Страница:
– И на складе у вас есть такие двигатели?
– Было два, – подтвердил Сашка. – С не перебитыми еще номерами и не разобранные. Но я вот Полыхаеву позвонил, он обещал все бросить и поехать их прятать.
– А остальные детали?
– А этот хлам пусть лежит, ничего они по нему не докажут!
Внутри микроволновой печи что-то щелкнуло, мигавший зеленым светом таймер погас, дверь микроволновой печи приоткрылось, показывая, что блюдо готово к употреблению. И вправду в этой печи готовить фантастически быстро и удобно, решила Юлька. Она вытащила кастрюлю, открыла крышку, оттуда повалил горячий пар, стала раскладывать еду – это была тушеная картошка с печенью – по тарелкам. Нарезала хлеб, одну из тарелок протянула Сашке.
– На, отнеси хозяину.
Тот, наблюдавший за Юлькиными приготовлениями, вдруг смутился и с сомнением покачал головой.
– Не будет он сейчас ничего есть, – сказал он. – Если только ты его уговоришь.
Юлька вздохнула, взяла в руки ложку, тарелку, хлеб, отправилась в комнату Петровича.
Комната, где сидел Петрович, была убрана в багрово-красные тона на манер шатра персидского шаха. Юлькины ноги, едва она вошла, так по щиколотку и утонули в мягком пушистом ворсе разложенного на полу ковра, одного из тех, по которому кажется кощунственным ходить иначе как босыми ногами. Диван в комнате Петровича был низким, сидящий на нем человек ощущал себя устроившимся почти у самого пола, но зато он был очень широкий, четверо запросто могли бы устроиться на нем на ночлег. Кресел и стульев в комнате Петровича не было, зато по углам стояли обитые ворсом тумбы, а у самого дивана – низкий журнальный столик, на котором стояла настольная лампа-ночник, лежали какая-то книга и знакомый уже Юльке сотовый телефон. В углу, слева от окна с наглухо занавешенными шторами, стоял на низенькой подставке телевизор, на нем – видеомагнитофон, рядом с ним – шкаф со множеством видеокассет на полках.
В момент, когда Юлька вошла, телевизор работал, и исходящий от экрана свет был единственным, что боролось с романтичным полумраком в комнате Петровича. Поэтому Юлька не без труда его разглядела. Он сидел прямо на персидском ковре, уставясь словно зачарованный, на телеэкран, и пустые бутылки из-под коньяка валялись рядом с ним. Конечно же, Петрович смотрел очередную кассету с записью выступления Марины Дягилевой. Юлька сразу узнала ее лицо, виденное один раз в момент смерти, а в другой – на портрете в вестибюле музыкального училища. Юльке было немного жутко смотреть на телеэкран, видеть там эту девушку, зная, что ее больше нет на свете. Вместе с тем у нее возникло желание рассмотреть ее поподробнее, поближе.
К удивлению своему, Юлька обнаружила,что Марина Дягилева не была секс-бомбой в известном значении этого слова, не смогла по параметрам своего тела стать супермоделью, вообще хоть раз оказаться на обложке модного журнала. Роста она была среднего, ноги не безупречно прямые и уж никак не длинные, точно из ушей растут, как это ценится к порнобизнесе. Грудь у нее была маленькой, почти детской, совершенно неинтересной для мужиков. Лицо круглое, как блин, даже немного скуластое, калмыцкое, нос курносый, щеки чересчур пухлые, и было заметно, что около носа и под подбородком уже образовались жировые складки, которые с возрастом так портят внешний вид любой женщины.
Но вместе с тем от всего ее облика, от манеры петь, танцевать, вообще двигаться по сцене исходила такая фантастическая, заводящая сексуальность, такая энергия пола, что даже Юлька, хотя жизнь путаны заставляла ее всякий раз думать о сексе с усталостью и даже с отвращением, – даже она вдруг отчетливо поняла, что же влекло мужиков к этой внешне малопривлекательной девушке. Что заставляло того же Петровича сначала бешено ревновать, затем даже убить ее из ревности, а вот теперь, когда все было кончено и Марины Дягилевой больше не было на свете, часами сидеть перед телевизором и запоем смотреть ее видеозаписи.
Она пела забойный рэп, тот самый, что придумали американские негры городских трущоб, самый сексуальный из всех разновидностей музыки, где не только манера исполнения должна выражать призыв, но и музыка, ритм, даже текст песен полон разного рода непристойностей, сальностей, намеков и откровенной похабщины. Марина пела текст рэпа по-русски. И там было все, чему положено быть в рэповом тексте. От этого ее выступление становилось еще сексуальнее.
Юлька Фролова, хоть уже полтора года продавала собственное тело, по образованию была все-таки музыкантом, кое-что понимала в музыке и, слушая пение Марины, пришла к убеждению, что поет она в сущности посредственно, голос имеет слабый и невыразительный, под стать ее внешности. Все, что имела, чем могла удивить эта девочка, так это буйной, сумасшедшей сексуальностью, фантастическим образом проявлявшейся в пении. Что ж, где-нибудь в Америке, где все помешаны на этом «sexy», она могла бы, наверно, сделать карьеру порнозвезды. Здесь же, в России, стала жертвой мелкого криминального авторитета, промышляющего угоном автомобилей и продажей запчастей.
– Это с выступления в Юрмале записано, – сказал стоявший за ее спиной Сашка. Он тоже как зачарованный смотрел на экран. – Но это еще что! Есть кассета, где она в «Ротонде» стриптиз показывает, вот это класс, вообще обалдеть. Петрович не зря на Леху взъярился, что он эту кассету кому-то отдал.
Выступление Марины между тем кончилось, по телеэкрану побежали полосы, но Петрович, не замечая этого, продолжал тупо, остановившимся взглядом, глазеть на телеэкран. Юлька поставила тарелки с едой на журнальный столик, нагнулась, подняла с пола валявшийся там пульт, выключила телевизор и видеомагнитофон. Сашка тем временем включил свет.
– Ну, – сказала Юлька, опускаясь около Петровича на колени с тарелкой в руках. – Давай поедим, Петрович, смотри, какая картошка с печенкой!
– Иди на хрен, – отозвался Петрович, по-прежнему глядя на пустой телеэкран.
– Да брось ты его, – флегматично сказал Сашка. – Не будет он ничего жрать. Он, когда пьет, крошки хлеба съесть не может, тошнит его от еды.
Юлька вдруг почувствовала, как злоба вскипает в ее груди, подступает к горлу. Она резко вскочила, посмотрела в упор на небрежно опирающегося на дверной косяк Сашку.
– Слушай, ты! – сказала она ему яростным шепотом. – Врубись наконец, что завтра к вам снова могут нагрянуть менты!..
– Да никто не нагрянет! – сказал Сашка с наигранным безразличием. Ярость Юльки его несколько смущала.
– Вы – идиоты, все трое! – сказала Юлька в полный голос. – Вы затеяли мокрое дело, наворочав при этом кучу глупостей! Против вас у ментов масса улик, они не отцепятся от вас так просто, врубись ты в это!
– Ну и что?
– А то, что завтра к вам наверняка снова явятся или с обыском на склад, или вопросы задавать, или то и другое сразу. И вот Петрович в пьяном виде…
– Ну и что?
– А то, что выводить его надо из запоя, вот что! И для этого нужно, чтобы он поел!
– Ну а я-то здесь что могу сделать?
– А то, что я сейчас вот эти тарелки о твою башку разобью, если ты мне не поможешь его накормить!
Сашка посмотрел на Юльку ошалело и растерянно, потом оторвался от косяка, подошел к сидящему на полу Петровичу, склонился над ним.
– Слышь, хозяин! – сказал он. – Пожрать бы тебе чего-нибудь надо! Что ты все пьешь да пьешь.
– Заткнись, – вяло сказал тот. – Дай коньяку.
– Коньяк ты весь вылакал!
– Иди сходи за ним.
Юлька снова опустилась на колени перед Петровичем.
– Сейчас он сходит! – проговорила она ласково. – Сейчас! А ты пока поешь!
– Иди на хрен, дура! – взревел Петрович. – Сказано же, не хочу есть!
– Ну, тихо, тихо! – продолжала Юлька также мягко, нежно. – Не хочешь – как хочешь, насильно тебя есть никто не заставит, правильно? – Она протянула тарелки Сашке. – На, держи! – И снова Петровичу: – Ну, давай, ну, пожалуйста, покушай! Смотри, какая картошка!
Она бережно обняла Петровича за плечи, стала гладить его нежно по блестящей, точно полированной лысине, по густым бровям, по щекам. Отросшая за ночь щетина больно колола ей пальцы. Кожа у Петровича была жесткая и жирная, сальная на ощупь, алкогольным перегаром из его глотки несло нестерпимо. Прикосновение ее рук произвело на Петровича умиротворяющее действие, он вышел из оцепенения и вдруг разрыдался, затрясся, всхлипывая, крупные мутные слезы закапали из глаз.
Сашка, стоя над ним с тарелками в руках, кривил губы в презрительной усмешке, но Юлька, словно не замечая идиотизма происходящего, продолжала нежно гладить Петровича, обнимать его за трясущиеся плечи, говорить ему всякие утешительные глупости, точно этот здоровый сорокалетний мужчина был ее маленьким ребенком.
Когда Петрович немного успокоился, перестал рыдать, Юлька сунула ему под нос тарелку с едой, зачерпнула ложкой немного тушеной картошки, позаботившись, чтобы попал в нее и хороший кусок печенки, поднесла ее к губам Петровича.
– Ну же, поешь! – сказала она ласково. – Смотри, какая картошка, какая печенка! Давай!
Запах еды, похоже, проник куда следует. Петрович напряженно потянул носом, потом уставился на тарелку с едой.
– Ну же! Открой рот!
В конце концов Петрович послушно разинул челюсти, и Юлька втолкнула туда содержимое ложки. Петрович стал жевать. На мгновение он остановился, глаза его выпучились, он замер с набитым ртом. Юлька пришла в ужас. Если его сейчас вырвет, уже никаким способом не заставить его поесть, а значит, и не вывести из запоя. Но нет, приступ тошноты прошел, Петрович благополучно проглотил то, что жевал, тупо посмотрел на тарелку и потянулся к ложке, захотел еще.
Юлька дала ему еще, попробовала кормить с ложечки, но в Петровиче проснулся вдруг голодный зверь, он жадно набросился на еду и съел все, что было на тарелке. Сашка побежал на кухню за новой порцией, но и новой порции показалось ему мало. Юлька, заранее поняв это, отправила Сашку на кухню готовить чай. Потому что знала, третья порция Петровичу пойдет не на пользу, самый верный способ вызвать ощущение сытости – напоить его чаем.
Петрович с удовольствием выпил чай и сидел на полу возле дивана отяжелевший, сытый, то и дело икая и отрыгивая свой сытный ужин. Потом голова его упала на грудь, и он захрапел. Вдвоем с Сашкой они взвалили его на диван, под голову сунули подушку. Петрович оглушительно храпел, спал крайне беспокойно, то и дело мотал головой из стороны в сторону и тихо стонал. Это был тяжелый сон пьяного человека, сон, после которого просыпаются с неподъемной, точно налитой свинцом головой, опухшей рожей, ощущением помойки во рту, но после которого не появится неизбывное, непреодолимое желание во что бы то ни стало выпить еще, а в голове останется место для вполне разумных мыслей.
Уложив Петровича спать, Юлька и Сашка вернулись на кухню.
– Ну что, он все сожрал, этот старый хрен! – разочаровано сказал Сашка, глядя на пустую тарелку.
– Ладно, не нервничай, я сейчас еще сделаю, – сказала Юлька, собираясь снова чистить картошку. – Или хочешь, может быть, с вермишелью? – предложила она. – Это будет побыстрее. Если она у вас есть, вермишель…
У них нашлось спагетти в одном из шкафов, и Юлька опять занялась готовкой. Ей было интересно расспросить Сашку, кто поддерживает порядок в их квартире. Ясно же, что не сами они, Петрович с компанией, но она не решалась, да это и ни к чему было. Сашка стоял у ней за спиной и не отрываясь следил за всеми ее действиями. Юлька физически ощущала на себе его взгляд и прекрасно понимала, что он означает.
Внезапно щелкнул замок входной двери. Слышно было, как кто-то вошел в квартиру, закрыв за собой тяжелую стальную дверь на щеколду.
– Леха вернулся, – сказал Сашка несколько разочарованно. Юлька поняла, почему.
Оказавшись в квартире, Леха первым делом заглянул на кухню. Напряженный, сумрачный взгляд его несколько прояснился, когда он увидел Юльку у микроволновой печи, а Сашку – стоящего поодаль, хотя и смотрящего на Юльку заинтересованным взглядом.
– Ты как раз вовремя, – сказала Юлька. – Сейчас будем ужинать.
В руках у Лехи была видеокассета.
– Вот, блин! – сказал он, показывая кассету. – Еле отнял! Хотели вообще у себя оставить, с трудом уговорил переписать.
– Зря, что ли, тебе велели не давать ее никому смотреть, – отозвался флегматично Сашка.
– Где хозяин?
– Спит, – пояснила Юлька. – Мы его, как в сказке, накормили и спать уложили.
– Понятно! – процедил сквозь зубы Леха и скрылся куда-то в комнаты, наверное, понес видеокассету на место.
Он вернулся вскоре, как раз когда Юлька раскладывала спагетти с мясом на три тарелки.
Ужинали молча. Парни недоверчиво поглядывали друг на друга, и Юлька прекрасно понимала, о чем они оба думают. Съев спагетти, пили в напряженном молчании чай, потом Юлька занялась мытьем посуды и уборкой, а парни все так же сидели за столом, хмуро и неприязненно глядя друг на друга.
– Ну? – сказал наконец Леха. – Как бабу делить будем?
– По-братски, – лениво отозвался Сашка. – У балканских народов есть обычай делить по-братски. Это когда делящий отдает другому лучшую часть.
– Тогда по-братски делить будешь ты! – сказал Леха серьезно и мрачно.
– Может быть, жребий бросите, кому из вас первым со мной трахаться? – серьезно, без тени иронии предложила Юлька.
Закончив мытье посуды, она отошла к окну, за которым теперь сгущались вечерние сумерки. Аэродром был освещен, одна из взлетно-посадочных полос обозначена в сумерках цепочками сигнальных огней, и при их свете было видно, как приземляется самолет. Две мощные фары испускали потоки света откуда-то у него из-под брюха, не затмевая, однако, малиново-красную мигалку, расположенную там же, ближе к носу самолета.
Юлька понимала, что ей так или иначе придется переспать с обоими подручными Петровича. Перспектива иметь за одну ночь двоих сразу ее не пугала. И прежде у нее случалось такое, кончалось все вроде бы благополучно, хотя и хорошего тоже мало, при втором разе боли становятся нестерпимыми.
– Ты, может быть, сама решишь, кто из нас лучше? – раздался за ее спиной голос Лехи.
– Сиди! – сказал Сашка. – Она права. Сейчас жребий бросим. Юлька, иди-ка сюда.
В руках у Сашки тускло блеснула монета.
– Смотри! – сказал он. – Я ставлю на орла, он – на решку. Согласен? – Леха хмуро кивнул. – Ладно, тогда кидаю.
Монетка взвилась в воздух, тихо звякнув, шлепнулась на пол, покатилось в сторону микроволновой печи, остановилась возле самого ее края.
– Ну, дятел, кидать не умеешь! – заворчал Леха.
Юлька склонилась над монеткой.
– Орел! – объявила она.
Парни бросились смотреть, и, убедившись, что монетка и вправду лежит российским гербом вверх, Сашка, торжествующе ухмыляясь, посмотрел на своего соперника. Юлька потом думала, что, пожалуй, зря он так торжествовал. Лехе повезло больше. Во-первых, ему было, что посмотреть – и Леха смотрел, не отрываясь, жадно и тяжело дыша. Во-вторых, Сашка после траха сразу же отрубился, выпитый коньяк не прошел ему даром, и, перевернувшись на спину, захрапел, застонал, заметался в пьяном сне, совсем, как его хозяин. А Юлька оказалась целиком в распоряжении Лехи, его похоти и злобы на Сашку. За которые пришлось страдать ей, Юльке.
Сколько раз он смог ее трахнуть, два, три или больше, Юлька не смогла бы сказать, сбилась со счета. Под конец ей казалось, что он уже мучает не столько ее, сколько самого себя. Но вот и он угомонился, обессилел, перевернулся на спину и заснул беспробудным сном смертельно уставшего человека.
Тогда Юлька выбралась из постели, скорчившись от боли и держась за стены, доплелась до ванны, забравшись в нее, стала поливать себя водой, стиснув зубы и закусив губу, чтобы не стонать. Рассеянно глядела, как стекает в слив розово-красная от ее собственной крови вода. Потом она вытерлась насухо полотенцем, отправилась в одну из двух остававшихся свободных комнат. Нашла скромный диванчик у стены, рядом с огромным бельевым шкафом, где, по-видимому, хранились постельные принадлежности всей компании. Там и устроилась на ночлег.
Забравшись под пахнущее крахмалом свежее одеяло, Юлька была бесконечно рада наконец-то закрыть глаза и отдаться блаженно приятному ощущению покоя и приближающегося сна, обещавшего наутро чудесным образом восстановить ее силы.
Глава III
– Было два, – подтвердил Сашка. – С не перебитыми еще номерами и не разобранные. Но я вот Полыхаеву позвонил, он обещал все бросить и поехать их прятать.
– А остальные детали?
– А этот хлам пусть лежит, ничего они по нему не докажут!
Внутри микроволновой печи что-то щелкнуло, мигавший зеленым светом таймер погас, дверь микроволновой печи приоткрылось, показывая, что блюдо готово к употреблению. И вправду в этой печи готовить фантастически быстро и удобно, решила Юлька. Она вытащила кастрюлю, открыла крышку, оттуда повалил горячий пар, стала раскладывать еду – это была тушеная картошка с печенью – по тарелкам. Нарезала хлеб, одну из тарелок протянула Сашке.
– На, отнеси хозяину.
Тот, наблюдавший за Юлькиными приготовлениями, вдруг смутился и с сомнением покачал головой.
– Не будет он сейчас ничего есть, – сказал он. – Если только ты его уговоришь.
Юлька вздохнула, взяла в руки ложку, тарелку, хлеб, отправилась в комнату Петровича.
Комната, где сидел Петрович, была убрана в багрово-красные тона на манер шатра персидского шаха. Юлькины ноги, едва она вошла, так по щиколотку и утонули в мягком пушистом ворсе разложенного на полу ковра, одного из тех, по которому кажется кощунственным ходить иначе как босыми ногами. Диван в комнате Петровича был низким, сидящий на нем человек ощущал себя устроившимся почти у самого пола, но зато он был очень широкий, четверо запросто могли бы устроиться на нем на ночлег. Кресел и стульев в комнате Петровича не было, зато по углам стояли обитые ворсом тумбы, а у самого дивана – низкий журнальный столик, на котором стояла настольная лампа-ночник, лежали какая-то книга и знакомый уже Юльке сотовый телефон. В углу, слева от окна с наглухо занавешенными шторами, стоял на низенькой подставке телевизор, на нем – видеомагнитофон, рядом с ним – шкаф со множеством видеокассет на полках.
В момент, когда Юлька вошла, телевизор работал, и исходящий от экрана свет был единственным, что боролось с романтичным полумраком в комнате Петровича. Поэтому Юлька не без труда его разглядела. Он сидел прямо на персидском ковре, уставясь словно зачарованный, на телеэкран, и пустые бутылки из-под коньяка валялись рядом с ним. Конечно же, Петрович смотрел очередную кассету с записью выступления Марины Дягилевой. Юлька сразу узнала ее лицо, виденное один раз в момент смерти, а в другой – на портрете в вестибюле музыкального училища. Юльке было немного жутко смотреть на телеэкран, видеть там эту девушку, зная, что ее больше нет на свете. Вместе с тем у нее возникло желание рассмотреть ее поподробнее, поближе.
К удивлению своему, Юлька обнаружила,что Марина Дягилева не была секс-бомбой в известном значении этого слова, не смогла по параметрам своего тела стать супермоделью, вообще хоть раз оказаться на обложке модного журнала. Роста она была среднего, ноги не безупречно прямые и уж никак не длинные, точно из ушей растут, как это ценится к порнобизнесе. Грудь у нее была маленькой, почти детской, совершенно неинтересной для мужиков. Лицо круглое, как блин, даже немного скуластое, калмыцкое, нос курносый, щеки чересчур пухлые, и было заметно, что около носа и под подбородком уже образовались жировые складки, которые с возрастом так портят внешний вид любой женщины.
Но вместе с тем от всего ее облика, от манеры петь, танцевать, вообще двигаться по сцене исходила такая фантастическая, заводящая сексуальность, такая энергия пола, что даже Юлька, хотя жизнь путаны заставляла ее всякий раз думать о сексе с усталостью и даже с отвращением, – даже она вдруг отчетливо поняла, что же влекло мужиков к этой внешне малопривлекательной девушке. Что заставляло того же Петровича сначала бешено ревновать, затем даже убить ее из ревности, а вот теперь, когда все было кончено и Марины Дягилевой больше не было на свете, часами сидеть перед телевизором и запоем смотреть ее видеозаписи.
Она пела забойный рэп, тот самый, что придумали американские негры городских трущоб, самый сексуальный из всех разновидностей музыки, где не только манера исполнения должна выражать призыв, но и музыка, ритм, даже текст песен полон разного рода непристойностей, сальностей, намеков и откровенной похабщины. Марина пела текст рэпа по-русски. И там было все, чему положено быть в рэповом тексте. От этого ее выступление становилось еще сексуальнее.
Юлька Фролова, хоть уже полтора года продавала собственное тело, по образованию была все-таки музыкантом, кое-что понимала в музыке и, слушая пение Марины, пришла к убеждению, что поет она в сущности посредственно, голос имеет слабый и невыразительный, под стать ее внешности. Все, что имела, чем могла удивить эта девочка, так это буйной, сумасшедшей сексуальностью, фантастическим образом проявлявшейся в пении. Что ж, где-нибудь в Америке, где все помешаны на этом «sexy», она могла бы, наверно, сделать карьеру порнозвезды. Здесь же, в России, стала жертвой мелкого криминального авторитета, промышляющего угоном автомобилей и продажей запчастей.
– Это с выступления в Юрмале записано, – сказал стоявший за ее спиной Сашка. Он тоже как зачарованный смотрел на экран. – Но это еще что! Есть кассета, где она в «Ротонде» стриптиз показывает, вот это класс, вообще обалдеть. Петрович не зря на Леху взъярился, что он эту кассету кому-то отдал.
Выступление Марины между тем кончилось, по телеэкрану побежали полосы, но Петрович, не замечая этого, продолжал тупо, остановившимся взглядом, глазеть на телеэкран. Юлька поставила тарелки с едой на журнальный столик, нагнулась, подняла с пола валявшийся там пульт, выключила телевизор и видеомагнитофон. Сашка тем временем включил свет.
– Ну, – сказала Юлька, опускаясь около Петровича на колени с тарелкой в руках. – Давай поедим, Петрович, смотри, какая картошка с печенкой!
– Иди на хрен, – отозвался Петрович, по-прежнему глядя на пустой телеэкран.
– Да брось ты его, – флегматично сказал Сашка. – Не будет он ничего жрать. Он, когда пьет, крошки хлеба съесть не может, тошнит его от еды.
Юлька вдруг почувствовала, как злоба вскипает в ее груди, подступает к горлу. Она резко вскочила, посмотрела в упор на небрежно опирающегося на дверной косяк Сашку.
– Слушай, ты! – сказала она ему яростным шепотом. – Врубись наконец, что завтра к вам снова могут нагрянуть менты!..
– Да никто не нагрянет! – сказал Сашка с наигранным безразличием. Ярость Юльки его несколько смущала.
– Вы – идиоты, все трое! – сказала Юлька в полный голос. – Вы затеяли мокрое дело, наворочав при этом кучу глупостей! Против вас у ментов масса улик, они не отцепятся от вас так просто, врубись ты в это!
– Ну и что?
– А то, что завтра к вам наверняка снова явятся или с обыском на склад, или вопросы задавать, или то и другое сразу. И вот Петрович в пьяном виде…
– Ну и что?
– А то, что выводить его надо из запоя, вот что! И для этого нужно, чтобы он поел!
– Ну а я-то здесь что могу сделать?
– А то, что я сейчас вот эти тарелки о твою башку разобью, если ты мне не поможешь его накормить!
Сашка посмотрел на Юльку ошалело и растерянно, потом оторвался от косяка, подошел к сидящему на полу Петровичу, склонился над ним.
– Слышь, хозяин! – сказал он. – Пожрать бы тебе чего-нибудь надо! Что ты все пьешь да пьешь.
– Заткнись, – вяло сказал тот. – Дай коньяку.
– Коньяк ты весь вылакал!
– Иди сходи за ним.
Юлька снова опустилась на колени перед Петровичем.
– Сейчас он сходит! – проговорила она ласково. – Сейчас! А ты пока поешь!
– Иди на хрен, дура! – взревел Петрович. – Сказано же, не хочу есть!
– Ну, тихо, тихо! – продолжала Юлька также мягко, нежно. – Не хочешь – как хочешь, насильно тебя есть никто не заставит, правильно? – Она протянула тарелки Сашке. – На, держи! – И снова Петровичу: – Ну, давай, ну, пожалуйста, покушай! Смотри, какая картошка!
Она бережно обняла Петровича за плечи, стала гладить его нежно по блестящей, точно полированной лысине, по густым бровям, по щекам. Отросшая за ночь щетина больно колола ей пальцы. Кожа у Петровича была жесткая и жирная, сальная на ощупь, алкогольным перегаром из его глотки несло нестерпимо. Прикосновение ее рук произвело на Петровича умиротворяющее действие, он вышел из оцепенения и вдруг разрыдался, затрясся, всхлипывая, крупные мутные слезы закапали из глаз.
Сашка, стоя над ним с тарелками в руках, кривил губы в презрительной усмешке, но Юлька, словно не замечая идиотизма происходящего, продолжала нежно гладить Петровича, обнимать его за трясущиеся плечи, говорить ему всякие утешительные глупости, точно этот здоровый сорокалетний мужчина был ее маленьким ребенком.
Когда Петрович немного успокоился, перестал рыдать, Юлька сунула ему под нос тарелку с едой, зачерпнула ложкой немного тушеной картошки, позаботившись, чтобы попал в нее и хороший кусок печенки, поднесла ее к губам Петровича.
– Ну же, поешь! – сказала она ласково. – Смотри, какая картошка, какая печенка! Давай!
Запах еды, похоже, проник куда следует. Петрович напряженно потянул носом, потом уставился на тарелку с едой.
– Ну же! Открой рот!
В конце концов Петрович послушно разинул челюсти, и Юлька втолкнула туда содержимое ложки. Петрович стал жевать. На мгновение он остановился, глаза его выпучились, он замер с набитым ртом. Юлька пришла в ужас. Если его сейчас вырвет, уже никаким способом не заставить его поесть, а значит, и не вывести из запоя. Но нет, приступ тошноты прошел, Петрович благополучно проглотил то, что жевал, тупо посмотрел на тарелку и потянулся к ложке, захотел еще.
Юлька дала ему еще, попробовала кормить с ложечки, но в Петровиче проснулся вдруг голодный зверь, он жадно набросился на еду и съел все, что было на тарелке. Сашка побежал на кухню за новой порцией, но и новой порции показалось ему мало. Юлька, заранее поняв это, отправила Сашку на кухню готовить чай. Потому что знала, третья порция Петровичу пойдет не на пользу, самый верный способ вызвать ощущение сытости – напоить его чаем.
Петрович с удовольствием выпил чай и сидел на полу возле дивана отяжелевший, сытый, то и дело икая и отрыгивая свой сытный ужин. Потом голова его упала на грудь, и он захрапел. Вдвоем с Сашкой они взвалили его на диван, под голову сунули подушку. Петрович оглушительно храпел, спал крайне беспокойно, то и дело мотал головой из стороны в сторону и тихо стонал. Это был тяжелый сон пьяного человека, сон, после которого просыпаются с неподъемной, точно налитой свинцом головой, опухшей рожей, ощущением помойки во рту, но после которого не появится неизбывное, непреодолимое желание во что бы то ни стало выпить еще, а в голове останется место для вполне разумных мыслей.
Уложив Петровича спать, Юлька и Сашка вернулись на кухню.
– Ну что, он все сожрал, этот старый хрен! – разочаровано сказал Сашка, глядя на пустую тарелку.
– Ладно, не нервничай, я сейчас еще сделаю, – сказала Юлька, собираясь снова чистить картошку. – Или хочешь, может быть, с вермишелью? – предложила она. – Это будет побыстрее. Если она у вас есть, вермишель…
У них нашлось спагетти в одном из шкафов, и Юлька опять занялась готовкой. Ей было интересно расспросить Сашку, кто поддерживает порядок в их квартире. Ясно же, что не сами они, Петрович с компанией, но она не решалась, да это и ни к чему было. Сашка стоял у ней за спиной и не отрываясь следил за всеми ее действиями. Юлька физически ощущала на себе его взгляд и прекрасно понимала, что он означает.
Внезапно щелкнул замок входной двери. Слышно было, как кто-то вошел в квартиру, закрыв за собой тяжелую стальную дверь на щеколду.
– Леха вернулся, – сказал Сашка несколько разочарованно. Юлька поняла, почему.
Оказавшись в квартире, Леха первым делом заглянул на кухню. Напряженный, сумрачный взгляд его несколько прояснился, когда он увидел Юльку у микроволновой печи, а Сашку – стоящего поодаль, хотя и смотрящего на Юльку заинтересованным взглядом.
– Ты как раз вовремя, – сказала Юлька. – Сейчас будем ужинать.
В руках у Лехи была видеокассета.
– Вот, блин! – сказал он, показывая кассету. – Еле отнял! Хотели вообще у себя оставить, с трудом уговорил переписать.
– Зря, что ли, тебе велели не давать ее никому смотреть, – отозвался флегматично Сашка.
– Где хозяин?
– Спит, – пояснила Юлька. – Мы его, как в сказке, накормили и спать уложили.
– Понятно! – процедил сквозь зубы Леха и скрылся куда-то в комнаты, наверное, понес видеокассету на место.
Он вернулся вскоре, как раз когда Юлька раскладывала спагетти с мясом на три тарелки.
Ужинали молча. Парни недоверчиво поглядывали друг на друга, и Юлька прекрасно понимала, о чем они оба думают. Съев спагетти, пили в напряженном молчании чай, потом Юлька занялась мытьем посуды и уборкой, а парни все так же сидели за столом, хмуро и неприязненно глядя друг на друга.
– Ну? – сказал наконец Леха. – Как бабу делить будем?
– По-братски, – лениво отозвался Сашка. – У балканских народов есть обычай делить по-братски. Это когда делящий отдает другому лучшую часть.
– Тогда по-братски делить будешь ты! – сказал Леха серьезно и мрачно.
– Может быть, жребий бросите, кому из вас первым со мной трахаться? – серьезно, без тени иронии предложила Юлька.
Закончив мытье посуды, она отошла к окну, за которым теперь сгущались вечерние сумерки. Аэродром был освещен, одна из взлетно-посадочных полос обозначена в сумерках цепочками сигнальных огней, и при их свете было видно, как приземляется самолет. Две мощные фары испускали потоки света откуда-то у него из-под брюха, не затмевая, однако, малиново-красную мигалку, расположенную там же, ближе к носу самолета.
Юлька понимала, что ей так или иначе придется переспать с обоими подручными Петровича. Перспектива иметь за одну ночь двоих сразу ее не пугала. И прежде у нее случалось такое, кончалось все вроде бы благополучно, хотя и хорошего тоже мало, при втором разе боли становятся нестерпимыми.
– Ты, может быть, сама решишь, кто из нас лучше? – раздался за ее спиной голос Лехи.
– Сиди! – сказал Сашка. – Она права. Сейчас жребий бросим. Юлька, иди-ка сюда.
В руках у Сашки тускло блеснула монета.
– Смотри! – сказал он. – Я ставлю на орла, он – на решку. Согласен? – Леха хмуро кивнул. – Ладно, тогда кидаю.
Монетка взвилась в воздух, тихо звякнув, шлепнулась на пол, покатилось в сторону микроволновой печи, остановилась возле самого ее края.
– Ну, дятел, кидать не умеешь! – заворчал Леха.
Юлька склонилась над монеткой.
– Орел! – объявила она.
Парни бросились смотреть, и, убедившись, что монетка и вправду лежит российским гербом вверх, Сашка, торжествующе ухмыляясь, посмотрел на своего соперника. Юлька потом думала, что, пожалуй, зря он так торжествовал. Лехе повезло больше. Во-первых, ему было, что посмотреть – и Леха смотрел, не отрываясь, жадно и тяжело дыша. Во-вторых, Сашка после траха сразу же отрубился, выпитый коньяк не прошел ему даром, и, перевернувшись на спину, захрапел, застонал, заметался в пьяном сне, совсем, как его хозяин. А Юлька оказалась целиком в распоряжении Лехи, его похоти и злобы на Сашку. За которые пришлось страдать ей, Юльке.
Сколько раз он смог ее трахнуть, два, три или больше, Юлька не смогла бы сказать, сбилась со счета. Под конец ей казалось, что он уже мучает не столько ее, сколько самого себя. Но вот и он угомонился, обессилел, перевернулся на спину и заснул беспробудным сном смертельно уставшего человека.
Тогда Юлька выбралась из постели, скорчившись от боли и держась за стены, доплелась до ванны, забравшись в нее, стала поливать себя водой, стиснув зубы и закусив губу, чтобы не стонать. Рассеянно глядела, как стекает в слив розово-красная от ее собственной крови вода. Потом она вытерлась насухо полотенцем, отправилась в одну из двух остававшихся свободных комнат. Нашла скромный диванчик у стены, рядом с огромным бельевым шкафом, где, по-видимому, хранились постельные принадлежности всей компании. Там и устроилась на ночлег.
Забравшись под пахнущее крахмалом свежее одеяло, Юлька была бесконечно рада наконец-то закрыть глаза и отдаться блаженно приятному ощущению покоя и приближающегося сна, обещавшего наутро чудесным образом восстановить ее силы.
Глава III
Разбудил ее звонок в дверь, показавшийся оглушительным, что было не удивительно, поскольку ее комната помещалась ближе всех к входной двери, напротив кухни. Одно мгновение она соображала, где находится и как сюда попала. Но в следующую секунду вспомнила все, что было с ней вчера, вскочила с постели и стала торопливо одеваться. Звонок во входную дверь повторился, мужчины в соседних комнатах завозились, заворочались в постелях. Слышно было, как Петрович пробормотал: «Сашка, иди открой…», на что в ответ последовало невнятное бормотание. Наконец, в соседней с Петровичем комнате заскрипел диван так, будто с него пытается кто-то встать, но в этот момент Юлька была уже у двери.
В немалом смущении отступила она в сторону, обнаружив за дверью майора Паницкого. За ним виднелась ухмыляющаяся физиономия капитана, того, что возил Юльку на опознание в больницу.
– Ну, красавица? – сказал майор Паницкий, бесцеремонно проходя внутрь квартиры. Капитан, ухмыляясь, следовал за ним. – Ты, я смотрю, здесь уже и поселилась.
Он со скептическим видом рассматривал убранство квартиры. Из комнат доносились шуршание одежды и приглушенная яростная ругань. Петрович и его команда торопливо одевались.
– Ну? – сказал майор, расхаживая по прихожей. – Где же хозяева?
– Вот! – сказала Юлька, указывая на возникшую в дверях комнаты заспанную физиономию Сашки.
– В чем дело, начальник? – хмуро спросил тот.
– Губин Дмитрий Петрович здесь живет? – Майор Паницкий иронически улыбался.
– Ну, здесь, дальше что?
– И где же он?
– Сейчас появится…
Всем все-таки пришлось подождать пару минут этого «сейчас», пока опухшая и осовевшая рожа Петровича не возникла наконец в дверном проеме его комнаты. Майор Паницкий не без насмешки рассматривал его. По тупо смотрящим на окружающих глазам бедолаги угадывалась сильная головная боль, на физиономии было словно написано желание опохмелиться.
– Много выпили вчера? – поинтересовался, усмехаясь, Паницкий.
Петрович тупо молчал, за него ответила Юлька:
– Много… Весь запас коньяка в доме вылакал.
– Что… Что вам нужно здесь? – с видимым усилием проговорил наконец Петрович.
– Проспитесь сначала как следует, – произнес, усмехаясь, капитан. – До которого часа вы вчера пили, а? Время уж скоро одиннадцать, а вы все дрыхнете.
Юлька вздрогнула от этих слов. Одиннадцать! Да, они неплохо поспали и, похоже, проспали что-то важное.
– Ну, зачем пришли? – Это проговорил появившийся в дверях Леха. Он хоть и не выпил вчера ни капли, но вид имел бледный и осунувшийся и стоял теперь, вцепившись обеими руками в косяк, чтобы не упасть. Его слабость не имела ничего общего с похмельем.
– Ага, вся компания в сборе! – произнес, усмехаясь, Паницкий. – Ну что ж, тогда начнем.
Он достал из кожаной папки какую-то бумагу, подал ее Петровичу и объявил:
– Вот санкция Волжского районного суда на обыск на вашем складе в селе Слепцовка. Попрошу ознакомиться и, одевшись, проследовать за нами.
Юлька покорно вздохнула. Ну да, удивляться было нечему, менты делали все как надо. Только бы Полыхаев вчера успел туда съездить, навести на складе порядок. Что ж, он вроде бы человек серьезный, не как эти олухи.
– Осторожнее, бумагу не мните! – сказал майор Паницкий. Бумага отчаянно тряслась в ходивших ходуном с похмелья руках Петровича. Он тупо пялился в нее и, похоже было, не понимал ни слова из написанного. Сашка взял бумагу из рук Петровича, бегло просмотрев ее, вернул майору.
– Все правильно, сейчас мы оденемся, – сказал он. – Давай собирайся, хозяин.
– Нужно позвонить Полыхаеву, – вполголоса сказала Юлька. – Без него какая-нибудь дрянь выйдет.
– Точно, – согласился Сашка. – Сейчас я буду звонить, а ты пока займись хозяином.
Петрович в это время тщетно пытался попасть в рукава пиджака.
– Пошевеливались бы вы, граждане бандиты, – майор Паницкий нервно расхаживал по прихожей. – Там, у склада, нас уже бригада криминалистов ждет.
– А я кофе сварю! – вызвалась Юлька. – Тебе, Петрович, кофе будет нелишним выпить.
При слове «кофе» Петрович вздрогнул, посмотрел на нее испуганно.
– Нет! – в ужасе отмахнулся он. – Ну его на хрен, этот кофе.
– Заткнись, Петрович! – сказал Сашка, беря своего хозяина за шиворот. – Она права, ты должен выпить с утра кофе, а не водки.
– И вы тоже кофе хотите? – спросила Юлька милиционеров. – Все равно вам ждать придется, пока он оденется. А кофе у нас хороший, натуральный.
Смущенно усмехнувшись, майор Паницкий кивнул, и Юлька отправилась на кухню готовить кофе.
На склад они прибыли уже в половине первого. Черный полыхаевский джип стоял у ворот, а его хозяин нервно расхаживал рядом. Кроме джипа, здесь же был белый микроавтобус «Газель» с милицейскими мигалками на крыше и надписью на борту «Прокуратура РФ». Сидящие в ней криминалисты не спеша стали выбираться на божий свет при виде подъехавшей машины с хозяевами склада.
Полыхаев встретил компанию Петровича словами:
– Ну, блин, замучился вас ждать. Куда вы запропастились?
Ему никто не ответил. Петрович тупо смотрел на происходящее. Выпитый с превеликим отвращением кофе лишь немного нейтрализовал мучивший его похмельный синдром.
– Коля, пригласи понятых, – сказал майор Паницкий капитану. – А вы открывайте склад. Ключи не забыли, надеюсь?
Петрович вытащил из кармана связку ключей, стал трясущимися руками выбирать из них нужный, выронил, кряхтя, медленно нагнулся, стал подбирать их, потом начал поиски ключа сначала. Замок на воротах был огромный, амбарный, соответственных размеров ключ от него заметно выделялся в связке, Юлька отчетливо видела его. Наверняка его видели и другие, молча наблюдавшие неловкие манипуляции Петровича. Никто не решался помочь ему, видимо, каждый думал, что открыть собственный склад для обыска Петрович должен непременно сам, без посторонней помощи.
Юлька с тревогой поглядывала на капитана Колю, ушедшего приглашать понятых. Когда они подъезжали, из соседнего, окруженного зеленым садиком деревенского домика выбрались его хозяева, старики и, стоя у калитки, молча следили за происходящим. Капитан Коля, недолго думая, направился к старикам, и Юлька видела, что пока он что-то говорит им, лица хозяев приобретают испуганное выражение. Почуяв недоброе, Юлька пошла к ним.
– Ну что мы пойдем, мы ничего не видели! – услышала Юлька, подходя, скрипучий и сиплый голос старика.
– При чем тут видели – не видели! Я же говорю, понятыми будете! – Капитан Коля был уже на взводе.
– Не пойдем мы! – сказала, отмахиваясь, бабка. – Эти соседи – шалавые, против них что скажешь, они нам потом голову оторвут!
– Да никто вам ничего не оторвет! – Капитан был на пределе. – И говорить вам ничего не надо! Просто подпишете протокол обыска, что все было проведено по закону, и все.
– Подписывать? – воскликнула бабка. – Нет, подписывать мы ничего не будем!
– Мы ничего не видели! – вторил ей дед. – Вчера они весь вечер сидели дома, никуда не ездили.
Юлька решила, что без ее вмешательства здесь не обойдется.
– Пойдемте, пожалуйста! – сказала она просящим тоном. – Нам очень нужно! Без вас у нас ничего не получится!
Она тактично взяла бабку под локоть и потянула ее за собой, в сторону ворот склада. Бабка нехотя, но все-таки позволила себя вести. Ее супруг и капитан Коля следовали за ними.
Когда они подошли, ворота склада были уже открыты, и вся компания стояла возле, ожидая их.
– Фу, блин, вот зануды! – сказал капитан Коля, с досадой сплевывая на землю. – Заладили: не видели они, ничего не знают…
– Да? – Майор Паницкий глядел на стариков заинтересованно. – Чего вы не видели?
– Не видели мы! – повторил старик скрипучим голосом. – Никуда они весь вечер не ездили!
– Кто?
– Ну… – старик растерянно посмотрел по сторонам. – Ну, хозяева вот этого склада.
– А вы их видели?
– Нет! – сказала Юлька – Ни вчера, ни позавчера!
– Нет, – повторил старик. – Ни вчера, ни позавчера…
Паницкий, усмехаясь, оглянулся на Юльку, но ничего не сказал, вновь повернулся к старику.
– А на какой машине они ездили? – снова спросил он.
Старик растерянно посмотрел вокруг, на свою бабку, затем на Юльку, но обе они молчали, стояли отчужденно. Тогда он решился отвечать:
– Не знаю как называется. Черная такая, джип…
– Такой? – Паницкий указал на черный джип Полыхаева.
– Точно! – сказал старик. – Она и есть.
– И они на ней ездили?
– Да.
– А вы только что сказали, никуда, мол, не ездили.
Старик замер с открытым ртом, тупо глядя на милиционеров. Юлька решила, что ей пора вмешаться.
– Он хочет сказать, – произнесла она громко и отчетливо, – что мы приехали на этом джипе около шести вечера и больше никуда не выезжали.
– Да! – встрепенулся старик. – Именно так, приехали около шести и больше никуда не уезжали!
Паницкий снова усмехнулся, покачал головой, сказал, глядя на Юльку в упор:
В немалом смущении отступила она в сторону, обнаружив за дверью майора Паницкого. За ним виднелась ухмыляющаяся физиономия капитана, того, что возил Юльку на опознание в больницу.
– Ну, красавица? – сказал майор Паницкий, бесцеремонно проходя внутрь квартиры. Капитан, ухмыляясь, следовал за ним. – Ты, я смотрю, здесь уже и поселилась.
Он со скептическим видом рассматривал убранство квартиры. Из комнат доносились шуршание одежды и приглушенная яростная ругань. Петрович и его команда торопливо одевались.
– Ну? – сказал майор, расхаживая по прихожей. – Где же хозяева?
– Вот! – сказала Юлька, указывая на возникшую в дверях комнаты заспанную физиономию Сашки.
– В чем дело, начальник? – хмуро спросил тот.
– Губин Дмитрий Петрович здесь живет? – Майор Паницкий иронически улыбался.
– Ну, здесь, дальше что?
– И где же он?
– Сейчас появится…
Всем все-таки пришлось подождать пару минут этого «сейчас», пока опухшая и осовевшая рожа Петровича не возникла наконец в дверном проеме его комнаты. Майор Паницкий не без насмешки рассматривал его. По тупо смотрящим на окружающих глазам бедолаги угадывалась сильная головная боль, на физиономии было словно написано желание опохмелиться.
– Много выпили вчера? – поинтересовался, усмехаясь, Паницкий.
Петрович тупо молчал, за него ответила Юлька:
– Много… Весь запас коньяка в доме вылакал.
– Что… Что вам нужно здесь? – с видимым усилием проговорил наконец Петрович.
– Проспитесь сначала как следует, – произнес, усмехаясь, капитан. – До которого часа вы вчера пили, а? Время уж скоро одиннадцать, а вы все дрыхнете.
Юлька вздрогнула от этих слов. Одиннадцать! Да, они неплохо поспали и, похоже, проспали что-то важное.
– Ну, зачем пришли? – Это проговорил появившийся в дверях Леха. Он хоть и не выпил вчера ни капли, но вид имел бледный и осунувшийся и стоял теперь, вцепившись обеими руками в косяк, чтобы не упасть. Его слабость не имела ничего общего с похмельем.
– Ага, вся компания в сборе! – произнес, усмехаясь, Паницкий. – Ну что ж, тогда начнем.
Он достал из кожаной папки какую-то бумагу, подал ее Петровичу и объявил:
– Вот санкция Волжского районного суда на обыск на вашем складе в селе Слепцовка. Попрошу ознакомиться и, одевшись, проследовать за нами.
Юлька покорно вздохнула. Ну да, удивляться было нечему, менты делали все как надо. Только бы Полыхаев вчера успел туда съездить, навести на складе порядок. Что ж, он вроде бы человек серьезный, не как эти олухи.
– Осторожнее, бумагу не мните! – сказал майор Паницкий. Бумага отчаянно тряслась в ходивших ходуном с похмелья руках Петровича. Он тупо пялился в нее и, похоже было, не понимал ни слова из написанного. Сашка взял бумагу из рук Петровича, бегло просмотрев ее, вернул майору.
– Все правильно, сейчас мы оденемся, – сказал он. – Давай собирайся, хозяин.
– Нужно позвонить Полыхаеву, – вполголоса сказала Юлька. – Без него какая-нибудь дрянь выйдет.
– Точно, – согласился Сашка. – Сейчас я буду звонить, а ты пока займись хозяином.
Петрович в это время тщетно пытался попасть в рукава пиджака.
– Пошевеливались бы вы, граждане бандиты, – майор Паницкий нервно расхаживал по прихожей. – Там, у склада, нас уже бригада криминалистов ждет.
– А я кофе сварю! – вызвалась Юлька. – Тебе, Петрович, кофе будет нелишним выпить.
При слове «кофе» Петрович вздрогнул, посмотрел на нее испуганно.
– Нет! – в ужасе отмахнулся он. – Ну его на хрен, этот кофе.
– Заткнись, Петрович! – сказал Сашка, беря своего хозяина за шиворот. – Она права, ты должен выпить с утра кофе, а не водки.
– И вы тоже кофе хотите? – спросила Юлька милиционеров. – Все равно вам ждать придется, пока он оденется. А кофе у нас хороший, натуральный.
Смущенно усмехнувшись, майор Паницкий кивнул, и Юлька отправилась на кухню готовить кофе.
На склад они прибыли уже в половине первого. Черный полыхаевский джип стоял у ворот, а его хозяин нервно расхаживал рядом. Кроме джипа, здесь же был белый микроавтобус «Газель» с милицейскими мигалками на крыше и надписью на борту «Прокуратура РФ». Сидящие в ней криминалисты не спеша стали выбираться на божий свет при виде подъехавшей машины с хозяевами склада.
Полыхаев встретил компанию Петровича словами:
– Ну, блин, замучился вас ждать. Куда вы запропастились?
Ему никто не ответил. Петрович тупо смотрел на происходящее. Выпитый с превеликим отвращением кофе лишь немного нейтрализовал мучивший его похмельный синдром.
– Коля, пригласи понятых, – сказал майор Паницкий капитану. – А вы открывайте склад. Ключи не забыли, надеюсь?
Петрович вытащил из кармана связку ключей, стал трясущимися руками выбирать из них нужный, выронил, кряхтя, медленно нагнулся, стал подбирать их, потом начал поиски ключа сначала. Замок на воротах был огромный, амбарный, соответственных размеров ключ от него заметно выделялся в связке, Юлька отчетливо видела его. Наверняка его видели и другие, молча наблюдавшие неловкие манипуляции Петровича. Никто не решался помочь ему, видимо, каждый думал, что открыть собственный склад для обыска Петрович должен непременно сам, без посторонней помощи.
Юлька с тревогой поглядывала на капитана Колю, ушедшего приглашать понятых. Когда они подъезжали, из соседнего, окруженного зеленым садиком деревенского домика выбрались его хозяева, старики и, стоя у калитки, молча следили за происходящим. Капитан Коля, недолго думая, направился к старикам, и Юлька видела, что пока он что-то говорит им, лица хозяев приобретают испуганное выражение. Почуяв недоброе, Юлька пошла к ним.
– Ну что мы пойдем, мы ничего не видели! – услышала Юлька, подходя, скрипучий и сиплый голос старика.
– При чем тут видели – не видели! Я же говорю, понятыми будете! – Капитан Коля был уже на взводе.
– Не пойдем мы! – сказала, отмахиваясь, бабка. – Эти соседи – шалавые, против них что скажешь, они нам потом голову оторвут!
– Да никто вам ничего не оторвет! – Капитан был на пределе. – И говорить вам ничего не надо! Просто подпишете протокол обыска, что все было проведено по закону, и все.
– Подписывать? – воскликнула бабка. – Нет, подписывать мы ничего не будем!
– Мы ничего не видели! – вторил ей дед. – Вчера они весь вечер сидели дома, никуда не ездили.
Юлька решила, что без ее вмешательства здесь не обойдется.
– Пойдемте, пожалуйста! – сказала она просящим тоном. – Нам очень нужно! Без вас у нас ничего не получится!
Она тактично взяла бабку под локоть и потянула ее за собой, в сторону ворот склада. Бабка нехотя, но все-таки позволила себя вести. Ее супруг и капитан Коля следовали за ними.
Когда они подошли, ворота склада были уже открыты, и вся компания стояла возле, ожидая их.
– Фу, блин, вот зануды! – сказал капитан Коля, с досадой сплевывая на землю. – Заладили: не видели они, ничего не знают…
– Да? – Майор Паницкий глядел на стариков заинтересованно. – Чего вы не видели?
– Не видели мы! – повторил старик скрипучим голосом. – Никуда они весь вечер не ездили!
– Кто?
– Ну… – старик растерянно посмотрел по сторонам. – Ну, хозяева вот этого склада.
– А вы их видели?
– Нет! – сказала Юлька – Ни вчера, ни позавчера!
– Нет, – повторил старик. – Ни вчера, ни позавчера…
Паницкий, усмехаясь, оглянулся на Юльку, но ничего не сказал, вновь повернулся к старику.
– А на какой машине они ездили? – снова спросил он.
Старик растерянно посмотрел вокруг, на свою бабку, затем на Юльку, но обе они молчали, стояли отчужденно. Тогда он решился отвечать:
– Не знаю как называется. Черная такая, джип…
– Такой? – Паницкий указал на черный джип Полыхаева.
– Точно! – сказал старик. – Она и есть.
– И они на ней ездили?
– Да.
– А вы только что сказали, никуда, мол, не ездили.
Старик замер с открытым ртом, тупо глядя на милиционеров. Юлька решила, что ей пора вмешаться.
– Он хочет сказать, – произнесла она громко и отчетливо, – что мы приехали на этом джипе около шести вечера и больше никуда не выезжали.
– Да! – встрепенулся старик. – Именно так, приехали около шести и больше никуда не уезжали!
Паницкий снова усмехнулся, покачал головой, сказал, глядя на Юльку в упор: