Саймак Клиффорд Дональд. В логове нечисти

   Послышался свистящий шорох, словно где-то ползла большая и длинная змея, такая длинная, что шороху не было конца. Тень мелькнула на стене - а может быть, и не на стене, потому что никаких стен здесь не было, а на фоне всепроникающего зеленоватого света, - и эта тень очень напомнила Харкорту тот огромный силуэт, который поднимался над кипарисами, раскачиваясь в такт безмолвной музыке, перед тем как гроза достигла своего апогея.
   Харкорт шагнул навстречу тени. Уголком глаза он заметил, что аббат тоже шагнул вперед, стиснув в могучей руке булаву. Все правильно, подумал он. Мы должны быть мужественными и решительными. Только как могут меч и булава одолеть эту танцующую змею, чья тень лежит на стене?
   Послышался гулкий, хриплый голос, который начал что-то невнятно выкрикивать, - голос повелительный и надменный, бросавший вызов всему этому залу-миру и всем, кто в нем скрывался:
   - Эгонг ауд дунаг.., эгхолу аму аутх д-бо.'., тор агнас унхланк...
   - Боже всемогущий, - сказал аббат, - ведь это Шишковатый орет!
   Какое-то невидимое существо слева от них разразилось диким мяуканьем, другое бросилось наутек, топоча бесчисленными ногами, а Шишковатый, стоя перед алтарем и широко раскинув руки, продолжал выкрикивать что-то на неведомом языке.
   - Она прячется здесь, ожидая, когда придет ее время, - сказала Иоланда, и голос ее был по-прежнему тих и спокоен. - Ждет, может быть, конца этого мира. Или конца самого времени, когда снова наступит хаос.
   Охвативший всех ужас стал еще сильнее, он стиснул их в своих объятьях, словно стараясь задушить, - ужас перед тем существом, которое издавало шорох и виднелось тенью на фоне тусклого света, и перед тем, которое мяукало рядом, и перед тем, которое что-то бормотало в углу. Самое ужасное, подумал Харкорт, то, что не с кем сразиться, некому нанести удар мечом или булавой. Сам воздух, который они вдыхали, вызывал омерзение. По спине у них как будто ползали миллионы холодных тысяченогих гусениц. А где-то в глубине души, на гребне волны отвращения, на пределе бессильного ужаса, с глумливой усмешкой подняло свою устрашающую голову безумие. Харкорт испытывал непреодолимое желание задрать лицо кверху и заголосить, раздирая легкие бессмысленным воем, какой издает животное, попавшее в западню и не находящее выхода.
   И все это время Шишковатый не умолкая выкрикивал звучные, непонятные слова на неведомом языке.
   Харкорт услышал, как аббат, стараясь взять себя в руки, срывающимся голосом спросил:
   - Иоланда, откуда ты все это знаешь?
   - А я не знаю, - отвечала Иоланда. - Я только слушала ночами шорохи, которые слышатся в печной трубе. Я слушала древние легенды, сказки, что передаются испокон веков. Сказки о Древних, о тех, кто пришел из самых дальних пределов потустороннего мира. Я только слышала это, а вот он знает. - Она указала на Шишковатого. - Он знает и может их сдержать. Услышав его, они отступают в свои тайные убежища. Потому что они сейчас не такие, какие были когда-то. Сейчас они слабы - они только ждут и копят силы к тому дню, когда выйдут на волю и снова овладеют миром.
   "Спаси нас Господь, - подумал Харкорт. - Если сейчас они слабы, то какие же они были, когда были сильны?"
   Неведомых существ становилось все больше - он наполовину это видел, наполовину чувствовал обнаженными кончиками нервов. В ноздрях у него стоял запах ужаса, уши улавливали смутные звуки, говорившие о том, что они собираются в толпу, готовятся к нападению, внезапному и решительному, устоять перед которым не будет никакой возможности. Да и перед чем тут можно устоять, подумал он, если не видно, куда наносить удар?
   Он направился к Шишковатому, в три длинных шага оказался с ним рядом и, подняв меч, с размаху прорезал воздух. Клинок, описав дугу, блеснул в зеленоватом свете. По другую сторону Шишковатого встала Иоланда, откинув назад голову и воздев руки. Из ее уст полилась жуткая песнь-заклинание, такая же пугающая, как и сами столпившиеся вокруг неведомые существа, песнь, которая как будто не имела слов, а вторила тем словам, что выкрикивал Шишковатый.
   Далеко в глубине простиравшегося перед ними огромного пространства загорелось ослепительным золотистым огнем множество глаз - куда больше, чем раньше. Раздалось какое-то чудовищное урчание, словно замурлыкали миллион котов, и раскаты этого шелковистого урчания сотрясли воздух. А на фоне его, сплетаясь с ним, слышался свистящий шорох щупалец, которые, извиваясь, скребли по земле, и тревожный писк невидимых во тьме гадов, и цокот скачущих копыт, и жадное сопение чудовищ, застывших в ожидании пира, сидящих, повязав салфетками шеи, похожие на ножки поганок, и хлюпая слюной, струями стекающей по подбородкам.
   Напряжение росло, ощущение опасности усиливалось. Харкорт услышал рядом с собой какое-то движение, покосился вбок и увидел, что аббат стоит с распятием в одной руке и булавой в другой. Из перекошенного рта аббата вырвалось:
   - Может быть, мы и не унесем отсюда ног, но это дорого обойдется гадам.
   - Они идут, - сказал Харкорт, заметив уголком глаза, как ринулся вперед весь окружавший их ужас. Несмотря на выкрики Шишковатого и заклинания Иоланды, чудища, набравшись сил, кинулись в атаку, и ничто не могло их остановить. Харкорт перехватил поудобнее рукоятку меча и сделал шаг им навстречу. Ненависть - ошеломляющая, всепожирающая ненависть - была написана на множестве кошмарных морд, которые мелькали в первых рядах наступающего ужаса, появляясь, исчезая и сменяясь новыми, еще более жуткими и гнусными.
   Волна нападающих подступила к ним, вздымаясь все выше, как огромный водяной вал, - его гребень загнулся вперед над головой у людей, словно гигантская жидкая рука тянулась к ним, чтобы схватить и растерзать. И тут в воздухе прозвучал еще один голос, который перекрыл и выкрики Шишковатого, и заклинания Иоланды. Слова, которые он произносил, отличались от тех, что выкрикивал Шишковатый, хотя для Харкорта были такими же непостижимыми. Но они, видимо, оказались понятными наступающей волне чудовищ: те застыли на месте, а потом покатились назад, как отступает волна, истощившая силы в борьбе со скалами и отброшенная ими назад.
   Наступила тишина. Шишковатый умолк, Иоланда прекратила свои заклинания, и неизвестный голос тоже затих. Харкорт поспешно огляделся, пытаясь увидеть того, кому принадлежал голос, но никого вокруг не было, кроме них четверых. Что-то хрипло прокричал попугай, сидевший на плече аббата.
   Зеленоватый свет померк, ослепительные глаза исчезли. Не было больше слышно ни урчанья, ни шороха, ни писка. Зеленоватый свет сменился каким-то другим. Подняв голову, Харкорт увидел почти прямо над собой луну, которая светила из-за тонкой пелены быстро бегущих облаков.
   Но как могла луна светить здесь, внутри здания, сквозь каменную кладку? И тут Харкорт увидел, что каменная кладка исчезла. Не было и самого здания, в которое они вошли, - вместо него вокруг лежали развалины, груды наваленных друг на друга каменных плит. Между ними росли огромные деревья, а поверхность камней покрывали вьющиеся растения и заросли кустарника, мокрые листья которого блестели в лунном свете.
   - Дождь кончился, - произнес аббат без всякого выражения. - Гроза прошла на восток.
   - Давайте выбираться отсюда, - сказал подошедший к ним Шишковатый голосом, хриплым от крика.
   - Я хочу знать одно, - сказал Харкорт, - Откуда ты знаешь...
   - Сейчас не до того, - ответил Шишковатый. Иоланда обеими руками взяла Харкорта за руку и повела его прочь из развалин. Аббат шел рядом, то и дело спотыкаясь о камни.
   Харкорт вырвал у нее руку.
   - Скажи мне, - начал он, - что это был за голос? Я смотрел, но никого не видел. Там были только мы четверо.
   - Я тоже смотрела, - ответила Иоланда, - и тоже никого не видела. Но голос я, кажется, узнала. По-моему, это был коробейник.
   - Коробейник? Но ведь он просто...
   - Коробейник - чародей, - сказала Иоланда. - Только у него очень плохая слава.
   - Плохая слава?
   - Потому что он старается не проявлять свое могущество, - сказала Иоланда. - Он тайный чародей.
   - Значит, ты его знала. Или о нем слышала. Ты знала, где его найти. Ты привела нас к нему в пещеру, сделав вид, что нашла ее случайно.
   - Я знаю его уже несколько лет, - сказала Иоланда как ни в чем не бывало.
   Они уже выбрались из развалин, и Харкорт обернулся, чтобы еще раз на них взглянуть. Развалины как развалины, подумал он. Точно так же выглядел бы любой разрушенный храм, любая развалившаяся крепость Только над этими развалинами все еще стоял запах Нечисти. Бывает, что развалины выглядят чистыми и невинными, но эти казались запятнанными.
   Аббат, стоявший поодаль, крикнул им:
   - Идите-ка сюда, посмотрите, что я нашел. Он явно старался, чтобы в его голосе не слышалось волнение, но это не очень ему удалось. Харкорт подошел и увидел, что на вымощенной камнем площадке лежат какие-то темные туши.
   - Великаны, - сказал аббат. - Прорва великанов. Они лежали мертвые, судорожно скорчившись, как будто пытаясь бороться с настигшей их смертью.
   - Я насчитал их чертову дюжину, - сообщил аббат. - Может быть, и еще есть, которых я не заметил.
   - Значит, они шли за нами, - сказал Шишковатый. - Может быть, даже по пятам. И уже почти догнали Они навалились бы на нас сразу, как только мы остановились бы на ночлег. Вот вам и вся цена болтовне того сладкоречивого старика-великана.
   - Тут был еще один из этих - как вы их называете? - Древних, вспомнил Харкорт. - Перед тем как мы вошли. Я его успел заметить - вроде огромной змеи, танцующей на хвосте.
   - Это не обязательно тот самый, - возразил Шишковатый. - Тут все перепуталось - время, пространство и все остальное. Никто не мог знать, что произойдет. Все встало вверх тормашками, ничего подобного не должно было случиться.
   - Но ты-то знал, - сказал аббат. - Ты кое-что знал. Ты встал перед этой штукой вроде алтаря и начал на них орать, и это их удержало. И еще ты велел мне бросить распятие. Ты крикнул: "Убери к дьяволу свое распятие'" Я тебе этого никогда не прощу. Никогда нельзя в таком тоне говорить о распятии.
   - Не будем об этом, - повелительно произнес Харкорт. - У нас еще будет время попрекать друг друга алтарями и распятиями и тем, что надо было говорить и чего не надо было. Сейчас я вижу у наших ног мертвых великанов, и мне кажется, что надо уносить отсюда ноги как можно скорее.
   - Луна встала, небо очистилось, - сказала Иоланда. - Мы можем переправиться через реку и до рассвета пройти на запад лигу-другую. Лорд Харкорт прав, мы должны сделать то, что он говорит.
   - А мне наплевать! - крикнул аббат. - Нельзя богохульствовать, говоря про распятие!
   Смерть, настигшая великанов, была ужасна. В полутьме трудно было толком разглядеть, что с ними случилось, но Харкорту показалось, что они изуродованы так, будто кто-то хотел вывернуть их наизнанку, но не успел.
   Небо быстро расчищалось - последние бегущие по нему облачка становились все реже. Воздух был промыт и свеж, кипарисы стояли прямо и неподвижно, и кругом было совсем тихо - ветер больше не шумел в их кронах. Гроза прошла, наступило затишье.
   - Ты знаешь, куда идти? - спросил Харкорт Иоланду. - Можешь показывать нам дорогу? Нам надо перейти реку и направиться прямо на запад.
   - Могу, - ответила она. - Прошу следовать за мной.
   Глава 15
   Первые лучи рассвета застигли их у подножья высокого холма, до половины заросшего лесом, а выше покрытого каменистой россыпью.
   Ночной переход дался им тяжело. Перейдя реку, они брели в темноте по широкой долине. Местами приходилось продираться через лес, а на открытых местах в высокой траве скрывались ямы с водой и трясины. Смертельно усталый и невыспавшийся, Харкорт из последних сил продвигался вперед, с трудом заставляя себя передвигать ноги. Временами он оказывался впереди аббата и Шишковатого, временами отставал от них, и приходилось делать усилие, чтобы их догнать. Иоланда порхала где-то впереди - она, казалось, не чувствовала усталости.
   Они почти не разговаривали между собой: слишком велико было утомление и одолевала сонливость, так что на разговоры не хватало ни дыхания, ни сил. Поговорить было о чем, у Харкорта накопилось множество вопросов, но пришлось отложить их на более подходящее время. Он пытался размышлять про себя обо всем, что произошло, но голова у него была слишком тяжелой от усталости, и мысли путались.
   Возвышающийся впереди крутой холм они увидели, как только небо чуть посветлело. Когда они наконец достигли его подножья, до восхода солнца было еще далеко, и только утренняя заря освещала местность.
   Харкорт посмотрел вверх, на лысую вершину холма.
   - Надо бы подняться туда, - сказал он. - На самую макушку. Оттуда мы сможем оглядеться, увидеть, не гонится ли кто-нибудь за нами и что вообще происходит вокруг.
   - Никто за нами не гонится, - сказал аббат. - Те, кто за нами гнался, лежат мертвые на острове.
   - Я в этом не так уверен, - возразил Шишковатый. - Кое-кто из них мог уцелеть и отправиться за нами вдогонку.
   - У них на это духу не хватит, - сказал аббат. - После того, что там было, им в голову не придет за кем-нибудь гнаться.
   - Мне не дает покоя одна мысль, - сказал Шишковатый. - Великаны - либо те, кто остался в живых там, на острове, либо те, которые их там найдут, могут толком не понять, что произошло. Они могут решить, что это мы перебили великанов на острове, и возжаждать нашей крови. Я бы предложил поступить так, как сказал Чарлз, и подняться на холм.
   - Но там совсем голое место, - возразил аббат. - Нам негде будет укрыться.
   - Будем скрываться между камнями, - сказал Харкорт. - Отсюда они кажутся небольшими, но я думаю, там найдутся и валуны приличного размера.
   - Ну, ладно, - сдался аббат. - У меня, правда, ужасно болят все мышцы, но давайте поднимемся.
   Они забрались на холм, низко наклоняясь вперед, помогая себе руками, а иногда и просто становясь на четвереньки. Валуны на вершине, как и ожидал Харкорт, оказались громадными, некоторые были величиной с амбар или конюшню. Холм был выше, чем им сначала показалось, и когда они достигли вершины, перед ними открылась вся окружающая местность. Солнце стояло уже на ладонь над горизонтом, и день после вчерашней грозы обещал быть ясным.
   Аббат без сил плюхнулся на землю, прислонившись спиной к валуну.
   - Присаживайся, - позвал он Харкорта, похлопав по земле рядом с собой. - Посмотреть на тебя, так ты вымотался не хуже моего.
   - Ты всегда слишком быстро выдыхаешься, - сказал Харкорт.
   Он был бы рад усесться рядом со своим другом аббатом, но боялся, что если сядет, то тут же заснет.
   - Я смотрел в оба, - сказал Шишковатый. - Драконов не видно. По крайней мере, до сих пор не было видно. Если бы Нечисть разыскивала нас, она выслала бы на разведку драконов. Или гарпий. Или еще каких-нибудь летающих существ.
   - Должно быть, как раз про эти места говорил коробейник - что за большой рекой мы повстречаемся с гарпиями, - сказала Иоланда. - Драконов они, скорее всего, посылать не станут, это ленивые создания и далеко летать не любят. А гарпий послать могут.
   - Пойдем посмотрим, - сказал Шишковатый Харкорту. - До макушки осталось всего несколько шагов. А потом будем по очереди стоять на страже, а остальные смогут поспать.
   Аббат развязал свой мешок и принялся доставать оттуда еду, уже жуя что-то с аппетитом.
   - Никогда не ложусь спать на пустой желудок, - едва выговорил он: так у него был набит рот, - если только могу его чем-нибудь наполнить.
   - Я буду сторожить первая, - предложила Иоланда.
   - Нет, - ответил Харкорт. - Первый буду я. До полудня продержусь, а потом разбужу кого-нибудь еще.
   Слишком большой риск, подумал он, доверить Иоланде стоять на страже. Ему тут же стало стыдно от этой мысли - ведь Иоланда с самого начала верно им служила. Однако это она, ни о чем не предупредив, привела их туда, где обитают Древние; она встала рядом с Шишковатым перед алтарем; она много раз бывала на Брошенных Землях и знала, что коробейник - чародей. Помня обо всем этом, Харкорт решил, что довериться ей было бы глупо.
   - Нет, - повторил он. - Я буду первый, а Шишковатый - второй.
   - Очень тебе признателен, - сказал аббат. - Хотя, может быть, все равно этим бы кончилось. Если уж я сейчас засну, все фурии ада не смогут меня разбудить до самого вечера.
   Попугай, сидевший на плече у аббата, издал пронзительный крик и, потянувшись, отщипнул кусочек от ломтя хлеба, который аббат поднес ко рту. Он зажал его в когтистой лапе и принялся клевать.
   - Эта птица, кажется, собирается прирасти ко мне навеки, - проворчал аббат. - Он вроде как избрал меня своим хозяином. Не скажу, чтобы я был в восторге. Мне-то от него какая выгода, если не считать клещей, или блох, или что там на них водится. Может быть, кто-нибудь согласится его со мной поделить?
   - Нет уж, спасибо, - ответил Шишковатый. Попугай проглотил последнюю крошку хлеба и выговорил:
   - Берегитесь великанов! Остерегайтесь проклятых великанов!
   - Это его первые слова с тех пор, как мы покинули то место, где его нашли, - сказала Иоланда. - Может быть, это что-то значит?
   - Он не сказал ничего особенного, - возразил Харкорт. - Про великанов мы и сами знаем. И без него остерегаемся.
   - Он просто передразнивает человеческую речь, - сказал Шишковатый. Сам не понимает, что говорит.
   - И все же, все же... - сказал аббат. - Устами младенца...
   - Ты совсем уже спятил, - огрызнулся Шишковатый и сказал Харкорту. Давай поднимемся на макушку и оглядимся вокруг.
   Лежа рядом на вершине холма, они принялись осматривать окрестности.
   Река шла сначала на север, потом сворачивала к западу. На севере и западе оба берега ее занимали луга, посреди которых лишь кое-где стояли группы деревьев. На юге и юго-западе вдоль реки тянулись невысокие пологие холмы, покрытые редким лесом. На востоке стоял густой лес, через который они только что прошли, чтобы выйти к реке.
   - Вон там, прямо на север от нас, пасется табунок единорогов, - сказал Шишковатый. - Больше никого не видно.
   - А, теперь вижу, - сказал Харкорт. - Сначала я их не заметил. А вон там, немного восточное, небольшая стая волков.
   Они лежали неподвижно, только время от времени поворачивая головы. Наконец Харкорт сказал:
   - Все как будто в порядке, беспокоиться нечего. Я останусь здесь, а ты бы вернулся вниз и немного отдохнул. Я тебя разбужу около полудня.
   - Чарлз, у тебя, наверное, есть вопросы. По поводу этой ночи. Я пока не хотел бы говорить на эту тему с остальными, но ты имеешь право знать.
   - Никакого права я не имею, - сказал Харкорт. - Мне, конечно, любопытно, но права я не имею. Я только очень рад, что ты смог сделать то, что сделал. Ты удержал их от нападения.
   - Я полагаю, тебе необходимо это знать, и ты имеешь на это право, сказал Шишковатый. - Мы с тобой одна семья. С твоим дедом мы дружим уже много лет, а с тобой - с тех пор, когда ты только еще учился ходить.
   - Я знаю, - отвечал Харкорт. - Ты показывал мне, как птицы строят гнезда, и мы часами следили за ними, а ты объяснял мне, как они это делают, и мы размышляли о том, что они при этом могут думать. Чувствуют ли они то же самое, что чувствует человек, когда строит себе дом, чтобы защититься от стихий? Ты разыскивал для меня лисьи норы, и мы, спрятавшись, смотрели, как вылезают поиграть лисята и возятся друг с другом не хуже, чем компания деревенских детей, которые шалят и возятся под деревом, пока их матери работают в поле. Ты говорил мне, как называются все деревья и травы, рассказывал, какие из них полезны, а какие опасны.
   - Значит, ты помнишь, - сказал Шишковатый.
   - Я рос без отца, - сказал Харкорт. - Вы с дедом были мне вместо отца.
   - Твой дед знает кое-что из того, что я собираюсь тебе рассказать, сказал Шишковатый. - Он знает, что я нечеловек, и все-таки он удостоил меня своего знакомства, дружбы и, я бы сказал, даже любви, будто я человек.
   - Я всегда считал тебя человеком, - сказал Харкорт. - До недавнего времени мне и в голову не приходило в этом сомневаться. Потом в один прекрасный день я все узнал, и мне стало от этого нехорошо. Но хоть я и знаю, я все равно отношусь к тебе как к человеку. Это не изменилось. И никогда не изменится.
   - Я почти человек, - сказал Шишковатый. - Может быть, в конечном счете я все-таки человек, но не совсем такой, как вы. Моя раса предшествовала вашей - на сколько времени, я не знаю. Мы долго живем на свете, во много раз дольше, чем вы. Почему это так, не знаю. Я живу так долго, что давно потерял счет годам. Да и не считал никогда - для таких, как я, годы не имеют значения. Когда я говорю, что существа моей расы живут дольше вас, это значит - намного дольше. Может быть, тысячу лет, а иногда, может быть, и еще больше. Есть у нас и еще одна особенность. Мы взрослеем и долгое время остаемся взрослыми, но не стареем. Не становимся старыми и дряхлыми просто уходим из жизни, когда наступает время. Мне кажется, это не так уж плохо. Не приходится страдать от того, что твое тело превращается в жалкое подобие того, чем оно когда-то было, не испытываешь унижения, видя, как наступает старческое слабоумие. У нас до самого конца прекрасная память. Я много чего помню, хоть и не говорю об этом, потому что это могло бы показаться странным. Это не только мои воспоминания, а общая память нашей расы. Когда мы разговаривали там, на острове, аббат нашел для этого подходящее слово. Помнишь, я говорил, что кое-что помню об этом острове, только это не мои воспоминания? Аббат сказал, что это память предков.
   - Ты хочешь сказать, что хранишь в своей памяти воспоминания своих предков - своего отца и деда?
   - Гораздо более давние, - ответил Шишковатый. - Потому что и мой отец, и мой дед тоже были наделены памятью предков, и как далеко она простирается, я просто представить себе не могу. И кое-что из этих воспоминаний перешло ко мне. В том числе, может быть, и очень древние. Очень важные, те, что нужно знать, чтобы выжить или понять...
   - Значит, те слова, что ты произносил там, на острове, - те, что остановили и удержали от нападения Древних...
   - Я и не подозревал, что их знаю, - сказал Шишковатый. - Они сами пришли мне в голову. Как только я оказался в таком положении, когда они понадобились, они поднялись из каких-то бездонных глубин памяти предков. Они помогли мне понять, помогли выжить.
   - Я таких слов никогда не слышал, - сказал Харкорт. - Ты припомнил только, как они звучат, не понимая смысла?
   - Смысл их я тоже понимал. Мне кажется, я на время перестал быть самим собой и превратился в кого-то из своих предков, кому довелось сражаться с Древними, кто бросал им в лицо те самые слова, что говорил я.
   - Превратился в другого? В своего предка?
   - Толком не знаю. Временами у меня было именно такое чувство. Мне еще предстоит об этом поразмыслить, - Иоланда первая сказала мне, с кем мы повстречались. Она назвала их Древними. Она говорила, что они пришли в этот мир, когда он был еще совсем молод.
   - Откуда она может это знать? - спросил Шишковатый.
   - Похоже, она причастна ко многому из того, что происходит здесь, на Брошенных Землях, и нигде больше. Она сказала мне, например, что наш драгоценный коробейник - чародей. Она утверждает, что это его голос тогда присоединился к вашим.
   - Значит, там в самом деле был кто-то еще, - сказал Шишковатый. - Мне показалось, что кто-то нам помогал. Я не слышал никакого голоса, но почувствовал какой-то прилив сил, когда мои уже иссякали.
   - Значит, ты получил от кого-то помощь? Неважно, от кого или от чего был ли это коробейник...
   - Да, я получил помощь.
   - Немного помочь могла Иоланда. Когда ты обращался к Древним, она распевала какие-то заклинания.
   - Я знал, что она рядом. Я подумал - откуда она может знать эту песнь? Ведь мне почудилось, что я ее узнаю, - она смутно припомнилась мне из далеких-далеких времен.
   - Надо как следует за ней присматривать, - сказал Харкорт. - Слишком много она знает.
   - Обо всем этом мы еще поговорим, - сказал Шишковатый. - Я ведь понимаю, что ты не мог не задуматься. Я хотел, чтобы ты это узнал.
   - Есть еще одна вещь, - сказал Харкорт. - Ты знал о буграх. Ты кое-что нам про них рассказал...
   - В давние времена, - ответил Шишковатый, - мы звали их Земляным Отродьем. Лучшего имени они не заслуживали. Они вырастали из почвы, как ядовитые травы, хотя они совсем не травы. Мы старались обходить их подальше. Когда я говорю "мы", это значит - не я, а мои предки, которые жили тысячи лет назад. Отродье всегда могло выкинуть какую-нибудь скверную шутку. Я думаю, это была самая первая Нечисть, какая появилась на свете. Ведь разной Нечисти было много, целая длинная цепь. Древние пришли позже, хотя тоже очень давно. Они не дети Земли - они пришли из Пустоты. Они процветали много тысячелетий, а потом сошли на нет. Сегодня они затаились в ожидании того дня, который, как мы надеемся, не придет никогда, - дня, когда они смогут снова выйти на волю, чтобы опустошить этот мир и уничтожить все в нем живущее. То, что мы видели на острове, - лишь слабый отблеск того, чем они когда-то были. Хоть сейчас они сравнительно беспомощны, они хотели оградить от нашего вторжения свое убежище. Но Древние были не первыми - первым было Земляное Отродье. Его погубили плуг и топор, лишившие его мест, где оно выводилось на свет. Что погубило Древних, я не знаю, а может быть, и никто не знает. Но они тоже сошли на нет.
   - А теперь мы имеем дело с той Нечистью, которую знаем, - сказал Харкорт. - И думаем, что никакой другой Нечисти не существует.
   - Есть обрывки старинных легенд, на которые не следует особенно полагаться, - сказал Шишковатый, - и в них говорится, что поначалу наша Нечисть была совсем не той Нечистью, какую мы знаем. Вполне возможно, что, когда человечество только еще появилось на свет, было такое время, когда они могли стать нашими добрыми соседями, - пусть у них свои странные обычаи, но они были занятны и иногда даже симпатичны. Но с течением времени им пришлось понемногу превратиться в Нечисть, чтобы выжить. Они могли научиться этому у Древних, которые видели в них средство продолжить древнюю традицию злой воли, завещав им хранить эту традицию, когда сами Древние погрузятся в подступавшее забвение. Но даже при этом наша Нечисть могла и не стать такой, какой мы ее знаем, если бы ее не заставил ход событий. Возможно, они были просто вынуждены это сделать, когда оказались зажатыми между варварами и римлянами. Может быть, им пришлось научиться внушать ужас, чтобы защищаться. А нынешняя их ненависть к человечеству могла зародиться - и я полагаю, что так оно и было, - тогда, когда этот бестолковый святой, который, говорят, заключен в призме, что мы ищем, попытался изгнать их из этого мира в Пустоту. Трудно осуждать их за ненависть, которую вызвали его действия. И с тех пор...