Страница:
Самое смешное, что серу – мелкие желтоватые кристаллики, образующие налет на камнях, он действительно нашел. «М-да, – почесал затылок Семен, – все, как в школе учили. И в общем-то ее тут довольно много, хотя она, наверное, с примесями. Ценное, очень ценное сырье… Но мне-то зачем? Если только в костер подсыпать – она же горючая? Или изобрести порох… Была же у меня когда-то такая замечательная идея: найти руду, выплавить из нее металл, из металла выковать автомат Калашникова, наштамповать патронов с порохом… Помнится, от данной затеи я отказался, когда понял, что смогу сделать только дымный или черный порох, а он для автоматического оружия не годится – затвор заклинивать будет. Надо признать, что я был не прав: револьвер или наган, наверное, могут работать и на дымном порохе, только калибр надо сделать побольше. Мечты, мечты… Ладно, можно топать назад – зря столько сил потратил. Или все-таки наскрести этой дряни? Как говорит незалежная этническая родня: что Бог ни пошлет, все в торбу?»
Серы Семен все-таки наскреб – килограмма два, не меньше. Для этого, правда, ему пришлось полазить по окрестностям и слегка «раздеть» ни в чем не повинную березу ради изготовления кульков из бересты. Тащить их к лодке было неудобно, но Семен сначала терпел, прикидывая варианты использования добытого продукта, а потом, когда понял, что ничего путного не придумывается, выбрасывать их стало жалко – все-таки полдороги уже пронес!
То, к чему путешественник день за днем приближался, возникло впереди отнюдь не внезапно – горная цепь, хребет или еще что-то в этом роде. О наличии данного объекта говорила и карта, которую он когда-то рассматривал. Только то изображение, хоть и объемное, было весьма мелкомасштабным, да и внимание Семен на этом районе не акцентировал – запоминал на всяких случай все подряд. Так что простор для географических фантазий открывался широкий – на нем находилось место и для надежды, что все как-нибудь обойдется. Точнее – пройдется. Проходилось, однако, все хуже и хуже…
Дня через три после посещения серного месторождения Семен проснулся утром с чувством (или от чувства?) какого-то беспокойства. Точнее, он вроде бы ощутил некое изменение в окружающем мире – как будто он здесь не один. Такое, после долгого одиночества, с людьми иногда случается. В этот раз он ночевал в вигваме, поставленном по всем правилам, – пришлось изрядно повозиться, поскольку вечером накрапывал дождь и, по всем приметам, собирался не прекращаться, а усиливаться.
Так вот: за тонкими кожаными стенками шалаша кто-то перемещался и, кажется, издавал еле слышные звуки – явно не мышь, не лиса и не заяц, тем более что все они к его стоянке давно уже и близко не подходили. «Медведь? Или… опять саблезубы пришли?! Нет, не должны они тут водиться – в лесах для них крупной дичи явно не хватит. Ч-черт!»
Семен решил не повторять свою давнюю ошибку: этот мир, конечно, ему не враждебен – в целом, а вот в частностях… В общем, начал он с того, что тихо вылез из-под «одеяла» и, ежась от холода, стал надевать на себя сбрую – обвязку арбалетного крюка. Когда с этим было покончено, он взял арбалет и принялся натягивать тетиву в «позе лежа». Вроде бы удалось обойтись без нарушения тишины, если таковыми не считать собственное сопение и скрип лука. На сей раз дверной клапан был не зашнурован, а лишь придавлен некрупным камнем. Семен тихо отвалил его в сторону, встал на четвереньки… И подумал, что надо как-то усовершенствовать дверь вигвама, чтобы из нее можно было не выползать, а внезапно выскакивать с криком: «Стой, стрелять буду!» или просто «Хенде хох, сволочь!» А было бы оружие скорострельным, можно было бы сначала пострелять на звук. «Вот, помнится, в каком-то давнем году на Сабата-Хаяте пошли мы в маршрут… А в лагере парнишку оставили. И чтобы не страшно было, ружье ему дали с патронами. Вечером приходим: все в порядке, но патронов нет. Куда дел, спрашиваем. Расстрелял, говорит, – тут в кустах шуршал кто-то. Ах ты ур-род, а если бы это мы были?! Мораль сей басни такова: инструкции совершенно правы, категорически запрещая вести огонь по невидимой цели. А видимая – это та, которую видишь!»
Додумав эту утешительную мысль, Семен вложил в желоб болт, придвинул арбалет поближе, нащупал большим пальцем спусковой рычажок и, решительно приподняв затылком кусок кожи, выглянул наружу.
Нечто большое, двуногое, буровато-серого (или серо-бурого?) цвета метнулось в сторону от кострища и… исчезло, только тихо зашуршали прибрежные кусты.
Мощным рывком Семен выскочил (точнее – вывалился) наружу, подхватил арбалет и, прижав приклад к плечу, стал осматриваться, направляя оружие в разные стороны. Никого, конечно, он не увидел, ему быстро стало холодно и… стыдно: «Ну, прямо как герой дешевого кинобоевика, который, оказавшись в потенциально опасном пространстве, встает посередине и направляет во все стороны свой бластер или винтовку с термоядерными пулями. Глупость какая… Но что же это было?!»
Семен готов был признать увиденное продуктом собственного воображения, порождением мозга, изнуренного информационным голодом в условиях долгого одиночества. Однако осмотр места происшествия не дал возможности для такого признания: кто-то явно рылся в золе костра, переставлял посуду, а горшок, в который были сложены остатки печеной рыбы, оказался пустым, но по-прежнему был накрыт плоским камнем. Вот этот камень совершенно сбил Семена с толку, вплоть до того, что он даже начал сомневаться, клал ли в горшок рыбу. «Допустим, не клал, но зачем тогда накрыл его камнем? Я ведь его специально искал… Или я только ХОТЕЛ оставить заначку на завтра, подобрал даже камень вместо крышки, а потом задумался и все-таки съел ее? И, пребывая все в той же задумчивости, накрыл пустой горшок? М-да-а, опасные симптомчики… Но вот эту миску я совершенно точно поставил у костра, а теперь она лежит возле самой воды и к тому же дном кверху – я так посуду не оставляю!»
Поиски следов позволили обнаружить несколько вмятин на мягком грунте берега и возле кустов. Если признать их следами, то оставить их, пожалуй, мог только медведь, причем задними лапами. Для человеческих они были великоваты и почти вдвое глубже, чем те, что оставлял Семен своими мокасинами. Оставалось вспомнить пустячок: были эти вмятины вчера или появились утром? На последний вопрос уверенно ответить Семен не мог, поскольку следами накануне не поинтересовался. Пришлось в очередной раз посетовать на способ мировосприятия коренного горожанина: будь на его месте Черный Бизон или, скажем, Перо Ястреба, они бы смогли вспомнить местоположение каждого предмета, каждого следа.
Чем больше Семен думал, тем сильнее начинал во всем сомневаться. Единственное, что никак нельзя было сбросить со счетов, – это крышка. То есть накрыть горшок могла только человеческая рука. С другой стороны, съесть чужую печеную рыбу человек никак не мог даже с большой голодухи. Все, что Семен узнал о первобытном мышлении, свидетельствовало о невозможности такого деяния. И вовсе не потому, что все тут такие честные и знают, что воровать нехорошо. Просто любой продукт, прошедший какую-то кулинарную обработку, становится чем-то принципиально иным: вареная рыба – это вовсе уже и не рыба. Если данный продукт произведен тобой или твоими ближними, то он, конечно, съедобен. А вот если то же самое изготовил чужак, то употреблять это в пищу никому и в голову не придет. Вполне возможно, что традиция совместных трапез и угощения гостя происходит именно из этого предрассудка – вкушая чужую пищу, человек как бы говорит: «Я – ваш» или «Я признаю вас своими». Кстати, это распространяется не только на еду, но и на вполне несъедобные вещи: брать и пользоваться чужим орудием или украшением нельзя, поскольку оно, безусловно, несет чуждую «мистическую» нагрузку. Украденный или отнятый, скажем, нож резать не будет – в этом никто не сомневается. Когда-то, после своего «воскресения», Черный Бизон присвоил боевую палицу хьюгга. Но предварительно он выполнил магическую процедуру: уничтожил ее, превратив в просто палку и просто камень, а потом создал заново. Новая палица почти ничем не отличалась от прежней, но, по мнению Бизона, с прежней не имела ничего общего. Так что запрет «не укради», сделавший возможным возникновение частной собственности, изначально предохранял вовсе не владельца, а похитителя – что-то вроде правила техники безопасности типа «не пей, Иванушка, из копытца – козлом станешь».
«Итак, – горестно вздохнул Семен, – совершенно ясно, что ничего не ясно. Концы с концами не сходятся и торчат во все стороны. Не говоря уж о том, что материальные сущности, способные сожрать чужой завтрак, растворяться в воздухе, исчезать на глазах не могут. Значит, это просто дурное место, в котором происходит всякая чертовщина. А раз так, то надо отсюда сматываться».
Вывод был, конечно, логически безупречен, но печален – по состоянию погоды лучше бы остаться на месте. Тем не менее Семен себя переборол: сумел убедить, что если он тут застрянет, а вода поднимется, то стоянку обязательно зальет, и он будет иметь очень много проблем. Впрочем, последних ему и так хватило: почти целый день он тянул и пихал лодку по мелкой воде и к тому же под дождем. Мало этого, в прибрежных зарослях ему мерещились волосатые призраки, которые с удивлением следили за ним. Ближе к вечеру измученный, продрогший, хлюпающий носом Семен высмотрел-таки подходящее для стоянки место и решил, что останется здесь любой ценой, пока не наладится погода.
Уступ располагался метра на три выше нынешнего уровня воды, и Семен, лазая вверх-вниз, оскальзывался, падал и весь перемазался глиной. Дров и стройматериалов на террасе хватало, но все было насквозь мокрым, так что Семен ограничился тем, что воздвиг свой вигвам, запихал внутрь особо ценные элементы снаряжения, закутался в отсыревшую шкуру и остался лежать, стуча зубами, – на костер ни моральных, ни физических сил не осталось.
К утру дождь прекратился, но мир снаружи вигвама выглядел отвратительно: тяжелая низкая облачность, мокрый холодный ветер, налетающий с разных сторон, а под ногами размокшая глина – и ни одного камня вокруг. Но надо же чем-то обложить кострище, на что-то ставить горшки, да и покрышку вигвама внизу придавить не помешало бы – это хлипкое сооружение до сих пор не сдуло лишь потому, что от ветра его прикрывает склон. Однако ничего путного Семен поблизости не обнаружил, зато выяснил, что за ночь вода в реке поднялась сантиметров на тридцать – сорок и залила все прибрежные отмели. В лодке тоже бултыхалось изрядное количество жидкости, но Семену очень хотелось верить, что она имеет небесное происхождение, а не натекла сквозь дыры.
Обследование доступной части берега и осмотр видимой позволили сделать вывод, что он попал. В том смысле, что приплыл: выше стоянки начинается прижим – вода подмывает невысокий известковый обрыв. Можно ли вдоль него пройти в малую воду, не ясно, но вот в такую, как сейчас, – дохлый номер. На том берегу, кажется, ситуация ничуть не лучше, да и течение такое, что при попытке переправиться можно оказаться далеко внизу. И, кроме всего прочего, Семена смущал шум воды. Нет, конечно, это был не рокот близкого водопада, но некий своеобразный шум. То есть, двигаясь вниз по течению, на такое изменение звукового фона можно и не обратить внимания, а вот вверх…
Костер Семен решил не разжигать – при такой сырости с ним намучаешься, а варить все равно нечего. Остался, правда, замызганный кусок мяса размером с ладонь, но его лучше сэкономить на совсем уж черный день. «А может ли быть хуже? – задал он вопрос самому себе. И сам же уверенно ответил: – И может, и будет! А что делать? Пастись, конечно… И заодно разведать, что там за поворотом выше по течению – ох, чует мое сердце…»
Он пристроил на голое тело обвязку арбалетного крюка, напялил относительно сухую рубаху, прикрепил за спиной посох, взвалил на плечо арбалет и направился вперед и вверх по склону, рассчитывая обойти прибрежную сопку, возле которой разбил лагерь, и выйти к воде выше по течению.
По дороге он наткнулся на приличную плантацию рябины, но ягоды оказались в пищу непригодными. Мало того что они были недозрелыми, они еще и принадлежали не к «дальневосточному» съедобному виду, а к обыкновенному. Потом он встретил тропу. Там, где она была протоптана до грунта, на ней можно было рассмотреть множество отпечатков маленьких копыт. Тропа эта, кажется, вела в сторону реки, и Семен некоторое время двигался вдоль нее. Первая мысль была, что это какие-нибудь мелкие лесные олени или косули, но она не подтвердилась, поскольку в кустах просвет над тропой не превышал и метра. «Медведи с копытами не бывают, – решил Семен, – значит, это… кабаны!» Пред его внутренним взором немедленно предстала картина, изображающая в бело-розовых тонах огромный варено-копченый окорок. Такие картинки довольно часто встречались в витринах магазинов при социализме, а столичные пенсионеры рассказывали, что данный продукт когда-то даже продавался! Рот немедленно наполнился слюной, в кровь начал поступать адреналин, промозглая сырость осеннего леса превратилась в приятную прохладу. Семен стиснул в руках арбалет и, мягко ступая на полусогнутых ногах, стал красться вперед. Правда, через некоторое время он сообразил, что забыл зарядить оружие…
Вероятно, это было заболоченное устье ручья. Небольшая котловина близ берега заросла каким-то полуводным растением, издалека напоминающим высокую осоку. На краю этого болота кто-то копошился – раздавались звуки, похожие на хлюпанье и чавканье. Подбирался к животным Семен, наверное, не меньше часа – весь склон зарос кустарником, и найти место для стрельбы оказалось совсем не просто. То он животных слышал совсем близко, но не видел, то мог различить передвижение тел на краю болота, но стрелять с такого расстояния нечего было и пытаться. Место он в конце концов нашел – меньше чем в полусотне метров. Правда, стоять на склоне было неудобно, а потенциальные жертвы с трудом просматривались за стеблями осоки. Тем не менее уже можно было понять, что это действительно дикие свиньи, а не кто-нибудь другой. И Семен решился.
Кажется, он не промахнулся: после выстрела одно из животных осталось на месте, а остальные подались в кусты, причем явно без особой паники. Рисковать еще одним болтом ради контрольного выстрела Семен не решился, а просто посадил тетиву на зацеп и, уже не скрываясь, побежал вокруг зарослей к тропе – иного способа добраться до добычи он не видел.
Проделанный животными «тоннель» в кустах был слишком низким, но терять время было нельзя, и Семен, согнувшись в три погибели, ринулся туда. И почти сразу же застрял, зацепившись за ветки концом посоха, торчащим над правым плечом. Хрипя ругательства, он рванулся вперед, назад, в сторону и понял, что запутался окончательно – смешно и обидно до слез!
Расцеплять тонкие гибкие ветки за спиной оказалось занятием безнадежным, и Семен решил просто избавиться от посоха. Для этого нужно было сбросить с плеча ременную лямку-перевязь, а чтобы ее сбросить… В общем, пришлось положить арбалет на землю и распутываться двумя руками. Наконец он почувствовал свободу, посох отбросил назад в расчете подобрать на обратном пути, потянулся к арбалету и…
И увидел, что прямо перед ним на тропе стоит кабан. Большой. А клыки у него…
С такими зверюшками Семен раньше дела не имел, о них он лишь читал да охотничьи рассказы слышал. Тем не менее каким-то внутренним чутьем он уловил, что зверь сейчас кинется. Точнее – уже кинулся…
И Семен рванулся от него – по тропе назад. А куда ему было еще деваться?
На выходе из кустов он споткнулся о посох, сделал прыжок, пытаясь сохранить равновесие, но поскользнулся на мокрой прошлогодней листве, упал и отчаянным рывком перекатился в сторону. Огромная туша пронеслась мимо.
Он перекатился еще раз и вскочил на ноги. Как раз вовремя, чтобы увидеть, что зверюга развернулась и вновь атакует. На раздумья, анализ и расчеты не осталось и доли секунды – увернуться он успел только в самый последний момент – так, что правый клык чиркнул его по голени.
Семен кинулся в сторону, но путь преградили кусты, он свернул вправо и рванул по лишенному подлеска лесу. Зная, что убежать все равно не сможет, он хватался за стволы деревьев и делал резкие повороты. Поняв в какой-то момент, что в непосредственной близости зверя нет, он прыгнул на тонкий ствол березы, и, обхватив его руками и ногами, полез вверх – никаких веток поблизости не было. Очень хотелось, чтобы ступни ног оказались как можно дальше от земли.
С перепугу Семен буквально взлетел метра на три, но не смог удержаться и поехал вниз, пока не уперся ногой в какой-то сучок. В таком положении до земли было меньше двух метров, и оставалось надеяться, что кабаны прыгать не умеют.
Впрочем, никакого кабана рядом и не было. Зверь, оказывается, вообще не бросился в погоню, а что-то вынюхивал в том месте, где Семен катался по земле.
Продолжалось это совсем недолго, однако Семен успел понять, что удержаться на стволе он не сможет и сейчас сползет вниз. Ему бы, дураку, не по деревьям лазить, а уносить ноги, благо есть такая возможность…
Кабан возле кустов как-то глухо всхрюкнул и, развернувшись на 180 градусов, кинулся прочь. Пер он через заросли напролом, так что шум от его движения слышался довольно долго. «Странно, – думал Семен, спускаясь на землю, – дикие животные шумят, только пребывая в ярости или в смертельном страхе. Этот, похоже, перепугался, но кого?!»
Некоторое время он оставался на месте и осматривал видимое пространство. Никто не появлялся. Шок постепенно проходил, баланс гормонов в крови приближался к норме, руки уже почти не тряслись, но события не развивались. «И сколько же мне так стоять? Кто мог испугать этого кабанину? Наверное, только очень крупный хищник – тигр, лев, саблезуб? Да пошли они все! – мысленно махнул рукой Семен, пытаясь вернуть себе смелость. – Мне от такой зверюги все равно не убежать и не отбиться, так чего же переживать? Там, между прочим, возле болота моя добыча. Если, конечно, еще не убежала вместе с болтом». Собственно говоря, вся эта встряска начисто отшибла мысль о еде, но страх остаться без метательных снарядов давно стал для Семена навязчивым и неистребимым: ну, что прикажете делать, если он не умеет изготовлять каменные наконечники?! Ну, не получаются они у него симметричными, хоть тресни! А с кособокими только за угол стрелять…
Оттягивая начало активных действий, Семен осмотрел свою ногу, вошедшую в соприкосновение с кабаньим клыком. Вместо глубокой рваной раны он обнаружил довольно болезненную ссадину, которая, кажется, собиралась вскоре украситься изрядным синяком. «А-а, – догадался Семен, – у него же эти клыки заточены с внутренней стороны! Я же читал где-то: кабан-секач способен запороть даже тигра, но, чтобы нанести рану, ему нужно поддеть врага рылом снизу, а потом движением на себя и вверх… Впрочем, чтобы истечь кровью, мне бы хватило и хорошей царапины кончиком. Но это, наверное, был старый, матерый кабан, и кончики клыков у него оказались загнутыми внутрь. Что же его так перепугало?»
На «месте происшествия» не обнаружилось ничего, кроме выпавшего из кармана, скомканного и обмотанного ремешком клочка оленьей шкуры. Семен машинально подобрал его и положил на место. А еще через полминуты понял смысл происшедшего и рассмеялся. Это, конечно, была нервная разрядка, поскольку остановиться он смог нескоро: давно забытый в кармане кусочек шкуры был той самой «губкой», которой Семен когда-то стирал со снаряжения вонючую метку саблезуба.
– Ну, спасибо, котик, – смеялся Семен, – справка твоя оказалась добротной!
Раненый болтом молодой кабанчик пополз почему-то не в кусты, а еще дальше в болото, где и захлебнулся. Это было, конечно, хуже, чем если бы его можно было нормально прирезать, выпустив кровь, зато он никуда не делся, в отличие от бесследно исчезнувшего болта. Оставалось утешать себя тем, что снаряд был хоть и из лучших, но все-таки не «именной».
Мыть тушу было негде. Пришлось оттащить ее в лес и там долго оттирать травой жесткую щетину от болотной грязи. Покидая место кормежки животных, Семен не забыл поинтересоваться, что же они там ели. Поскольку они рылись в грунте, а не объедали побеги, он заподозрил в съедобности именно корешки, а не вершки. Несколько выдранных с корнем растений предъявили в своих основаниях этакие утолщения, напоминающие луковицы. Семен отломал несколько штук, отер об рубаху и засунул в карман – грызть их грязными не хотелось.
Кабанчика Семен выпотрошил, взвалил на плечи и потащил в лагерь. Был он в общем-то не очень тяжелый, но арбалет жутко мешал, занимая то одну, то другую руку. Уже на подходе к лагерю терпение у Семена лопнуло, и он решил нести что-нибудь одно – или мясо, или оружие. Некоторое время он размышлял над проблемой выбора, а потом решил, что на оставленный в лесу арбалет уж точно никто не позарится, и повесил его на сук высоко над землей. Потом осмотрелся, запоминая место, и, вновь взгромоздив на себя несчастного кабанчика, бодро зашагал к дому – есть хотелось все сильнее и сильнее.
Глава 8
Серы Семен все-таки наскреб – килограмма два, не меньше. Для этого, правда, ему пришлось полазить по окрестностям и слегка «раздеть» ни в чем не повинную березу ради изготовления кульков из бересты. Тащить их к лодке было неудобно, но Семен сначала терпел, прикидывая варианты использования добытого продукта, а потом, когда понял, что ничего путного не придумывается, выбрасывать их стало жалко – все-таки полдороги уже пронес!
То, к чему путешественник день за днем приближался, возникло впереди отнюдь не внезапно – горная цепь, хребет или еще что-то в этом роде. О наличии данного объекта говорила и карта, которую он когда-то рассматривал. Только то изображение, хоть и объемное, было весьма мелкомасштабным, да и внимание Семен на этом районе не акцентировал – запоминал на всяких случай все подряд. Так что простор для географических фантазий открывался широкий – на нем находилось место и для надежды, что все как-нибудь обойдется. Точнее – пройдется. Проходилось, однако, все хуже и хуже…
Дня через три после посещения серного месторождения Семен проснулся утром с чувством (или от чувства?) какого-то беспокойства. Точнее, он вроде бы ощутил некое изменение в окружающем мире – как будто он здесь не один. Такое, после долгого одиночества, с людьми иногда случается. В этот раз он ночевал в вигваме, поставленном по всем правилам, – пришлось изрядно повозиться, поскольку вечером накрапывал дождь и, по всем приметам, собирался не прекращаться, а усиливаться.
Так вот: за тонкими кожаными стенками шалаша кто-то перемещался и, кажется, издавал еле слышные звуки – явно не мышь, не лиса и не заяц, тем более что все они к его стоянке давно уже и близко не подходили. «Медведь? Или… опять саблезубы пришли?! Нет, не должны они тут водиться – в лесах для них крупной дичи явно не хватит. Ч-черт!»
Семен решил не повторять свою давнюю ошибку: этот мир, конечно, ему не враждебен – в целом, а вот в частностях… В общем, начал он с того, что тихо вылез из-под «одеяла» и, ежась от холода, стал надевать на себя сбрую – обвязку арбалетного крюка. Когда с этим было покончено, он взял арбалет и принялся натягивать тетиву в «позе лежа». Вроде бы удалось обойтись без нарушения тишины, если таковыми не считать собственное сопение и скрип лука. На сей раз дверной клапан был не зашнурован, а лишь придавлен некрупным камнем. Семен тихо отвалил его в сторону, встал на четвереньки… И подумал, что надо как-то усовершенствовать дверь вигвама, чтобы из нее можно было не выползать, а внезапно выскакивать с криком: «Стой, стрелять буду!» или просто «Хенде хох, сволочь!» А было бы оружие скорострельным, можно было бы сначала пострелять на звук. «Вот, помнится, в каком-то давнем году на Сабата-Хаяте пошли мы в маршрут… А в лагере парнишку оставили. И чтобы не страшно было, ружье ему дали с патронами. Вечером приходим: все в порядке, но патронов нет. Куда дел, спрашиваем. Расстрелял, говорит, – тут в кустах шуршал кто-то. Ах ты ур-род, а если бы это мы были?! Мораль сей басни такова: инструкции совершенно правы, категорически запрещая вести огонь по невидимой цели. А видимая – это та, которую видишь!»
Додумав эту утешительную мысль, Семен вложил в желоб болт, придвинул арбалет поближе, нащупал большим пальцем спусковой рычажок и, решительно приподняв затылком кусок кожи, выглянул наружу.
Нечто большое, двуногое, буровато-серого (или серо-бурого?) цвета метнулось в сторону от кострища и… исчезло, только тихо зашуршали прибрежные кусты.
Мощным рывком Семен выскочил (точнее – вывалился) наружу, подхватил арбалет и, прижав приклад к плечу, стал осматриваться, направляя оружие в разные стороны. Никого, конечно, он не увидел, ему быстро стало холодно и… стыдно: «Ну, прямо как герой дешевого кинобоевика, который, оказавшись в потенциально опасном пространстве, встает посередине и направляет во все стороны свой бластер или винтовку с термоядерными пулями. Глупость какая… Но что же это было?!»
Семен готов был признать увиденное продуктом собственного воображения, порождением мозга, изнуренного информационным голодом в условиях долгого одиночества. Однако осмотр места происшествия не дал возможности для такого признания: кто-то явно рылся в золе костра, переставлял посуду, а горшок, в который были сложены остатки печеной рыбы, оказался пустым, но по-прежнему был накрыт плоским камнем. Вот этот камень совершенно сбил Семена с толку, вплоть до того, что он даже начал сомневаться, клал ли в горшок рыбу. «Допустим, не клал, но зачем тогда накрыл его камнем? Я ведь его специально искал… Или я только ХОТЕЛ оставить заначку на завтра, подобрал даже камень вместо крышки, а потом задумался и все-таки съел ее? И, пребывая все в той же задумчивости, накрыл пустой горшок? М-да-а, опасные симптомчики… Но вот эту миску я совершенно точно поставил у костра, а теперь она лежит возле самой воды и к тому же дном кверху – я так посуду не оставляю!»
Поиски следов позволили обнаружить несколько вмятин на мягком грунте берега и возле кустов. Если признать их следами, то оставить их, пожалуй, мог только медведь, причем задними лапами. Для человеческих они были великоваты и почти вдвое глубже, чем те, что оставлял Семен своими мокасинами. Оставалось вспомнить пустячок: были эти вмятины вчера или появились утром? На последний вопрос уверенно ответить Семен не мог, поскольку следами накануне не поинтересовался. Пришлось в очередной раз посетовать на способ мировосприятия коренного горожанина: будь на его месте Черный Бизон или, скажем, Перо Ястреба, они бы смогли вспомнить местоположение каждого предмета, каждого следа.
Чем больше Семен думал, тем сильнее начинал во всем сомневаться. Единственное, что никак нельзя было сбросить со счетов, – это крышка. То есть накрыть горшок могла только человеческая рука. С другой стороны, съесть чужую печеную рыбу человек никак не мог даже с большой голодухи. Все, что Семен узнал о первобытном мышлении, свидетельствовало о невозможности такого деяния. И вовсе не потому, что все тут такие честные и знают, что воровать нехорошо. Просто любой продукт, прошедший какую-то кулинарную обработку, становится чем-то принципиально иным: вареная рыба – это вовсе уже и не рыба. Если данный продукт произведен тобой или твоими ближними, то он, конечно, съедобен. А вот если то же самое изготовил чужак, то употреблять это в пищу никому и в голову не придет. Вполне возможно, что традиция совместных трапез и угощения гостя происходит именно из этого предрассудка – вкушая чужую пищу, человек как бы говорит: «Я – ваш» или «Я признаю вас своими». Кстати, это распространяется не только на еду, но и на вполне несъедобные вещи: брать и пользоваться чужим орудием или украшением нельзя, поскольку оно, безусловно, несет чуждую «мистическую» нагрузку. Украденный или отнятый, скажем, нож резать не будет – в этом никто не сомневается. Когда-то, после своего «воскресения», Черный Бизон присвоил боевую палицу хьюгга. Но предварительно он выполнил магическую процедуру: уничтожил ее, превратив в просто палку и просто камень, а потом создал заново. Новая палица почти ничем не отличалась от прежней, но, по мнению Бизона, с прежней не имела ничего общего. Так что запрет «не укради», сделавший возможным возникновение частной собственности, изначально предохранял вовсе не владельца, а похитителя – что-то вроде правила техники безопасности типа «не пей, Иванушка, из копытца – козлом станешь».
«Итак, – горестно вздохнул Семен, – совершенно ясно, что ничего не ясно. Концы с концами не сходятся и торчат во все стороны. Не говоря уж о том, что материальные сущности, способные сожрать чужой завтрак, растворяться в воздухе, исчезать на глазах не могут. Значит, это просто дурное место, в котором происходит всякая чертовщина. А раз так, то надо отсюда сматываться».
Вывод был, конечно, логически безупречен, но печален – по состоянию погоды лучше бы остаться на месте. Тем не менее Семен себя переборол: сумел убедить, что если он тут застрянет, а вода поднимется, то стоянку обязательно зальет, и он будет иметь очень много проблем. Впрочем, последних ему и так хватило: почти целый день он тянул и пихал лодку по мелкой воде и к тому же под дождем. Мало этого, в прибрежных зарослях ему мерещились волосатые призраки, которые с удивлением следили за ним. Ближе к вечеру измученный, продрогший, хлюпающий носом Семен высмотрел-таки подходящее для стоянки место и решил, что останется здесь любой ценой, пока не наладится погода.
Уступ располагался метра на три выше нынешнего уровня воды, и Семен, лазая вверх-вниз, оскальзывался, падал и весь перемазался глиной. Дров и стройматериалов на террасе хватало, но все было насквозь мокрым, так что Семен ограничился тем, что воздвиг свой вигвам, запихал внутрь особо ценные элементы снаряжения, закутался в отсыревшую шкуру и остался лежать, стуча зубами, – на костер ни моральных, ни физических сил не осталось.
К утру дождь прекратился, но мир снаружи вигвама выглядел отвратительно: тяжелая низкая облачность, мокрый холодный ветер, налетающий с разных сторон, а под ногами размокшая глина – и ни одного камня вокруг. Но надо же чем-то обложить кострище, на что-то ставить горшки, да и покрышку вигвама внизу придавить не помешало бы – это хлипкое сооружение до сих пор не сдуло лишь потому, что от ветра его прикрывает склон. Однако ничего путного Семен поблизости не обнаружил, зато выяснил, что за ночь вода в реке поднялась сантиметров на тридцать – сорок и залила все прибрежные отмели. В лодке тоже бултыхалось изрядное количество жидкости, но Семену очень хотелось верить, что она имеет небесное происхождение, а не натекла сквозь дыры.
Обследование доступной части берега и осмотр видимой позволили сделать вывод, что он попал. В том смысле, что приплыл: выше стоянки начинается прижим – вода подмывает невысокий известковый обрыв. Можно ли вдоль него пройти в малую воду, не ясно, но вот в такую, как сейчас, – дохлый номер. На том берегу, кажется, ситуация ничуть не лучше, да и течение такое, что при попытке переправиться можно оказаться далеко внизу. И, кроме всего прочего, Семена смущал шум воды. Нет, конечно, это был не рокот близкого водопада, но некий своеобразный шум. То есть, двигаясь вниз по течению, на такое изменение звукового фона можно и не обратить внимания, а вот вверх…
Костер Семен решил не разжигать – при такой сырости с ним намучаешься, а варить все равно нечего. Остался, правда, замызганный кусок мяса размером с ладонь, но его лучше сэкономить на совсем уж черный день. «А может ли быть хуже? – задал он вопрос самому себе. И сам же уверенно ответил: – И может, и будет! А что делать? Пастись, конечно… И заодно разведать, что там за поворотом выше по течению – ох, чует мое сердце…»
Он пристроил на голое тело обвязку арбалетного крюка, напялил относительно сухую рубаху, прикрепил за спиной посох, взвалил на плечо арбалет и направился вперед и вверх по склону, рассчитывая обойти прибрежную сопку, возле которой разбил лагерь, и выйти к воде выше по течению.
По дороге он наткнулся на приличную плантацию рябины, но ягоды оказались в пищу непригодными. Мало того что они были недозрелыми, они еще и принадлежали не к «дальневосточному» съедобному виду, а к обыкновенному. Потом он встретил тропу. Там, где она была протоптана до грунта, на ней можно было рассмотреть множество отпечатков маленьких копыт. Тропа эта, кажется, вела в сторону реки, и Семен некоторое время двигался вдоль нее. Первая мысль была, что это какие-нибудь мелкие лесные олени или косули, но она не подтвердилась, поскольку в кустах просвет над тропой не превышал и метра. «Медведи с копытами не бывают, – решил Семен, – значит, это… кабаны!» Пред его внутренним взором немедленно предстала картина, изображающая в бело-розовых тонах огромный варено-копченый окорок. Такие картинки довольно часто встречались в витринах магазинов при социализме, а столичные пенсионеры рассказывали, что данный продукт когда-то даже продавался! Рот немедленно наполнился слюной, в кровь начал поступать адреналин, промозглая сырость осеннего леса превратилась в приятную прохладу. Семен стиснул в руках арбалет и, мягко ступая на полусогнутых ногах, стал красться вперед. Правда, через некоторое время он сообразил, что забыл зарядить оружие…
Вероятно, это было заболоченное устье ручья. Небольшая котловина близ берега заросла каким-то полуводным растением, издалека напоминающим высокую осоку. На краю этого болота кто-то копошился – раздавались звуки, похожие на хлюпанье и чавканье. Подбирался к животным Семен, наверное, не меньше часа – весь склон зарос кустарником, и найти место для стрельбы оказалось совсем не просто. То он животных слышал совсем близко, но не видел, то мог различить передвижение тел на краю болота, но стрелять с такого расстояния нечего было и пытаться. Место он в конце концов нашел – меньше чем в полусотне метров. Правда, стоять на склоне было неудобно, а потенциальные жертвы с трудом просматривались за стеблями осоки. Тем не менее уже можно было понять, что это действительно дикие свиньи, а не кто-нибудь другой. И Семен решился.
Кажется, он не промахнулся: после выстрела одно из животных осталось на месте, а остальные подались в кусты, причем явно без особой паники. Рисковать еще одним болтом ради контрольного выстрела Семен не решился, а просто посадил тетиву на зацеп и, уже не скрываясь, побежал вокруг зарослей к тропе – иного способа добраться до добычи он не видел.
Проделанный животными «тоннель» в кустах был слишком низким, но терять время было нельзя, и Семен, согнувшись в три погибели, ринулся туда. И почти сразу же застрял, зацепившись за ветки концом посоха, торчащим над правым плечом. Хрипя ругательства, он рванулся вперед, назад, в сторону и понял, что запутался окончательно – смешно и обидно до слез!
Расцеплять тонкие гибкие ветки за спиной оказалось занятием безнадежным, и Семен решил просто избавиться от посоха. Для этого нужно было сбросить с плеча ременную лямку-перевязь, а чтобы ее сбросить… В общем, пришлось положить арбалет на землю и распутываться двумя руками. Наконец он почувствовал свободу, посох отбросил назад в расчете подобрать на обратном пути, потянулся к арбалету и…
И увидел, что прямо перед ним на тропе стоит кабан. Большой. А клыки у него…
С такими зверюшками Семен раньше дела не имел, о них он лишь читал да охотничьи рассказы слышал. Тем не менее каким-то внутренним чутьем он уловил, что зверь сейчас кинется. Точнее – уже кинулся…
И Семен рванулся от него – по тропе назад. А куда ему было еще деваться?
На выходе из кустов он споткнулся о посох, сделал прыжок, пытаясь сохранить равновесие, но поскользнулся на мокрой прошлогодней листве, упал и отчаянным рывком перекатился в сторону. Огромная туша пронеслась мимо.
Он перекатился еще раз и вскочил на ноги. Как раз вовремя, чтобы увидеть, что зверюга развернулась и вновь атакует. На раздумья, анализ и расчеты не осталось и доли секунды – увернуться он успел только в самый последний момент – так, что правый клык чиркнул его по голени.
Семен кинулся в сторону, но путь преградили кусты, он свернул вправо и рванул по лишенному подлеска лесу. Зная, что убежать все равно не сможет, он хватался за стволы деревьев и делал резкие повороты. Поняв в какой-то момент, что в непосредственной близости зверя нет, он прыгнул на тонкий ствол березы, и, обхватив его руками и ногами, полез вверх – никаких веток поблизости не было. Очень хотелось, чтобы ступни ног оказались как можно дальше от земли.
С перепугу Семен буквально взлетел метра на три, но не смог удержаться и поехал вниз, пока не уперся ногой в какой-то сучок. В таком положении до земли было меньше двух метров, и оставалось надеяться, что кабаны прыгать не умеют.
Впрочем, никакого кабана рядом и не было. Зверь, оказывается, вообще не бросился в погоню, а что-то вынюхивал в том месте, где Семен катался по земле.
Продолжалось это совсем недолго, однако Семен успел понять, что удержаться на стволе он не сможет и сейчас сползет вниз. Ему бы, дураку, не по деревьям лазить, а уносить ноги, благо есть такая возможность…
Кабан возле кустов как-то глухо всхрюкнул и, развернувшись на 180 градусов, кинулся прочь. Пер он через заросли напролом, так что шум от его движения слышался довольно долго. «Странно, – думал Семен, спускаясь на землю, – дикие животные шумят, только пребывая в ярости или в смертельном страхе. Этот, похоже, перепугался, но кого?!»
Некоторое время он оставался на месте и осматривал видимое пространство. Никто не появлялся. Шок постепенно проходил, баланс гормонов в крови приближался к норме, руки уже почти не тряслись, но события не развивались. «И сколько же мне так стоять? Кто мог испугать этого кабанину? Наверное, только очень крупный хищник – тигр, лев, саблезуб? Да пошли они все! – мысленно махнул рукой Семен, пытаясь вернуть себе смелость. – Мне от такой зверюги все равно не убежать и не отбиться, так чего же переживать? Там, между прочим, возле болота моя добыча. Если, конечно, еще не убежала вместе с болтом». Собственно говоря, вся эта встряска начисто отшибла мысль о еде, но страх остаться без метательных снарядов давно стал для Семена навязчивым и неистребимым: ну, что прикажете делать, если он не умеет изготовлять каменные наконечники?! Ну, не получаются они у него симметричными, хоть тресни! А с кособокими только за угол стрелять…
Оттягивая начало активных действий, Семен осмотрел свою ногу, вошедшую в соприкосновение с кабаньим клыком. Вместо глубокой рваной раны он обнаружил довольно болезненную ссадину, которая, кажется, собиралась вскоре украситься изрядным синяком. «А-а, – догадался Семен, – у него же эти клыки заточены с внутренней стороны! Я же читал где-то: кабан-секач способен запороть даже тигра, но, чтобы нанести рану, ему нужно поддеть врага рылом снизу, а потом движением на себя и вверх… Впрочем, чтобы истечь кровью, мне бы хватило и хорошей царапины кончиком. Но это, наверное, был старый, матерый кабан, и кончики клыков у него оказались загнутыми внутрь. Что же его так перепугало?»
На «месте происшествия» не обнаружилось ничего, кроме выпавшего из кармана, скомканного и обмотанного ремешком клочка оленьей шкуры. Семен машинально подобрал его и положил на место. А еще через полминуты понял смысл происшедшего и рассмеялся. Это, конечно, была нервная разрядка, поскольку остановиться он смог нескоро: давно забытый в кармане кусочек шкуры был той самой «губкой», которой Семен когда-то стирал со снаряжения вонючую метку саблезуба.
– Ну, спасибо, котик, – смеялся Семен, – справка твоя оказалась добротной!
Раненый болтом молодой кабанчик пополз почему-то не в кусты, а еще дальше в болото, где и захлебнулся. Это было, конечно, хуже, чем если бы его можно было нормально прирезать, выпустив кровь, зато он никуда не делся, в отличие от бесследно исчезнувшего болта. Оставалось утешать себя тем, что снаряд был хоть и из лучших, но все-таки не «именной».
Мыть тушу было негде. Пришлось оттащить ее в лес и там долго оттирать травой жесткую щетину от болотной грязи. Покидая место кормежки животных, Семен не забыл поинтересоваться, что же они там ели. Поскольку они рылись в грунте, а не объедали побеги, он заподозрил в съедобности именно корешки, а не вершки. Несколько выдранных с корнем растений предъявили в своих основаниях этакие утолщения, напоминающие луковицы. Семен отломал несколько штук, отер об рубаху и засунул в карман – грызть их грязными не хотелось.
Кабанчика Семен выпотрошил, взвалил на плечи и потащил в лагерь. Был он в общем-то не очень тяжелый, но арбалет жутко мешал, занимая то одну, то другую руку. Уже на подходе к лагерю терпение у Семена лопнуло, и он решил нести что-нибудь одно – или мясо, или оружие. Некоторое время он размышлял над проблемой выбора, а потом решил, что на оставленный в лесу арбалет уж точно никто не позарится, и повесил его на сук высоко над землей. Потом осмотрелся, запоминая место, и, вновь взгромоздив на себя несчастного кабанчика, бодро зашагал к дому – есть хотелось все сильнее и сильнее.
Глава 8
ЗНАКОМСТВО
Приближаясь к берегу, где стоял вигвам, Семен ощутил некоторое беспокойство и подумал, что пора бы ему уже научиться жить по правилам. То, что дневная норма приключений на сегодня выполнена и перевыполнена, еще ни о чем не говорит – неприятности любят сбиваться в стаи. Опять же, этот странный ночной гость…
Примерно в сотне метров от лагеря Семен сбросил тушу на траву, взял в руки посох и стал… ну, не то чтобы красться, а двигаться с осторожностью. Когда он выбрался из зарослей, то обнаружил, что предчувствие его не обмануло – на глинистой площадке, загороженной вигвамом, шевелилось нечто крупное.
«Этого еще не хватало! – в бессильной злобе подумал Семен. – Нам каждый гость выходит боком, какой бы ни был он земли! Кто там может быть? Медведь? И опять я сам виноват: надо было все-таки развести костер и продымить территорию – ни один нормальный зверь дыма не любит. А теперь что делать? Сесть в сторонке и ждать, когда уйдет? А вот фигушки! Волк я или не Волк?! Тигр или не Тигр?! Гнать, только гнать – в шею! Почему-то мне кажется, что это не хищник…»
Приняв такое решение, Семен стал настраиваться на ментальный контакт неведомо с кем: «Я огромен, свиреп и совершенно непобедим! От меня надо немедленно спасаться!» При этом он размахивал посохом и воображал, будто лупит по бокам средних размеров медведя – не пещерного, конечно. Разминка в общем прошла по плану, только сквозь зыбкий туман самовнушения все время пробивалась мысль, что на самом деле он хочет есть, а не воевать с кем-нибудь.
В конце концов он занял исходную позицию метрах в двадцати от вигвама на границе кустов. Еще раз всмотрелся, почесался, матерно ругнулся, выдохнул, изгоняя из организма остатки страха, вновь набрал в грудь воздуха и, взмахнув посохом, с ревом устремился на штурм собственного лагеря.
Как он успел заметить на бегу, медведей на площадке оказалось не один, а целых два. Только они были какие-то тощие и длиннолапые, и передвигались почему-то на задних. Один метнулся к берегу и исчез – в воду спрыгнул, наверное. Другой кинулся в противоположную сторону, налетел на вигвам и… свалил его!
Тяжело дыша, с занесенным для удара посохом Семен стоял и смотрел, как существо копошится в руинах его жилища. Тренога, вообще-то, конструкция довольно устойчивая, а в данном случае «ног» было не три, а целых шесть, так что существу, чтобы свалить все это, пришлось сломать одну стойку и изрядно порвать покрышку. Больше всего оно напоминало огромную обезьяну мужского пола, только двигалось как-то странно, и никак не удавалось рассмотреть его голову. Семен почувствовал, что существо боится – дико боится, – и решил «поддать жару»: грозно заорал что-то матерное. Существо дернулось туда-сюда, встало на четвереньки и… исчезло.
В полной растерянности Семен опустил посох, протер глаза, посмотрел по сторонам – никого и ничего, только сваленный вигвам.
Раздался глухой стон, Семен вздрогнул, опустил глаза – существо было на месте. Оно пыталось ползти по скомканной покрышке. Вот теперь, наконец, удалось разглядеть его голову. Когда Семен понял, что именно он видит, то оторопел окончательно.
То есть обалдел настолько, что опустился на корточки и начал скрести ногтями собственный затылок.
Дело в том, что вместо головы у существа был горшок.
Любимый Семенов горшок – толстый, кривобокий и закопченный.
Через некоторое время хозяин стоянки сообразил, что горшок все-таки голову не заменяет, а помещается на ней.
Между тем существо сползло с кожаных руин и двинулось в сторону почти отвесного склона, ограждающего площадку с одной стороны. «И куда же, интересно, ты направляешься?» – мысленно поинтересовался Семен. Страха он почему-то не испытывал, хотя существо было, как минимум, вдвое крупнее его.
Как будто прочитав чужие мысли, гость сменил курс и, щупая перед собой дорогу, двинулся в сторону берега. Семен ему не мешал и вскоре понял, что никуда он не денется, поскольку все время забирает вправо от генерального курса – в общем, идет по кругу.
Примерно в сотне метров от лагеря Семен сбросил тушу на траву, взял в руки посох и стал… ну, не то чтобы красться, а двигаться с осторожностью. Когда он выбрался из зарослей, то обнаружил, что предчувствие его не обмануло – на глинистой площадке, загороженной вигвамом, шевелилось нечто крупное.
«Этого еще не хватало! – в бессильной злобе подумал Семен. – Нам каждый гость выходит боком, какой бы ни был он земли! Кто там может быть? Медведь? И опять я сам виноват: надо было все-таки развести костер и продымить территорию – ни один нормальный зверь дыма не любит. А теперь что делать? Сесть в сторонке и ждать, когда уйдет? А вот фигушки! Волк я или не Волк?! Тигр или не Тигр?! Гнать, только гнать – в шею! Почему-то мне кажется, что это не хищник…»
Приняв такое решение, Семен стал настраиваться на ментальный контакт неведомо с кем: «Я огромен, свиреп и совершенно непобедим! От меня надо немедленно спасаться!» При этом он размахивал посохом и воображал, будто лупит по бокам средних размеров медведя – не пещерного, конечно. Разминка в общем прошла по плану, только сквозь зыбкий туман самовнушения все время пробивалась мысль, что на самом деле он хочет есть, а не воевать с кем-нибудь.
В конце концов он занял исходную позицию метрах в двадцати от вигвама на границе кустов. Еще раз всмотрелся, почесался, матерно ругнулся, выдохнул, изгоняя из организма остатки страха, вновь набрал в грудь воздуха и, взмахнув посохом, с ревом устремился на штурм собственного лагеря.
Как он успел заметить на бегу, медведей на площадке оказалось не один, а целых два. Только они были какие-то тощие и длиннолапые, и передвигались почему-то на задних. Один метнулся к берегу и исчез – в воду спрыгнул, наверное. Другой кинулся в противоположную сторону, налетел на вигвам и… свалил его!
Тяжело дыша, с занесенным для удара посохом Семен стоял и смотрел, как существо копошится в руинах его жилища. Тренога, вообще-то, конструкция довольно устойчивая, а в данном случае «ног» было не три, а целых шесть, так что существу, чтобы свалить все это, пришлось сломать одну стойку и изрядно порвать покрышку. Больше всего оно напоминало огромную обезьяну мужского пола, только двигалось как-то странно, и никак не удавалось рассмотреть его голову. Семен почувствовал, что существо боится – дико боится, – и решил «поддать жару»: грозно заорал что-то матерное. Существо дернулось туда-сюда, встало на четвереньки и… исчезло.
В полной растерянности Семен опустил посох, протер глаза, посмотрел по сторонам – никого и ничего, только сваленный вигвам.
Раздался глухой стон, Семен вздрогнул, опустил глаза – существо было на месте. Оно пыталось ползти по скомканной покрышке. Вот теперь, наконец, удалось разглядеть его голову. Когда Семен понял, что именно он видит, то оторопел окончательно.
То есть обалдел настолько, что опустился на корточки и начал скрести ногтями собственный затылок.
Дело в том, что вместо головы у существа был горшок.
Любимый Семенов горшок – толстый, кривобокий и закопченный.
Через некоторое время хозяин стоянки сообразил, что горшок все-таки голову не заменяет, а помещается на ней.
Между тем существо сползло с кожаных руин и двинулось в сторону почти отвесного склона, ограждающего площадку с одной стороны. «И куда же, интересно, ты направляешься?» – мысленно поинтересовался Семен. Страха он почему-то не испытывал, хотя существо было, как минимум, вдвое крупнее его.
Как будто прочитав чужие мысли, гость сменил курс и, щупая перед собой дорогу, двинулся в сторону берега. Семен ему не мешал и вскоре понял, что никуда он не денется, поскольку все время забирает вправо от генерального курса – в общем, идет по кругу.