– Степан Алексеевич, вы не дипломат и не предприниматель, – наконец успокоился хирург. – Вы – заурядный администратор – и не обижайтесь. Не вам нужно было заниматься столь серьезными делами.
   Он вздохнул, и стало понятно, кому бы он доверил подобное дело.
   – Вы спрашиваете, какое отношение имеет сказанное мной к вашему вопросу? Прямое. Карточка, которая есть у нас, это то самое, что очень-очень нужно одному человеку, чья фамилия написана на одной из ее страниц. И я думаю, она так ему нужна, что он согласится отдать нам все нами заработанное с лихвой и накинет еще сверху сколько-нибудь. А если хотите, то и заказы нам возобновит.
   – А если он откажется? – начал что-то понимать Лямзин.
   – Что ж, я знаю людей, которым также будет интересно почитать эту не особо содержательную книжечку. Конечно, эти люди не дадут нам денег. Зато наше с вами самолюбие и чувство мести будут вознаграждены на все сто. И об этих людях мы непременно сообщим нашему ненаглядному заказчику – пусть знает, что у него есть конкуренты.
   – Да, неплохой план у вас, Семен Леонидович, – признал Лямзин, сожалея, что не ему первому пришла в голову эта замечательная идея. – Только как вы собираетесь его осуществить?
   – Ну, у вас же налажена связь с этим замечательным человеком, не правда ли?
* * *
   По настойчивой рекомендации Чехова я вернулся к своим профессиональным обязанностям и стал работать с удвоенным рвением. Это было нужно еще и затем, чтобы отвлечь от себя пристальное внимание начальства и получить возможность понаблюдать за поведением подозреваемых мной работников клиники.
   Все было по-прежнему тихо. Никаких сборов и сходок в хирургическом отделении. Богатая клиентура по-прежнему наполняла наши палаты, по-старому собирались консилиумы, на которых обсуждалась необходимость водных процедур и иглоукалывания для очередного ипохондрика. Я руководил своими терапевтами и переодически заглядывал в хирургическое отделение к Воробьеву.
   – Что, брат, у вас здесь происходит? – спрашивал я, потягивая крепкий чаек из фарфоровой чашки от сервиза, подаренного ему коллективом на день рождения.
   – Да ничего, – хмуро отвечал Воробьев. – Скучно, как в старческом сне. Даже твоя любимая компания как-то вдруг перестала собираться. Видимо, ты навел порядочный шухер, и все они теперь сидят без заказов. Ну, еще бы – всех переполошили. Штейнберг тут шастал чуть не каждый день. Теперь – все.
   – Вот, блин, – негодовал я. – Не успели мы их взять с поличным. Теперь, видимо, поезд ушел.
   – Не грусти. Может, к лучшему. Конечно, все уроды остались ненаказанными и при деньгах. Но зато сколько народу уцелело...
   Я кивал головой и вспоминал тех троих, кто не уцелел.
* * *
   Теперь, когда она сказала ему об этом, он понял, что влип уже окончательно. Людмила, вероятно, обладала женским чутьем. Оно ей и подсказало, что Кирилл не принадлежит к тем мужчинам, которые подобные проблемы решают выдачей определенной суммы на аборт.
   Действительно, Кирилл с ранней юности приходил в ужас от мысли, что женщина может пойти на убийство собственного ребенка. Этот ужас еще более усилился, когда одна из его подружек «залетела» от него. Так как она была еще школьницей, ни о каких детях речь идти не могла. Они оба, немного помучившись, обо всем рассказали родителям.
   Нет нужды говорить, что в результате произошло. Итогом всему было полное и окончательное его изгнание из друзей их дочери, жалоба в институт, откуда его не отчислили только благодаря взятке. Девочку же отправили на аборт. Так как срок у нее был достаточно большой, операция прошла крайне неудачно.
   О том, что она с маточным кровотечением лежит в больнице, он узнал от ее подружки. Кирилл всю ночь простоял под окнами и проплакал. К ней его не пускали.
   К счастью, девушка не умерла. Только спустя много лет Кирилл встретил ее – какую-то всю опустившуюся, вульгарную. Они посидели по старой памяти за столиком в шантане, где он услышал много неприятного о ее теперешней жизни. Но самым неприятным было то, что после того памятного случая Анжела не могла иметь детей.
   С тех пор прошло много времени, но никогда больше Кирилл не позволял своим подругам пренебрегать контрацептивами. А теперь...
   Он смотрел на Людмилу с ненавистью и отчаянием. Та же, напротив, кажется, гордилась содеянным.
   – Ну, и что ты теперь собираешься делать? – спросила она.
   – Посмотрим, – ответил Воронцов и устало поплелся по коридору.
   После по инициативе Людмилы было решено, что они распишутся сразу же после того, как вытрясут из Лямзина свои деньги. Как это сделать – тоже была идея изобретательной любовницы.
   – Значит, так. Больше всего они должны бояться огласки. Но ее же боишься и ты. Нужно сделать так, чтобы твое участие в деле было бездоказательным, а они попали под подозрение первыми. Насколько я знаю, родственники тело в судмедэкспертизу на опознание не отдавали – никто никогда не узнает, отчего на самом деле тот умер. Значит, Головлев блефует. Ты в безопасности, киса, помни об этом. – Она перевернулась на живот, вынула сигарету у него изо рта и глубоко затянулась.
   – Тебе нельзя! – глухо сказал Кирилл, отнял у Людмилы сигарету и затушил ее.
   – Так вот, – продолжала она. – Тебя никто не тронет, а их показаниям против тебя никто не поверит – если мы нападем первыми. Они попадут сильнее – против них есть свидетели, которые знают, как они мухлевали с этими трупами.
   – И кто же? – совершенно бесцветным голосом спросил Кирилл.
   – Санитары, два хирурга и я, – торжественно произнесла Люда.
* * *
   Диме Красникову довелось поучаствовать в приеме иностранцев самым активным образом. Все молодые силы бросили на то, чтобы создать видимость отеля-люкс, и Диме пришлось дважды за день переодеваться – то в форму «боя»-носильщика, то в одежду «ливрейного лакея». Сперва он перетаскивал многочисленные кейсы и баулы из машины, потом стоял навытяжку возле чьей-то двери и отчаянно косил глазами, пытаясь рассмотреть, что за важные персоны теперь обитают в престижном крыле санатория.
   Когда наконец его с поста сняли и снова отправили заниматься натиранием полов, Дима подробно расспросил коллег о том, что происходит. Никто толком ничего не знал, кроме того, что было ему самому известно: приехала иностранная делегация, и по ее поводу хозяин очень напрягается.
   В этот же вечер Красников дежурил на этаже ночью. Вытряхивая пепельницы в основном холле, Дима вдруг краем глаза заметил в дверях появление какой-то покачивающейся фигуры. Когда фигура приблизилась, можно было понять, что это – молодой мужчина, и мужчина весьма пьяный. Тяжко вздохнув, он брякнулся в кресло и начал мучительно икать.
   – Эй, малый, – позвал он Диму, пробиваясь через очередной приступ икоты. – Дай водички.
   Дима молча подошел к встроенному в стену бару-холодильнику, выбрал оптимальный в любых случаях апельсиновый сок, налил его в стакан, подал его еще мучительней икавшему мужчине и продолжал заниматься своими обязанностями.
   Мужчина, производя горлом очень громкие звуки, выдул сок, минуту посидел, не шевелясь, и понял, что помогло. Он снова вздохнул – теперь уже с облегчением, достал сигарету и стал сорить в только что вычищенную Димой пепельницу, а иногда – и мимо нее.
   – Чертовы куклы, – наконец задумчиво произнес он, видимо, желая завязать разговор.
   Дима молчал. Незнакомец разглядывал парня с неприличным любопытством и, наверно, пытался найти повод и все-таки заполучить себе собеседника.
   – Слушай, парень, а где я тебя прежде мог видеть? – наконец спросил он.
   Дима не поддался на эту дешевую провокацию и отвернулся от навязчивого незнакомца вовсе, воспользовавшись тем, что только в таком положении можно было достать верхний стеллаж.
   – И ты туда же, – разочарованно произнес мужчина и полез в бар.
   Там он долго звенел бутылками, а потом снова сел в кресло, уже держа в руке бокал, полный чего-то шипящего и пахнущего алкоголем.
   – Твое здоровье, – поднял он бокал в сторону Димы и отхлебнул добрый глоток. – Вот ты, парень, я вижу, молодой, а занимаешься черт-те чем. Мог бы, например, науку двигать или детей лечить...
   Не дождавшись реакции, незнакомец продолжал:
   – Да ты не думай – я все понимаю. И тебе тоже денег хочется. Красивой жизни... А в чем она, красота-то, по-твоему, а? Молчишь... Я вот тоже красиво жить хотел. В институт престижный поступил – и чего? – Он издал губами разочарованный пшик. – Толмачу у каких-то хренов и не имею с этого никакого морального удовлетворения... Ты хоть знаешь это слово – «мораль»? Да откуда тебе...
   Дима попытался пропустить пренебрежительные замечания мимо ушей и уловить информативность этого монолога – если она вообще существует. Незнакомец и не собирался останавливаться на полдороге.
   – Ты посмотри, в каком дерьме мы с тобой, брат, оказались. Твой директор, между прочим, – враг народа, ты это знаешь? Знаешь, что он сегодня этим гарикам предлагал? О, брат! Тут у вас родину продают – оптом и в розницу. Причем – задешево. Вставай в очередь, может, и тебе достанется. – Последовала пауза, во время которой пьяный философ сделал еще два изрядных глотка из своего бокала. – Смотреть противно, как им зады облизывают. «Сэр, мы будем рады подписать с вами договор на любых угодных вам условиях!» Тьфу!
   С видом оскорбленной гордости толмач выпрямился в кресле и изрек:
   – Никогда – слышь меня? – никогда эта страна не поднимется, ежели каждая собака сможет страну по кускам растаскивать и при этом еще всяким залетным господам в ноги кланяться!
   Сказав это, мужчина буквально упал в кресло и внезапно захрапел. Дима не удержался, чтобы не рассмеяться. Он подошел к спящему патриоту и засунул нос в его бокал.
   – Что ж это он такое пил? Официант, мне того же, что и этому господину... Ф-фу! – Он отшатнулся, потому как запах был действительно убойным.
   Дима прикинул, сколько весит спящий, и решил, что, пожалуй, с ним сам справится. Волоча его под мышки до свободной комнаты, Дима прикинул, что еще можно будет при случае вытянуть из этого мешка с костями, который, судя по всему, будет присутствовать при всех встречах на высшем уровне и уж точно будет знать все подробности. Выяснение этого момента было благоразумно оставлено на будущее.
   Вернувшись в холл, Дима заметил, что на столике возле кресла переводчик забыл свою шикарную зажигалку, причем еще и с именной надписью. Красников посчитал нелишним прихватить ее с собой.
   Дима не прогадал: зажигалка для переводчика была дорогой, и он весьма сокрушался по поводу ее потери. По словам горничной, на следующее утро молодой человек чуть ли не ползал на коленях по всему холлу и прилегающим коридорам и тягостно стонал.
   Дима выждал время, а потом, поймав переводчика в каком-то коридоре, услужливо спросил:
   – Извините, вы в холле второго этажа ничего не теряли?
   Переводчик посмотрел на Красникова, как на ожившую статую, и пролепетал:
   – Да, терял.
   Дима протянул немедленно просиявшему толмачу его зажигалку. Тот стал совать «бою» какие-то деньги, но Дима улыбнулся и сказал на это:
   – Ну, это вы оставьте. Деньги берут лакеи, я же тут просто работаю.
   Толмач не очень уверенно улыбнулся в ответ и предложил парню как-нибудь выпить вечером.
   – А то я среди этих чертовых уродов скоро с ума сойду. Хоть одну живую душу здесь увидеть – так нет...
   Он опять махнул рукой. Дима пообещал как-нибудь составить ему компанию и решил не откладывать это в долгий ящик.
   – Только здесь мы с вами вряд ли посидим – я на работе. Предлагаю как-нибудь после смены рвануть на электричке до Москвы и оттянуться где-нибудь в баре, а? – Красников панибратски улыбнулся толмачу, который зверски зевнул и согласился «на любые условия».
   Уже пройдя метра два по коридору, толмач повернулся, подошел к Диме и протянул ему руку:
   – Кстати, Егор.
* * *
   Чехов долго ходил вокруг и около «Эдельвейса», пытаясь выяснить, кто из сотрудников отдела кадров обладает наибольшей информацией. В конце концов он решил поговорить с уже знакомой ему табельщицей Оксаной, которая грустила о пропавшем любимом. По крайней мере, у нее есть мотив, чтобы помочь следствию. Не нужно исхитряться и что-то придумывать.
   Он пришел в «Эдельвейс» к обеду и подождал, когда половина сотрудников скатится шумной гурьбой по лестнице в кафе. Вторая половина, видимо, предпочитала портить свои желудки китайской или корейской лапшой быстрого приготовления – тема желудка в последние несколько лет стала для Чехова особенно актуальной.
   Оксана Зимина относилась к этой неразумной половине. Чехов застал ее в кабинетике отдела кадров с электрическим чайником в руках. По комнате разносился характерный запах.
   – Здравствуйте, Оксана, – вежливо поздоровался Чехов, закрывая за собой дверь.
   – Здравствуйте, – подняла она на него свой светлый взгляд.
   – Вы извините, что я вас от обеда отрываю. Но у меня к вам – серьезное дело.
   – Это связано с Романом? – затаив дыхание, спросила она.
   – Да, с Романом, – назвал Чехов заветный пароль.
   – Да вы садитесь, – спохватилась Оксана, пододвигая к нему офисное кресло на колесиках.
   Чехов поблагодарил и уселся. В кабинете никого не было, и это его устраивало как нельзя лучше.
   – А сотрудники ваши что, ушли обедать?
   Она кивнула головой, нерешительно остановившись у стола, где стояла миска, накрытая пластиковой тарелкой.
   – А вы почему желудок портите? – участливо спросил он. – Горяченькое нужно есть, а не эту гадость.
   Она потупилась:
   – До столовой далеко, а в кафе все дорого...
   – Я, в общем-то, вот зачем, – наконец начал Чехов. – Вы не могли бы мне помочь получить одну информацию? Я, конечно, понимаю – секрет фирмы, коммерческая тайна и все такое. Но помочь мне – в ваших интересах. Вы же хотите найти Романа?
   В ее взгляде появилась такая тоска, что даже задубевшему душой Чехову стало как-то не по себе.
   – Что вы хотите узнать? – тихо спросила она, и Чехов понял, что Оксана готова хоть сейчас залезть в сейф к шефу, если нужно.
   – Мне нужна информация по поводу некоторых работников вашей фирмы. А именно – вот этих людей. – Он протянул ей свой «черный список». – На остальных внимания пока можете не обращать, а вот первые две фамилии... Очень меня интересуют эти люди.
   Оксана пробежала глазами список, кивнула головой и пошла к компьютеру. Она села за него, набрала что-то на клавиатуре и попросила:
   – Только вы постойте в коридоре – мало ли что. Вдруг кто-нибудь вернется.
   Пока Оксана искала все, о чем Чехов ее попросил, тот стоял в коридоре и курил, стряхивая пепел на багровую ковровую дорожку.
   Прожужжал принтер, и Оксана вынесла ему два листа белоснежной бумаги:
   – Вот возьмите. Все, что нашла.
   – Спасибо вам, Ксюша. Вы мне очень помогли.
   – Обращайтесь еще, – слабо улыбнулась она.
   Чехов попрощался и покинул офис, стараясь не наткнуться на работников, которые уже не торопясь возвращались на свои рабочие места.
   Оксана же сидела в комнате, и ее слезы капали в без того пересоленную лапшу.
* * *
   Как-то Кирилла остановил в коридоре Головлев и, хищно улыбаясь, спросил:
   – Как идут ваши дела, господин анестезиолог?
   Кирилл постарался уйти, не ответив, но Головлев поймал его за руку:
   – Не торопитесь, юноша! Вы зря избегаете общения со мной. Я бы мог вам помочь в вашем безнадежном деле.
   Кирилл посмотрел на Головлева внимательнее. Тот снова самодовольно ухмыльнулся и повел Воронцова за угол. Там, устроившись поудобнее на подоконнике, Головлев достал пачку «Мальборо», неторопливо распечатал ее и взял одну сигарету. Вторую он предложил Кириллу. Тот отказался.
   – Как хотите, молодой человек, как хотите, – выпустив мощную струю дыма в воздух, сказал Головлев. – Вы, я так понимаю, огорчены тем, что вознаграждение за вашу помощь оказалось не таким, каким вы его представляли.
   Кирилл молчал.
   – На самом деле все не так просто, как вы это представляете. Заказчики полностью оплатили ваши услуги. Только вот эти деньги до вас попросту не дошли.
   Воронцов посмотрел на невозмутимого Головлева исподлобья, но снова промолчал.
   – Дело в том, что наш замечательный начальник Лямзин считает себя вправе удерживать определенный процент с тех сумм, которые приходят от заказчиков. Понять его можно – он только организатор, и ему тоже нужно на что-то жить. На первых порах суммы, которые он удерживал, были незначительны и на нашем материальном благополучии никак не отражались. Но – инфляция, ничего не поделаешь. Вы имели дело с Лямзиным как раз в тот период, когда его аппетиты стали слишком велики. Именно поэтому сумма, которая была выплачена вам, оказалась настолько меньше, что вы сразу же это заметили. Поэтому ваши претензии я, конечно, считаю справедливыми, но вот он... Он с вами не согласен.
   Кирилл упорно сохранял молчание, ожидая, когда этот индюк выложит, что там у него на уме. Головлев немного помолчал, ожидая эффекта от своих слов. Потом, поняв, что ответа не дождется, продолжил:
   – Что делать в такой ситуации? Вы – или ваша неугомонная подруга – наверняка уже подумали о том, как бы сдать нас всех в милицию. Не хотелось бы вас разочаровывать, дорогой друг, но ничего у вас не получится – доказательств нет. А свидетельские показания ваши и вашей мадам никто не примет во внимание, потому как вы оба – лица заинтересованные. К тому же если Лямзина арестуют, то вы все равно не увидите ваших денег. Конфискация, знаете ли... Вы вызываете у меня сочувствие: когда-то я и сам был на вашем месте. Но был глуп и не принял необходимые меры. Сейчас бы я поступил по-другому...
   – Как? – наконец спросил Кирилл.
   Этого вопроса и ждал Головлев.
   – Очень просто, – ответил он. – Вы знаете, что, кроме власти, которая карает, существуют еще и совсем другие рычаги. Коллектив, например. Семья. – Он многозначительно посмотрел на Кирилла. – Вы наверняка слышали, – продолжал он, – какая у Лямзина сварливая жена.
   Он многозначительно уставился на Воронцова, но тот упорно не понимал намека. Головлев устало закатил глаза, показывая всем видом, как ему тяжело общаться с подобным простаком.
   – Если вы, Кирилл, являетесь поклонником детективного жанра, то наверняка знаете, что лучшее средство добиться от кого-нибудь нужного – это шантаж. С этим средством, насколько я понял, хорошо знакома ваша подруга. Я вам предлагаю не отставать от нее и воспользоваться этим выигрышным приемом. Он не потребует от вас огромных затрат и особой изобретательности, к тому же вы избежите опасности подвергнуться наказанию самому. Следователи, знаете, люди такие въедливые...
   – Что я должен сделать?
   – А вы еще не поняли? Я вам указал слабые места вашего врага. Подумайте... Или вы хотите, чтобы я вам разжевал и в рот положил? Вам вообще-то достаточно застукать, например, Лямзина с любовницей, и желательно, если после этого у вас останутся фотографии.
   – У Лямзина есть любовница?
   – Какая разница – нет, так будет. Все мы грешны. Можно просто договориться с какой-нибудь красоткой и спровоцировать его. Это же элементарно!
   – Как-то это все грязно...
   – Что ты! – засмеялся Головлев. – Когда ты соглашался на убийство, то думал по-другому.
   Почему-то он перешел на уничижительное «ты».
   Головлев еще раз рассмеялся, выпустив струю сигаретного дыма в лицо Воронцову, и ушел, не попрощавшись.
* * *
   Из всего, что пока обнаружил Чехов в той куче информации, которая была теперь в его распоряжении, самым интересным оказался еще один список. Он был такой длинный, что Чехов отложил его чтение на самый последний момент. Отодвинул в дальний угол стола, потом завалил другими бумагами. А когда вспомнил, не мог его сразу найти.
   Документ представлял собой полный список всех выездов автомобилей фирмы «Эдельвейс» за последние полгода. Это информационное сокровище было с великим трудом скачано с диспетчерского компьютера «Эдельвейса» и давало возможность, не тратя времени и бензина, проследить движение всех интересных Чехову автомобилей.
   К счастью, автомобиль был всего один. Но тем не менее Чехову пришлось изрядно попыхтеть, выискивая на ста пятидесяти четырех листах знакомый номер.
   Опухнув от чая и заработав себе сильную головную боль, Чехов наконец составил свой список выездов, посвященный подозрительному автомобилю. Он разделил его на две части: время до исчезновения Романа и время после исчезновения Романа.
   Просмотрев все адреса, Чехов решил, что следует обзвонить все приведенные телефоны, чтобы разузнать, каким организациям они принадлежат. К сожалению, в списке не были указаны их названия – только адрес и телефон. На это ушло еще два часа, к концу которых Чехов только автоматически писал какие-то условные обозначения напротив каждого пункта. Закончив эту работу, он почувствовал себя совершенно разбитым и решил просто улечься спать, оставив анализ полученной информации на завтра.

ГЛАВА 20

   Все проходило более чем хорошо. Козлов буквально разрывался, стараясь угодить всем. Его работа на два фронта совершенно сводила его с ума: попробуйте, если вы не актер, без риска для душевного здоровья поочередно перевоплощаться то в ярого патриота, то в проанглийского бизнесмена. У Козлова кругом шла голова, и только крепкий капуччино, приготовляемый секретаршей, спасал его от нервного кризиса. Все усугублялось тем, что Дмитрий Анатольевич не был ни тем ни другим. Он был просто жадным до наживы человеком и не боялся себе самому в этом признаться. А в главном деле твоей жизни все средства хороши.
   К счастью, не прогостив в санатории и недели, генерал отчалил по каким-то своим делам и не нужно было лезть из кожи вон, организовывая режим двух противоположных «лагерей», чтобы они никоим образом не пересекались. Перед отъездом генерала Козлов имел с ним еще один интересный и полезный разговор, из которого директор почерпнул еще немного информации по поводу предстоящего сотрудничества с Министерством обороны. В общем, выходило, что в ближайшее время Голюнов даст знать, с каким успехом пройдут его переговоры. Тепло распрощавшись с генералом и уверив его, что «Сосновая шишка» надеется на его быстрейшее возвращение, Козлов вздохнул с облегчением и все свои силы бросил на завоевание высочайшего доверия со стороны иностранных гостей.
   Иностранцы, отданные на откуп расторопного и сведущего в их культурных традициях Зосимова, развлекались и отдыхали кто во что горазд. Судя по ежедневным докладам заместителя, гостям все нравилось. Особенной экзотикой для англичан была, конечно, русская зима и зимний футбол, для которого приспособили одну из стоянок. По этой стоянке носилась целыми днями вся когорта приезжих, пытаясь научить английскому футболу местный персонал, который и не думал даже играть в поддавки.
   Козлову, конечно же, не терпелось взять быка за рога, но он понимал, что англичанам необходимо нагулять жиры и расслабиться, чтобы взять их можно было тепленькими. Он время от времени запирался в кабинете с Отто, оттачивая стратегию принятия правильных решений по оказанию влияния на своих потенциальных партнеров.
   В конце концов Ланберг «дал отмашку» – пора начинать переговоры.
   – Только мой тебе, Дмитрий, совет: бери их поодиночке. Приглашай к себе в кабинет отдельно по представителю от каждой фирмы или корпорации и беседуй, как бы вам выгодно разместить ваши деньги в их предприятии и какие услуги вы можете оказать данному клиенту, – авторитетно учил Отто, ломаный русский которого не скрывал всей пафосности его речи. – Ты пойми, они же конкуренции не переносят на дух. Они должны считать себя единственными и избранными.
   – Так они же друг другу расскажут, – разочарованно подсказал Козлов.
   – Что ты! Будут молчать как рыбы – это ж коммерческая тайна. Одно только «но». – Отто замолчал и пристально посмотрел на главного. – Придется предоставить образец продукции.
   – Эх ты! – крякнул Дмитрий Анатольевич. – Образец! Где ж я тебе его должен взять? И куда девать?
   – Где взять – это твоя проблема. А девать я тебе помогу, не беспокойся.
   На том и порешили.
   Расставшись с Ланбергом, Козлов, не медля ни минуты, вызвал Зосимова и изложил ему положение вещей.
   – Что посоветуешь, умник? – завершил свою речь Дмитрий Анатольевич.
   – Что здесь советовать, тут все и так яснее ясного: нужно резать.
   – О том, что надо резать, я и без тебя догадывался. Кого резать, где и как – я вот о чем тебя спрашиваю, – кипятился Козлов, который в трудную минуту принятия решения предпочитал, чтобы это решение было проговорено вслух кем-то другим.
   Зосимов это знал и потому постарался, чтобы его совет не входил в противоречие с характером его начальника.
   – Я думаю, что пора уже признаться себе: нам нужно несколько изменить всю систему приобретения товара. Место вербовки можно оставить прежним – там все пока шито-крыто. А вот резать в вашей пресловутой клинике я вам больше не советую по той простой причине, что там началась какая-то суета, а чем она чревата, вы и сами знаете.
   Козлов минуту разглядывал свои наманикюренные ногти, а потом сплел пальцы в замок и исподлобья глянул на Зосимова:
   – Что ж, зови тогда этого Карташова, черт его дери. Должен же он свой хлеб отрабатывать.