Страница:
«Подожди, – остановила я саму себя, – а что сделала бы ты на его месте?»
Конечно, наблюдение за командирами групп, попавшими под подозрение, – решение самое тривиальное, оно лежит на поверхности, но что еще-то можно предпринять? Какая-то идея бродила у меня в голове, никак не принимая окончательной формы, я только чувствовала, что идея совершенно противоположная той пассивности, которой веяло до сих пор от наших действий…
Я сама не заметила, как принялась бродить вдоль колючей проволоки, поглядывая то на торчащих кое-где между рядами проволоки охранников, то на стену смешанного елово-лиственного леса невдалеке… Охранники смотрели на меня со злобным голодным интересом и кричали иногда в мой адрес что-то очень откровенно неприличное…
Та сторона лагерного забора, что выходила в сторону пожара, была оцеплена охранниками. Они цепью отгородили широкий сектор и стояли очень часто, особенно там, где начинались деревья. Цепь охранников скрывалась в лесу, очевидно, и там охрана была выставлена…
Я вскоре поняла причину столь странного способа охраны лагеря. Колючая проволока со стороны огненного фронта была разрезана и убрана на широком участке. Охранники подгоняли заключенных, которые в сопровождении вертухаев скрывались в лесу. Из леса появлялась группа измученных людей, они выходили оттуда с лопатами и сваливали их в кучу. Свежая партия разбирала лопаты и под все той же охраной скрывалась в лесу…
Скорее всего, между лагерем и фронтом огня существовала уже готовая просека или, может быть, дорога, которую заключенные расширяли и рыли на ней заградительную траншею, надеясь низовой пожар погасить с помощью заградительной просеки и широкой вскопанной полосы. Возможно, у них и техника там есть, тогда им значительно легче опахать просеку с двух сторон, чтобы поставить эффективную преграду низовому пожару… Он, конечно, медленнее, чем пожар верховой, который несется иногда по пересохшей листве от дерева к дереву со скоростью курьерского поезда…
Едва я попыталась подойти к линии охранников, чтобы выяснить ее назначение, как была остановлена окриком сразу двух солдат охраны:
– Стой! Стрелять буду!
Узнавать, насколько серьезны их намерения, у меня не было никакого желания, и я поспешила сделать несколько шагов назад.
Информация, которую я получила, была не столь уж и важной, но, по крайней мере, это была информация, которая раскрывала намерения начальника лагеря Кузина. Он хотел отсидеться, в надежде, что усилиями заключенных ему удастся отстоять свой лагерь от пожара. Во всяком случае, такое сложилось у меня впечатление…
Этот маленький инцидент убедил меня окончательно, что я на правильном пути. Все дело в том, что наши действия пассивны. Стоило мне просто пройтись рядом с лагерем, как я получила хоть какую-то информацию о развитии ситуации. О чем же тут спорить?
Я возвращалась к воротам в раздумьях, что бы еще такое предпринять, чтобы стать инициативной фигурой, а не пешкой в чьей-то игре, как неожиданно из плотно стоящих молодых елочек прямо рядом со мной выбрались на окололагерную поляну два парня в форме пожарных и с носилками в руках… Их брезентовые куртки были закопчены и в нескольких местах прожжены…
На носилках кто-то лежал. Я не могла рассмотреть, кто это, – он с головой был накрыт каким-то одеялом, словно покойник…
– Машина! Где машина? – издалека закричал мне тот из парней, который шел впереди. – У нас раненый! Срочно нужна машина…
– Машину найдем! – пообещала я, не имея никакого представления, где это я буду ее искать, но чувствуя твердую уверенность, что это мне, без всякого сомнения, удастся сделать.
«Когда мы шли по дороге к лагерю, нам навстречу одна за другой попадались машины, – подумала я. – Значит, машины здесь есть, нужно только их найти… На них, помнится, были какие-то станки – кроме как из лагеря, их неоткуда было везти…»
Машину мы действительно нашли. Для этого пришлось вернуться к воротам… Ждали мы минут пять – из ворот лагеря вырулил «ГАЗ-66» и собрался было со всей дури рвануть по дороге к Полоцкому… Я выскочила на дорогу, встала на его пути, широко расставив ноги и нашарив в кармане фонарик, выхватила его, словно это был пистолет, и двумя руками направила на водителя, которого уже отчетливо видела сквозь лобовое стекло…
Я не успела подумать о том, что он может рассмотреть, что в моих руках не пистолет, а фонарик, и тогда набравший скорость «газон» просто переедет меня, словно попавшего под колеса зайца на ночной лесной дороге… Но водитель, видно, не разглядел. И испугался… Колеса грузовика застопорились, он поднял облако густой пыли, которое его тут же обогнало и закрыло видимость водителю, и проскользил еще несколько метров на тормозах, прежде чем машина окончательно остановилась.
Что делать дальше, я не знала. С водителем я сама явно не справлюсь. Я не супрерменша и не умею ломать мужчинам руки и ноги, даже бросать их через бедро или спину с помощью какого-нибудь приема – это, пожалуй, у меня получится только в случае смертельной опасности. И то – не обязательно, может и не получиться…
Но оказалось, что активность очень заразительна. В чем я тут же убедилась… Едва машина остановилась, к ней подбежали оба пожарных, оставив своего раненого на траве и ринулись в кабину с обеих сторон… Водитель вылетел из кабины, словно кукла, – он не ожидал, что события начнут разворачиваться столь стремительно… Но пока летел на землю, очевидно, успел все оценить и понять… Вскочив, он не бросился к машине выяснять – почему его остановили и выбросили из-за руля. Он что есть мочи припустил к воротам лагеря. Ворота на миг приоткрылись, и он шмыгнул за колючую проволоку…
Парни-пожарные выбросили из кузова какие-то ящики, тяжело плюхнувшиеся на землю, я помогла им поднять в кузов и положить вдоль борта человека на носилках. Один остался наверху, другой бросился в кабину… Мотор заглох и никак не хотел заводиться. Парень выскочил из кабины и начал проворачивать мотор железякой, которую шоферы называют «кривой стартер».
– Кто у вас там? – кивнула я на кузов машины, куда погрузили раненого.
– Генка Сафронов, – ответил пожарный, на миг остановившись. – Пацан еще, без году неделю у нас служит, лез вперед, героем хотел стать… Ну вот, теперь – стал… Горящей сосной его придавило. Пока вытащили его – обгорел весь…
– Жив? – спросила я.
– Жив, – вздохнул парень. – Да что толку… Вряд ли до больницы довезем… Сильно обгорел… Да заводись же ты, сволочь!
Мотор наконец чихнул, зафыркал, парень рукой нажал на педаль газа, и машина завелась. Он забрался в кабину, и через мгновение машина скрылась за поворотом дороги за стеной молоденьких елочек…
«Этот обгоревший парень принимал решения сам… – подумала я. – И теперь никто не знает – выживет ли он… Он не ждал приказов, а действовал. Не повезло? Или это неизбежная расплата за любую самостоятельность и активность?.. А может быть, все не так – и виною всему собственная глупость этого паренька, мечтавшего стать героем».
Глава четвертая
Глава пятая
Конечно, наблюдение за командирами групп, попавшими под подозрение, – решение самое тривиальное, оно лежит на поверхности, но что еще-то можно предпринять? Какая-то идея бродила у меня в голове, никак не принимая окончательной формы, я только чувствовала, что идея совершенно противоположная той пассивности, которой веяло до сих пор от наших действий…
Я сама не заметила, как принялась бродить вдоль колючей проволоки, поглядывая то на торчащих кое-где между рядами проволоки охранников, то на стену смешанного елово-лиственного леса невдалеке… Охранники смотрели на меня со злобным голодным интересом и кричали иногда в мой адрес что-то очень откровенно неприличное…
Та сторона лагерного забора, что выходила в сторону пожара, была оцеплена охранниками. Они цепью отгородили широкий сектор и стояли очень часто, особенно там, где начинались деревья. Цепь охранников скрывалась в лесу, очевидно, и там охрана была выставлена…
Я вскоре поняла причину столь странного способа охраны лагеря. Колючая проволока со стороны огненного фронта была разрезана и убрана на широком участке. Охранники подгоняли заключенных, которые в сопровождении вертухаев скрывались в лесу. Из леса появлялась группа измученных людей, они выходили оттуда с лопатами и сваливали их в кучу. Свежая партия разбирала лопаты и под все той же охраной скрывалась в лесу…
Скорее всего, между лагерем и фронтом огня существовала уже готовая просека или, может быть, дорога, которую заключенные расширяли и рыли на ней заградительную траншею, надеясь низовой пожар погасить с помощью заградительной просеки и широкой вскопанной полосы. Возможно, у них и техника там есть, тогда им значительно легче опахать просеку с двух сторон, чтобы поставить эффективную преграду низовому пожару… Он, конечно, медленнее, чем пожар верховой, который несется иногда по пересохшей листве от дерева к дереву со скоростью курьерского поезда…
Едва я попыталась подойти к линии охранников, чтобы выяснить ее назначение, как была остановлена окриком сразу двух солдат охраны:
– Стой! Стрелять буду!
Узнавать, насколько серьезны их намерения, у меня не было никакого желания, и я поспешила сделать несколько шагов назад.
Информация, которую я получила, была не столь уж и важной, но, по крайней мере, это была информация, которая раскрывала намерения начальника лагеря Кузина. Он хотел отсидеться, в надежде, что усилиями заключенных ему удастся отстоять свой лагерь от пожара. Во всяком случае, такое сложилось у меня впечатление…
Этот маленький инцидент убедил меня окончательно, что я на правильном пути. Все дело в том, что наши действия пассивны. Стоило мне просто пройтись рядом с лагерем, как я получила хоть какую-то информацию о развитии ситуации. О чем же тут спорить?
Я возвращалась к воротам в раздумьях, что бы еще такое предпринять, чтобы стать инициативной фигурой, а не пешкой в чьей-то игре, как неожиданно из плотно стоящих молодых елочек прямо рядом со мной выбрались на окололагерную поляну два парня в форме пожарных и с носилками в руках… Их брезентовые куртки были закопчены и в нескольких местах прожжены…
На носилках кто-то лежал. Я не могла рассмотреть, кто это, – он с головой был накрыт каким-то одеялом, словно покойник…
– Машина! Где машина? – издалека закричал мне тот из парней, который шел впереди. – У нас раненый! Срочно нужна машина…
– Машину найдем! – пообещала я, не имея никакого представления, где это я буду ее искать, но чувствуя твердую уверенность, что это мне, без всякого сомнения, удастся сделать.
«Когда мы шли по дороге к лагерю, нам навстречу одна за другой попадались машины, – подумала я. – Значит, машины здесь есть, нужно только их найти… На них, помнится, были какие-то станки – кроме как из лагеря, их неоткуда было везти…»
Машину мы действительно нашли. Для этого пришлось вернуться к воротам… Ждали мы минут пять – из ворот лагеря вырулил «ГАЗ-66» и собрался было со всей дури рвануть по дороге к Полоцкому… Я выскочила на дорогу, встала на его пути, широко расставив ноги и нашарив в кармане фонарик, выхватила его, словно это был пистолет, и двумя руками направила на водителя, которого уже отчетливо видела сквозь лобовое стекло…
Я не успела подумать о том, что он может рассмотреть, что в моих руках не пистолет, а фонарик, и тогда набравший скорость «газон» просто переедет меня, словно попавшего под колеса зайца на ночной лесной дороге… Но водитель, видно, не разглядел. И испугался… Колеса грузовика застопорились, он поднял облако густой пыли, которое его тут же обогнало и закрыло видимость водителю, и проскользил еще несколько метров на тормозах, прежде чем машина окончательно остановилась.
Что делать дальше, я не знала. С водителем я сама явно не справлюсь. Я не супрерменша и не умею ломать мужчинам руки и ноги, даже бросать их через бедро или спину с помощью какого-нибудь приема – это, пожалуй, у меня получится только в случае смертельной опасности. И то – не обязательно, может и не получиться…
Но оказалось, что активность очень заразительна. В чем я тут же убедилась… Едва машина остановилась, к ней подбежали оба пожарных, оставив своего раненого на траве и ринулись в кабину с обеих сторон… Водитель вылетел из кабины, словно кукла, – он не ожидал, что события начнут разворачиваться столь стремительно… Но пока летел на землю, очевидно, успел все оценить и понять… Вскочив, он не бросился к машине выяснять – почему его остановили и выбросили из-за руля. Он что есть мочи припустил к воротам лагеря. Ворота на миг приоткрылись, и он шмыгнул за колючую проволоку…
Парни-пожарные выбросили из кузова какие-то ящики, тяжело плюхнувшиеся на землю, я помогла им поднять в кузов и положить вдоль борта человека на носилках. Один остался наверху, другой бросился в кабину… Мотор заглох и никак не хотел заводиться. Парень выскочил из кабины и начал проворачивать мотор железякой, которую шоферы называют «кривой стартер».
– Кто у вас там? – кивнула я на кузов машины, куда погрузили раненого.
– Генка Сафронов, – ответил пожарный, на миг остановившись. – Пацан еще, без году неделю у нас служит, лез вперед, героем хотел стать… Ну вот, теперь – стал… Горящей сосной его придавило. Пока вытащили его – обгорел весь…
– Жив? – спросила я.
– Жив, – вздохнул парень. – Да что толку… Вряд ли до больницы довезем… Сильно обгорел… Да заводись же ты, сволочь!
Мотор наконец чихнул, зафыркал, парень рукой нажал на педаль газа, и машина завелась. Он забрался в кабину, и через мгновение машина скрылась за поворотом дороги за стеной молоденьких елочек…
«Этот обгоревший парень принимал решения сам… – подумала я. – И теперь никто не знает – выживет ли он… Он не ждал приказов, а действовал. Не повезло? Или это неизбежная расплата за любую самостоятельность и активность?.. А может быть, все не так – и виною всему собственная глупость этого паренька, мечтавшего стать героем».
Глава четвертая
Тем временем Григорий Абрамович с московским полковником и милицейским майором приняли решение не предпринимать активных действий и ждать, как будут разворачиваться события дальше… Не знаю, насколько рациональным было такое решение, но предложить ничего другого и я не могла бы. Необходимость эвакуировать лагерь понимали все, но как выполнить это решение – не знал никто… Дело осложнялось отсутствием спецтранспорта для перевозки заключенных. Он давно должен был быть на месте, но ни одна машина до сих пор не пришла… Не знаю, как Григорий Абрамович, а я видела в этом еще одно доказательство вмешательства ФСБ в нормальное течение событий…
Не штурмовать же, в конце концов, этот чертов лагерь! А Кузин нас словно провоцировал на это…
Всеобщая суета поднялась как-то внезапно. Кто-то из командиров получил по рации сообщение, и через мгновение о новости знали все, кто собрался на поляне перед лагерными воротами…
– Полоцкое горит!
Бросил нам на бегу Григорий Абрамович:
– Возвращаемся! Быстро!
И мы быстрым шагом устремились вслед за двинувшимися уже в сторону деревни спасателями…
Всех тревожила одна мысль – если горит Полоцкое, это означает, что огонь обошел село справа, и лагерь через некоторое время окажется в огненном кольце. И сколько осталось этого времени – не знал никто…
…Село горело с одного края, и огонь перебирался от дома к дому как-то скачками. Каждый дом словно сопротивлялся напору пламени и упорно не хотел загораться, продлевая свое существование на минуты… Потом он вспыхивал, и в небо поднимался еще один огромный костер, открывая дорогу огню к следующему строению…
Часть семей успели уговорить и вывезти, прежде чем огонь подошел вплотную к Полоцкому. И все равно в селе оставалось слишком много народа, чтобы можно было надеяться на то, что обойдется без трагических происшествий… По улицам метались женщины и даже дети. С детьми разговор у нас был короткий, их трудно было только поймать, а там их просто запихивали в фургон и бросались ловить следующего. В фургоне стоял один из наших и следил, чтобы никто не прошмыгнул обратно.
С женщинами так просто было не сладить. Они не хотели отходить от своих домов, пока те не начинали гореть так, что близко стоять было уже невозможно, жар обжигал лицо… Одна сухая старуха сопротивлялась двум спасателям так ожесточенно, что они оставили попытки увести ее от только что загоревшегося дома. Она стояла до тех пор, пока не вспыхнули волосы у нее на голове. На старуху набросили кусок тряпки и уже вялую и как бы сгоревшую вместе со своим домом увели от огня…
От дома к дому огонь пробирался по селу, поджигая все новые дома. Усилился ветер, который разносил искры и какие-то горящие лохмотья далеко вперед, создавая опасность, что скорость распространения пожара по селу увеличится… Сложность была еще и в том, что на противоположной стороне улицы дома стояли почти вплотную к деревьям, и спасти их от пламени, когда оно доберется до этих деревьев, было невозможно…
Пожар вытеснил из леса полоцких мужчин. Когда они вернулись в село, сделать было уже практически ничего невозможно – только последний раз взглянуть на дом, в котором прошла вся жизнь…
Полоцкие мужики плевались, матерились, ругали засуху, правительство, директора своего хозяйства, свою хреновую жизнь и ни в какую не хотели уезжать в Сухую Елань, пока в селе еще не все сгорело. Суетились они много – то принимались поливать один из домов на пути огня водой, приспособив для этого садовый насос, но огонь перескакивал через этот дом на следующий, и их усилия пропадали даром; то бросались вытаскивать все имущество из сельской школы и сваливали его на школьном дворе, но огонь пробрался к школе через школьный сад, вплотную примыкающий к лесу, и куча парт во дворе школы запылала первой, а за ней уже и вся школа… Мужики плюнули и разбежались.
Пожарные машины даже не появлялись на той стороне села, которая уже горела. Приехал на «уазике» какой-то пожарный офицер в медной каске, спускающейся сзади далеко на шею, и, только взглянув на горящую половину Полоцкого, развернулся и уехал…
– Лес тушить нужно! – нервно крикнул он подбежавшим к нему с вопросами мужикам. – Лес не потушим – все равно погорите!..
…Полоцкое выгорело на одной стороне озера, вокруг которого оно располагалось, очень быстро. На противоположной стороне дома стояли все еще целые, только занавешенные густым дымом. Искры с шипением подали в воду разделяющего село надвое озера и гасли…
Мы давно уже работали на той стороне села, которая еще не горела. Она была даже в большей опасности, чем та, что загорелась первой. Огонь очень скоро обойдет озеро и набросится на село слева, перекрыв путь отступления к Сухой Елани. Можно будет уходить только в сторону лагеря, и еще правее, но с той стороны, хоть и медленно, но тоже надвигался безуспешно сдерживаемый пожарными огонь. Возможность оказаться в огненном кольце с каждой минутой становилась все более вероятной…
Со стороны лагеря тоже не было заметно никакого движения, хотя единственная дорога оттуда шла мимо Полоцкого, и мы не могли бы не заметить, если бы Кузин начал эвакуацию заключенных…
Я заметила только, что по дороге, ведущей в лагерь, со стороны Сухой Елани прошла милицейская машина. На окраине Полоцкого она остановилась, и из нее вылез человек, который показался мне смутно знакомым. Одет он был не в милицейскую форму, а в какой-то спецкостюм, по которому определить его принадлежность к одной из силовых структур было невозможно. Человек огляделся по сторонам, затем вновь сел в машину, и та пошла в сторону лагеря… Я надолго задумалась, вспоминая, где же я видела эту сухую фигуру и напряженный тяжелый взгляд…
…С Игорьком и Кавээном мы переходили от дома к дому, не пропуская ни одного, и элементарным обманом выманивали людей на улицу и сажали в машины – вместительные фургоны-вахтовки, куда помещалось человек по сорок… Обманывать будущих погорельцев придумал, собственно, Игорек. Он где-то раздобыл целый рулон самоклеющейся пленки, на которой были нанесены эмблемы МЧС.
Мы врывались в очередной дом, всей толпой, втроем, налетали на хозяйку или хозяина и принимались суетливо кричать:
– Что будете вывозить в первую очередь? Показывайте быстро! Машина с грузчиками будет, как только мы вывезем людей…
Хозяйки показывали на свои сундуки, холодильники и телевизоры, мужчины вели Игорька в сарай и вместе с ним вытаскивали во двор всевозможные моторы и агрегаты, назначения большей части из которых я просто не понимала. Игорек наклеивал на все, на что указывали хозяева, яркие эмчээсовские наклейки. Он делал это не скупясь, помечал даже стулья и какие-то доски, которые один из хозяев выволок из сарая наружу.
Слегка успокоенные тем, что кто-то берет на себя решение их проблем, хозяева становились более податливыми и начинали думать не только о своем имуществе, но и о своей жизни… Довольно просто их удавалось погрузить в вахтовку…
Конечно, никакая машина за отмеченным Игорьком имуществом не придет. Оно сгорит вместе с домами, точно так же, как сгорело бы в любом другом случае… Так же, кстати, как это произошло на противоположной стороне, где выгорело уже три четверти домов.
Оттуда поступали тревожные слухи, которые только усиливали нашу уверенность в том, что мы поступаем правильно, обманывая этих людей…
Часть спасателей работала с уже сгоревшими домами, проверяя, не остался ли кто на пепелищах… И совершала иногда очень нерадостные находки…
Обнаружили парализованную старуху, которая, когда загорелся дом, сумела как-то подняться и доползти до печки, нетопленной уже несколько дней. Она даже сумела забраться в печь, справедливо рассудив, что от огня ей там спрятаться удастся. И она действительно не сгорела. Она задохнулась в дыму…
Двум женщинам, застигнутым огнем в доме, пришло в голову надеть на себя какие-то тулупы и, защитившись с их помощью от жара, выбежать на улицу… Это им, скорее всего, удалось бы, если бы не обрушилась балка дома, когда они были уже в сенях. Руку одной из них прибило выскочившей из бревна железной скобой к какому-то косяку, вторая пыталась вытащить эту железку, но безуспешно… Обе сгорели. Кажется, они были сестрами…
Парень взорвался на собственном дворе, когда пытался вывести мотоцикл из горящего сарая… Взорвалась закопанная под сараем огромная цистерна, куда сливался всю жизнь, из поколения в поколение, из года в год ворованный бензин, и к существованию которой парень так привык, что уже не воспринимал ее как источник повышенной опасности во время пожара…
Эти цистерны, кстати, взрывались с ужасающей регулярностью, примерно в каждом втором дворе… Впечатление было такое, словно работаешь под обстрелом… Только непонятно было, где враг. Враг притаился в домах самих жителей Полоцкого и ждал только подходящей секунды, чтобы поднять их дома на воздух…
Находили в сгоревших сараях привязанную скотину, запертых в клетях овец и свиней…
Один из домов буквально в щепки разнес мощный взрыв. Мне приходилось видеть различные взрывы, этот был похож больше всего на взрыв артиллерийского снаряда… Когда через некоторое время нам рассказывали новости с противоположной стороны, мою догадку подтвердили. Оказалось, один из предприимчивых полоцких мужиков нашел когда-то в лесу неразорвавшийся снаряд, лежавший там еще со времен войны, и притащил его домой, намереваясь его вскрыть и достать взрывчатку, которой он собирался глушить рыбу в лесной речке Идолге, протекавшей неподалеку от Полоцкого… Но все откладывал эту увлекательную для него процедуру на потом… Рассказывали, что мужик сказал только одну фразу: «Откуда ж я знал, что пожар будет!»…
Мы уже отправили две машины полоцких жителей в Сухую Елань и добивали третью, когда Григорий Абрамович сообщил нам, что оставляет нас работать самостоятельно, так как ему нужно срочно возвращаться в лагерь. Ему только что сообщили, что Кузина видели вместе с только что приехавшим офицером ФСБ.
Я сейчас же вспомнила того человека в спецназовской форме, что вылезал из милицейского «уазика», и, наконец, узнала его.
– Краевский! – воскликнула я. – Точно, это был он! Полчаса назад он проехал на милицейской машине в сторону лагеря.
Григорий Абрамович нахмурился, тщательно протер платочком свою лысину, но ничего не сказал и поспешил в сторону лагеря.
Не штурмовать же, в конце концов, этот чертов лагерь! А Кузин нас словно провоцировал на это…
Всеобщая суета поднялась как-то внезапно. Кто-то из командиров получил по рации сообщение, и через мгновение о новости знали все, кто собрался на поляне перед лагерными воротами…
– Полоцкое горит!
Бросил нам на бегу Григорий Абрамович:
– Возвращаемся! Быстро!
И мы быстрым шагом устремились вслед за двинувшимися уже в сторону деревни спасателями…
Всех тревожила одна мысль – если горит Полоцкое, это означает, что огонь обошел село справа, и лагерь через некоторое время окажется в огненном кольце. И сколько осталось этого времени – не знал никто…
* * *
…Село горело с одного края, и огонь перебирался от дома к дому как-то скачками. Каждый дом словно сопротивлялся напору пламени и упорно не хотел загораться, продлевая свое существование на минуты… Потом он вспыхивал, и в небо поднимался еще один огромный костер, открывая дорогу огню к следующему строению…
Часть семей успели уговорить и вывезти, прежде чем огонь подошел вплотную к Полоцкому. И все равно в селе оставалось слишком много народа, чтобы можно было надеяться на то, что обойдется без трагических происшествий… По улицам метались женщины и даже дети. С детьми разговор у нас был короткий, их трудно было только поймать, а там их просто запихивали в фургон и бросались ловить следующего. В фургоне стоял один из наших и следил, чтобы никто не прошмыгнул обратно.
С женщинами так просто было не сладить. Они не хотели отходить от своих домов, пока те не начинали гореть так, что близко стоять было уже невозможно, жар обжигал лицо… Одна сухая старуха сопротивлялась двум спасателям так ожесточенно, что они оставили попытки увести ее от только что загоревшегося дома. Она стояла до тех пор, пока не вспыхнули волосы у нее на голове. На старуху набросили кусок тряпки и уже вялую и как бы сгоревшую вместе со своим домом увели от огня…
От дома к дому огонь пробирался по селу, поджигая все новые дома. Усилился ветер, который разносил искры и какие-то горящие лохмотья далеко вперед, создавая опасность, что скорость распространения пожара по селу увеличится… Сложность была еще и в том, что на противоположной стороне улицы дома стояли почти вплотную к деревьям, и спасти их от пламени, когда оно доберется до этих деревьев, было невозможно…
Пожар вытеснил из леса полоцких мужчин. Когда они вернулись в село, сделать было уже практически ничего невозможно – только последний раз взглянуть на дом, в котором прошла вся жизнь…
Полоцкие мужики плевались, матерились, ругали засуху, правительство, директора своего хозяйства, свою хреновую жизнь и ни в какую не хотели уезжать в Сухую Елань, пока в селе еще не все сгорело. Суетились они много – то принимались поливать один из домов на пути огня водой, приспособив для этого садовый насос, но огонь перескакивал через этот дом на следующий, и их усилия пропадали даром; то бросались вытаскивать все имущество из сельской школы и сваливали его на школьном дворе, но огонь пробрался к школе через школьный сад, вплотную примыкающий к лесу, и куча парт во дворе школы запылала первой, а за ней уже и вся школа… Мужики плюнули и разбежались.
Пожарные машины даже не появлялись на той стороне села, которая уже горела. Приехал на «уазике» какой-то пожарный офицер в медной каске, спускающейся сзади далеко на шею, и, только взглянув на горящую половину Полоцкого, развернулся и уехал…
– Лес тушить нужно! – нервно крикнул он подбежавшим к нему с вопросами мужикам. – Лес не потушим – все равно погорите!..
…Полоцкое выгорело на одной стороне озера, вокруг которого оно располагалось, очень быстро. На противоположной стороне дома стояли все еще целые, только занавешенные густым дымом. Искры с шипением подали в воду разделяющего село надвое озера и гасли…
Мы давно уже работали на той стороне села, которая еще не горела. Она была даже в большей опасности, чем та, что загорелась первой. Огонь очень скоро обойдет озеро и набросится на село слева, перекрыв путь отступления к Сухой Елани. Можно будет уходить только в сторону лагеря, и еще правее, но с той стороны, хоть и медленно, но тоже надвигался безуспешно сдерживаемый пожарными огонь. Возможность оказаться в огненном кольце с каждой минутой становилась все более вероятной…
Со стороны лагеря тоже не было заметно никакого движения, хотя единственная дорога оттуда шла мимо Полоцкого, и мы не могли бы не заметить, если бы Кузин начал эвакуацию заключенных…
Я заметила только, что по дороге, ведущей в лагерь, со стороны Сухой Елани прошла милицейская машина. На окраине Полоцкого она остановилась, и из нее вылез человек, который показался мне смутно знакомым. Одет он был не в милицейскую форму, а в какой-то спецкостюм, по которому определить его принадлежность к одной из силовых структур было невозможно. Человек огляделся по сторонам, затем вновь сел в машину, и та пошла в сторону лагеря… Я надолго задумалась, вспоминая, где же я видела эту сухую фигуру и напряженный тяжелый взгляд…
…С Игорьком и Кавээном мы переходили от дома к дому, не пропуская ни одного, и элементарным обманом выманивали людей на улицу и сажали в машины – вместительные фургоны-вахтовки, куда помещалось человек по сорок… Обманывать будущих погорельцев придумал, собственно, Игорек. Он где-то раздобыл целый рулон самоклеющейся пленки, на которой были нанесены эмблемы МЧС.
Мы врывались в очередной дом, всей толпой, втроем, налетали на хозяйку или хозяина и принимались суетливо кричать:
– Что будете вывозить в первую очередь? Показывайте быстро! Машина с грузчиками будет, как только мы вывезем людей…
Хозяйки показывали на свои сундуки, холодильники и телевизоры, мужчины вели Игорька в сарай и вместе с ним вытаскивали во двор всевозможные моторы и агрегаты, назначения большей части из которых я просто не понимала. Игорек наклеивал на все, на что указывали хозяева, яркие эмчээсовские наклейки. Он делал это не скупясь, помечал даже стулья и какие-то доски, которые один из хозяев выволок из сарая наружу.
Слегка успокоенные тем, что кто-то берет на себя решение их проблем, хозяева становились более податливыми и начинали думать не только о своем имуществе, но и о своей жизни… Довольно просто их удавалось погрузить в вахтовку…
Конечно, никакая машина за отмеченным Игорьком имуществом не придет. Оно сгорит вместе с домами, точно так же, как сгорело бы в любом другом случае… Так же, кстати, как это произошло на противоположной стороне, где выгорело уже три четверти домов.
Оттуда поступали тревожные слухи, которые только усиливали нашу уверенность в том, что мы поступаем правильно, обманывая этих людей…
Часть спасателей работала с уже сгоревшими домами, проверяя, не остался ли кто на пепелищах… И совершала иногда очень нерадостные находки…
Обнаружили парализованную старуху, которая, когда загорелся дом, сумела как-то подняться и доползти до печки, нетопленной уже несколько дней. Она даже сумела забраться в печь, справедливо рассудив, что от огня ей там спрятаться удастся. И она действительно не сгорела. Она задохнулась в дыму…
Двум женщинам, застигнутым огнем в доме, пришло в голову надеть на себя какие-то тулупы и, защитившись с их помощью от жара, выбежать на улицу… Это им, скорее всего, удалось бы, если бы не обрушилась балка дома, когда они были уже в сенях. Руку одной из них прибило выскочившей из бревна железной скобой к какому-то косяку, вторая пыталась вытащить эту железку, но безуспешно… Обе сгорели. Кажется, они были сестрами…
Парень взорвался на собственном дворе, когда пытался вывести мотоцикл из горящего сарая… Взорвалась закопанная под сараем огромная цистерна, куда сливался всю жизнь, из поколения в поколение, из года в год ворованный бензин, и к существованию которой парень так привык, что уже не воспринимал ее как источник повышенной опасности во время пожара…
Эти цистерны, кстати, взрывались с ужасающей регулярностью, примерно в каждом втором дворе… Впечатление было такое, словно работаешь под обстрелом… Только непонятно было, где враг. Враг притаился в домах самих жителей Полоцкого и ждал только подходящей секунды, чтобы поднять их дома на воздух…
Находили в сгоревших сараях привязанную скотину, запертых в клетях овец и свиней…
Один из домов буквально в щепки разнес мощный взрыв. Мне приходилось видеть различные взрывы, этот был похож больше всего на взрыв артиллерийского снаряда… Когда через некоторое время нам рассказывали новости с противоположной стороны, мою догадку подтвердили. Оказалось, один из предприимчивых полоцких мужиков нашел когда-то в лесу неразорвавшийся снаряд, лежавший там еще со времен войны, и притащил его домой, намереваясь его вскрыть и достать взрывчатку, которой он собирался глушить рыбу в лесной речке Идолге, протекавшей неподалеку от Полоцкого… Но все откладывал эту увлекательную для него процедуру на потом… Рассказывали, что мужик сказал только одну фразу: «Откуда ж я знал, что пожар будет!»…
Мы уже отправили две машины полоцких жителей в Сухую Елань и добивали третью, когда Григорий Абрамович сообщил нам, что оставляет нас работать самостоятельно, так как ему нужно срочно возвращаться в лагерь. Ему только что сообщили, что Кузина видели вместе с только что приехавшим офицером ФСБ.
Я сейчас же вспомнила того человека в спецназовской форме, что вылезал из милицейского «уазика», и, наконец, узнала его.
– Краевский! – воскликнула я. – Точно, это был он! Полчаса назад он проехал на милицейской машине в сторону лагеря.
Григорий Абрамович нахмурился, тщательно протер платочком свою лысину, но ничего не сказал и поспешил в сторону лагеря.
Глава пятая
Прежде чем все жители Полоцкого были вывезены из села, прошло часа три. Половина села – на одном берегу озера – сгорела, и огонь сейчас пустился далеко в обход по лесу, чтобы спалить оставшиеся от села дома… В Полоцком осталось отделение пожарных и патруль спасателей – на случай, если в домах неожиданно обнаружится еще кто-то из жителей или возникнет другая ситуация, требующая вмешательства специалистов…
Григорий Абрамович не возвращался. За эти три часа он не передал ни с кем какой-нибудь весточки для нас… Смутная тревога, шевельнувшаяся во мне, когда я увидела Краевского, едва не угробившего нашу группу в Булгакове, усилилась и уже не давала сидеть мне спокойно на месте… В конце концов, меня Грэг оставил за командира, назначив своим дублером. Если бы обстановка не становилось с каждой минутой все тревожнее, я, может быть, и не вспомнила бы о своем новом положении в группе… И если бы не знали о том, что меня назначили дублером, Кавээн с Игорьком, может быть, они сами предложили бы какой-то вариант действий… А сейчас они молчат. Ждут моих приказов…
Я вздохнула. Григорий Абрамович отсутствует уже гораздо дольше, чем позволяет ситуация, значит, пора осваиваться со своей новой должностью…
Я как-то вдруг почувствовала себя командиром этих двух опытных и немало переживших людей, что сидели и курили сейчас со мной рядом… И, честно сказать, растерялась… Мне нужно думать за них… Определять им задачу, объяснять, как лучше ее выполнить… Думать, не связано ли выполнение этой задачи с ненужным риском… А я даже себе не могу толком сформулировать задачу…
Нет, из меня никогда, наверное, не получится командир группы… Разве я сумею быть такой рассудительной и осторожной, такой предусмотрительной и рациональной, как Григорий Абрамович! Нет, как только вернется Григорий Абрамович, я откажусь от своих новых обязанностей! Я же еще совсем не готова к должности командира…
Приняв такое решение, я немного повеселела и успокоилась… Ну а сейчас, хочу я того или не хочу, решение придется принимать мне, раз Григория Абрамовича нет рядом… Раз это ненадолго, можно и командиром побыть какое-то время, пока Грэг не вернется… Нужно только придумать, с чего начать…
Вот Грэг, он всегда начинал с того…
«Стоп, дорогая моя, – сказала я самой себе, – ты на правильном пути… Так с чего обычно начинал Грэг?.. Хм, лысину носовым платочком протирал… Ну, это – не обязательно для меня… А дальше что?»
Я посмотрела на своих подчиненных. Оба сидели какие-то напряженные и на меня старались не смотреть, хотя я заметила, что Игорьку это удается с большим трудом… Кавээн, тот человек суровый по отношению к себе, он себя все что захочет сделать заставить может… А Игорек гораздо больше себя любит, и трудно ему совершать над собой насилие… Он охотнее совершает его над другими.
«Что это они напряглись? – подумала я. – Устали, что ли?»
И тут же поняла, что вовсе не усталость стала причиной их настороженности… Они просто давно уже поняли, что мне необходимо приступать к исполнению моих дублерских обязанностей. И теперь ждут, что я буду делать… От того, как я сейчас себя поведу, зависит очень многое. Прежде всего – отношения с группой, будет ли она мне верить? Будет ли поддерживать меня в сложных ситуациях? Смогу ли я всегда надеяться на этих мужчин, а они – на меня… Без этого – мы просто не группа спасателей, а шайка самовлюбленных индивидуалистов…
– Ну, что, хватит сидячую демонстрацию устраивать?! – бодрым голосом воскликнула я. – Пора за работу приниматься!
И мне самой от своих слов стало так противно: словно у меня заболели все зубы сразу – настолько фальшиво бодренько и самоуверенно они прозвучали…
Игорек вздохнул. Кавээн сплюнул… Они тоже все почувствовали и все поняли…
– Дядя Саша, Игорь! – я толкнула их в плечи с совершенно искренним, невесть откуда взявшимся возмущением… – Вы мне тут не сидите молча, как мальчишки, нам вместе нужно думать, что дальше делать…
Кавээн хмыкнул.
– Ты начальник, я -…
– Нет, дядя Саша, – перебила я его. – На таких условиях я не согласна… Ты – не дурак, а я не начальник. Я командир. По крайней мере, сейчас, пока нет Григория Абрамовича. И видеть в тебе беспрекословного исполнительного идиота, готового по приказу совершить любую мерзость, я не хочу… Ты спасатель, а не…
Я запнулась, не находя нужного слова.
– А не шестерка, – закончил мою фразу Кавээн так, как понял, и, надо сказать, понял совершенно правильно. – Ты командир, а не начальник…
– Я не сомневалась, дядя Саша, что ты меня поймешь… Нам бы еще всем вместе понять, что нам делать теперь, когда в Полоцком мы свою работу выполнили, а к заданию еще фактически не приступали… Да и без командира, к тому же, сейчас сидим.
– А что тут думать! – подал голос Игорек. – В лагерь срочно нужно идти… Как Абрамыч объяснил, – у них все на лагере завязано… Краевский туда еще раньше Абрамыча проехал. Там вся каша варится. А мы здесь сидим, как… как швейцар в публичном доме, – только других глазами провожаем.
– А ты на нее зря не вали! – вступился за меня Кавээн. – Она права – сначала подумать надо. Ну, припремся мы к этому лагерю, дальше что? Колючку нюхать будем? План-то какой?
– План по пути придумаем, – настаивал Игорек. – Или там на месте, когда осмотримся… А сейчас идти нужно скорее.
– Скоро только кошки… – буркнул Кавээн, но, быстро взглянув на меня, точно так же, как порой оглядывался на Григория Абрамовича, хмыкнул и закончил свою народную мудрость наиболее благообразным вариантом: -…только кошки родятся. У лагеря нам думать некогда будет. Там мы торчать будем, как три тополя в ельнике… Давай, командир, думай.
Как я ни вслушивалась в его интонацию, никакой издевки не услышала. Ну, что ж, дядя Саша, искреннее спасибо за поддержку.
– Я ваши мнения выслушала, – сказала я и поймала себя на том, что поступаю точь-в-точь, как Григорий Абрамович, – сначала даю высказаться всем членам группы, а затем высказываю свое мнение и принимаю решение, учитывая мнение каждого. – Мое мнение совпадает с вашими обоими. Я считаю, что идти к лагерю нужно немедленно, но идти, уже приняв решение, у кого какая будет задача… Ситуация осложняется тем, что у нас нет никакой информации, что делается там сейчас. С того времени, как мы оттуда ушли, прошло часа четыре… Есть ли там сейчас кто-нибудь из тех людей, за которыми нам поручили следить, мы не знаем… Наше основное задание, как вы помните, – установить агента ФСБ среди спасателей… Предлагаю такое распределение ролей. По прибытии на место вы вдвоем берете на себя по две группы спасателей: Игорек – своих волгоградцев и моих ростовцев, ты, дядя Саша, – новосибирцев и москвичей. Примкнув к ним, выясняете осторожно, когда они вернулись к лагерю и, главное, что после этого предпринимали их командиры… Если вами будет установлено неадекватное поведение одного из командиров, например, большое желание пообщаться с начальником лагеря Кузиным или полковником ФСБ Краевским, которого вы, надеюсь, хорошо помните в лицо, сосредотачивайте все свое внимание на этом командире… На всякий случай напоминаю вам – Краевский похож на сушеную воблу.
– На кандидата в покойники он похож! – проворчал Кавээн.
– И, пожалуйста, – никаких покойников, дядя Саша! – строго сказала я и тут же слегка улыбнулась, сообразив, что мы очень похожи на троицу героев старой комедии Леонида Гайдая.
– Ничего смешного я не сказал! – обиделся Кавээн. – А если он мне попадется под руку, я свою руку не буду упрашивать его пожалеть.
Григорий Абрамович не возвращался. За эти три часа он не передал ни с кем какой-нибудь весточки для нас… Смутная тревога, шевельнувшаяся во мне, когда я увидела Краевского, едва не угробившего нашу группу в Булгакове, усилилась и уже не давала сидеть мне спокойно на месте… В конце концов, меня Грэг оставил за командира, назначив своим дублером. Если бы обстановка не становилось с каждой минутой все тревожнее, я, может быть, и не вспомнила бы о своем новом положении в группе… И если бы не знали о том, что меня назначили дублером, Кавээн с Игорьком, может быть, они сами предложили бы какой-то вариант действий… А сейчас они молчат. Ждут моих приказов…
Я вздохнула. Григорий Абрамович отсутствует уже гораздо дольше, чем позволяет ситуация, значит, пора осваиваться со своей новой должностью…
Я как-то вдруг почувствовала себя командиром этих двух опытных и немало переживших людей, что сидели и курили сейчас со мной рядом… И, честно сказать, растерялась… Мне нужно думать за них… Определять им задачу, объяснять, как лучше ее выполнить… Думать, не связано ли выполнение этой задачи с ненужным риском… А я даже себе не могу толком сформулировать задачу…
Нет, из меня никогда, наверное, не получится командир группы… Разве я сумею быть такой рассудительной и осторожной, такой предусмотрительной и рациональной, как Григорий Абрамович! Нет, как только вернется Григорий Абрамович, я откажусь от своих новых обязанностей! Я же еще совсем не готова к должности командира…
Приняв такое решение, я немного повеселела и успокоилась… Ну а сейчас, хочу я того или не хочу, решение придется принимать мне, раз Григория Абрамовича нет рядом… Раз это ненадолго, можно и командиром побыть какое-то время, пока Грэг не вернется… Нужно только придумать, с чего начать…
Вот Грэг, он всегда начинал с того…
«Стоп, дорогая моя, – сказала я самой себе, – ты на правильном пути… Так с чего обычно начинал Грэг?.. Хм, лысину носовым платочком протирал… Ну, это – не обязательно для меня… А дальше что?»
Я посмотрела на своих подчиненных. Оба сидели какие-то напряженные и на меня старались не смотреть, хотя я заметила, что Игорьку это удается с большим трудом… Кавээн, тот человек суровый по отношению к себе, он себя все что захочет сделать заставить может… А Игорек гораздо больше себя любит, и трудно ему совершать над собой насилие… Он охотнее совершает его над другими.
«Что это они напряглись? – подумала я. – Устали, что ли?»
И тут же поняла, что вовсе не усталость стала причиной их настороженности… Они просто давно уже поняли, что мне необходимо приступать к исполнению моих дублерских обязанностей. И теперь ждут, что я буду делать… От того, как я сейчас себя поведу, зависит очень многое. Прежде всего – отношения с группой, будет ли она мне верить? Будет ли поддерживать меня в сложных ситуациях? Смогу ли я всегда надеяться на этих мужчин, а они – на меня… Без этого – мы просто не группа спасателей, а шайка самовлюбленных индивидуалистов…
– Ну, что, хватит сидячую демонстрацию устраивать?! – бодрым голосом воскликнула я. – Пора за работу приниматься!
И мне самой от своих слов стало так противно: словно у меня заболели все зубы сразу – настолько фальшиво бодренько и самоуверенно они прозвучали…
Игорек вздохнул. Кавээн сплюнул… Они тоже все почувствовали и все поняли…
– Дядя Саша, Игорь! – я толкнула их в плечи с совершенно искренним, невесть откуда взявшимся возмущением… – Вы мне тут не сидите молча, как мальчишки, нам вместе нужно думать, что дальше делать…
Кавээн хмыкнул.
– Ты начальник, я -…
– Нет, дядя Саша, – перебила я его. – На таких условиях я не согласна… Ты – не дурак, а я не начальник. Я командир. По крайней мере, сейчас, пока нет Григория Абрамовича. И видеть в тебе беспрекословного исполнительного идиота, готового по приказу совершить любую мерзость, я не хочу… Ты спасатель, а не…
Я запнулась, не находя нужного слова.
– А не шестерка, – закончил мою фразу Кавээн так, как понял, и, надо сказать, понял совершенно правильно. – Ты командир, а не начальник…
– Я не сомневалась, дядя Саша, что ты меня поймешь… Нам бы еще всем вместе понять, что нам делать теперь, когда в Полоцком мы свою работу выполнили, а к заданию еще фактически не приступали… Да и без командира, к тому же, сейчас сидим.
– А что тут думать! – подал голос Игорек. – В лагерь срочно нужно идти… Как Абрамыч объяснил, – у них все на лагере завязано… Краевский туда еще раньше Абрамыча проехал. Там вся каша варится. А мы здесь сидим, как… как швейцар в публичном доме, – только других глазами провожаем.
– А ты на нее зря не вали! – вступился за меня Кавээн. – Она права – сначала подумать надо. Ну, припремся мы к этому лагерю, дальше что? Колючку нюхать будем? План-то какой?
– План по пути придумаем, – настаивал Игорек. – Или там на месте, когда осмотримся… А сейчас идти нужно скорее.
– Скоро только кошки… – буркнул Кавээн, но, быстро взглянув на меня, точно так же, как порой оглядывался на Григория Абрамовича, хмыкнул и закончил свою народную мудрость наиболее благообразным вариантом: -…только кошки родятся. У лагеря нам думать некогда будет. Там мы торчать будем, как три тополя в ельнике… Давай, командир, думай.
Как я ни вслушивалась в его интонацию, никакой издевки не услышала. Ну, что ж, дядя Саша, искреннее спасибо за поддержку.
– Я ваши мнения выслушала, – сказала я и поймала себя на том, что поступаю точь-в-точь, как Григорий Абрамович, – сначала даю высказаться всем членам группы, а затем высказываю свое мнение и принимаю решение, учитывая мнение каждого. – Мое мнение совпадает с вашими обоими. Я считаю, что идти к лагерю нужно немедленно, но идти, уже приняв решение, у кого какая будет задача… Ситуация осложняется тем, что у нас нет никакой информации, что делается там сейчас. С того времени, как мы оттуда ушли, прошло часа четыре… Есть ли там сейчас кто-нибудь из тех людей, за которыми нам поручили следить, мы не знаем… Наше основное задание, как вы помните, – установить агента ФСБ среди спасателей… Предлагаю такое распределение ролей. По прибытии на место вы вдвоем берете на себя по две группы спасателей: Игорек – своих волгоградцев и моих ростовцев, ты, дядя Саша, – новосибирцев и москвичей. Примкнув к ним, выясняете осторожно, когда они вернулись к лагерю и, главное, что после этого предпринимали их командиры… Если вами будет установлено неадекватное поведение одного из командиров, например, большое желание пообщаться с начальником лагеря Кузиным или полковником ФСБ Краевским, которого вы, надеюсь, хорошо помните в лицо, сосредотачивайте все свое внимание на этом командире… На всякий случай напоминаю вам – Краевский похож на сушеную воблу.
– На кандидата в покойники он похож! – проворчал Кавээн.
– И, пожалуйста, – никаких покойников, дядя Саша! – строго сказала я и тут же слегка улыбнулась, сообразив, что мы очень похожи на троицу героев старой комедии Леонида Гайдая.
– Ничего смешного я не сказал! – обиделся Кавээн. – А если он мне попадется под руку, я свою руку не буду упрашивать его пожалеть.