопнул себя ладонью по коленке. - Словом, так: лес внизу сейчас пуше, чем хлеб, нужен. Какие рассуждения опять вокруг этого ни разводи, а конец у них будет всегда один: плот доставить обязательно. Там торопятся, строят, перед всей страной обязательство взяли, а мы лесу им не дадим... Как это назовешь, а?
   Евсей Маркелыч достал из кармана трубку. Словно силясь расплющить ее пальцами, плотно набил табаком.
   - Петр Федорович, дай огонька.
   Тот отрицательно качнул головой:
   - Не дам. В карман лезть далеко, трудно - вставать надо.
   Евсей Маркелыч посмотрел на него недоверчиво:
   - Шутишь, Петр Федорович?
   - Какие же шутки? - пожал плечами Петр Федорович. - Закурить тебе сильно захотелось, а малости не хватает: огня. У меня есть, а я тебе не даю - трудно мне.
   - Это ты не пример, Петр Федорович...
   - А ты подумай. Может, и пример. А теперь - на тебе спички. Для тебя, так и быть, встану.
   Евсей Маркелыч закурил. Постепенно разгладились у него на лбу морщинки, и весь он посветлел.
   - Пароход-то откуда нас потянет, Петр Федорович?
   - Отремонтируем - и сразу пойдет. Думаю, догонит вас над порогом Осиновским. А тут придется пока пойти самосплавом. С пароходом Иван Антонович поедет. На усиление вашей команды на пароходе и мужчин человек пять подошлем. Одежду, обувь достанем, продуктов вам подбросим. Иван Антонович все привезет.
   - Худо без парохода-то на Енисей выходить: опасно.
   - Прежде и вовсе без пароходов в низовья плавали.
   - Плавали, да не осенью.
   - Другого ничего не придумаешь. Все-таки пойдете, не на месте стоять. Погода хорошая. А "Сплавщик" у порога догонит и тогда уж до конца поведет.
   - Это хорошо, помощь будет большая. Доведись в шторм угадаем - надежно убережет.
   - То-то же.
   Они вышли на плот. Трос был уже снят, и катер ушел за новым грузом. Девчата начинали перевязку ошлаговки. Ковыляя, прошла Фима. Она несла на плече моток проволоки.
   - Ты что это? - спросил Евсей Маркелыч.
   - Да так... немного ударило, - сказала Фима, и слезы появились у нее на глазах.
   - А ну, покажи.
   Фима сняла ботинок, стащила чулок. Нога посинела и припухла.
   - Что же ты ходишь? - сердито сказал Евсей Маркелыч. - Лежала бы, что ли. И как это тебя угораздило?
   - Тебе в медпункт надо съездить, - вмешался Петр Федорович, показаться фельдшеру.
   - В медпункт... - ворчливо сказал Евсей Маркелыч. - Там, знаю, на бюллетень посадят. А это все одно, что сразу домой отпускай. Вот тебе и команда моя, - повернулся он к Петру Федоровичу, - с места выбывать начинают.
   - Так это и со всяким может случиться, - возразил ему Петр Федорович. Хорошо еще, что не сломала ногу. А ты тоже зря говоришь, Евсей Маркелыч, про своих девушек. Смотри, какая она терпеливая.