Страница:
– Кхе-кхе, – подал голос Медведь. – Может, уже того, а? Может, хватит ему уже? А то он умнее нас станет.
Все посмотрели на жреца. Тот кивнул и вытащил откуда-то из-за пазухи небольшой кожаный мешочек.
– Ты уже выбрал себе «внешнее» имя?
– Я?! Да… – растерялся Семен. – А можно оставить прежнее? Я уже привык к нему, да и звучит неплохо. Если нужно дополнение, то пусть будет «Семхон Длинная Лапа».
– Что ж, – согласился Художник, – «Семхон» может означать и «рожденный дважды».
– Он у нас, оказывается, с претензией, – не то с одобрением, не то с сомнением проговорил Кижуч. – Уверен, что сможет второй раз родиться в Средний мир. Пацаны-то к такому много дней готовятся.
– Сам захотел, – пожал плечами Горностай. – Не маленький уже, да и голова работает, хоть половины памяти и нет.
«О чем это они? – начиная пугаться, подумал Семен. – И что еще за мешочек? Может, просто талисман какой-нибудь, а? Если сейчас на свет появится сосуд из волчьего черепа, то меня стошнит, не отходя от кассы».
– Ну ладно, Семхон, – нетерпеливо потер ладони Медведь, – давай показывай свою магию. – Бизон рассказывал, что надо выдохнуть и пить большими глотками, да?
– Это смотря кому и в каком случае, – тоном наставника проговорил Семен, разматывая ремешок на горлышке кувшина. – В данном случае вам нужно выпить содержание маленького сосуда одним глотком и ненадолго задержать дыхание.
Своих уродливых «стопок» Семен приготовил четыре штуки – по числу участников, исключая себя. Он наполнил их и раздал присутствующим, начиная с Художника. Когда эта процедура была закончена, обнаружилось, что народ смотрит на него и чего-то ждет. В том – другом – мире этот немой вопрос можно было бы озвучить только одним способом: «А себе?» Семен содрогнулся: «Вот это я дал маху! Надо было пятый стакан припрятать, а то ведь сейчас из горла пить заставят. Блин, это мне за Бизона – нечего было над парнем издеваться!»
Он ошибся – в тысячу первый раз: от него хотели совсем не этого. Кижуч понюхал жидкость и шумно сглотнул слюну:
– Говори свое заклинание, Семхон, – мы готовы.
– Повторять за тобой нужно? – поинтересовался Горностай. – Может, сначала потренируемся, а то вдруг с первого раза не получится?
«Во-от в чем дело! – обрадовался Семен. – И как это я сразу не догадался?! Ну, уж за этим-то дело не станет!»
– Значит, так, – безапелляционным тоном заявил он, – повторять вслух за мной не надо. Сначала нужно сосредоточиться и мысленно пожелать каждому из присутствующих, чтобы ему всегда хотелось и моглось того, чего хочется. Потом выпить. А дальше уже пойдет мое заклинание. Понятно? Тогда начали…
Шутки не получилось – старейшины отнеслись к делу совершенно серьезно, а Художник, прежде чем погрузиться в недолгие размышления, глянул на него с нескрываемым интересом. Семен, дождавшись, пока последний проглотит свою дозу, утрет слезы и восстановит дыхание, тихо завел «Грузинскую песню» Булата Окуджавы. Он ее сам воспринимал почти как заклинание и рассчитывал, что получится убедительно.
– Так я и думал: если уйдет мамонт, то тогда – буйвол… Белый… В молодости я видел такого…
Кижуч вздохнул и спросил, вероятно, самого себя, но почему-то вслух:
– Может, и правда? Если их не бить, не орать на них, то они будут как… как… Если преклонить главу, а?
«Быстро их забрало, – удовлетворенно отметил Семен, собирая пустые «стопки». – Если так и дальше пойдет, то мое посвящение, пожалуй, обойдется без всяких там зверских испытаний».
Он успел раздать вновь наполненные посудины прежде, чем осознал некоторую несуразность происходящего: «Это как же так?! Я же пел-то по-русски! Ментального контакта у меня с ними нет и никогда не было! Тогда почему? А рогатый бык, как объект поклонения, действительно сменил мамонта в конце палеолита…»
– А вот у меня, значит, сомнение… – раздумчиво протянул Медведь. – Думаю я, значит… Ты уверен, Семхон, что ЭТО не надо закусывать?
– Э-э… ну-у, – растерялся Семен, – вообще-то я такого не говорил. Почему бы и нет, раз хочется? Только нечем.
– Как это нечем?! У меня тут в угольках лопатка оленья прикопана – на случай, если подкрепиться потребуется.
В итоге Семену пришлось исполнять обязанности официанта по полной программе.
– Да, неплохая магия, – пробормотал Художник, опустошив третью «стопку». – Только тебе, Семхон, всё равно нужно пройти через одно испытание – маленькое совсем. Если получится, то кое-что поймешь. Лоурину без этого никак нельзя.
– Во-во, – поддакнул изрядно уже окосевший Кижуч. – Иначе жить будешь не в ту сторону.
– Да не дрожи ты! – хлопнул его по плечу Медведь и чуть не свалился с бревна, на котором сидел. – Ты сможешь! Почти у всех наших получается!
«Та-ак, – затосковал Семен, – а что бывает с теми, у кого НЕ получается? Пока складывается впечатление, что попытка дается только одна. Что хоть делать-то надо?» Он вопросительно смотрел то на одного старейшину, то на другого, но те знакомились со своими новыми ощущениями и больше внимания на него не обращали. Наконец Горностай смог занять устойчивое положение в пространстве: ноги раздвинул пошире, локти упер в колени, а ладонями стал поддерживать голову.
– Н-ну, т-ты, эта, Семхон… Сходи, значит… В пещеру нашу сходи! – сказал он.
– Зачем?! Я был там много раз!
– Не-е-е, эт-то не то-о… Ты насквозь пройд-ди! Сов-всем, значит, насквозь…
«Начинается! – тихо озлился Семен. – Этим первобытным без пещер ну никак! Блин, как дети малые – чтоб темно было и страшно! Там же в глубине полно каких-то ходов, но выход только один – совершенно точно. Я вам что, спелеолог?!»
Объяснения продолжил Кижуч. Он сидел, распрямив спину и расправив плечи, но при этом покачивался во все стороны с амплитудой сантиметров пятнадцать.
– Ты там, главное, стены не перепутай. До зала с бизонами дойдешь и по левой, по левой… М-м-м… Или по правой? М-м-м… Ну, в общем, там щель такая будет – увидишь. Туда и лезь.
– А дальше?
– Что дальше?
– Потом-то куда идти?
– Туда, – закончил объяснения старейшина и начал всматриваться в недра своей пустой «стопки».
Горностай, громко икнув, добавил:
– И обратно.
– Во-во! – поддержал его Медведь, сползая с бревна и становясь на четвереньки. – Ты, главное, вернуться не забудь!
Старейшина сделал несколько неуверенных «шагов» и заглянул в горшок с самогоном:
– Да тут же еще полно! Что же мы сидим?! Нет, Семхон, ты не прав: наливай!
Семен дождался, когда Медведь займет свое место, и принялся наполнять посуду. «Еще одной дозы им, пожалуй, не пережить даже с закуской, – решил он. – А я пойду посижу в пещере, пока они не очухаются. У входа шкуры хранятся – возьму пару штук, заберусь подальше и буду спать до утра. А там посмотрим».
В отличие от старейшин, Художник умудрился выпить, почти не облившись, и потянулся за мясом. Остальным закусывать уже расхотелось.
– Д-давай заклинание, Семхон, – тихо попросил Горностай. – Душевное какое-нибудь, а?
– Н-н-ет! – стукнул кулаком по бревну Кижуч. – Пусть идет! Путь его да-аллек и дол… лог… Долог? Или легок? Ну, не важно: вперед!
Он простер руку, вероятно, по направлению к пещере, но с ошибкой градусов в сорок.
– Иду, – вздохнул Семен, поднимаясь на ноги. – Мяса хоть дадите на дорогу?
– Гы-гы-гы! – пьяно засмеялся Медведь. – Мясо-то тебе зачем?! Гы-гы!
Похоже, шутка Семена действительно оказалась остроумной – старейшины принялись хохотать и чуть не попадали со своих насестов. Падение не грозило лишь мудрому Художнику, поскольку он давно уже благоразумно сидел на земле, прислонившись спиной к бревну. Он тоже улыбался:
– Тебе нужно совсем не это, Семхон! Не это… – Кое-как развязав ремешок непослушными пальцами, старик вытряхнул из мешочка на ладонь комок какой-то субстанции, с виду похожей на мыло. – Вот! Вот возьми и съешь.
– Это? Съесть? – совсем не обрадовался Семен. – А нельзя как-нибудь…
Он не закончил вопрос, потому что уже понял ответ: Художник пристально смотрел ему в глаза, и взгляд старика был абсолютно трезв. Семен вздохнул и принялся жевать.
Оказалось, ничего страшного: продукт почти безвкусен, немного отдает грибами и вяжет рот. «На всякий случай, – подумал Семен, – при первой же возможности надо будет промыть желудок».
– Ну, всё? – спросил он, проглотив последний кусок. – Можно отправляться?
– Иди, Семхон, – кивнул жрец. – Иди и… не забудь вернуться!
«Не переживай, – усмехнулся про себя Семен, – не забуду. Надо только головешку горящую прихватить, чтобы запалить там светильник». Костер, однако, давно прогорел, и ничего подходящего в нем не было. Рыться же в углях на виду у пьяных старейшин Семен постеснялся: «И так обойдусь: не собираюсь же я и в самом деле лазить по пещере. Посижу тихонько где-нибудь в закутке…»
«Чем можно себя развлечь в темноте и одиночестве? Пойти поискать ихнюю волшебную щель в стене? – смеялся Семен. – Оттуда на меня, наверное, кинется скелет с оскаленными клыками? Господи, какой детский сад! Но что делать, если делать нечего, а на месте не сидится?»
Он вошел в «бизоний» зал, увидел (да-да, именно увидел!) на стенах знакомые рисунки и захохотал:
– Э-ге-гей, где вы тут? Бабки-ежки, Кощеи Бессмертные! Идите сюда! И Горынычей со змеями тащите! Семхон в гости пришел – могучий и ужасный! Я вам доклад прочитаю! Научный! – Короткое эхо прокатилось под сводами и развеселило Семена еще больше. – Что, не хотите?! Ну и зря! Как были вы темнотой первобытной, так ею и останетесь! Правда?
Последний вопрос был адресован стаду бизонов и двум кабанам, изображенным на стенах и своде. Животные с ним согласились и продолжали заниматься своими делами,
– Вот, что я вам говорил?! – крикнул Семен и упал на руки. В хорошем темпе он отжался от пола раз сто, но почему-то совсем не почувствовал усталости, даже дыхание не сбилось. – Ох, и здоров же я стал! – гордо сказал он, поднимаясь и отряхивая ладони. – Но по какой стене нужно двигаться? По правой или левой?
Семен добросовестно попытался вспомнить объяснения старейшины. Вспомнил и вновь расхохотался, да так, что не смог устоять на ногах и повалился на пол. Он ржал и корчился на утоптанном щебне и всё никак не мог остановиться: «Они же все одинаковые! Да-да, смотрите сами! Каждая стена одновременно и левая, и правая, и передняя, и задняя! И ни потолка, ни пола нет, потому что это одно и то же!»
Прошло, наверное, довольно много времени, прежде чем Семен смог успокоиться настолько, что рискнул встать на ноги. Сдерживая рвущийся наружу смех, он подошел к стене и погладил пасущуюся олениху. Потом немного поиграл с ее олененком, но мамаша при этом нервничала, и он решил, что пора двигаться дальше. Это оказалось непросто: нарисованные животные были на месте, а вот камня вокруг них не было. «Как же они держатся?!» – изумился было Семен, но быстро догадался, в чем тут дело, – они же на четырех ногах! «Мы так тоже можем!» – подумал он и, гордясь мощью своего интеллекта, опустился на четвереньки.
Двигаться в таком положении оказалось очень удобно – свернуть в сторону не позволяла стена, которой касалось плечо. Какое именно плечо, Семен выяснять не стал, боясь вновь расхохотаться. Несколько раз он довольно сильно ударялся лбом об острые выступы, но чувствовал не боль, а удовлетворение от того, что находится на правильном пути: если бы камень не был твердым, он прошел бы сквозь него и наверняка заблудился бы в толще горных пород.
Он готов был так идти всю оставшуюся жизнь, но вдруг оказался в сложном положении: оба плеча касались стены. То, что двигаться нужно именно вперед, а не куда-то еще, сомнений не вызывало, но стены почему-то не пускали. Кроме того, стоять было неудобно, потому что приходилось опираться руками на какие-то белесые кривые палки. «А-а, – догадался путник, – костей зачем-то насыпали. Наверное, тут нужно боком». Цепляясь пальцами за камни, Семен поднялся и двинулся вперед, прислонившись животом и грудью к стене, чтобы не провалиться сквозь нее. Это, безусловно, оказалось верным решением, но почему-то вскоре спина и ягодицы тоже стали касаться камня. Он протискивался вперед, сколько мог, но в конце концов застрял и возмутился:
– Да вы что?! Совсем оборзели?!
Он оперся всеми частями тела и мощно напряг мышцы. Стены немного раздвинулись. «То-то же», – удовлетворенно подумал Семен и еще немного продвинулся вперед. Некоторое время он стоял, расплющенный корявыми стенами, и вдруг…
И вдруг ощутил бесконечный холод сжавших его камней. Понял, что он один в темной пустой пещере, что он застрял в какой-то трещине, да так, что не может даже вздохнуть, чтобы крикнуть. Он вообще не может дышать и сейчас умрет. Да, прямо сейчас, потому что удушье уже началось.
– НЕТ!!! – закричал он изо всех сил. Только крика не было. А ответ был:
– ДА…
«Вот так, Сема, вот так… – уже спокойно думал некто, с интересом рассматривая окровавленного лохматого человека в рубахе из волчьей шкуры. – И как это тебя угораздило сюда забраться? Ничего, судороги сейчас кончатся, мышцы обмякнут, и тело сползет вниз. Будет лежать тут и разлагаться. Впрочем, это неинтересно: покойник, он и есть покойник – хоть в шкуре, хоть в смокинге. А вот тоннель…
Ширины он огромной, но видны почему-то и верх и низ. А какой длины? Тоже запредельной, и всё же тоннель виден весь, до самого конца, откуда пробивается свет. Надо, конечно, туда – к этому свету. Ничего, что это далеко, он же рядом. Как хорошо… Белая, ослепительно белая яркость… Только она не ослепляет, просто нет подходящих слов, да и зачем они? Здесь и так есть всё. Но эта белая полнота, она живая, осмысленная… Она пульсирует… Она хочет… Нет, не надо дальше, ведь там нет этого света! Нет… Но есть…
…от горизонта до горизонта. Ветер колышет траву – гоняет ее волнами. На море не похоже – это лучше. Широкие мелкие распадки – сухие русла ручьев. Впрочем, кое-где можно разглядеть змеистые полоски воды, и вокруг них трава не растет – тундра с кочками, способными выжать все силы из непривычного пешехода. Правда, таких болот очень мало – степь, степь… Бурые спины, тонкие белые крючочки бивней – мамонты пасутся… А вон как будто стайки мальков замерли на мелководье. Это, наверное, лошадиные табуны. Или сайгачьи… А это кто: словно горсть желудей на зеленовато-желтом бархате? А-а, носороги! Те самые – шерстистые. Можно почесать за ухом, щелкнуть по длинному стертому переднему рогу. Детеныш в траве валяется на спине, перекатывается с боку на бок, машет в воздухе ножками. У него пока только один рог, да и тот совсем крохотный. Ну-ка, ну-ка, а это кто? О-о, это же львы! Ну, прямо «В мире животных» какое-то! Целое семейство разлеглось. Хотя у крупных кошачьих семейные группы, кажется, называются прайдами. Одни львицы… А мужики где? Друзья-кроманьонцы почему-то рисовали и ваяли исключительно львиц… А если поближе? Во-о-от оно что! Они и не львы вовсе – какие-то другие звери! Наверное, те самые загадочные тигрольвы, которые саблезубые. Вот этот – песочно-серый – совершенно точно взрослый самец, а гривы нет! Зато клыки-и… Ну, не такие уж и огромные – сантиметров пятнадцать-двадцать, не больше. Да и сам-то не бог весть какой амбал – мамонт такого одним бивнем! Ба-а, старые знакомые идут – олешки большерогие! А вожак-то, вожак! Эта конструкция у него на голове, наверное, метра четыре в размахе – куда ему столько?! Такими и драться-то неудобно, а уж таскать их… Но красиво… Есть в этом какая-то творческая безуминка Создателя! И опять мамонты – построились клином, как журавли, и куда-то бредут. А впереди – уж не Рыжий ли? Похож… Вот в Африке слоны поддерживают существование саванны – не дают ей ни зарасти лесом, ни превратиться в пустыню. Может, этот северный простор обязан своим существованием мамонтам? Если бы не они, то кусты и деревья, что жмутся сейчас по распадкам, превратили бы тундростепь в таежное редколесье?
Что там белеет вдали? Море, что ли? Не-ет, это ледник, точнее – приледниковая зона. Почему-то всем кажется, что должна быть ледяная стена, которая то наступает, то отступает при потеплениях. На самом деле это целая страна, в которой всегда весна. Или осень. Реки, речки, ручьи, озера и болота… Языки льда, обтаивающие по краям… Вдали их становится всё больше, они сливаются друг с другом… А здесь широкие плоские галечные долины, валы камней. На свободных от льда водоразделах уже что-то растет – вездесущая ольха, наверное… Озера, озера… Почти все мелкие и прозрачные. Наверное, тут мерзлый грунт и вода остается на поверхности: кое-где ее больше, чем суши, – лишь перемычки между озерами. Господи, сколько же здесь птиц! Журавли, гуси, утки, бакланы, чайки какие-то… Прямо птичье царство! А дальше лед. Точнее, лед внизу, а сверху просто снег. Белый. Кое-где из него торчат бурые клыки скал – наверное, здесь еще не глубоко… Да, действительно, вдали скал уже нет. Только это всё равно не похоже на купол – просто белая, сверкающая равнина… Здесь холодно, и нужно вернуться.
Нужно вернуться… Нужно КОМУ?
Это же смешно: как может вернуться тот, кого нет? Точнее, тот, кто и так есть везде и во всём? Каждый зверь, каждая птица, каждая травинка, каждый камень и капля воды – это Я. Степь, небо, ледник, река, мамонт, комар и вот этот лемминг возле своей норки – это Я. Могу смотреть миллионами глаз со всех сторон. Но мне больше нравится сверху. Привычнее… Всегда любил работать с аэрофотоснимками…
КТО любил?!
Действительно… Ах да, я же человек! Тот самый, который слышит ушами, видит глазами, думает головой… Да-да, вот он Я. Но как же меня мало – несколько миллиардов, наверное… И это вместе с теми, кто уже умер и еще не родился… Этот Я живет в трехмерном мире, у которого есть верх и низ, право и лево, в котором время длится… Не стоило вспоминать об этом – быть всем гораздо лучше… Но так тоже хорошо. Только меня просили вернуться…
КОГО просили?!
Семена Николаевича Васильева? Вообще-то, он тоже Я. Только он, кажется, уже не сможет вернуться. Ему просто некуда, потому что есть Семхон – лоурин из Рода Волка, который тоже Я. Сижу на холме, обернув хвостом лапы, и говорю с ночным небом. Такого меня совсем мало – несколько тысяч, наверное. Из них в Среднем мире – десятки. Но в каждом все, кто был и кто будет: вот это Я кричит в родовых схватках, а вот это Я уже много часов втроем гонит оленя… Ах, как давит тетива на мозолистые кончики пальцев – попаду! Вот и всё? Нет… Не хватает кого-то или чего-то… Как музыкальной фразе не хватает заключительного устойчивого звука, как жаждущему не хватает последнего глотка, чтобы напиться, как голодному последнего куска… Ведь Я же просил его вернуться!
КОГО?!
Для этого Я обозначено место во мне. Оно найдет его, если вернется… Это же рядом с Васильевым и Семхоном…
Ну же!
Кто?!!
Имя! Имя!! ИМЯ!!!»
И оно возникло.
Прозвучало? Пролетело? Протекло? Нет, просто возникло. Оно не было звуками. Но в нем были и звуки.
Он принял, впитал, проглотил, вдохнул, услышал.
И рванулся по бесконечному тоннелю назад.
Океан боли принял его. Этот океан заполнил и растворил почти всё. Остались только когти или зубы, сомкнувшиеся и не отдающие то, что получили.
Семен посмотрел на свою женщину, потом на грубую вязку жердей в крыше вигвама и вспомнил всё. Это оказалось нетрудно, потому что только «белые» люди думают, будто нельзя быть Землей, Небом, Зверем, Птицей и Человеком одновременно. Только они считают, что «я» – всегда один, а «мы» – это много.
– Я был очень грязный, когда… когда выполз наружу?
– Конечно! – засмеялась Сухая Ветка. – Как всякий новорожденный.
– Прости…
– Ни за что! Если только… Если только помоешь меня и нашего ребенка, когда он родится.
– Обязательно, – пообещал Семен и засмеялся.
Это было действительно смешно: он столько лет боялся смерти, а теперь оказалось, что зря. А ведь жизнь без страха смерти совсем иная – она по-настоящему прекрасна.
И эта новая жизнь для него только начинается.
Все посмотрели на жреца. Тот кивнул и вытащил откуда-то из-за пазухи небольшой кожаный мешочек.
– Ты уже выбрал себе «внешнее» имя?
– Я?! Да… – растерялся Семен. – А можно оставить прежнее? Я уже привык к нему, да и звучит неплохо. Если нужно дополнение, то пусть будет «Семхон Длинная Лапа».
– Что ж, – согласился Художник, – «Семхон» может означать и «рожденный дважды».
– Он у нас, оказывается, с претензией, – не то с одобрением, не то с сомнением проговорил Кижуч. – Уверен, что сможет второй раз родиться в Средний мир. Пацаны-то к такому много дней готовятся.
– Сам захотел, – пожал плечами Горностай. – Не маленький уже, да и голова работает, хоть половины памяти и нет.
«О чем это они? – начиная пугаться, подумал Семен. – И что еще за мешочек? Может, просто талисман какой-нибудь, а? Если сейчас на свет появится сосуд из волчьего черепа, то меня стошнит, не отходя от кассы».
– Ну ладно, Семхон, – нетерпеливо потер ладони Медведь, – давай показывай свою магию. – Бизон рассказывал, что надо выдохнуть и пить большими глотками, да?
– Это смотря кому и в каком случае, – тоном наставника проговорил Семен, разматывая ремешок на горлышке кувшина. – В данном случае вам нужно выпить содержание маленького сосуда одним глотком и ненадолго задержать дыхание.
Своих уродливых «стопок» Семен приготовил четыре штуки – по числу участников, исключая себя. Он наполнил их и раздал присутствующим, начиная с Художника. Когда эта процедура была закончена, обнаружилось, что народ смотрит на него и чего-то ждет. В том – другом – мире этот немой вопрос можно было бы озвучить только одним способом: «А себе?» Семен содрогнулся: «Вот это я дал маху! Надо было пятый стакан припрятать, а то ведь сейчас из горла пить заставят. Блин, это мне за Бизона – нечего было над парнем издеваться!»
Он ошибся – в тысячу первый раз: от него хотели совсем не этого. Кижуч понюхал жидкость и шумно сглотнул слюну:
– Говори свое заклинание, Семхон, – мы готовы.
– Повторять за тобой нужно? – поинтересовался Горностай. – Может, сначала потренируемся, а то вдруг с первого раза не получится?
«Во-от в чем дело! – обрадовался Семен. – И как это я сразу не догадался?! Ну, уж за этим-то дело не станет!»
– Значит, так, – безапелляционным тоном заявил он, – повторять вслух за мной не надо. Сначала нужно сосредоточиться и мысленно пожелать каждому из присутствующих, чтобы ему всегда хотелось и моглось того, чего хочется. Потом выпить. А дальше уже пойдет мое заклинание. Понятно? Тогда начали…
Шутки не получилось – старейшины отнеслись к делу совершенно серьезно, а Художник, прежде чем погрузиться в недолгие размышления, глянул на него с нескрываемым интересом. Семен, дождавшись, пока последний проглотит свою дозу, утрет слезы и восстановит дыхание, тихо завел «Грузинскую песню» Булата Окуджавы. Он ее сам воспринимал почти как заклинание и рассчитывал, что получится убедительно.
Он закончил последний куплет и попытался понять, пора уже разливать по второй или еще нет. Первым молчание нарушил Горностай. Он хлюпнул носом и тихо пробормотал:
В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали,
В черно-белом своем преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я, и умру от любви и печали…
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
И когда заклубится закат, по углам залетая,
Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву
Белый буйвол, и синий орел, и форель золотая…
А иначе зачем на земле этой вечной живу?..
– Так я и думал: если уйдет мамонт, то тогда – буйвол… Белый… В молодости я видел такого…
Кижуч вздохнул и спросил, вероятно, самого себя, но почему-то вслух:
– Может, и правда? Если их не бить, не орать на них, то они будут как… как… Если преклонить главу, а?
«Быстро их забрало, – удовлетворенно отметил Семен, собирая пустые «стопки». – Если так и дальше пойдет, то мое посвящение, пожалуй, обойдется без всяких там зверских испытаний».
Он успел раздать вновь наполненные посудины прежде, чем осознал некоторую несуразность происходящего: «Это как же так?! Я же пел-то по-русски! Ментального контакта у меня с ними нет и никогда не было! Тогда почему? А рогатый бык, как объект поклонения, действительно сменил мамонта в конце палеолита…»
– А вот у меня, значит, сомнение… – раздумчиво протянул Медведь. – Думаю я, значит… Ты уверен, Семхон, что ЭТО не надо закусывать?
– Э-э… ну-у, – растерялся Семен, – вообще-то я такого не говорил. Почему бы и нет, раз хочется? Только нечем.
– Как это нечем?! У меня тут в угольках лопатка оленья прикопана – на случай, если подкрепиться потребуется.
В итоге Семену пришлось исполнять обязанности официанта по полной программе.
– Да, неплохая магия, – пробормотал Художник, опустошив третью «стопку». – Только тебе, Семхон, всё равно нужно пройти через одно испытание – маленькое совсем. Если получится, то кое-что поймешь. Лоурину без этого никак нельзя.
– Во-во, – поддакнул изрядно уже окосевший Кижуч. – Иначе жить будешь не в ту сторону.
– Да не дрожи ты! – хлопнул его по плечу Медведь и чуть не свалился с бревна, на котором сидел. – Ты сможешь! Почти у всех наших получается!
«Та-ак, – затосковал Семен, – а что бывает с теми, у кого НЕ получается? Пока складывается впечатление, что попытка дается только одна. Что хоть делать-то надо?» Он вопросительно смотрел то на одного старейшину, то на другого, но те знакомились со своими новыми ощущениями и больше внимания на него не обращали. Наконец Горностай смог занять устойчивое положение в пространстве: ноги раздвинул пошире, локти упер в колени, а ладонями стал поддерживать голову.
– Н-ну, т-ты, эта, Семхон… Сходи, значит… В пещеру нашу сходи! – сказал он.
– Зачем?! Я был там много раз!
– Не-е-е, эт-то не то-о… Ты насквозь пройд-ди! Сов-всем, значит, насквозь…
«Начинается! – тихо озлился Семен. – Этим первобытным без пещер ну никак! Блин, как дети малые – чтоб темно было и страшно! Там же в глубине полно каких-то ходов, но выход только один – совершенно точно. Я вам что, спелеолог?!»
Объяснения продолжил Кижуч. Он сидел, распрямив спину и расправив плечи, но при этом покачивался во все стороны с амплитудой сантиметров пятнадцать.
– Ты там, главное, стены не перепутай. До зала с бизонами дойдешь и по левой, по левой… М-м-м… Или по правой? М-м-м… Ну, в общем, там щель такая будет – увидишь. Туда и лезь.
– А дальше?
– Что дальше?
– Потом-то куда идти?
– Туда, – закончил объяснения старейшина и начал всматриваться в недра своей пустой «стопки».
Горностай, громко икнув, добавил:
– И обратно.
– Во-во! – поддержал его Медведь, сползая с бревна и становясь на четвереньки. – Ты, главное, вернуться не забудь!
Старейшина сделал несколько неуверенных «шагов» и заглянул в горшок с самогоном:
– Да тут же еще полно! Что же мы сидим?! Нет, Семхон, ты не прав: наливай!
Семен дождался, когда Медведь займет свое место, и принялся наполнять посуду. «Еще одной дозы им, пожалуй, не пережить даже с закуской, – решил он. – А я пойду посижу в пещере, пока они не очухаются. У входа шкуры хранятся – возьму пару штук, заберусь подальше и буду спать до утра. А там посмотрим».
В отличие от старейшин, Художник умудрился выпить, почти не облившись, и потянулся за мясом. Остальным закусывать уже расхотелось.
– Д-давай заклинание, Семхон, – тихо попросил Горностай. – Душевное какое-нибудь, а?
– Н-н-ет! – стукнул кулаком по бревну Кижуч. – Пусть идет! Путь его да-аллек и дол… лог… Долог? Или легок? Ну, не важно: вперед!
Он простер руку, вероятно, по направлению к пещере, но с ошибкой градусов в сорок.
– Иду, – вздохнул Семен, поднимаясь на ноги. – Мяса хоть дадите на дорогу?
– Гы-гы-гы! – пьяно засмеялся Медведь. – Мясо-то тебе зачем?! Гы-гы!
Похоже, шутка Семена действительно оказалась остроумной – старейшины принялись хохотать и чуть не попадали со своих насестов. Падение не грозило лишь мудрому Художнику, поскольку он давно уже благоразумно сидел на земле, прислонившись спиной к бревну. Он тоже улыбался:
– Тебе нужно совсем не это, Семхон! Не это… – Кое-как развязав ремешок непослушными пальцами, старик вытряхнул из мешочка на ладонь комок какой-то субстанции, с виду похожей на мыло. – Вот! Вот возьми и съешь.
– Это? Съесть? – совсем не обрадовался Семен. – А нельзя как-нибудь…
Он не закончил вопрос, потому что уже понял ответ: Художник пристально смотрел ему в глаза, и взгляд старика был абсолютно трезв. Семен вздохнул и принялся жевать.
Оказалось, ничего страшного: продукт почти безвкусен, немного отдает грибами и вяжет рот. «На всякий случай, – подумал Семен, – при первой же возможности надо будет промыть желудок».
– Ну, всё? – спросил он, проглотив последний кусок. – Можно отправляться?
– Иди, Семхон, – кивнул жрец. – Иди и… не забудь вернуться!
«Не переживай, – усмехнулся про себя Семен, – не забуду. Надо только головешку горящую прихватить, чтобы запалить там светильник». Костер, однако, давно прогорел, и ничего подходящего в нем не было. Рыться же в углях на виду у пьяных старейшин Семен постеснялся: «И так обойдусь: не собираюсь же я и в самом деле лазить по пещере. Посижу тихонько где-нибудь в закутке…»
* * *
В знакомой части пещеры Семен вполне мог обходиться без света – расположение проходов, залов и гротов он хорошо помнил. Другое дело, что ему очень скоро стало скучно, а спать совсем не хотелось – наоборот, его охватило какое-то легкое возбуждение, этакая жажда деятельности, движения. Некоторое время ему досаждала довольно противная отрыжка, но она быстро прошла, и в желудке воцарилось ощущение полноты и довольства.«Чем можно себя развлечь в темноте и одиночестве? Пойти поискать ихнюю волшебную щель в стене? – смеялся Семен. – Оттуда на меня, наверное, кинется скелет с оскаленными клыками? Господи, какой детский сад! Но что делать, если делать нечего, а на месте не сидится?»
Он вошел в «бизоний» зал, увидел (да-да, именно увидел!) на стенах знакомые рисунки и захохотал:
– Э-ге-гей, где вы тут? Бабки-ежки, Кощеи Бессмертные! Идите сюда! И Горынычей со змеями тащите! Семхон в гости пришел – могучий и ужасный! Я вам доклад прочитаю! Научный! – Короткое эхо прокатилось под сводами и развеселило Семена еще больше. – Что, не хотите?! Ну и зря! Как были вы темнотой первобытной, так ею и останетесь! Правда?
Последний вопрос был адресован стаду бизонов и двум кабанам, изображенным на стенах и своде. Животные с ним согласились и продолжали заниматься своими делами,
– Вот, что я вам говорил?! – крикнул Семен и упал на руки. В хорошем темпе он отжался от пола раз сто, но почему-то совсем не почувствовал усталости, даже дыхание не сбилось. – Ох, и здоров же я стал! – гордо сказал он, поднимаясь и отряхивая ладони. – Но по какой стене нужно двигаться? По правой или левой?
Семен добросовестно попытался вспомнить объяснения старейшины. Вспомнил и вновь расхохотался, да так, что не смог устоять на ногах и повалился на пол. Он ржал и корчился на утоптанном щебне и всё никак не мог остановиться: «Они же все одинаковые! Да-да, смотрите сами! Каждая стена одновременно и левая, и правая, и передняя, и задняя! И ни потолка, ни пола нет, потому что это одно и то же!»
Прошло, наверное, довольно много времени, прежде чем Семен смог успокоиться настолько, что рискнул встать на ноги. Сдерживая рвущийся наружу смех, он подошел к стене и погладил пасущуюся олениху. Потом немного поиграл с ее олененком, но мамаша при этом нервничала, и он решил, что пора двигаться дальше. Это оказалось непросто: нарисованные животные были на месте, а вот камня вокруг них не было. «Как же они держатся?!» – изумился было Семен, но быстро догадался, в чем тут дело, – они же на четырех ногах! «Мы так тоже можем!» – подумал он и, гордясь мощью своего интеллекта, опустился на четвереньки.
Двигаться в таком положении оказалось очень удобно – свернуть в сторону не позволяла стена, которой касалось плечо. Какое именно плечо, Семен выяснять не стал, боясь вновь расхохотаться. Несколько раз он довольно сильно ударялся лбом об острые выступы, но чувствовал не боль, а удовлетворение от того, что находится на правильном пути: если бы камень не был твердым, он прошел бы сквозь него и наверняка заблудился бы в толще горных пород.
Он готов был так идти всю оставшуюся жизнь, но вдруг оказался в сложном положении: оба плеча касались стены. То, что двигаться нужно именно вперед, а не куда-то еще, сомнений не вызывало, но стены почему-то не пускали. Кроме того, стоять было неудобно, потому что приходилось опираться руками на какие-то белесые кривые палки. «А-а, – догадался путник, – костей зачем-то насыпали. Наверное, тут нужно боком». Цепляясь пальцами за камни, Семен поднялся и двинулся вперед, прислонившись животом и грудью к стене, чтобы не провалиться сквозь нее. Это, безусловно, оказалось верным решением, но почему-то вскоре спина и ягодицы тоже стали касаться камня. Он протискивался вперед, сколько мог, но в конце концов застрял и возмутился:
– Да вы что?! Совсем оборзели?!
Он оперся всеми частями тела и мощно напряг мышцы. Стены немного раздвинулись. «То-то же», – удовлетворенно подумал Семен и еще немного продвинулся вперед. Некоторое время он стоял, расплющенный корявыми стенами, и вдруг…
И вдруг ощутил бесконечный холод сжавших его камней. Понял, что он один в темной пустой пещере, что он застрял в какой-то трещине, да так, что не может даже вздохнуть, чтобы крикнуть. Он вообще не может дышать и сейчас умрет. Да, прямо сейчас, потому что удушье уже началось.
– НЕТ!!! – закричал он изо всех сил. Только крика не было. А ответ был:
– ДА…
«Вот так, Сема, вот так… – уже спокойно думал некто, с интересом рассматривая окровавленного лохматого человека в рубахе из волчьей шкуры. – И как это тебя угораздило сюда забраться? Ничего, судороги сейчас кончатся, мышцы обмякнут, и тело сползет вниз. Будет лежать тут и разлагаться. Впрочем, это неинтересно: покойник, он и есть покойник – хоть в шкуре, хоть в смокинге. А вот тоннель…
Ширины он огромной, но видны почему-то и верх и низ. А какой длины? Тоже запредельной, и всё же тоннель виден весь, до самого конца, откуда пробивается свет. Надо, конечно, туда – к этому свету. Ничего, что это далеко, он же рядом. Как хорошо… Белая, ослепительно белая яркость… Только она не ослепляет, просто нет подходящих слов, да и зачем они? Здесь и так есть всё. Но эта белая полнота, она живая, осмысленная… Она пульсирует… Она хочет… Нет, не надо дальше, ведь там нет этого света! Нет… Но есть…
…от горизонта до горизонта. Ветер колышет траву – гоняет ее волнами. На море не похоже – это лучше. Широкие мелкие распадки – сухие русла ручьев. Впрочем, кое-где можно разглядеть змеистые полоски воды, и вокруг них трава не растет – тундра с кочками, способными выжать все силы из непривычного пешехода. Правда, таких болот очень мало – степь, степь… Бурые спины, тонкие белые крючочки бивней – мамонты пасутся… А вон как будто стайки мальков замерли на мелководье. Это, наверное, лошадиные табуны. Или сайгачьи… А это кто: словно горсть желудей на зеленовато-желтом бархате? А-а, носороги! Те самые – шерстистые. Можно почесать за ухом, щелкнуть по длинному стертому переднему рогу. Детеныш в траве валяется на спине, перекатывается с боку на бок, машет в воздухе ножками. У него пока только один рог, да и тот совсем крохотный. Ну-ка, ну-ка, а это кто? О-о, это же львы! Ну, прямо «В мире животных» какое-то! Целое семейство разлеглось. Хотя у крупных кошачьих семейные группы, кажется, называются прайдами. Одни львицы… А мужики где? Друзья-кроманьонцы почему-то рисовали и ваяли исключительно львиц… А если поближе? Во-о-от оно что! Они и не львы вовсе – какие-то другие звери! Наверное, те самые загадочные тигрольвы, которые саблезубые. Вот этот – песочно-серый – совершенно точно взрослый самец, а гривы нет! Зато клыки-и… Ну, не такие уж и огромные – сантиметров пятнадцать-двадцать, не больше. Да и сам-то не бог весть какой амбал – мамонт такого одним бивнем! Ба-а, старые знакомые идут – олешки большерогие! А вожак-то, вожак! Эта конструкция у него на голове, наверное, метра четыре в размахе – куда ему столько?! Такими и драться-то неудобно, а уж таскать их… Но красиво… Есть в этом какая-то творческая безуминка Создателя! И опять мамонты – построились клином, как журавли, и куда-то бредут. А впереди – уж не Рыжий ли? Похож… Вот в Африке слоны поддерживают существование саванны – не дают ей ни зарасти лесом, ни превратиться в пустыню. Может, этот северный простор обязан своим существованием мамонтам? Если бы не они, то кусты и деревья, что жмутся сейчас по распадкам, превратили бы тундростепь в таежное редколесье?
Что там белеет вдали? Море, что ли? Не-ет, это ледник, точнее – приледниковая зона. Почему-то всем кажется, что должна быть ледяная стена, которая то наступает, то отступает при потеплениях. На самом деле это целая страна, в которой всегда весна. Или осень. Реки, речки, ручьи, озера и болота… Языки льда, обтаивающие по краям… Вдали их становится всё больше, они сливаются друг с другом… А здесь широкие плоские галечные долины, валы камней. На свободных от льда водоразделах уже что-то растет – вездесущая ольха, наверное… Озера, озера… Почти все мелкие и прозрачные. Наверное, тут мерзлый грунт и вода остается на поверхности: кое-где ее больше, чем суши, – лишь перемычки между озерами. Господи, сколько же здесь птиц! Журавли, гуси, утки, бакланы, чайки какие-то… Прямо птичье царство! А дальше лед. Точнее, лед внизу, а сверху просто снег. Белый. Кое-где из него торчат бурые клыки скал – наверное, здесь еще не глубоко… Да, действительно, вдали скал уже нет. Только это всё равно не похоже на купол – просто белая, сверкающая равнина… Здесь холодно, и нужно вернуться.
Нужно вернуться… Нужно КОМУ?
Это же смешно: как может вернуться тот, кого нет? Точнее, тот, кто и так есть везде и во всём? Каждый зверь, каждая птица, каждая травинка, каждый камень и капля воды – это Я. Степь, небо, ледник, река, мамонт, комар и вот этот лемминг возле своей норки – это Я. Могу смотреть миллионами глаз со всех сторон. Но мне больше нравится сверху. Привычнее… Всегда любил работать с аэрофотоснимками…
КТО любил?!
Действительно… Ах да, я же человек! Тот самый, который слышит ушами, видит глазами, думает головой… Да-да, вот он Я. Но как же меня мало – несколько миллиардов, наверное… И это вместе с теми, кто уже умер и еще не родился… Этот Я живет в трехмерном мире, у которого есть верх и низ, право и лево, в котором время длится… Не стоило вспоминать об этом – быть всем гораздо лучше… Но так тоже хорошо. Только меня просили вернуться…
КОГО просили?!
Семена Николаевича Васильева? Вообще-то, он тоже Я. Только он, кажется, уже не сможет вернуться. Ему просто некуда, потому что есть Семхон – лоурин из Рода Волка, который тоже Я. Сижу на холме, обернув хвостом лапы, и говорю с ночным небом. Такого меня совсем мало – несколько тысяч, наверное. Из них в Среднем мире – десятки. Но в каждом все, кто был и кто будет: вот это Я кричит в родовых схватках, а вот это Я уже много часов втроем гонит оленя… Ах, как давит тетива на мозолистые кончики пальцев – попаду! Вот и всё? Нет… Не хватает кого-то или чего-то… Как музыкальной фразе не хватает заключительного устойчивого звука, как жаждущему не хватает последнего глотка, чтобы напиться, как голодному последнего куска… Ведь Я же просил его вернуться!
КОГО?!
Для этого Я обозначено место во мне. Оно найдет его, если вернется… Это же рядом с Васильевым и Семхоном…
Ну же!
Кто?!!
Имя! Имя!! ИМЯ!!!»
И оно возникло.
Прозвучало? Пролетело? Протекло? Нет, просто возникло. Оно не было звуками. Но в нем были и звуки.
Он принял, впитал, проглотил, вдохнул, услышал.
И рванулся по бесконечному тоннелю назад.
Океан боли принял его. Этот океан заполнил и растворил почти всё. Остались только когти или зубы, сомкнувшиеся и не отдающие то, что получили.
* * *
Прохладная ладошка легла на лоб, потом погладила волосы на голове и жесткую бороду на щеках. «Я что, котенок, что ли?» Семен смущенно улыбнулся и поднял веки. Ветка сидела возле него на корточках, и глаза ее что-то излучали.Семен посмотрел на свою женщину, потом на грубую вязку жердей в крыше вигвама и вспомнил всё. Это оказалось нетрудно, потому что только «белые» люди думают, будто нельзя быть Землей, Небом, Зверем, Птицей и Человеком одновременно. Только они считают, что «я» – всегда один, а «мы» – это много.
– Я был очень грязный, когда… когда выполз наружу?
– Конечно! – засмеялась Сухая Ветка. – Как всякий новорожденный.
– Прости…
– Ни за что! Если только… Если только помоешь меня и нашего ребенка, когда он родится.
– Обязательно, – пообещал Семен и засмеялся.
Это было действительно смешно: он столько лет боялся смерти, а теперь оказалось, что зря. А ведь жизнь без страха смерти совсем иная – она по-настоящему прекрасна.
И эта новая жизнь для него только начинается.