Страница:
— Я тот, кто имеет на это право и тот, кто имеет возможность потребовать исполнения своих приказаний, — ответил я, не меняя позы. — Пока что я прошу тебя по-дружески рассказать мне обо всем.
— Ты что, угрожаешь мне?! — возмутился он. — Ты что не понимаешь, кто я, а кто ты? Мне же все о тебе рассказали! Я знаю о тебе все!
Я ничего не ответил, а он, овладев собой и успокоившись, поудобнее сел в свое кресло под флагом и гербом и сказал уже вполне спокойным тоном:
— Наш разговор окончен — тобой займутся соответствующие службы.
Уже тогда я не боялся ни людей, ни их угроз; и пусть даже этот человек занимает высокий пост, он все равно остается всего лишь человеком, а значит существом смертным, болезненным и в большинстве случаев — слабым. На протяжении всего нашего разговора я все так же сидел, как и раньше, спокойно смотря прямо ему в глаза; я не «подскакивал» на стуле от его реплик и с любопытством наблюдал за своим собеседником. Ну, что ж, как я предполагал, он не пожелал отчитываться передо мною, и его можно в этом понять — однако «понять» не означает «отказаться от своих намерений» — сейчас ему не поможет ни высокий пост, ни большая власть — для начала я довольно грубо «ткнул» в его психику, и она отозвалась в нем целым каскадом образов и звуков. Собеседник аж дернулся и, округлив глаза, уставился на меня.
— Сделать еще раз, или ты уже все понял? — мягко спросил его я.
— Что?! Чего?! Что это было?! — недоумевал он.
Я повторил операцию, только пожестче и погрубее: в его глазах мелькнул отблеск безумия.
— Для начала встань, — приказал ему я.
Он молча встал, а я сидя продолжил:
— Верь мне, я — твой друг и никому не хочу зла.
После всех этих операций он стал в моих глазах маленьким и растерянным, как побитый котенок. Мне стало жалко его: зачем я так сильно «ткнул» в него второй раз? — одного было бы вполне достаточно — это моя ошибка: я еще недостаточно качественно использую свое могущество и мне еще многому надо учиться; а пока я аккуратно расслабил и успокоил его психику, сделав его более доверчивым и дружелюбным по отношению ко мне.
— Поверь мне, просто поверь мне — и ничего больше, — уговаривал его я. — Ведь ты веришь мне? — наконец, спросил я.
— Я совсем не знаю тебя, — с трудом ответил он, — но почему-то мне кажется, что тебе можно доверять.
— Ну вот и хорошо! — обрадовался я тому, что мое вмешательство в его душу прошло успешно. — А теперь сядь и расскажи мне о предстоящей войне.
— Какой войне? — он сел, но не забыл изобразить на своем лице изумление — какой упрямый и ловкий малый!
Из его мыслей я знал, что война — дело решенное, хотя народу пока еще ничего не объявили потому, что было еще слишком рано. Он сопротивляется, он пытается обмануть меня, прикинувшись ничего не знающим человеком, но я-то знаю, что это не так! Давить на него я уже не хотел — надо как-то решать проблему по-дружески, поэтому я еще больше расслабил его психику, аккуратно приглушив в ней оставшиеся очаги сопротивления и сказал:
— Зачем ты пытаешься обмануть меня? Обманывать — нехорошо, — продолжал убеждать его я. — Мне всего лишь нужны подробности, а ситуацию в целом я и так знаю.
После вторичной обработки собеседник стал вполне податливым, поэтому без особого сопротивления сдался и принялся в свою очередь сам убеждать меня:
— Ты требуешь от меня разглашения государственной тайны, но это — невозможно, ведь я давал присягу на верность своему народу! То, что ты хочешь, называется преступлением, а я не желаю быть преступником!
— Все это мелочи: тайна, присяга, преступление, твоя жизнь, да и моя жизнь тоже — все это мелочи, причем несущественные с точки зрения истории и наших с тобой принципиальных отличий. Ты кто?
— Как кто? — удивился он и с гордостью продолжил. — Я — самое главное лицо в нашем государстве!
— Это вторичное, — начал расставлять акценты я, — а первичное — ты — человек.
Он долго сомневался, задавать ли ему следующий естественный вопрос, но, наконец, успокоенный моим поведением и явно дружелюбным тоном, решился:
— А ты — человек?
Он испугался собственной дерзости, вспомнив ту боль, которую я с такой легкостью причинил ему недавно, поэтому задав свой вопрос испуганно и как-то весь сжавшись, будто перед ответным ударом, взглянул на меня.
— Частично — человек, — ответил я, — но лишь частично… — и посмотрел долгим взглядом на потолок. Из его мыслей я заключил, что он понял меня правильно — я намекал на свою связь со сверхъестественными силами.
Собеседник увидел, что наказывать его не будут, потому что не за что: ведь он задал естественный вопрос и получил на него ответ, — и поэтому он столь же логично попросил у меня подтверждения моих слов:
— А у тебя есть доказательства? — уже не так испуганно и с исключительным интересом спросил он.
— Да, — однозначно ответил я. — Но какие бы доказательства я не предъявил бы тебе, ты, как разумный человек, всегда сможешь найти им какие-нибудь правдоподобные объяснения из повседневной жизни. Получается, что я буду раз за разом предъявлять тебе доказательства, а ты будешь «пробовать их на вкус»?! Весело, но правила игры устанавливаю я, поэтому доказательством будет следующее — сегодня ты умрешь.
— Как же так?! — глава государства достаточно сильно испугался, но, надо отдать ему должное, не потерял способности рассуждать логически. — Какое же это доказательство — если я умру, что маловероятно, то кому ты будешь доказывать свое, — тут он посмотрел на потолок, — происхождение?!
Никаких доказательств я, конечно же, предъявлять ему не собирался — незачем унижаться перед обычным человеком; при всем при том я почти исчерпал свои возможности по управлению его психикой, поэтому от дальнейшего убеждения отказался и предоставил разговор самому себе — будь что будет: скажет — не скажет… — как получится:
— Либо ты веришь мне, и тогда говоришь со мной, либо не веришь, и тогда умираешь.
Собеседник надолго задумался. Я снова постарался направить его ощущения так, чтобы он поверил мне, все время разговорной паузы гася возникающие в процессе его мышления негативные эмоции.
— Ты такой же человек, как и все, — признайся в этом, и тогда я поверю тебе, — произнес, наконец, он.
— Конечно, такой же! А какой же еще?! — засмеялся я. — Я пошутил, но пошутил так, чтобы помочь тебе преодолеть предрассудки, — так тебе будет гораздо проще выдавать государственную тайну, предполагая, что я как-то связан с небесными силами.
— А ты уже обо всем подумал! — восхитился он. — А то я сначала даже частично поверил тебе, ведь ты так убедительно смотрел на потолок! — засмеялся и мой собеседник тоже, хотя в душе он все-таки чувствовал, что со мной не все так просто и однозначно: все-таки я его каким-то образом ударил в мозг, и причем ударил два раза! Поразмыслив еще немного, глава государства принял наилучшее решение: я — человек, но из моих ежовых рукавиц ему, похоже, не выбраться, поэтому пора прекращать упираться, чтобы не сделать себе еще хуже:
— Хорошо, я расскажу тебе, но обещай никому больше не говорить об этом, а еще лучше — поклянись.
— Еще чего! — ответил я; похоже на то, что я выиграл, но я не собираюсь ограничивать свое будущее, поэтому и пояснил. — Клятва для меня — не мелочь: я не нарушу своего обещания, и поэтому не желаю ограничивать себя в использовании полученной от тебя информации.
— С тобой невозможно иметь дело… — глава государства махнул на все рукой — будь что будет: он уже уступил один раз, признав что война предстоит, почему бы ему не уступить и второй? — Ладно, будь по-твоему, — согласился он. — Но мне нужно будет подготовиться к столь серьезному разговору, поэтому подожди немного, и в свое время тебя вызовут ко мне.
Мы встали, попрощались, и я собрался уходить.
— Погоди, — крикнул он мне вслед, — а ты не боишься того, что тебе придется слишком долго ждать?
— Нет, — улыбнулся я, — ибо, когда истощиться мое терпение, я устрою тебе долгую мучительную жизнь, и ты захочешь в ад, потому что там тебе будет лучше, чем здесь!
По-моему мнению, я напугал его достаточно сильно, чтобы он не тянул резину, поэтому я со спокойной душой вышел из кабинета.
Через несколько дней мы снова встретились. Он ждал меня в парке, который раскинулся возле его резиденции, — кроме нас здесь не было никого. Мы разговаривали с ним, а вокруг нас возвышались деревья. Он решился высказать мне все — я видел это по его глазам и то же самое читал в его душе. Итак, предварительный обмен любезностями закончился, и мой собеседник принялся говорить, а я молча слушал его, боясь помешать ему, боясь сбить его с мысли.
— Ради тебя я нарушаю все законы, — начал он, — но ты необыкновенный человек, поэтому, как мне кажется, я поступаю правильно. Ты спрашивал меня о предстоящей войне, но чтобы ответить тебе и чтобы ты правильно понял меня, нам придется вспомнить историю.
Дело в том, что грядущая война будет чрезвычайно кровопролитной, — даже более кровопролитной, чем Марсианская война; а она, в свою очередь, напрямую связана с событиями, происходившими в далеком ХХ веке.
До ХХ века люди воевали как обычно — против вражеских армий, захватывали территории соседей и при этом, как само собой разумеющееся, происходила гибель определенной части (но не всего!) мирного населения. Все войны имели своей главной целью захват территории или же какие-нибудь другие экономические выгоды — если бы этих целей можно было бы добиться мирным путем, то никто не воевал бы!
В ХХ веке наряду с обычными войнами впервые в истории человечества была создана специальная отрасль промышленности, основной задачей которой было уничтожение людей. Освенцим — страшный символ той технологии. Если, к примеру, гильотина или же виселица тоже являются символами технологии лишения человека жизни, то попадет ли человек на виселицу, по большому счету, зависит от поведения самого человека: будет ли данный человек существовать или же нет, в каждом конкретном случае зависит именно от поведения самого человека, а не от того, каков он есть, — и это является принципиальным отличием от Освенцима. В обычном обществе место человека в тюрьме ли, в больнице ли, или же среди обычных людей зависит от поведения самого человека: преступник, к примеру, не родился вором или бандитом, а родился человеком, и судят его за поступки, которые он совершил; в дальнейшем, исполнив судебное решение (к примеру, отсидев свой срок в тюрьме), с точки зрения общества преступник становится бывшим преступником, а следовательно, обычным гражданином. Таким образом, в основном, люди не наказывают друг друга самым жестоким способом — смертью — только за то, что кто-то такой, а не другой, — естественно, существуют и исключения, но они лишь подтверждают правило: в обычном современном обществе в мирное время по национальным или же расовым отличиям государство систематически никого не лишает жизни.
Мы не рассматриваем войну, когда вполне возможны и вероятны убийства без суда и следствия, а только лишь согласно пониманию солдатами обстановки — тогда возможно все, ибо понимание окружающей действительности и осознание себя в ней зависит от культурного уровня, обычаев, степени усталости и определенных случайных событий, произошедших в жизни каждого индивидуума (вроде гибели друга или плохих новостей из дома), а значит, поведение отдельных солдат на войне не может служить мерилом отношения всего общества в целом. К примеру, если военные расстреляли кого-либо другой, не своей национальности, то это отнюдь не означает того, что несчастного убили из-за его национальной принадлежности, хотя возможно и такое; и тем более нельзя говорить о том, что государство в целом, к которому принадлежат эти солдаты, расистски относится ко всему народу, представителя которого в данном конкретном эпизоде лишили жизни на войне. В противоположность войне, в системе нацистских фабрик смерти люди в мирное время уничтожались по расовым признакам, а не за свои поступки, поэтому организаторы такой технологии были признаны преступниками и осуждены — и это правильно; они, кстати говоря, были осуждены и за массовое уничтожение людей, и за то, что принципы, по которым они делали это, были неприемлемы для остального человечества. Система лагерей смерти задумывалась в мирное время и осуществлялась тоже преимущественно в мирное время и с мирным населением, и мы, далекие потомки тех людей, помним о том, что это была технология уничтожения больших масс именно мирных людей и притом исключительно по национальному признаку. Этот ужас впервые произошел в далеком ХХ веке, и люди попытались забыть о нем, вычеркнув его из памяти, но спираль развития сделала круг… — и неожиданно для себя человечество очутилось перед страшной необходимостью…
После уничтожения той человеконенавистнической системы и осуждения ее идеологии, еще тогда, в ХХ веке, люди вышли в космос; в последующих столетиях они закрепились на Луне и начали колонизацию Солнечной системы: сначала были заселены Марс и Меркурий, затем пояс астероидов, спутники Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. В районе Плутона люди тоже закрепились, но это было небольшое поселение в виде научно-исследовательской станции; аналогичная база была создана и на Венере, но там в то время была просто кошмарная атмосфера, поэтому там обитало совсем немного колонистов.
Крупнейшими центрами внеземной цивилизации людей стали три: Луна, Марс и Меркурий. Луна издавна тяготела к Земле, поэтому фактически являлась форпостом Земли. Меркурий — планета-завод — он обеспечивал промышленными товарами Луну, Марс и все остальные колонии. На Меркурии имелись все условия для развития промышленности: отсутствие атмосферы, и как следствие отсутствие коррозии; небольшая сила тяжести, а значит, там требовались менее мощные машины, нежели на Земле или же на Марсе; и, наконец, неподалеку от него был расположен колоссальный источник возобновляемой энергии — Солнце. Земля стала центром по производству сельскохозяйственной продукции в системе, а ее промышленность удовлетворяла нужды самой Земли и частично Луны. Около 28% человечества жили вне Земли и Луны, из них около 90% жили непосредственно на Марсе, на котором начало развиваться сельское хозяйство, а также промышленность. Однако, несмотря на постоянное укрепление позиций Марса, Меркурия и прочих колоний в индустрии и аграрном секторе, в интеллектуальной сфере, а также культурной области Земля оставалась признанным центром всего человечества.
На всех внеземных поселениях была пониженная сила тяжести по сравнению с земной; кроме этого, все колонисты больше, чем остальные люди, получали излучения из космоса: они облучались при космических перелетах, а также во время работы в скафандрах вне подземных городов, но на них это почти не сказывалось, ведь поселенцы облучались солнечной радиацией в рассчитанных, безопасных для здоровья пределах (правда, иногда они получали большую дозу излучения, чем предписывалось нормами, а у некоторых из них был изначально ослабленный иммунитет), однако в целом, по идее, это не могло радикально повлиять на здоровье переселенцев и их потомков.
Уменьшенное значение силы тяжести негативно сказалось на здоровье людей: если лунные жители могли регулярно жить и поправлять свое здоровье на Земле, периодически возвращаясь на Луну, то у остального населения Солнечной системы такой возможности не было — перелет был слишком долгим и дорогим.
Таким образом, в процессе расселения человечества образовалось два типа людей: первый — жители Земли и Луны, а второй — жители Марса, Меркурия и всей остальной Солнечной системы. Лунные жители отождествляли себя с настоящими коренными землянами, с которыми они сохранили тесные связи, а вот обитатели Меркурия, пояса астероидов и спутников внешних планет являлись преимущественно выходцами с Марса, вот почему жители Земли и Луны называли себя землянами, а поселенцы на других планетах и небесных телах солнечной системы — марсианами.
Прошли поколения. И вот однажды встал вопрос, а являются ли марсиане людьми, то есть принадлежат ли они к виду человека разумного? Вопрос был более, чем просто очень серьезный и возник он не на пустом месте. Чтобы разрешить его, многократно проводились комплексные биологические исследования самими авторитетными организациями, но они не смогли с уверенностью решить эту проблему: сложные биологические выкладки не давали окончательного ответа и не рассеивали все сомнения. И даже сейчас, не то, что тогда — существует два мнения: одни ученые считают марсиан людьми, а другие — нет. Частью ученых предполагается, что, вроде бы, марсиане принадлежали к подвиду человека разумного, хотя значительное количество авторитетных специалистов как в прошлом, так и сегодня являются противниками этого мнения. Короче говоря, тебе все это известно — вы проходили это в школе — да, у марсиан были отличия от людей и на генном уровне, и во внутреннем, а также во внешнем строении; правда, отличия-то были, но были ли они столь кардинальными? Ведь человеческие расы тоже отличаются друг от друга, но при этом все они все равно являются людьми.
Но тогда, много веков назад, сложилось общественное мнение о том, что марсиане — не люди, раз доказать обратное однозначно не удалось, и поэтому все последующие исследования потеряли смысл — перед человечеством замаячил призрак чудовищной войны. Дальнейшие события уже не зависели ни от воли отдельных политиков, ни от воли людей — они стали развиваться по самому экстремальному варианту: всем — и землянам, и марсианам — стало понятно, что существование человечества находится под угрозой, и сквозь туман веков всплыл призрак символа технологии уничтожения людей — Освенцима — война на уничтожение по видовым признакам стала реальностью.
И война началась — война миров, война отличных друг от друга разумных видов — ярость и бесчеловечная жестокость битв стали абсолютными: превзойти этот уровень в принципе невозможно — можно только лишь повторить его. С Луны отходили военные эскадры — они бились с марсианами за контроль над космосом и победили. Половина Луны была сожжена марсианами — война велась только с использованием термоядерных ракет большой мощности — в плен не брали ни те, ни другие, — казалось, наступил конец света. Земля тоже не избегла тяжести разрывов мощных термоядерных бомб — несколько ракет марсиан успешно пробили оборону планеты и, пройдя сквозь ее атмосферу, сровняли с землей несколько крупных промышленных районов. В то же время все марсиане, которые имели несчастье находиться на Земле или Луне, были пойманы и убиты — точно так же они поступили и с землянами, — и плен в такой войне означал неизбежную смерть. Пленных не сжигали — их было слишком мало — их расстреливали и закапывали на месте, не теряя ни секунды, не теряя даже времени на пытки, редко когда издеваясь над ними перед смертью.
Рабочие трудились не жалея сил и умирали на своих рабочих местах, солдаты сражались с бешенством обреченных; практически все промышленное производство воюющих сторон выдавало исключительно продукцию военного назначения — для населения не выпускалось ничего: только средства личной гигиены и тому подобные мелочи. За мелкие уголовные преступления типа краж личного имущества и хулиганства суды посылали на принудительные работы, на которых мастера и бригадиры с ведома и по прямому указанию руководства страны и своих предприятий невыполнимыми нормами и жестоким обращением доводили несчастных жуликов до смерти, а за более тяжелые преступления — крупные кражи, грабежи, убийства и саботаж — карательные органы расстреливали быстро и без жалости. В такой ужасной обстановке жили и трудились люди и на Земле, и на Марсе — они жили в постоянном беспокойстве за своих сыновей, сражавшихся в космосе, и в каждодневном выматывающем душу ожидании ядерного взрыва над своей головой…
А тем временем первый этап войны завершился и начался второй: окрыленные победой, эскадры землян обрушили ливень термоядерных ракет на Венеру, Марс и Меркурий; они разрывали в клочья астероиды и жгли спутники Юпитера; после чего настала очередь спутников Сатурна, Урана, Нептуна и Плутона. Население Венеры погибло в первую очередь, затем обезлюдели превращенные в радиоактивные пустыни планеты и крупные небесные тела — победители подвергли их ковровому ракетометанию, словно огненным плащом накрыв несчастные миры клубящимся пламенем ядерных взрывов.
Около 34% человечества погибло в той войне, из них земляне потеряли около 6%, а остальные 28% составили марсиане.
Значительная часть промышленности лежала в руинах, но большая часть культурного наследия человечества удалось спасти — это стало возможным благодаря огромным подземным хранилищам, вместившим в себя бесчисленные труды творчества прошедших эпох. Больше всего пострадали наземные памятники архитектуры — ядерное пламя не щадило ничего, а марсиане (как, впрочем, и земляне) направляли свои ракеты на промышленные центры, нисколько не заботясь о том, что там же находятся и крупнейшие памятники зодчества. Привычно, как всегда, выдержали испытание временем египетские пирамиды — эти каменные исполины не подвергались прямому ядерному удару, а ударные волны отдаленных ядерных взрывов не причинили им никакого вреда.
Все марсиане погибли, кроме некоторых, которые умерли позже от опытов, которыми их подвергали ученые, — естественным образом никто из марсиан не умер. Некоторые и сейчас считают, что это был второй виток спирали, после Освенцима, когда одни люди уничтожали других людей не за их поступки, а по определенным национальным и, возможно, по видовым признакам, — но большинство современников все же не считает марсиан людьми. Клеймо «мутанты» так и осталось на марсианах, хотя, может быть, они и не заслуживали этого.
Вспоминаем историю дальше: до того, как люди овладели межзвездными перелетами, Солнечная система практически не заселялась — это было связано с тем, что потенциальные колонисты боялись разделить судьбу марсиан, а также с сильной радиоактивной зараженностью планет и оставшихся астероидов. Прошли века, и радиоактивный фон на всех пострадавших небесных телах пришел в норму — можно было вновь начинать осваивать эти миры, но люди все равно опасались оказаться на месте марсиан — и правильно делали!
К звездной эпохе человечество по-настоящему заселило только Луну, а на Венере, Меркурии, Марсе и прочих крупных и мелких объектах Солнечной системы существовали только лишь небольшие базы, обслуживающий персонал на которых работал исключительно вахтовым методом с обязательным переиодическим отдыхом на Земле. Но века шли — технология развивалась и, наконец, пришло время межзвездных перелетов — сначала редких, продолжительных и ненадежных, а потом уже все более быстрых, комфортных и успешных.
Настала звездная эпоха — мы устремились к другим солнцам, предпочитая осваивать новые звездные системы, но никак не родную Солнечную — и это естественно, ибо у других звезд люди выбирали для заселения планеты аналогичные Земле, как минимум, по силе тяжести, чего нельзя сказать о близких к Земле планетах земной группы. Два раза после Марсианской войны человечество игнорировало Солнечную систему: первый раз из-за боязни быть уничтоженными в будущем, как марсиане, и второй раз из-за недостаточной комфортности старых, еще с седой древности знакомых планет; а когда люди создали технологию искусственного создания небесных тел, тогда было решено оставить все планеты и астероиды Солнечной системы в неприкосновенности, а преобразовывать только планеты других звездных систем — и так в третий раз миры нашей Родины были обойдены массовой колонизацией, оставшись в своем почти первозданном виде.
С изобретением установок по созданию искусственной силы тяжести быстрыми темпами был освоен только лишь Меркурий, — как и прежде, в роли планеты-завода, а также заселены остальные небесные тела Солнечной системы. Технологии межпланетных и межзвездных перелетов развились настолько, что только тогда, через много веков после окончания Марсианской войны, поселенцы перестали бояться стать такими же, как марсиане, а затем и повторить их судьбу. Они стали безбоязненно жить, работать и растить детей на всех пригодных для этого планетах, спутниках и астероидах Солнечной системы. С тех давних времен она не претерпела сколько-нибудь значительных изменений, оставшись такой и до наших дней.
Тем временем, люди расселились по всей Галактике и принялись создавать искусственные планетарные системы одну за другой, а впоследствии и заселять их. Это было время Великого Освоения Галактики, и сейчас оно заканчивается, заканчивается первой большой войной за передел существующего мира. И во времена Великого Освоения люди время от времени воевали друг с другом, но то были войны локальные (хотя в то время человечество впервые стало уничтожать население обитаемых звездных систем основным оружием) — и вот мы с тобой пришли к сегодняшнему дню…
Еще несколько веков назад все военные космические корабли были оснащены так называемым основным оружием — с течением времени оно совершенствовалось, приобретая все большую разрушающую способность и легкость в использовании. Ты знаешь, что оно использует массу, находящуюся в точке взрыва, и поэтому потенциально разрушительная сила такого оружия чрезвычайно, можно даже сказать, исключительно велика: один корабль (если ему никто не будет противодействовать) вполне способен уничтожать планетарные системы одну за другой, и в перспективе существенная часть Галактика может обезлюдеть — однако всю Галактику один корабль «охватить» не сможет, ибо у экипажа просто-напросто не хватит на это времени, а у самого оружия — технического ресурса. Кроме всего прочего, нужно не забывать о том, что сила одного взрыва, создаваемого основным оружием, потенциально ничем не ограничена!
— Ты что, угрожаешь мне?! — возмутился он. — Ты что не понимаешь, кто я, а кто ты? Мне же все о тебе рассказали! Я знаю о тебе все!
Я ничего не ответил, а он, овладев собой и успокоившись, поудобнее сел в свое кресло под флагом и гербом и сказал уже вполне спокойным тоном:
— Наш разговор окончен — тобой займутся соответствующие службы.
Уже тогда я не боялся ни людей, ни их угроз; и пусть даже этот человек занимает высокий пост, он все равно остается всего лишь человеком, а значит существом смертным, болезненным и в большинстве случаев — слабым. На протяжении всего нашего разговора я все так же сидел, как и раньше, спокойно смотря прямо ему в глаза; я не «подскакивал» на стуле от его реплик и с любопытством наблюдал за своим собеседником. Ну, что ж, как я предполагал, он не пожелал отчитываться передо мною, и его можно в этом понять — однако «понять» не означает «отказаться от своих намерений» — сейчас ему не поможет ни высокий пост, ни большая власть — для начала я довольно грубо «ткнул» в его психику, и она отозвалась в нем целым каскадом образов и звуков. Собеседник аж дернулся и, округлив глаза, уставился на меня.
— Сделать еще раз, или ты уже все понял? — мягко спросил его я.
— Что?! Чего?! Что это было?! — недоумевал он.
Я повторил операцию, только пожестче и погрубее: в его глазах мелькнул отблеск безумия.
— Для начала встань, — приказал ему я.
Он молча встал, а я сидя продолжил:
— Верь мне, я — твой друг и никому не хочу зла.
После всех этих операций он стал в моих глазах маленьким и растерянным, как побитый котенок. Мне стало жалко его: зачем я так сильно «ткнул» в него второй раз? — одного было бы вполне достаточно — это моя ошибка: я еще недостаточно качественно использую свое могущество и мне еще многому надо учиться; а пока я аккуратно расслабил и успокоил его психику, сделав его более доверчивым и дружелюбным по отношению ко мне.
— Поверь мне, просто поверь мне — и ничего больше, — уговаривал его я. — Ведь ты веришь мне? — наконец, спросил я.
— Я совсем не знаю тебя, — с трудом ответил он, — но почему-то мне кажется, что тебе можно доверять.
— Ну вот и хорошо! — обрадовался я тому, что мое вмешательство в его душу прошло успешно. — А теперь сядь и расскажи мне о предстоящей войне.
— Какой войне? — он сел, но не забыл изобразить на своем лице изумление — какой упрямый и ловкий малый!
Из его мыслей я знал, что война — дело решенное, хотя народу пока еще ничего не объявили потому, что было еще слишком рано. Он сопротивляется, он пытается обмануть меня, прикинувшись ничего не знающим человеком, но я-то знаю, что это не так! Давить на него я уже не хотел — надо как-то решать проблему по-дружески, поэтому я еще больше расслабил его психику, аккуратно приглушив в ней оставшиеся очаги сопротивления и сказал:
— Зачем ты пытаешься обмануть меня? Обманывать — нехорошо, — продолжал убеждать его я. — Мне всего лишь нужны подробности, а ситуацию в целом я и так знаю.
После вторичной обработки собеседник стал вполне податливым, поэтому без особого сопротивления сдался и принялся в свою очередь сам убеждать меня:
— Ты требуешь от меня разглашения государственной тайны, но это — невозможно, ведь я давал присягу на верность своему народу! То, что ты хочешь, называется преступлением, а я не желаю быть преступником!
— Все это мелочи: тайна, присяга, преступление, твоя жизнь, да и моя жизнь тоже — все это мелочи, причем несущественные с точки зрения истории и наших с тобой принципиальных отличий. Ты кто?
— Как кто? — удивился он и с гордостью продолжил. — Я — самое главное лицо в нашем государстве!
— Это вторичное, — начал расставлять акценты я, — а первичное — ты — человек.
Он долго сомневался, задавать ли ему следующий естественный вопрос, но, наконец, успокоенный моим поведением и явно дружелюбным тоном, решился:
— А ты — человек?
Он испугался собственной дерзости, вспомнив ту боль, которую я с такой легкостью причинил ему недавно, поэтому задав свой вопрос испуганно и как-то весь сжавшись, будто перед ответным ударом, взглянул на меня.
— Частично — человек, — ответил я, — но лишь частично… — и посмотрел долгим взглядом на потолок. Из его мыслей я заключил, что он понял меня правильно — я намекал на свою связь со сверхъестественными силами.
Собеседник увидел, что наказывать его не будут, потому что не за что: ведь он задал естественный вопрос и получил на него ответ, — и поэтому он столь же логично попросил у меня подтверждения моих слов:
— А у тебя есть доказательства? — уже не так испуганно и с исключительным интересом спросил он.
— Да, — однозначно ответил я. — Но какие бы доказательства я не предъявил бы тебе, ты, как разумный человек, всегда сможешь найти им какие-нибудь правдоподобные объяснения из повседневной жизни. Получается, что я буду раз за разом предъявлять тебе доказательства, а ты будешь «пробовать их на вкус»?! Весело, но правила игры устанавливаю я, поэтому доказательством будет следующее — сегодня ты умрешь.
— Как же так?! — глава государства достаточно сильно испугался, но, надо отдать ему должное, не потерял способности рассуждать логически. — Какое же это доказательство — если я умру, что маловероятно, то кому ты будешь доказывать свое, — тут он посмотрел на потолок, — происхождение?!
Никаких доказательств я, конечно же, предъявлять ему не собирался — незачем унижаться перед обычным человеком; при всем при том я почти исчерпал свои возможности по управлению его психикой, поэтому от дальнейшего убеждения отказался и предоставил разговор самому себе — будь что будет: скажет — не скажет… — как получится:
— Либо ты веришь мне, и тогда говоришь со мной, либо не веришь, и тогда умираешь.
Собеседник надолго задумался. Я снова постарался направить его ощущения так, чтобы он поверил мне, все время разговорной паузы гася возникающие в процессе его мышления негативные эмоции.
— Ты такой же человек, как и все, — признайся в этом, и тогда я поверю тебе, — произнес, наконец, он.
— Конечно, такой же! А какой же еще?! — засмеялся я. — Я пошутил, но пошутил так, чтобы помочь тебе преодолеть предрассудки, — так тебе будет гораздо проще выдавать государственную тайну, предполагая, что я как-то связан с небесными силами.
— А ты уже обо всем подумал! — восхитился он. — А то я сначала даже частично поверил тебе, ведь ты так убедительно смотрел на потолок! — засмеялся и мой собеседник тоже, хотя в душе он все-таки чувствовал, что со мной не все так просто и однозначно: все-таки я его каким-то образом ударил в мозг, и причем ударил два раза! Поразмыслив еще немного, глава государства принял наилучшее решение: я — человек, но из моих ежовых рукавиц ему, похоже, не выбраться, поэтому пора прекращать упираться, чтобы не сделать себе еще хуже:
— Хорошо, я расскажу тебе, но обещай никому больше не говорить об этом, а еще лучше — поклянись.
— Еще чего! — ответил я; похоже на то, что я выиграл, но я не собираюсь ограничивать свое будущее, поэтому и пояснил. — Клятва для меня — не мелочь: я не нарушу своего обещания, и поэтому не желаю ограничивать себя в использовании полученной от тебя информации.
— С тобой невозможно иметь дело… — глава государства махнул на все рукой — будь что будет: он уже уступил один раз, признав что война предстоит, почему бы ему не уступить и второй? — Ладно, будь по-твоему, — согласился он. — Но мне нужно будет подготовиться к столь серьезному разговору, поэтому подожди немного, и в свое время тебя вызовут ко мне.
Мы встали, попрощались, и я собрался уходить.
— Погоди, — крикнул он мне вслед, — а ты не боишься того, что тебе придется слишком долго ждать?
— Нет, — улыбнулся я, — ибо, когда истощиться мое терпение, я устрою тебе долгую мучительную жизнь, и ты захочешь в ад, потому что там тебе будет лучше, чем здесь!
По-моему мнению, я напугал его достаточно сильно, чтобы он не тянул резину, поэтому я со спокойной душой вышел из кабинета.
Через несколько дней мы снова встретились. Он ждал меня в парке, который раскинулся возле его резиденции, — кроме нас здесь не было никого. Мы разговаривали с ним, а вокруг нас возвышались деревья. Он решился высказать мне все — я видел это по его глазам и то же самое читал в его душе. Итак, предварительный обмен любезностями закончился, и мой собеседник принялся говорить, а я молча слушал его, боясь помешать ему, боясь сбить его с мысли.
— Ради тебя я нарушаю все законы, — начал он, — но ты необыкновенный человек, поэтому, как мне кажется, я поступаю правильно. Ты спрашивал меня о предстоящей войне, но чтобы ответить тебе и чтобы ты правильно понял меня, нам придется вспомнить историю.
Дело в том, что грядущая война будет чрезвычайно кровопролитной, — даже более кровопролитной, чем Марсианская война; а она, в свою очередь, напрямую связана с событиями, происходившими в далеком ХХ веке.
До ХХ века люди воевали как обычно — против вражеских армий, захватывали территории соседей и при этом, как само собой разумеющееся, происходила гибель определенной части (но не всего!) мирного населения. Все войны имели своей главной целью захват территории или же какие-нибудь другие экономические выгоды — если бы этих целей можно было бы добиться мирным путем, то никто не воевал бы!
В ХХ веке наряду с обычными войнами впервые в истории человечества была создана специальная отрасль промышленности, основной задачей которой было уничтожение людей. Освенцим — страшный символ той технологии. Если, к примеру, гильотина или же виселица тоже являются символами технологии лишения человека жизни, то попадет ли человек на виселицу, по большому счету, зависит от поведения самого человека: будет ли данный человек существовать или же нет, в каждом конкретном случае зависит именно от поведения самого человека, а не от того, каков он есть, — и это является принципиальным отличием от Освенцима. В обычном обществе место человека в тюрьме ли, в больнице ли, или же среди обычных людей зависит от поведения самого человека: преступник, к примеру, не родился вором или бандитом, а родился человеком, и судят его за поступки, которые он совершил; в дальнейшем, исполнив судебное решение (к примеру, отсидев свой срок в тюрьме), с точки зрения общества преступник становится бывшим преступником, а следовательно, обычным гражданином. Таким образом, в основном, люди не наказывают друг друга самым жестоким способом — смертью — только за то, что кто-то такой, а не другой, — естественно, существуют и исключения, но они лишь подтверждают правило: в обычном современном обществе в мирное время по национальным или же расовым отличиям государство систематически никого не лишает жизни.
Мы не рассматриваем войну, когда вполне возможны и вероятны убийства без суда и следствия, а только лишь согласно пониманию солдатами обстановки — тогда возможно все, ибо понимание окружающей действительности и осознание себя в ней зависит от культурного уровня, обычаев, степени усталости и определенных случайных событий, произошедших в жизни каждого индивидуума (вроде гибели друга или плохих новостей из дома), а значит, поведение отдельных солдат на войне не может служить мерилом отношения всего общества в целом. К примеру, если военные расстреляли кого-либо другой, не своей национальности, то это отнюдь не означает того, что несчастного убили из-за его национальной принадлежности, хотя возможно и такое; и тем более нельзя говорить о том, что государство в целом, к которому принадлежат эти солдаты, расистски относится ко всему народу, представителя которого в данном конкретном эпизоде лишили жизни на войне. В противоположность войне, в системе нацистских фабрик смерти люди в мирное время уничтожались по расовым признакам, а не за свои поступки, поэтому организаторы такой технологии были признаны преступниками и осуждены — и это правильно; они, кстати говоря, были осуждены и за массовое уничтожение людей, и за то, что принципы, по которым они делали это, были неприемлемы для остального человечества. Система лагерей смерти задумывалась в мирное время и осуществлялась тоже преимущественно в мирное время и с мирным населением, и мы, далекие потомки тех людей, помним о том, что это была технология уничтожения больших масс именно мирных людей и притом исключительно по национальному признаку. Этот ужас впервые произошел в далеком ХХ веке, и люди попытались забыть о нем, вычеркнув его из памяти, но спираль развития сделала круг… — и неожиданно для себя человечество очутилось перед страшной необходимостью…
После уничтожения той человеконенавистнической системы и осуждения ее идеологии, еще тогда, в ХХ веке, люди вышли в космос; в последующих столетиях они закрепились на Луне и начали колонизацию Солнечной системы: сначала были заселены Марс и Меркурий, затем пояс астероидов, спутники Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. В районе Плутона люди тоже закрепились, но это было небольшое поселение в виде научно-исследовательской станции; аналогичная база была создана и на Венере, но там в то время была просто кошмарная атмосфера, поэтому там обитало совсем немного колонистов.
Крупнейшими центрами внеземной цивилизации людей стали три: Луна, Марс и Меркурий. Луна издавна тяготела к Земле, поэтому фактически являлась форпостом Земли. Меркурий — планета-завод — он обеспечивал промышленными товарами Луну, Марс и все остальные колонии. На Меркурии имелись все условия для развития промышленности: отсутствие атмосферы, и как следствие отсутствие коррозии; небольшая сила тяжести, а значит, там требовались менее мощные машины, нежели на Земле или же на Марсе; и, наконец, неподалеку от него был расположен колоссальный источник возобновляемой энергии — Солнце. Земля стала центром по производству сельскохозяйственной продукции в системе, а ее промышленность удовлетворяла нужды самой Земли и частично Луны. Около 28% человечества жили вне Земли и Луны, из них около 90% жили непосредственно на Марсе, на котором начало развиваться сельское хозяйство, а также промышленность. Однако, несмотря на постоянное укрепление позиций Марса, Меркурия и прочих колоний в индустрии и аграрном секторе, в интеллектуальной сфере, а также культурной области Земля оставалась признанным центром всего человечества.
На всех внеземных поселениях была пониженная сила тяжести по сравнению с земной; кроме этого, все колонисты больше, чем остальные люди, получали излучения из космоса: они облучались при космических перелетах, а также во время работы в скафандрах вне подземных городов, но на них это почти не сказывалось, ведь поселенцы облучались солнечной радиацией в рассчитанных, безопасных для здоровья пределах (правда, иногда они получали большую дозу излучения, чем предписывалось нормами, а у некоторых из них был изначально ослабленный иммунитет), однако в целом, по идее, это не могло радикально повлиять на здоровье переселенцев и их потомков.
Уменьшенное значение силы тяжести негативно сказалось на здоровье людей: если лунные жители могли регулярно жить и поправлять свое здоровье на Земле, периодически возвращаясь на Луну, то у остального населения Солнечной системы такой возможности не было — перелет был слишком долгим и дорогим.
Таким образом, в процессе расселения человечества образовалось два типа людей: первый — жители Земли и Луны, а второй — жители Марса, Меркурия и всей остальной Солнечной системы. Лунные жители отождествляли себя с настоящими коренными землянами, с которыми они сохранили тесные связи, а вот обитатели Меркурия, пояса астероидов и спутников внешних планет являлись преимущественно выходцами с Марса, вот почему жители Земли и Луны называли себя землянами, а поселенцы на других планетах и небесных телах солнечной системы — марсианами.
Прошли поколения. И вот однажды встал вопрос, а являются ли марсиане людьми, то есть принадлежат ли они к виду человека разумного? Вопрос был более, чем просто очень серьезный и возник он не на пустом месте. Чтобы разрешить его, многократно проводились комплексные биологические исследования самими авторитетными организациями, но они не смогли с уверенностью решить эту проблему: сложные биологические выкладки не давали окончательного ответа и не рассеивали все сомнения. И даже сейчас, не то, что тогда — существует два мнения: одни ученые считают марсиан людьми, а другие — нет. Частью ученых предполагается, что, вроде бы, марсиане принадлежали к подвиду человека разумного, хотя значительное количество авторитетных специалистов как в прошлом, так и сегодня являются противниками этого мнения. Короче говоря, тебе все это известно — вы проходили это в школе — да, у марсиан были отличия от людей и на генном уровне, и во внутреннем, а также во внешнем строении; правда, отличия-то были, но были ли они столь кардинальными? Ведь человеческие расы тоже отличаются друг от друга, но при этом все они все равно являются людьми.
Но тогда, много веков назад, сложилось общественное мнение о том, что марсиане — не люди, раз доказать обратное однозначно не удалось, и поэтому все последующие исследования потеряли смысл — перед человечеством замаячил призрак чудовищной войны. Дальнейшие события уже не зависели ни от воли отдельных политиков, ни от воли людей — они стали развиваться по самому экстремальному варианту: всем — и землянам, и марсианам — стало понятно, что существование человечества находится под угрозой, и сквозь туман веков всплыл призрак символа технологии уничтожения людей — Освенцима — война на уничтожение по видовым признакам стала реальностью.
И война началась — война миров, война отличных друг от друга разумных видов — ярость и бесчеловечная жестокость битв стали абсолютными: превзойти этот уровень в принципе невозможно — можно только лишь повторить его. С Луны отходили военные эскадры — они бились с марсианами за контроль над космосом и победили. Половина Луны была сожжена марсианами — война велась только с использованием термоядерных ракет большой мощности — в плен не брали ни те, ни другие, — казалось, наступил конец света. Земля тоже не избегла тяжести разрывов мощных термоядерных бомб — несколько ракет марсиан успешно пробили оборону планеты и, пройдя сквозь ее атмосферу, сровняли с землей несколько крупных промышленных районов. В то же время все марсиане, которые имели несчастье находиться на Земле или Луне, были пойманы и убиты — точно так же они поступили и с землянами, — и плен в такой войне означал неизбежную смерть. Пленных не сжигали — их было слишком мало — их расстреливали и закапывали на месте, не теряя ни секунды, не теряя даже времени на пытки, редко когда издеваясь над ними перед смертью.
Рабочие трудились не жалея сил и умирали на своих рабочих местах, солдаты сражались с бешенством обреченных; практически все промышленное производство воюющих сторон выдавало исключительно продукцию военного назначения — для населения не выпускалось ничего: только средства личной гигиены и тому подобные мелочи. За мелкие уголовные преступления типа краж личного имущества и хулиганства суды посылали на принудительные работы, на которых мастера и бригадиры с ведома и по прямому указанию руководства страны и своих предприятий невыполнимыми нормами и жестоким обращением доводили несчастных жуликов до смерти, а за более тяжелые преступления — крупные кражи, грабежи, убийства и саботаж — карательные органы расстреливали быстро и без жалости. В такой ужасной обстановке жили и трудились люди и на Земле, и на Марсе — они жили в постоянном беспокойстве за своих сыновей, сражавшихся в космосе, и в каждодневном выматывающем душу ожидании ядерного взрыва над своей головой…
А тем временем первый этап войны завершился и начался второй: окрыленные победой, эскадры землян обрушили ливень термоядерных ракет на Венеру, Марс и Меркурий; они разрывали в клочья астероиды и жгли спутники Юпитера; после чего настала очередь спутников Сатурна, Урана, Нептуна и Плутона. Население Венеры погибло в первую очередь, затем обезлюдели превращенные в радиоактивные пустыни планеты и крупные небесные тела — победители подвергли их ковровому ракетометанию, словно огненным плащом накрыв несчастные миры клубящимся пламенем ядерных взрывов.
Около 34% человечества погибло в той войне, из них земляне потеряли около 6%, а остальные 28% составили марсиане.
Значительная часть промышленности лежала в руинах, но большая часть культурного наследия человечества удалось спасти — это стало возможным благодаря огромным подземным хранилищам, вместившим в себя бесчисленные труды творчества прошедших эпох. Больше всего пострадали наземные памятники архитектуры — ядерное пламя не щадило ничего, а марсиане (как, впрочем, и земляне) направляли свои ракеты на промышленные центры, нисколько не заботясь о том, что там же находятся и крупнейшие памятники зодчества. Привычно, как всегда, выдержали испытание временем египетские пирамиды — эти каменные исполины не подвергались прямому ядерному удару, а ударные волны отдаленных ядерных взрывов не причинили им никакого вреда.
Все марсиане погибли, кроме некоторых, которые умерли позже от опытов, которыми их подвергали ученые, — естественным образом никто из марсиан не умер. Некоторые и сейчас считают, что это был второй виток спирали, после Освенцима, когда одни люди уничтожали других людей не за их поступки, а по определенным национальным и, возможно, по видовым признакам, — но большинство современников все же не считает марсиан людьми. Клеймо «мутанты» так и осталось на марсианах, хотя, может быть, они и не заслуживали этого.
Вспоминаем историю дальше: до того, как люди овладели межзвездными перелетами, Солнечная система практически не заселялась — это было связано с тем, что потенциальные колонисты боялись разделить судьбу марсиан, а также с сильной радиоактивной зараженностью планет и оставшихся астероидов. Прошли века, и радиоактивный фон на всех пострадавших небесных телах пришел в норму — можно было вновь начинать осваивать эти миры, но люди все равно опасались оказаться на месте марсиан — и правильно делали!
К звездной эпохе человечество по-настоящему заселило только Луну, а на Венере, Меркурии, Марсе и прочих крупных и мелких объектах Солнечной системы существовали только лишь небольшие базы, обслуживающий персонал на которых работал исключительно вахтовым методом с обязательным переиодическим отдыхом на Земле. Но века шли — технология развивалась и, наконец, пришло время межзвездных перелетов — сначала редких, продолжительных и ненадежных, а потом уже все более быстрых, комфортных и успешных.
Настала звездная эпоха — мы устремились к другим солнцам, предпочитая осваивать новые звездные системы, но никак не родную Солнечную — и это естественно, ибо у других звезд люди выбирали для заселения планеты аналогичные Земле, как минимум, по силе тяжести, чего нельзя сказать о близких к Земле планетах земной группы. Два раза после Марсианской войны человечество игнорировало Солнечную систему: первый раз из-за боязни быть уничтоженными в будущем, как марсиане, и второй раз из-за недостаточной комфортности старых, еще с седой древности знакомых планет; а когда люди создали технологию искусственного создания небесных тел, тогда было решено оставить все планеты и астероиды Солнечной системы в неприкосновенности, а преобразовывать только планеты других звездных систем — и так в третий раз миры нашей Родины были обойдены массовой колонизацией, оставшись в своем почти первозданном виде.
С изобретением установок по созданию искусственной силы тяжести быстрыми темпами был освоен только лишь Меркурий, — как и прежде, в роли планеты-завода, а также заселены остальные небесные тела Солнечной системы. Технологии межпланетных и межзвездных перелетов развились настолько, что только тогда, через много веков после окончания Марсианской войны, поселенцы перестали бояться стать такими же, как марсиане, а затем и повторить их судьбу. Они стали безбоязненно жить, работать и растить детей на всех пригодных для этого планетах, спутниках и астероидах Солнечной системы. С тех давних времен она не претерпела сколько-нибудь значительных изменений, оставшись такой и до наших дней.
Тем временем, люди расселились по всей Галактике и принялись создавать искусственные планетарные системы одну за другой, а впоследствии и заселять их. Это было время Великого Освоения Галактики, и сейчас оно заканчивается, заканчивается первой большой войной за передел существующего мира. И во времена Великого Освоения люди время от времени воевали друг с другом, но то были войны локальные (хотя в то время человечество впервые стало уничтожать население обитаемых звездных систем основным оружием) — и вот мы с тобой пришли к сегодняшнему дню…
Еще несколько веков назад все военные космические корабли были оснащены так называемым основным оружием — с течением времени оно совершенствовалось, приобретая все большую разрушающую способность и легкость в использовании. Ты знаешь, что оно использует массу, находящуюся в точке взрыва, и поэтому потенциально разрушительная сила такого оружия чрезвычайно, можно даже сказать, исключительно велика: один корабль (если ему никто не будет противодействовать) вполне способен уничтожать планетарные системы одну за другой, и в перспективе существенная часть Галактика может обезлюдеть — однако всю Галактику один корабль «охватить» не сможет, ибо у экипажа просто-напросто не хватит на это времени, а у самого оружия — технического ресурса. Кроме всего прочего, нужно не забывать о том, что сила одного взрыва, создаваемого основным оружием, потенциально ничем не ограничена!